Текст книги "Ефремовы. Без ретуши"

Автор книги: Федор Раззаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Почему вспомнилось именно это в свете фильма «Сотрудник ЧК»? Дело в том, что это было кино из разряда про «правильных» ленинцев-чекистов. Однако «правильными» там были не все. Был среди них чекист, роль которого и исполнял Олег Ефремов. Он играл жестокого человека, фанатика, который предпочитал решать все проблемы с врагами революции одним способом – ставить их к стенке. В его устах звучали следующие пассажи: «Ну-с, будем запираться или признаваться? Или вас шлепнут, мадам?», «Революционная ненависть – вот моя главная улика». И опять это укладывалось в русло тогдашней идеологии с ее разоблачением культа личности Сталина. В лице героя Ефремова был показан чекист, который в 1937 году будет активно участвовать в массовых репрессиях, ставя к стенке как виноватых, так и невинных. Чуть позже, в горбачевскую перестройку, будет перекинут мостик от этих «неправильных чекистов» к «неправильной системе», породившей этих чекистов. Причем эти «неправильные» чекисты почему-то носили только русские имена и фамилии (тот же Ефремов играл именно такого русского чекиста-фанатика). Хотя было известно, что среди них было много людей и других национальностей – например, евреев. Для этого достаточно взглянуть на списки руководителей НКВД в 20– 30-х годах, начиная от центрального аппарата и заканчивая его провинциальными филиалами. Даже ГУЛАГом в 1930–1938 годах руководили одни евреи. Но эта тема всегда была табу на официальном советском уровне (впрочем, та же ситуация и сегодня).

Отметим, что эта тенденция (с показом отрицательных сотрудников ЧК) при Хрущеве должна была продолжаться и даже расширяться. Например, на «Мосфильме» в 1964 году готовился к запуску фильм Марка Донского, целиком посвященный беззакониям, творимым в сталинском НКВД. Этот фильм должен был открыть дорогу и другим подобным лентам. Но смещение Хрущева остановило как этот проект, так и все остальные подобные. А перед этим председатель КГБ СССР В. Семичастный докладывал в ЦК КПСС следующее (записка от 10 июля 1962 года): «Под флагом разоблачения культа личности и его вредных последствий в иносказательной форме, а иногда и с антисоветских позиций критикуется советский общественный и государственный строй… Писатель Бондарев в повести «Тишина» (журнал «Новый мир», № 3, 4, 5, 1962 год) с ненавистью описывает образы чекистов, представляет их читателю тупыми, грязными и невежественными, произвольно распоряжающимися судьбами людей… Писатель Бакланов в повести «Мертвые сраму не имут» (Советский писатель, 1962 год) создает образ чекиста как дилетанта и самонадеянного, глупого человека…»

Но вернемся к фильмам с участием Олега Ефремова.

18 февраля 1965 года по советскому ТВ был показан первый отечественный сериал – пятисерийный фильм Сергея Колосова с «Мосфильма» «Вызываем огонь на себя». Это был военный детектив по одноименной повести Овидия Горчакова и Януша Пшимановского, рассказывающий о подвиге советских и польских подпольщиков в годы войны на оккупированной территории. В центре повествования был образ подпольщицы Анны Морозовой (актриса Людмила Касаткина) – реально существовавшего человека. Олегу Ефремову в этом сериале досталась небольшая роль – он сыграл партизанского связного дядю Васю.

Фильм был удостоен нескольких наград: Главного приза I Всесоюзного фестиваля телефильмов в Киеве в 1966 году, приза телевидения ГДР в 1966 году, премии Ленинского комсомола в 1968 году.

Вообще отметим, что в середине 60-х было уже десять лет, как Ефремов пришел в большой кинематограф. За это время он снялся в 14 лентах. Однако фильма из разряда «визитная карточка» у него тогда еще не было. Какие-то из этих картин были любимы зрителем, какие-то остались незамеченными, но по-настоящему знаковой ролью Ефремов пока еще не обзавелся. Но это время уже не за горами, до него осталось буквально чуть-чуть. А пока он записал на свой счет свой первый блокбастер – фильм, который станет лидером проката сезона 1966 года. Речь идет о мосфильмовской киноэпопее Сергея Бондарчука «Война и мир», где герой нашего рассказа исполнил пусть не самую большую, но очень значимую роль – Федора Долохова (этот персонаж появлялся в двух первых первых сериях эпопеи: «Андрей Болконский» и «Наташа Ростова»).

Кто такой Федор Долохов? Это пехотный офицер, но человек весьма противоречивый. С одной стороны, он храбрый и хладнокровный вояка, не боящийся смерти, но с другой – человек злой и циничный, разделяющий людей на вредных и полезных, причем вредных в его понимании гораздо больше. Долохов в романе был любовником Элен, он же провоцирует ее мужа Пьера Безухова на дуэль, зная, что тот не умеет стрелять, а также нечестно обыгрывает в карты Николая Ростова, после того как не сумел соблазнить его невесту, и помогает Анатолю устроить побег с Наташей Ростовой. Короче, пороков в нем гораздо больше, чем достоинств. В свои 25 лет он привык не верить честности, уму и таланту. Он может обмануть любого, даже вчерашнего лучшего друга, потому что знает: это простят. Не простят другого – слабости. А бесчеловечность вызовет уважение и страх. Долохов в романе – это антитеза Пьеру Безухову и Андрею Болконскому. Они ищут себя и находят свой путь не в злости и цинизме, а в служении добру и справедливости. Долохов ищет себя в других проявлениях.

Ефремов с удовольствием согласился играть эту роль, поскольку некоторые черты Долохова были и в нем самом. Он ведь тоже порой бывал циничен и жесток по отношению к своим друзьям и близким. Вспомним хотя бы его поведение на свадьбе у Олега Даля, где он, по сути, прилюдно оскорбил жениха и, вполне вероятно, способствовал разрушению семьи, которая едва появилась на свет (то же самое пытался сделать и Долохов по отношению к Николаю Ростову).

С неменьшим энтузиазмом Ефремов согласился сыграть и другого героя – опять же в мосфильмовской ленте, но уже у другого режиссера – Ролана Быкова – «Звонят, откройте дверь», где речь шла о приключениях двенадцатилетней девочки Тани, отправившейся на поиски зачинателей пионерского движения в стране. У Ефремова там была роль отца мальчика по имени Генка. Вернее, не роль, а ролька, но весьма колоритная – актер играл горького пьяницу. Причем, как гласит легенда, чтобы правдоподобно изобразить своего героя, Ефремов в течение нескольких дней находился… в натуральном запое. И это не было насилием над собой – как мы помним, наш герой был человеком сильно пьющим. Однако, как и подобает истинному таланту, умел так пить, что это почти не отражалось на творческом процессе. В итоге Ефремов и пить умел мастерски, и творчеством успевал заниматься – ставил спектакли, играл в них, а также снимался в кино.

Еще один художественный фильм выпуска 1966 года с участием Ефремова – «Строится мост», снятый на том же «Мосфильме» самим Олегом Ефремовым в соавторстве с Гавриилом Егиазаровым. Это был дебют режиссера Ефремова на киношном поприще. А пошел он на него только потому, что это было кино, где снималась добрая половина труппы театра «Современник» – более 40 человек.

Фильм рассказывал о сооружении в Саратове автодорожного моста через Волгу. На эту стройку приезжает московский корреспондент (Олег Ефремов) и становится участником будничных событий. Это был фильм из серии «советский реализм на производственную тему». Весьма популярный в советском искусстве жанр. Впрочем, в «Строится мост» был реализм, но недоставало романтики. Той самой, которая присутствовала в других тогдашних фильмах на ту же тему: «Высоте», «Карьере Димы Горина», «Алешкиной любви», «Девчатах» и др. Может быть, поэтому «Строится мост» и не стал каким-то откровением в этом жанре и собрал небольшую «кассу» в прокате. Хотя фильм по-своему тоже интересный.

Наконец мы дошли до третьего фильма выпуска 1966 года с участием Олега Ефремова – «Берегись автомобиля», снятого на «Мосфильме» Эльдаром Рязановым. Это кино из разряда выдающегося, той самой классики советского кинематографа, которая вошла в ее золотой фонд. По сути, это был первый фильм с Олегом Ефремовым, который стал его визитной карточкой на долгие десятилетия, поскольку роль следователя Максима Подберезовикова «приклеилась» к актеру навсегда. А ведь Ефремов мог ее и не сыграть. Почему? Расскажем обо всем по порядку.

Актерские пробы к фильму начались в апреле 1965 года. На роль Подберезовикова пробовались несколько актеров, в том числе и те, кто уже до этого снимался у Рязанова. Так, из актеров его предыдущего фильма – «Дайте жалобную книгу» – это были Олег Борисов и Анатолий Кузнецов. Лучше всего, по мнению режиссера, в этой роли смотрелся последний, которому она и была предложена. Но Кузнецов… отказался. И мотивировал это тем, что ему надоело играть положительных героев. Вот если бы ему отдали роль «Робин Гуда по-советски» – Юрия Деточкина, угоняющего у нуворишей их «Волги», купленные на неправедные деньги, – тогда другое дело. Но в роли Деточкина режиссер видел другого актера – Иннокентия Смоктуновского. Правда, были большие сомнения в том, что тот согласится сниматься. Поэтому Рязанов долгое время держал в уме две кандидатуры на эту роль – Смоктуновского и Ефремова. И это при том, что проба последнего в роли Деточкина многих не устроила. Так, увидев его на экране, художник фильма Борис Немечек сказал: «Это же волк в овечьей шкуре!» Большинство с ним согласились: сквозь мягкость, добросердечие и наивность в Ефремове проглядывал волевой и железный человек. Что очень странно, поскольку через год Ефремов сыграет роль доброго доктора Айболита, о чем речь у нас еще пойдет впереди.

В итоге, когда 1 июля 1965 года съемки фильма начались (в тот день на Зацепском рынке (Центральном) прошла экспериментальная съемка кадров (они в картину так и не войдут) с участием Анатолия Папанова (Сокол-Кружкин) и Андрея Миронова (Дима Семицветов) – Сокол-Кружкин продавал клубнику, выращенную на своем садовом участке, – согласие Смоктуновского еще не было получено. Поэтому 5 июля состоялась проба Ефремова на роль Деточкина, а в роли Подберезовикова фигурировал его коллега по театру «Современник» Петр Щербаков.

А первые настоящие съемки в этом фильме с участием Ефремова состоялись 19–20 июля. В тот день в Трубниковском переулке (возле Арбата) прошли натурные кинопробы, где Ефремов пробовался на роль Подберезовикова, а на маму Деточкина – мхатовка Ангелина Степанова. В итоге последняя роль достанется Любови Добржанской из Театра Советской армии.

В следующий раз Ефремов появился на съемочной площадке через неделю – 27 июля. Во дворе дома на Смоленской набережной запечатлели сцену, где Подберезовиков разговаривает с Димой Семицветовым и его женой Инной (Татьяна Гаврилова). После чего герой нашего рассказа не участвовал в съемках целый месяц.

Он вновь вошел в кадр 26 августа. Съемочной площадкой стал пятачок возле комиссионного магазина у Сретенских ворот. Там снимали эпизод, где Подберезовиков опрашивает свидетелей, видевших, как угоняли «Волгу» Димы Семицветова. Таким свидетелем оказывается продавец из табачной палатки (актер Яков Ленц), который начинает свой рассказ издалека – с сигарет «Друг». Эпизод снимали два дня.

31 августа Ефремов снялся в эпизоде, который происходил в комиссионке. После того как Семицветов впарил импортный магнитофон покупателю, к нему подошел Подберезовиков, и Дима подумал, что его махинации разоблачены.

3 сентября съемочной площадкой для Ефремова стал кабинет в доме на Арбатской площади. Там сняли эпизод, где Подберезовиков делится мыслями об угонщике со своей коллегой Татьяной (в этой роли снялась актриса Театра-студии киноактера Виктория Радунская, спустя год она уйдет в Театр на Таганке). После чего Ефремова не снимали две недели. И только 16 сентября Подберезовиков вновь вернулся в свой кабинет.

18—19 сентября сняли две беседы Подберезовикова с потерпевшими. Сначала он беседовал с Димой Семицветовым и его женой, потом с директором пивной (актер Сергей Кулагин из Театра Советской армии). Но эти кадры потом будут переснимать.

После этих съемок Ефремов отсутствовал в кадре почти два месяца. И только 15–16 ноября актер снова появился на съемочной площадке, причем не в Москве, а в Одессе, куда переместилась съемочная группа фильма (в Москве испортилась погода). В те два дня Ефремов снялся в нескольких кадрах из разных частей фильма.

В конце ноября группа вернулась в Москву, чтобы 6 декабря возобновить съемки в павильонах «Мосфильма». В тот день сняли эпизод, где Подберезовиков приходит на работу к Деточкину и беседует с его начальником (актер Готлиб Ронинсон из Театра на Таганке).

В следующий раз Ефремов объявился на съемках перед самым Новым годом – 29 декабря. В тот день в 12-м павильоне, в декорации «квартира Деточкина», сняли эпизод, где Подберезовиков беседует с мамой Юрия (актриса Любовь Добржанская). Мама нахваливает своего сына и поет гостю свою любимую песню молодости «Наш паровоз, вперед лети…».

В следующий раз Ефремов объявился на съемочной площадке «Берегись автомобиля» уже в новом, 1966 году. Это случилось 14 января, когда был снят эпизод встречи Деточкина и Подберезовикова во Дворце культуры (съемки велись в интерьерах Театра Советской армии).

21 января Ефремов и Смоктуновский снимались уже в Клубе завода «Каучук» на Плющихе: в эпизоде, где Подберезовиков и Деточкин слушают (и одновременно беседуют) выступление режиссера самодеятельного кружка. В этой роли снялся коллега Ефремова по «Современнику» Евгений Евстигнеев. Кстати, в фильме снималась и жена последнего, и тоже из «Современника», – Галина Волчек. Правда, роль у нее была крохотная – покупательница в комиссионке. Причем поначалу эту роль исполняла Эмилия Мильтон из Театра имени Гоголя, но ее исполнение не понравилось худсовету, и было принято решение заменить актрису, а ее эпизод переснять.

22 января снимали сцену с участием все тех же Деточкина, Подберезовикова и Евстигнеева.

26—27 января сняли приход Деточкина и Подберезовикова в пивной бар (2-й павильон). Его директор (актер С. Кулагин), узнав следователя, немедленно спешит к их столику и приказывает своим официанткам сервировать этот столик по высшему разряду: «Сейчас вам принесут свежее пиво – только привезли – и воблу». На что Деточкин язвит: «А воблу только поймали».

28 января сняли планы Подберезовикова и директора пивного бара.

1—2 февраля съемочной площадкой снова стал клуб завода «Каучук», где снимали премьеру спектакля «Гамлет» в постановке самодеятельного театра. В съемках принимали участие: Олег Ефремов, Иннокентий Смоктуновский, Ольга Аросева, Любовь Добржанская и большая массовка.

5 февраля пересняли эпизод «В прокуратуре»: Подберезовиков беседует с директором пивного бара. Это там следователь спрашивает, не было ли на угнанной «Волге» директора каких-нибудь особых примет, например надписей. Директор отвечает, что было: нехорошее слово из трех букв. Подберезовиков берет в руки карандаш и спрашивает: «Какое?»

7—8 февраля завершили съемки в клубе «Каучук». Снимались Ефремов и Смоктуновский.

9 февраля на «Мосфильме» пересняли эпизод «В прокуратуре»: Подберезовиков беседует с Димой Семицветовым и его женой. «Так почему же преступник хотел угнать именно вашу машину?» – интересуется герой Ефремова. «Это вы меня спрашиваете?» – удивляется Дима. Потом у Подберезовикова звонит телефон, он берет трубку и узнает, что Деточкин сегодня на репетицию не придет – болит нога. Дима с женой мгновенно вскакивают со своих мест: только что у них со следователем шел разговор о том, что преступник, попав в их капкан, все-таки сумел от него освободиться и скрылся. Вот почему Дима спрашивает Подберезовикова: «У кого нога?» На что тот бросает фразу, которой суждено будет стать крылатой после премьеры фильма: «Эта нога – у кого надо нога!»

15 февраля во 2-м павильоне «Мосфильма» начали снимать суд над Деточкиным. Сняли выступления директора пивной и Подберезовикова, который произносит по адресу Деточкина фразу: «Он, конечно, виноват, но он… не виноват».

Наконец, 9 марта у Ефремова случился последний съемочный день в этом фильме, которому суждено будет стать культовым. В 1-м павильоне «Мосфильма» сняли эпизод «В метро» с участием Ефремова и Смоктуновского.

Фильм «Берегись автомобиля» вышел на экраны страны в мае 1966 года и собрал в итоге 29 миллионов зрителей. Но еще больше собрал в прокате того года другой фильм с участием Ефремова – «Война и мир», первая серия которого (она вышла 14 марта 1966 года) привлекла в кинотеатры 58 миллионов зрителей (первое место), а вторая (вышла 20 июля) – 36,2 миллиона. До этого только один фильм с участием Ефремова становился фаворитом проката – «Живые и мертвые», собравшие в 1964 году 41,5 миллиона зрителей. Это было кино, где присутствовала антисталинская тема, обретшая после XXII съезда КПСС еще более мощное звучание.

Кстати, после «Берегись автомобиля» в гараже у Ефремова появилась собственная «Волга» – автомобиль по тем временам весьма престижный. И еще он получил свою первую собственную квартиру – на Ленинградском проспекте, двухкомнатную, на первом этаже дома, где был магазин «Синтетика». А роль Максима Подберезовикова стала его визитной карточкой.

Олег
Против Сталина

После того как в середине октября 1964 года был отправлен на пенсию Н. Хрущев и к власти пришел Леонид Брежнев, либеральная часть советской элиты замерла в ожидании, что будет с «культом личности Сталина» – его продолжат раскручивать или заморозят? От этого зависело многое внутри властной элиты. Например, парт– и хозноменклатура боялась, что если произойдет реанимация сталинизма даже в мягкой форме, то вернутся репрессии (пусть и не в таких масштабах) и разного рода запреты и ограничения. А творческая интеллигенция опасалась возвращения жесткой цензуры, которая могла ограничить пусть куцую, но свободу слова. К тому же многие творцы боялись попасть в неловкую ситуацию – вроде как однажды предали своего недавнего кумира Сталина, а теперь что же, снова придется петь ему осанну, подлаживаясь под изменившуюся ситуацию? Кстати, таких людей, всячески обласканных Сталиным, а потом от него отрекшихся, в творческой среде было очень много. Всех не назовешь, но наиболее ярких представителей этого слоя упомянуть стоит.

Например, поэт и писатель Константин Симонов – шестикратный лауреат Сталинской премии. Он вознесся на олимп благодаря не только своему таланту, но также и поддержке «вождя народов», который ему покровительствовал. И в марте 1953 года, когда Сталин умер, из-под пера Симонова родились на свет следующие строки:

 
Нет слов таких, чтоб ими описать
Всю нетерпимость горя и печали.
Нет слов таких, чтоб ими рассказать,
Как мы скорбим по Вас, товарищ Сталин…
 

Еще один пример – кинорежиссер Михаил Ромм. Этот деятель искусства тоже сделал блестящую карьеру не вопреки, а при активной поддержке Сталина. И свою первую Ленинскую премию режиссер получил в 1941 году за два фильма, где нашлось место и «вождю народов»: «Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году». После этого Ромм был награжден Сталинской премией еще четыре раза.

Но в годы хрущевской «оттепели» Симонов, Ромм и другие недавние «верные сталинцы» внезапно прозрели и дружно влились в ряды разоблачителей Сталина. Ромму для этого даже пришлось целую ночь корпеть в монтажной с ножницами в руках – он в поте лица вырезал из своих прежних фильмов эпизоды, где фигурировал Сталин.

Кто-то скажет: все разоблачители «вождя народов» при его жизни не догадывались о том, какие ужасные вещи он творит. На это можно сказать как в Одессе: не смешите мои брюки. Все они прекрасно знали (или догадывались, что почти одно и то же). Просто их пьянила близость к власти, возможность сделать при ее посредничестве хорошую карьеру, которая обеспечила бы им хорошую жизнь. Они и Сталина потом предали по той же причине – чтобы продолжать оставаться на вершине олимпа и не лишиться своих привилегий (как шутили в писательской среде: у Симонова на даче прислуга свою профсоюзную организацию создала – так много ее у него было). Таково было условие власти – отрекись публично от «вождя народов», и останешься в обойме.

И снова вспомним признание А. Яковлева о том, что антисталинская кампания должна была лечь в основу будущего развала СССР. Помните: ударим Лениным по Сталину, а потом по обоим вместе и по всей социалистической системе. Впрочем, о задумке Яковлева и К^о в те годы знали немногие. И большинству антисталинистов, видимо, казалось, что чем дальше они дистанцируются от Сталина, тем ближе они к подлинному социализму. На самом деле они приближались к совершенно другому. И в наши дни это стало уже очевидным, а именно: чем дальше от Сталина, тем ближе к Гитлеру.

Но вернемся к Олегу Ефремову.

Как мы помним, он при жизни «вождя народов» тоже относился к нему с пиететом и даже в партию вступил по сталинскому призыву. Но потом грянул XX съезд КПСС, и Ефремов влился в ряды антисталинистов. То ли действительно по велению души, то ли карьеры ради: антисталинизм тогда был, как бы сказали сегодня, в тренде, и особенным рвением здесь отличались либералы, а не представители противоположного лагеря – державники. Во многом именно это рвение и позволило Ефремову создать в Москве собственный театр и получить поддержку на самом верху – в ЦК КПСС и союзном Минкульте. В итоге в начале 60-х годов герой нашего рассказа был на хорошем счету у власти предержащей. Об этом, к примеру, говорит следующий факт. Когда в конце 1963 года в ЦК КПСС решали, кого из среды творческой интеллигенции позвать на встречу с Хрущевым, из театральных деятелей в списке оказался один человек – Олег Ефремов (из кинорежиссеров там были М. Хуциев, А. Салтыков, из поэтов – Р. Рождественский, Е. Евтушенко, А. Вознесенский, Е. Исаев, В. Костров, О. Дмитриев, из композиторов – А. Пахмутова, Р. Щедрин, из писателей – К. Федин, Л. Соболев, В. Аксенов и т. д.).

Между тем практически весь 1965 год в среде творческой интеллигенции шел яростный спор о личности Сталина. Не меньшие дебаты шли и на самом кремлевском верху: консерваторы настаивали на частичной реабилитации Сталина, либералы стояли на противоположной позиции – никакой реабилитации и продолжение антисталинских разоблачений. Ефремов в этом споре был на стороне либералов, как и весь его театр. В итоге 14 февраля 1966 года (в преддверии XXIII съезда КПСС) наш герой поставил свою подпись под письмом 25 деятелей советской науки, литературы и искусства, которое было направлено на имя Л. Брежнева. Вот полный текст этого послания:

«Глубокоуважаемый Леонид Ильич!

В последнее время в некоторых выступлениях и в статьях в нашей печати проявляются тенденции, направленные, по сути дела, на частичную или косвенную реабилитацию Сталина.

Мы не знаем, насколько такие тенденции, учащающиеся по мере приближения XXIII съезда, имеют под собой твердую почву. Но даже если речь идет только о частичном пересмотре решений XX и XXII съездов, это вызывает глубокое беспокойство. Мы считаем своим долгом довести до Вашего сведения наше мнение по этому вопросу.

Нам до сего времени не стало известно ни одного факта, ни одного аргумента, позволяющих думать, что осуждение культа личности было в чем-то неправильным. Напротив, трудно сомневаться, что значительная часть разительных, поистине страшных фактов о преступлениях Сталина, подтверждающих абсолютную правильность решений обоих съездов, еще не предано гласности.

Дело в другом. Мы считаем, что любая попытка обелить Сталина таит в себе опасность серьезных расхождений внутри советского общества. На Сталине лежит ответственность не только за гибель бесчисленных невинных людей, за нашу неподготовленность к войне, за отход от ленинских норм в партийной и государственной жизни. Своими преступлениями и неправыми делами он так извратил идею коммунизма, что народ это никогда не простит. Наш народ не поймет и не примет отхода – хотя бы и частичного – от решений о культе личности. Вычеркнуть эти решения из его сознания и памяти не может никто.

Любая попытка сделать это поведет только к замешательству, к разброду в самых широких кругах. Мы убеждены, например, что реабилитация Сталина вызвала бы большое волнение среди интеллигенции и серьезно осложнила бы настроения в среде нашей молодежи. Как и вся советская общественность, мы обеспокоены за молодежь. Никакие разъяснения или статьи не заставят людей вновь поверить в Сталина; наоборот, они только создадут сумятицу и раздражение. Учитывая сложное экономическое и политическое положение нашей страны, идти на все это явно опасно. Не менее серьезной представляется нам и другая опасность. Вопрос о реабилитации Сталина не только внутриполитический, но и международный вопрос. Какой-либо шаг в направлении к его реабилитации, безусловно, создал бы угрозу нового раскола в рядах мирового коммунистического движения, на этот раз между нами и компартиями Запада. С их стороны такой шаг был бы расценен прежде всего как наша капитуляция перед китайцами, на что коммунисты Запада ни в коем случае не пойдут.

Этот фактор исключительного значения, списывать его со счетов мы также не можем. В дни, когда нам, с одной стороны, грозят активизирующиеся американские империалисты, а с другой – руководители КПК, идти на риск разрыва или хотя бы осложнений с братскими партиями на Западе было бы предельно неразумно.

Чтобы не задерживать Вашего внимания, мы ограничиваемся одним лишь упоминанием о наиболее существенных аргументах, говорящих против какой-либо реабилитации Сталина, прежде всего об опасности двух расколов. Мы не говорим уже о том, что любой отход от решений XX съезда настолько осложнил бы международные контакты деятелей нашей культуры, в частности в области борьбы за мир и международное сотрудничество, что под угрозой оказались бы все достигнутые результаты.

Мы не могли не написать о том, что думаем. Совершенно ясно, что решение ЦК КПСС по этому вопросу не может рассматриваться как обычное решение, принимаемое по ходу работы. В том или ином случае оно будет иметь историческое значение для судеб нашей страны. Мы надеемся, что это будет учтено».

Отметим, что фамилия Ефремова в списке подписантов стояла ВТОРОЙ, сразу после фамилии академика Л. Арцимовича. Далее шли: академик П. Капица, писатель В. Катаев, художник П. Корин, академики М. Леонтович и И. Майский, писатель В. Некрасов, художник Б. Неменский, писатель К. Паустовский, художник Ю. Пименов, балерина М. Плисецкая, режиссер и актер А. Попов, кинорежиссер М. Ромм, писатель С. Ростовский (Эрнст Генри), академики А. Сахаров и С. Сказкин, поэт Б. Слуцкий, актер И. Смоктуновский, академик И. Тамм (единственный из подписантов лауреат Нобелевской премии), писатель В. Тендряков, кинорежиссер М. Хуциев, режиссер Г. Товстоногов, художник С. Чуйков, писатель К. Чуковский.

Причем среди 25 подписантов сразу 14 человек (больше половины) были лауреатами (кто единожды, а кто и неоднократно) Сталинской премии. Напомню, что эта награда была учреждена Сталиным в 1939 году и состояла из трех категорий, за которые лауреатам выплачивали крупные денежные суммы в размере: первая – 100 тысяч рублей, вторая – 50 тысяч рублей и третья – 25 тысяч рублей. Кроме этого, лауреатам предоставлялись всевозможные льготы: например, новые квартиры, выделение личного автотранспорта и т. д. Короче, сталинская власть весьма неплохо заботилась о сливках научной и творческой элиты, совершенно не подозревая о том, что когда-то часть этих элитариев начнет клеймить позором самого Сталина, да и то время тоже. И все это происходило под сурдинку якобы заботы о нравственном воспитании молодежи. Вспомним цитату из «письма 25»: «Как и вся советская общественность, мы обеспокоены за молодежь». То есть молодежи давался ориентир: предай своего бывшего правителя, свалив на него все мыслимые и немыслимые грехи. Результат такого «нравственного воспитания» явит себя во всей красе два десятилетия спустя – в годы горбачевской перестройки, когда значительная часть советской молодежи будет активно участвовать в развале своей страны.

Вообще интересно разобраться в том, кто именно явился инициатором «письма 25». Ведь не Ефремов или Арцимович «родили» его на свет. Тогда кто? Вот что писал по этому поводу один из подписантов – академик Андрей Сахаров:

«В январе 1966 года бывший сотрудник ФИАНа, в то время работавший в Институте атомной энергии, Б. Гейликман, наш сосед по дому, привел ко мне низенького, энергичного на вид человека, отрекомендовавшегося: Эрнст Генри, журналист. Как потом выяснилось, Гейликман сделал это по просьбе своего друга академика В. Л. Гинзбурга.

Гейликман ушел, а Генри приступил к изложению своего дела. Он сказал, что есть реальная опасность того, что приближающийся XXIII съезд примет решения, реабилитирующие Сталина. Влиятельные военные и партийные круги стремятся к этому. Их пугает деидеологизация общества, упадок идеалов, провал экономической реформы Косыгина, создающий в стране обстановку бесперспективности. Но последствия такой «реабилитации» были бы ужасными, разрушительными. Многие в партии, в ее руководстве понимают это, и было бы очень важно, чтобы виднейшие представители советской интеллигенции поддержали эти здоровые силы. Генри сказал при этом, что он знает о моем выступлении по вопросам генетики, знает о моей огромной роли в укреплении обороноспособности страны и о моем авторитете. Я прочитал составленное Генри письмо – там не было его подписи (он объяснил, что подписывать будут «знаменитости»). Из числа «знаменитостей» я подписывал одним из первых. До меня подписались П. Капица, М. Леонтович, еще пять-шесть человек. Всего же было собрано (потом) 25 подписей. Помню, что среди них была подпись знаменитой балерины Майи Плисецкой. Письмо не вызвало моих возражений, и я его подписал.

Сейчас, перечитывая текст, я нахожу многое в нем «политиканским», не соответствующим моей позиции (я говорю не об оценке преступлений Сталина – тут письмо было и с моей теперешней точки зрения правильным, быть может несколько мягким, – а о всей системе аргументации). Но это сейчас. А тогда участие в подписании этого письма, обсуждения с Генри и другими означали очень важный шаг в развитии и углублении моей общественной позиции.

Генри предупредил меня, что о письме будет сообщено иностранным корреспондентам в Москве. Я ответил, что у меня нет возражений…

Сейчас я предполагаю, что инициатива нашего письма принадлежала не только Э. Генри, но и его влиятельным друзьям (где – в партийном аппарате, или в КГБ, или еще где-то – я не знаю). Генри приходил еще много раз. Он кое-что рассказал о себе, но, вероятно, еще о большем умолчал…»