Текст книги "Индустрия предательства, или Кино, взорвавшее СССР"

Автор книги: Федор Раззаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

А 7 марта из Мапуту сообщили – Чулюкин погиб.

– Вечером шестого марта я отвез Чулюкина в отель «Ровума», – рассказывает корреспонденту «МН» представитель «Совэкспортфильма» в Мозамбике Валерий Козлов. – Юрий Степанович жил на десятом этаже. На рассвете меня разбудили телефонным звонком: Чулюкин разбился в четыре утра, тело его найдено служителями гостиницы на полу лестничной шахты.

Как сообщила криминальная полиция Мапуту, следов насильственной смерти не обнаружено. Ведется расследование».

И СНОВА КРАМОЛЬНЫЙ ВГИК

Еще в годы хрущевской «оттепели» киношная альма-матер – ВГИК – являла собой весьма идеологически неблагонадежное заведение. В устах некоторых бывших студентов этого института по его адресу даже звучало слово «помойка»: за то, что очень много представителей данного заведения из числа преподавателей и студентов были далеки от патриотических настроений, предпочитая им другие – неуемные восторги по адресу Запада и его буржуазных ценностей. Поэтому периодически власть вынуждена была проводить во ВГИ-Ке меры воспитательного характера, правда в основном все эти мероприятия выпали на период «оттепели».

В брежневские годы институт уже никто не «тряс», несмотря на то что именно в эти годы взгляды и настроения его коллектива становились все более прозападными. Однако дряхлеющая власть избрала тогда страусиную стратегию, считая, что не замечать проблемы гораздо легче, чем с ними бороться. В итоге ВГИК, продолжая сохранять статус одного из самых престижных вузов страны (ведь кинематограф обещал многим его выпускникам безбедную жизнь), по сути, превратился не в кузницу талантливых кадров, а в отстойник «золотой молодежи» (отпрысков самих кинематографистов, а также парт– и госноменклатуры). Эта молодежь уже в открытую бравировала своими прозападными настроениями и только ждала удобного случая, чтобы ударить в спину советской власти. Этакие игры в диссидентство за широкими спинами влиятельных папаш.

Буча во ВГИКе началась в октябре 1986 года и была непосредственно связана с теми переменами, которые произошли в Союзе кинематографистов. Еще в июне новый секретариат СК, прекрасно понимая, какой бунтарский потенциал заложен в молодежной среде, провел специальное заседание, посвященное ситуации во ВГИКе, и сформировал специальную комиссию, которой надлежало заняться этой проблемой. Возглавили ее кинорежиссер Сергей Соловьев и кинокритик Андрей Плахов.

Однако взять ВГИК с наскока не получилось: руководство института (ректорат, партбюро и заведующие кафедрами) провело свое собрание, на котором почти единогласно осудило итоги V съезда и отказалось подчиняться созданной СК комиссии. Тогда «реформаторы» решили взорвать ВГИК изнутри – с помощью студентов и тех преподавателей, которые были на их стороне. Среди последних значились Ливия Звонникова (кафедра русской и советской литературы) и Паола Волкова (кафедра истории изобразительного искусства).

Среди студентов первыми бучу подняли (и это симптоматично) учащиеся мастерской, которую вел недавно избранный в СК режиссер Сергей Соловьев. В качестве повода к волнениям они выдвинули следующие претензии: догматизм преподавателей, засилье общественных дисциплин, чрезмерная идеологизация курсов истории литературы и кино, редкие встречи мастеров с учениками, отрыв учебного процесса от реального кинопроизводства, слабая техническая база института, семейственность при наборе студентов и т. д.

Отметим, что многие из этих претензий имели под собой веские основания, однако вряд ли у бунтовщиков и у тех, кто стоял за их спинами, были какие-то реальные планы по их скорейшему преодолению. На том этапе главным для «реформаторов» было нанести удар по очередному «штабу», а там, как говорится, разберемся. Причем в качестве нового ректора ВГИКа (вместо старого, В. Ждана) они выдвигали кандидатуру… все того же Сергея Соловьева, который среди либерал-перестройщиков числился главным спецом по молодежным проблемам: недаром он тогда взялся снимать свою «Ассу» – гимн безбашенным рок-музыкантам.

Во время вгиковских волнений этот институт вынуждены были покинуть сразу несколько известных мастеров, среди которых самым заметным был кинорежиссер Юрий Озеров. Во ВГИК он пришел преподавать в 1979 году, взяв себе мастерскую ушедшего тогда из жизни Александра Столпера (кандидатуру Озерова предложил Сергей Герасимов). За эти семь лет Озеров успел выпустить два курса и набрал третий. Отметим, что отношение к озеровской мастерской среди студентов других мастерских было по большей части негативным. Вот как об этом вспоминает «озеровец» С. Белошников:

«Наша мастерская называлась мастерской актуального фильма, что у ребят с других курсов режиссерского факультета вызывало насмешку: дескать, вам, озеровцам, заказано снимать кино политическое и идеологическое со всей большевистской прямотой. Кто-то из старшекурсников даже ехидно спросил: «Ну, что? Приступаем к новому «Коммунисту»?» Тогда же считалось, что Феллини – это парение духа, а «Коммунист» – агитпроп; Тарковский – величайший, а Озеров – так себе…

Лично для меня весь кинематограф делится на две категории. Первая – это кинематограф, который апеллирует к сердцу человека; вторая – обращение кинематографа к человеческому уму. Например, ранний Тарковский в «Ивановом детстве» и «Андрее Рублеве» взывал к сердцу. А поздний Тарковский «Сталкером» и «Жертвоприношением» обращался к уму. Это холодное, рассудочное кино для тех, кто считает себя интеллектуалами, для тех, кто сейчас называют себя российскими, а раньше – советскими интеллигентами (я же таких людей называю псевдоинтеллектуалами и отношусь к ним с чрезвычайным неуважением); вот они, затаив дыхание, смотрят такое кино.

На мой взгляд, цикл «Освобождение» Юрия Озерова с Николаем Олялиным, прожигающим взглядом танки, тоже апеллирует к чувствам человека, к тому, что зовется патриотизмом, смелостью, жертвенностью во имя ближнего…»

А вот воспоминания еще одного «озеровца» – Тиграна Кеосаяна. Он поступил во ВГИК в начале 80-х, но вскоре был отчислен оттуда за «семейственность» (его обвинили в том, что он поступил в институт по блату, будучи сыном известного кинорежиссера Эдмонда Кеосаяна). В итоге Тигран два года был отлучен от учебы, однако в перестройку поступил во ВГИК снова. Он вспоминает:

«Первое мое впечатление от ВГИКа – ужасное. Атмосфера в институте резко поменялась. Почти весь ВГИК представлял собой одну сплошную «вольную трибуну». После 5-го «революционного» съезда Союза кинематографистов, ошельмовавшего, оскорбившего крупнейших режиссеров, этот съездовский дух свободы и перемен завладел сознанием вгиковского студенчества. Вообще студенчество, как известно из истории, движущая сила любого революционного движения. Однако далеко не всегда это революционное движение позитивно. Студенты начали вставать на дыбы. Понимание свободы выражалось в том, чтобы охаять педагогов – мастеров отечественного кино, в частности живых классиков – Юрия Николаевича Озерова и Сергея Федоровича Бондарчука. Увлекшись революционным обличением на «вольной трибуне», люди начисто забыли, что пришли учиться. Режиссерский факультет той поры болел общей болезнью: все были сразу Тарковские и Бергманы, не ниже, ну, в крайнем случае Феллини. Хотя они-то мнили себя выше Феллини. Никто не хотел быть, как Гайдай, Данелия или Кеосаян…»

О том, как происходило изгнание из ВГИКа Юрия Озерова, рассказывает его коллега по преподавательской работе Александр Майоров:

«Ветру перестройки двери распахнули настежь, а этот вольный ветер обратился в злобного кружаку, учинил бесчинство… В Бондарчука, Озерова, Ростоцкого, Кулиджанова, Наумова – режиссеров старшего поколения, которых мы изучали во ВГИКе и считали великими мастерами советского кино, полетели грязные мерзкие камни…

Ну, раз все позволено старшим, молодежь закипела еще пуще. Приняли мы в мастерскую сына однокурсника Юрия Николаевича… За вступительное сочинение этому сыночку поставили «два». А нам парнишка понравился, упросили экзаменационную комиссию натянуть «троечку» (для абитуриента, направленного союзной республикой, отметка «три» была проходной) и тем самым запустили к себе паршивую овцу. Он собрал группку, и наши первокурсники, проучившись без году неделю, отважно двинули в деканат, где заявили: «Нам не нравится учиться у Озерова». Ко мне тоже подкатывались: может, разделим мастерскую? Я отрезал: «Без меня!»… В итоге курс раскололи, создали параллельную мастерскую режиссеров игрового кино, которую взялся вести Ираклий Квирикадзе…

Мастер довел до диплома оставшуюся, большую часть своего курса. Все наши парни и девушки защитились на «отлично». Затем в ректорате объявили, что о наборе новой режиссерской мастерской профессор Озеров может не беспокоиться. Человек отдал свое творчество, точнее, жизнь на благо народа, а от него отказались…»

Между тем перетянуть ВГИК на свою сторону реформаторам из СК так и не удалось. Несмотря на отдельные победы (вроде удаления из института Юрия Озерова и возвращения туда Ливии Звонниковой, восстановленной ректоратом по требованию студентов), главного реформаторы не достигли – не смогли пропихнуть в руководство института Сергея Соловьева. Хотя борьба эта была затяжной и бескомпромиссной.

После того как педагогический коллектив в срочном порядке организовал совместное заседание ученого совета, парт– и профбюро и открытым голосованием избрал на должность ректора (по рекомендации Госкино) Александра Новикова, лидеры вгиковских бунтовщиков во главе с Олегом Сафаралиевым (вожак вгиковского комсомола) и Петром Луциком (будущий известный сценарист) в кратчайший срок собирают более 200 подписей студентов под протестным письмом и передают его Элему Климову. И тот весьма умело им пользуется: добивается от главы Госкино Александра Камшалова отмены собственного приказа о назначении Новикова.

23 апреля последнего приглашают на расширенное заседание секретариата СК и настоятельно рекомендуют ему отказаться от продолжения борьбы. Следом слово предоставляется Сергею Соловьеву, который, полностью оправдывая свою фамилию, «заливается соловьем», расписывая присутствующим те кисельные берега и молочные реки, которые ждут ВГИК в случае его воцарения там. Оратор обещает дать студентам право самим выбирать себе мастеров, вести творческий отчет мастерских перед правлением СК, создать при ВГИКе кинотехникум для подготовки кадров второго звена, преобразовать институт в Академию киноискусств и т. д. и т. п. Короче, кто помнит речь Остапа Бендера из «12 стульев» про межгалактический шахматный турнир в Васюках, может живо себе представить это выступление. Вот почему, когда суть этой речи дошла до руководства ВГИКа, там сначала воцарилась паника, а потом начались еще более энергичные мероприятия по недопущению «козла в огород».

14 мая группа влиятельных кинематографистов в лице Сергея Бондарчука, Тамары Макаровой, Марлена Хуциева и Игоря Таланкина направляют письмо Михаилу Горбачеву с просьбой утвердить на пост ректора ВГИКа Александра Новикова. И хотя Горбачеву импонирует позиция СК, однако пойти против воли столь именитых подписантов он не решается. После трехнедельного раздумья глава Госкино получает наказ дать ход его собственному, но однажды отложенному указу о назначении Александра Новикова.

Отметим, что параллельно с баталиями во ВГИКе кли-мовская команда вела еще несколько стратегически важных сражений, должных помочь ей расчистить плацдарм для внедрения в жизнь «базовой модели кинематографа». Старт этой модели должен был дать II пленум СК СССР, который открылся в Москве 21 января 1987 года. Однако, несмотря на то что большинство пленума все-таки одобрило предложенную Климовым и К ⁰«базовую модель», тогда же стало понятно, что внедрять ее будет далеко не просто в силу существования оппозиции, которая оформилась на том же пленуме. Вот как описывает суть этих разногласий в «Новейшей истории отечественного кино» И. Павлова:

«Климов, со свойственным ему максимализмом и горячностью, заявляет в преамбуле, что реальными признаками кризиса отрасли стали процветающие в кинематографе цинизм, делячество, коррупция, гниение «духовной ветви» кинематографа, отсутствие дееспособного молодого поколения. Только коренная ломка может изменить существующее положение вещей. Климовым провозглашается необходимость «новых форм» кинематографического устройства и предлагается план кардинальных преобразований. На смену прежней системе (государственное планирование, централизованное распределение бюджетных средств, диктат тем-плана, атавизмы цензуры и контроля за творчеством) должны быть введены жесткие экономические механизмы: «хозрасчет, самоокупаемость и свобода основных творческих и производственных звеньев».

Александр Камшалов, проанализировав ситуацию в кинопрокате, заявляет, что в условиях хозрасчета «все киностудии страны стали бы убыточными», так как их фильмы не окупаются и они «живут за счет проката зарубежного кино». Он называет объективные причины падения кинопосещаемости: конкуренция (индустрия досуга расширяется), демографический спад (самая активная молодая аудитория сократилась на десять миллионов), низкий уровень сервиса, преобладание больших однозальных кинотеатров, значительно сужающих выбор репертуара. Из 5000 действующих кинотеатров двухзальных – чуть более 12 %, из них менее 1 % – трех-четырехзальные. Реорганизация киносети (в частности, реконструкция кинотеатров, создание многоцелевых центров досуга) государству не по карману.

Несмотря на заявление Камшалова о том, что министерство и секретариат «твердо и прочно сели за один стол», его выступление во многом ставит под сомнение важнейшие положения доклада Климова. Из речи министра явствует, что засилье «серых» фильмов в репертуаре – не главная и, уж во всяком случае, не единственная причина нынешнего положения дел в кинематографии: что будущее не внушает оптимизма и экономическая самостоятельность при отсутствии государственной поддержки вряд ли возможна…»

В своих оценках этих двух программ автор статьи отдает предпочтение «базовой модели» Климова и К°. Она пишет, что этот «документ является куда более осмысленным и осторожным, нежели иные государственные программы глобального масштаба». Тем самым начисто забываются слова самого Климова из его доклада на пленуме, процитированные выше: что «только коренная ломка может изменить существующее положение вещей». Ну и где же здесь осторожность? Здесь наоборот – предложение ломать отрасль через колено, как когда-то монголы-кочевники ломали хребты своим врагам.

По этому поводу вспоминается перестроечный анекдот. Сидит Элем Климов на суку и пилит его. Внизу проходит Александр Камшалов и спрашивает: «Элем, ты что творишь? Зачем сук под собой пилишь?» А тот ему в ответ: «Я же осторожно».

Так что вовсе не Климов, а именно Камшалов занимал осторожную позицию (должность как-никак обязывала), убеждая либерал-радикалов из климовской команды, что все эти революционные преобразования стране не по карману. И он знал, что говорил, поскольку обладал цифрами потерь, которые несла стране горбачевская перестройка: тут и потери от антиалкогольной кампании, от Чернобыля, от Афганистана и так далее, о чем речь уже шла выше. Поэтому перемены в отрасли нужны были не революционные, «через колено», а постепенные, с учетом всех перечисленных в докладе Камшалова позиций. Но Климов и К ⁰хотели всего и сразу. Повторюсь: то ли в силу своей глупости (то есть по неведению), то ли в силу лютой злобы к советской власти и порожденному ею кинематографу (то есть по злому умыслу).

Та борьба двух моделей развития кинематографа, что ярко проявилась на Пленуме между СК и Госкино, продолжилась сразу после его завершения. Итогами ее, например, стали выборы ректора ВГИКа, а также директоров трех ведущих киностудий страны: «Мосфильма», Киностудии имени Горького и «Аенфильма». Победа во всех случаях осталась за Госкино. Так, на главной киностудии страны, вопреки желанию Климова и К°, в середине марта к руководству пришел Владимир Досталь – человек из команды Сергея Бондарчука, который работал в его команде почти 16 лет (на «Мосфильме» его общий стаж работы равнялся 30 годам), а в последнее время занимал пост замдиректора студии.

На Киностудии имени Горького реформаторы из СК планировали «двинуть в директора» режиссера Владимира Фокина, однако тамошняя элита захотела увидеть в директорском кресле своего парторга Александра Рыбина. А поскольку Госкино назначило общие студийные выборы, исход которых должно было определить большинство (а оно было за Рыбина), Фокин попросту снял свою кандидатуру с голосования.

На «Ленфильме» тоже победил не выдвиженец СК, а креатура Госкино – Александр Голутва (бывший главный редактор студии). Все эти события ясно указывали на то, что еще не весь кинематографический мир «слетел с катушек» и готов безропотно последовать за радикал-реформаторами. У части киношного люда сработал естественный инстинкт самосохранения и элементарное понимание того, что «ломка через колено» может обречь большинство кинематографистов на падение в пропасть.

СДАЕМСЯ!

Неудачи, которые реформаторы из СК потерпели на внутреннем фронте, могли всерьез обеспокоить тех западных аналитиков, которые самым внимательным образом не только следили за ходом перестройки, но и по мере сил участвовали в ней (отметим, что 28 августа 1986 года советское правительство упростило процедуру выезда за рубеж по семейным делам, что значительно облегчило западным спецслужбам возможность контактировать с советскими эмигрантами, в основном из еврейской диаспоры).

Чтобы успокоить Запад и дать ему понять, что все идет нормально, агенты влияния из климовского Союза кинематографистов отправились с «визитом дружбы» на землю главного идеологического противника СССР – в США (в состав делегации вошли: Элем Климов, Виктор Демин, Ролан Быков, Эльдар Шенгелая, Толомуш Океев, Сергей Микаэлян, Рустам Ибрагимбеков, Людмила Чурсина, Владимир Познер). И не было бы в этом визите ничего страшного, если бы целью его не была полная и безоговорочная идеологическая капитуляция представителей советской кинематографии перед своими заморскими коллегами. Впрочем, зерна этой капитуляции начали произрастать на советской почве давно (еще с времен разрядки) и только при Горбачеве начали давать обильные всходы. Вдохновителем этого процесса был сам генсек со своими ближайшими помощниками: Эдуардом Шеварднадзе и Александром Яковлевым. Это они задумали в одностороннем порядке разоружить страну и сдаться на милость «дяди Сэма». Хотя в 1987 году имели все шансы не проиграть сражение, а выиграть его. Вот что по этому поводу думают М. Калашников и С. Кугушев:

«В начале 80-х «рейганомика» бьется в приступах эпилепсии. Либерализация не помогает: в 1982 году прибыли корпораций США падают на 26,5 процента. Компания «Дженерал моторе» впервые с 1921 года несет колоссальные убытки. В 1986 году происходит обвал на Нью-Йоркской бирже. В сентябре 1987 года английский журнал «Economist» пишет: если в 1981 году мир должен был США 141 миллиард долларов, то в 1986-м уже США должны миру 246 миллиардов. Чуть раньше советский аналитик В. Крылов заявил, что скоро американцы не смогут одновременно вести гонку вооружений и обеспечивать сыто-богатую жизнь своему населению…»

Таким образом, серьезные экономические трудности испытывал тогда не только СССР, но и его главный стратегический противник. И шансов победить у нас было даже больше, поскольку наш народ был более устойчив к разного рода катаклизмам, чем американский. Не зря же именно у нас родилась поговорка: советский человек сам создает себе трудности, чтобы потом героически их преодолевать. Американцам же было достаточно на неделю рухнуть в экономический коллапс, и они из него уже вряд ли бы выбрались. Однако Горбачев и К° решили исход битвы не в нашу пользу. Как уже говорилось ранее – в силу своего пещерного антикоммунизма. Хотя многие до сих пор склонны считать, что это случилось по недомыслию. Что тоже не лучше: ведь не корову потеряли в итоге, а великую державу.

Как пишет политолог А. Уткин: «После встречи Горбачева и Рейгана в Рейкьявике в октябре 1986 года госсекретарь США Д. Шульц признавался: «Он клал подарки к нашим ногам… Мы выкурили русских из норы, и они делали самые лучшие уступки». А в ответ советский лидер получал… аплодисменты. Горбачеву нравилась сама атмосфера переговоров – беседы с западными джентльменами, их улыбки и комплименты, внимание прессы. Похоже, он ощущал себя мессией, этаким архангелом Гавриилом, несущим Западу благую весть. Он не знал, что за глаза Рейган сравнивал советских коллег с «дикими любителями погремушек»: «Как когда-то пуритане с индейцами, мы начали диалог с русскими». Министру иностранных дел СССР Э. Шеварднадзе американцы подарили часы, кресло. На обедах в его честь исполняли песню «Джорджия в моем сердце», обыгрывая родство названий штата США и его родной Грузии.

Бжезинский признался: «Мы не могли понять, что русских можно купить сначала лестью, а потом деньгами».

«Америка должна основывать свою политику на собственных интересах, имитируя уважение к чужим интересам» – таким было кредо Вашингтона. Таким и остается…»

Следуя этой логике, получается, что новые руководители Союза кинематографистов СССР во главе с Элемом Климовым оказались такими же «дикими любителями погремушек», как и их кумир Михаил Сергеевич. И за кордон они ехали в тайной надежде, что американцы не только пойдут на мировую, но и помогут им в их желании перестроить и страну, и киноотрасль. Но в таком случае возникает логичный вопрос: в своем ли уме они были? С какого бодуна американцы должны были согласиться поднимать СССР – своего главного конкурента на мировой арене – и его кинематограф? Вся тогдашняя риторика их президента Рональда Рейгана говорила об обратном: он продолжал клеймить СССР как империю зла и призывал американцев не доверять «красным». И практически вся их пропаганда была «заточена» в этом направлении. Я уже говорил о том, что с приходом к власти Рейгана Голливуд поставил на поток выпуск фильмов самого оголтелого антисоветского содержания («Рэмбо-2», «Рокки-4», «Отряд Дельта» и т. д.).

К 1987 году в этой ситуации ничего не изменилось: подобные фильмы продолжали появляться в США с пугающей регулярностью. Так, в 1985 году по американскому ТВ был показан 12-серийный фильм режиссера Дональда Рэя «Америка», где речь шла о захвате США… советскими войсками. Согласно его сюжету, эта оккупация прошла почти без перестрелки, благодаря блестящей спецоперации КГБ. Отныне на территории США размещены войска ООН (а этой организацией, по фильму, заправляют все те же русские), и некогда богатая страна истощена репарациями.

Авторы фильма буквально не щадили нервы американских зрителей, скрупулезно показывая, что такое оккупация русскими их страны: это жуткая нищета, продукты по карточкам, огромные очереди за всем, а бензин только на черном рынке. В стране правит одна-единственная партия под названием Партия пролетарского единства, которая ввела на территории всей страны строгий комендантский час. Подавляющая часть американцев деморализована, однако находятся среди них и отдельные смельчаки, которые не боятся бороться с ненавистным режимом. Один из них (его играл актер Крис Кристоферсон) в итоге поднимает восстание против красных оккупантов. Он с первых же кадров фильма ведет себя как настоящий герой: поет гимн Америки, запрещенный красными, салютует флагу США. Короче, этакий американский Спартак. Естественно, под его водительством восстание приводит к освобождению Америки от советской оккупации.

Вот такой сериал сняли американцы к 40-летнему юбилею со дня начала «холодной войны». Отметим, что ничего подобного противоположная сторона себе никогда не позволяла: таких фильмов ни в СССР, ни в странах Восточного блока никто никогда не снимал, да и не помышлял снимать. Зато американцы подобным «искусством» не гнушались. Как на ТВ, так и в большом кинематографе. Почти одновременно с «Америкой» Голливуд выстрелил целой серией полнометражных антисоветских и антикоммунистических картин вроде «Лучшего стрелка», «Надрывающего сердце перевала», «Пропавшего без вести на поле боя» и др. Апогеем этого кинопотока должна была стать третья часть «Рэмбо», где речь шла о том, как герой Сильвестра Сталлоне десятками убивает советских солдат в Афганистане. Широкомасштабная премьера этого фильма была намечена на июль 1987 года.

Естественно, в СК об этом прекрасно знали. Однако из всех возможных вариантов ответа был избран один – пойти на мировую. Тем более что это укладывалось в русло инициатив Горбачева, который взял на себя миссию начать разоружаться первым (на середину апреля 87-го в Москве намечалась принципиальная встреча между Горбачевым и госсекретарем США Д. Шульцем). Новые руководители СК откликнулись на это дело с энтузиазмом и начали беспощадную борьбу с советскими киношными Рэмбо, невзирая на то что американцы своих Рэмбо трогать не собирались, поскольку подобное кино а) приносило им огромные прибыли и б) отвечало патриотическим установкам Белого дома (как заявил Рейган: «Я видел «Рэмбо» и теперь знаю, как следует вести себя в следующий раз»). Нашим новым киношным руководителям было наплевать как на деньги, так и на патриотизм. Не случайно аккурат накануне отъезда Климова и К° в США в журнале «Советский экран» (№ 3, февраль) была опубликована статья уже известного нам философа-либе-рала Валентина Толстых, где он на чем свет стоит поносил наш ответ «Рэмбо» – фильм «Одиночное плавание», а также другие подобные картины. Цитирую:

«Создавая фильмы типа «Одиночного плавания» или «Тайны мадам Вонг», мы полагаем, что идем навстречу зрителю, угождая его вкусу и ожиданиям. Но вот мнение одного из них, судя по всему, студентки, подслушанное мною в очереди на выставке в Сокольниках. Когда ее подруга, поклонница таланта Ирины Мирошниченко, сказала, увидев рекламный плакат с портретом любимой актрисы, «надо пойти», та, всплеснув руками, сказала: «Не делай глупость, это пострашнее, чем «Одиночное плавание»…» Так что напрасно Станислав Говорухин в своих полемических заметках, опубликованных в «Советской культуре», пытается защитить подобное «популярное искусство». Популярность его «Места встречи изменить нельзя» – это одно, а «Тайны мадам Вонг», где он же выступает одним из авторов сценария, – совсем другое…»

Так что не посланцами дружбы следует назвать Климова и К ⁰, а типичными «агентами влияния». Вот как эту братию характеризует историк А. Шевякин:

«Характерные признаки, присущие всем агентам влияния: Во-первых, способность влиять на общественное сознание у себя в стране. Оно может быть большим и распространяться на всю территорию и на все социальные слои, а может быть локализовано в пространстве, средствах, объектах и субъектах воздействия.

Во-вторых, непременное включение в определенную сеть. Сами они об этом могут и не знать, хотя догадываться могут многие. Агент влияния – всегда только винтик в сложнейшей машине «делания политики».

В-третьих, объективное способствование достижению целей, поставленных «хозяином», своими действиями. На определенном этапе эти цели (только промежуточные!) могут так же объективно соответствовать нашим собственным интересам – гласность, демократизация, права человека и прочая словесная мишура. В ряде случаев агенты влияния могут знать и конечную цель, но только в самом общем виде, и это свидетельствует только о том, что есть более высокий уровень управления, который держит самого «хозяина» за пешку.

В-четвертых, обязательное обучение. Речь, разумеется, не идет о школьных классах, лекциях и экзаменах. Обучение может быть групповым или индивидуальным. Агентов пониже ростом вызывают «туда», к более сильным «учителя» приезжают сами. (Судя по всему, вояж Климова и К° относился к последнему варианту, поскольку ответный визит американцев в Москву не заставит себя ждать. – Ф.Р.)Формы обучения многогранны и многообразны: от типичных лекций до задушевных бесед за рюмкой коньяка или бокалом виски. Есть и лоции, и лоцманы.

В-пятых, принадлежность к числу функционеров «заднего плана». Чем сильнее агент, тем глубже он запрятан. Это «теневики» от политики, «серые кардиналы». Они не правят, а направляют. Если они по каким-то причинам выходят на передний план, то, как правило, на очень короткий период времени.

В-шестых, приверженность неким, как правило, абстрактным категориям – демократии, общечеловеческим ценностям, достижениям мировой цивилизации и т. д. Все знают, что это такое, но еще никому не удалось достаточно четко выразить это словами.

Борьба с русскими (по убеждениям, а не по паспорту) писателями и другими группами патриотов была лакмусовой бумажкой для агентов влияния в определениях «свой – чужой» и «насколько тянет». Чем больше были заслуги в борьбе с «русизмом», тем больше шансов занять соответствующее «заслугам» место в иерархии перестроечных времен.

Агенты влияния превратились, по сути, в главную несущую конструкцию Советского государства. Совмещая многие должности, они становились незаменимыми. В их задачу входило «заглушить» функции государства (для нового СК это была борьба с монополией Госкино. – Ф.Р),извратить линию руководства страны и, наконец, попросту здравый смысл…»

Как пишет Ф. Бобков: «Задача «агентов влияния», в зависимости от занимаемого положения, состояла в том, чтобы скрыть истинные цели «холодной войны»… притупить к ним внимание (для Климова и К° это выражалось в борьбе против «серых», в основном гражданственно-патриотических, фильмов. – Ф.Р),обеспечить защиту выступающих против строя в случаях их разоблачения, оправдать разрушительные процессы, дестабилизирующие обстановку в стране, инспирировать критику «против» социалистической системы…

Отличие «агента влияния» от обычного шпиона довольно велико. «Агент влияния» в основном действует так, что обвинение против него может быть легко опровергнуто – его деятельность имеет два или более толкований. Он все делает либо на «пользу» стране, либо это не преступление, а неловкий политический маневр. Любой, даже самый талантливый и проницательный контрразведчик будет пасовать перед ним. Традиционный подход к обвинению будет недоказуем, а интуицию к обвинению не пришьешь…»

Итак, делегация руководителей нового Союза кинематографистов СССР прилетела в США 18 марта 1987 года. Можно быть уверенными на все сто процентов, что этот визит не остался без внимания американских спецслужб, которые давно держали руки на пульсе горбачевской перестройки. Для этого в США даже были созданы несколько организаций, целью которых было не только отслеживание происходившей в СССР перестройки, но и непосредственное влияние на нее. Среди этих организаций были: «RAND Corporation» и «Центр изучения хода перестройки» (в состав обеих входили представители ЦРУ, РУМО (военная разведка), Управления разведки и исследований госдепартамента). Кроме этого, был создан международный интеллектуальный штаб «Модернизация», который внимательно следил за развитием обстановки в СССР и наращивал коалиционные усилия в строго определенных направлениях, в том числе и в области искусства. Учитывая это, можно с уверенностью сказать, что визит советских кинематографистов в США еще задолго до его начала был под «колпаком» американских спецслужб, поскольку инициаторами визита выступали… американцы. Естественно, и визы они давали только тем советским кинодеятелям, кто им был выгоден. Во главе же всего этого мероприятия стоял президент фирмы «Mediator Productions Incorporfted» 34-летний Марк Герзон.