Текст книги "Завещание самоубийцы"

Автор книги: Ежи Эдигей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

СТО ТРИДЦАТЬ КИЛОМЕТРОВ В ЧАС

Спустя два дня майор Лешек Калинович, улучив свободную минутку, решил заняться таинственным письмом, полученным Станиславом Ковальским. Он решил, что прежде всего следует поговорить с Барбарой Ярецкой. Может быть, она знает автора письма или хотя бы подскажет, кого можно подозревать в этом.

– Мне хотелось бы встретиться с вами, пани Барбара,– сказал майор, услышав в трубке низкий мелодичный голос.

– Еще один допрос? – Ярецкая без энтузиазма приняла предложение майора.

– Правильнее было бы сказать – разговор. Мне нужно кое-что узнать, но ради этого я не вижу необходимости вызывать вас к нам. До которого часа вы будете на Хелминской?

– Мы закрываем в шестнадцать.

– Прекрасно. Постараюсь приехать к этому часу,

– Пожалуйста, жду вас.– Тон, каким были сказаны эти слова, совершенно не соответствовал их прямому смыслу.

Случилось, однако, так, что на майора свалились всякие непредусмотренные дела, и он смог вырваться только в половине четвертого. Как нарочно, под рукой не оказалось пи одной служебной машины, а о таксп в этот час нечего было и мечтать. Калиновичу с трудом удалось втиспутьгя в переполненный автобус. На Хелминской он оказался в начале пятого. Майор подходил к дому номер семнадцать, когда от него отъехал «рено» Барбары Ярецкой. Калинович выскочил на мостовую, взмахом руки пытаясь остановить автомобиль. Дама за рулем узнала его, затормозила и приоткрыла дверцу.

– Опаздываете, майор,– заметила Ярецкая, когда Калинович сел рядом с ней.

– Извините. Не моя вина, дела не позволили уйти раньше, а потом и транспорт подвел. У сотрудников милиции нет таких шикарных машин, как у некоторых представителей нашего ремесленного производства. Нам, говорят, достаточно и месячного проездного билета.

– Быть сотрудником милиции никого не обязывают,– ответствовала прекрасная дама,– а вот представителей ремесленного производства, как постоянно пишет наша пресса, у нас не хватает.

– Сотрудников милиции – тоже.

– Едем в ваше управление?

– Боже сохрани! Я там насиделся с раннего утра. Вы уже обедали?

– Я всегда ем в мастерской. Вместе со всеми. И ресторанов не люблю. Так приучил меня Влодек. Надеюсь, вы уже нашли убийц?

– Вынужден огорчить вас – мы не напали даже на их след.

– Вы затем и приехали, чтобы сообщить эту «приятную» новость?

– Нет. Хочу поговорить с вами о некоторых вещах, что, возможно, будет иметь большое значение для следствия. Поговорить полуофициально. Без протоколов, предупреждений об ответственности за ложные показания и других формальностей. Хотел пригласить вас пообедать, но поскольку это отпадает, то, может быть, зайдем куда-нибудь выпить чашечку кофе? И еще: поскольку наш разговор не официальный, вы имеете право отказаться от него, тогда останавливайте машину и я покину вас.

– Вы, майор, сегодня очень любезны, миролюбивы и сердечны. Не то что во время нашей последней встречи у вас в управлении, когда вы допрашивали меня. Вы тогда явно подозревали меня в убийстве мужа. Я уже стала думать, выпустят ли меня из здания милиции.

– Последний раз мы виделись у адвоката Рушинского,– уточнил Калинович.– Что же касается того допроса, то не следует обижаться. Когда ведется следствие, все в известной мере подозрительны. Не нужно, однако, забывать, что главная цель следственной работы и заключается в том, чтобы снять подозрение с невиновных людей. В итоге такой работы подозреваемым остается лишь тот, с кого нельзя спять подозрение, то есть преступник.

Я обязан был проверить ваше алиби, узнать о вашей супружеской жизни, о материальных и прочих ваших делах. Не скрою, все сказанное вами было самым тщательным образом проверепо.

– Теперь вы меня уже не подозреваете? – с улыбкой спросила Барбара Ярецкая.

– Теперь уже нет.

– Весьма вам признательна. Чем объяснить эту милость?

– Тем только, что сейчас я знаю о деле и о вас значительно больше, чем тогда, на допросе.

– Любопытно, что же вы узнали обо мне?

– Вероятно, все. Однако мне хотелось бы поговорить о другом.

– Я решила не выпроваживать вас из машины,– сказала Ярецкая,-хотя бы потому, что это ничего не изменит. Просто я тогда получу официальный вызов и должна буду явиться в милицию. Предпочитаю уж «полуофициальный разговор».

– Есть тут поблизости какое-нибудь кафе?

– У меня другое предложение. У вас есть немного времени?

– Для вас – всегда.

– Я устала. У меня болит голова. Предлагаю поехать к Заливу. В Непоренче также можно выпить кофе. В будни, в эти часы там малолюдно.

– Отличная мысль.

Барбара Ярецкая доехала до перекрестка, развернулась и стремительно повела машину к Висле. Вот они уже мчались бульваром. Спидометр показывал, что она превысила дозволенную в черте города скорость.

Калинович молча наблюдал, как она вела машину. Лицо напряжено, глаза внимательно смотрят вдаль. Вела она уверенно, но рискованно. Из двух вариантов: сбросить газ или прибавить – она выбирала второй.

– Вы любите быструю езду?

– Обожаю. Притом па предельной скорости. Это, наверное, у нас фамильное. Мой племянник Зигмунт – такой же заядлый автомобилист. Ради собственной машины этот парень готов душу дьяволу продать.

– Дьявол уже давно перестал заключать такие невыгодные для себя сделки. Однако, прошу вас, сбавьте скорость, иначе даже присутствие в машине офицера милиции не спасет вас от штрафа. Мы еще не проехали и четырех километров, а вы уже, кажется, нарушили все правила дорожного движения.

– О нет! Извините. Никогда не требую, чтобы мне уступали дорогу.– Ярецкая снизила скорость до шестидесяти. Они миновали бульвары вдоль Вислы и через мост у Цитадели попали на Прагу

[2]

[Закрыть], проехали Сталинградскую и, выехав на шоссе, повернули к Заливу. И здесь прекрасная дама дала волю своей страсти. Зеленый «рено» стремительно набирал скорость. Стрелка спидометра опасно приблизилась к ста тридцати, а затем продвинулась дальше. Как хорошо, что дорога была почти пуста!

– Опасаюсь, что вы таким образом много не наездите.

– Почему?

– Просто потому, что при такой езде машина долго не протянет. А после повышения пошлины до ста пятидесяти злотых другой такой машины вам не купить.

– Еще несколько лет продержится. Машина проехала не больше пятнадцати тысяч. Я ее купила в ноябре, как раз перед повышением пошлины. На худой конец буду ездить на польском «фиате». Безусловно, не с такой скоростью, ибо оп развалится в течение двух недель.

Майор не стал спорить по такому животрепещущему вопросу, как достоинства и недостатки продукции отечественного автомобилестроения.

Ярецкая остановила машину на стоянке.

– Давайте пройдемся немного, а потом где-нибудь выпьем кофе,– предложила она.

– С большим удовольствием.

Онп шли молча. Белые и красные паруса выписывали замысловатые фигуры на подернутом легкой рябью озере.

– Для яхтсменов сегодня отличная погода. Тепло, и вместе с тем хороший ветерок.

– Я не поклонница этого вида спорта. В нем нет обожаемой мной стремительности. Я предпочла бы глиссер.

– Как вы справляетесь со всеми делами? – Майор старался, чтобы его вопрос прозвучал как можно более участливо и дружески.

– Я теперь одна и должна с этим смириться. Очень помог мне Зигмунт. До смерти Влодека я ему не слишком доверяла. Трудиться он не любит. Ничего не окончил. В голове одни автомобили. Торговал кое-чем, иногда посредничал при продаже и покупке машин и запасных частей к ним. Когда же нужда в деньгах особенно припирала его, работал у нас. Охотнее всего развозил по стране товар на нашей «варшаве». Это, кажется, единственная

работа, которую он считал более или менее для себя подходящей. Несмотря па все это, Влодек пеизмепно благоволил к нему, испытывал какую-то непонятную слабость. Ему нравились в племяннике веселый нрав, беспечность и, казалось, даже сами его недостатки. Не раз муж тайком от меня снабжал пария деньгами.

– Много таких молодых люден. Мы, работники милиции, наверное, лучше других знакомы с этой категорией молодежи.

– После смерти Влодека Зигмунт изменился до неузнаваемости. Право, не знаю, что бы я без него делала в те страшные дни. Он занимался похоронами и всеми формальностями, связанными с ними. Меня опекал, как самая нежная мать. И сейчас продолжает помогать.

– В мастерской?

– Нет, с мастерской уже несколько лет я сама управляюсь. Влодек ведал снабжением и сбытом нашей продукции. Теперь этим частично занимается племянник. Конечно, под моим руководством. Он еще не имеет необходимого опыта и знаний, однако быстро осваивается. Кроме того, по собственному желанию присматривает за моими «рено» и «варшавой». То, что мой автомобиль, как вы могли только что убедиться, в хорошем состоянии,– это заслуга Зигмунта. Он его моет, холит, проверяет каждый винтик.

– Ну и за это ездит на нем,– рассмеялся майор.– К тому же может похвалиться перед своими девушками такой красивой машиной.

– А вот с этим дело хуже: тетка тоже любит ездить, хотя и не для того, чтобы завлекать молодых людей. Я вообще не разрешаю ему пользоваться моей машиной. Даже когда она свободна. В этом отношении я страшная эгоистка. Поэтому бедняга вынужден довольствоваться «варшавой», и более того – ездить в основном по делам фирмы.

– С мастерской нет осложнений?

– Я опасалась, что она будет опечатана до окончания всей процедуры по вступлению в права наследования. Однако адвокат Ресевич сумел сделать так, что я занимаюсь делами мастерской на правах управляющей. После соглашения с Ковальским эта проблема утратила остроту, ибо я теперь единственная наследница. Ведь у Влодека нет родственников, даже дальних. Был он, как говорится, «последним в роду».

– С Ковальским все улажено?

– Да. Сегодня утром в нотариальной конторе были подписаны все необходимые документы. Адвокат Ресевич сразу же отнес их в суд. Обе стороны хотят скорее покончить со всем этим делом.

– А я все думаю,– заметил майор,– как этот Ковальский оказался в завещании.

– Не знаю. Это вообще неприятная для меня тема разговора.– Барбара Ярецкая даже поежилась.

– Вам холодно. Пойдемте посидим в кафе. Ярецкая молча повернулась, и они пошли в кафе.

– Разговор со следователем,– сказал майор, когда официантка обслужила их,– как правило, удовольствия не доставляет. И все же, как это ни печально, я должен вернуться к той же теме.

– Я понимаю. Трудно, но ничего не поделаешь. Спрашивайте.

– У вашего мужа перед смертью не обнаруживалось какой-либо нервозности или подавленности?

– Все пытаются объяснить странность завещания тем, что Влодек сошел с ума. Хотя завещание, и прежде всего содержащееся в нем замечание по моему адресу, глубоко обидело меня, я категорически отвергаю такое предположение. Мой муж был прекрасным человеком. До последней минуты он был абсолютно здоров как физически, так и умственно.

– Каким же образом этот Ковальский…

– Не знаю. И думать об этом отказываюсь. Я просто ничего не понимаю.

– Прочитайте, пожалуйста, это письмо.– Майор передал женщине письмо, полученное от адвоката Рушинского, которое тот «купил» у Ковальского.

– Кто это написал? – спросила Ярецкая, прочитав письмо.

– Не знаем. Как вы сами могли убедиться, какому-то «другу» Ковальского очень хотелось, чтобы он вступил в права наследования. Еще более удивительно, что «друг»

прекрасно знал содержание завещания вашего мужа. Обратите внимание, какого числа было отправлено письмо. Его послали в тот день, когда Влодзимеж Ярецкий был найден мертвым. Спрашивается, откуда таинственный автор письма мог знать об этом? Ведь милиции пришлось потрудиться, прежде чем ей удалось установить личность погибшего.

– Вы даже не разрешили мне увидеть мужа после смерти. Никогда не прощу вам этого.

– Пани Барбара, это я отдал такое распоряжение. Уверяю вас, что сделал это, только щадя ваши чувства. Вид человека, который упал с высоты двадцати метров головой вниз на асфальт, страшен. Я хотел избавить вас от этого.

– Но как его опознали?

– По одежде. В карманчике брюк у пояса с левой стороны сохранилась записочка. Ее написал портной, который шил вашему мужу. В ней были указаны фамилия и адрес заказчика. Портной узнал свою работу и подтвердил, что шил этот костюм по заказу Ярецкого. Работники вашей мастерской таким же образом опознали своего хозяина.

– Когда вечером в Закопане мне сообщили о смерти мужа, я совсем обезумела. Не помню, как доехала до Варшавы. Знаю только, что дорога заняла у меня менее пяти часов. Умоляю, сделайте все, чтобы найти убийц.

– Вы все еще убеждены, что это убийство?

– А что же еще?

– Милиция не так уж уверена в этом.

– Вы шутите?!

– Как вы могли подумать такое? Я говорю серьезно. А несчастный случай? Его также нельзя исключать. Нашему следствию до сих пор не удалось обнаружить ничего, что указывало бы на преступление.

Майор, не имея права сказать о самоубийстве Ярецкого, пытался убедить Барбару Ярецкую в том, что ее муж погиб не от руки преступника. Ведь через несколько дней прокурор известит ее о прекращении следствия, и майор счел нужным подготовить ее к этому. Хотя бы для того, чтобы она ке обращалась во все инстанции с жалобами на решение прокурора и не составила ложного представления о работе милиции и прокуратуры.

– Надеюсь, вы не будете утверждать, что Влодек сам бросился с моста? Он не мог покончить с собой.

– В таком случае, как этот, ничего нельзя исключать,– осторожно заметил майор Калинович.

– Вздор! Муж был человеком жизнелюбивым, веселым и по-своему религиозным. О самоубийцах говорил с осуждением, как о людях, капитулировавших перед жизненными невзгодами.

– Я не утверждаю, что это самоубийство, но не могу исключить и несчастного случая. Влодзимеж Ярецкий в тот роковой день, выражаясь мягко, выпил лишнего. Могло быть и так: шел по мосту, почувствовал себя плохо, слишком далеко высунулся за ограждение и потерял равновесие. Такое не раз случалось.

– Нет! Никогда не поверю в это. Что мог делать Влодек на мосту Поыятовского?

– Он был пьяный. Это ведь несомненный факт. Концентрация алкоголя в крови, как установили эксперты, была очень высокой. Человек, выпивший такую дозу, должен быть на грани отключения сознания. Мог просто не понимать, где находится, в каком направлении идет. Вы сами в своих показаниях утверждали, что у мужа не было врагов. Мы не видим никаких мотивов, чтобы допустить преступление. Ведь пичего не пропало. Вы знаете, что

документы покойного мы нашли в конторке мастерской. При таких ебстоятельствах эту смерть следует рассматривать скорее как несчастный случай, а не преступление.

– Повод для убийства есть. Я даже знаю, кто преступник.

– Кто же?

– «Друг», а Станислав Ковальский – соучастник.

– Рассматривал я дело и под этим углом. Ковальский отпадает. Это мелкий жулик, который не пойдет на «мокрое дело». И не потому, что убийство несовместимо с его

«моральным кодексом», а просто из-за трусости. И еще. Если бы Ковальский был сообщником «друга», то последний, несомненно, не послал бы такого письма в Воломин. И уж наверняка сам Ковальский не стал бы хвастаться этим письмом и не отдал бы его адвокату Рушинскому.

– Вы убедили меня. Ковальского я исключаю. Однако остается еще «друг». Вы ведь сказали, что он знал о смерти мужа уже в тот день, когда милиция обнаружила тело Влодека. Из письма явствует, что он был осведомлен и о содержании завещания.

– Рассуждения ваши правильны. Но только до известной степени. Не буду говорить о том, что не вижу выгоды для «друга» от того, что Ковальский сделался бы владельцем мастерской. Разве только одно: «друг» намеревался шантажировать этого наследника, угрожая раскрыть его тайну. Но все это кажется очень надуманным, и я отбрасываю эту гипотезу. Я готов поверить, что смерть вашего мужа – результат преступления и что «друг» – убийца. Однако это опять-таки не объясняет того факта, почему Влодзимеж Ярецкий включил в завещание столь бессмысленную клаузулу. Именно об эти несколько фраз все и

разбивается. Никакие самые логичные наши рассуждения не объясняют этого факта. И все же в этом завещании, в содержании его, должна скрываться какая-то логика. Только какая?

– Не знаю. Ничего не знаю. Не мучьте вы меня. Умоляю вас! – Казалось, Барбара Ярецкая вот-вот расплачется.

– Прошу вас извинить меня, но я должен задать вам еще несколько вопросов.

– Слушаю.– В голосе женщины звучала полная покорность судьбе.

– На допросе я спрашивал вас и о работниках вашей мастерской. Тогда вы сказали, что ручаетесь за них. Сможете ли вы подтвердить это и теперь, когда прочитали письмо «друга»? Примите во внимание, что только портной и ваши работники первыми узнали о несчастье с вашим мужем. Не скрывается ли этот таинственный «друг» на вашем предприятии?

– Нет, думаю, что нет. Все они работают со дня открытия мастерской, и всех их с Влодеком связывали сердечные отношения. Один из них – его товарищ по армии. Женщина, которая у нас работает,– вдова связного, погибшего в Варшавском восстании. Третий – тоже очень давний знакомый мужа. Все они довольно неплохо зарабатывают у нас. Во всяком случае, нигде в другом месте они столько бы не получали. Мужа они любили и уважали. Ко мне вначале относились с недоверием, но позднее и я заслужила их симпатию. Кроме того, у нас работают ученики. Молодые ребята. Вряд ли их можно заподозрить в столь изощренном преступлении. К тому же мы их приняли не так давно.

– Бывает и так: работаешь с человеком вместе много лет и думаешь, что знаешь его. А на поверку оказывается совсем другое.

– Для каждого из этих людей закрытие мастерской либо даже переход ее в другие руки был бы тяжким ударом. Тем более переход в руки такого типа, как Ковальский, который открыто заявил адвокату Рушинскому о своем намерении все продать. Когда нашим работникам стало известно завещание Влодека, они были страшно огорчены. Еще раз повторяю, я полностью ручаюсь за них.

– Второй мой вопрос может показаться вам несколько странным. Почему в мастерской вы пользуетесь такой старой пишущей машинкой?

Барбара Ярецкая улыбнулась.

– Сколько я воевала с Влодеком из-за этой машинки! Никак не могла заставить его расстаться с этой рухлядью. Муж был очень привязан к своей «старушке». Привез ее откуда-то с Запада. Шутил не раз, что этот «реинметалл» – его единственный военный трофей. На ее ремонт Влодек потратил столько, сколько бы с лихвой хватило на покупку новой. В конце концов я сдалась, тем более что мы редко ею пользуемся. Счета выписывались от руки под копирку, а на машинке печатались лишь кое-какие письма, заявки.

– Вы хорошо печатаете?

– Вы же, майор, хвастались, что знаете все мое прошлое. Значит, вам должно быть известно и то, что до замужества я одно время раоотала машинисткой, когда жила на Побережье.

– Извините. Я совсем забыл об этом. А муж умел печатать?

– Даже неплохо. Но только двумя пальцами.

– А дома у вас «консул»? Я слышал, что это плохая модель, на ней нельзя быстро печатать. Вы тоже так считаете? Хочу купить машинку для себя, один мой знакомый предлагает как раз «консул». Что вы думаете об этой марке?

Барбара Ярецкая с удивлением смотрела на своего собеседника.

– Ничего не могу сказать. У нас нет второй машинки. Ни в мастерской, ни дома. Откуда вы взяли, что у нас есть эта машинка? Я на «консуле» никогда в жизни не печатала.

– Видимо, я что-то перепутал,– пытался оправдаться майор.– Вы, кажется, в своих показаниях упоминали о какой-то машинке, которая находится у вас дома.

– Ничего такого я не говорила. Вы снова меня в чем-то подозреваете? Может, вы думаете, что «друг» – это я?

– Могу поклясться, что нет. Еще раз прошу простить меня за столь мучительный для вас разговор.– Сказав это, Лешек Калинович поцеловал ей руку.

– Уже поздно. Моя гостья, наверное, беспокоится обо мне,– сказала Ярецкая.

– Гостья?

– После смерти Влодека не могу оставаться в квартире одна. Все мне напоминает о муже, о нашей жизни… Вначале я поселила у себя Зигмунта. Но однажды, поднимаясь по лестнице, услышала, как одна соседка говорит: «Еще земля на могиле мужа не высохла, а она привела молодого парня». После этого я попросила дочку одной нашей клиентки пожить у меня некоторое время. Очень милая и спокойная девушка. Давайте, майор, возвращаться. Пора уже.

– Только прошу вас так быстро не ехать,– предостерег майор.

ЧЕРЕЗ ПРОСВЕТ В ЗАНАВЕСКАХ

Это был старый кирпичный дом, с толстыми добротными стенами. Его, как и тысячи других варшавских домов, не пощадило пламя пожара во время Варшавского восстания. Дом сгорел от зажигательных бомб. Однако стены устояли и дождались своего часа. Десять лет спустя дом отстроили. Тогда же был снесен один из флигелей, двор расширен и отгорожен от соседнего домовладения высоким забором. У забора был поставлен большой мусорный ящик. Ныне, когда появились металлические контейнеры, им уже не пользовались и повесили на нем замок;

Время близилось к полуночи. Лунный серп едва рассеивал тьму. И все же в его слабом свете зоркий наблюдатель, найдись такой во дворе, заметил бы чью-то голову, торчавшую из-за забора.

Человек настороженно всматривался и вслушивался, желая убедиться, все ли уже спят в этом, доме. Решив, видимо, что обстановка соответствует его планам, он ловко влез на забор, а затем бесшумно спрыгнул на мусорный ящик. Спуститься с него на землю уже не составляло труда.

Ночной визитер хорошо знал этот дом и двор. Он уже побывал тут и все тщательно разведал. Знал, что постоянного дворника здесь не держат, что на почь калитку запирают и у всех жильцов есть ключи. Известно ему было также, что у жилички с третьего этажа сегодня была большая стирка. Поэтому он решил наведаться на чердак и посмотреть, как выглядит это белье, есть ли расчет связывать его в узел, а потом тащить тяжелую ношу той же дорогой с «препятствиями». Вор знал, что чердак запирается на висячий замок – огромный и кажущийся очень надежным. Знал он также, что замки эти – изделия скорее топорных дел мастеров, нежели слесарного искусства,– можно без труда открыть согнутым куском железного прута. Именно такой «инструмент» лежал у него в кармане.

Оказавшись во дворе, охотник за чужим бельем заметил, что не все еще спят. Во флигеле в окне первого этажа горел свет. Вор подкрался к окну и заглянул внутрь.

В узенький просвет между неплотно задернутыми занавесками видна была часть комнаты, стол и сидевший за ним; мужчина. Перед мужчиной стояла пустая тарелка и стопка. В комнате находился еще один мужчина. Вор слышал голос и шаги этого человека, но его самого не видел. Форточка в верхней части окна была открыта, из комнаты доносились возбужденные голоса.

– Я же тебе сказал, что сейчас у меня нет. Придется подождать.

– Я и так слишком долго жду.

– Дело осложнилось. Ты же сам знаешь.

– Это меня не касается. Был уговор – я делаю свое и получаю…

– Получил уже!

– Что я получил?! Ты мне крохи сунул, а сам загребешь все! Думаешь, фраера нашел?! Доплати!

– Доплачу. Я ведь не отказываюсь. Но надо же иметь из чего. Из пустого не нальешь. Буду иметь я, получишь и ты.

– Если у тебя нет, то возьми из дела.

– Послушай, голова уже лысеет, а рассуждаешь, как ребенок. Как я могу взять из дела? Что оно, уже мое? Подожди еще. Немного осталось.

– Твои комбинации – твоя забота. Я свое сделал, и ты заплати мне. Ну а если нет, сам знаешь, найдутся такие, которые хорошо заплатят… и тебе, и мне. Надо думать, попимаешь, о чем я говорю…

– Угрожаешь? Не дури!

– Я не угрожаю.– Сидящий за столом несколько сбавил тон.

– Зачем нам ссориться? – Расхаживающий по комнате, видимо, хотел прекратить перебранку.– Наберись терпения. Деньги будут. Я сейчас только этим и занят.

– Когда?

– Точно сказать не могу. Это зависит от многого. Мне и самому не терпится. Думаю, это тебе доказывать не нужно. Может, через месяц, может, через два.

– Дела-то неважные. Мне деньги сейчас нужны. Дозарезу нужны. Ждать у моря погоды?! Ждать, когда ваша графская милость соизволит объедки со стола бросить? Нет уж! Когда затевают такое дело, надо быть готовым платить и иметь наличные.

– Дело для того и затевалось, чтобы иметь деньги. И я буду их иметь. Тебе это известно.

– Все это треп один. Хватит уже. Выкладывай!

– Сейчас?

– Да, сейчас. Десять тысяч, как говорил. Мне они нужны сегодня.

– Да пойми же ты, нет у меня денег. Постараюсь отдать через неделю.

– Сегодня.

– Ну и упрямый ты!..

– Не был бы таким – не взял бы ты меня на такое дело.

– Слушай. Есть у меня с собой четыре тысячи. Не мои. Из кассы фирмы. Ладно, дам тебе их, а через неделю – остальные. Больше у меня нет. Правду говорю.

– Говорил, что нет ни гроша, а тут вдруг четыре тысячи нашлись! – торжествовал человек у стола.

– Повторяю тебе, не мои деньги. Завтра утром я должен на них купить товар для фирмы.

– А мне-то что за дело? Ладно, давай четыре. Но попробуй только через неделю не отдать остальные!

– Опять ты за свое?

– Ну, ты меня ведь знаешь. Еще никому не удавалось сделать из меня фраера, а я многим хвосты укоротил.

– Получишь ты свои шесть тысяч. А сейчас бери четыре.

Вор увидел, как рука второго протянула пачку банкнотов.

– Пересчитай, а то скажешь потом, что тебя надули.

– А ты думал, пе пересчитаю? Я ведь тебя хорошо знаю!

Сидевший у стола отодвинул тарелку и принялся считать деньги. В комнате стало тихо.

Вдруг человек за окном снова увидел руку, которая только что протягивала деньги. Теперь в ней был тяжелый молоток. Взмах – и молоток обрушился на склоненную голову считавшего… Человек у стола не издал ни звука. Голова его опустилась на стол. И тут вор услышал тихий смех.

– Упрямый, упрямый, вот и уломал тебя. Не будешь больше, сволочь, из меня жилы тянуть! Получил наконец то, что давно тебе причиталось.

Рука сгребла со стола банкноты.

Вор в ужасе отпрянул в самый темный угол двора. Ему хотелось бежать со всех ног, без оглядки, бежать куда глаза глядят, но страх парализовал его. Воришка не мог решиться даже перелезть через забор. Он только опустился на корточки и так замер.

Прошло не менее получаса, а может, так лишь показалось забившемуся в темный угол вору. Но когда он» собравшись с духом, решился наконец вскочить на мусорный ящик и махнуть через забор, дверь флигеля тихо скрипнула. Кто-то вышел во двор. Его лица вор не видел, но он догадывался, кто этот худощавый высокий человек. Вышедший остановился посреди двора и внимательно осмотрелся. Не обнаружив ничего опасного, он направился к калитке. Звякнул ключ, и в темной внутренности двора обозначился ясный прямоугольник – убийца открыл калитку и вышел на улицу. Вскоре он вернулся во двор и вошел во флигель.

Воришка затаил дыхание. Он понял, что будет дальше. Прошло немного времени, и дверь снова открылась. Из нее вышел тот же человек. Теперь он шел, согнувшись под тяжелой ношей. В оцепенении смотрел вор на страшный горб за спиной этого человека.

В калитке убийца остановился. Видимо, хотел убедиться, нет ли какой опасности. Затем двинулся и исчез в глубине улицы. Калитка осталась открытой. Укрывшийся в темноте двора ждал конца этого жуткого зрелища. Убийца скоро вернулся и запер калитку на ключ. Минуту спустя послышался шум мотора отъезжающего автомобиля. Потом все стихло. Дом спал глубоким сном. У любителя чужого белья пропало всякое желание лезть на чердак. Он бесшумно шмыгнул к мусорному ящику. Еще секунда, и в свете месяца над забором возникла голова, плечи, затем корпус, послышался звук прыжка, и снова воцарилась тишина.

Если бы вор вышел за ворота, он увидел бы удалявшуюся в направлении центра машину.

Движения водителя были уверенными. Он был спокоен, хотя напряженно следил, не вынырнет ли откуда-нибудь милицейская машина или машина автоинспекции. Впрочем, как известно, по ночам они гораздо реже патрулируют улицы Варшавы.

На площади Люблинской Унии водитель облегченно вздохнул. Главная опасность миновала. На центральных улицах, несмотря на поздний час, было еще оживленное движение. Здесь была меньшая вероятность, что случайно задержат. Проехав спокойно Маршалковскую, он свернул в Иерозолимские Аллеи, обогнул площадь и выехал на Новый Свят. Еще два поворота: первый – на Фоксаль, потом – на Коперника и затем вниз по Тамке.

У статуи Сирены на берегу Вислы, видной издалека, машина остановилась. Водитель внимательно осмотрелся по сторонам. Ни души. Повернул к крутому спуску и затормозил только у самого берега. Выключил все огни и долго сидел неподвижно, вслушиваясь и всматриваясь в темноту.

Тишина и покой царили вокруг. В какой-то момент тишину нарушила змейка ярко освещенных вагонов, промелькнувшая по мосту кольцевой железной дороги. Прошел электропоезд в Миньск-Мазовецкий или Отвоцк.

Убийца вышел из машины. Это был не только осторожный, но и очень уверенный в себе человек. Взгляд налево, направо, потом сильный рывок, и вот уже тяжелый куль вытащен из машины. Несколько шагов вниз, к самой воде, тихий всплеск. И вновь ничто не возмущало тишины июньской ночи.

С погашенными огнями м.ашина выехала на бульвар, и только здесь водитель включил фары. Набирая скорость, машина удалялась от Сирены. Поворот на Обожную и снова на Новый Свят. Водитель не вернулся к тому дому, где еще недавно стояла его машина. Он остановился у другого дома. И здесь никто не услышал тихо отворяемых ворот. Незадачливый охотник до чужого белья оказался единственным свидетелем преступления. Никто, кроме него, ничего не видел и не слышал.

В то утро три милицейские машины выехали на Костюшковскую набережную и остановились возле Сирены. Милиционерам немало пришлось потрудиться.

На заре два заядлых рыболова – Ежи Храбицкий и Тадеуш Янукович – собрались на рыбалку. Известное дело, на рассвете самый лучший клев. Расположились удобно на берегу, разложили удочки, насадили наживку и уже совсем было намеревались забросить леску, как вдруг Тадеуш крикнул:

– Посмотри, Ежи, какой-то куль на дне.

– Мешок. Здоровый. Интересно, что в нем? Вода теплая – разденусь и вытяну. Там не глубоко, полтора метра, не больше.

Рыбак начал стягивать свитер.

– Брось ты это,– остановил его приятель.– Черт его знает, что в этом куле и кто его бросил в реку. Иди-ка лучше к автомату да позвони в милицию. Это, скорее, по их части.

– Очень им надо бежать к Висле в такую рань. Подумают еще, что их разыгрывают.

– Сходи тогда на электростанцию. Оттуда позвонишь. Предъявишь сторожу документы, тогда поверят, что нелипа.

Милиция не оставила без внимания сообщение. Не прошло и четверти часа, как у Сирены остановилась первая милицейская машина. Тадеуш Янукович ожидал ее.

– Это вы, гражданин, звонили? – спросил сержант, выходя из машины.

– Нет, не я. Звонил Ежи Храбицкий. Вон он стоит на берегу.

– А где этот клад?

– В воде виден большой куль,– объяснил рыболов.– Почти у самого берега. На глубине двух метров. А может, и того меньше.