355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Федор Раззаков » Владимир Высоцкий. По лезвию бритвы » Текст книги (страница 2)
Владимир Высоцкий. По лезвию бритвы
  • Текст добавлен: 29 сентября 2016, 01:30

Текст книги "Владимир Высоцкий. По лезвию бритвы"


Автор книги: Федор Раззаков



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Вот это было внове. Раньше-то поклонники Утесова или Шульженко собирали пластинки, чтобы под звуки очередного шлягера скоротать субботний вечерок, а то и потанцевать. В этом же случае возникла совсем иная потребность: певец понадобился как собеседник, как друг, общение с которым содержательно, волнующе, интересно. Слушали не песню, не отдельный номер – слушали певца… Он еще ни разу не появился на концертных подмостках, а его уже знали повсюду».

А. Утевский, на глазах которого Высоцкий впервые взял в руки гитару, вспоминал: «Петь Володя начал еще мальчишкой. Садился на диван, брал гитару и тихонечко, чтобы не мешать присутствующим, что-то пел, подыгрывая себе. Мне его занятия на гитаре были неинтересны, к тому же он подбирал по слуху чужие, где-то услышанные мелодии. Пытался он сочинять и что-то свое, но получалось невразумительно – жизни он не знал, словарный запас был невелик… И тем не менее Володя упорно терзал гитару, учился посредством слова выражать мысли…»

Все песни Владимира Высоцкого того периода подражательные. Написаны они были только для того, чтобы исполнять их в кругу близких друзей под вино и закуску. А так как Высоцкий был с детских лет воспитан на блатной московской романтике, песни те писались им в определенной манере, хорошо знаемой им и любимой. Причем это совсем не значило, что Высоцкий сам был этаким блатным, вхожим в хулиганские компании парнем. Ведь он и летчиком никогда не был, и моряком, однако это не мешало ему сочинять замечательные песни о них. Просто Высоцкий с детских лет был настоящим романтиком, наделенным уникальным даром воображения и поэтическим талантом. Но вернемся в год 1958-й, к молодому Владимиру Высоцкому и его жене.

Не успело стихнуть эхо застолья на Большом Каретном, как подоспело распределение студентов, закончивших Школу-студию. Изу Высоцкую распределили в Киев в Театр имени Леси Украинки, а Владимир Высоцкий еще целый год должен был доучиваться в студии. Теперь их связывали друг с другом только почта и телефон.

В 1959 году, еще будучи студентом, Высоцкий совершенно случайно сыграл роль в крошечном эпизоде в фильме В. Ордынского «Сверстницы». Это был его дебют в кино, хотя, в сущности, ничего играть в этом эпизоде Высоцкому и не понадобилось: его лицо всего на несколько секунд мелькнуло среди таких же, как и он, студентов-статистов.

Сам Высоцкий о тех съемках вспоминал: «Моя первая работа в кинофильме «Сверстницы», где я говорил одну фразу: «Сундук и корыто». Волнение. Повторял на десять интонаций. А в результате сказал ее с кавказским акцентом, высоким голосом и еще заикаясь. Это – первое боевое крещение».

А главную роль в том фильме исполнила ровесница Владимира Высоцкого Лида Федосеева, впоследствии ставшая женой Василия Шукшина.

Примерно на это же время выпадает и дебют Владимира Высоцкого на концертной сцене. Случилось это в студенческом клубе МГУ по протекции не кого-нибудь, а самого Сергея Юткевича, который посоветовал директору клуба Савелию Дворину пригласить к себе на концерт «одного студентика с последнего курса Школы-студии при МХАТ, кажется, из класса Массальского».

Свидетель того концерта двоюродный брат Владимира Высоцкого Павел Леонидов позднее вспоминал: «Дней за пять до того концерта позвонили Дворину из 9-го управления КГБ и сообщили, что будет на концерте сам Поспелов (62-летний Петр Поспелов в те годы был не кем-нибудь, а кандидатом в члены Президиума (Политбюро) ЦК КПСС и секретарем ЦК по идеологии, лауреатом Сталинской премии и Героем Социалистического Труда. Управление КГБ просило у Дворина места для охраны и плац зала, фойе, закулисной части и т. д. и т. п.

Заканчивать концерт должен был жонглер Миша Мещеряков, работавший в ритме и темпе пульса сошедшего с ума… Перед Мещеряковым вышел на сцену парнишка лет восемнадцати на вид, подстриженный довольно коротко. Он нес в левой руке гитару. (Это и был Владимир Высоцкий.) Сел опасливо и как-то боком, потом миновал микрофон и встал у края рампы, как у края пропасти. Откашлялся. И начал сбивчиво объяснять, что он в общем-то ни на что не претендует, с одной стороны, а с другой стороны, он претендует и даже очень на внимание зала и еще на что-то. Потом он довольно нудно объяснял, что в жизни у человека один язык, а в песне – другой и это – плохо, а надо, по его мнению, чтобы родной язык был и в жизни, и в книгах, и в песнях – один, ибо человек ходит с одним лицом… Тут он помолчал и сказал нерешительно: «Впрочем, лица мы тоже меняем… порой»… и тут он сразу рванул аккорд, и зал попал в вихрь, в шторм, в обвал, в камнепад, в электрическое поле. В основном то были блатные песни и что-то про любовь, про корабли – не помню песен, а помню, как ревел зал, как бледнел бард и как ворвался за кулисы, где и всего-то было метров десять квадратных, чекист и зашипел: «Прекратить!» С этого и началась Володина запретная-перезапретная биография…

Володю после концерта караулили иностранные студенты часа два, а мы с Двориным улизнули через аудитории. Дворин благодарил Володю, жал ему руку, а на меня косил смущенный, добрый и перепуганный глаз…»

В июне 1960-го Владимир Высоцкий с успехом окончил Школу-студию, и перед ним встала проблема выбора места работы. Сам он о тех днях вспоминал: «Я закончил училище и в числе нескольких лучших учеников имел возможность выбирать театры… Была масса неудач, тут уже я не хочу разговаривать, потому что приглашали туда и сюда… Я выбрал самый худший вариант из всего, что мне предлагалось. Я все в новые дела рвусь куда-то, а тогда Равенских начинал новый театр, наобещал сорок бочек арестантов, ничего не выполнил, ничего из этого театра не сделал, поставил несколько любопытных спектаклей, и все».

Так Владимир Высоцкий оказался в Театре имени Пушкина, работа в котором не принесла ему никакой радости. Главный режиссер театра Равенских предложил ему роль в спектакле «Свиные хвостики», причем роль – возрастную, 22-летний Владимир Высоцкий должен был сыграть на сцене театра 50-летнего председателя колхоза. Это предложение повергло Высоцкого в настоящее смятение, но отказаться он не мог. А режиссер, видя сомнения молодого актера, назначил на эту же роль еще одного актера-дублера. В конце концов в процессе работы Высоцкого полностью вытеснили из этой роли, и он был занят лишь в массовке. Точно такая же история произошла с ним и в следующем спектакле, что, естественно, не прибавляло молодому актеру веры в собственные силы. У Высоцкого начались срывы, и он стал все чаще пропадать из театра по неуважительным причинам. Его несколько раз увольняли за это, но затем вновь возвращали, учитывая его раскаяние и молодой возраст. Немалую роль во всех этих возвращениях играла Фаина Георгиевна Раневская, артистка того же театра, что и Высоцкий. Вспоминая о ее роли в судьбе молодого Владимира Высоцкого, Иза Высоцкая рассказывала: «В театре у него была заступница – великая женщина и великая актриса, единственная женщина, к которой я по молодости ревновала Володю. Это – Фаина Георгиевна Раневская. Они обожали друг друга. И как только его увольняли, Фаина Георгиевна брала его за руку и вела к главному режиссеру. Видимо, она чувствовала в этом, тогда еще, по сути, мальчишке, который в театре-то ничего не сделал, большой неординарный талант».

Хотя к концу 60-го года Владимир Высоцкий был занят в шести спектаклях, но настоящими ролями это назвать было трудно, так как все ограничивалось несколькими, часто бессловесными, выходами на сцену. Единственным светлым эпизодом в тогдашней творческой биографии Высоцкого было его приглашение осенью 60-го на съемки фильма «Карьера Димы Горина», в котором он получил роль гораздо шире и интереснее, чем в фильмах «Сверстницы» и «Ждите писем». А попал на эту роль Высоцкий, можно сказать, случайно. По словам режиссера фильма Л. Мирского, актер, который должен был играть роль Софрона на первую же пробу пришел нетрезвый. В результате этого его тут же с роли сняли, а его дублера Высоцкого в роль ввели.

Тем временем тесная мужская компания на Большом Каретном продолжала существовать – и даже более того – расширяла круг своих завсегдатаев. По словам А. Утевского, дом Кочарянов почтили своим присутствием многие известные в то время и ставшие известными позднее люди, такие, как Иван Пырьев, Эдмонд Кеосаян, Алексей Салтыков, Алексей Габрилович, Михаил Туманишвили, Григорий Поженян, Кирилл Лавров, Олег и Глеб Стриженовы, Анатолий Солоницын, Нонна Мордюкова, Юлиан Семенов, Василий Шукшин, Андрей Тарковский, Евгений Урбанский, Аркадий Вайнер, Михаил Таль. Правда, большинство из названных нельзя было назвать завсегдатаями дома Кочарянов, многие заходили туда просто «на огонек», приводимые кем-то из старожилов компании. Надо отметить, что после смерти Сталина наше общество заметно раскрепостилось, люди, сбросившие с себя липкий, гнетущий страх, потянулись друг к другу. В считаные годы скованная страхом молодежь обрела небывалую по тем временам уверенность и жажду жизни. Большим прорывом в этом отношении явился состоявшийся летом 1957 года в Москве Всемирный фестиваль молодежи и студентов, опрометчиво разрешенный властями и впоследствии здорово напугавший их.

Но таково, видимо, устройство российского человека, что вкус свободы он частенько перемешивал со вкусом водки. Спиртное давно превратилось в необходимость, в образ жизни российского человека. Оно буквально сопровождало его «от купели до могилы», пили все от мала до велика, от Московского Кремля до затерявшегося в глуши сибирской тайги поселка. Новая власть же по мере своих сил и возможностей пыталась бороться с тем, что свалилось на ее голову в конце 50-х. 15 декабря 1958 года увидело свет постановление Совета Министров СССР «Об усилении борьбы с пьянством и о наведении порядка в торговле крепкими спиртными напитками». Вслед за этим постановлением произошло немедленное закрытие большинства ларьков, палаток, торгующих спиртным, было запрещено продавать спиртные напитки в розлив. Правда, меры эти не принесли желаемого результата, а лишь переместили проблему в иную плоскость: у кого не было возможности собраться в компании (как это было на Большом Каретном), те пили на троих в темных подъездах и подворотнях, благо в Москве их было огромное количество.

Но Советская власть не была бы Советской властью, если бы не стремилась охватить своим вниманием всех: как праздно шатающихся по улицам одиночек, так и тех, кто собирался компаниями на квартирах. Поэтому 4 мая 1961 года появился Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об усилении борьбы с лицами, уклоняющимися от общественно полезного труда и ведущими антиобщественный паразитический образ жизни».

А. Утевский вспоминает: «Конечно же, обывателю наша своеобразная коммуна на Большом Каретном представлялась сборищем чуть ли не тунеядцев. Представьте: обычные люди идут утром на работу, вечером домой, а здесь – поздно встают, поют песни, бегают с пустыми бутылками. В общем, непорядок. И раз так, надо доложить, «стукнуть» куда следует. Доброжелателей было достаточно, и Артура Макарова с его заработками «неизвестного происхождения» решили выселить из Москвы. Слава богу, вступился «Новый мир», во главе которого в то время был Александр Твардовский. Помнится, именно тогда Высоцкий в соавторстве с Артуром написали юмористический «Гимн тунеядцев», который исполнялся на весьма известную мелодию.

 
И артисты, и юристы
Тесно держим в жизни круг,
Есть средь нас жиды и коммунисты,
Только нет средь нас подлюг!
 

Сам Артур Макаров впоследствии так комментировал «Гимн тунеядцев»: «Я был и остаюсь убежденным интернационалистом… Это сейчас я пообмялся, а тогда при мне сказать «армяшка» или «жид» – значило немедленно получить по морде. Точно так же реагировали на эти вещи все наши ребята. Так вот, в этой компании подлюг действительно не наблюдалось. Крепкая была компания, с очень суровым отбором».

Но если до компании на Большом Каретном власть так и не добралась, это вовсе не значило, что и другие сумели счастливо избежать карающей десницы советского правосудия. Летом 1958 года на даче летчика Эдуарда Тарханова собралась веселая компания молодых людей, среди которых был и восходящая звезда советского футбола Эдуард Стрельцов. Всю ночь компания веселилась, а на следующие сутки одна из девиц, присутствовавшая там, заявила в милицию, что Стрельцов ее изнасиловал. Все это казалось каким-то бредом для присутствовавших на вечеринке, кошмарным сном или недоразумением, но «самый гуманный суд» приговорил Эдуарда Стрельцова к 12 годам лишения свободы. Говорили, что приговор этот санкционировал сам Никита Хрущев, в сердцах воскликнувший: «Чтоб другим неповадно было!»

Мудрая и справедливая власть, преследуя тех, кто, по ее мнению, вел антиобщественный паразитический образ жизни, сама собиралась совсем в иные компании, молва о которых уже и тогда широко гуляла в народе.

17 июня 1960 года на 120-м километре Каширского шоссе у совхоза «Семеновское» состоялась встреча руководителей партии и правительства с деятелями науки и культуры. Присутствовавший на встрече писатель В. Тендряков описал ее так: «Правительство появилось, и сразу вокруг него возникла кипучая, угодливая карусель. Деятели искусства и литературы, разумеется, не все, а те, кто считал себя достаточно заметными, способными претендовать на близость, оттирая друг друга, со счастливыми улыбками на потных лицах начали толкучку, протискиваясь поближе… К Хрущеву лезли и лезли, заглядывали в глаза, толкались, оттирали, теснились и улыбались, улыбались…»

Как видно, в этих компаниях суровым отбором и не пахло. Недаром завсегдатаи их отличались хилым здоровьем и слабым характером. Например, когда в октябре 1961 года, после завершения работы XXII съезда партии, участники его сформировали Президиум (Политбюро) ЦК и в него не вошла секретарь ЦК Екатерина Фурцева, та в перерыве заседания покинула зал и, уехав на дачу в Барвихе, попыталась покончить с собой, вскрыв себе вены.

В тот раз кремлевские врачи спасли впечатлительную женщину от смерти, которая через три года стала не кем-нибудь, а министром культуры СССР. Хоть и питала Екатерина Алексеевна слабость к «зеленому змию», но учел, видимо, новый руководитель партии Леонид Брежнев впечатлительность ее натуры.

По злой иронии судьбы Фурцева пыталась наложить на себя руки в тот день, когда из Мавзолея вынесли тело Иосифа Сталина. Хотя в то же время желание предать забвению имя «отца всех народов» не мешало властям предержащим пользоваться его же методами в своих практических делах.

Несмотря на победу советской космонавтики в апреле 1961 года, тот год был отмечен заметным ожесточением властей по отношению к собственным гражданам. В феврале у писателя Василия Гроссмана, во время тщательного обыска у него на дому, сотрудниками КГБ был полностью изъят текст романа «Жизнь и судьба». В то же время произошло наделавшее много шума не только у нас в стране, но и далеко за ее пределами дело валютчиков Я. Рокотова и В. Файбышенко, поразившее даже видавших многое на своем веку советских юристов масштабами своего беззакония. В момент пресечения их преступной деятельности арестованным валютчикам грозило наказание от 3 до 8 лет лишения свободы без конфискации имущества. Но 24 февраля Указом Президиума Верховного Совета СССР ответственность «за валюту» была усилена. Срок остался такой же, но имущество уже конфисковывалось. А 25 марта выходит новый Указ, где предельный срок лишения свободы вырос уже до 15 лет. Но и этим дело не завершилось. В июне этого же года состоялся суд, приговоривший валютчиков к 15 годам лишения свободы. Казалось бы, можно поставить точку в этом явно затянувшемся деле. Но 1 июля выходит новый Указ, где оговаривается, что в ряде случаев может быть применена и смертная казнь. И 21 июля генеральный прокурор СССР, несгибаемый Руденко, вносит в Верховный Суд РСФСР кассационный протест на мягкость приговора Мосгорсуда. В результате всего этого беззакония Я. Рокотова и В. Файбышенко расстреливают.

В том же 61-м году во время гастролей во Франции стал невозвращенцем артист Ленинградского театра балета Рудольф Нуриев. Журналист Андрей Караулов позднее изложил подробности этого «побега»: «Нуриев не раз рассказывал, как он остался во Франции. Это была поездка Кировского театра в Париж. Нуриев жил как хотел, весело проводил время в самых злачных местах французской столицы. В итоге на аэродроме к нему подошли двое «в штатском» и сказали, что он едет не в Лондон, а в Москву – распоряжение Хрущева, правительственный концерт. Он все сразу понял, сделал «гранжете» через ограду, вскочил в машину, и больше в тот вечер его никто не видел. А ведь оставаться он не собирался, накануне гастролей долго рассказывал Львову-Анохину, с которым был дружен, как он будет танцевать «Легенду о любви», какой костюм ему нужен, даже сам собирался что-то купить…» В то время, как Рудольф Нуриев искал творческих свобод на далеком Западе, Владимир Высоцкий самовыражался как актер в Москве. Правда, получалось у него это очень плохо.

Первые месяцы этого года не принесли ни Высоцкому, ни его молодой жене ни творческого, ни душевного облегчения. Приехав зимой в Москву, Иза ждала приглашения для работы в Театре имени Пушкина, рядом с мужем, но вопрос этот волокитился до такой степени, что, не выдержав этого, Иза в марте уехала в Ростов-на-Дону работать в местном театре. После ее отъезда и Владимир Высоцкий решил уехать из опостылевшей Москвы вслед за женой в Ростов-на-Дону. Но прежде чем сделать это, Высоцкий отослал туда свои документы и вскоре получил известие, что принят в ростовский театр заочно и даже авансом получил роль в спектакле «Красные дьяволята». Все шло к скорому отъезду Высоцкого в Ростов-на-Дону, но судьба распорядилась иначе. В мае Высоцкий, по старой привычке, снялся в массовке в телеспектакле «Орлиная степь» (в главной роли Евгений Урбанский), а в июле на целый месяц укатил на Черное море, где шли съемки фильма «Увольнение на берег» (в главной роли снялся Лев Прыгунов). Эта поездка оказалась весьма плодотворной для Владимира Высоцкого, причем в большей мере как автора песен, чем киноактера: именно там им была написана самая знаменитая песня того времени «Татуировка». Хотя по версии самого В. Высоцкого эта песня была им написана позднее.

В 1967 году Владимир Высоцкий рассказывал: «Я первую свою песню написал в Ленинграде. Ехал однажды в автобусе и увидел впереди себя человека, у него была распахнута рубаха – это летом было, – и на груди была татуировка: женщина нарисована была, красивая женщина. И внизу было написано: «Люба, я тебя не забуду». Я написал песню, которая называется «Татуировка», правда, вместо «Любы» для рифмы поставил «Валя».

8 мая 1961 года на экраны страны вышел фильм «Карьера Димы Горина», в котором Владимир Высоцкий сыграл одну из самых больших своих ролей того периода. Правда, в многочисленных публикациях в печати, появившихся после премьеры фильма, имя Высоцкого ни разу упомянуто не было. Другие фильмы в тот период «делали погоду» на экранах страны, о других актерах писали. В тот год вышли: «Чистое небо», «Битва в пути», «Друг мой Колька», «Прощайте, голуби», «Девчата», «Полосатый рейс», «Человек-амфибия», «Девять дней одного года».

Пока Иза Высоцкая ждала мужа в Ростове-на-Дону, он, отснявшись в «Увольнении на берег», в августе уехал на новые съемки в фильме «Грешница» режиссера Ф. Филиппова, где, как обычно, получил эпизодическую роль. На подходе были съемки в фильме «713-й просит посадку» режиссера Г. Никулина. Это был сентябрь 61-го, время, внесшее в личную жизнь 23-летнего Владимира Высоцкого новые перемены.

Друг Владимира Высоцкого Михаил Туманишвили, вспоминая ту осень, пишет: «В конце 61-го меня пригласили пробоваться в картину «713-й просит посадку». В этой же картине пробовался и Володя. Мы оба претендовали на одну и ту же роль морского пехотинца. И Володя был утвержден. На съемку надо было ехать в Ленинград, и я пришел на вокзал проводить его. В одном вагоне с ним ехала очень красивая девушка. А в то время ни одну симпатичную девушку оставить без внимания мы не могли. Я говорю Володе: «Ты эту девушку потом обязательно приведи к нам!» И он: «Обязательно приведу!» Этой девушкой оказалась молодая киноактриса Людмила Абрамова, в свое время удостоенная почетного титула «Мисс ВГИК» за свою красоту. Сама она о той осени вспоминает так: «Мне предложили – практически без проб – войти в картину «713-й просит посадку»… Я поехала в Ленинград… Оформить-то меня оформили, но пока поставят на зарплату, пока то, пока се… А я уже самые последние деньги истратила в ресторане гостиницы «Европейская», в выставочном зале.

Поздно вечером я поехала в гостиницу, ребята меня провожали. У каждого оставалось по три копейки, чтобы успеть до развода мостов переехать на трамвае на ту сторону Невы. А я, уже буквально без единой копейки, подошла к гостинице – и встретила Володю.

Я его совершенно не знала в лицо, не знала, что он актер. Ничего не знала. Увидела перед собой выпившего человека. И пока я думала, как обойти его стороной, он попросил у меня денег. У Володи была ссадина на голове, и, несмотря на холодный дождливый ленинградский вечер, он был в расстегнутой рубашке с оторванными пуговицами. Я как-то сразу поняла, что этому человеку надо помочь. Попросила денег у администратора – та отказала. Потом обошла несколько знакомых, которые жили в гостинице, – безрезультатно.

И тогда я дала Володе свой золотой перстень с аметистом – действительно старинный, фамильный, доставшийся мне от бабушки.

С Володей что-то произошло в ресторане, была какая-то бурная сцена, он разбил посуду. Его собирались не то сдавать в милицию, не то выселять из гостиницы, не то сообщать на студию. Володя отнес в ресторан перстень с условием, что утром он его выкупит. После этого он поднялся ко мне в номер, там мы и познакомились…»

Через несколько дней после этой встречи Высоцкий отбил телеграмму в Москву другу Анатолию Утевскому: «Срочно приезжай. Женюсь на самой красивой актрисе Советского Союза».

О том, что муж изменил ей с другой женщиной, Иза Высоцкая узнала от своих друзей, позвонивших ей в Киев, где она теперь жила. Иза тут же позвонила в Москву Высоцкому, и между ними произошел последний и очень тяжелый разговор. После него Иза на целых три года порвала всякие отношения со своим бывшим мужем, он все это время даже не знал ее точного адреса и местопребывания.

Людмила Абрамова в своем рассказе о встрече с Владимиром Высоцким замечает, что она тогда ничего о нем не знала. Между тем в тот год имя Высоцкого, автора и исполнителя собственных песен, было уже хорошо известно поющей молодежи Москвы. Правда, сам он старался скрывать свое имя под псевдонимом. Г. Внуков по этому поводу вспоминает: «В начале 1962 года мы с ребятами завалились в ресторан «Кама». Ресторанчик второго класса, но там всегда все было: любые мясные и рыбные блюда, сухие вина двух десятков сортов, не говоря уже о крепких напитках…

И вот однажды я слышу, поют рядом ребята под гитару: «Рыжая шалава, бровь себе подбрила…», «Сгорели мы по недоразумению…» Я – весь внимание, напрягся, говорю своим: «Тише!» Все замолчали, слушаем. Я моментально прокрутил в памяти все блатные, все лагерные, все комсомольские песни – нет, в моих альбомах и на моих пленках этого нет. Нет и в одесской серии. Спрашиваю у ребят, кто эти слова сочинил, а они мне: «Ты что, мужик, вся Москва поет, а ты, тундра, не знаешь?» Я опять к ним: «Когда Москва запела? Я только две недели тут не был». Они: «Уже неделю во всех пивных поют «Шалаву», а ты, мужик, отстал. Говорят, что какой-то Сережа Кулешов приехал из лагерей и понавез этих песен, их уже много по Москве ходит».

Это случилось в самом начале января 1962 года, и так я впервые услышал имя Сережи Кулешова. Я попросил у ребят слова, мне дали бумажку, я переписал слова и вернул бумажку обратно. Как я сейчас об этом жалею: это был Высоцкий со своей компанией, а той бумажке, исписанной его рукой, сейчас бы цены не было. Высоцкий мне позднее признался, что тогда, в начале 60-х, он всем говорил, что эти песни поет не он, а Сережа Кулешов».

Изменения в личной жизни Владимира Высоцкого подвигли его и к изменению своей творческой судьбы: в конце 61 – го он уходит из Театра имени Пушкина и переходит в Театр миниатюр. Правда, и этот переход не принес ему особой творческой радости. Уехав в феврале 1962 года с театром на гастроли на Урал, Высоцкий пишет Людмиле Абрамовой в Москву: «Все было как обычно: пьянь у мужиков (кроме меня), вязание у баб, гитара с песнями у меня. Все пленились блатными песнями, особливо «Татуировкой», звали выпить, но я придумал грандиозную версию: сказал, что у меня язва, печень, туберкулез, астения и перпетуум мобиле. Отстали. Сосед мой по койке напился и ходил все утро больной. И я ему рассказал, как прогоняют колотунов. Прогнал и воспылал ко мне уважением. Спесивый я, правда?»

Что касается ситуации в театре, то здесь Высоцкий по-прежнему находится в состоянии далеком от благоприятного и пишет жене 23 февраля из того же Свердловска: «Я почти ничего не делаю и отбрыкиваюсь от вводов, потому что все-таки это не очень греет, и уйти уйду обязательно. А чтобы было то безболезненно, – надо меньше быть занятым…

Репетируем «Сильное чувство», «Рычапова», а недавно дали мне Зощенко и «Корни капитализма»… Это уже репетировал парень, но у него не выходит. Так что кому-то наступаю на мозоль. Уже есть ненавистники. Но мне глубоко и много плевать на все. Я молчу, беру суточные и думаю: «Ну, ну! Портите себе нервишки. А я маленько повременю! И вообще, лапик, ничего хорошего и ничего страшного. Серенькое…»

Спасаясь от этого «серенького», Высоцкий сразу же после гастролей по Уралу уходит из Театра миниатюр. Кажется, все в его жизни идет наперекосяк: он живет с новой женщиной, не расторгнув своего официального брака с первой женой; он уходит из второго театра, не проработав в нем и месяца; он, кажется, ловит свою птицу удачи, не имея представления, что она из себя представляет и где обитает. Главный режиссер Театра миниатюр B. C. Поляков, отчисляя Владимира Высоцкого из театра, выводит в приказе лаконичное резюме: «Отчислить Владимира Высоцкого из театра за полное отсутствие чувства юмора».

Давая определение тем годам в жизни Владимира Высоцкого, его жена Людмила Абрамова с горечью отметит: «…начало 60-х – такое время темное, пустое в Володиной биографии… Ну нет ничего – совершенно пустое время».

Об этом же и слова Олега Стриженова: «До Таганки оставалось еще почти два с половиной года безработицы, скитаний по киностудиям с униженным согласием играть любые мелкие роли, какие-то кошмарные изнурительные гастроли на периферии…»

Да и сам Владимир Высоцкий запечатлел свое тогдашнее состояние в песнях:

 
Так зачем мне стараться?
Так зачем мне стремиться?
Чтоб во всем разобраться,
Нужно сильно напиться!
 
 
Что же это, братцы! Не видать мне, что ли,
Ни денечков светлых, ни ночей безлунных?!
Загубили душу мне, отобрали волю,
А теперь порвали серебряные струны.
 
(1962)
 
И нельзя мне выше, и нельзя мне ниже.
И нельзя мне солнца, и нельзя луны!
 
(1963)

Уйдя из Театра миниатюр, Владимир Высоцкий решил попытать счастья в театре «Современник», самом знаменитом в те годы театре страны. В марте Высоцкий пришел в «Современник» и сыграл в нем по договору ничем не примечательную роль в одном из спектаклей. Талант Владимира Высоцкого не приглянулся Олегу Ефремову, и Высоцкий приглашения для дальнейшей работы в театре не получил. Судьба вновь толкает его в стены Театра имени Пушкина, куда он возвращается в мае. В начале июля вместе с театром Высоцкий отправляется на гастроли, и вновь по Уралу. Края эти явно не прельщают Высоцкого, и он откровенно пишет жене: «До чего же здесь гнусно. Кто может жить здесь, – тот ежеминутно совершает подвиг». Но даже несмотря на печаль и тоску, нахлынувшие на него в тех краях, Высоцкий старается держаться молодцом: «Я не пью совсем и прекрасно себя чувствую». Сей правильный образ жизни Высоцкого не замедлит сказаться и на его творческих успехах, о чем он тут же сообщает жене: «Был дебют в «Дневнике женщины». Играл! Сказали, что я так и буду играть и в Москве тоже. Поздравляли, Гриценко тоже вчера глядела, обревелась вся, как всегда, а роль комедийная. Поздравляла тоже. Вроде и народу, то есть зрителям, тоже не очень противно…»

Но судьба-злодейка и на этот раз не дала Высоцкому вкусить плодов успеха. После гастролей по Уралу произошел очередной конфликт с главным режиссером Б. И. Равенских, и Высоцкого вновь уволили из театра. Опять безработица и нищенское прозябание на случайные заработки.

Осенью подвернулась работа в фильме А. Столпера «Живые и мертвые», это подсуетился Левон Кочарян, с болью наблюдавший уже который год за житейской и творческой неустроенностью своего младшего друга. В сентябре – октябре Высоцкий обитал под Истрой, где проходили съемки фильма, и вроде бы неплохо там себя чувствовал. Отснявшись в трех эпизодах, вернулся в Москву к жене, а в ноябре у них родился первенец – сын Аркадий.

Пока Владимир Высоцкий находился в Истре, в сентябре на экраны страны вышел фильм «Грешница», где он играл эпизодическую роль. Ни сам фильм, ни тем более игра в нем Высоцкого не привлекли к нему внимание ни широкой общественности, ни критики. В тот год спорили о других фильмах и ролях. На экранах шли картины: «Гусарская баллада», «Иваново детство», «Коллеги», вышел первый номер михалковского «Фитиля».

Между тем страна уже изрядно устала от хрущевского самодурства. К этому времени люди успели забыть страх сталинских застенков, их теперь больше интересовал хлеб насущный, который из магазинов стал почему-то исчезать.

Зревшее в народе недовольство прорвалось в далеком Новочеркасске. 2 июня 1962 года, в тот день, когда Никита Хрущев торжественно открывал в Москве новое здание Дворца пионеров и школьников, в Новочеркасске возмущенные толпы людей, после очередного повышения цен на мясо и молоко, вышли на улицы города. Против безоружных людей были применены войска, которые открыли огонь на поражение. В результате более двадцати человек было убито. Позднее по этому делу из числа демонстрантов, но не из солдат, открывших огонь, были осуждены 105 человек, семеро из них были расстреляны, в их числе и одна женщина.

К октябрю 1962 года мудрая политика партии и правительства чуть не ввергла не только нашу страну, но и весь мир в третью мировую войну. Разразился карибский кризис, спровоцированный советской стороной и лично Н. Хрущевым.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю