Текст книги "Последний танец"

Автор книги: Эйлин Гудж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

Голоса репортеров за окном стихли. Ромми шевелил ушами и подергивался, словно гонялся во сне за кошками. На мгновение Китти показалось, что все вернулось на круги своя – кто-то нажал на кнопку и отмотал пленку назад.

Сейчас раздастся мелодичный звон дверного колокольчика, комната кафетерия наполнится посетителями. В кухне будет насвистывать Уилла, а Хизер Роббинс подойдет к Китти и скажет, что приняла решение. «Я поняла, что лучше, чем вы, никто не воспитает моего ребенка».

Мечты Китти прервал резкий телефонный звонок. Телефон не смолкая трезвонил целый день, но последние полчаса молчал, а теперь все началось снова. Китти слушала собственный голос, записанный на автоответчик: «Извините, сейчас я не могу взять трубку. Похороны состоятся в десять часов утра в воскресенье в церкви Эвергрин-Мемориал на Черч-стрит. Церемония прощания сегодня с четырех до шести…»

Час спустя Китти подъехала к церкви с белыми колоннами в неоклассическом стиле, напоминающей особняк времен рабовладельческого Юга. Она боялась этой минуты, хотя и не признавалась в этом себе. И вовсе не потому, что ей предстояло увидеть отца в гробу, а рядом безутешную Алекс, похожую на маску скорби в греческой трагедии. Китти обратилась к Дафне:

– Ни о чем не спрашивай – мне надо уехать ненадолго. Ты не рассердишься, если я не пойду с тобой туда?

Дафна печально улыбнулась:

– Честно говоря, в последний раз я сердилась на тебя в седьмом классе, когда ты без спросу взяла мой магический браслет. А когда ты потеряла нашего песика Скотти, я думала, что никогда тебя не прощу. Но простила. – Она ласково коснулась щеки сестры. – С тобой все будет в порядке?

– Обо мне не беспокойся. – Китти взглянула в окошко автомобиля и увидела несколько женщин в почти одинаковых черных плащах, медленно поднимавшихся по ступенькам церкви. – Это тебе придется принять на себя гнев Алекс. Она на нас здорово разозлилась.

– Потому что мы не рвем на себе одежду и не посыпаем головы пеплом? Я тоже любила отца… но сейчас мой долг – вытащить маму из тюрьмы. И вот еще что: Алекс, наверное, и не задумалась о том, что отцу всегда претила помпезность. – Дафна поежилась. – Церковь, открытый гроб. Господи, о чем она думала, устроив этот мрачный спектакль?

Китти почти пожалела, что сама не занялась похоронами, но в тот момент, подавленная случившимся, даже не помышляла, что сестра устроит из похорон голливудское шоу.

– Она старается сделать как лучше. Так же как мы с тобой. – Китти тяжело вздохнула. У нее не было ни сил, ни желания размышлять о мотивах, побудивших Алекс к этому.

Китти отъехала от церкви и, посмотрев в зеркальце заднего вида, проводила взглядом одинокую фигурку Дафны, стоявшей у входа. Впервые за эти дни она со всей силой ощутила горечь невосполнимой утраты. Отец умер… Господи, он умер! Никто не тронет ее за плечо и не скажет: «Простите, это была ошибка». Это не сон, и ей не вырваться из мрачной реальности.

В памяти Китти всплыла картина из раннего детства: отец подбрасывает ее на руках, она смеется и визжит. Глаза у него голубые, как озера, которые Китти видела из окна самолета, когда они летали навестить Нану. В таких глазах можно утонуть. «Ну, как поживает мой самый рыжий рыжик?» – рокочет знакомый бас, и Китти снова смеется, потому что знает: она его единственный рыжик. Пытаясь увернуться, Китти хохочет, но когда отец внезапно опускает ее на землю, ей кажется, что она только что летала и вдруг упала с небес.

«Неужели тебе было мало нашей любви, папа? Тебе было мало маминой любви? Ты любил этих женщин или же это всего лишь инстинкт охотника?» Китти вдруг поняла, что почти ничего не знает о том, каким отец был на самом деле. Ее затрясло.

Свернув с Локест-авеню, она остановила машину на стоянке недалеко от парикмахерской и пиццерии, немного пришла в себя и двинулась дальше.

Проехав около мили, Китти свернула на Бишоп, пропустив поворот на автостраду. Резкий запах со стороны грибной фабрики ударил ей в нос. Через несколько поворотов Китти увидела небольшой поселок из маленьких домиков, огороженных сеткой.

Солнце только что село, сгущались сумерки. Должно быть, обитатели домов сели ужинать. Следовало позвонить заранее. Хизер может не понравиться, если Китти вдруг появится у нее на пороге без приглашения. Незачем навлекать на себя ее недовольство.

Тем не менее она продолжала поиски дома, сверяясь с адресом, нацарапанным на клочке бумаги неровным детским почерком. «Наверное, так чувствует себя наркоманка», – подумала Китти. Сердце колотится как бешеное, нервы натянуты как струна. Она знает, что делает глупость, что это убьет ее… но ей уже все равно.

Медленно продвигаясь по темной улочке, которую со всех сторон обступили деревья, Китти пыталась разглядеть номера домов на почтовых ящиках, но цифры стерлись от времени.

Наконец она нашла дом Хизер. Он стоял напротив пустующего участка, заросшего бурьяном. Разросшиеся деревья, обветшалый заборчик из штакетника и ржавые качели во дворике указывали на то, что здесь живет семья. Приглядевшись, Китти увидела ухоженный газончик и желтый старенький грузовичок, нагруженный сухими ветками.

К чему приведет ее неожиданный визит? Вечером того дня, когда она пригласила их на ужин, Хизер вела себя дружелюбно, да и Шон оттаял и рассказал о своем приработке – он стриг городские деревья и кустарники – и занятиях в университете. И эту идиллию разрушил звонок Алекс…

Надо бы подождать еще несколько дней – Хизер и сама поймет, что Китти ни в чем не виновата и не имеет никакого отношения к тому, что случилось.

«А вдруг уже ничего не поправить?» – шепнул внутренний голос.

Вздохнув, Китти вышла из автомобиля и медленно двинулась к дому. Но не успела она дойти до крыльца, как из темноты раздался низкий мужской голос:

– Ее нет дома.

На фоне желтого грузовичка Китти заметила силуэт мужчины. Его небрежно-ленивая поза показалась ей знакомой. Огонек сигареты описал неторопливую дугу, отбрасывая отблески на лицо Шона.

– А когда Хизер вернется, не знаете? – спросила Китти с замиранием сердца.

– Это без разницы. Она не хочет вас видеть, – презрительно бросил он.

Но Китти не так-то легко было смутить. В конце концов, по возрасту он вполне мог бы быть ее младшим братом.

– Понимаю, Хизер сейчас нелегко, – сказала она. – Но если бы я объяснила ей все…

– Не надо нам ничего объяснять, – грубовато перебил ее Шон.

Он вышел из темноты на слабо освещенную тропинку, ведущую к дому, как и прошлый раз одетый в потрепанные джинсы и свитер с закатанными рукавами. На руках – следы древесной смолы, волосы влажные – должно быть, Шон только что принял душ.

– Можно, я зайду к вам на минутку? Мне что-то нехорошо, – пробормотала Китти, внезапно почувствовав ужасную слабость. Казалось, она вот-вот упадет.

Его темные глаза окинули ее настороженным взглядом – он, вероятно, считал, что Китти притворяется с какой-то целью. Но наверное, вид у нее и впрямь был неважный, поскольку Шон угрюмо кивнул и сделал ей знак следовать за ним.

Китти прошла по дорожке, посыпанной гравием, в дальний угол двора. Высокий деревянный забор почти скрывал от глаз автостраду, пролегавшую сразу за домом, но не спасал от яркого света фар проносящихся мимо автомобилей и рева двигателей.

Справа, почти у самого забора, стоял небольшой домик, который Китти поначалу приняла за сарайчик. Шон направился к нему, и Китти поняла, что это его жилище. «Ну да, он ведь уже не ребенок, – подумала она. – И дома-то Шон живет только ради Хизер и больного отца».

– Раньше тут жил художник, а это была его мастерская, – пояснил Шон, слегка усмехнувшись и словно удивляясь, что творческий человек мог обитать в такой дыре. – Кухни нет, зато есть водопроводный кран и туалет.

Над входом на веревке висел тибетский колокольчик, и перезвон его латунных трубочек приветствовал гостью.

Комната, в которую вошла Китти, была на удивление уютной: на полу лежал двуспальный матрас, с высокой табуретки свешивались побеги филодендрона, на стене висели одежда и несколько полок, уставленных потрепанными томиками в бумажных обложках.

Она взглянула наверх и застыла как завороженная. Над головой сияли звезды и месяц – крыша бывшей мастерской была застеклена.

Шон проследил за ее взглядом и с гордостью заметил:

– Да, я сплю под открытым небом, и мне не нужен будильник.

Сквозь жалюзи на окнах пробивался свет фар автомобилей, низкий рокот моторов то нарастал, то затихал вдалеке. Но Китти этого не замечала. Она стояла, запрокинув голову к потолку и любуясь звездами на бархатном небе.

Внезапно пол покачнулся у нее под ногами, как палуба корабля, комната почему-то накренилась набок, Китти рухнула на матрас, больно ударившись локтем о ножку стола, и слабо вскрикнула от боли. Все поплыло у нее перед глазами, в ушах зашумело.

Очнувшись, она увидела перед собой встревоженное лицо Шона. Он склонился над Китти, напряженно буравя ее черными глазами.

– Эй, как вы?

– Не знаю… Все произошло так внезапно… – Она снова закрыла глаза от слабости.

– Когда вы ели в последний раз?

– Не помню.

Шон шагнул к маленькому холодильнику в углу комнаты, вынул оттуда банку кока-колы и протянул ее Китти.

– Выпейте. – Он понимающе улыбнулся. – Поверьте, вам сразу полегчает.

Странно, но Китти и в самом деле поверила ему. Приподнявшись, она отпила глоток. Кока-кола вообще ей не нравилась, но сейчас показалась божественным напитком. Судя по всему, Китти не только проголодалась, но и мучилась от жажды. Что подумает о ней Шон? Если она толком не может позаботиться о самой себе, как ей можно доверить ребенка?

– Вы правы, мне не следовало приезжать, – произнесла она.

– Не извиняйтесь, – буркнул Шон. – В том, что случилось, вы не виноваты.

– Отец погиб, мать в тюрьме, и я ни в чем не виновата. – Китти нервно засмеялась.

Шон уселся на матрасе напротив нее, скрестив ноги. В полумраке комнаты взгляд его казался совершенно непроницаемым.

– Послушайте, я тогда вел себя как осел, – смущенно начал он. – По правде сказать, я против вас ничего не имею. Вы симпатичная, и наверняка из вас получится хорошая мама. Но нам тут и так не сладко живется – неприятностей и без того хватает. А ваша семья, простите за резкость, попала в серьезный переплет.

Шон вовсе не хотел унизить или оскорбить ее – просто говорил со свойственной ему жесткой прямотой. Видно, он не испытывал жалости ни к ней, ни к кому-либо другому. Еще до того как отец был признан недееспособным, Шон взял на себя все заботы по хозяйству и опекал младшую сестренку. «Он рассуждает как умудренный опытом человек», – подумала Китти.

Голова ее мало-помалу прояснилась, и комната перестала раскачиваться. Китти слабо улыбнулась.

– Помню, в вашем возрасте я тоже считала, будто знаю, что такое несчастье. Но только сейчас поняла, что такое настоящая беда.

Шон язвительно усмехнулся:

– Послушать вас, так вам лет сто. А вы немногим старше меня.

– Наверное. – Он смотрел на нее в упор, и Китти ощутила странную неловкость. – А сколько вам лет?

– В следующем месяце исполнится двадцать пять. «Зачем мы обсуждаем возраст? – с тревогой подумала она. – Все дело в том, как он смотрит на меня», – ответила себе Китти. От откровенно оценивающего, напряженного взгляда у нее мурашки побежали по спине.

– Я пришла сюда не для того, чтобы пытаться переубедить Хизер, – сказала она, желая сменить тему. – Я просто надеялась…

– Вы надеялись, что Хизер проявит сострадание, великодушие и не станет винить вас в случившемся. Если хотите знать, мне жаль вашего отца – правда. Черт, даже не представляю, что вам пришлось пережить, – сочувственно добавил он. – Но постарайтесь понять мою сестру. Она совсем еще ребенок, а уже как следует хлебнула горя. Такое испытание ей не по силам.

Китти отставила кока-колу и откинулась на матрас. Слезы текли у нее по щекам.

– Я не осуждаю Хизер. На ее месте я вела бы себя точно так же, – горестно вздохнула она.

Когда Шон наклонился и ласково провел рукой по волосам Китти, она еще не осознавала, что барьер уже сломан. Граница между мыслями и действием исчезла. Секунды текли, и Китти не помнила, как получилось, что Шон вдруг лег рядом с ней и заключил ее в объятия. В тот момент это казалось ей вполне естественным.

Она закрыла глаза – от него пахло мылом и душистыми древесными опилками, а объятие было удивительно нежным. Китти провела рукой по его жесткой щеке, и Шон поцеловал ее. Нереальность происходящего напоминала чудесный сон, и каждое прикосновение, каждый поцелуй только усиливали это ощущение.

Китти казалось, будто она плывет по безбрежному океану, и Шон ее единственное спасение в холодных волнах. Она не воспротивилась, когда он снял с нее свитер. В этот момент свет фар проезжавшего за окном автомобиля выхватил из мрака лицо Шона, и Китти увидела его глаза – они были темнее ночи. В них можно было утонуть.

Шон обнял Китти за шею и впился в ее губы. Настойчивый, жадный поцелуй зажег в ней ответный огонь. «Что я делаю… Господи, что я делаю…» – шептал голос рассудка, но она уже не слушала его.

Китти, конечно, понимала, что сейчас не время и не место для романтических отношений, тем более с братом девушки, чей ребенок, возможно, станет ее ребенком. Но она уже ни о чем не думала – ее несло вперед, и Китти не могла остановиться.

Сейчас для нее существовали только Шон и звезды над головой, мерцающие сквозь застекленный потолок. Он выпрямился и стянул с себя свитер небрежным движением – так раздевается тот, кто молод, хорош собой и не стыдится своей наготы. Работа на свежем воздухе сделала его мускулистым и сильным, как те деревья, на которые Шон взбирался ради заработка. Тело труженика, не атлета.

Китти расстегнула его джинсы, и металлическая пряжка пояса приятно охладила ее горячую ладонь. Когда же он вошел в нее, она запустила пальцы в его густые волосы, чтобы не потерять сознание и насладиться каждым мигом пленительного единения. В этот момент только жар их переплетенных тел имел смысл в ее безумном, ускользающем мире.

Глава 6

Гроб из каштанового дерева обошелся в солидную сумму. Но Алекс вовсе не думала о том, чтобы произвести впечатление. И если сестры будут возмущаться, ей все равно. Она выбрала каштан, потому что он напомнил ей одно стихотворение.

«Под раскидистым каштаном деревенский кузнец стоит».

Много лет назад Алекс учила этот стишок в школе. Ее одноклассники никак не могли запомнить его, но она декламировала стишок без запинки. И не потому, что Алекс была самой способной, – просто поэтический образ заворожил ее. Она представляла себе, что это ее отец стоит под каштаном, гордый и сильный…

«И молот по наковальне бьет, высекая искры…»

Глазами полными слез Алекс смотрела на отца, лежавшего в гробу. Сказочный богатырь превратился в старика, уснувшего вечным сном. Его восковой профиль поблескивал в приглушенном свете свечей, суровые губы были плотно сжаты, словно выражали недовольство.

Сидевшая рядом с сестрой Дафна сжала ее руку. Наверное, Алекс сейчас думает о том же. Да, отец порой бывал с ними суров, но, обаятельный, остроумный, он страстно любил жизнь. Люди тянулись к нему и уважали его. А главное, с ним Алекс чувствовала себя в безопасности.

Когда-то давно, еще в детстве, она с родителями и сестрами гуляла по побережью неподалеку от их особняка, возвышавшегося на краю утеса. В лучах заката он напоминал пряничный домик с сахарной крышей. Алекс было тогда лет пять, и ей позволили идти по самому краю берега. Зазевавшись, она споткнулась, и тут же огромная волна накрыла ее с головой. Конечно, огромной она казалась только маленькой девочке, еще не умеющей плавать.

Прошло много лет, а Алекс до сих пор помнила, какой леденящий ужас охватил ее, маленькую и беспомощную, когда волна завертела ее, как тряпичную куклу. В рот и в ноздри набился песок, она больно оцарапала плечо о камень, купальный халатик развязался и насквозь промок.

Хлебнув соленой воды, Алекс закашлялась и поняла, что тонет, но сильные руки подхватили ее и подняли вверх, на воздух, к жизни.

– Папа, папочка, – пролепетала она, всхлипывая и прижимаясь к отцу.

– Я здесь, здесь, – успокаивал он ее. – Ничего с тобой не случится, пока я рядом.

Алекс поежилась. Она выбрала для отца черный отлично сшитый костюм и репсовый галстук. Алекс нашла костюм в платяном шкафу родительской спальни рядом с черным смокингом, который отец должен был надеть на праздник. Теперь уже не узнать, он ли заехал в химчистку, или это сделала мама, прежде чем спустить курок?

Алекс проглотила подступивший к горлу комок. Вот уже два дня она с трудом ела и пила. Наверное, у нее ангина или что-то еще.

Взглянув на сестру, она заметила, что Дафна даже не смотрит на отца. Дафна сидела, потупясь, будто она не дочь покойного, а случайная знакомая, с нетерпением ожидающая, когда можно будет потихоньку ускользнуть. Дафна рассеянно потерла щеку, но вытирала она не слезы – след помады какой-то чувствительной родственницы, одной из тех, кто подходил выразить соболезнование.

Алекс вскипела. Почему Дафна не проронила ни слезинки? Словно в гробу лежит не ее отец, а дальний родственник!

Если Дафне все равно, почему она не осталась дома вместе с Китти? Сидели бы там и придумывали, как вытащить мамочку из тюрьмы. Сестра подняла голову, и Алекс поразило необычное, задумчивое выражение ее лица. Как если бы Дафна пыталась понять, нет ли в том, что случилось, вины самого отца?

А вдруг и другие думают точно так же? Алекс в панике посмотрела на друзей и родственников. Вот сидит тетя Роза, вся в черном, – копия мамы, только старше. Болезнь иссушила ее, но держится она по-прежнему прямо. Строго напротив Алекс расположились тетя Джуна и дядя Дейв. Они приехали с восточного побережья. А двоюродная бабушка Эдит со своим сыном Кэмероном – из Мэна. Все знают, что Кэмерон голубой – все, кроме его матери, которая утверждает, что он убежденный холостяк.

У всех застывшие, словно оцепеневшие лица – как у людей, чудом уцелевших в авиакатастрофе. Видя по телевизору интервью с такими пассажирами, Алекс тут же переключалась на другую программу.

Вот так бы сделать и сейчас – нажать кнопку и стереть весь этот ужас прошедших дней. И завтра, вместо того чтобы идти на похороны отца, она танцевала бы с ним в клубе, легко скользя по паркету на высоких каблуках.

Алекс вытерла слезы. Ей стало страшно. Как она будет теперь жить? Скандал помогает распродавать газеты, но ее семье он нанесет непоправимый урон. За примером далеко ходить не надо – взять хотя бы поместье Брюстера, чье самоубийство отпугнуло от его дома солидных покупателей. А то, что произошло в семье Алекс, наверняка отразится на ее комиссионных. Теперь и речи быть не может, чтобы выплатить долги – хорошо еще, если ей не придется стоять в очереди за социальным пособием.

Дафне повезло… У нее муж – преуспевающий врач и пентхаус в Манхэттене. Дафна может позволить себе сидеть дома с детьми и писать свои слащавые романы, совершенно не связанные с реальной жизнью. Как только все закончится, сестра вернется в Нью-Йорк, и ее не будут преследовать слухи и сплетни. А вот ей, Алекс, придется испить эту чашу до дна.

Леденящий страх закрался в ее душу. Хорошо еще, что она сидит прямо перед гробом, и никто не видит ее лица, на котором наверняка отразилась паника. Да и сухие глаза Дафны тоже у многих вызвали бы недоумение.

– Дать тебе платок? Я захватила пачку для тебя – на всякий случай, – язвительно прошептала Алекс, указывая на свои глаза, опухшие от слез.

Дафна смерила ее холодным, укоризненным взглядом.

– Нет, спасибо. – И чуть слышно добавила: – Не беспокойся, тебе не придется краснеть за меня на похоронах.

– Могла хотя бы притвориться расстроенной.

– А почему ты решила, что я не расстроена? Не только ты потеряла отца. Ты была его любимицей, но это не дает тебе права обвинять меня. – Дафна говорила тихо, но каждое ее слово дышало еле сдерживаемым гневом. – И ты ужасно ведешь себя по отношению к маме.

Алекс бросила испуганный взгляд через плечо.

– Ради Бога, Дафна, перестань. Нас могут услышать.

– Прекрасно. Пусть слышат.

И Дафна с вызовом посмотрела на сестру. Такой Алекс ее еще не видела. Теперь понятно, почему Дафна такая напряженно-притихшая: она просто старается скрыть раздражение, хотя и злится на Алекс.

«Так было и в детстве – Дафна и Китти против всех, а я, как всегда, одна». Но где же Китти? Наверное, у мамы, а может, у этого жирного кота адвоката, которого наняла Китти. А они должны быть здесь, с отцом.

В тишине звучали приглушенные голоса, и Алекс хотелось закричать что есть силы.

Она бросила взгляд на гроб и со стоном выдохнула:

– Господи, скажи, что это неправда! Это не наш отец лежит здесь… – Алекс закрыла лицо руками.

Дафна обняла сестру за плечи. Алекс взглянула на Дафну и увидела слезы в ее глазах.

– Я знаю, – прошептала Дафна дрогнувшим голосом. – Мне тоже все это кажется кошмарным сном.

– В ту ночь у дома… – В голосе Алекс послышались сдавленные рыдания. – Я чуть не потеряла сознание прямо там, на газоне.

Алекс не сказала, что и в самом деле потеряла сознание на несколько минут.

– В самолете я никак не могла отделаться от мысли, что все это ужасная ошибка, – продолжала Дафна.

Но не успела Алекс ей ответить, как заметила, что к ним приближается… Лианн, бледная, с красными от слез глазами. За ней шла ее мать.

Некогда первая красавица Мирамонте, Берил Чапмен была с ног до головы в черном, словно это она – безутешная вдова. Глаза ее были скрыты за темными очками, а губы сурово поджаты.

Берил уселась в кресло через два ряда от Алекс и Дафны. Что эта женщина имеет отношение к смерти отца, Алекс знала наверняка. Хотя и косвенно, она все же виновна в его гибели. Они с мамой поссорились, и Берил в пылу гнева рассказала о своем романе с отцом. Вполне возможно, Берил знала и о своих преемницах. Да, похоже, все происходило именно так. Если бы мама просто узнала, что отец изменил ей тридцать с лишним лет назад, ничего бы не случилось. Но она поняла, что Берил была далеко не единственная, и это вывело ее из себя.

«Как она посмела появиться здесь! – возмутилась Алекс. – Сейчас подойду к ней и…»

– Алекс!

Она вздрогнула и обернулась. Лианн опустилась в кресло справа от нее. Вблизи она выглядела еще более несчастной и убитой горем. На шее ее висело маленькое золотое распятие на цепочке. Дрожащая Лианн обняла Алекс.

– Ах, Алекс, с тех пор как ты мне позвонила, я все время плачу.

От Лианн пахло духами «Келвин Кляйн», которые Алекс подарила ей на Рождество. А Лианн, обычно не тратившая ни копейки на себя, не то что на друзей, вручила Алекс кружевную салфетку. И здесь, в помещении, где царствовали смерть и почти зимний холод, на Алекс словно повеяло теплом. Лианн любит ее больше, чем родные сестры. Она и отца любила. Но сейчас Лианн плакала из-за сочувствия к горю Алекс.

– Спасибо, что пришла. – Она вытерла скомканным платком щеки Лианн. – Отец был бы рад, что ты пришла попрощаться с ним.

Лианн отвела взгляд и отстранилась. «Она не хочет огорчать меня», – подумала Алекс. Когда они были детьми, Лианн боготворила ее отца. Алекс подозревала, что и дружила она с ней только поэтому. Но как бы Лианн ни обожала его, как бы втайне ни мечтала о том, чтобы он был ее отцом, она всегда оставалась для них другом семьи, не более, и ни разу не переступила эту черту.

В эту минуту Алекс испытывала к ней благодарность.

– Я бы приехала пораньше, но Тайлер проснулся, – пояснила Лианн. – Пришлось подождать, пока Бет управится со своими и придет с ним посидеть. Да еще маме, видите ли, понадобилось срочно купить сигарет.

Оглянувшись через плечо на Берил, Алекс с трудом сдержала гнев. Ради Лианн и отца надо сохранить мир, даже если придется прикусить язык.

Когда-то Алекс еще не умела так искусно притворяться, хотя всегда недолюбливала мать Лианн. Пока дочь была маленькой, Берил ничуть не заботило, где та пропадает целыми днями. У нее была любимица – Бет. И друзья, собиравшиеся по вторникам поиграть в карты. И статус разведенной дамы. Лианн шутила, что ее мать скорее пристрелит потенциального супруга, чем выйдет замуж и откажется от алиментов.

Эта шутка теперь приобрела зловещий смысл.

Подругам исполнилось четырнадцать, и свободной жизни Лианн неожиданно пришел конец. Это случилось в тот день, когда они с Алекс примеряли платья для бала, назначенного на пятницу. На этой вечеринке девочкам полагалось танцевать с отцами. Лианн, счастливая от того, что ее тоже пригласили на танцы, позвонила матери и сообщила радостную новость: доктор Сигрейв согласился взять ее на бал вместе с Алекс. Берил ответила, что сейчас заедет за дочерью и они поговорят об этом по дороге домой.

Ни Лианн, ни Алекс не заметили в ее тоне ничего особенного. Берил никогда не кричала и не злилась. Наверное, поэтому они с матерью Алекс все эти годы оставались ближайшими подругами. Но распахнулась дверь, и в комнату влетела разъяренная Берил.

Глаза ее потемнели от гнева, ярко-алые губы горели на бледном лице. Оттенок ее помады назывался «Красные джунгли» – Лианн и Алекс красились косметикой Берил, когда той не было дома. Берил и впрямь в тот момент напоминала дикую тигрицу, готовую к прыжку.

Она бросилась на дочь, вцепилась ногтями в ее руку и рывком подняла с кровати.

– Ах ты, маленькая дрянь! Да как ты смеешь? Тебе мало того, что ты торчишь тут с утра до вечера? У тебя что, нет семьи? Нет отца? – На ее бледных щеках вспыхнул румянец.

Лианн побелела как полотно и, глядя на мать ненавидящими глазами, полными слез, выкрикнула фразу, которую Алекс запомнила навсегда:

– А я хочу здесь жить! Всем на меня наплевать, но у отца по крайней мере есть оправдание: он за три тысячи миль отсюда.

Алекс соскочила с кровати и выкрикнула:

– Оставьте Лианн в покое! Не трогайте ее!

Берил смерила Алекс презрительным взглядом и молча вывела дочь из комнаты.

После этого случая Лианн стала бывать в доме Сигрейвов все реже и реже, лишь иногда выезжая с ними на пикник. Алекс никогда не говорила с ней о том, что произошло в тот день, и не рассказывала о случившемся родителям. Отец решил бы, что Берил злится на него за прошлое, а мама стала бы защищать Берил – мол, она права, и у Лианн есть родной отец.

«И вот теперь я тоже лишилась отца», – думала Алекс, глядя на гроб.

Лианн, наверное, угадала ее мысли, вдруг стиснула руку Алекс с такой силой, что обручальное кольцо впилось ей в ладонь. Почему Лианн все еще носила кольцо? Прошло ведь уже пять лет, с тех пор, как ее негодяй муженек бросил ее, беременную и без гроша.

– Он был прекрасным человеком, – прошептала Лианн. Не сразу сообразив, что она говорит о ее отце, а не о Чипе, Алекс кивнула. Дафна наклонилась к Лианн и, поцеловав ее в щеку, сказала:

– Спасибо, что пришла.

В глазах Лианн сверкнула затаенная обида, или Алекс это только почудилось?

– Я сочувствую вашему горю. Если вам понадобится моя помощь, дайте знать.

Не успела Дафна ответить, их внимание привлекло какое-то движение в задних рядах. Берил Чапмен, высоко вскинув голову и зловеще поблескивая темными очками, пробиралась между кресел к гробу.

Алекс заметила, что Лианн смотрит на мать с таким ужасом, будто та принесла с собой змею, а та случайно ускользнула из клетки и вот-вот кого-нибудь ужалит.

Дафна и Алекс обменялись недоуменными взглядами. Они увидели не ближайшую подругу мамы, частенько обедавшую с ней, ходившую за покупками, выбиравшую подарки на Рождество и сплетничавшую по телефону, а незнакомку.

Берил, бледная как призрак, смотрела на отца будто в трансе, сжав тонкие пальцы с ярко накрашенными длинными ногтями в кулаки. Рот ее скривила жуткая гримаса ненависти, и она прошипела:

– Проклятый ублюдок, чтобы ты горел в аду!

Последние посетители направлялись к выходу из церкви. Алекс, Дафна и Лианн сидели молча, но вдруг Лианн робко спросила:

– Не подбросите меня до дома?

– Конечно, – сказала Алекс, а сама подумала: «Это неспроста – Лианн злится на мать или смущена ее поведением и хочет извиниться».

Лианн подошла к Берил. Та стояла у стола, где Алекс раскрыла альбом в кожаном переплете, чтобы родственники и друзья выразили соболезнования. На лице Берил промелькнуло явное неодобрение, но она кивнула и, бросив Лианн несколько слов, удалилась.

Дафна предложила остановиться по дороге и выпить по чашечке кофе на Дель-Рио-бульвар за четыре квартала от дома Китти. Лианн, к удивлению Алекс, сразу же согласилась.

– Мне так неловко за мать, – призналась она, когда они расположились за столиком кофейной. – Она… она сама не своя, с тех пор как узнала о вашем отце. Это было для нее тяжелым ударом.

– Не похоже, чтобы она испытывала к нему дружеские чувства, – холодно возразила Дафна.

Алекс бросила на сестру тревожный взгляд. Дафна настороже – это видно. Она пытается что-то выведать и не остановится ни перед чем, чтобы оправдать маму, – даже если придется очернить память отца.

Лианн побледнела и нервно затеребила пакетик с сахаром.

– Я очень беспокоюсь за вашу маму. Что будет с Лидией? Моя мать чувствует себя виноватой.

Алекс чуть не крикнула: «Ну конечно! Это ведь она толкнула мать на убийство!» Но вслух она спросила:

– Лианн, что ты скрываешь от нас?

Лианн подняла на нее глаза, выражавшие такую муку, что Алекс пожалела о своем вопросе. Она поняла, что сейчас скажет Лианн, и ей не хотелось это услышать. Поскольку признание Лианн будет означать, что она солгала ей в тот день, когда отец…

Лианн дрожащей рукой поднесла кружку с кофе ко рту и отпила глоток.

– Прости, Алекс, мне следовало бы сказать тебе об этом раньше. Я знала, почему твоя мама не пригласила мою мать на праздник. Но у меня выдался такой тяжелый день, и я… мне не хотелось, чтобы ты подумала, будто я имею какое-то отношение к их ссоре.

– Наши матери поссорились? Впервые об этом слышу. – Дафна нахмурилась.

– Мама говорила, что больше не может спокойно смотреть, как он обращается с Лидией, которая сорок лет живет во лжи. И несколько недель назад она… она не выдержала.

Алекс вспыхнула:

– Так ты знала…

– Об изменах отца, – закончила за нее Дафна, устремив на сестру холодный взгляд зелено-голубых глаз.

«Значит, моя сестричка не так уж наивна», – подумала Алекс.

– Похоже, я узнала об этом в последнюю очередь, – продолжала Дафна. – Мне пару часов назад рассказала Китти. Господи, неужели это известно всему городу?

Лианн пожала плечами.

– Я слышала кое-какие сплетни на этот счет – людям нравится перемывать косточки друг другу. Но я не придавала этому особого значения.

– А давно ли ты знаешь об этом? – осведомилась Алекс.

– Мама рассказала мне, что у нее с Верном был роман. Однажды ночью несколько лет назад она напилась и выболтала свой секрет. Но я решила, что это несерьезно – так, интрижка на стороне.