Текст книги "Повседневная жизнь итальянской мафии"

Автор книги: Фабрицио Кальви

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

Леонардо Шаша
«Мафия – это…»

Памяти почтенного Рокко Кинничи

Первый словарь сицилийского диалекта, в который включено слово «мафия», – словарь Трайны, изданный в 1868 году. В нем это слово представлено как новый термин, завезенный на Сицилию жителями Пьемонта, то есть чиновниками и солдатами, появившимися здесь в результате восстания Гарибальди, хотя не исключено, что сам термин происходит из Тосканы, где maffia(с двумя «ff») значит «нищета», а словом smaferi обозначают сбиров, то есть полицейских агентов. Трайна полагает, что оба эти слова и их значения сближает тот тип людей, которых на Сицилии и называли мафиози. Мафиози обладает самоуверенностью и надменностью сбира, но это одновременно и отверженный, поскольку «воистину нищим можно назвать того, кто почитает себя великим человеком исключительно благодаря грубой силе; это обнаруживает в нем великую грубость, то есть то, что на деле он является не чем иным, как великой скотиной». Следовательно, мафия – это «видимость отваги и твердости духа». И ничего больше. Так же считал и один из самых крупных специалистов по сицилийским народным традициям Джузеппе Питре из Палермо (1841–1916): «Мафия – это не секта или организация, у нее нет ни правил, ни уложений. Мафиози же – это не вор и не бродяга, и если в связи с новыми веяниями этот термин применяют теперь к ворам и бродягам, то только потому, что у не слишком образованной публики не было достаточно времени, чтобы понять значение этого слова, к тому же обычно она не утруждает себя знанием того, что, в отличие от вора или бродяги, мафиози бывают исключительно храбрыми и твердыми людьми, людьми, которые никогда не попадаются на удочку, и в этом смысле быть мафиози – важно и даже нужно. Мафия – это сосредоточенность на самом себе, чрезмерное полагание на собственную силу – первого и последнего арбитра в любом деле, в любом конфликте, материальном или идейном; отсюда – нетерпимость по отношению к чужому превосходству, а еще более – к чужому высокомерию. Мафиози хочет, чтобы его уважали, и почти всегда сам уважает других. Если он оскорблен, то он не полагается на закон, на правосудие, но самолично его вершит; когда же ему для этого недостает силы, он действует с помощью других людей, которые чувствуют так же, как и он». Питре, в отличие от Трайны, снимает с мафиози обвинение в грубости и высокомерии, приписывая их «другим», тем, против кого мафиози восстает; таким образом, получается, что мафия якобы не что иное, как свободолюбие, горделивое противостояние унижению от сильных мира сего, а также противопоставление личной силы слабости закона и общественных институтов.

В заключение Трайна, так же как и Питре, и так же как огромное число других ученых, судей и политических деятелей Сицилии, пытается отрицать существование мафии как организации, представляя это понятие как «гипертрофированное достоинство» (по определению сицилийского юриста Джузеппе Маджоре), «альтер эго» каждого сицилийца, взятого в отдельности. Догадка о том, что мафия является преступной организацией, принадлежит некоему Джузеппе Риццотто, который в 1862 году написал комедию «Мафиози в Викарии» (так называлась тогда тюрьма в Палермо). «Художнику, измышляющему, в соответствии со своим драматургическим даром, предполагаемые нравы осужденных в палермской тюрьме, роковым образом удалось внушить окружающим нелепую уверенность в том, что мафия – это преступная организация» – так писал один служащий палермской магистратуры. Вот к какому выводу он пришел: «Да простит Господь Риццотто, который уже давно сошел с земной сцены, ту медвежью услугу, которую он оказал нашей Сицилии. Я на собственном опыте познал ее катастрофические последствия, когда мне довелось осуществлять полномочия генерального прокурора Турина». Можно вполне согласиться с тем, что его назначение в Турин, а не в Палермо, было благом для Сицилии, где примерно в это же время служил прокурором человек, проникновенные и суровые обвинительные речи которого во время процессов против мафии можно считать серьезным вкладом в изучение феномена: это был Алессандро Мирабиле из Агридженто.

Генеральный прокурор Мирабиле думал совсем не так, как Питре: мафия для него была сектой, обществом со своим сводом законов (неписаных, разумеется), включающих в себя суровые правила, а также с тайными знаками, которыми обменивались при встрече члены организации. Он основывал свое утверждение не только на личном опыте, но и на воспоминаниях (которые следовало бы разыскать в архивах правосудия), оставленных Бернардино Верро, который в годы своей юности, кажется, принадлежал к мафии; став затем социалистом – это был один из самых ярких социалистов Сицилии, – членом движения «фаши», с которым грубо расправилось правительство Сицилии, возглавляемое Франческо Криспи, Верро жил в Корлеоне (городке, хорошо известном сегодня в связи с делами мафии), где и был убит после того, как в 1915 году стал мэром города. Эти имена – Верро, Мирабиле, – а в особенности имя сицилийца Наполеоне Коладжанни (1847–1921), специалиста по социальным вопросам и депутата от республиканской партии, – доказывают, что не все сицилийцы отрицали существование мафии как преступной организации или считали, будто говорить о ней – значит оскорблять Сицилию. Напротив, они разоблачали мафию и боролись против нее публично, считая глупым и даже опасным принцип, исходя из которого необходимо утаивать или приуменьшать пороки, которым подвержено население. Пороки общества – это почти то же, что болезни каждого отдельного человека: скрывать их, отрицать, приуменьшать – значит не желать подвергнуться лечению, чтобы в конечном счете избавиться от них.

Жители Сицилии, которые (как некогда Джузеппе Питре или романист из Катаньи Луиджи Капуана) еще и сегодня считают, что мафия – это некое особое поведение, личное ухарство, самолюбие, чувство чести, жажда справедливости и способ устанавливать справедливость в стране с вековой недееспособностью аппарата государственного управления, обычно утверждают, что организованная преступность на Сицилии ничем не отличается от того, что имеет место в других регионах Италии и европейских странах, не являясь ни более опасным, ни более распространенным явлением. Некоторые из них искренне уверены, что, применяя слово «мафия» или выражение «Коза ностра», которое вошло в обиход в последние годы, можно создать некое расистское предубеждение по отношению ко всему населению острова, что может привести также к дискриминации отдельных сицилийцев, проживающих вдали от родины, недоверию к ним, насмешкам над ними. Это несправедливо, говорят они, что банда грабителей, которую, если она действует в Милане, Марселе или Лондоне, считают просто бандой грабителей, сразу же объявляется мафиозной «коской» (от cosca– ботва артишока), если возникает в Палермо; то, что в Милане, Марселе или Лондоне будет расценено как преступное деяние тех, кто его подготовил и совершил, в Палермо будет рассматриваться как звено в цепи преступлений более серьезных, в контексте ускользающих, бесконечных связей с соучастниками, словно все население города и острова в какой-либо форме участвовало в этом акте и укрывало виновных от правосудия. Следовательно, говорят защитники доброго имени Сицилии, надо отделять слово от явления, рассматривать явление согласно тому, как оно представляется в рамках уголовного кодекса, рассматривать преступный акт сам по себе.

Но слово «мафия» (которое изначально, очевидно, имело то значение, о котором говорил Питре; самый древний документ, где мы его находим, датируется 1658 годом и в нем оно приводится как прозвище «магары», женщины, которая занималась магией) стали использовать для обозначения криминальных явлений на Сицилии, чтобы подчеркнуть их качественное отличие от аналогичных явлений во всех других регионах Италии и в других странах. Разумеется, при этом имелись в виду не любые криминальные явления и не вся территория Сицилии. Мысль о специфичности сицилийской ситуации впервые была высказана в 1838 году, в то время, когда слово «мафия» еще не существовало в его сегодняшнем значении, в рапорте Дона Пьетро Уллоа (того самого, который написал потом исторические работы о королевстве Бурбонов, подданным которых он был в высшем смысле слова), который был тогда генеральным прокурором Трапани: «На Сицилии нет служащего, который не раболепствовал бы перед сильными мира сего и который не пытался бы извлекать выгоду из своей должности. Эта всеобщая продажность привела к тому, что народ стал прибегать к средствам очень странным и опасным. Во многих местностях существуют братства в виде сект, которые провозглашают себя партиями и которые не проводят собраний и вообще не устанавливают между своими членами никаких связей, кроме общей зависимости по отношению к главе братства, которым здесь является землевладелец, а там – священник. Общая касса выручает их в нужде, когда надо добиться отставки одного чиновника или подкупить другого, когда надо защитить кого-то или засудить невиновного. Народ научился договариваться с преступниками. Когда случаются кражи, появляется посредник, который предлагает свою помощь для возвращения украденных вещей. Многие высокопоставленные служащие магистрата покрывают существование таких братств, покровительствуя им, – как, например, Скарлата, судья Верховного гражданского суда Палермо, или как Сиракуза, высокопоставленный чиновник… Невозможно добиться от городских полицейских, чтобы они патрулировали улицы, невозможно найти свидетелей преступлений, совершаемых средь бела дня. И в центре этого беспорядка – столица, со своей роскошью, со своими феодальными претензиями в середине XIX века, город, где живут сорок тысяч пролетариев, существование которых зависит от капризов сильных мира сего. В этом средоточии всей Сицилии торгуют общественными должностями, покупают правосудие, совращают невинность…»

Уллоа определил черты, которые отличают мафию от всех других видов организованной преступности; он представил свои мысли вниманию правительства Неаполитанского королевства (которое, естественно, не извлекло из них никакого урока, так же как в дальнейшем правительство объединенной Италии не обратит никакого внимания на рапорты Франкетти и Соннино, на парламентское расследование 1875–1876 годов, на доклад Коладжанни в палате депутатов, на рапорты честных префектов и карабинеров). Эти черты можно вкратце определить примерно так коррупция власти, проникновение в нее оккультной власти общества, которое обеспечивает преимущества своих членов в ущерб всеобщему благу, ограничивая при этом власть государства. Первая причина подобного положения вещей для Уллоа заключалась в социальных и экономических условиях Сицилии, которая, как мы уже говорили, в середине XIX века была еще целиком феодальной. Точнее, мафия, которая нарождалась из феодализма и перенимала его формы (глава мафии занял место феодального сеньора, присвоив присущие последнему полномочия так называемой «чистой и смешанной власти'», заключавшиеся в праве на жизнь и смерть обитателей городов и деревень, а также в праве произвольного налогообложения), эта самая мафия должна была обеспечивать движение, которое можно представить как переход от феодального общества к обществу буржуазному; тот переход, который осуществился во Франции через революцию 1789 года, а в других странах – через посредство такого режима, который получил название «просвещенного абсолютизма» и при котором изменения, привносимые правителями (такими как Иосиф II в Австрии, великий герцог Леопольд I в Тоскане) в жизнь своих подданных, часто ущемляли интересы аристократии, на которую их власть в основном опиралась. На Сицилии не было ни революции, ни просвещенного абсолютизма, земля перешла от баронов к «буржуа» (буржуа в кавычках, поскольку нельзя говорить о существовании буржуазии на Сицилии в собственном смысле этого слова) через операции, которые с полным основанием можно назвать мафиозными.

Крестьяне стали campieri(своего рода феодальной полицией, зависимой от барона), затем campieri стали gabellotti(то есть арендаторами земли); запугивая баронов, они давали им ссуды под ростовщические проценты, крали доходы и наконец сумели завладеть их землей. Но когда рабы стали хозяевами, они вместе с положением наследовали пороки прежних хозяев: им нужна была только земля, и как можно больше земли; получив ее, они удовольствовались доходами, которые эта земля обычно приносила. Они не желали ничего менять, совершенствовать, переустраивать. Доходы от земель вкладывались во все новые земли. Terra quanto vedi е casa quanto stai(«Земли – сколько видишь, а дом – какой есть»), – говорится в сицилийской пословице. Это означает: довольствуйся маленьким домишкой, но, если можешь, купи всю землю, которую видишь. Уже один «просвещенный» вице-король, неаполитанец Доменико Караччоло, который правил на Сицилии в 1781–1784 годах, заметил, что это единственное место в Европе, где деньги, полученные от земли, снова становятся землей и совсем не употребляются для того, чтобы обустраивать эту землю или развивать промышленность и торговлю. И так было почти до наших дней.

Английский социолог Эрик Ж. Хобсбом говорил о мафии как о «примитивной форме социального бунта», как о единственно возможной форме буржуазной революции на Сицилии; отзвуки его воззрений легко обнаружить в романе «Леопард» Джузеппе То-мази ди Лампедуза, особенно в образе Калоджеро Седара. В романе писатель-аристократ вкладывает в уста своего главного героя-аристократа такие слова: «Мы были леопардами, львами; те, кто займет наше место, будут шакалами, гиенами». Эти гиены и шакалы могли действовать исключительно потому, что класс аристократии разлагался, и они сумели этим воспользоваться. Когда же они сами оказались на месте аристократов, то есть когда они возглавили общественные институты и стали правящим классом, они продолжали вести себя как шакалы, как гиены, раздирая на части и «пожирая» общественные блага совершенно так же, как они поступали с добром своих бывших хозяев. Класс мафиозной буржуазии, представителем которого был Калоджеро Седара, не умеет создавать, он умеет лишь «пожирать». Отсюда и вытекает тот факт, что в недрах этого класса происходит постоянный конфликт, непрекращающийся процесс замещения одних влиятельных лиц другими.

Поскольку власть группы мафиози основывается на насилии и обмане, она легкоуязвима именно в тот момент, когда готова окончательно закрепиться в существующей системе, достаточно лишь новой волны насилия и обмана. Вот почему обычно преступления мафии являются «внутренними», это в основном конфликты между новым и старым поколениями, между группировками, которые уже достигли власти, богатства, положения в обществе, и группировками, которые к этому только стремятся. И достижение цели часто сопрягается с разрушением, физическим уничтожением рвущихся к ней.

Мы полагаем, что наиболее полное и наиболее общее Определение, которое можно дать мафии, следующее: мафия – сообщество преступников, которое ставит перед собой целью незаконное обогащение своих членов и которое основывается на посредническом паразитировании, навязываемом силой, между собственностью и трудом, между производством и потреблением, между гражданином и государством.

Этот феномен, безусловно, зародился в недрах феодализма, в деревне, как последующее звено между собственником и крестьянином, то есть «мафиози» выполняли полицейские, карательные функции по отношению к крестьянам и в то же время обворовывали своих хозяев – но к 1838 году, как мы видели, феномен мафии стал городским, охватив такие города, как Палермо и Трапани.

Для того чтобы представить себе, что предшествовало мафии, достаточно вспомнить рассуждения Манцони в «Женихах» по поводу bravi(подручных сеньоров и других земельных собственников). Такие люди, как эти bravi, которые стояли на службе интересов и капризов аристократии, были на Сицилии прототипом мафиози. В Ломбардии, когда австрийское владычество сменилось испанским, bravi как явление были практически вытеснены из жизни общества благодаря социальным реформам и экономическим преобразованиям, а в особенности благодаря смене чиновников и всего управленческого аппарата государства. На Сицилии, в силу того, что условия испанского владычества пережили здесь самих испанцев, а социальные институты аристократии им сопротивлялись (аристократии, которая к тому же была очень восприимчива, жадна до привилегий, агрессивна и анархична), braviсо временем превратились в мафиози.

Когда рухнула власть феодальных сеньоров, заменившее ее государство проявило себя как власть слабая, недейственная, продажная – поскольку ее осуществляли неспособные и плохо оплачиваемые чиновники, которые занимали свою должность благодаря кому-то (прежде, говорит Уллоа, они всегда раболепствовали) или даже которую они покупали, а потому вполне естественным считали отыгрываться на самых слабых и беспомощных из тех, кто был им подвластен. Государство, каким бы оно ни было и каковы бы ни были принципы, на которых оно основывается, или интересы класса, которые оно представляет, на самом деле всегда осуществляет (или не осуществляет) свои полномочия через посредство чиновников. На Сицилии чиновник, проявивший себя умным и честным, не поддающимся попыткам подкупа и давлению сильных мира сего, или находился в полной изоляции или отторгался, как инородное тело. Увольнение было, а может быть, и осталось оружием мафиозной власти против чиновника, не соблюдающего правила игры.

История мафии – это в известном смысле история соучастия государства, начиная с Бурбонов и заканчивая Савойской династией и Республикой, в образовании и утверждении непроизводящего и паразитирующего класса. Этот класс, который в первой половине XIX века определил и разоблачил Уллоа, во второй половине XIX века, с объединением Италии и установлением в стране демократической системы, находит благоприятную почву для более мощного развития. Когда в рассказах о походе Гарибальди его сподвижников называют picciotti(пацаны), это слово не следует понимать как определение, даваемое молодежи, стихийно вставшей под гарибальдийские знамена и выступившей против тирании Бурбонов; на самом деле это рекруты, набиравшиеся классом мафиозной буржуазии из крестьян, находившихся в собственности феодала. К тому же еще и сегодня на жаргоне мафии словечком picciotti обозначаются те, кто участвует в совершении преступления, убийцы. Именно picciottiсражались в Милаццо в июле 1860 года и уже в наше время те же picciotti,переодетые в белые халаты, вошли в госпиталь Палермо, чтобы добить из автомата раненого, жизнь которого представляла опасность для сообщества мафиози.

Очевидно, что экспедиция Гарибальди на Сицилии осуществлялась и с помощью истинных и сознательных добровольцев; но банды, которые приходили из деревень и подчинялись только приказаниям своих шефов, оставались в полном неведении о том, ради чего они шли на смерть и проводниками каких идей являлись. Цели, которые преследовал этот, по характеристике Хобсбома, «новый господствующий класс сицилийской сельской экономики, gabellottiи их сообщники в городах», сводились, в сущности, к одному: к тому, чтобы Сицилия стала аграрным придатком промышленного Севера. Очевидно, что такая цель не была неприемлемой для промышленников и торговцев-северян, а отсюда и проистекает определенная заинтересованность государства в утверждении и укреплении буржуазно-мафиозного класса на Сицилии.

Установление электоральной системы довершило остальное. Мафия стала ее неотъемлемой частью. И, только с появлением левых партий предвыборная ' борьба на западе Сицилии стала принимать политический характер, в связи с соперничеством частных и групповых интересов. Мафия очень скоро стала оппозиционной к нарождающейся социалистической партии, так же как противостояла она народной партии католиков, которая впоследствии, после 1945 года, стала называться христианско-демократической. По отношению к фашистам мафия в первые годы занимала настороженно-выжидательную позицию. Когда же она попыталась проникнуть в ряды фашистов, было уже поздно. Муссолини, для которого государство было превыше всего, обнаружил, что мафия – это тоже своего рода государство. Рассказывают, что он якобы сделал это открытие во время своего визита в маленький городок в провинции Палермо, где мэром был мафиози. Этот мэр имел неосторожность сказать Муссолини, что тому не следовало брать с собой столько карабинеров, ибо здесь для охраны главы правительства, дуче фашистской Италии, достаточно его одного, с его властью и авторитетом. Муссолини навел справки; он узнал, кем I был этот мэр и что такое мафия – и приказал применить крайние меры, послав на Сицилию облеченного всеми полномочиями префекта Чезаре Мори. Мори, будучи, бесспорно, толковым чиновником и располагая практически неограниченной властью, атаковал мафию на всех уровнях, репрессии коснулись как простых исполнителей, так и их шефов. Методы, которые он использовал, не могут не внушать отвращения; но если принять во внимание, что еще и сегодня единственным признанным средством против мафии является насилие, которое противоречит принципам Конституции республики, то следует признать, что деятельность Мори была очень эффективна, ибо его не останавливало высокое общественное положение отдельных мафиози.

Гонимые фашистами, мафиози перешли на сторону антифашистов. Если на Сицилии, в период немецкой оккупации и после падения Муссолини, велась вооруженная борьба с нацизмом, формировались партизанские отряды и вообще действовало, как и на севере Италии, движение Сопротивления, то, несомненно, самыми авторитетными и мужественными организаторами всего этого здесь были мафиози. 10 июля 1943 года, за две недели до того, как фашистский Большой совет сам проголосовал за устранение Муссолини, на Сицилии высадились англо-американские войска. В западной Сицилии, оккупированной главным образом американскими войсками, союзники очень скоро пригласили мафиози участвовать в восстановлении органов гражданского самоуправления. Известно, что разведка американской армии с помощью сицилийских мафиози, проживавших в Америке, предварительно установила с ними контакты и получила от них необходимые сведения. Знаменитые сицилийско-американские гангстеры, такие как Сальваторе Луканья, по прозвищу Счастливчик Лучиано, уроженец Леркары в провинции Агридженто, позаботились о том, чтобы укрепить сотрудничество между сицилийской мафией и американскими секретными службами. В самом деле, Лучиано, который находился в тюрьме США, был выпущен на свободу и вернулся в Италию (где в полном достатке и уважении спокойно окончил свои дни).

Связи между сицилийской мафией и мафией американской, созданной и возглавляемой главным образом сицилийцами, были длительными и интенсивными. Для того чтобы узнать об этом больше, можно прочесть книгу американского журналиста Эда Рейда, озаглавленную «Мафия». Рейд утверждает, что мафия была «экспортирована» в США в 1915 году братьями Вито и Джованни Джаннола и их другом Альфонсо Паниццолой; первым американским городом, в котором утвердилась мафиозная система рэкета, был Сент-Луис в штате Миссури. Мы полагаем, что появление мафии в Америке относится все же к более отдаленным временам, к концу XIX – самому началу нынешнего века. Как бы то ни было, мафия, которую рассматривают как производное отсталого сельского общества, каким являлось в недалеком прошлом общество сицилийское, укоренившись и распространившись в американском обществе, достигшем высокой стадии промышленного развития и имеющем один из самых высоких уровней жизни в мире, проявила себя как явление сложное и очень живучее по аналогии с капиталистической системой. Капитализм – это мафия, которая производит. Мафия – это непроизводящий капитализм, исключая, конечно, производство наркотиков.

Для того чтобы составить представление, до какой степени государство может стать недееспособным, а значит, сообщником мафии, имеет смысл напомнить читателю эпизод, касающийся Вито Геновезе, американца и одновременно сицилийского мафиози, который под именем Вито Корлеоне выведен в бестселлере итало-американского писателя Марио Пьюзо «Крестный отец». Вито Геновезе, разыскиваемый в Америке за убийство, находился на Сицилии в 1943–1944 годах; он служил переводчиком в союзническом военном правительстве. Некий полицейский по имени Дики, который его разыскивал, смог наконец его найти. С помощью двух английских солдат (заметим это: английских, не американских) он его арестовал; Дики при аресте обнаружил у Геновезе рекомендательные письма, в которых последний характеризовался как человек «глубоко порядочный, достойный доверия, лояльный, которого можно использовать для любой работы». После ареста начались проблемы, но не у Геновезе, а у Дики. Ни американские, ни итальянские власти и слышать не хотели об аресте. Несчастный агент таскал за собой арестованного на протяжении шести месяцев; наконец ему удалось доставить его в Нью-Йорк, правда, лишь после того, как в американской тюрьме был отравлен главный свидетель обвинения (погибший той же смертью, которая ранее постигла пособника бандита Джулиано, Гаспаре Пискотта, в тюрьме Палермо). Только после этого, то есть тогда, когда Геновезе по закону должен был быть освобожден, Дики смог исполнить свой долг, и эта история, безусловно, очень показательна.

Леонардо Шаша [4]4
  Интервью, данное газете «Либерасьон» 30 декабря 1976 года.


[Закрыть]