355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Эжен Мари Жозеф Сю » Парижские тайны. Знаменитый авантюрный роман в одном томе » Текст книги (страница 28)
Парижские тайны. Знаменитый авантюрный роман в одном томе
  • Текст добавлен: 20 сентября 2016, 16:42

Текст книги "Парижские тайны. Знаменитый авантюрный роман в одном томе"


Автор книги: Эжен Мари Жозеф Сю



сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 112 страниц) [доступный отрывок для чтения: 40 страниц]

Тысячи птиц поют и щебечут, выводя фантастические трели, а если они умолкают, то лишь для того, чтобы слышнее были ангельские детские голоса неземной чистоты: они поют странные гимны, и слова их непонятны Грамотею, но эти слова такие окрыленные, что взлетают прямо к небесам и Грамотей невольно вздрагивает.

Чувство душевного покоя, расслабленности и бесконечного благодушия постепенно овладевает им.

Волшебство, чарующее сердце и разум, неизъяснимая душевная чистота, не сравнимые ни с каким физическим наслаждением, опьяняют его.

Грамотей чувствует, как тихонько и плавно парит над землей в эфирной сияющей сфере, поднимаясь все выше и выше на неизмеримую высоту над юдолью людской.

Но после недолгих мгновений невыразимого счастья он вновь погружается в черную бездну своих прежних мыслей.

Он все еще видит чудесный сон, но теперь он всего лишь слепой, беспомощный бандит, который богохульствует и проклинает весь мир в припадках бессильной злобы.

Вдруг слышится голос, торжественный и звонкий.

Это голос Родольфа.

Грамотей содрогается от ужаса: он смутно понимает, что все это ему снится, однако Родольф внушает ему такой непреодолимый страх, что он напрягает все силы, чтобы избавиться от этого нового видения.

Голос звучит, и он его слышит.

В голосе Родольфа нет гнева, он исполнен печали и сострадания.

«Несчастный злодей, – говорит он Грамотею, – час раскаяния для тебя еще не пробил. Один бог знает, когда он придет. Ты еще не претерпел всех мук за свои преступления. Ты страдал, но ты их не искупил, а потому судьба продолжает вершить высшее правосудие. Твои сообщники стали твоими палачами: старая женщина и ребенок командуют тобой и терзают тебя...

Подвергнув тебя наказанию столь же ужасному, как твои преступления, я сказал, вспомни мои слова: «Ты преступник, возгордившийся своей силой... Я отниму ее у тебя. Самые свирепые и могучие дрожали перед тобой... отныне ты будешь трепетать перед самыми слабыми!»

Ты покинул скромное убежище, где мог бы жить, раскаиваясь и искупая свои грехи...

Ты испугался безмолвия и одиночества.

Недавно тебя соблазнила на миг мирная жизнь крестьян на этой ферме, но поздно, уже слишком поздно!

Почти беззащитный и беспомощный, ты вновь с головой окунулся в мутную среду мерзавцев и убийц, потому что боялся оставаться среди честных людей, у которых тебя поселили.

Ты хотел опьяниться новыми злодеяниями. Ты бросил дерзкий и наглый вызов тому, кто решил помешать тебе творить зло и приносить горе ближним, но твой преступный побег был напрасен. Несмотря на всю свою смелость, коварство, изворотливость и силу, ты скован по рукам и ногам. Жажда злодеяний пожирает тебя, но ты не можешь ее удовлетворить. Только что в припадке ужасного и кровавого безумия ты хотел убить свою жену: ведь она совсем рядом, под одной с тобой крышей, она спит, и она беззащитна. А у тебя твой нож, ее спальня в двух шагах, ничто тебе не может помешать, ничто не спасет ее от твоей дикой злобы, ничто... кроме твоего бессилия!

Ты видел сейчас сон и продолжаешь его видеть, который мог бы многому тебя научить, мог бы тебя спасти. Таинственные образы этого сновидения имеют глубокий смысл.

Озеро крови, в котором появлялись твои жертвы, – это пролитая тобою кровь. Огненная лава, сменившая кровь, – это жгучие угрызения совести, которые должны были тебя испепелить, чтобы господь когда-нибудь сжалился над твоими мучениями, призвал тебя к себе и дал вкусить неизъяснимую сладость всепрощения. Но этому не суждено свершиться! Нет, нет! Эти предостережения не пойдут тебе впрок: вместо того чтобы раскаяться, ты будешь каждый день с горечью и проклятиями вспоминать о тех преступных временах, когда ты творил свои злодеяния... Увы, эта постоянная борьба между твоими кровавыми страстями и невозможностью их удовлетворить, между старой привычкой всех безжалостно подавлять своей силой и теперешней необходимостью подчиняться слабым и жестоким существам, окончится для тебя так страшно, так ужасно!.. О несчастный злодей!»

Голос Родольфа прервался.

На мгновение он умолк, словно волнение и страх мешали ему говорить.

Грамотей почувствовал, как волосы встают дыбом у него на голове.

Какова же была его участь, если над ним сжалился даже сам палач?

«Участь твоя столь ужасающа, – продолжал Родольф, – что даже если бы господь всемогущий в неотвратимом гневе своем захотел выместить на тебе одном все преступления всех злодеев на свете, он не смог бы придумать более страшной кары. Горе, горе тебе! Судьбе угодно, чтобы ты узнал, какое ужасное наказание ожидает тебя, и чтобы ты даже не старался его избежать.

Да откроется тебе будущее!»

Грамотею показалось, что он снова прозрел.

Он открыл глаза и увидел...

Но то, что он увидел, поразило его таким невыносимым страхом, что он дико закричал и проснулся, содрогаясь от этого ужасного сновидения.

Глава IX
ПИСЬМО

Часы на ферме Букеваль пробили девять, когда г-жа Жорж тихонько вошла в комнату Лилии-Марии.

У девушки был такой легкий сон, что она проснулась почти в то же мгновение. Яркие лучи зимнего солнца проникали сквозь ставни и занавески из легкого полотна, подбитого розовой бумазеей, и наполняли комнату Певуньи розоватым светом, сообщая ее бледному и нежному лицу легкий румянец, которого ей так не хватало.

– Доброе утро, дитя мое, – сказала г-жа Жорж, усаживаясь на край постели и целуя девушку в лоб. – Как ты себя чувствуешь?

– Лучше, сударыня, спасибо.

– Тебя никто не разбудил сегодня рано утром?

– Нет, сударыня.

– Тем лучше. Этот несчастный слепой и его сын, которых вчера оставили здесь ночевать, захотели уйти с фермы еще до рассвета; я боялась, что хлопанье дверей тебя разбудит.

– Бедные люди! Почему они ушли так рано?

– Не знаю. Вчера вечером, когда тебе стало получше, я спустилась на кухню, чтобы взглянуть на них, но они так устали, что попросили разрешения пораньше лечь спать. Дядюшка Шатлэн сказал, что у слепого, похоже, не все в порядке с головой, и еще наших людей поразило, с какой любовью его маленький сын заботится о своем несчастном отце. Но скажи, Мария, тебя не познабливает? Я не хочу, чтобы ты простудилась, так сегодня не выходи из комнат.

– Простите меня, сударыня, но сегодня в пять пополудни я должна быть в доме священника: он будет меня ждать, я обещала.

– И напрасно: я уверена, ты провела беспокойную ночь. У тебя усталые глаза, ты не выспалась.

– Да, это правда... Мне опять снились страшные сны. Я снова увидела ту женщину, которая терзала меня, когда я была еще маленькой: я проснулась как от толчка, дрожа от страха. Мне стыдна, но я никак не могу избавиться от этой моей слабости.

– И меня твоя слабость огорчает, потому что она заставляет тебя страдать, бедняжка! – проговорила г-жа Жорж с нежным участием, видя, что глаза Певуньи наполняются слезами.

Мария бросилась на шею своей приемной матери и спрятала лицо у нее на груди.

– Господи, что с тобой, Мария? Ты меня пугаешь.

– Вы так добры ко мне, и теперь я стыжусь, что не доверила вам того, что доверила господину кюре. Завтра он вам сам все расскажет, а мне будет очень трудно еще раз повторять исповедь.

– Полно, полно, девочка, успокойся. Я уверена, что в твоей тайне, которую ты доверила нашему доброму кюре, больше достойного похвалы, чем осуждения. Не плачь так, милая, не огорчай меня!

– Простите, сударыня, я сама не знаю почему, но последние два дня у меня порою сердце разрывается... И слезы сами текут из глаз... У меня дурные предчувствия... Мне кажется, со мной случится какая-то беда.

– Мария, Мария! Я отругаю тебя, если ты будешь поддаваться воображаемым страхам. Неужели нам мало настоящих огорчений, которых и так хватает в жизни.

– Вы правы, сударыня. Я виновата и постараюсь преодолеть эту слабость... Если бы вы знали, как я упрекаю себя за то, что не могу всегда улыбаться, не могу быть веселой и счастливой, как любая другая на моем месте. Увы, моя печаль должна вам казаться признаком неблагодарности.

Госпожа Жорж принялась разубеждать Певунью, но в этот момент в дверь постучали и вошла Клодина.

– Что тебе, Клодина?

– Сударыня, Пьер приехал из Арнувиля в кабриолете госпожи Дюбрей; он привез для вас письмо, говорит, очень срочное.

Госпожа Жорж взяла письмо и прочитала вслух:

– «Дорогая госпожа Жорж, вы окажете мне огромную услугу и выведете из большого затруднения, если немедля приедете к нам на ферму; Пьер привезет вас и отвезет обратно сегодня же после обеда. Я поистине не знаю, что мне делать. Господин Дюбрей сейчас в Понтуазе, продает овечью шерсть, так что я могу обратиться только к вам и к Марии. Клара целует свою добрую сестричку и ждет ее с нетерпением. Постарайтесь приехать в одиннадцать часов к завтраку.

Ваша искренняя подруга госпожа Дюбрей».

– Что там могло случиться? – обратилась г-жа Жорж к Лилии-Марии. – К счастью, по тону письма госпожи Дюбрей можно судить, что ничего серьезного.

– Я поеду с вами? – спросила Певунья.

– Нет, это было бы неосторожно, сейчас слишком холодно. А впрочем, это тебя развлечет, – передумала г-жа Жорж. – Мы тебя укутаем хорошенько, и маленькая прогулка пойдет тебе только на пользу.

– Но простите, сударыня, – сказала Певунья, чуть подумав. – Ведь кюре ждет меня вечером в пять часов у себя.

– Да, ты права. Но мы вернемся раньше пяти часов вечера, обещаю тебе.

– О, благодарю вас! Я буду так рада повидать мадемуазель Клару!

– Ты опять! – сказала с упреком г-жа Жорж. – Мадемуазель Клара! Разве она называет тебя мадемуазель Марией, когда говорит о тебе?

– Нет, сударыня, – ответила Певунья, опуская глаза. – Это все потому, что я...

– Ты! Ты просто несчастный ребенок, который все время сам себя мучает. Ты уже забыла о том, что мне сейчас обещала. Одевайся-ка побыстрее да потеплее. Мы еще успеем доехать до Арнувиля к одиннадцати часам.

И, выходя вместе с Клодиной, г-жа Жорж добавила:

– Пусть Пьер подождет немножко, мы будем готовы через несколько минут.

Глава X.
РАЗОБЛАЧЕНИЕ

Полчаса спустя после этого разговора г-жа Жорж и Лилия-Мария уже ехали в одном из тех громоздких кабриолетов, которыми пользуются богатые фермеры в окрестностях Парижа. Вскоре эта повозка, запряженная сильной лошадью, которой управлял Пьер, покатилась по травянистой дороге, соединявшей Букеваль с Арнувилем.

Большие дома и многочисленные службы фермы госпожи Дюбрей свидетельствовали о богатстве этого великолепного имения, которое Сезарина де Нуармон принесла в приданое герцогу де Люсене.

Звучным щелканьем кнута Пьер предупредил г-жу Дюбрей о прибытии г-жи Жорж и Лилии-Марии. Гостьи вышли из кареты и были радостно встречены хозяйкой фермы и ее дочерью.

Госпоже Дюбрей было под пятьдесят; у нее была нежное и добродушное лицо; а черты ее Дочери, хорошенькой брюнетки с голубыми глазами и свежим румянцем на щеках, дышали невинностью и добротой.

Когда Клара бросилась Певунье на шею, та с изумлением заметила, что ее подруга была одета так же просто, как она, по-крестьянски, а не в платье богатой барышни.

– Как, и вы тоже, Клара, переоделись в сельчанку? – с удивлением проговорила г-жа Жорж, целуя юную девушку.

– Разве она не должна во всем подражать своей сестренке Марии? – возразила г-жа Дюбрей. – Она мне покоя не давала, пока не получила такой же суконный казакин и такую же бумазейную юбку, как у Марии... Но все это лишь капризы девчонок, бедная моя госпожа Жорж!.. – со вздохом добавила г-жа Дюбрей. – Пойдемте, я расскажу вам о моих неприятностях.

Войдя в салон вместе со своей матерью и г-жой Жорж, Клара тут же усадила Лилию-Марию на самое лучшее место у камина, окружила ее тысячью забот, взяла ее руки в свои, чтобы удостовериться, что они не озябли, еще раз поцеловала ее, называя своей жестокой маленькой сестрицей и тихонько выговаривая за то, что она так редко приезжает в гости.

Если мы вспомним о беседе несчастной Певуньи со священником, то поймем, почему она принимала эти нежные и невинные ласки со смешанным чувством унижения, боязни и радости.

– Но что у вас случилось, дорогая госпожа Дюбрей? – спросила г-жа Жорж. – И чем я могу вам помочь?

– Господи, случилось сразу столько! Я вам сейчас объясню. Полагаю, вы знаете, что эта ферма в действительности принадлежит госпоже герцогине де Люсене. Мы имеем дело непосредственно с нею, минуя герцогского управляющего.

– В самом деле? Я этого не знала.

– Сейчас вы поймете, почему я вам об этом рассказываю... Значит, так, мы платим аренду за ферму самой госпоже герцогине или госпоже Симон, ее первой камеристке. Госпожа герцогиня хотя и немножко легкомысленна, но так добра, так добра, что иметь с ней дело одно удовольствие. Мы с моим мужем готовы за нее в огонь и в воду. Господи, да ведь это понятно: мы ее знали еще маленькой девочкой, когда она приезжала сюда со своим отцом, покойным принцем де Нуармон... Так вот, последний раз она попросила выплатить ей аренду за полгода вперед... Сорок тысяч франков – это, как говорят, на дороге не валяется. Но у нас была эта сумма про запас, приданое нашей Клары, и на другой же день госпожа герцогиня получила свои деньги в звонких луидорах. Этим знатным дамам так необходима роскошь! Правда, госпожа герцогиня начала требовать арендную плату до срока лишь год назад. Раньше, похоже, – ей и так всегда хватало денег... Но теперь все переменилось!

– Дорогая госпожа Дюбрей, я пока не возьму в толк, чем я могу быть полезной?

– Подождите, послушайте! Я вам рассказываю все это, чтобы вы поняли: госпожа герцогиня нам полностью доверяет. Не говоря уже о том, что в двенадцать – тринадцать лет она вместе со своим отцом крестила нашу Клару, которую всегда так любила. Так вот, вчера я вдруг получила от госпожи герцогини вот это письмо:

«Дорогая госпожа Дюбрей, необходимо срочно привести в полный порядок маленький садовый павильон, чтобы он был готов к послезавтрашнему вечеру. Прикажите перенести туда всю необходимую мебель, ковры, занавески и прочее. Сделайте так, чтобы всего было вдоволь, а главное, чтобы он был вполне комфортабельным...»

Комфортабельным! Вы слышите, госпожа Жорж? И это слово еще подчеркнуто!

Госпожа Дюбрей посмотрела на подругу с задумчивым и смущенным видом, затем продолжала читать:

– «Прикажите топить в павильоне днем и ночью, чтобы не было сыро, ведь там уже давно никто не жил. Примите человека, который в нем поселится, как приняли бы меня. Письмо, которое он вам вручит, объяснит вам, что от вас требуется. Рассчитываю на ваше неизменное усердие. Надеюсь, что моя просьба и на этот раз вас не стеснит: я знаю вашу доброту и преданность. Прощайте, дорогая госпожа Дюбрей. Поцелуйте за меня мою прелестную крестницу и примите уверения в моих самых добрых чувствах.

Нуармон де Люсене.

P. S. Человек, о котором идет речь, прибудет послезавтра к вечеру. Главное, не забудьте, прошу вас, сделать павильон как можно комфортабельнее».

– Вот видите, это несносное словечко опять подчеркнуто! – сказала г-жа Дюбрей, пряча в карман письмо герцогини де Люсене.

– И это все? – удивилась г-жа Жорж. – Нет ничего проще...

– Нет ничего проще? Разве вы не слышали? Госпожа герцогиня желает, чтобы павильон был как можно комфортабельней, поэтому я и просила вас приехать. Мы вдвоем с Кларой со вчерашнего вечера ломаем себе головы и не можем взять в толк, что это такое – комфортабельней? А ведь Клара была в пансионе в Вилье-ле-Бель и получила бог знает сколько премий по истории и географии... И все равно она поняла не лучше моего, что означает это странное слово. Наверное, его употребляют при дворе или высшем свете... Вы понимаете теперь, в каком мы затруднении? Госпожа герцогиня желает, чтобы павильон был как можно комфортабельней, она подчеркивает это слово, повторяет его дважды, а мы не знаем, что оно означает!

– Слава богу, я могу вам это объяснить, – с улыбкой сказала г-жа Жорж. – Тут нет никакой тайны. В данном случае комфортабельный означает удобный, хорошо обставленный, теплый, без сквозняков, короче, жилье, где есть все необходимое и даже с излишком.

– О господи! Теперь я понимаю, но от этого еще не легче...

– Почему же это?

– Госпожа герцогиня говорит о коврах, всякой мебели и еще о многом прочем, но у нас здесь нет ковров, и мебель у нас самая что ни на есть простая. И наконец, я не знаю, кто этот человек, которого мы должны принять, – мужчина или женщина, а все надо подготовить в завтрашнему вечеру... Что делать? Как быть? Здесь нет никаких запасов. Ей-богу, госпожа Жорж, можно голову потерять!

– Но послушай, мама, если ты возьмешь на время мебель из моей комнаты, я просто проведу три-четыре дня в Букевале у Марии...

– Из твоей комнаты? Дитя мое, но достаточно ли она хороша, твоя мебель, – проговорила г-жа Дюбрей, пожимая плечами. – Достаточно ли она комфортабельна, как говорит госпожа герцогиня. Господи боже мой, и где только придумывают подобные словечки?

– Значит, в этом павильоне обычно никто не живет? – спросила г-жа Жорж.

– Никто. Это маленький белый домик, он стоит отдельно в самом дальнем конце сада. Господин принц построил его для госпожи герцогини, когда она еще была девицей; когда она приезжала на ферму вместе с отцом, она там отдыхала. В доме три хорошенькие комнаты, а в конце сада – швейцарская молочная ферма, где мадемуазель герцогиня забавлялась, разыгрывая из себя работницу. После ее замужества мы видели госпожу герцогиню на ферме всего два раза, и каждый раз она проводила в маленьком павильоне несколько часов. Первый раз, шесть лет назад, она прискакала на лошади вместе с...

Но тут г-жа Дюбрей умолкла, словно ей помешало присутствие Клары и Лилии-Марии. А потом продолжала:

– Я тут болтаю, болтаю, но как мне со всем этим справиться? Помогите мне, моя дорогая госпожа Жорж, помогите мне!

– Послушайте, расскажите лучше, какая мебель сейчас в павильоне?

– Да ее почти нет. В главной комнате – соломенный матрас на деревянной раме, плетеный тростниковый диванчик-канапе, такие же плетеные кресла, стол, несколько стульев, и все. Как видите, назвать это комфортабельным трудновато.

– Так вот, на вашем месте я бы сделала вот что: я бы послала в Париж сообразительного человека, ведь сейчас только одиннадцать часов!

– Нашего доверенного, самого бойкого слугу!

– Чудесно... Через два часа он будет в Париже. Он отправится к обойщику на улице Антен, не важно какому, и передаст ему список, который я составлю, но прежде мне надо взглянуть, чего не хватает в павильоне. И он ему скажет, чтобы любой ценой...

– Конечно, конечно, лишь бы госпожа герцогиня была довольна, я за ценой не постою.

– Так вот, он ему скажет, что, сколько бы это ни стоило, все обозначенное в списке должно быть здесь сегодня вечером или ночью, вместе с тремя-четырьмя мастерами-обойщиками, чтобы все привести в порядок.

– Они смогут приехать с почтовой каретой, она отправляется из Парижа в восемь часов вечера.

– А поскольку в павильоне надо только расставить мебель, прибить ковры и повесить занавеси, они легко успеют это сделать до завтрашнего вечера.

– О моя дорогая госпожа Жорж, вы меня просто спасаете! Я бы никогда до этого не додумалась... Вам послало мне само провидение... Вы составите мне список, чтобы павильон стал, как его...

– Комфортабельным? Разумеется, составлю.

– Господи, вот еще одно затруднение! Я уже сказала, мы не знаем, кого ждать, господина или даму? В своем письме госпожа герцогиня говорит: человек... Но это так неопределенно!

– Приготовьтесь так, как если бы вы ожидали даму, если же это окажется мужчина, ему будет только приятнее и удобней, дорогая госпожа Дюбрей.

– Вы правы, вы всегда правы...

Появилась служанка фермы и объявила, что завтрак подан.

– Мы сейчас придем, – сказала г-жа Жорж, – но, пока я составлю список всего необходимого, прикажите измерить все три комнаты в павильоне в высоту и по стенам, чтобы можно было заранее раскроить занавеси и подобрать ковры.

– Хорошо, хорошо, я прикажу нашему доверенному.

– Сударыня, – снова вмешалась служанка. – Там еще эта молочница из Стэна, и все ее добро на тележке, запряженной осликом. Ей-богу, не много у нее добра!

– Бедная женщина, – с сочувствием сказала г-жа Дюбрей.

– Кто она, эта бедная женщина? – спросила г-жа Жорж.

– Крестьянка из Стэна. У нее было четыре коровы, и кое-как перебивалась: продавала По утрам молоко в Париже. Муж ее был деревенским кузнецом; однажды ему понадобилось железо и он пошел в Париж со своей женой. Они договорились встретиться на углу той улицы, где она обычно продавала молоко. На свою беду, молочница выбрала дурной квартал; когда муж вернулся, она отбивалась от каких-то пьяных прощелыг, которые опрокинули ее бидоны в канаву. Кузнец хотел их урезонить, они набросились на него. Он стал защищаться и в драке получил смертельный удар ножом... Там он и остался.

– Господи, какой ужас! – воскликнула г-жа Жорж. – Надеюсь, убийцу арестовали?

– К сожалению, нет. В суматохе он скрылся, но бедная вдова утверждает, что сможет его опознать, потому что видела много раз вместе с его приятелями, завсегдатаями квартала. Однако до сих пор все поиски оставались тщетными. Короче, после смерти мужа молочнице пришлось расплачиваться с разными долгами. Она продала своих коров и свой клочок земли. Фермер из Стэна порекомендовал мне эту славную женщину как прекрасную работницу, столь же честную, сколь несчастную, потому что у нее трое детей... старшему только двенадцать лет. У меня как раз освободилось место доярки, я ей предложила, вот она и прибыла к нам на ферму.

– Такая ваша доброта меня не удивляет, дорогая госпожа Дюбрей.

– Послушай, Клара! – обратилась хозяйка фермы к своей дочери. – Помоги этой славной женщине устроиться, а я пока переговорю с нашим ловким доверенным о его поездке в Париж.

– Хорошо, мама. Марии можно пойти со мной?

– Ну конечно... Разве вы можете хоть минуту обойтись друг без друга?

И г-жа Дюбрей рассмеялась.

– А я займусь списком, чтобы не терять времени, – сказала г-жа Жорж, присаживаясь к столу. – Потому что нам нужно вернуться в Букеваль к четырем часам.

– К четырем? Вы так торопитесь? – удивилась г-жа Дюбрей.

– Да, потому, Что в пять часов Мария должна быть в доме священника.

– О, если речь идет о нашем добром кюре Лапорте, это дело святое, – сказала г-жа Дюбрей. – Я распоряжусь, чтобы все было в порядке. А пока пусть девочки наговорятся! Им, наверное, столько нужно сказать друг другу... Пусть поболтают:

– Значит, мы уедем в три часа?

– Да, решено. Но как же я вам благодарна, дорогая госпожа Жорж! Какая добрая мысль мне пришла – обратиться к вам за помощью! – проговорила г-жа Дюбрей, Пойдемте, девочки, Клара, Мария, пойдем!

Госпожа Жорж принялась составлять список, а г-жа Дюбрей вышла из комнаты вместе с двумя девушками и служанкой, известившей ее о прибытии молочницы из Стэна.

– Где эта несчастная женщина? – спросила Клара.

– Она со своими детишками, с повозкой и осликом на дворе у амбаров, мадемуазель.

– Ты сейчас увидишь эту бедную женщину, Мария, – сказала Клара, беря Певунью за руку. – Она такая бледная, такая печальная в своем Вдовьем трауре. В последний раз, когда она приходила к маме, она меня очень расстроила: плакала горячими слезами, вспоминая покойного мужа, и вдруг слезы ее просыхали и она так проклинала его убийцу!.. Мне... мне становилось страшно, сколько в ней было злобы... Но ее можно понять. Бедняжка! Сколько же на свете несчастных людей, не правда ли, Мария?

– Да, да, вы правы, к сожалению, очень много, – рассеянно ответила Певунья, тяжедо вздыхая. – Очень много несчастных людей, мадемуазель...

– Ты оцять за свое! – вскричала Клара, сердито топнув ногой. – Опять ты говоришь мне «вы» и называешь «мадемуазель»! За что ты меня так не любишь, Мария?

– Я? О господи!

– Тогда почему ты говоришь мне «вы»? Я знаю, мадам Жорж и моя мать уже бранили тебя за это. И предупреждаю, если еще раз скажешь мне «мадемуазель», я пожалуюсь и тебе еще влетит! Тем хуже для тебя.

– Клара, прости, я задумалась...

– Задумалась! После целой недели разлуки... – печально сказала Клара. – Задумалась, о чем? Уж и так нехорошо, но дело не в этом. Знаешь, Мария, наверное, ты просто гордячка.

Лилия-Мария побледнела как смерть и ничего не ответила.

Перед ней очутилась маленькая женщина во вдовьем трауре и при виде ее дико закричала от ярости и ужаса.

Это была та самая молочница, которая каждое утро продавала Певунье молоко, когда та жила у Людоедки в кабаке «Белый кролик».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю