Текст книги "История Кубанского казачьего войска"

Автор книги: Федор Щербина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 67 страниц) [доступный отрывок для чтения: 24 страниц]

Надо полагать, что виноторговля на таких условиях считалась в то время очень выгодным предприятием. Охотников на откупа было много, и видные откупщики имели за спиной сильных покровителей. Войскового откупщика Яншина рекомендовал Головатому таврический вице-губернатор Габлиц, очень прозрачно намекая на то, что сдавши в откуп виноторговлю Яншину, войско «сделает очень хорошо»; это избавит правителей от многих хлопот и переписок, которых у войска всегда было достаточно, почему и советовал Головатому «сойтись с господином Яншиным». Едва ли можно сомневаться, что таврический вице-губернатор, от которого в известной мере зависели интересы войска, хлопотал о Яншине не бескорыстно. Разумеется, Войсковое Правительство предпочло Яншина всем другим откупщикам.

Но откупа не пользовались популярностью среди казачьего населения, особенно у старшины. Люди богатые и старшины в то время любили заниматься виноторговлей как самым выгодным промыслом, и понятно, что откупщики были большой помехой им в этом отношении. Торговать вином тайно было рискованно, так как, при том же откупщике Яншине, за один беспошлинный провоз вина со стороны в Черноморию полагался довольно тяжелый штраф – первый раз 10 р., второй раз 25 р., третий – 50 р., а в четвертый и больше. Старшины неоднократно требовали уничтожения винного откупа. Котляревский поставил себе в заслугу отмену винных откупов в Черномории.

По-видимому, и все население стояло на стороне вольной продажи вина. И это отчасти понятно. Упоминание в грамоте о вольной продаже вина как о дарованной войску льготе указывало на несомненные выгоды последней. Очевидно, те барыши, которые клали в свои карманы откупщики, были настолько значительны, что их хватило бы на удовлетворение нужд старшины и казаков.

Таким образом, виноторговля послужила на первое время тем фондом, из которого, вместе с пошлинами на соль и доходами от рыбопромышленности, образовалась «войсковая казна». По примеру Запорожья, черноморцы обратили серьезное внимание на образование войскового капитала, своей казны. Собственные средства развязывали руки войсковым правителям во многих отношениях и обеспечивали им независимость от центрального правительства. Это хорошо понимали казаки. И поэтому первые представители Войскового Правительства так заботливо отнеслись к образованию войсковых капиталов.

За три года – 1794, 1795 и 1796 – в делах Войскового Архива сохранились интересные ведомости о приходе и расходе денежных сумм, поступивших в войсковые доходы. Остаток с отданными в кредит деньгами на 1794 год был равен 35 660 р.; с Чернопротоцкого рыболовного завода поступило дохода 4280 р. и 1907 р. возврата от старшин и из др. источников. В следующем, 1795 году, Чернопротоцкий завод дал войску 6293 р. дохода, винный откуп 19 559 р. и 27 р. штрафа с солепромышленника. Наконец, в 1796 году отмечены только две статьи дохода – за соль с меновых дворов 4141 р. и 5000 р. каких-то «хранившихся у подполковника Котляревского» денег. Надо полагать, что в ведомости попали не все войсковые доходы; доходы натурой, во всяком случае, не вносились в эти ведомости. В жалобе на Высочайшее имя, перехваченной войсковыми правителями во время персидского бунта, говорится, что казакам неизвестно, куда делись доходы по винному откупу за первые два года существования его. Но и приведенными данными в достаточной степени оттеняется значение поступлений в войско от солепромышленности, рыболовства и виноторговли. На этих статьях исключительно держались финансы войска в первые годы его существования.

Данные о войсковых расходах показывают, что, во-первых, войсковые правители относились с крайней осторожностью к тратам войсковых денег и что, во-вторых, они широкой рукой тратили те же войсковые средства в тех случаях, когда той требовала казачья политика. Так, в 1794 году израсходовано было всего 33 р. на газеты, календари и почтовые расходы. В 1795 году израсходована самая большая сумма – 7052 р. Но сюда вошли 5051 р. издержанных на разграничение войсковой земли, 600 р. – на депутатов, посланных в Екатеринослав по делам, и 800 р. выданы «отправленному в Петербург капитану Езуневскому с будущими при нем балыками и икрой на прогоны». В пояснение этих расходов надо прибавить, что представителям от войска, при отграничении войсковых земель, дана была инструкция – не жалеть средств на угощение землемеров и пограничных депутатов. По письму одного из землемеров Головатому можно безошибочно сказать, что в состав отмеченных выше 5000 р. вошла приличная сумма, в виде благодарности господам землемерам. Одним словом, финансовые ведомости войска свидетельствуют о том, что первые представители Войскового Правительства если и были скопидомами, в смысле сбережения войсковых средств, то вместе с тем были людьми, умевшими добывать эти средства и пускать их в такие обороты, которыми сторицей возмещались сделанные затраты.

Что касается казачьего населения, то оно не несло никаких денежных повинностей. Это, конечно, не освобождало его от тягостей натуральных налогов. Военную службу казаки несли на свой счет, и расходы по снаряжению на службу требовали значительных издержек. Казаки не избавлены были также от постойной, дорожной и некоторых других повинностей. В делах архива сохранились документальные данные о затратах населения по доставке 16-му Егерскому полку топлива. Так, например, годичная пропорция в топливе определена была в 120 548 пудов бурьяна на отапливание казарм, печение хлеба, варение пищи и отапливание лазарета с кордегардией; а это стоило свыше 6000 р. при оценке бурьяна по 5 коп. с пуда, что считалось низкой ценой. Но особенно тяжела была самая обстановка при отправлении этой натуральной повинности. Не осевшие еще совсем на землю казаки принуждены были наряжать целые отряды рабочих рук и десятки подвод на значительные расстояния, чтобы добыть такой громоздкий вид топлива, как бурьян. Неудивительно, что и население роптало на тяжелые требования, соединенные с этой повинностью, и войсковая администрация просила начальство избавить войско от поставки населением топлива регулярным войскам.

Натурой отбывались дорожная и почтовая повинности, но обе эти повинности тесно соприкасались уже с нуждами самого населения. Дорог при заселении края не было, и, чтобы хоть сколько-нибудь обеспечить удовлетворительный проезд через казачьи земли, кошевой Чепига распорядился, чтобы проведена была дорога от Донской области по направлению к Екатеринодару и учреждено 20 станций между Екатеринодаром и Таманью, с одной стороны, и Екатеринодаром и Ейским городком – с другой. Проведение дороги поручено было инженер-капитану Бутину и поручику Волкорезу. При деле осталось нечто вроде маршрутной карты, с нанесением на нее урочищ, по которым можно судить, что дорога очень кстати пришлась к хуторам кошевого на Керпилях, войскового протопопа, старшин Кухаренко, Калмыка и проч. При проведении дороги Войсковое Правительство распорядилось, чтобы ближайшие куренные селения и хутора выставляли подводы и рабочих людей, сколько потребуется, а также вспомоществование при переправах через реки. На почтовых станциях лошади содержались населением, но с проезжих взимались прогоны. Для заведывания почтовыми станциями был назначен поручик Толмачевский. Подводы и рабочие люди выставлялись селениями и хуторами вообще при перевозке тяжестей для общественных надобностей, как например, леса для войскового собора, материалов для мостов и пр.

Как ни тяжелы были дорожная и подводная повинности, но самые плохие дороги и сообщения были все же крайне необходимы для вновь колонизуемого края. Без них немыслимо было развитие ни экономической жизни, ни сколько-нибудь удовлетворительных сношений по управлению краем. Перевозка провианта, фуража, тяжестей при отрядах и пр. возможна была лишь по мало-мальски устроенной дороге. Но особенно важны были дороги и почтовые сообщения для торговли.

Несмотря на то что войску была дарована свободная внутренняя торговля, торговая деятельность в первое время у черноморцев была слаба. Торговля только налаживалась. Торговцы были пришлые и к составу казачества не принадлежали, потребности населения в предметах ввоза были ограничены, и преобладающие формы торговли отличались натуральным характером. Велась, собственно, не торговля, а мена. Особенно развиты меновые сношения были на границе войска с черкесами. С появлением черноморцев на пожалованные земли сами горцы первыми завязали торговые сношения с ними. Предлагая в обмен на соль – хлеб и разные произведения своего убогого хозяйства, они заставили правителей войска, в силу необходимости, обратить на это внимание. Учреждены были пункты для торгово-меновых сношений с горцами, а позже – меновые дворы. В 1799 году Войсковое Правительство обратилось с просьбой к Государю об открытии трех меновых дворов: одного в Екатеринодаре для торговли с бжедухами, одного на Гудовичевой переправе для торговых сношений с хатукайцами, а третьего в Курках для торговли с шапсугами. Просьба мотивировалась обоюдными выгодами казаков и черкесов. Последние говорили казакам: «Давайте нам в обмен соль, нам без соли жить нельзя, и мы по необходимости будем воровать у вас, чтобы покупать на добытые таким путем средства дорогую соль в Анапе». В первое время эти меновые сношения только зарождались, но впоследствии они превратились в обширное торговое дело, при посредстве которого велись мирные сношения русских с горцами.

Выгоды такой меновой торговли с горцами были настолько очевидны и велики, что ни Войсковое Правительство, ни отдельные представители власти не пытались обложить этот вид торговли пошлиною. Если и возникали в этом отношении предположения, то они касались торговых операций внутри войска. Так, в Екатеринодаре были учреждены войсковые весы, или «Тереза». В 1800 году аренда их была отдана с торгов сотнику Кияшко за 350 руб. в год. Один из второстепенных представителей войсковой администрации, полковник Савва Белый, просил в 1793 году начальство разрешить ему обложить небольшим сбором греков торговцев, чтобы получить «самую малую пошлину для покупки бумаги, сургуча и прочих необходимостей». В делах не осталось указаний, как удовлетворена была эта просьба. Но вообще в то время войсковая администрация не стесняла торговлю, и никаких обложений торговли сборами не практиковалось.

Что касается трудового населения, то оно более всего заинтересовано было в устройстве ярмарок. В архивных документах сохранилось по этому предмету довольно значительное количество ходатайств об открытии ярмарок в куренных селениях.

Но ярмарки, и в особенности меновые дворы, считались в ту пору очень опасными в санитарном отношении. При каждом меновом дворе устраивался и карантин. Войсковое начальство ревностно следило за тем, чтобы от черкесов через меновые дворы не заносилась зараза. Общественная медицина и врачебная помощь были слабо развиты в то время, и организация медицинской помощи сводилась исключительно к предупредительным мерам против занесения в край чумы, холеры и других эпидемических заболеваний. На всю Черноморию был один только врач. Когда в Черномории появилась чума, то войско должно было обратиться за медицинскими силами в другие места.

Первые сведения о появлении чумы были получены в марте 1796 года от шапаря Ачуевского завода, Дубчака. По тогдашним обыкновениям, он секретно донес начальству, что на рыболовных заводах полковника Бурноса и поручика Паливоды появилась чума и что появление этой болезни произвело потрясающее впечатление на забродчиков, которые разбежались с заводов.

Для расследования появления болезни войсковое начальство послало полковника Гулика и подлекаря Третьякова. На месте появления болезни Гулик и Третьяков нашли только один труп. Других умерших от чумы не удалось отыскать. Оказались также больные с бубонами рабочие. Гулик сжег хату и невода. В это время в Черномории явился по распоряжению Жегулина начальник карантинов Гохфельдт. Были учреждены карантины в Керчи и Темрюке. Тут же установлено было, что заболевания чумой начались на заводе войскового судьи Головатого. Еще на четвертой неделе Поста проходили через завод с Бугаза три забродчика, переночевавшие у казака Волошина. Один из них вскоре умер. На Вербной неделе скоропостижно умерла жена Волошина, затем еще четверо в ее семье. А на самом заводе Головатого умерло 6 человек.

Гохфельдт и врач Шмидт посещали эти места и принимали энергичные меры для прекращения чумы. Но 27 апреля снова умер от чумы солдат в Тамани. Далее чума перебрасывается в селение Вышестеблиевское и город Темрюк. Так, мало-помалу, распространилась болезнь по всей Черномории, причинив громадный урон населенно. Вообще борьба с чумой была непосильной. Врачебных сил было мало; население относилось к принимаемым мерам враждебно, скрывало больных и случаи смерти, продовольственных средств недоставало.

В общем, чума 1796 года на Черномории унесла значительное количество человеческих жертв, и борьба с ней стоила больших средств. Только у разных старшин и казаков было сожжено 75 домов с строениями и имуществом на 30 575 р., 10 рыболовных заводов на 17 531 р. Если прибавить к этому содержание карантинов, разъезды медицинского персонала и лиц, командированных для борьбы с чумой, расходы на медикаменты, громаднейшие убытки от стеснений, соединенных с предупредительными мерами, то в результате должны оказаться очень большие и в высшей степени обременительные затраты на борьбу с чумой и ее прекращение.

Понятно, что и без того бедное население неминуемо должно было еще больше обеднеть, пережив все ужасы этого страшного народного бедствия.

Конечно, тяжелое экономическое положение казачьего населения зависело не от одних бедствий чумной эпидемии. Собранное из разных мест, разрозненное и отчасти разноплеменное войско достаточно бедным перешло на новые земли. Короткий промежуток времени при заселении края, неудачи самого заселения, наметившаяся классовая рознь еще более неблагоприятно влияли на экономический быт черноморцев.

На первых страницах истории этого войска, с точки зрения чисто экономической, нельзя не отметить последнего рода явлений – классовой розни. Процессы внутренней реорганизации войска, в связи с национальным составом его и положением в общем государственном строе, имели решающее значение на дальнейшую судьбу войска. Как известно, преобладающим элементом в войске были малороссы. Хотя в войско вошли также великороссы, поляки, литва, молдаване, татары, греки, немцы, евреи и другие национальности, но представители их оставались в меньшинстве, как бы тонули в общей массе чисто малорусского населения. В зависимости от преобладания малорусских элементов, малорусским характером отличался и склад всего внутреннего быта населения. Черноморцы были православные, говорили все на едином малорусском языке, придерживались малорусских обычаев; праздники, увеселения, семейный уклад, свадебные обряды, бытовые отношения и обстановка – все это носило строго малорусские особенности. Представители других национальностей, в силу необходимости, должны были приспособляться к малорусскому укладу жизни.

Но, независимо от такого влияния на внутренний быт войска малорусской национальности, в войске складывались классовая рознь и стремление к образованию сословий. Все были казаки, но между панами или старшиной, и рядовыми казаками или народом, лежала уже глубокая пропасть. Собственно говоря, старшина родилась, выросла и воспиталась на чисто служебной почве. Уже в Запорожской Сечи служебные отличия старшины выделяли ее в особый класс. Когда же в Черноморском войске старшинам были пожалованы военные чины, когда и служебным положением, и внешними, наружными признаками русское правительство резко отграничило старшин от рядовых казаков, тогда это обособление перешло в образование особого сословия в войске, которое сами казаки стали называть уже не старшиной, а панством.

Благодаря пополнению старшины выдающимися рядовыми казаками хозяйственный и домашний быт казачьих панов мало чем отличался от быта рядового казачества. Паны были богаче казаков, носили мундиры и при случае умели выказывать свои преимущества правящего сословия; но ни образованием, ни образом жизни, ни особенностями хозяйственного быта они не отличались от казаков. Грубость и жестокие нравы так же свойственны были некоторым панам, как и некоторым казакам. Архивные документы свидетельствуют, что паны так же пьянствовали и дебоширили, как и казаки, расправлялись друг с другом киями, скандалили и вообще вели жизнь людей, не привыкших к культурным требованиям.

По архивным материалам легко проследить, как у черноморцев формировалось и усиливалось панское сословие. Выше уже указано было, что это совершалось на служебной почве. Крупные представители войска – Головатый, Чепига, Котляревский и другие – укрепляли свое положение связями с видными представителями высшей правительственной администрации, а более мелкие сошки вели себя так же по отношению к этим видным казачьим представителям. Связи завязывались обыкновенно на посылке подарков и редких вещей. Казачьи батьки бесцеремонно пользовались или даровыми услугами казаков, или войсковыми средствами, чтобы заручиться вниманием со стороны крупных правительственных чиновников. На войсковой счет в обилии посылались икра, балыки и рыба; сотнями пудов этого рода продукты отправлялись в Петербург, Симферополь, Варшаву и пр. В 1793 году некто Франц фон Брин просил кошевого Чепигу выслать генералу Розенбергу можарских кур, и куры были высланы. В том же году сам Розенберг благодарил Чепигу за присылку ему фазанов. Головатый посылал в Симферополь губернатору, вице-губернатору и другим лицам икру, балыки, рыбу, фазанов, осликов и пр., а самому Зубову, кроме рыбы и балыков, кинжалы, пистолеты и другие редкости по тому времени. Результатом посылки всех этих подарков всегда была не одна любезная благодарность, но и исполнение тех или других просьб. В ответ на подарки из войска Петербург сыпал чинами, орденами, жалованными перстнями и пр. Сами войсковые правители не стеснялись в этом отношении и щедрой рукой заносили в наградные списки всех, кого им было угодно. В 1790 году Головатый писал кошевому Чепиге, что казак куреня Рогивского, Трофим Малый, представил ему серебряный с позолотой ронзык, который Головатый предназначил в подарок великому гетману Потемкину. За этот ронзык Головатый дал Малому 60 р. деньгами и наградил его чином хорунжего, о чем и известил полковников и начальство Малого.

За подарками шли более серьезные одолжения. Добрые отношения между представителями Войскового Правительства и непосредственным их начальником, таврическим губернатором Жегулиным, держались на том, что первые дали второму взаймы 15 000 руб. из войсковых сумм. Надо полагать, что этим одолжением войсковые правители умели держать в руках свое начальство. В 1796 году Жегулин благодарил Чепигу за то, что в обеспечение его долга он принял его вексель, переданный Антоном Андреевичем Головатым. «Вашему превосходительству повторяю здесь, – писал Жегулин, – мое уверение, что, коль скоро Господь Бог благословит мне с вами свидеться, то тотчас и деньги по оному вручу самолично с признательнейшей моей благодарностью». После, однако, оказалось, что Жегулин не внес войску 15 000 р. Таврический губернатор Селецкий, заместивший Жегулина, который в то время был уже тайным советником и губернатором белорусским, известил в 1798 году войскового атамана Котляревского, что на требование его о взыскании с господина белорусского губернатора и кавалера Жегулина по векселю долга войска 15 000 р. Жегулин ответил, что наличных денег он не имеет, и обратился в вспомогательный банк о выдаче ссуды под пожалованное ему в Минской губ. имение.

Сразу же первые войсковые правители, как об этом уже говорилось раньше, пытались закрепить в войске народившееся сословие обращением части войсковой собственности в сословную. Так пожаловали сами себе Чепига – лесной участок, а Головатый – Берестовый остров. Так жаловались Войсковым Правительством старшинам хутора и места под мельницы. Но такой крутой поворот в казачьих демократических порядках в сторону исключительных выгод старшины нашел отпор не только между казаками, но и в среде самой старшины. Против обращения войсковых земель в частную собственность восстал войсковой атаман Котляревский, «уничтоживший, по его выражению, разделение земли и лесов». Несмотря, однако, на это уничтожение, заведенные первыми правителями порядки не угасли окончательно, а только видоизменились. Старшины захватывали впоследствии земельные угодья не в собственность, а в исключительное пользование.

Другим укрепляющим панское сословие приемом служил самый способ обеспечения старшин за некоторые виды службы. Благодаря натуральному характеру хозяйств и крайне примитивной форме экономической жизни некоторые виды службы по войску оплачивались натурой. Так, чиновники окружных правлений убедили Войсковое Правительство разрешить им взимать с солепромышленников известное количество соли «по доброй воле». Смотрители рыболовных и соляных промыслов получали соль и рыбу от промышленников в виде подарков. Это, несомненно, был чистейший вид древнерусского «кормления», которое надолго потом осталось в войске и основой которого служило служебное положение кормившихся.

Кормление, впрочем, было еще приличным видом обирания массы и имело за собой хоть какое-нибудь оправдание. Когда усилилась казачья старшина, то участились случаи открытых насилий и завладений имуществом населения. В архивных документах встречается характерный для таких случаев термин – «заграбил». Паны по этим документам грабили у казаков лес, сено, хлеб, скот и даже предметы домашнего обихода. Еще чаще этого рода насилия обнаруживались в более скрытых формах. Паны заставляли строевых казаков работать на них. Работали на панов казачьи команды, состоявшие на соляных промыслах, при кордонах и пр. Об этом свидетельствует Котляревский, который, по его словам, «казаков употреблять в партикулярные работы запретил».

Таким образом, зарождение и развитие панского сословия на Черномории находилось в тесной связи, с одной стороны, с служебным положением панов, а с другой – с выгодами экономическими. Паны старались отвоевать себе не только сословные преимущества, но и имущественный ценз.

Другим сословием, выделившимся в казачестве, было духовенство. Казачье духовенство обособилось в самостоятельный класс под влиянием иных, однако, причин, чем панство. В основу его выделения легли чисто духовные потребности массы. Казачеству так же необходимо было духовенство, как и религия, без которой оно не могло жить.

Запорожцы и их наследники, черноморцы, отличались особенной религиозностью и приверженностью к православной религии. И это понятно. В девизе Запорожья стояла борьба за веру. Черноморцы наследовали этот девиз, идя на Кубань оберегать русские границы от людей иной, не христианской, веры. Если при этом Черноморскому войску и не предстояла такая, как Запорожскому, борьба за православие и крест Христов с иноверными соседями, то духовные потребности казака всецело сводились к делам веры и церкви, как к одному из коренных условий народного быта, сложившегося исторически. Короче, религиозность черноморцев была закреплена казачьей историей.

Но прежде, чем черноморцы принесли свет Христов в новый край, здесь существовали уже в древние времена христианство, церкви, обители и христианское население.

Первыми вестниками христианства на Кавказе были апостолы Андрей Первозванный и Симон Зилот, или Кананит. О посещении этими проповедниками Кавказа, а Андреем и нынешней Кубанской области, есть прямые указания. По грузинской хронике Вахтанга V, Андрей и Симон были в Абхазии в 40 году по Р. Хр. Симон был убит народом соан, а Андрей проповедовал Евангелие у мингрельцев. Трудно сказать, какие места и в каком порядке посещены были этим апостолом; но есть указания, что Андрей был, между прочим, у зихов, у босфоритян, у скифов и доходил до нынешнего Киева. Позднейшая Зихия входила северной своей частью в Кубанскую область, босфоритяне занимали западную ее часть, а скифы также обитали в разных местах Кубанской области. Скифские епископы участвовали в III, IV, V вселенских соборах, и весьма вероятно, что к христианской религии были причастны и скифы Кубанской области. Позже, как об этом упомянуто уже в своем месте, существовали епископские кафедры в Зихии и Таматархе. Генуэзцы деятельно распространяли христианство и строили церкви во многих местах нынешней Кубанской области. Была также епископская кафедра в Акании, а под именем Акании известны были страны от устьев Кубани до устьев Терека. Одним словом, далеко раньше, чем русские стали заселять Северный Кавказ, между здешними народами уже были посеяны семена христианства, а в русской Тмутаракани христианство и христианские храмы были уже обычным явлением.

Лучшими свидетелями прошлого местной церковной истории служат многочисленные исторические памятники древнего христианства, разбросанные по Кубанской области. В ущельях pp. Зеленчука и Тиберды и близ Хумаринского укрепления сохранились до нашего времени древние христианские храмы и развалины от них. Близ ст. Белореченской случайно были открыты в 1869 году развалины древнего храма. Встречаются также часовни, христианские гробницы, описанные Е. Д. Фелициным и похожие на дольмены, каменные кресты, плиты с христианскими надписями, с фигурами людей и животных, пещеры с христианскими погребениями и т. п. На Таманском полуострове открыты следы древнего христианского монастыря и храм Бориса и Глеба.

Особенно много христианских памятников встречается на пространстве от р. Белой до верховьев Кубани. Пространство с этими памятниками представляет длинную полосу, тянущуюся с запада на восток на протяжении 200 верст при колеблющейся ширине от нескольких десятин до 80 верст. Оно находится в глубине гор, как бы защищенное малодоступными их твердынями. Такое близкое расположение христианских памятников к Главному Кавказскому хребту, по ту сторону которого находится Абхазия, а со стороны Кубанской области местами обитали абхазцы под именем абазинцев, наводит на мысль о связи христианских памятников Кубанской области с распространением христианства в Абхазии со времени I века по Р. Хр. и с влиянием, быть может, Грузии на некоторые народы. Предположение весьма вероятное, но ничего не дающее для выяснения вопроса о том, когда и как угасла христианская религия в описываемой местности. Известно лишь, что на смену христианства явился сюда ислам, распространенный в среде горских народностей турками.

Таким образом, между древним христианством, имевшим несомненно место в Кубанской области, и последующим его появлением, вместе с появлением здесь русского населения, не было ничего общего и какой-либо связи. Черноморские казаки, занявшее край, принесли с собой христианскую религию и обычаи и должны были заново строить храмы, обители и обзаводиться духовенством.

В то время, когда формировалось Черноморское войско за Бугом, стоя в рядах русской армии, сражавшейся с Турцией, казакам было не до религии и духовенства. Сторожевая служба поглощала всю энергию казака, и только в минуты битв, когда казак ложился костьми, являлась необходимость в напутствии духовника умиравшим воинам.

Войску была пожалована князем Потемкиным походная церковь, к которой Амвросий, архиепископ Екатеринославский, посвятил иеромонаха Антония. Судя по письмам Головатого к епископу Иову и графу Платону Зубову, Антоний все время турецкой войны находился при казаках, участвуя во всех важнейших сражениях и штурмах. Болезнь не позволила Антонию переселиться вместе с казаками в Черноморию, и Головатый просил одновременно епископа Иова и графа Зубова наградить достойным образом казачьего иеромонаха за его прежнюю службу.

Таким образом, в момент переселения черноморцев на Кубань войско было без духовенства. Нужда в духовных пастырях была тем настоятельнее, что войску предстояло расселиться на обширной территории и разделиться по местожительству на многие части. Когда черноморцы торжественно праздновали возвращение депутатов от царицы с жалованными грамотами на земли, Екатеринославский архиепископ Амвросий в витиеватой речи на тему о милостях Екатерины в заключение пожелал: «Да тишина, согласие, довольство навсегда посреди вас обитают»; но при переселении казаков на Кубань он не дал в залог этих пожеланий духовных руководителей.

Так как существовавшие за Бугом духовенство и церковь остались на месте, то главари войска – Чепига и Головатый – с первых же шагов самостоятельного существования войска на Кубани приложили все усилия к тому, чтобы организовать свое казачье духовенство и построить церкви. 8 октября 1793 года священник Солоневский писал Чепиге из Черкасска о посылке в войско священника, который, по выражению Солоневского, «не окажется вам отвратителен».

В ноябре того же 1793 года епископ Иов, в свою очередь, извещал Чепигу и Головатого, что он посылает в войско иеромонаха Исаию, и советовал им обратиться с просьбой о высылке священников в Синод, так как у самого епископа «есть недостаток в священстве».

Очень своеобразной оказалась эта попытка главарей войска обзавестись своим духовенством. Войсковое Правительство задумало вербовать духовенство из своей же казачьей среды. 20 сентября 1793 года письмом из Тамани Головатый советовал кошевому Чепиге воспользоваться пребыванием в Таврии, вблизи Черномории, преосвященного Иова и послать ему присланные на просмотр Головатому списки кандидатов из казаков в священники. При этом случае, писал войсковой судья, «за одним разом просите антиминсов в каждом селении, назнача храмам Божьим название». Как бы поддерживая этим Головатого, жители Константиновки, или Старого Копыла, – четыре старшины, ктитор, атаман, писарь и 17 казаков, собравши 280 рублей для построения церкви во имя архистратига Михаила, просили Войсковое Правительство о разрешении постройки церкви, о рукоположении к ней во священники местного жителя – войскового канцеляриста Михаила Саввича Костенка, 31 года, женатого первым браком на девице и «доброго состояния человека». Хотя просьба эта и была удовлетворена впоследствии, но епископ Иов не выказал готовности действовать в том направлении, какое наметил Головатый.

Тогда Войсковое Правительство перенесло свои требования в Святейший синод. В ярких красках оно изобразило беспомощность населения в его религиозных нуждах. На острове Фанагории, Высочайше пожалованном казакам императрицей Екатериной, писало оно Синоду в 1794 году, возник целый ряд селений до 1000 душ в каждом, но за отсутствием церквей и священников многие умирают без исповеди и причастия, а младенцы без крещения, и гробы их остаются незапечатанными; остающиеся же в живых младенцы ждут крещения по семи месяцев. Народ лишен храмов и богослужения, престарелые жители не могут «закончить жизнь свою» так, как они желали бы «по своей набожности». Войсковое Правительство обратилось к епископу Феодосийскому и Мариупольскому Иову с просьбой рукоположить на первый случай шестерых казаков во священники и седьмого во диаконы, а также разрешить постройку церквей и выдавать антиминсы; но епископ Иов письменно отозвался, что сделать этого без разрешения Святейшего синода он не может. Так как другие архиереи – в Воронеже и Полтаве – находились в расстоянии 1000 верст от Черноморского войска, а Феодосийский епископ вблизи его, то Войсковое Правительство просило Синод «повелеть епископу Феодосийскому» давать разрешения на постройку церквей и рукополагать к ним священников из достойных людей в казачестве. В ответ на эту просьбу Синод, по приказанию императрицы Екатерины II, указом 4 марта 1794 года постановил причислить Черноморию к Феодосийской епархии и дал общие указания об устройстве церквей и организации духовенства, сводившиеся к следующим условиям.