Текст книги "Частная жизнь короля Джона Сноу (СИ)"

Автор книги: Фаина Гаккель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

========== Часть1. Глава 1. Красавица ==========

Федяшев хотел что-то сказать, но Мария опередила его.

– Такова судьба, Лешенька, – улыбнулась она ему сквозь слезы. – Будем страдать. Страданиями душа совершенствуется. Папенька говорит: «Одни радости вкушать недостойно…»

– Да пропади он пропадом, ваш папенька с его советами! – в сердцах воскликнул Федяшев. – Без вас мне и жить незачем!

Г. Горин, «Формула любви».​

Джон Таргариен, первый своего имени, король андалов, ройнаров и Первых людей, правитель Семи королевств и защитник государства, стоял и смотрел на свою жену. Дейенерис была красива как никогда. Серебряные с золотыми отблесками волосы были заплетены в сложные косы, платье из нежнейшего голубого шелка было компромиссом между открытыми нарядами Залива работорговцев и более скромными платьями, что носили дамы Вестероса. Талия – уже не такая тонкая как когда-то, но это уже не имело значения – была перетянута поясом из золотых пластинок, кожа, как всегда – фарфоровая, белая, нежная, губы совершенной формы. Маленькие изящные руки, ноги в замшевых башмачках. Только камни с нарисованными на них фиолетовыми глазами смотрели на Джона с укоризной и печалью, и он знал, что виноват, и знал, что ему до конца жизни не избавиться от своей вины.

Десять лет. Десять лет их совместного царствования они пытались дать королевству наследника. И с каждым годом Дейенерис становилась все более упрямой, все более фанатичной в достижении этой цели. Дворец наводнился людьми, которые предлагали королеве свои услуги и помощь – за деньги, разумеется. Мейстеры, знахари, деревенские повитухи, ведуньи-травницы, странные лекари, маги и заклинатели из Асшая сменяли друг друга в покоях Бурерожденной. Каждый предлагал свое средство как единственно верное, каждый хотел пролезть поближе, забраться повыше, урвать побольше; целители и жрецы спорили, ругались, толкались, жирели и наживались на чужом горе – и ни один из них не мог помочь. Временами Дени приходила в отчаяние, и, запершись ото всех, забыв о государственных делах, в одиночестве переживала свое отчаяние. Потом это проходило – она являлась перед двором во всем блеске красоты и грозного великолепия, судила, награждала, казнила и миловала. Вновь начинались мерзкие на вид и на вкус травяные настои, притирания, слежение за фазами луны и солнца, особая еда, особый порядок, в каком она должна была делить ложе с супругом. Кое-кто из этих чудотворцев даже попытался было пролезть в их спальню, утверждая, что его присутствие, мол, поможет королеве зачать, но тут уже Джон не выдержал, и сказал, что этого не допустит. Дейенерис редко покорялась супругу, но тут, видимо что-то почувствовав, отступила.

Сам Джон относился к этому более спокойно. Его сердце терзала боль за жену, сочувствие к ней, и он много бы дал, чтобы избавить Дени от страданий и подарить ей долгожданное дитя, но его помощь, по большому счету, сводилась к одному – усердному исполнению супружеского долга. Но в глубине души он считал, что, коль скоро боги не дают им детей, необходимо подумать над другими способами получить наследника. Но Дейенерис об этом не хотела даже слышать – ни приемный ребенок, ни передача трона ближайшим родственникам ее не устраивала. Она твердила, что хочет сама родить живое и здоровое дитя, что она способна на это, надо только чуть-чуть подождать, попробовать другое лечение – и все получится.

Они и сами не заметили, как, еще не рожденный, ребенок уже разделил их. Мало-помалу едва ли не все их разговоры, не касающиеся управления страной, свелись к нему, весь совместный досуг постепенно был вытеснен бесконечными лечебными процедурами и магическими обрядами, даже их супружеская жизнь – и та оказалась отравлена. С самого начала Джону нравилось, какой становилась его жена и королева в постели – она словно отбрасывала свою внешнюю холодность, скованность, огромный груз долга и обязанностей – и становилась легкой, почти невесомой и пламенной, как будто драконий огонь горел в ней самой. И он был рад делить с ней этот огонь, принимать его и отдаваться ей в ответ. Так было первые несколько лет их брака – то были сладкие годы, хотя и наполненные трудами и заботами. Но потом желание родить ребенка постепенно заслонило все, и теперь каждый раз, когда он приходил к ней в спальню – или наоборот – Дейенерис бывала хмурой и сосредоточенной. Ее прежняя свобода и раскованность исчезли, каждая ее мысль, чувство, каждая частица ее тела и души была поглощена не мужем и не тем, что происходило между ними, а мыслью, получится ли у нее понести в этот раз. И чем дальше, тем с большим опасением и все более явным раздражением он шел по коридору к ее двери, или ожидал ее легких шагов около своей.

И вот, наконец – после долгих упорных усилий и потраченного золота – Дейенерис забеременела. К тому времени его бедная жена так отчаялась, что не сразу поняла, что это произошло, и, лишь когда у королевы начала увеличиваться грудь и расти живот, срочно вызванный мейстер однозначно заявил, что она носит ребенка. Радости их обоих не было конца: в Красном замке был задан роскошный пир, по случаю радостного события нищим раздавали милостыню, в Великой септе звенели колокола, а все целители, врачи и знахари получили от королевы богатые дары. В радости Джона была немалая доля облегчения – наконец-то закончилась эта многолетняя, измотавшая их обоих каторга, теперь, когда Дени родит ребенка, они, может быть, снова смогут повернуться лицом друг к другу.

Никто и не подумал о том, что все может закончиться вот так. Дейенерис чувствовала себя великолепно, никакие недомогания беременных ее не беспокоили. Она танцевала на балах, ездила верхом, занималась делами, как и прежде. Уже на большом сроке она рассказала Джону про пророчество ведьмы Мирри Маз Дуур, и тогда его, точно иглой под ребра, кольнула тревога, но он ее подавил – что им до безумных слов мертвой жрицы? Кости Мирри давно обратились в прах и пепел, а его Дени жива, здорова и скоро подарит стране долгожданного наследника.

Роды начались глубокой ночью. По коридору тут же забегали служанки, великий мейстер Киннел, звеня цепью, спешил в спальню королевы, многочисленные врачи и целители, гомоня и ругаясь, спешили за ним. В суматохе от шума король проснулся раньше, чем кто-то сообразил сообщить ему об этом. Полуодетый, он вошел в комнаты Дейенерис, гвардейцы по его приказу выгнали оттуда всех, кроме мейстера и – по просьбе Дени – Миссандеи, ее многолетней помощницы и друга. В свою очередь, мейстер почтительно, но твердо попросил короля уйти и тот, взглянув на красное, искаженное болью лицо жены, решил не настаивать.

Он все мерил и мерил шагами солярий, слушая крики и вопли, доносящиеся из-за двери. Пытался читать лежащие там книги, но строчки разбегались перед глазами. Приказал принести себе вина, еды – но кусок не лез в горло. Наконец, после многих часов ожидания дверь спальни открылась, и Киннел, выйдя вперед, поклонился и доложил, что королева родила здоровую и красивую девочку. Джон рванулся мимо него в спальню и подошел к кровати. Его жена выглядела уставшей, измученной, но она сияла таким счастьем, что оно затмевало все остальное. А рядом с ней, завернутый в шелковые пеленки, лежал младенец – маленький, красный и совершенно некрасивый.

Радость по случаю рождения принцессы захватила весь Красный замок, а за ним – Королевскую гавань. Люди выходили на улицы, танцевали, пели, веселились. Милостыня нищим сыпалась золотым дождем, текли реки бесплатного вина и эля за счет казны, в септах было жарко от сотен свечей перед алтарями Матери. Джон сидел в тронном зале и принимал поздравления от придворных, которые все шли и шли к Железному трону.

За этими радостными хлопотами он не сразу заметил, что великий мейстер, навещавший королеву каждые два часа, от раза к разу выходит от нее со все более мрачным лицом. В конце концов, когда поток поздравлений, даров, просьб иссяк, и Джон уже надеялся на тихий ужин в своих покоях, Киннел подошел к нему, нервно теребя свою цепь, и вполголоса сообщил, что королеве Дейенерис стало хуже. И он был прав – перемена оказалась разительной. Дени металась по постели в лихорадке, бредила, никого не узнавала, и на простынях, которые служанка торопливо сворачивала в узел, было слишком много крови. От этого у Джона противно засосало под ложечкой. Он уже тогда какой-то частью себя понял, что все гораздо хуже, чем ему говорят – но думать об этом было слишком невыносимо. Тогда он пытался успокоить Дени – брал ее за руки, обнимал, целовал ее разгоряченный лоб и сухие губы, называл самыми ласковыми, самыми потаенными именами, которые знала только она, он звал ее и надеялся вернуть ее к нему, к их ребенку, к их народу. Но на его призыв никто не ответил. Он сидел с ней, не замечая, как течет время: постепенно она перестала метаться и бредить, и тихо лежала на постели, изредка вздрагивая, а лицо ее становилось все более бледным. Его уговорили уйти тогда – как он теперь винил себя за это – но усталость второй бессонной ночи подряд брала свое. Уходя, он оглянулся на Дейенерис, лежащую на кровати. Это был последний раз, когда он видел ее живой.

Перед глазами у Джона все начало двоиться, и он присел на край кровати – как и три дня назад. Взял Дени за руку, – но теперь рука была холодной и вялой, а тогда была теплой, даже горячей. Почему он не обратил на это внимания? Так или иначе, теперь это все не имеет значения. Его королева, его жена, его Дейенерис Бурерожденная – мертва, и ничто этого не изменит.

========== Глава 2. Теперь ее дозор окончен ==========

День, когда Дейенерис Бурерожденная, кхалиси Великого травяного моря, Неопалимая, Матерь Драконов, Разбивательница оков, королева андалов, ройнаров и Первых людей, правительница Семи королевств и защитница государства присоединилась к своим предкам, был холодным и ветреным. Накануне Джон безучастно выслушал споры между верховным септоном и Малым советом по поводу похорон, и кратко приказал, чтобы королеву похоронили по обычаям дома Таргариенов. Септон, скрепя сердце, согласился с этим и после семидневных молитв и бдений в Великой септе, ее тело вынесли на носилках на площадь перед ней, где уже был сложен огромный погребальный костер. Вслед за носилками из септы потянулись люди. Первым шел Джон, как всегда, весь в черном, с железным венцом на голове и в тяжелом плаще с трехголовым алым драконом. За ним, раздувшись от гордости, шла кормилица с принцессой на руках, за ней – члены Малого совета, приближенные дворяне и все остальные.

Ветер трепал черные знамена Таргариенов, швырял в лица пыль и волосы, пытался загасить факелы, приготовленные для костра. Прозвучали последние молитвы, и подошедший паж подал королю факел. Не говоря ни слова, Джон поднялся на помост, подошел к костру, наклонился, в последний раз поцеловал Дени, поправил надетую ей на лоб ее корону – такую же железную, как у него, но с рубинами вместо сапфиров – и поджег костер с четырех сторон. Он не стал отходить далеко и смотрел, как языки пламени пожирают политое маслом дерево, как огонь начинает гудеть и разгораться на ветру. Как хорошо, что дым ест глаза – тогда никто не заметит его слез. Он король и не должен показывать свои чувства.

Толпа, собравшаяся на площади, стояла в молчании, провожая свою обожаемую королеву. Женщины и мужчины утирали глаза рукавами, придворные еле заметно перешептывались, один из королевских гвардейцев дергал плечом, как будто под доспехами что-то чесалось, но Джон стоял неподвижно, как изваяние, ничего не замечая, а слезы все текли и текли по щекам, стекая на бороду, шею и воротник дублета. Все кончилось довольно быстро, и, когда от костра остались одни угли, король все так же в молчании повернулся и пешком зашагал в Красный замок. Завтра, когда пепелище остынет, Молчаливые сестры – те же, что готовили тело Дейенерис к погребению, – соберут пепел в серебряную урну, и он будет храниться в Великой септе, пока та стоит на холме Висеньи.

Через несколько дней там же состоялось наречение новорожденной. В присутствии короля и высшей знати Верховный септон помазал девочку семью елеями, вознес семь молитв, дал ей семь благословений, осветил светом кристалла, и она получила имя Алисанна. Там же король во всеуслышание объявил свою дочь принцессой Драконьего камня. Поднимая над толпой тепленький легкий сверток, Джон ощущал себя странно – сходство происходящего с днем похорон так тесно сплавили между собой эти два дня, горе и радость, жизнь и смерть, начало и конец – что они остались в его памяти как один бесконечный день, чем-то похожий на дурной сон, от которого невозможно очнуться. Когда процессия вернулась в Красный замок, король ощущал себя настолько усталым, что ему больше всего хотелось рухнуть в постель и проспать по меньшей мере сутки. Вместо этого он сидел на Железном троне и выслушивал поздравления вместо соболезнований, наблюдая за тем, как ведут себя собравшиеся в тронном зале люди.

Из толпы выступил высокий смуглый крепкий человек в кожаных доспехах и подошел к ступеням трона – спокойно, с чувством собственного достоинства. Джон кивнул ему, и тот заговорил:

– Наша Матерь драконов ушла к богам.

– Да.

– Серый червь клялся ей в верности. Теперь Безупречным больше некому служить.

– Ты и твои люди свободны от своей клятвы. Вы можете вернуться в Эссос или остаться здесь.

– Безупречным некуда возвращаться. И они готовы принести новую клятву. Мы хотим служить принцессе Алисанне.

Зал притих, все ждали решения короля.

– Принцесса слишком мала и не может принимать такие клятвы от своего имени. Я должен подумать. Благодарю, Серый Червь.

Евнух кивнул и твердым солдатским шагом покинул тронный зал, а вслед за ним Джон, кивком отпустил двор и сам вышел в дверь, которая вела в небольшой зальчик, где обычно заседал Малый совет. Все уже ждали его – десница – Тирион Ланнистер, мастер-над-шептунами Варис, великий мейстер Киннел, мастер-над-монетой – Клем Фоссовей Зеленого яблока, мастер-над-кораблями – Монтерис Веларион и лорд-командующий королевской гвардией сир Эдрик Дейн. Король сел во главе стола, снял с головы свой венец, потер оставленный им красный след на лбу и дал рукой знак начинать.

– Мы все обеспокоены, ваша милость – зазвучал тихий, вкрадчивый голос лорда Вариса – тем, что услышали только что в тронном зале.

– Безупречные храбрые воины, и их верность тверда как камень.

– Верно, ваша милость. Но они были преданы не вам и не стране, а лично королеве. Поэтому мой совет – не принимать их клятву верности принцессе.

– Милорд десница?

– Я согласен с лордом Варисом. Клятвы Безупречных обязывают их слушаться любого приказа, который отдаст им тот, кому они клялись. Любого – даже если им прикажут, к примеру, убить короля.

– Вы и правда полагаете, что моя дочь будет способна на такое, лорд Тирион? Не стоит мерить всех по себе.

Карлик в ответ лишь пожал плечами. Остальные молчали.

– Есть ли еще какие-либо неотложные дела, милорды? Если нет, то…

Лорд Дейн прокашлялся.

– Да, ваша милость – снова заговорил Варис – есть еще один важный вопрос, который, я боюсь, не терпит отлагательств даже в свете глубокого траура, в который погрузилось все наше королевство. Порядок наследования Железного трона до сих пор остается неопределенным. По праву андалов наследник должен быть мужского рода, но в Дорне это правило никогда не соблюдалось, как и на Железных островах, где правит королева Аша.

– Так в чем же дело? Разве моя дочь не уже наследница Железного трона?

– Видите ли, ваша милость, те исключения, что мы вспомнили, большей частью знати и лордов воспринимаются именно как исключения. Поэтому ради блага королевства необходимо подумать о наследнике мужского пола – либо о том, как не допустить чрезмерного усиления влияния семьи, за представителя которой впоследствии принцесса выйдет замуж. Кроме того, есть еще одно затруднение – в семье Таргариенов было принято жениться на кровных родственниках. – на этом Тирион деликатно замолчал.

– Что касается близкородственных браков, я намерен их запретить. Именно они привели к появлению таких королей, как Мейегор Жестокий, Эйегон Недостойный или Эйерис Безумный. Я и королева Дейенерис вступили в этот союз исключительно ради блага Семи королевств, но я хочу, чтобы он был последним в Вестеросе. Что же касается наследования – то я могу объявить своим наследником одного из ближайших родственников по матери – к примеру, моего кузена лорда Рикарда Старка или его старшего сына, когда тот появится на свет. Или же мы можем обратиться к домам, с которыми Таргариены были в родстве до того – Веларионы, Дейны…

– Безусловно, мы рассмотрим все имеющиеся возможности, ваша милость. Но не думали ли вы, что ваши чресла также могут породить сына? – голос мастера-над-шептунами действительно опустился почти до шепота.

Джон тяжелым взглядом посмотрел на лысое, круглое, упитанное лицо с умными маленькими глазками. К Варису он никогда не питал симпатии, но признавал его ум, способности, и главное – его исключительную преданность даже не ему или Дени, а государству. Но именно последнее и делало Вариса столь опасным человеком, каким его Джон не без оснований считал.

– Кажется, вы забыли, что я похоронил жену меньше двух недель назад, и предлагаете мне уже задуматься о новом браке?

– Ваша милость, у меня и в мыслях не было оскорбить ваши чувства – спокойно ответил евнух. – Я говорил об этом лишь как о возможности, и только в том случае, если вы сами того пожелаете.

– В словах лорда Вариса есть здравое зерно, ваша милость – в разговор вступил молчавший до этого Клем Фоссовей. – Великое весеннее поветрие когда-то уничтожило почти всю королевскую семью, а она была весьма обширна, и, если бы не большое количество детей и внуков Старого короля, Железный трон мог бы остаться пустым. Мы не должны забывать, что случиться может всякое: единственная наследница – это риск, на который мы не можем пойти.

– Правильно ли я понимаю, что вы предлагаете мне по истечении срока траура жениться снова и объявить наследником своего сына?

Члены Малого совета согласно закивали, но им возразил великий мейстер Киннел:

– Боюсь, добрые лорды, в вашем предложении кроется опасность. Разве вы не помните, что именно с этого – с того, что сестра не уступила брату – началась война, называемая Танцем драконов, обескровившая королевскую семью и погрузившая королевство в пучину бедствий, разорений и предательств? Безусловно, несколько наследников трона упрочат королевскую власть, но недаром кто-то из королей говорил, что избыток драконов так же опасен, как и их недостаток. Если наш король решит вступить новый брак, нужно будет заранее обговорить порядок наследования в этом случае.

– Что ж, милорды, в таком случае, я поручаю вам подготовить соответствующий закон, и на этом я вас покину – с этими словами Джон встал из-за стола, забрал с собой корону и вышел быстрыми шагами. Его терпение было на пределе. Все, чего ему хотелось – это остаться наедине с собой и своим горем.

========== Глава 3. Траур ==========

Дни и ночи сменяли друг друга, складывались в недели, недели соединялись в луны, луны, точно ожерелье, нанизывались на нить года. Постепенно город и страна оправились от горя, причиненного им смертью прекрасной молодой королевы. Джон тоже понемногу приходил в себя. Он по-прежнему соблюдал строгий траур – во дворце были запрещены любые увеселения, пиры и танцы. Трудиться приходилось вдвое больше – теперь все, что до этого делала Дени, легло на его плечи. И первым делом он приказал очистить дворец от многочисленных прихлебателей, которые кормились за ее счет. Затем настал черед неотложных дел, а за ними – и тех, что раньше откладывались по той или иной причине.

Каждый день в жизни короля был похож на предыдущий: он вставал рано, после завтрака и до обеда сидел на Железном троне, принимая послов и просителей, раздавая пожалования и объявляя приговоры. После обеда он ненадолго заходил в детскую взглянуть на дочь, затем упорно тренировался на учебном дворе, чтобы не выходить из формы. Ужинал он обычно с кем-то из членов Малого совета или в одиночестве. Перед сном – просматривал те указы, которые надо было подписать завтра, а затем падал в кровать и засыпал тяжелым сном без сновидений. Разнообразие в эту жизнь вносили разве что редкие выезды в Королевский лес на охоту и посещения Великой септы.

Тем не менее, с каждым днем Джон чувствовал себя все хуже. У него ничего не болело, но его как будто сопровождала постоянная усталость. Еда не насыщала, вино не разгоняло кровь, и, сколько бы он ни спал, сон не давал ему бодрости. Если бы не слуги, подававшие ему чистое платье и воду для мытья, он забыл бы и об этом. Ежедневные дела давались ему все тяжелее – он не мог сосредоточиться на том, что ему говорили, а когда читал – буквы разбегались у него перед глазами, не желая складываться в слова. Самым худшим было то, что он совершенно ничего не чувствовал к Алисанне. Он заглядывал в ее комнаты каждый день. Маленькая принцесса, по словам нянек и мейстера, росла совершенно здоровой и развивалась как положено ее возрасту. Но Джон никогда не испытывал желания взять ее на руки или потискать, как, бывало, в детстве делал с маленькими Браном или Риконом. Он не испытывал при виде Алисанны ни нежности, ни жалости к осиротевшему ребенку, ни радости, что та вырастет похожей на Дейенерис. Пожалуй, единственным чувством в его сердце была обида – словно малышка была виновата в том, что ее мать умерла, что она лишила отца жены. Джон понимал, насколько это недостойно, и знал, что ему придется подавить и преодолеть в себе это чувство, но сейчас он не находил в себе сил на это.

Единственное важное решение, которое он принял за прошедший со дня смерти Дейенерис год – это закон о наследовании. Согласно ему, отныне в Семи королевствах Железный трон должен был передаваться от короля к старшему из его детей – неважно, какого пола, а в случае, если таковых не будет в живых на день смерти правителя – то к старшему из оставшихся в живых потомков. Так тянулось время, и король все больше ощущал себя волом, обреченным до бесконечности тянуть плуг по борозде – без передышки, без изменений. Но, как оказалось, не он один это заметил.

Как-то за совместным ужином лорд Тирион, поглощавший изысканные вина и яства с удовольствием завзятого гурмана – удовольствием, давно недоступным для самого Джона, – заметил:

– Что-то в последнее время вы мне не нравитесь, ваша милость.

– Что вы имеете в виду?

– То, что вижу. Вы похудели, осунулись, побледнели. Я знаю, вы горюете по Дейенерис, Джон, и на вас свалился груз двойных обязанностей, но неужели так необходимо загонять себя в могилу раньше времени?

– Осторожнее, милорд Десница. Вы говорите с королем.

– Сейчас я говорю с племянником, и, как ваш дядя, я вам говорю – так нельзя. Вы нужны своей стране не рано постаревшим и исчахнувшим от скорби, а молодым и полным сил. Я уж не говорю о принцессе, которая также в вас нуждается.

– У принцессы целая армия нянек и надсмотрщиков – меня она даже не узнает.

– Это сейчас, пока она неразумный младенец. Позже вы будете ей нужны – как отец, наставник, учитель. Поверьте опыту человека, которым пренебрегал его собственный отец – и ничем хорошим это не закончилось для них обоих.

Джон устало кивнул и отпил вина – у него не было ни сил, ни желания спорить дальше. Лицо Тириона Ланнистера было серьезным и обеспокоенным – в нем не было ничего от сибарита, только что со знанием дела рассуждавшего о сортах вина. Король и десница некоторое время смотрели друг на друга, затем Джон сдался и спросил:

– К чему вы клоните, Тирион?

– Вам необходим отдых, ваше величество. Настоящий отдых – не охота на несколько дней, а хотя бы луна, а еще лучше – две-три. И я бы советовал вам уехать из Королевской гавани на это время – подальше от печальных воспоминаний и любопытных глаз, подмечающих любую слабость. Возьмите Дрогона или Визериона, летите куда угодно – хоть на Север, хоть в Дорн, хоть в Вольные города. Забудьте на время о государственных делах и заботах, мы и без вас справимся. Развлекайтесь, ешьте и пейте в свое удовольствие. Когда вы вернетесь в столицу, я хотел бы вновь видеть на вашем лице улыбку – хотя бы иногда.

Джон слушал это заманчивое предложение, поигрывая ножом для мяса. Что ж… в словах Тириона был смысл. Когда он в последний раз делал что хотел, без оглядки на клятвы, обеты, долг? Если подумать, это было еще в Винтерфелле, когда он был просто Джоном Сноу. И еще немного – за Стеной, когда он, хоть и по приказу, примкнул к Мансу Налетчику. Так давно. Сможет ли он почувствовать себя свободным от всего – хотя бы на время, хотя бы отчасти? Снимет ли это с него груз печали и вины, растопит ли в его сердце лед по отношению к маленькой Алисанне? На эти вопросы ответ был один: не попробуешь – не узнаешь. И Джон решил попробовать.

Тирион, внимательно наблюдавший все это время за лицом своего повелителя, улыбнулся и хлопнул в ладоши:

– Вот и прекрасно – я рад, что ваша милость прислушивается к моим скромным советам. Есть ли у вас какие-то определенные намерения?

– Еще не знаю. Вольные города вряд ли обрадуются соседству огромного злобного дракона рядом со своими стенами, а в Дорне слишком сложно прокормить такую тварь.

– Тогда – Речные земли? Простор? А, может быть, Драконий камень?

– Нет, не думаю. Я давно не был в Штормовом пределе, пора навестить его молодого лорда. А затем… затем я отправлюсь на Север. – при этом слове на Джона вдруг пахнуло теплым, но свежим ветром, будто в душно натопленной комнате приоткрыли окно, и в нее ворвался весенний воздух.

– Что ж, отличный план, ваша милость. Я рад, что сумел вам помочь.

– А я благодарен вам лорд Тирион, за заботу о своем короле.

– Это мой долг – ответил карлик неожиданно серьезно, и поднял кубок, салютуя Джону.

Джон решил обставить свой отъезд как можно тише. Заранее было условлено, что Десница объявит об отбытии короля уже после того, как тот покинет пределы Королевской гавани. Также, после некоторых раздумий, Джон решил не брать Дрогона. Старший из трех, он был слишком злобным и непредсказуемым даже для дракона. Кроме того, при жизни королевы он признавал своей наездницей только ее одну, и король решил не рисковать, пытаясь оседлать этого черного монстра. Но главной причиной было то, что Джон не хотел признавать до конца, что Дени больше нет, что она никогда не вернется оттуда, куда ушла. Пока спина Дрогона не знает другого всадника – все еще как будто не навсегда, и, пусть это будет всего лишь иллюзией, которой тешит себя горюющее сердце, Джон не хотел лишать себя ее раньше времени.

Ранним прохладным утром, когда город еще не проснулся, над Драконьим логовом поднялся вверх огромный крылатый силуэт, сверкающий в лучах восходящего солнца бледным золотом. На спине дракона виднелась маленькая черная фигурка всадника. Никто не провожал его, более того – никто его даже не заметил. Стоило Визериону подняться в небо выше, как в лицо Джону ударил свежий ветер, разгоняемый движением огромных кожистых крыльев. Король вдохнул полной грудью, и впервые за много лун улыбнулся, ощущая вкус жизни. С каждым часом полета он все полнее наслаждался утром, тишиной, безграничным простором неба и своим одиночеством. Впереди у него – много дней, когда он сможет делать, что пожелает: говорить или молчать, смеяться или плакать, грустить или радоваться. Перед ним будто положили всю его жизнь, и он мог рассматривать ее, точно драгоценный кристалл, поворачивая то одной, то другой гранью, каждая из которых имела ценность. Он все больше был благодарен Тириону за то, что тот уговорил его на время оставить дворец и свои обязанности – в конце концов, если его присутствие будет необходимо, он всегда может вернуться – но думать об этом Джону сейчас не хотелось.

Визерион нес его туда, куда его неотступно тянуло уже очень давно – на Север. Но перед этим Джон собирался нанести один визит, и мысли об нем наполняли его радостью, которая постепенно, капля за каплей, растворяла в себе его боль и скорбь.

========== Глава 4. Медведь и прекрасная дева ==========

Далеко внизу простирались Речные земли – словно рыбачья сеть из мелких и крупных рек, каждая из которых стремилась слиться с Трезубцем, похожим на широкую синюю ленту. Между реками были видны поля, луга, леса, городки, деревни и замки. Джон любовался на свое королевство – сытое, спокойное и благоденствующее. Нет, не зря они с Дейенерис столько трудились над этим – вычищали земли от разбойников и недобитков всех мастей, мирили враждующие дома, решали споры вековой давности, раздавали золото из казны тем, у кого не было денег на то, чтобы отстроить дома и засеять поля и многое, многое другое. Жаль только, что насладиться этим ей уже не придется. На глаза королю невольно навернулись слезы – впервые со дня похорон Дени, но он сморгнул их и, сжав колени, направил Визериона строго на север, размышляя о том, какая встреча его ждет.

После войны Льда и пламени оказалось, что многие старые рода Вестероса прервались, а их имущество, как выморочное, перешло к короне, и Варис предложил раздать эти земли тем, кто наиболее храбро сражался. Таких оказалось немало – Золотые мечи, военачальники и офицеры разношерстной армии Дейенерис, вольный народ, который пошел за Джоном и другие. Дни напролет Малый совет, словно карты, тасовал поместья, замки и людей – нужно было действовать осторожно, чтобы не обидеть великих лордов, но и не обделить тех, кого следовало наградить. В конце концов, постепенно все устроилось – часть лордов приняла новых соседей по доброй воле, часть – смирилась, а кого-то пришлось убеждать с помощью копий и мечей. Спустя некоторое время часть новых господ породнилась со старой знатью, а дети от этих союзов уже стали полноправными дворянами в глазах всех.

Одним из камней преткновения при раздаче земель стал Дарри – старый небольшой замок к югу от Трезубца. Дейенерис настаивала на том, чтобы пожаловать его какому-либо оставшемуся верным Таргариенам семейству. У Джона же были иные намерения относительно этого замка, и, в конце концов, жена вынуждена была с ним согласиться. Теперь он летел туда, чтобы убедиться в правильности своего решения – а может быть, наоборот, разочароваться в нем.

Джон только-только успел спуститься со спины дракона и разминал затекшие от долгого сидения ноги, как ворота замка распахнулись, и к нему быстрым шагом направился человек. Вскоре почувствовал дружеское объятие – такое крепкое, что у него кости затрещали. Отодвинувшись, мужчины принялись рассматривать друг друга: