Текст книги "Рюриковичи или семисотлетие «вечных» вопросов"

Автор книги: Фаина Гримберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

В рамках «рода» оформлялись полигамные брачные союзы. Полигамной была и княжеская семья. Христианство не в состоянии оказалось «совершенно» ликвидировать полигамию. Разновидность своеобразной «субполигамии», наличие двух, трех «жен» (причем, речь идет именно об упорядоченном, а не о «блудном», беспорядочном сожительстве) зафиксировал Григорий Котошихин, описывающий уже Московскую Русь в царствование… Алексея Михайловича… В больших княжеских семьях мальчики рано входили в дружинные корпорации, отсылались «на княжения» и в походы. Братья вполне могли даже и плохо знать друг друга. Это, впрочем, вполне естественное положение и для скандинавских земель и для Западной Европы. Церковь ограничила число браков, уже нельзя было заключить одному лицу несколько брачных союзов; причем было ограничено число браков даже в случае смерти одного из супругов. Потомство от четвертого (вариант: от третьего) брака уже полагалось незаконным. Но в народном сознании «полигамные принципы», как мы уже заметили, сохранялись очень долго. Например, так называемый Лжедмитрий являлся в глазах церкви совершенно незаконным претендентом на престол, ведь он был рожден от какого-то там послепятого брака Ивана Грозного. Но в глазах народа это был совершенно законный претендент, рожденный от «объявленного» брака своего отца…

Мы так и не рассказали почти ничего о развлечениях Рюриковичей (а собирались). По логике, князья должны были содержать всевозможных танцоров, жонглеров и певцов – слагальщиков хвалебных песен. Но во всем русском летописном своде подобный певец упоминается более или менее подробно всего один раз. Это «славутный певец» Митуса из Галицко-Волынской летописи, он был наказан за отказ служить князю Даниилу Романовичу. Приведем также несколько примеров из добросовестного труда А. С. Фаминцына (вторая половина XIX века) «Скоморохи на Руси»: летописец Переяславль-Суздальский говорит об особом «скоморошьем платье»; вероятно, это короткая верхняя одежда и узкие штаны, потому что сказано, что «латины» одеваются «аки скомраси», это XIII век; а вот что сказано о Святополке в Повести временных лет: «Люто бо граду тому и земли той, въ немъ же князь юнъ, любяй вино пити съ гуслми», это 1015 год. Не забудем о том, что древнерусская письменная традиция – христианская, и относится резко негативно к языческим «увеселениям». Но, впрочем, именно этой традиции мы обязаны наличием хоть малых сведений о подобных увеселениях, о русских певцах и потешниках. В житии преподобного Феодосия, игумена Печерского, говорится о палатах князя Святослава Ярославича (также XI век), где игумен видел «многих играющихъ передъ нимъ: оныхъ гуслныя гласы испускающихъ, иныхъ органьныя писки гласящих, иныхъ же мусикийския (по другим спискам: «замърныя»), и тако всех веселящихся, яко же обычай есть предъ княземъ». Естественно, в этом тексте не названы подлинные названия древнерусских музыкальных инструментов… Известна фреска с изображением музыкантов в Софийском соборе в Киеве. Изображены флейтисты, трубачи, музыканты, играющие на инструментах наподобие арфы, гитары и тарелок. Некоторые из музыкантов изображены танцующими. Фреску эту относят к концу XI века. Но трудно сказать, насколько это изображение соответственно реалиям древнерусской жизни, музыканты изображены по византийским канонам…

В слове «О неделе» епископа Евсевия (XIII век) говорится осудительно о народном развлечении, «когда одни играют, другие танцуют:»… и «обрящете ту овы гудущи, овы пляшущи»… В текстах XVI века упоминаются «скакание и плясание», «игры в бубны, сопели и струны», «игры гудцов и скоморохов». Сохранились сведения о скоморохах, входивших в «дворовый штат» бояр и князей при последних Рюриковичах. Много свидетельств о «наемных», «платных» певцах и музыкантах в царствование Ивана Грозного. Так Даниил фон Бухау, посол императора Максимилиана III, пишет о том, что юношам и девушкам не дозволялось танцевать на свадьбах, «…одни только гистрионы, выгоды ради, исполняли публично некоторые пляски с нелепыми телодвижениями». Самого царя, впрочем, упрекали в том, что он танцует вместе со скоморохами в масках; это, вероятно, считалось ярким признаком безнравственности…

Возможно сделать осторожный вывод о том, что вследствие церковных гонений на народную светскую культуру культура эта развилась в формы низовые, табуированные, обсценные (т. е. «непристойные»)…

Не так-то просто говорить о древнерусском язычестве. Первые «русы» – «пришельцы» – принесли свои скандинавские культы; в захоронениях найдены, например, амулеты, имеющие отношение к почитанию бога-громовержца, «молоточки Тора». Впрочем, у скандинавского Тора был аналог – древнерусский Перун. Ибн-Фадлан рассказывает о том, как «русы» поклоняются деревянным столбикам (вероятно, наподобие античных «герм»), символизирующим богов. Древнерусская летописная традиция зачастую смешивает славянских и угро-финских жрецов языческих божеств, и те и другие именуются «волхвами». Никаких подробных описаний древнерусских языческих божеств и их культов мы не имеем; и это понятно, летописцу-христианину было бы недостойно, непристойно и даже и мучительно о подобном писать. А вот что пишет Н. И. Толстой в предисловии к энциклопедическому словарю «Славянская мифология»: «Собственно славянские мифологические тексты не сохранились: религиозно-мифологическая целостность «язычества» была разрушена в период христианизации славян. Возможна лишь реконструкция основных элементов славянской мифологии на базе вторичных письменных, фольклорных и вещественных источников». До нас дошли имена некоторых божеств: Перун, Велес, Дажьбог и т. д. Можно предположить, что они имели достаточно развившиеся культы. Известно свидетельство Повести временных лет о брошенном в волны Днепра при крещении киевлян «идоле» Перуна; вероятно, это была большая деревянная скульптура с элементами золочения, серебрения; брошенная в воду она плыла…

И, говоря о древнерусской мифологической системе, о возможности ее реконструкции и изучения, нельзя не упомянуть о труде Андрея Сергеевича Кайсарова «Славянская и российская мифология». А. С. Кайсаров – один из первых серьезных и добросовестных исследователей «русского язычества». Он получил образование в Германии, преподавал в университете в Дерпте. «Славянская и российская мифология» написана на немецком языке, впервые книга была издана в 1804 году в Геттингене. На русском языке была издана в 1807 и 1810 годах (перевод Андрея Аллера). Автору было чуть более двадцати лет. Небольшое его сочинение представляет собой попытку энциклопедического словаря с добросовестно написанной вступительной частью. А. С. Кайсаров участвовал в войне с Наполеоном и погиб в 1813 году близ немецкого городка Гайнау в возрасте тридцати лет.

Для того чтобы оценить труд Кайсарова, нужно, конечно, сравнить то, что пишет он, с писаниями современных ученых. Вот, например: «Конечно, встречаются нам инде немногие и притом весьма рассеянные известия, которые однакож сообщают то одни только имена, то недостаточные и темные повествования. Тут нужен дух опытного критика, чтобы из этого хаоса образовать нечто целое». Это написано юношей в начале XIX века! Но ведь, в сущности, то же самое пишет опытный ученый Н. И. Толстой в конце века двадцатого… Или вот о Бабе Яге: «Древнейшие русские повести (сказки? – Ф.Г.) описывают нам ее гнусною, сухощавою старухою, высокого росту, с костяными ногами, и пр., и пр., и пр.! Экипаж ее совершенно соответствовал красотке, которая в нем ездила: это была ступа, которую богиня погоняла пестом железным, находившимся у ней в руках.

В тех же сказках замечательны еще следующие стишки:

 
Баба Яга,
Костяная нога,
В ступе едет,
Пестом погоняет,
След помелом заметает…».
 

С тех пор прошло почти двести лет; изменилась методология, сформировался семиотический подход к изучению фольклора; но нельзя сказать, что о той же Бабе Яге с тех пор собрано намного больше сведений; нет, невзирая на все фактические погрешности и неточности, работа молодого Кайсарова интересна и сегодня…

Здесь стоит отметить, что на формирование у Кайсарова интереса к «дохристианским национальным корням», настоящего научного интереса, несомненно оказало влияние современное его учению в Геттингене движение общественно-политическое за объединение немецких княжеств в «единую Германию»; этому движению человечество обязано многими и многими интересными культурными явлениями: от возникновения самого понятия «фольклор» и начала фольклористических исследований до немецкого национал-социализма включительно; впрочем, мы об этом еще будем говорить в связи со «Словом о полку Игореве»…

Итак, мы теперь примерно представляем себе наших персонажей. Вернемся же непосредственно к истории правления первых Рюриковичей. Полулегендарного Рюрика сменил Олег-Хельги, которому удалось захватить южнославянский город Киев, провозглашенный «матерью городов русских». Вероятно, «русы» для Хельги еще были «нордманнами», но впоследствии это выражение «матерь городов русских» применительно к Киеву обрело настоящий древнерусский смысл.

Сам Киев («Кияба» арабских источников) очень интересен и во многом загадочен. Так, согласно Повести временных лет, Олегу-Хельги пришлось бороться за Киев со своими же «коллегами» – варягами Асколдом и Диром, которые также принадлежали к дружинной корпорации Рюрика и правили Киевом. Сведения об Асколде и Дире противоречивы; их поход на Константинополь, убийство их Олегом, хитростью заманившим их на корабль, – все это, возможно, уже фольклорное, легендарное переосмысление каких-то реально происходивших событий. Но, вероятно, достоверным следует считать то, что Киев в качестве довольно обширного по тем временам укрепленного славянского поселения существовал «до прихода варягов». Повесть временных лет содержит характерный легендарный мотив о трех братьях – основателях города-государства и их сестре. В этой мифологеме, то есть в древнерусском ее варианте, явно «выпал» еще один, «четвертый» персонаж – божество или герой, с которым «сестра» сочетается ритуальным браком. Патриархальный свадебный обряд, вероятнее всего, возник из обряда «посвящения в правители»; отсюда – сохранившиеся надолго «ролевые» обозначения молодых супругов как «царя и царицы», «короля и королевы»; украшения наподобие венцов на их головах и т. д.; на одном из своих этапов подобная обрядность предусматривала роли «сестры-невесты» и «братьев» – охранителей ее девственности… К сожалению, в загадочном «киевском варианте» многое, вероятно, не будет разгадано никогда; и прежде всего, имена персонажей. Так, неясно происхождение имени Щек, не прояснено, что же такое «Хорив». Лучше обстоят дела с именем «самого главного брата». «Кий» – славянское «молот», «дубина». Что же касается их сестры по имени Лыбедь, то здесь возможно признать достоверным только то, что имя явно славянское, но не имеет ничего общего с известной красивой птицей… Повесть временных лет говорит о том, что Кия называли «перевозчиком через реку»; и сообщив это, летописатель возражает, что «перевозчик» не может быть правителем. Подобное возражение – явное доказательство отдаленности во времени «первого, славянского Киева» от начала древнерусского летописания. О чем, в сущности, может свидетельствовать наименование Кия «перевозчиком»? Именно о том, что он был правителем. В сущности, «держать перевоз» и есть одна из первичных функций «князя», «вождя». Именно при переправе через водную артерию, на воде, люди особенно беззащитны; здесь легко осуществить нападение с берегов и из засады; та же Повесть временных лет сообщает об «умыкании» женщин именно «у воды». «Держать перевоз», «быть перевозчиком через реку» – и означало контролировать переправу, обеспечивать безопасность судам, исключать нападения. За это обеспечение безопасности взимались те или иные разновидности пошлины (древнерусское «мыт»)…

Таким образом, можно считать достоверным, что «варягам» пришлось бороться и друг с другом, и (как на севере, так и на юге) с местными славянскими правителями, уже существовавшими в условиях «раннегородской» цивилизации, фактом подобной борьбы является и конфликт Ольги-Хельги, жены Игоря, с древлянским правителем Малом. Но прежде чем говорить об этом конфликте, надо сказать и об Игоре-Ингварре, наследовавшем Олегу. Нам фактически ничего не известно о его правлении, летопись упоминает лишь его походы все на ту же Византию в середине X века. Походы эти были удачными; вероятно, захвачено было много добычи, что, возможно, и побудило правителя-полководца титуловаться Ингварром, то есть «находящимся под покровительством Ингвио, божества богатства и изобилия». Один из этих походов привел к заключению договорных отношений с Константинополем. Судя по именам, приведенным в византийских источниках, среди приближенных Игоря еще преобладают «лица скандинавского происхождения». Каким образом Игорь был связан с Рюриком? В сущности, уже невозможно это установить; но версия о том, что он мог быть сыном Рюрика – явно позднего происхождения, она как бы выпрямляет генеалогическое древо Рюриковичей. А вот с Олегом Игорь, вероятно, связан через свою супругу Ольгу-Хельгу. Она и Олег – одного происхождения, Олег устраивает брак Игоря.

Ольга – первая женская личность в династии Рюриковичей. Следует отметить известия о том, что она «дочь перевозчика из Пскова» и даже и сама «перевозчица». Чья же она дочь? Варяжского правителя в Пскове, на славянском севере? «Жреческое происхождение», о котором мы уже писали, предоставляло ей некие «права» на осуществление функций правителя, вождя дружины? Вероятно, так оно и есть…

Не останавливаясь на подробностях правления Игоря, летописание достаточно внимательно к его гибели. Гибель эта связана с одним из интереснейших раннефеодальных явлений, а именно, с комплексом полюдья. Ибн-Фадлану жизнь «царя русов» представлялась «сплошным праздником». Однако ритуализованное «представительство» на красивом тронном помосте было лишь одной из деталей этой жизни. Гораздо больше времени «ранний» Рюрикович проводил в пути, вместе со своей дружиной, приближенными и женщинами. Выработался настоящий «дорожный образ жизни», казавшийся, например, тому же Константину Багрянородному весьма суровым. В процессе полюдья вождь-правитель объезжал подвластные территории, собирая дань и получая разного рода подтверждения своей власти. Полюдье сопровождалось ритуализованными действиями – пирами, охотой, торжественными клятвами в верности и т. д. Наличие полюдья означает наличие недостаточно упрочившихся вассальных отношений. В первый период своего владычества нечто наподобие полюдья будут осуществлять на Руси монгольские ханы, не разъезжая, впрочем, сами, а посылая ближайших родичей… Наиболее удобным временем для древнерусского полюдья было холодное, зимнее время, именно тогда пути были лучше, ехать было легче…

Древнерусское полюдье описано все тем же Константином Багрянородным и Львом Диаконом, которые, впрочем, сами полюдья не видели, не участвовали в подобных поездках, а писали по рассказам информаторов.

Полюдье было связано и с вывозом сырья на Балканский полуостров, вывозили мед, воск, кожи, меха. Однако приблизительно к XII веку полюдье постепенно сходит на нет, на смену доходам «от сбора дани» пришли доходы от «домена» – собственно княжеского хозяйства, установилась система взимания различного рода пошлин – подобие первичной системы налогообложения. Преобладание славянского элемента свело на нет и скандинавские традиции дружинного, воинского судоходства, «морского, речного похода» с целью вывоза сырья и ввоза преимущественно предметов роскоши. Тип подобного воина постепенно заменяется типом «мирного купца» – «торгового гостя». Приток древнерусского пушного сырья в западную Европу и на Восток не прекращался…

С древнерусским полюдьем связано одно занятное недоразумение. Имеются свидетельства о ввозе на арабский восток «франкских мечей». Древнерусская летописная традиция сообщает предание о дани «мечами», данной хазарам. И наконец Константин Багрянородный сообщает о вывозе «мечей» из «скифских земель». Но мы уже знаем, что «франкские мечи» деланы в Западной Европе. Вывозить мечи из Киевской Руси, казалось бы, не имело смысла, хотя бы по той простой причине, что оружия там изготовлялось мало, «оружейницей» Европы и Востока Киевская Русь явно не могла быть. Но тогда почему же Константин Багрянородный говорит о вывозе «мечей»? И что это была за «дань мечами»?.. В греческом языке существует слово «σπαθη» существует также менее употребительное «ξιφος»; оба эти слова означают и меч, и саблю, и рапиру, и шпагу, и шашку… Но тогда, быть может Константин Багрянородный имел в виду именно сабли? Может быть, именно хазаро-мадьярские сабли везли в Константинополь дружины мореходов? Нет, оказывается, Константин Багрянородный употребил совсем другое слово. Слово это – «σπανινεος»; означает оно – «прекрасный, исключительной красоты юноша». Стало быть, речь идет вовсе не о торговле оружием, а о торговле рабами, теми самыми «северными», «славянскими» невольниками, светлокожими и высокорослыми. Этих юношей получали в «составе дани» во время полюдья. Но древнерусский «меч» нам здесь еще пригодится. «Взять дань мечами» означало… взять дань молодыми людьми. Вот откуда путаница! «Меч» означало «мужскую единицу» рода, человека, мужчину, могущего носить оружие. Впоследствии образовались древнерусские, уже собственно именные прозвания: Меч(а), Мяч(а), Мечник, Мечк(а)(о) и т. д. Первые «русы» принесли свое обозначение меча – «шверд», с этим словом связалось в древнерусском языке табуированное, «непристойное» обозначение мужского полового органа, откуда загадочное «старый хрен», то есть – первоначально – еще пригодный для ношения оружия…

Однако вернемся к полюдью Игоря, имевшему для него трагические последствия. На территории племенного объединения древлян он, судя но всему, превысил свои «полюдные» полномочия и, согласно Льву Диакону, привязан к двум деревьям и разорван на части. В Повести временных лет древлянские послы объясняют Ольге: «… мужа твоего убихомъ, бяше бо мужъ твой аки волкъ восхищая и грабя». Эта казнь Игоря произошла по инициативе древлянского правителя Мала. «Мал» – славянское слово, но в тексте летописи оно наверняка означает не собственное «именное прозвание» правителя древлян; то есть не он себя так называл, а его противники Рюриковичи. «Мал» – это «мелкий скот», «мелкая скотинка», «овца»; то есть «Мал» было уничижительным прозванием. Однако древлянский князь предложил Ольге брачный союз, на что она ответила вооруженным нападением, разорив древлянские земли, но затем установив «уроки» – устойчивые размеры дани. Интересно, что брачный союз Ольге предлагал и византийский император. Что же, она была так замечательно хороша собой? Это, конечно, неизвестно, но брачный союз означает в данном случае союз военно-дипломатический. Ни на одно подобное предложение Ольга не ответила согласием. Вероятно, ее «право власти» было все же ограничено; приближенные, возможно, полагали ее кем-то вроде «регента» при Святославе; возможно, вокруг будущего правителя Святослава уже создавалась «своя партия», ограничивающая «права» Ольги; не забудем и о том, что «права» эти были архаическими, матриархальными.

Мы уже сказали о том, что Ольга первой из Рюриковичей (если не считать легендарных Асколда и Дира) приняла христианство. Но, судя по всему, побудили ее к этому не «идейные соображения», а политический расчет. Необходимо было наладить отношения с Византией, она представлялась Рюриковне Ольге стабильным, сильным государственным образованием, на поддержку которого возможно было опереться в борьбе против «непосредственных соседей»: кочевников, Волжской Болгарии и Хазарского каганата. Император (все тот же Константин Багрянородный) принял Ольгу с почетом. У него имелись свои соображения о расширении сфер влияния империи. Любопытно, что Ольгу сопровождала женская свита. Время ее правления было и временем «русских амазонок»?..

Но после краткого матриархального правления патриархат с новыми силами вступил в свои права в лице сына Ольги. Это, пожалуй, самый яркий из первых Рюриковичей. Полководец, завоеватель, «автор» замечательного клича «Иду на вы!», своеобразный «древнерусский Александр Македонский»… В летописи проскальзывают робкие обвинения в адрес этого воинственного правителя, его обвиняют в том, что он бросал Киев «на произвол судьбы». Впрочем, он отправлялся в походы столь часто вовсе не из «пристрастия к войне». Дело в том, что в решающую фазу вступила борьба Рюриковичей с «соперниками», с теми самыми соседями, о которых мы сказали выше. Что же являлось предметом этой борьбы? Разумеется, власть над славянскими племенными образованиями, не обладавшими воинской организаций; Святослав и его соперники видели в них те самые «народы», которые возможно «резать или стричь»…

Святослав представлял собою явление достаточно оригинальнее. Он был первым Рюриковичем, носившим уже славянское титульное прозвание. Разумеется, он не получил это имя при рождении, а стал титуловаться им впоследствии. Что означало «Святослав»? «Правитель колдовской славы»? (Не забудем, что Святослав – язычник и потому корень «свят» здесь не может иметь привычного нам значения). Или же все-таки – «человек, прославленный на весь мир»? Второе – вероятнее. Можно предположить, что титульные прозвания славянских правителей и полководцев были калькированы, «переложены» из скандинавских, собственно германских и греческого языков; там подобные «княжие имена» были первичны. Постепенно славянские княжие имена в сочетании с христианскими греческими вытеснили именные прозвания скандинавского происхождения; Рюрики, Олеги, Игори – исчезли…

Сам факт того, что сын Ольги титуловался по-славянски, очень значим. Это означало его привычку к славянской уже среде, признание себя именно славянским вождем. Правление Святослава – наивысшая точка развития дружинного «полководчества». Его дружинное войско, вероятно, уже почти славянское по составу, еще сохраняет боевой дух «нордманнов». Кстати, одной из причин постоянных походов является и то, что подобное войско не должно, что называется, простаивать, и постоянно должно быть награждаемо, «стимулируемо», должно получать то, что именуется поэтически «богатой добычей». В дальнейшем в Древней Руси «далекие героические» и, в частности, «водные» походы пойдут на спад. Окончательно сформируется древнерусская народность и придет время феодальной городской цивилизации. «Задержится» дружинное полководчество, например, в Свейских землях; поэтому, когда уже во второй половине XIII века князь Андрей Ярославич попадет к свейскому правителю ярлу Биргеру, он окажется в государственном образовании, значительно отставшем в культурном и бытовом отношении от его родной Руси…

Современники воспринимали Святослава как воплощение архетипического образа полководца, для которого его войско и есть «народ», таким был Александр Македонский, такими были вожди норманнских дружин, таким явится впоследствии на Балканский полуостров основатель великой империй османов – Осман-гази… Подобный полководец открыто является своим воинам, ест и пьет вместе с ними, одевается так же, как они… Об Османе-гази автор хроники «Зерцало истины» Мехмед Нешри напишет, что после смерти великого полководца осталось из имущества – хорошее оружие, пара стоптанных сапог да одежда из простой, грубой и прочной ткани. Также и Святослав – «.. воз по себе не возяше, ни котла; ни мяс варя, но потонку на углех испек ядаше; ни шатра имяше, но подклад послав и седло в головах; тако же и прочие вой его вси деяху…» Для подобного правителя-полководца на пике развития системы дружинного полководчества действительно «народом» являются его дружинники, которых он должен постоянно водить в походы на как бы «узаконенные» для «добычи» территории; поскольку дружинный воин при своей выносливости и неприхотливости в походе обходился на деле очень недешево: дорого стоили вооружение, лошади, одежда дружинника, зачастую дружинники возили в походы за собою своих женщин, в короткие периоды своей «мирной» жизни даже самый незначительный член дружинной корпорации, простой «старый хрен», и тот стремился окружить себя, своих женщин и детей «добытой» роскошью…

Но на каких же территориях возможно «добывать», что называется, «законно»? Здесь не существовало общих правил. Так, на ранних этапах христианизации часто возникали конфликты в среде скандинавских дружиноводителей (на скандинавских территориях); вопрос ставился так: могут ли христиане убивать и грабить христиан? В конце концов решили, что да, могут… В сущности, круг был довольно замкнутый: «присоединив», обложив данью то или иное племенное образование, правитель лишался некоего неписаного права «добычи» на уже подвластной территории; так, например, произошло со Святославом, когда он захватил земли вятичей, заставив их платить дань не хазарам, а ему… Большая, «героическая» дружина захватывала все новые и новые земли, одновременно требуя для своего полноценного содержания все новой и новой «добычи»…

Походы Святослава безусловно сыграли исторически позитивную роль, «разметив», что называется, границы будущей Руси. Однако с оценкой этих походов, в частности, советской исторической наукой, возникали определенные трудности. Согласно господствовавшим в советской исторической науке концептуальным принципам, существуют завоевательные – «плохие» войны и «освободительные» – «хорошие». Отсюда миф о Святославе – «освободителе» балканских болгар от «византийского ига» и «защитнике» Киевской Руси от «набегов кочевников». Слабость «оценочных» исторических концепций нам уже известна. Попробуем показать несостоятельность попытки «расставлять оценки» и в случае Святослава.

К концу десятого века Византия находится фактически в оборонительной позиции. Наследница развитых государственных институтов Древнего Рима (таких, как налогообложение, система судопроизводства, законодательная система и т. д.), Византия слабеет. Но почему? Ведь уже спустя несколько столетий начнется триумфальное развитие в Европе (а в дальнейшем и в России) именно такой модели государства с преобладающей ролью городской цивилизации, но государственные образования Балканского полуострова вступят в эту модель полноценно едва ли не в конце первой половины уже XIX века. В чем же причина подобного парадокса? В несоответствии уровня развития государственной модели и уровня развития «воинского обслуживания» этой модели. И Древний Рим и Византия «обслуживались» «армией платного солдата»… Здесь все не так-то просто… Дальнейшая практика показала, что для государственной модели «Римского типа» (а именно эта модель является доминирующей и оптимальной и в наши дни), итак, для государственной модели Римского типа после «первичного» периода «армии платного солдата» должен вступить в свои права период «армии дешевого пехотинца», основанной на системе «набора-призыва», армии, в которой главная сила – пехота и пушки. Затем армия «контрактного», «платного» солдата возвращается вновь, что связано с повышением уровня технической оснащенности; «профессионалы» становятся «выгоднее» большого числа «дешевых» новобранцев… В процессе развития армии возникают, складываются любопытные явления. Например, регионы «поставки платных солдат» (Швейцария); архаические воинские структуры, сохранявшиеся длительное время (Запорожская Сечь); кантонистское (компактные военизированные поселения – стрелецкие слободы) стрелецкое войско поздней Московской уже Руси, войско, где «военное дело» становилось наследственным ремеслом – от отца к сыну, и главной «единицей» оказывался не отдельно взятый солдат, и даже не семья стрельца, а род-клан опять же. К числу интересных для анализа и закономерных явлений следует отнести и задержку армейской модели «бесчисленных дешевых пехотинцев» в СССР… Однако вернемся к десятому веку, к трагедии Византии. Разумеется, оборонительная позиция вступает в свои печальные права тогда, когда государство… само не в состоянии нападать. Парадоксальная сила осаждавших Византию противников заключается именно в этом равновесном соответствии уровня развития государственной модели уровню развития ее воинского обслуживания. Киевскую Русь десятого века не сравнишь с византийской городской цивилизацией, но одно преимущество есть и у Киевской Руси и у Дунайской Болгарии – раннефеодальная модель государства вполне соответствует системе дружинного полководчества. В то время как Византия переживает трагическое противоречие, унаследованное от древнего Рима: высокий уровень развития государственности, законодательных, правовых институтов трагически опередил развитие «обслуживающей» государство армии… Парадоксально то, что в будущем «армия платного солдата» докажет свои преимущества, но тогда время будет совсем другое, а покамест подобная армия на ее «византийском» этапе пасует перед системой архаического корпоративного дружинного полководчества… Любопытно и то, что «дружинник» или «платный солдат» не бывают «трусами», хотя и не отличаются истерической самопожертвенностью, их «уверенная храбрость» – «профессиональное свойство». Понятия «трусость», «дезертирство» являются вместе с развитием системы принудительной военной службы с ее насильственным «набором-призывом» в армию…

Все труднее становится для Византии одерживать победы на поле боя. Но ведь существуют сферы, в которых Византия неминуемо должна сделаться для южно– и восточноевропейских «варваров» примером для подражания, образцом. Сферы эти – религия, просвещение, социально-бытовое устройство. И Византия становится таким «примером и образцом»; она распространит «греко-восточную ортодоксию» – православие – на дунайских болгар и Киевскую Русь, вместе с православием явится созданная на основе греческого алфавита кириллица и образцы византийской письменной традиции. Византийцы преподадут своим соседям уроки дипломатии… Однако любопытно, что именно утонченность византийской культуры породит «соседское» ненавистническое мнение о мифических «изнеженности и коварстве» ромеев, «наследников древнего Рима»… Все завершится приходом мигрантов – монголов – на Русь и сельджуков – на Балканы; единственное их преимущество будет состоять в наличии «прототипной», первичной воинской системы «дешевого пехотинца». И в итоге создадутся имперские образования, сыгравшие важнейшую роль в истории: Османская империя (султанат) и Российская империя (в дальнейшем Модифицированная в качестве СССР)… Дурную трагическую шутку сыграл… алфавит… Наиболее легкой для изучения, наиболее пригодной для создания «массовой», секулярной, «мирской», «светской» письменной культуры оказалась созданная на основе все того же греческого алфавита латиница. «Центры» развития мировой культуры все более перемещались на Запад, в Западную Европу. «Греко-кириллические» регионы оказались изолятными, все более доминировала здесь церковная, недоступная «массам» письменная культура, что, в свою очередь, продуцировало членение внутреннее культуры на находящуюся под сильным церковным влиянием и контролем «культуру высших сословий» и «языческую» культуру «низших», в которую легко интегрировались мигранты – носители «модели дешевого пехотинца» (вспомним целые пласты тюркской лексики в русском языке и в языках Балканского полуострова, а ведь каждое слово обозначает предмет, действие, понятие)…