Текст книги "Владимир Высоцкий. По лезвию бритвы"

Автор книги: Федор Раззаков

Ничто так сильно не мучило Владимира Высоцкого, как официальное непризнание его творчества, которое он сам считал гражданским и патриотическим. В том же письме в ЦК КПСС летом 1973 года он писал: «Почему я поставлен в положение, при котором мое граждански ответственное творчество поставлено в род самодеятельности? Я отвечаю за свое творчество перед страной, которая слушает мои песни, несмотря на то, что их не пропагандируют ни радио, ни телевидение, ни концертные организации.

Я хочу поставить свой талант на службу пропаганде идей нашего общества, имея такую популярность. Странно, что об этом забочусь я один… Я хочу только одного – быть поэтом и артистом для народа, который я люблю, для людей, чью боль и радость я, кажется, в состоянии выразить, в согласии с идеями, которые организуют наше общество…»

Желание Высоцкого пробить эту стену негласного запрета, прорваться к многомиллионной аудитории не с «черного хода», а с «парадного подъезда» толкало его порой на фантастические поступки. Однажды, например, он написал письмо председателю Совета Министров СССР Алексею Косыгину с просьбой разрешить ему серию концертов на стадионе в Лужниках (100 тысяч зрителей). Свидетели этого события братья Вайнеры вспоминают: «Володя подсчитал, что крытый стадион в Лужниках десятки вечеров простаивает пустым, и предложил проводить там в эти свободные дни свои концерты. Он подчеркивал в письме, что будет «точно придерживаться заранее утвержденной программы, никаких импровизов», т. е. гарантировал исполнение только вполне «лояльных», даже по тогдашним временам, песен. И справедливо предвидел, что огромный зал будет всегда переполнен. «Все будут в выигрыше, – писал Высоцкий. – Зрители получат хороший концерт, я – творческое удовлетворение, а государство на вырученные только за один сезон средства сможет поставить еще одну электростанцию…»

Но этот фантастический проект Владимира Высоцкого так и не осуществился, и имя Владимира Высоцкого продолжало оставаться для властей той красной тряпкой, что так выводит из себя быка.

 
Придет и мой черед вослед:
Мне дуют в спину, гонят к краю.
 

 
В душе – предчувствие как бред, —
Что надломлю себе хребет —
И тоже голову сломаю.
 

(1973)

 
Я бодрствую.
И вещий сон мне снится —
Не уставать глотать
мне горькую слюну:
мне объявили явную войну
Организации, инстанции и лица
За то, что я нарушил тишину,
За то, что я хриплю на всю страну,
Чтоб доказать – я в колесе не спица.
 

(1973)

В августе 1973 года Владимир Высоцкий с Театром на Таганке отправился в гастрольную поездку на Дальний Восток по маршруту Владивосток – Дальнегорск – Кавалерово – Арсеньев – Спасск – Артем – Находка – бухта Врангеля – Уссурийск – Партизанск. Во время этой поездки Высоцкий познакомился с Вадимом Тумановым, человеком, который останется его ближайшим другом до самых последних дней его жизни.

В том году на экраны страны вышел единственный фильм с участием Владимира Высоцкого «Плохой хороший человек» режиссера Иосифа Хейфица. Правда, фильм этот, по причине своей некассовости, прошел малым экраном и не «сделал погоды» на кинематографическом небосклоне в тот год. Он явно затерялся среди таких, как «Калина красная», «В бой идут одни «старики», «Иван Васильевич меняет профессию», «Невероятные приключения итальянцев в России», «Всадник без головы», «Мелодии Верийского квартала». Настоящим событием года стал показ по телевидению 12-серийного фильма Татьяны Лиозновой «Семнадцать мгновений весны» с Тихоновым-Штирлицем. Фильм этот курировался со стороны КГБ, и даже интерьеры фашистской рейхсканцелярии, где происходили основные действия фильма, снимались в старом здании на Лубянке.

Но не всем советским гражданам коридоры Лубянки были столь «родственны», как актеру Вячеславу Тихонову. Те, кто не выдерживал давления официальных властей, уезжали из страны навсегда. В тот год уехали Эдуард Лимонов, Валерий Чалидзе и, самое горькое для Владимира Высоцкого, – Андрей Синявский, человек, с которым его связывали теплые отношения еще со студенческих лет. Кто не видел своего спасения в бегстве, те кончали жизнь самоубийством. Так поступил 20 октября известный советский диссидент Илья Габай, выбросившись с 11-го этажа. Его отпевали в православной церкви как праведника, сочтя, что это было не самоубийство, а медленное преднамеренное убийство.

Тех, кто не сдавался и продолжал бороться с властями, травили без жалости и пощады. В августе 1973 года в средствах массовой информации началась широкая кампания травли академика Андрея Сахарова. Били из таких «тяжелых орудий», как «Правда» и «Известия».

В том же августе рукопись романа Александра Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ» попала в КГБ: это случилось после того, как по прошествии 5 дней допросов в Ленинградском КГБ владелица рукописи 70-летняя Е. Воронянская выдала ее чекистам. После этого она покончила с собой. Получив рукопись, власти предложили Солженицыну компромисс: они печатают в СССР «Раковый корпус», а он обещает отказаться от публикации «Архипелага» в течение 20 лет. Писатель отказался. В декабре 1973 года роман вышел в Париже в издательстве «ИМКА-ПРЕСС».

20 декабря Владимир Высоцкий в разговоре с Валерием Золотухиным с грустью заметил: «Как мы постарели. Нам все грустно… в глазах видно. Нас ничто не радует, мы ничему не удивляемся».

Не эта ли необъяснимая тоска подвигла его в тот год на создание двух произведений, одному из которых в скором времени суждено будет стать пророческим: «Памятник» и «Когда я отпою и отыграю».

 
Я при жизни был рослым и стройным,
Не боялся ни слова, ни пули
И в привычные рамки не лез.
Но с тех пор, как считаюсь покойным,
Охромили меня и согнули,
К пьедесталу прибив ахиллес..
 

 
Когда я отпою и отыграю,
Чем кончу я, на чем – не угадать,
Но лишь одно наверняка я знаю:
Мне будет не хотеться умирать!
Посажен на литую цепь почета,
И звенья славы мне не по зубам…
Эй! Кто стучит в дубовые ворота
Костяшками по кованым скобам?!
Ответа нет. Но там стоят, я знаю,
Кому не так страшны цепные псы, —
Знакомый серп отточенной косы.
…Я перетру серебряный ошейник
И золотую цепь перегрызу,
Перемахну забор, ворвусь в репейник,
Порву бока и выбегу в грозу!!
 

1974 год

18 марта 1974 года Валерий Золотухин записал в своем дневнике слова Владимира Высоцкого, сказанные им накануне: «Мы ничего не понимаем ни в экономике, ни в политике… Мы косноязычны, не можем двух слов связать… Ни в международных делах… Страшно подумать. И не думать нельзя. А думать хочется… Что же это такое? А они – эти – все понимают…» Что побудило Высоцкого высказать подобные мысли вслух? Не та ли кампания вакханалии, что только-только отгремела на страницах печати в связи с арестом и высылкой из страны органами КГБ Александра Солженицына? Случилось это 13 февраля.

9 января из Союза писателей СССР исключили Лидию Чуковскую, вменив ей в вину публикацию за границей ее повести «Софья Петровна» (повесть о 1937 годе) и «Спуск под воду», а также за ее публицистические работы: «Письмо Михаилу Шолохову» (1966), «Не казнь, но мысль, но слово» (1969), «Гнев народа» (1973) и другие.

12 марта из Союза писателей СССР с таким же шумом, как и при исключении Лидии Чуковской, исключили Владимира Войновича, автора нашумевшего на Западе романа о солдате Чонкине. Из страны потянулся новый косяк отъезжающих: 25 июня уехал Александр Галич, уехали Виктор Некрасов, Вилли Токарев, Владимир Максимов. В том году стал невозвращенцем и один из друзей Владимира Высоцкого, лучший балетный танцор, артист Ленинградского театра оперы и балета имени Кирова Михаил Барышников.

15 сентября на пустыре близ станции метро «Беляево» была безжалостно снесена бульдозерами первая легальная выставка художников-авангардистов. «Эти» справляют десятилетие прихода Леонида Брежнева к власти. Несмотря на все свое бунтарство, Владимир Высоцкий никогда ранее не вникал глубоко ни в вопросы политики, ни в вопросы экономики. Но впервые выехав за границу и воочию увидев то разительное отличие, что существовало между страной «развитого социализма» и «загнивающим капитализмом», он, кажется, впервые всерьез задумался о сущности того строя, в котором ему выпала судьба жить:

 
…и из смрада, где косо висят образа,
я, башку очертя, гнал, забросивши кнут,
куда кони несли, да глядели глаза,
и где люди живут, и где встретят меня..
 

(1974)

Встретив 10-летие Театра на Таганке и отыграв 23 апреля в «Театрально-тюремном этюде», Владимир Высоцкий 28 апреля на полтора месяца уехал за границу по маршруту Венгрия – Париж. В десятых числах июня в прекрасном настроении он вернулся в Москву и тут же приступил к работе в театре. В конце июня Высоцкий вместе с Театром на Таганке отправился в гастрольную поездку в Набережные Челны. Параллельно с участием в спектаклях он выступает с концертами. Надо отметить, что в тот год концертная деятельность Владимира Высоцкого прошла с таким же триумфом, что и прошлогодняя. Им было дано в общей сложности около 50 концертов. Слава Высоцкого-певца приобрела к тому времени небывалый размах. В тех же Набережных Челнах после выступления Высоцкого на «КамАЗе» благодарные зрители на руках подняли автобус, в котором находился их любимый артист. Правда, творческое вдохновение в том году позволило Высоцкому написать в два раза меньше песен, чем в году предыдущем (в 1974 году написано 27 произведений), но среди них были: «Правда и ложь», «Всю войну под завязку», «Звонарь», «Что за дом притих», «Я еще не в угаре». В тот год им был написан цикл песен для кинофильма «Иван да Марья». Хотя в целом работа над этой картиной не принесла ему настоящего удовлетворения. Вспоминая об этой работе В. Высоцкого, оператор картины А. Н. Чердынин рассказывал: «Володя написал в картину четырнадцать песен, сам хотел сниматься… Но тогда произошла история с автором сценария Хмеликом. Володя принес не тексты, а уже готовые песни. Показал. Сидели: Хмелик, режиссер фильма Борис Рыцарев и я. Хмелик сказал:

– Ты, Володя, тянешь одеяло на себя… Из сказки хочешь сделать мюзикл…

Володя тоже что-то сказал: он ведь если задумал, то отстаивал это дело до конца! В общем, они крупно поговорили, во многом разошлись… Володя окончательно решил не играть в картине. Да я думаю, что тогда Володе уже не очень-то хотелось тратиться на эту работу… Жаль, ведь песни были очень хорошие, без дураков».

В том году вышла в свет еще одна пластинка-миньон с песнями В. Высоцкого о войне: «Мы вращаем Землю», «Сыновья уходят в бой», «Аисты». В это же время на «Мелодии» было наконец-то получено разрешение на запись пластинки песен Владимира Высоцкого в его собственном исполнении и в исполнении Марины Влади. Буквально в три захода пластинка была записана, но разрешения на выход при жизни Владимира Высоцкого так и не дождалась.

Зато во время второй поездки Владимира Высоцкого во Францию в Париже была записана его первая заграничная пластинка. Высоцкий отдал авторские права на двадцать пять своих песен, и фирма «Шан дю Монд» взяла на себя всю техническую сторону этого мероприятия, включая запись и продажу пластинок. Диск этот вызвал неоднозначную реакцию у друзей и знакомых Высоцкого. Юрию Любимову, к примеру, он не понравился. Главная причина неудовольствия – плохая аранжировка, делавшая из истинно русских песен Высоцкого какой-то западный шансон вперемежку с рок-н-роллом. Но на это замечание своего шефа Владимир Высоцкий вполне резонно заметил: «Хорошо хоть такая пластинка вышла. Мне ведь выбирать не приходится».

В том году Театр на Таганке выпустил еще одну премьеру – спектакль по пьесе Г. Бакланова «Пристегните ремни». Но ко времени появления этого спектакля Владимир Высоцкий, обретший благодаря своим песням неслыханную популярность, получивший долгожданную выездную визу, стал все сильнее тяготиться театральной дисциплиной, начал, по выражению В. Смехова, «соскакивать с дрожек, поспевавших к премьере». В конце концов Высоцкий ушел от центральной роли в спектакле, за ним остался эпизод и исполнение песни «Мы вращаем Землю».

Неоднозначной была и кинематографическая судьба Высоцкого в тот год. В начале года Глеб Панфилов пригласил артиста на кинопробы для участия в одной из главных ролей в своем фильме «Прошу слова». Но Высоцкого на эту роль не утвердили, и на его место пришел его бывший коллега по Театру на Таганке Николай Губенко. Точно такая же история произошла и с фильмом «Иван да Марья», где Владимир Высоцкий должен был сыграть роль Кощея Бессмертного. Но свое отсутствие в этом фильме Высоцкий компенсировал песнями, которые он написал для этой картины.

В августе 1974 года Владимир Высоцкий улетел в Югославию на съемки советско-югославского фильма «Единственная дорога» (режиссеры Алексей Темерин и В. Павлович). Для этого фильма Высоцкий написал две песни и сыграл в нем эпизодическую роль советского военнопленного Солодова. На съемках фильма рядом с ним находилась в то время и Марина Влади. Вот уже больше года, как Высоцкий не пьет, и это вселяет в ее душу уверенность, что с прошлым покончено навсегда. Она еще не знает, что время новой беды неумолимо приближается к ним.

Вернувшись в начале осени на родину, Высоцкий вместе с театром отправляется на гастроли в Прибалтику по маршруту Вильнюс – Рига. У него уже новая машина – «БМВ», и кажется, что он полон сил и энергии. С 3 по 16 сентября театр находится в Вильнюсе, и параллельно со спектаклями Высоцкий дает несколько концертов. И тут совершенно внезапно в самом конце литовских гастролей Владимир Высоцкий запил. В дневнике Аллы Демидовой находим строки об этом: «14 сентября – Высоцкий запил. Сделали укол. Сутки спит в номере. Дыховичный перегоняет машину в Москву».

В Риге, куда театр прибыл для продолжения гастролей 17 сентября, Высоцкого кладут в больницу. Но он совершает оттуда побег. Друзья настойчиво уговаривают его вновь вшить в себя «торпеду», но он напрочь отвергает это предложение. В очередной раз сорвав спектакль, Высоцкий вновь поставил себя вне коллектива: Юрий Любимов отстраняет его от работы.

 
Но из седла меня однажды выбили —
Копьем поддели, сбоку подскакав, —
И надо мной, лежащим, лошадь вздыбили,
И надругались, плетью приласкав.
Рядом всадники с гиканьем диким
Копья целили в месиво тел.
Ах дурак я, что с князем великим
Поравняться в осанке хотел!
 

 
Меня на поле битвы не ищите —
Я отстранен от всяких ратных дел, —
Кольчугу унесли – я беззащитен
Для зуботычин, дротиков и стрел.
Зазубрен мой топор, и руки скручены,
Пожизненно до битвы не допущенный
За то, что раз бестактность допустил.
 

(1973)

Вернувшись в Москву, Владимир Высоцкий все же внял уговорам близких и 24 сентября лег в больницу. Попыток оправдать свое поведение собственным безволием и слабохарактерностью Высоцкий уже не предпринимает, он окончательно понимает, что серьезно болен. Поэтому в Москве идет на вшитие новой ампулы. Его отношения с Мариной Влади вновь напряжены. Более того, Высоцкий, кажется, серьезно хочет с ней порвать. «Раньше она давала мне свободу, а теперь только забирает», – признается он Валерию Золотухину.

Пробыв несколько дней в больнице и сделав очередное вшитие, Высоцкий выписывается и уже 3 октября дает концерт в московском издательстве «Мысль». С 5 октября начинаются гастроли Театра на Таганке в Ленинграде, и Высоцкий мчится туда: Любимов в очередной раз его простил. Но на пути в Ленинград его ждет новое приключение: не доезжая 70 километров до Ленинграда, его новенькая «БМВ», разогнавшись по воле своего хозяина до 200 км в час, перевернулась. Но судьба и на этот раз была благосклонна к Владимиру Высоцкому: он остался невредим, лишь бок новенького автомобиля оказался сильно помят. Смерть вновь поторопилась на свидание с Высоцким и, разминувшись с ним в очередной раз, ушла по другим адресам.

2 октября во время съемок фильма «Они сражались за Родину» скоропостижно скончался Василий Макарович Шукшин. На смерть товарища Владимир Высоцкий откликнулся посвящением «Еще ни холодов, ни льдин»:

 
Смерть самых лучших намечает
И дергает по одному.
Такой наш брат ушел во тьму!..
Не буйствует и не скучает.
 

Павел Леонидов, вспоминая те дни, писал в своих мемуарах: «В Нью-Йорке я узнал, что погиб Вася. А потом посмотрел на Бродвее в занюханном закутке «Калину красную». И плакал навзрыд. Рвались нити, да так, что хотелось завыть… У меня тогда случился самый настоящий приступ ностальгии. Хуже, чем когда узнал про смерть Высоцкого, хотя они оба – самоубийцы. Оба. И обоих их толкали в спину. Поторапливали. Мне Вася на каких-то похоронах сказал: «Каждой сволочи хочется сказать речь на свежей могиле хорошего человека». В дни, когда хоронили В. Шукшина, по Москве гуляли слухи о загульном нраве Василия Макаровича. Между тем, по свидетельству многих, кто знал покойного, тот давно уже не брал в рот спиртного. Кинооператор Анатолий Заболоцкий, работавший с В. Шукшиным, вспоминал: «По сей день часто слышу: Шукшин загубил себя сам – перегрузки и пил. Так вот клятвенно свидетельствую: с 1968 года (я работал с ним до последних дней) ни разу он ни со мной, ни с кем не выпил. Даже на двух его днях рождения не тронул он спиртного, а нам разливал без паузы, рассказывал не без гордости: у Михаила Александровича в гостях не выпил, на что Шолохов обронил ему: «Буду в Москве у тебя, чашки не трону».

Я много раз при нем пивал и домой к нему заявлялся под хмелем, он никогда не корил за выпивку и не выговаривал. И в гостиницах, бывало, сам пива добудет, пью-охаю, а он спрашивает: чего вчера пили? кто был? чем закусывали? – сочувствует. Говорил о себе: «Любил раньше «Варну» попивать. Сладкое вино, закуски не надо, и пьянеешь, желудка не слышишь. В те годы жить и есть хотелось, а денег не было – ни одеться, ни попить вволю…»

Не однажды я расспрашивал его: «Как тебе удалось бросить? Надо же, был в Чехословакии и пива там не попробовал! Ну как такое возможно россиянину? Иль ты себе пружину какую вшил?» Он не сердился, прохаживаясь по номеру гостиницы: «Не в пружине дело. Был я, по протекции Василенко, у одного старичка-доктора, который знал и лечил Есенина, и из той беседы вынес – только сам я, без лекарств, кузнец своего тела. Надо обуздать себя. И стал я сторожить свое тело и язык и вот уже семь лет держусь. Старик говорил не много, но слова его меня пронзили. Все свои пороки гашу работой». И как же он работал! – рассвет его не сваливал в кровать: кофе и сигареты, и вперед! (Как написали в свидетельстве о смерти врачи, смерть В. Шукшина наступила от кофейной или табачной интоксикации.)

Не прошло и месяца со дня смерти Василия Шукшина, как 1 ноября на своей подмосковной даче повесился еще один давний и близкий товарищ Владимира Высоцкого кинодраматург и поэт Геннадий Шпаликов.

В 1955 году в своем дневнике он писал: «Жить хочется всегда, даже на смертельном рубеже, когда точно знаешь – вот сейчас меня не будет. То, что болтают о презрении к смерти, – чепуха. Я бы лично таких ставил под винтовку – отрекайся или получай пулю… Умирают все, и иногда это страшно, особенно после сорока…»

В середине 60-х, встретив у Третьяковской галереи Павла Леонидова, Шпаликов грустно изрек: «Вот я – алкоголик профессиональный, Витя Некрасов тоже, еще есть люди, а остальные писатели профессиональные, а главный среди них – Евтуженька. В СССР нет выбора вне выбора. Или ты пьешь, или ты подличаешь, или тебя не печатают. Четвертого не дано».

Геннадий Шпаликов не дожил до сорока, в момент смерти ему было всего 37 лет. Вспоминая последние его дни, С. Соколов писал: «Погибал Гена медленно. Вместе со временем 60-х, духом, энергией и воплощением которых был сам… Гена пил водку, дома не уживался, бродил сначала по друзьям, потом просто по городу: с похмелья любил читать расклеенные по стендам газеты. Прочитывал любые, от строки до строки. Еще писал стихи, которые становились лучше и лучше с каждым днем. Сочинял их в основном на почтах: почти все стихи этих лет написаны «вставочкой» на зеленоватых оборотах телеграфных бланков. На них же, на бланках, иногда писал письма на студию или друзьям. Письма в основном были про жилье и про деньги. Сначала помогали, как могли. Потом помогали меньше. Судить никого не могу – знаю, в быту Гена был невыносим, иногда страшен. Ходил он теперь в кожаной куртке, белый плащ то ли потерял, то ли продал, шарф остался…»

На этом самом шарфе и повесился создатель замечательного сценария фильма «Я шагаю по Москве».

«Когда не стало Геннадия Шпаликова, – писал П. Вегин, – все спохватились. Все, кто его любил. А любили его многие – и киношники, и художники, и писатели. Он был слишком нежен и светел – Гена, прикрывающий простуженное горло шарфиком.

Никто не думал, что однажды этот шарфик затянется на его горле. Никто не думал, что он не выдержит. Чего? Вероятно, того же, что и Маяковский, – одиночества. Одиночества на людях, одиночества в семье, одиночества в себе».

Еще в 1970 году Владимир Высоцкий написал стихотворение «Я не успел», в котором были пророческие строки:

 
Мои друзья ушли сквозь решето —
Им всем досталась Лета или Прана, —
естественною смертию – никто,
все – противоестественно и рано.
 

В тот год не только смерть вырывала у Высоцкого друзей. Порой он сам отталкивал их от себя.

Кинорежиссер Андрей Тарковский, в середине 60-х зарекшийся снимать Владимира Высоцкого в своих картинах, теперь решил снять в главной роли в фильме «Зеркало» его жену Марину Влади. Фильм этот, по замыслу Тарковского, должен был быть автобиографическим, и Марине Влади в нем должна была достаться роль матери Андрея Тарковского. Марина Влади согласилась, и они выезжают на кинопробы.

Участие в съемках в этом фильме очень нужны и Влади, и Высоцкому, ведь если Влади утвердят на главную роль, то проблема более длительного пребывания Влади в Союзе разрешится сама собой. Но судьба и на этот раз распорядилась по-своему. Влади на роль не утвердили, а Тарковский, то ли побоявшись, то ли постеснявшись сообщить эту грустную весть друзьям, так и не позвонил им домой, оставив их тем самым в неведении относительно своей судьбы.

Вспоминая этот эпизод, Марина Влади пишет в своих мемуарах: «Ты впадаешь в жуткую ярость. Ты так зол на себя за то, что посоветовал мне попробоваться, да к тому же ответ, который мы с таким нетерпением ждали, нам передали через третье лицо и слишком поздно… Тут уже мне приходится защищать Андрея… Ты ожидал от него другого отношения. И на два долгих года вы перестаете видеться. Наши общие друзья будут потом пытаться помирить вас, но тщетно».

В этом же году Высоцкий познакомился с одним из самых богатых бизнесменов, работавших в то время в Советском Союзе, иранцем Бабеком Серушем, который впоследствии приложит много сил и средств для популяризации творчества Высоцкого. Например, у себя на даче Серуш оборудует целую звукозаписывающую студию специально для того, чтобы записывать Высоцкого. И надо отметить, что эти записи в техническом отношении окажутся одними из лучших записей Владимира Высоцкого, сделанных в Союзе. В 1992 году в СССР выйдет двойной альбом, на котором будут звучать песни, записанные с помощью Бабека Серуша. К сожалению, сам Серуш этого выхода пластинки уже не застанет: 27 марта 1992 года в возрасте 46 лет он скончается от инфекционного менингита и будет похоронен рядом с Владимиром Высоцким на Ваганьковском кладбище. На его похороны придут многие известные артисты, среди которых будут Иосиф Кобзон, Александр Абдулов, Леонид Ярмольник и др.

С момента сентябрьского «ухода в пике» у Высоцкого наступил душевный и творческий кризис. «Я страдаю безвременьем, – признается он Золотухину. – И ничего не могу писать».

Трудно сказать определенно, что привело Высоцкого к такому состоянию: разлад с Влади, давление властей или гибель и отъезд с родины друзей и знакомых. По всей видимости, все эти факторы влияли на душевное состояние Владимира Высоцкого. В такие моменты он еще сильнее ощущал свое одиночество.

В тот год со стороны простых советских граждан не последовало ни одного акта протеста на действия властей в связи с репрессиями по отношению к инакомыслящим. «Страшно далеки были от народа» диссиденты и поэтому не могли рассчитывать на чью-либо поддержку. Власть знала об этом, и это еще больше распаляло ее злобу и позволяло оставаться безнаказанной. Знала власть и то, что в среде самих протестующих, среди стоявших с ними рядом всегда найдутся те, кто осудит их за непослушание. Осудит просто так или из чувства зависти, из чувства мести или за какое-нибудь, пусть мелкое, но вознаграждение. В феврале, когда КГБ арестовал Солженицына, в «Правде» появилась статья «Предателю нет места на советской земле», под которой поставили свои подписи известные деятели литературы и искусства, среди них были артист Борис Чирков, писатель Борис Полевой. В марте артисты Большого театра Мстислав Ростропович и Галина Вишневская записывали на «Мелодии» оперу «Тоска». Но запись эта была запрещена после того, как 28 марта коллеги артистов по театру Образцова, Атлантов, Нестеренко, Милашкина, Мазурок сходили на прием к заместителю министра культуры СССР Петру Демичеву и заявили: «Ростропович и Вишневская поддержали предателя Солженицына своим письмом и тем самым выступили против линии нашей партии…»

Стоит отметить, что в тот год тяжело приходилось не только опальным диссидентам и тем, кто их поддерживал. Нешуточные страсти бушевали и на самом «верху» кремлевского Олимпа. Не случайно 24 октября, после приема по случаю приезда в Москву лидера венгерских коммунистов Яноша Кадара, министр культуры СССР Екатерина Фурцева, приехав домой, покончила жизнь самоубийством. В опубликованном через пять дней некрологе от имени ЦК КПСС и Совета Министров говорилось, что смерть наступила от острой сердечной недостаточности, в связи с чем возбуждать уголовное дело и проводить расследование не понадобилось. А муж Е. Фурцевой заместитель министра иностранных дел Фирюбин и ее ближайшая подруга, оказавшиеся первыми в доме на улице Алексея Толстого и знавшие правду об этой смерти, теперь должны были молчать.

Новым министром культуры СССР стал дипломированный химик Петр Демичев.