Текст книги "Квантовый мост"

Автор книги: Фарид Джасим

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

2

На следующий день Евгений не перезвонил. Не было от него вестей и днем позже. Вечером Инге стало тревожно, собралась позвонить сама, но в последний момент передумала: вспомнила, что Женя и его семья проходят через непростой период в жизни, у них сейчас масса забот, хлопот и переживаний. Инга отложила телефон в сторону, села за компьютер и набрала сыну.

Алекс ответил не сразу. Пришлось сбросить дозвон, перекурить и вернуться к ноутбуку, со второй попытки контакт состоялся. Сегодня мальчик был в приподнятом настроении, сказывались весело проведенные выходные. Стефан баловал его безбожно: и кино, и игры, и модная одежда. Пока жили вместе, Инга никогда такого не позволяла. Придется напомнить бывшему, чтобы поумерил пыл, не стоит портить ребенка. В конце разговора мальчик сообщил, что в школе все в порядке, хотя некоторые ученики теперь дразнят его расистом. Инга посоветовала не обращать внимания на дураков и не тратить на них время, ведь оно бесценно и проходит безвозвратно. Когда настала пора прощаться, она сказала с мягкой улыбкой:

– Спокойной ночи, дружочек мой.

– И тебе, мам, – ответил он и замолк, скользнул мимолетным взглядом по объективу камеры, но смотрел по-прежнему в сторону. Словно ждал чего-то или собирался сказать что-то еще.

– Ну-ка, ну-ка, – хитро прищурившись, проговорила Инга, – говори, не стесняйся! Помочь с домашкой? Или опять двойка по родному?

Он мотнул головой, едва слышно спросил:

– Можно, я к тебе перееду?

– Алекс, что ты! Тебе в Швеции будет гораздо лучше. Россия тоже хорошая страна, но именно тебе будет лучше на родине, правда.

– Тогда ты приезжай.

– Скоро, сынок, у меня билеты на середину октября, недолго осталось…

– Нет. Навсегда приезжай. Чтоб как раньше.

Инга помрачнела, поджала губы. Внутри заскреблось что-то холодное, липкое. Она вздохнула и так ласково, как только могла, сказала:

– Алекс, мы уже говорили об этом, я с твоим папой не…

– Ты могла бы жить где-то в Стокгольме.

Инга кашлянула в кулак, рука потянулась к сигаретам.

– Это сложно, сынок, – попробовала объяснить она, закуривая. Ее взгляд забегал по экрану, клавиатуре, мышке и вернулся в объектив камеры. – В Швеции я не могу работать по специальности, для этого мне пришлось бы дополнительно учиться в университете, а иначе старше медсестры мне не подняться. Я так и собиралась сделать, в смысле серьезно заняться учебой, когда мы с твоим отцом поженились и я переехала к нему в Стокгольм, но появился ты, и мне стало не до учебы. К тому же, ты родился… мм… особенным, а в этом случае быть мамой – работа на полный день, как минимум. Короче, ни на что другое времени у меня просто не оставалось, и я решила посвятить все свои силы тебе и семье. Об университете пришлось забыть. А потом у нас с твоим папой все… все сломалось.

Инга затянулась и выпустила струю дыма в сторону. Алекс внимательно слушал, не глядя на экран. Он знал наизусть – слышал не раз! – все ее аргументы, и с момента расставания у нее не появилось новых. Но знать и принимать – не одно и то же.

– Так совпало, что, когда мы с папой разошлись, мои старые знакомые предложили мне должность здесь, в России. Как раз ту, о которой мечтала: в родном городе, да еще и в институте, в котором раньше работала… ну в общем, отказаться я не смогла. Понимаешь?

Алекс молча кивнул.

– Прости меня, сынок, что так вышло. Но мы же видимся очень часто, я скоро приеду…

– И ты прости меня, – буркнул мальчик.

– Господи, а тебя-то за что?

– За то, что появился невовремя.

Инга выронила сигарету. Тут же спохватилась, нырнула под стол, а когда поднялась, услышала прощальное: «Спокойной ночи».

– И тебе, малыш, – успела сказать она, прежде чем изображение исчезло.

Она несколькими глубокими затяжками докурила до самого фильтра и затушила окурок.

– Люблю тебя, сынок, – промолвила она дрогнувшим голосом в пустое окно скайпа, чувствуя, как щиплет в глазах.

Некоторое время Инга задумчиво пялилась в экран, затем захлопнула крышку ноутбука и отправилась спать.

3

Евгений объявился лишь в обед третьего дня. Инга расправилась с ланчем и теперь рылась в рюкзаке в поисках сигарет и зажигалки, собираясь спуститься во внутренний дворик и перекурить, когда из приемной позвонили. В трубке послышался мягкий, но слегка удивленный голос администратора Марии Аркадьевны.

– Инга Юрьевна, вас тут спрашивают, – сообщила она, – говорит, друг семьи.

– Кто? – уточнила Инга на всякий случай.

– Некто по имени Евгений Исакович Гольдберг.

– Бегу!

Инга бросила трубку на рычаг и засеменила к двери ординаторской.

В фойе она увидела Женю, он беспокойно вышагивал взад-вперед. Держа «Самсунг» обеими руками, настукивал большими пальцами сообщение, вперив сосредоточенный взгляд в широкий экран. Она окликнула его, он замер, оторвал глаза от телефона. В них отчетливо читались смятение, растерянность и страх. Инга сразу догадалась, что сейчас услышит.

Она медленно подошла к нему, участливо взяла за руку. Они вышли на свежий воздух, Инга закурила. Порывы прохладного ветра принялись трепать и дергать полы ее белого халата, пытаясь пробиться сквозь броню вязаного свитера и плотных джинсов. Меж серых туч, неторопливо плывущих по небу, то и дело проглядывало солнце, которое с каждым днем зависало над горизонтом все ниже и грело все слабее.

Сделав пару глубоких затяжек, Инга тихо спросила:

– Что там?

Он сглотнул, также тихо ответил:

– Все, как ты сказала. Кровоизлияние в миндалинах, аномалия в височных долях, однако разрывы межнейронных связей отсутствуют…

– Ей повезло больше, – заключила Инга. Поймав непонимающий взгляд друга, пояснила: – Сердце отказало, и это спасло ее от невероятного ужаса и тех жутких последствий, которые постигли моего пациента. Все могло закончиться гораздо хуже.

Евгений покачал головой.

– Мистика хренова, – процедил он зло. – Разве может совершенно разным, незнакомым друг с другом людям сниться одно и то же?

Инга пожала плечами, затягиваясь и выдыхая дым уголком рта. Отвечать на риторический вопрос не имело смысла.

Они простояли под холодным ветром еще несколько минут, беседуя о похоронах и самочувствии жены и дочери Евгения. Инга предложила помощь, но он, искренне поблагодарив, отказался и заявил, что вполне справляется сам. Да и родственники тоже не сидят сложа руки. Когда Инга затоптала окурок, они направились обратно к главному входу. До конца дня было еще далеко, в ординаторской ждала куча работы.

Придя вечером домой, она первым делом накормила Жосю, которая жалобно ныла на кухне. Остаток времени провела за компьютером в поисках информации, способной пролить свет на непонятный и страшный феномен. Упорные поиски не привели ни к чему, только прозевала скайп-свидание с Алексом. В этот раз, однако, краснеть не пришлось: сын прислал эсэмэску и сообщил, что находится на вечеринке у друзей и говорить сегодня не сможет.

Пока Инга принимала душ, наслаждаясь тугими горячими струями, ей пришла мысль позвонить Алексею. Вероятно, следователю будет интересно узнать про инцидент с тещей ее приятеля. Когда вышла из ванной, на часах было двадцать минут двенадцатого. Не самое подходящее время для делового звонка, но обстоятельства зачастую вносят коррективы в правила хорошего тона. Однако Рогов на звонок не ответил.

– Что ж ты такой недоступный, а? – раздраженно проворчала Инга себе под нос и перевела телефон в беззвучный режим.

4

Рогов перезвонил в начале десятого утра, но в этот раз недоступной оказалась Инга. Держа заходящийся трелью телефон в руках, она была вынуждена сбросить звонок: в дверях ординаторской возник Мирошниченко. Глаза его выражали ужас, он тяжело дышал, словно пробежал стометровку.

– Инга… Юрьевна! – просвистел он.

– В чем дело?

Инга отложила замолкший телефон в сторону и поднялась со своего места.

– Там… там… – лаборант показал большим пальцем себе за плечо, – там пациент.

– Какой пациент? – Инга напряглась и шагнула навстречу Дмитрию. – Что еще стряслось? Объясни толком, не мямли!

– Новый пациент, – сглотнув, выдавил Мирошниченко, – явился без записи, желает побеседовать со специалистом-сомнологом.

– Ну?

– Говорит… говорит, кошмары замучили. Полоски!

Инге показалось, что пол уплыл из-под ног. Ее качнуло, но мгновение спустя она восстановила равновесие. Подошла вплотную к лаборанту и жестко отчеканила:

– Проводи пациента в комнату психолога, дай стакан воды и скажи, что я буду через минуту.

– Да, да. Понял.

Лаборант, нервно кивая, умчался прочь, позабыв закрыть за собой дверь.

Инга сложила в одну стопку блокнот с ручкой и свой телефон. Ее била дрожь от охватившего волнения, но она взяла себя в руки и твердым шагом вышла из ординаторской.

Комната психолога располагалась на последнем этаже здания и представляла собой тихое уютное помещение с плотными голубыми гардинами и стенами, выкрашенными в пастельно-бирюзовый цвет. Кроме трех небольших кресел и низенького журнального столика в комнате имелся лишь книжный шкаф; в обе стороны от него по стенам тянулись полочки с расставленными на них цветочными горшками, в которых щетинились острыми иглами кактусы разных форм и размеров. Традиционная кушетка психоаналитика отсутствовала – в этом институте психоанализ не практиковали.

Когда Инга вошла в комнату, пациент уже сидел в одном из кресел. Это был полный мужчина средних лет с большой залысиной на круглой, как футбольный мяч, голове. Одетый в черную кожаную куртку с заклепками на рукавах, камуфлированные брюки с огромным карманами у колен и сапоги с металлическими вставками, он сошел бы за рокера или гота, если бы не габариты. Пузатых рокеров с тройным подбородком Инга видела только в плохих комедиях. На столике перед ним стоял в гордом одиночестве початый стакан с водой.

– Добрый день! Я – доктор Инга Вяземская, – представилась Инга, протягивая руку. Она попыталась вложить в голос максимум бодрости и оптимизма, хотя это совершенно не соответствовало ее нынешнему настроению.

Мужчина с усилием приподнялся в кресле и пожал протянутую руку. Рукопожатие оказалось вялым и липким, Инга с трудом подавила желание протереть свою ладонь носовым платком.

– Меня зовут Валентин Шипулин, – представился пациент фальцетом, который резко контрастировал с его грузной внешностью. – Простите, я без записи, но мне сказали, что так можно.

– Совершенно верно, – подтвердила Инга и заглянула в регистрационный листок, который получила из администраторской по пути на встречу. – Тридцать три года, врач-ветеринар, жалуетесь на кошмары.

– Все так, – кивнул он и пухлые щеки колыхнулись, – мне посоветовали обратиться именно к вам, сказали, вы – лучшая в Петербурге.

Инга зарделась и улыбнулась.

– Насчет лучшей не знаю, но пока никто не жаловался, – сказала она скромно и приготовила блокнот и ручку, – расскажите подробнее, что за кошмары, как часто снятся и как давно начались?

Шипулин заерзал в кресле, взгляд сделался затравленным, бегающим. Инга заметила, что руки его дрожат, на лбу и лысине выступила испарина. Он вздохнул, пытаясь совладать с собой, заговорил:

– Уже дня три, как… страшно, очень страшно, ничего подобного не испытывал. И не кончается, не кончается!

Инга нахмурилась, и пациент сообразил, что его сбивчивый, невнятный рассказ вряд ли поможет врачу. Кашлянул, заговорил спокойнее:

– Все началось три дня назад или, вернее, три ночи назад. Мне приснилось сиреневое облако. Просто облако, но оно по какой-то необъяснимой причине вызвало во мне дикий, просто неописуемый ужас. Я закричал. Долго кричал, но проснуться не мог. Моя мама… да, знаете ли, я живу с мамой, у нас «трешка» на Бабушкина, но это неважно…

Надо же, почти соседи, промелькнуло у Инги. Хотя она не могла припомнить, что видела этого грузного мужчину раньше, лицо его, да и весь внешний вид казались смутно знакомыми. Может, пересекались когда-то случайно, раз жили на одной улице, но, давно примелькавшись, Шипулин взгляда не цеплял, а обыкновения присматриваться к соседям у Инги не имелось: прожив одиннадцать лет в Швеции, где разобщенность и замкнутость – норма, Инга привыкла соседей не замечать.

– …мама пыталась меня разбудить, – продолжал рассказ Валентин, – но говорит, это было невозможно. Она звала меня, трясла, но я спал как убитый, однако при этом орал как резанный. Все из-за этого проклятого облака.

– Облака? – удивилась Инга. – Разве вы не сообщили совсем недавно моему коллеге про некие полоски?

– Да-да, все верно, – закивал он, – но вначале было облако. В следующую ночь облако преобразилось в три линии того же цвета. Сиреневые, значит. Они выстроились в фигуру… мм… как бы объяснить…

– Нарисуйте, – предложила Инга, протягивая Шипулину ручку и листок из блокнота.

Лицо его исказилось в ужасе, подбородок мелко задрожал. Он с опаской посмотрел на ручку и лист бумаги, как будто она протянула ему гранату с выдернутой чекой, помотал головой.

– Нет, нет, – пролепетал он, – не смогу. Верите? Не смогу, страшно до жути ту фигуру даже вспоминать, а рисовать… нет, и не просите.

– Хорошо, – Инга смяла листок, бросила в корзину для мусора, – просто опишите.

Мужчина кашлянул, потянулся к стакану, но в последний момент отдернул руку, будто решил, что вода отравлена.

– Три скрещенные посередине линии, – выдавил он наконец, – похоже… похоже на… мм…

– На букву «Ж»? – подсказала Инга.

– Точно! А откуда вы… ладно, не важно. Да, почти как буква «Ж» – одна линия стоит вертикально, две другие диагонально. Все три пересекаются в одной точке.

Шипулин задумался, затем достал носовой платок, протер взмокший лоб. Инга тоже молчала, ждала. Через несколько минут спросила:

– Что-то еще?

– Да, вот вспомнил: на вершине срединной вертикальной линии – некое утолщение, или круг. Или шар, не уверен… но знаете, доктор, вся эта фигура вызывает у меня такой ужас, какого я никогда в своей жизни не испытывал. И еще каким-то образом во сне я понимаю, что источник моего страха – не сама фигура, не только линии или полоски, а именно то утолщение на вершине срединной линии. Оттуда исходит нечто, что делает сам знак воплощением чистого ужаса, который пробирает меня до мозга костей во сне. И даже наяву! Не знаю, что со мной, не знаю… умоляю, помогите, доктор!

– Постарайтесь успокоиться, – сказала Инга, делая записи в блокноте. – Я распоряжусь, и вы получите подходящее седативное средство. Позже, после встречи с нашим психологом, вам, скорее всего, пропишут антидепрессанты. Но прежде – ответьте еще на несколько вопросов.

– Да-да, конечно.

– Этот знак – скрещенные фиолетовые полоски – вам что-то напоминает?

Мужчина пожал покатыми плечами, взглянул растерянно и удивленно.

– Да что вы! Нет!

– Возможно, вызывает некие ассоциации, давние воспоминания? Что-то из детства?

– Ни малейших. Единственное, о чем я задумываюсь в момент пробуждения, это о своем страстном желании повеситься, чтобы никогда больше этого ужаса не испытывать.

– Вы совершали попытки суицида когда-либо в своей жизни?

– Нет, бог миловал. Причин для этого до сих пор не возникало.

– Вы принимаете или принимали когда-либо в прошлом наркотики?

– Бывало, в юности травку покуривал, – смущенно ответил он и тут же виновато добавил: – Пару-тройку раз, не больше.

– Злоупотребляете спиртным?

– Не пью вообще, принципиально, – твердо заявил он.

Инга одобрительно улыбнулась, сделала пометку в блокноте.

– Психологические травмы? – продолжала она опрос.

– Жена ушла два года назад, но не сказал бы, что это была такая уж травма, – в голосе Шипулина прозвучала ирония. Он закатил глаза к потолку, пытаясь припомнить все травматичные события свой жизни. Назвал еще несколько незначительных эпизодов из прошлого, но Инга не стала их даже записывать: ничего из этого не могло спровоцировать реакцию в виде подобных кошмаров. Она напрягла память, вспомнила детали истории Буковского – совершенно никакого сходства.

– Проблемы с сердцем? – спросила Инга.

– Никогда не жаловался.

– Прекрасно, – прокомментировала Инга, делая очередную пометку, и подытожила: – Ну что ж, думаю, пока достаточно. Я предлагаю провести полномасштабное обследование вашего сна начиная прямо с сегодняшнего вечера. Этот процесс называется…

– Я не буду больше спать, – отрезал Шипулин, и на его полном, круглом лице отразились отчаяние и испуг. – Не стану!

– Но вы не сможете не спать, – осторожно возразила Инга.

– Смогу! Я принял модафинил.

– Валентин, – как можно мягче сказала она, – вы что, вечно собираетесь жить на модафиниле? Скоро его действие закончится, а станете принимать регулярно – умрете рано или поздно от передоза и истощения. Кроме того, хочу напомнить, что в России он запрещен как наркотический и психотропный препарат, так что будьте поосторожнее с ним.

– Я-не-мо-гу! – произнес он по слогам, глаза его заблестели, губы задрожали. – Вы просто не понимаете, этого не передать словами…

– Я дам вам эффективное снотворное, – спокойным доверительным тоном сообщила Инга, – оно подавляет фазу быстрого сна, вы не будете видеть снов вообще никаких. Пока будете спать, мы проведем обследование различных параметров вашего организма и прежде всего – мозга в фазе медленного сна.

Шипулин задумался.

– В конце концов, вы пришли к нам за помощью, – продолжала она, – а прежде чем лечить, мы должны разобраться в проблеме. Модафинил вас не спасет.

Мужчина хранил молчание, судорожно сцепив пальцы на животе. Наконец вздохнул, пробормотал:

– Ладно, попробуем. Но обещайте, что сразу меня разбудите, если вдруг я… хм… мама-то моя пыталась, но безуспешно.

Инга вспомнила, что у Буковского сердце тоже было в полном порядке, но чем это закончилось? Она вздрогнула, по спине пробежали мурашки, а в душе стало тревожно. Нахлынули сомнения: правильно ли она поступает, склоняя Шипулина к полисомнографии с применением снотворного? Если нет, то какие имеются альтернативы? Никаких – в эту ночь или в следующую он умрет, покончив с собой, если раньше сердце не откажет. Необходимо рискнуть, чтобы добиться хоть какого-то результата. А если вспышка, как у Буковского? Здесь, под наблюдением нескольких человек (а она оставит на дежурство всю лабораторию в полном составе!), он будет в большей безопасности, чем дома с престарелой мамой.

– Валентин, мы сделаем все, что в наших силах, чтобы помочь вам, – нейтрально ответила Инга, – мы не можем что-либо гарантировать, поскольку случай у вас необычный, но обещаю – приложим все силы.

– Договорились, – поникшим голосом произнес пациент.

– Замечательно! Тогда прямо сейчас спуститесь, пожалуйста, в администраторскую и заполните все необходимые бумаги, а вечером к десяти часам ждем вас в лаборатории. Захватите с собой личные вещи и предметы гигиены – у нас вам придется провести несколько суток.

Инга поднялась, Валентин встал навстречу.

– Всего доброго! – сказала она.

– И вам, – хмуро ответил он, сделал шаг к двери и замер. Затем обернулся к врачу, собираясь что-то сказать, но в последний момент передумал, устало махнул рукой и, не говоря ни слова, покинул комнату.

5

Сразу после ухода пациента Инга вернулась в ординаторскую и проинформировала сотрудников о предстоящем сеансе полисомнографии и о своем решении привлечь всю группу к наблюдению. Веньяминов с тяжким вздохом схватился за бороду, Малинина недовольно хмыкнула, а Мирошниченко вдруг заулыбался шире обычного. Инга строго взглянула на него, даже принюхалась, не несет ли спиртом.

– Не вижу повода для веселья, – резко бросила она, – случай – серьезней некуда, и мы обязаны проследить за тем, чтобы в этот раз конец сеанса не оказался столь же драматичным, как у Буковского.

– Да ради бога, – благодушно произнес лаборант, довольная ухмылка не сползала с его лица. – Всегда рад помочь науке!

– Ага, – ехидно встряла Малинина, – особенно когда альтернатива – отправиться на день рождения тещи.

Мирошниченко повернулся к посмеивающейся коллеге, собираясь отвесить какую-нибудь колкость, но Инга была не в настроении выслушивать их пикировку и громко объявила:

– Дима, подготовь седьмую палату. Начинаем в десять. Алена, – она обернулась к медсестре, которая с явной неохотой отлепила взгляд от зеркальца и замерла с помадой в руках, – на тебе как обычно – наблюдение и учет. Будешь на прямой связи со мной в течение всего процесса.

Девушка лишь молча кивнула и вернулась к прежнему занятию.

– А вы, Виктор Андреевич, подключите планшет к системе, чтобы отслеживать показания приборов в реальном времени. Мы с вами будем дежурить у дверей палаты. Туда же пригоним наших охранников.

– А их-то зачем? – удивилась Малинина.

Инга прошла к своему столу и достала из рюкзака сигареты с зажигалкой. Пощупала карман халата, убедилась, что телефон при ней.

– Не знаю, – задумчиво ответила она, направляясь к двери, – но мне почему-то кажется, нам их помощь пригодится.

Инга спустилась во внутренний дворик института и вышла на свежий воздух. Погода стояла теплая, безветренная, хоть солнце и пряталось за толстым покрывалом сизых туч. Тело требовало никотина, да и товарищ следователь заждался, поди. Подходящий момент для короткой паузы. Закурив, она достала телефон и набрала Рогову.

Алексей ответил почти сразу, словно дежурил в ожидании звонка с телефоном в руке.

– Слушаю, Инга! – донесся с того конца знакомый баритон. Прозвучало несколько нетерпеливо, словно в упрек ей, что не перезвонила раньше.

– Добрый день! – поприветствовала она следователя и сразу перешла к делу: – У меня есть кое-какая любопытная информация по делу, которое вы расследуете.

– У меня тоже, – многозначительно сообщил Рогов, – но сперва слово вам.

Инга вкратце поведала о случае с тещей Евгения и на резонный вопрос, была ли та знакома с Буковским, ответила твердое «нет». Но тут же признала, что абсолютно этого исключать нельзя. Голос сыщика стал напряженным и взволнованным, даже чуть резковатым, флегматичные нотки пропали, пока расспрашивал о деталях. А когда она рассказала о встрече с пациентом Шипулиным и о том, что сегодня вечером предстоит сеанс полисомнографии, Рогов долго молчал, после чего озадаченно протянул:

– Так-так-та-ак…

Повисла тишина. Инга нетерпеливо выхаживала по дворику и, прижав телефон плечом к уху, вытряхивала из пачки новую сигарету. Наконец собеседник вздохнул и заговорил:

– Пусть это останется между нами, но, думаю, вам будет интересно узнать, что примерно за неделю до смерти Буковского произошло еще одно происшествие, сходное по характеру. Сегодня утром приятель из райотдела рассказал.

– Что за происшествие?

Инга замерла на месте, рука с сигаретой застыла у самых губ.

– Самоубийство при схожих обстоятельствах, – тяжело проронил Рогов. После паузы продолжил: – Девушка, двадцать два года, из Манушкино – это к востоку от Петербурга. Судя по материалам дела, психически уравновешенная, студентка медицинского, из довольно обеспеченной семьи. Близкие сообщили, что она пару дней до смерти, а точнее, ночей, мучилась кошмарами. Раньше с ней такого не случалось, а тут две ночи подряд и на третью…

– Что? – почти выкрикнула Инга.

– Во сне под руку случайно попались ножницы, лежавшие на столике у кровати. Разорванное горло, раскромсанное лицо, выскребенные глаза – словом, жуть.

– Господи! А родители? Что же они-то…

– В тот вечер их не было дома. Отдыхали на вечеринке у друзей.

Инга наконец закурила, глубоко затянулась. Приметила, что во дворик спустился Мотыгин, также беседуя по телефону. Он неодобрительно зыркнул на нее, видимо, счел, что ее отсутствие затянулось, но ничего не сказал и принялся прогуливаться в сторонке.

– А что… – начала Инга, но поперхнулась дымом и разразилась долгим судорожным кашлем. Когда пришла в себя, закончила: – Что ей снилось?

– Вам бы курить поменьше, Инга, – участливо посоветовал Рогов без тени укоризны в голосе. – В материалах ни слова об этом, но, похоже, никто просто не подумал поинтересоваться такими деталями.

– Я почти уверена, что…

– Я тоже. Собираюсь завтра с утра побеседовать с ее отцом, чтобы убедиться.

– Боже, что же творится!

– Разберемся, – твердо пообещал Рогов.

– Алексей, извините, но мне пора, а то начальство сверкает очами тут неподалеку.

– Разумеется, – и после короткой паузы: – Могли бы мы завтра увидеться?

«С огромным удовольствием!» – чуть было не выпалила она, но прикусила язык и вместо этого чинно и слегка надменно проговорила:

– Если позволят обстоятельства, почему бы и нет.

Инга попрощалась и спрятала телефон в карман. Затушив окурок о стенку мусорки, зашагала к прозрачным дверям, чувствуя на себе хмурый взгляд директора.