Текст книги "Квантовый мост"

Автор книги: Фарид Джасим

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

6

В начале одиннадцатого явился Шипулин – вялый, понурый и позевывающий. Очевидно, действие модафинила закончилось, и усталость взяла свое. Он стоял посреди палаты с небольшой спортивной сумкой в руках, безучастно взирая на медсестру и лаборанта; те готовили гарнитуру ЭЭГ и проверяли сигнал с камеры, прикрепленной под самым потолком. Когда все было готово, Инга выдала пациенту таблетку сильного снотворного.

– Это – этаминал-натрия, – объяснила она, заметив неуверенность в его глазах, – из семейства барбитуратов. Эффективно подавляет фазу быстрого сна, начинает действовать в течение получаса, побочных эффектов почти не производит.

Шипулин вгляделся в лекарство, словно пытался по внешнему виду определить его химическую формулу, а потом безразлично пожал плечами и закинул таблетку в рот. Малинина подала стакан воды, он молча принял его и залпом осушил.

– Будьте добры, раздевайтесь и ложитесь, – мягко велела Инга.

Пациент послушно выполнил все, что ему сказали, улегся и заерзал, устраиваясь поудобнее. Кровать еще днем прикатили из психиатрического отделения, и выглядела она необычно: на невысоких бортах, обитых изнутри серым поролоном, имелись скобы, к которым крепились широкие кожаные ремни с петлями. Шипулин опасливо покосился на них.

– Это для вашей же безопасности, – успокоила его Инга и кивнула Мирошниченко, который затянул петли вокруг запястий и лодыжек пациента и закрепил фиксаторы.

Полностью обездвиженный, Шипулин жалобно посмотрел на Ингу, тихо пролепетал:

– Только разбудите, если что…

Инга сжала челюсти, на острых скулах заиграли желваки.

– Обязательно, – сглотнув, выдавила она.

Мирошниченко закрепил на голове Шипулина сетку с тридцатью двумя электродами, а считывающую гарнитуру прикрепил к его подбородку и широкой волосатой груди. Высокий лоб пациента поблескивал испариной, подбородок мелко подрагивал, взгляд обреченно уставился в потолок. Через несколько минут светлые глаза начали закатываться, веки опускались все быстрее, а поднимались все медленнее и вскоре не поднялись вовсе.

– По местам, – тихо скомандовала Инга и направилась к двери.

Первые полчаса прошли тихо, спокойно и без эксцессов. Инга и Веньяминов сидели на стульях, выставленных в ряд напротив входа в палату. Неподалеку развалились два охранника и вполголоса обменивались грубоватыми замечаниями о вчерашнем футбольном матче. Инга строчила извинительную эсэмэску сыну, то и дело поглядывая в планшет, который лохматый сомнолог держал на коленях – гипнограмма не давала ни малейшего повода для беспокойства. Все указывало на то, что пациент находится в состоянии медленного сна, дыхательный ритм и пульс в норме, а уровень кислородного насыщения крови не превышает обычных для этой фазы сна показателей. Инга предположила, что в том вполне могла быть заслуга барбитуратов. Если это так, то возникала перспектива использовать их для временного облегчения при кошмарах подобного рода. Однако к пониманию страшного феномена они ни на йоту не приближали.

– Я отойду на минуточку? – пробурчал Веньяминов.

Инга молча кивнула и взяла планшет в руки. Бесконечные линии четырех ритмов головного мозга тянулись безмятежной чередой невысоких пиков и неглубоких впадин, количественные показатели замеров колебались, но оставались в привычном для нормального сна диапазоне.

– Инга Юрьевна, – заговорил один из охранников, – может, мы пройдемся вокруг здания, подежурим на воздухе? Курить охота…

– Курить вредно, – бросила она в ответ, не отрывая глаз от экрана планшета.

– А в туалет-то отпустите?

– В туалет – пожалуйста, но бегом и по очереди.

– А мы до утра здесь пробудем? – заскулил второй.

– Ребята, – Инга строго зыркнула на двоих молодцев, – погоняйте-ка танчики на телефонах, если нечем заняться, или в ладушки сыграйте…

Из-за двери напротив раздался леденящий душу вой. Один из охранников вздрогнул и изменился в лице, другой выронил телефон на пол. Инга подскочила и вперила взгляд в планшет – линии ритмов, еще несколько мгновений назад не предвещавшие ничего плохого, теперь вздымались и опускались почти вертикально, накладываясь друг на друга и уходя за края экрана. Картина в одночасье переменилась, теперь таблица с данными демонстрировала невероятные значения, недвусмысленно сигнализируя о том, что фаза медленного сна неожиданно сменилась фазой быстрого. Словно и не было никаких барбитуратов.

Вой зазвучал вновь – стремительно взлетел с низких октав на высокие, истончаясь пронзительным визгом. Инга шагнула к двери, взялась за ручку. Рядом встали побледневшие охранники. Она оглянулась – по коридору несся, на бегу застегивая ширинку, Веньяминов. На планшете заиграл скайп, звонили из операторской. Инга приняла вызов, в окошке возникло искаженное ужасом лицо Малининой.

– Инга Юрьевна! – вскричала она. – Вы это видите?!

– Вижу, – сглотнув, ответила Инга, затем распахнула дверь и включила в палате свет.

Шипулин встретил ворвавшихся в палату людей очередным нечеловеческим завыванием. Он лежал, дергал руками и ногами, пытаясь вырваться из кожаных оков, и с каждым рывком кровать подпрыгивала и угрожающе скрежетала. Голова его тряслась, словно под высоковольтным разрядом, и разбрызгивала бисеринки крови, которая текла по губам: очевидно, прикусил (если не откусил) язык. Сетка с электродами и гарнитура чудом держались на месте, кисти рук и ступни посинели, пережатые на запястьях и лодыжках ремнями.

Инга бросила короткий взгляд на экран, не поверила: сердце пациента заколотилось, как пулеметный боек, давление подскочило до небес, пульс показал невозможные значения. Было ясно – еще несколько секунд, и организм не выдержит перегрузки. Либо сердце, либо сосуды в мозгу, либо что-то еще.

– Вы двое, – крикнула она охранникам, – фиксируйте его руку.

Один из парней схватил Шипулина за предплечье и прижал к постели, другой взялся за плечо. Правая рука замерла, но было видно, что охранникам это стоило немалых усилий.

– Виктор Андреевич, укол!

Растерявшийся было Веньяминов спохватился, достал из кармана ампулу пропофола и одноразовый шприц. Шипулин взревел, заметался еще сильнее, его мокрая от пота рука выскользнула из цепкой хватки охранника, задергалась, насколько позволяли ремни. Парень выругался, прижал ее вновь, чуть ли не навалившись всем телом.

– Готов, – перекрикивая жуткие вопли, отозвался Веньяминов. В его руках подрагивал наполненный шприц, тонкая игла целилась в потолок.

– Погоди! – крикнула Инга и шагнула к самой кровати. Она решила сделать последнюю попытку разбудить пациента, прежде чем вводить мощный препарат: пропофол вызывает полное отключение сознания, как при индукции общей анестезии. Принялась хлестать Шипулина по щекам, кричать в самое ухо, чтобы проснулся, но тот игнорировал все вокруг, полностью поглощенный терзавшим его кошмаром. Глазные яблоки метались под сомкнутыми веками, похожие на юрких червяков, исступленно ищущих выход наружу.

– Коли! – сдалась она наконец.

Веньяминов взял поудобнее шприц с молочно-белой жидкостью и неуверенно шагнул к ревущему и завывающему мужчине. Бросил короткий испуганный взгляд на завлаба, в глазах застыли сомнение и страх. Оба сознавали риск: пропофол, вколотый после приема этаминала-натрия, делал перспективу Шипулина пережить эту ночь довольно призрачной. Майкл Джексон, к примеру, после этого препарата так и не проснулся. Но какова альтернатива? Инга сверилась с планшетом – показатели пульса и давления демонстрировали совершенно нереальные значения. Счет шел на секунды.

– Давай же! – закричала она, и Веньяминов встал у края вздрагивающей кровати. Вены в изгибе локтя, да и по всей руке пациента вздулись, будто стремились облегчить врачу выбор подходящего места для укола.

Неожиданная тишина накрыла палату плотным саваном. Движения пациента замедлились, рывки и толчки прекратились. Инга взглянула на экран и придержала Веньяминова; тот застыл со шприцем в руках – на лице отразились замешательство и непонимание. Линии ритмов выравнивались на глазах, давление и пульс стремительно падали, возвращаясь в норму. В волнении Инга сжала кулак, внимательно наблюдая и изумляясь тому, что видела. В течение нескольких секунд фаза быстрого сна сменилась медленной. Об этом говорили и данные гипнограммы, и поведение Шипулина: теперь он похрапывал и посвистывал, но дышал размеренно, неглубоко. Охранники удивленно переглянулись, отпустили его руку и опасливо попятились от кровати, словно на ней лежал не человек, а бомба с активированным детонатором. Валентин мирно спал.

– Что у вас там? – послышался искаженный динамиком голос Малининой.

Инга встряхнула головой, кашлянула и негромко ответила:

– У нас порядок: пациент в дельта-сне, колебания два герца.

– Похоже на четвертую стадию, – добавил Веньяминов, заглядывая в планшет.

Послышался стон, Шипулин заворочался. Инга мгновенно обернулась к нему, подошла вплотную. Он спал, склонив голову на бок.

– Может, разбудите? – предложила медсестра по скайпу. – Пока следующая быстрая фаза не наступила.

– Так и собиралась, – буркнула Инга и требовательно потрясла пациента за плечо.

Шипулин изможденно замычал, пробормотал что-то невнятное, но хваткие клешни этаминала никак не желали разжиматься. Инга потрясла еще, громко позвала его по имени и велела проснуться. Наконец он медленно приоткрыл мутные глаза, бессмысленно уставился на врача, сонно хлопая слипшимися от пота ресницами.

– Валентин, как вы себя чувствуете? – Инга нависла над ним и оттянула пальцем его нижнюю губу. Зубы и десна были в крови.

Взгляд пациента сфокусировался на склонившейся над ним женщине и приобрел осмысленность. По лицу пробежала тень, оно скривилось в гримасе боли и отчаяния, из глаз покатились слезы. Шипулин зарыдал, мотая головой из стороны в сторону.

– Не могу-у… больше не могу-у, – заревел он, шепелявя. Язык все-таки оказался поврежден.

– Что вам снилось? – встрял Веньяминов, и пациент вместо ответа зажмурился, затрясся, складки жира на животе заходили ходуном.

Инга одернула бородатого сомнолога, тот нахмурился и отступил в сторону, а она мягко проговорила:

– Успокойтесь, Валентин, позже расскажете. Сейчас выпейте воды.

Пациент сделал усилие и кое-как взял себя в руки.

– Пожалуйста, – прохрипел он, – развяжите… больно…

Инга кивнула охранникам, те торопливо освободили его от кожаных оков, а Веньяминов снял электроды с гарнитурой. Разминая растертые в кровь запястья, Шипулин сел на кровати, а затем, пошатываясь, поднялся на ноги. Лоснящийся от пота живот колыхнулся, прикрыл плотным валиком верхнюю часть клетчатых семейников. Он принял стакан воды и, утолив жажду, прошлепал босыми ступнями к умывальнику в дальнем углу палаты.

Врачи и охранники молча наблюдали, как Шипулин, наклонившись над раковиной, смывал с рук кровь, плескал холодной водой себе в лицо и обтирал щеки и шею. Затем он выпрямился, взглянул в темное окно, в котором отражались палата и он сам, обернулся и уперся тоскливыми глазами в маленькую, хрупкую женщину.

– Оно улыбалось… – проговорил он. Лицо его дернулось, словно от пощечины.

Инга напряглась, сделала шаг вперед.

– То есть? – не поняла она.

Валентин промолчал, снова бросил взгляд в окно.

– Улыбалось… – неуверенно повторил он через минуту и потрясенно покачал головой.

– Что? Что улыбалось?!

Вместо ответа Шипулин с несвойственной габаритам резвостью рванулся к окну и прыгнул головой вперед, будто нырнул с вышки в бассейн. Грохот бьющегося стекла взорвал тишину; через несколько секунд послышался гулкий шлепок, а за ним – разноголосый перезвон падающих осколков.

7

Пронизывающий северный ветер отчаянно терзал кроны озолотившихся берез, собирая облетевшей листвой свою законную дань. Низкое небо хмурилось и грозило разразиться ливнем, заставляя суетящихся на земле людей томиться тягостным ожиданием шторма. Парк Сосновка в этот предзакатный час обезлюдел, покинутый и заброшенный, отданный на поругание непогоде. По пустынным аллеям неторопливо прогуливались рослый темноволосый мужчина и невысокая худощавая женщина. Шли неспешным размеренным шагом, будто над ними светило ласковое солнце, а не бушевал холодный осенний ветер.

– Что теперь? – подытожил услышанный рассказ Евгений.

Инга дернула узкими плечами.

– Посмотрим, – неопределенно ответила она, зевая на ходу: бессонная ночь давала о себе знать, – но на сегодня точно известно одно – я временно отстранена от должности.

Мужчина недовольно хмыкнул, покачал головой.

– То есть это все твоя вина? Так выходит?

– Что-то вроде того, – Инга саркастически усмехнулась. – Такая трагедия и без виноватых? Так не бывает, только не у нас.

Она помолчала, морщась на ветру. Потом добавила:

– Хотя Мотыгина я понимаю – два похожих происшествия чуть ли не подряд, и оба в лаборатории, за которую отвечаю я.

– Происшествия связаны с нарушениями сна, которыми ты и занимаешься, – не удивительно, что ты причастна. Но это не означает, что ты виновна.

– У руководства иная логика.

– Логикой подобный ход мыслей и не назовешь.

– Это еще не все, – Инга взглянула на приятеля снизу вверх, невесело усмехаясь, – меня вызвали на допрос в ФСБ, завтра с утра.

– При чем здесь?..

– А ты что думал! Все! Как сказал Мотыгин, шутки кончились. Дело передали им, полиция больше этим не занимается. Читал новости сегодня утром?

– Ты знаешь, как я отношусь к новостям.

– Ну да, – покивала Инга и мягко улыбнулась, – затворник и мечтатель.

Он вернул улыбку, спросил:

– Так что в новостях-то?

– Да так, ничего такого, чего бы мы не знали. Дело не в содержании, а в самом факте: информация просочилась, по всему медийному пространству поползли слухи. Час назад мне звонил Дима, лаборант, сообщил: приезжали репортеры, спрашивали и интересовались, искали меня, желали взять интервью.

– У тебя есть все шансы стать звездой телеэфира.

– Угу, представляю заголовки завтрашних газет: «В Санкт-Петербурге орудует сомнолог-убийца!».

Евгений рассмеялся, приобнял женщину за плечи, она охотно прижалась к его теплому, уютному боку. В плотном вязаном свитере под кожаной курткой, он источал жар, неподвластный северному ветру. Инга, как всегда, оделась не по погоде – рубашка навыпуск, накинутая на футболку, грела вяло и неохотно, даже застегнутая под самое горло. А ветер крепчал.

– А что твой следователь? – полюбопытствовал Евгений. – Как комментирует передачу дела бойцам невидимого фронта?

Мой? Ага, как же! Чей-то, но не мой…

– Рогов? – невинно переспросила Инга. – Опять пропал, ни слуху ни духу. Это с ним я должна была сейчас гулять по парку…

– Прости, что нарушил твои планы, – виновато сказал Евгений.

– Не говори чепухи, планы нарушились сами. С Роговым мы еще вчера договорились о встрече, а сегодня он на звонки не отвечает весь день. Он собирался поговорить с родителями самой первой из известных жертв этих… мм…

– Полосок?

– Их самых.

По лицу хлестнули холодные капли. Дождь начинался неспешно, но набирал силу уверенно, с каждой минутой превращаясь в ливень. К счастью, к этому времени Инга и Евгений оказались поблизости от выхода из парка. Пригнувшись, словно под обстрелом, они побежали в сторону парковки, где свою хозяйку дожидалась голубая тойота. В машину ввались мокрые, продрогшие и запыхавшиеся. Инга тотчас завела двигатель, и скоро в салоне сделалось тепло.

– Подкинешь до дома? – попросил Евгений.

– Не вопрос.

Инга вырулила с парковки и свернула на Светлановский проспект, погнала сквозь ливень на северо-восток.

– Жень, есть идеи? – задумчиво осведомилась она, не отрывая глаз от дороги. – Что это за хрень творится?

Мужчина пожал широкими плечами, ответил неуверенно:

– Много размышлял об этом… реалистичных предположений нет. Все, что приходит в голову, похоже на голливудский бред: или эпидемия некоего нового вируса, или изощренный теракт, или кто-то испытывает на людях пресловутое психотронное оружие, о котором столько говорят, но которое никто никогда не видел. Не удивительно, что ФСБ взялась за это дело.

Инга покачала головой, взгляд сделался встревоженным, напряженным.

– Возможно, – проговорила она, – хотя мне кажется, здесь что-то другое.

Он вопросительно уставился на нее.

– Что-то другое, – рассеянно повторила она, – я не чувствую чьего-то злого умысла, похоже скорее на некий необъяснимый феномен человеческого сознания. Определенно, это нечто такое, что необходимо глубже исследовать всеми доступными средствами.

– Придется ждать следующего пациента, – невесело усмехнулся Евгений.

– Отчего-то у меня предчувствие, что через три дня объявится новый несчастный.

8

Путь от парковки до входа в подъезд вымочил Ингу до нитки. Заперев за собой дверь квартиры, она выскользнула из туфель и направилась прямиком в ванную, оставляя за собой следы промокшими подошвами ног. Жося настороженно принюхивалась к ворвавшимся в прихожую запахам и провожала сочувственным взглядом чертыхающуюся хозяйку.

Простояв под горячим душем четверть часа, Инга – красная, распаренная и укутанная в велюровый банный халат – заварила себе чашку крепкого зеленого чая и уселась в кресло перед компьютером. Оставшийся до скайп-свидания с сыном час она, попыхивая сигаретой, провела в интернете, просматривая ссылку за ссылкой в поисках какой-либо информации, которая хоть как-то могла бы пролить свет на новый сомнологический феномен – настолько же странный, насколько и страшный. Всезнающий гугл, однако, оказался бессилен даже намекнуть на возможное объяснение, не то что дать исчерпывающий ответ.

Любопытно было прочесть коротенькие новостные заметки в нескольких крупных интернет-изданиях. Статьи повествовали о двух загадочных случаях самоубийств в Петербургском институте психиатрии и неврологии и излагали ход событий достаточно корректно, обходясь без бульварного накручивания страстей и излишнего драматизма. Другая статья, на которую Инга наткнулась совершенно случайно на блоге одного малоизвестного журналиста, оказалась, как ни странно, содержательней предыдущих и вкратце рассказала о трех известных на сегодня случаях самоубийств, совершенных вследствие приснившихся кошмаров. Понятное дело, о происшествии с Ириной Владимировной журналист знать не мог: официальная причина ее смерти – инфаркт и кровоизлияние в мозг. Повествуя о необычных случаях суицида, журналист упомянул студентку из Манушкино и двух Ингиных пациентов, а также сослался на слухи из «надежных источников» о том, что все три жертвы накануне смерти видели во сне некий зловещий знак. Почему журналист счел его зловещим, не объяснялось. Не обнаружив для себя ничего нового, Инга собралась было закрыть страницу, но взгляд в последнее мгновение упал на комментарии читателей, среди которых одно сразу бросилось в глаза. Некий посетитель блога под ником Юрасик прокомментировал статью так: «Похоже на массовое памешательство! этот знак типерь всем падряд сница, мой дедуля царство ему нибесное тоже видел знак из пурпурных полосок и умер от серца…»

Дыхание перехватило, в висках застучало. Вот так! Еще один! Она обшарила весь Рунет в поисках прочих сообщений от Юрасика, но нашла только пару его матюгов в отзывах об одном из последних российских триллеров. Единственное, что удалось выяснить об этом пользователе, – он проживает в Санкт-Петербурге и комментарий в блоге запостил несколько часов назад. Когда именно с его дедом произошла трагедия, оставалось только гадать.

Дальнейшие поиски прервал скайп-звонок. Инга улыбнулась, приняла вызов.

– Привет, мам! – мальчик казался хмурым, смотрел, как всегда, в сторону, но сидел, повернувшись чуть боком.

– Здравствуй, сынок! – Инга наклонилась к экрану, вглядываясь в изображение. –

Как ты?

– Все очень хорошо.

– Правда?

– Правда…

Алекс с видимым усилием посмотрел прямо в объектив камеры и задержал взгляд на пару мгновений, но сразу же отвернулся.

– Может, расскажешь?

– О чем?

– О том, что у тебя на левой щеке.

Мальчик коснулся ссадины на скуле, поморщился.

– Случайно получилось, – виновато произнес он.

– Так, – подбодрила Инга, – а подробнее?

Алекс завис и молчал почти минуту, неотрывно глядя куда-то в сторону. Потом тихо промолвил:

– Халед…

– Какой Халед? Тот, что из Ирака?

– Ага… обругал меня. Аутичным расистом. Я назвал его тупицей. Он меня ударил.

Вновь молчание.

– А ты? – подлокотники кресла жалобно скрипнули под пальцами Инги. Она подсказала: – Пожаловался фрекен?

Мальчик помотал головой.

– Ударил. Тоже.

Инга с трудом удержала ругательство, вдохнула и выдохнула.

– Он опять, – продолжал рассказ Алекс, поглаживая разбитую скулу, – и я опять. Сильно. Много.

– О господи… Алекс, ну как же так!

Он дернул плечами, поник.

– И что потом?

– Скорая приехала. Потом полиция. Папа пришел в школу. Завтра снова пойдет.

Инга откинулась на спинку кресла, закрыла глаза. Внутри все сжалось, сердце застучало. Миг спустя она подняла веки, встретила пристальный взгляд синих как небо глаз, который тотчас уплыл в сторону.

– Прости, мам.

Инга снова прильнула к экрану, заговорила, но голос зазвучал резче, чем хотелось:

– Сынок, разве мы с папой не учили тебя, что драться нехорошо? Разве папа тебе не объяснял, что, если у тебя конфликты в школе, необходимо жаловаться учителям?

Он виновато покивал, но промолчал. Инга собралась попросить его позвать папу, чтобы обсудить ситуацию, но мальчик вдруг выпалил:

– Разве ты не говорила, что каждый человек должен уметь защищать себя?

Инга обомлела, растерялась, не зная, что ответить на фактически верное замечание. Да, говорила, и не раз. Саму такой растили родители, и, оглядываясь на свою жизнь, Инга признавала, что они в выборе нравственных ориентиров для своей дочери не ошиблись. Хоть и не все было гладко в ее отношениях с отцом и покойной матерью, за такое воспитание она не могла испытывать к ним никакого иного чувства, кроме благодарности.

Растя ребенка в Швеции, Инге вечно приходилось искать компромисс между тем, что считала правильным сама, и теми ценностями, которые считало правильными общество и, прежде всего, государственная система, поставившая во главу угла идеалы толерантности и политкорректности. Инга ничего не имела против этих практик, но считала, что они давно превратились из терпимости к иному образу жизни и из элементарного желания не обидеть в пропаганду двуличия и лицемерия. Искать компромисс и сохранять баланс – эти стремления определяли чуть ли не каждое слово или действие в процессе воспитания сына. Теперь же стало очевидно, что в этих поисках она потерпела фиаско.

А еще ее учили, что близким лгать нехорошо.

– Ты прав, сынок, – собравшись с духом, ответила она, – если не было иного способа решить конфликт и защитить себя, то ты поступил правильно.

– Почему тогда плачешь, мам? – Алекс вперил испытующий взгляд в объектив, приблизил лицо.

Инга и не заметила, как уронила слезу. Хорошее качество видеосвязи бывало порой так не к месту.

– Прости, Алекс, просто мне…

– Стыдно? За меня стыдно?

– Что ты! В том, что ты сделал, нет ничего постыдного, ты же защищался…

– Дело не в этом. Не в том, что я сделал.

– А в чем же? – Инга непонимающе нахмурилась, быстрым движением смахнула слезы с ресниц.

Мальчик насупился, угрюмо молчал.

– Ты меня стыдишься, – произнес он наконец, и по тону было не понять, вопрос ли это.

– Алекс…

– Стыдишься, – повторил он, на этот раз увереннее. – Всегда стыдилась.

– Нет, что ты…

– Потому и уехала!

Скайп тренькнул и отключился. Инга осталась сидеть неподвижно, тупо уставившись в экран. Минуту спустя, сбросив оцепенение, медленно потянулась к сигаретам и зажигалке.