Текст книги "Трава на бетоне (СИ)"
Автор книги: Евгения Белякова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)
Часть 16
Арин почувствовал легкое, почти невесомое касание на своем животе, приоткрыл глаза и увидел близкий, знакомый ласковый взгляд.
Макс еще раз тронул нежную полоску кожи под линией туго завязанных бинтов, сказал тихо:
Вот и все. Можешь поставить на этом точку.
Арин поморщился от боли в сломанных ребрах, обвел взглядом комнату, что-то припоминая.
Но среди уютной тьмы спальни, обставленной мебелью тяжелого черного дерева, запаха табака и тепла синтетических одеял, мысли разбредались, а память и вовсе не желала пробуждаться, будто окно в прошлое было забито плотным комом старой ваты.
Макс провел губами по сухим, обветренным губам Арина:
С тобой все в порядке, с головой в том числе. В той машине была уникальная система безопасности, тебя просто сильно прижало, и ты потерял сознание от боли.
Пройдет действие лекарств, тумана не будет.
Арин приподнял руку, провел ладонью по лицу и удивленно посмотрел на дрожащие капельки на коже:
У меня слезы текут. Это тоже от лекарств?
Не знаю. Пока ты лежал в отключке, тоже плакал.
Охренеть. Чувствую себя нормально и плачу.
Потом разберемся, что с тобой сделали. Когда все вспомнишь. Шрамов у тебя добавилось, о датчике вообще лучше не вспоминать, но это поправимо. Не думай пока об этом. Хочешь меня?
Арин, бессознательно гладивший зататуированную широкую грудь Макса, вздрогнул, поднял глаза:
Подожди, я не понял, что за машина?
Давай потом, – нетерпеливо сказал Макс, переворачивая его с бока на спину. – Я устал без тебя… Пока ты просто где-то шатался, я был более-менее спокоен, но за это время понял, что тебя нельзя бросать одного. Арин, давай поменяем твою жизнь. Тебе осталось всего четырнадцать дней, но я не могу позволить тебе умереть. Может, хватит приключений? Я знаю о тебе то, что никто не знает, я был с тобой с самого начала. Останься со мной. Не рискуй так больше. Мне без тебя жить невыносимо. Останешься? Закроем эту твою жизнь, начнем новую?
Арин не успел ответить, разомкнул губы, впуская его язык, закрыл глаза, отдаваясь чувству защищенности и ласке сильных рук, скользящих по его обнаженному телу.
Я никогда не видел раньше твоих слез.
Я никогда раньше и не плакал. И сейчас не плачу, они просто текут.
Арин приподнял ладони, посмотрел на легкую дрожь пальцев:
Да что со мной…
Успокойся, – проговорил Макс, притягивая его ближе, заставляя раздвинуть ноги, гладя узкие бедра. – С тобой больше ничего не случится.
Арин сжал зубы, запрокинул назад голову, простонал:
Больно…
Макс сам почувствовал, что тугие мышцы внутри него напряжены и не поддаются давлению члена, не пропуская глубже. Но удивило его не это, а то, что Арин впервые в жизни пожаловался на боль, раньше он ее не замечал вовсе, чтобы с ним ни делали.
Но отступить Макс уже не смог, слишком сильным было вспыхнувшее желание обладать им снова, сводила с ума давно желанная близость его гибкого тела, его мягкого тепла. Возбуждало выражение его лица – такого Макс еще не видел, – Арин закусил губу, обреченно-ожидающе прикрыл лиловые влажные от слез ресницы. Возбуждало то, как он безуспешно пытается сдвинуть колени, то, как тесным горячим кольцом сжимают член напряженные мышцы.
Тяжелая, неприятная мысль пришла внезапно и заставила Макса, наклонившись, упершись на руки, сильным ударом войти до упора, не обращая внимания на то, что Арин судорожно сжал руки вокруг его плеч и задохнулся от боли.
Только не говори мне, что ты теперь под один член подточен, – глухо сказал Макс ему на ухо. – Раньше тебя устраивало все.
Арин закрыл глаза, разжал руки. Макс увидел, что выражение его лица изменилось – теперь на нем осталась лишь спокойная сосредоточенность. Но о чем бы он ни думал, он здесь, он рядом, его можно целовать, гладить, так же, как было и раньше, когда он был еще худеньким, белокожим мальчиком, умелым и опытным в сексе, доверчивым в душе.
Можно быть с ним… Избавиться от видения скользящих по его телу рук Ская, забыть о том, что в бреду Арин терзался мыслями о нем, часто произносил его имя, спрашивая что-то. Стереть это все, начать новую жизнь с новой ампулы кеторазамина.
С ним что-то не так, это ясно, шрамы на животе, боль, которую он ощутил от привычного проникновения, – это странно, но узнавать причины не хочется. Иначе он может рассказать что-то такое, что отнимет последнюю надежду на то, что он может быть рядом всегда. А ведь она только появилась, эта надежда. Четырнадцать дней. Его датчик. Кеторазамин.
Его тело под ладонями, затвердевшие соски, влажность гладкой кожи, полувздох-полувсхлип.
Арин, останься со мной…
Останься, дерзкое, неуправляемое чудовище, ироничный, глупый мальчишка, да останься же ты со мной… Зачем тебе боль этого мира, чего ты ищешь? Останься со мной, за мной…
Если я вытащил тебя из резиденции КетоМира, то я обязан нести ответственность за твою жизнь. Я сделал все, чтобы ты умел защищать себя – с тобой не справиться и троим, я учил тебя законам этого чертового города, ты подолгу лежал вечерами рядом со мной, читая что-нибудь, изредка поднимая лохматую голову, задавая вопросы.
Я обдумывал свои ответы, потому что знал, что не имею права солгать, а тебя интересовало слишком многое. То, что касалось людей, их чувств, их судеб.
Самые сложные вопросы в этой жизни – чем живет человек?
Я пытался объяснить, но не смог. Для тебя это было важно, да, Арин? Ты хотел знать, что ты такое, пытался найти в себе черты других людей, создать себя, а в итоге стал таким, какой есть.
И за это я тоже несу ответственность, я не смог указать тебе нужный путь. Я помню тот момент, когда я осознал, что обязан попробовать начать все сначала, дать тебе возможность прожить вторую жизнь, исправить свои ошибки.
Ты пришел домой, небрежно захлопнул дверь, сбросил куртку:
Макс, я тут понял одну вещь. Хочешь, скажу? Пока за секс со мной выкладывают такие деньги, я могу обойтись и без тебя. Все-таки, я не для того вырывался из КетоМира, чтобы остаток жизни провести у тебя под боком. Я хочу чего-то другого, Макс.
Ты лег на кровать, закинув на тумбочку ноги в высоких шнурованных ботинках, заложил руки за голову, повторил тихо:
Я хочу другого…
И тогда я понял, что просчитался, что так и не смог тебе объяснить, для чего ты живешь. А ведь ты просто хотел любви.
Поэтому, останься, Арин… останься… Я еще могу исправить то, что сделал с тобой, я смогу.
Макс сжал зубы, ощутив, как разрывает низ живота жар приближающегося наслаждения, схватился руками за округлые плечи Арина, подтянулся, входя так глубоко, как это только возможно, прижался губами к гладкой щеке:
Я тебя люблю…
Арин мотнул головой, пряча глаза под яркой россыпью сиреневых волос, и Макс увидел, как потекла тонкая струйка крови из закушенной губы.
Макс не смог увидеть тронувшую эти окровавленные губы снисходительную, жесткую улыбку, его захлестнул тяжелый, пронизывающий насквозь оргазм, заставивший закрыть глаза, содрогнуться и замереть, слушая тяжелые удары собственного сердца.
Арин почти сразу выскользнул из-под тела Макса, поднялся, огляделся, ища свою одежду:
Я возьму что-нибудь из твоих шмоток?
Макс промолчал, наблюдая за ним. А Арин взял со стола сигареты, закурил, продолжил:
Вспомнил. Я все вспомнил. И очень вовремя. Макс, скажи, как ты смог меня найти?
Если я взялся тебя искать, то нашел бы рано или поздно. Ты сам звонил и настаивал на разговоре.
Да, – согласился Арин. – Я хотел, чтобы ты помог мне разблокировать чип. В прошлый раз я не все тебе сказал. Я ушел, потому что был под контролем Ская – ему удалось скачать мой индивидуальный код. Но потом я узнал, что ты один из тех, кто вернулся с последней войны. То есть, справился со своим чипом. И я думал, ты поможешь и мне.
Помогу, – сдержанно ответил Макс.
Не поможешь, – резковато сказал Арин. – Я вспомнил все произошедшее очень хорошо, вплоть до последней детали. И знаешь, что я вспомнил? Я вспомнил того парня, который расстрелял мою… Лию. Два года назад я видел его морду, через тебя он брал оружие. На это тебе вообще будет сложно ответить, любой ответ будет признанием. Так вот, тогда, два года назад, ты сам этого парня не видел, а я видел. Обстоятельства я тебе не расскажу. Я скажу только одно – вы убили человека, который научил меня понимать себя. И я не дам тебе возможности разблокировать мой чип. Я не разрешу тебе продлять мою жизнь. Мне не нужна помощь таких, как ты. Я не собака, чтобы лизаться и визжать от радости при виде гнилых костей. Я просил не лезть в мою жизнь, но ты не стал меня слушать. Тогда мне придется сделать по-другому – я уйду сам и если ты примешься меня искать, залезу в какой-нибудь бункер и проведу там все оставшиеся четырнадцать дней моей жизни. Так что, если не хочешь, чтобы все закончилось так, не пытайся меня искать.
Мне… не нравится такое говорить. Но ничего не поделаешь.
Макс посмотрел, как он одевается, проводил взглядом стройную фигуру, закрыл глаза, услышав щелчок замка.
Арин выбрался на улицу, взглянул на датчик, ускорил шаг, третий поворот налево, знакомый люк, только вокруг, как назло, много людей, придется подождать.
Арин прислонился к стене, сполз вниз, закурил. Макс, Макс, что же ты наделал…
Я не просил о помощи, я ничего не хотел от тебя… Мне было достаточно, что ты есть, что к тебе можно зайти в любой момент, провести несколько часов, глядя в знакомые зеленые глаза. Ты был для меня необходимым, как воздух. Часто ли мы вспоминаем о том, что нам необходим воздух? Только, когда тонем. И я приходил к тебе тогда, когда "тонул", когда задыхался. Я думал, ты останешься моим другом, не будешь мешать мне жить, не попытаешься навязать свои правила. Я был уверен в этом, ведь кому, если не тебе, не знать, что я хотел и хочу со всем разобраться сам!
Любишь меня… Макс, ты меня не любишь, не обманывай себя. Ты любишь Тейсо.
Того, твоего, разумного, улыбчивого. Ведь, по сути, я тогда просто сменил Хозяина, только ты был другим Хозяином. Просто ты учил меня другому, брал меня нежнее, а, по сути, в душе так же хотел меня целиком и полностью и не хотел давать мне права отказаться от этого.
Тебе нужно было, чтобы я стал таким, как ты хочешь, чтобы я стал твоим, остался с тобой. Я вовремя понял, что ты создаешь мне иллюзию свободы, и думал, что вовремя ушел.
Я не смог порвать отношения полностью, я ценил тебя… Я верил тебе.
Больно. Мне больно.
Лия.
Макс.
Мне больно…
Арин разжал пальцы, уронил окурок, поднялся, на секунду согнувшись пополам от боли. Боль резанула по только начинавшим срастаться ребрам и вспыхнула внизу живота, ударила хлестко, резко, растекаясь к бокам. После Ская побаливало там же. Арин переждал приступ, выпрямился.
Тори. Я хочу видеть Тори и остаться с ним, у него, там, внизу, обнимая его хрупкое тело, дыша его дыханием. Он не смог бы меня предать, и я не буду чувствовать боль от его потери – я умру раньше. У меня остался только Тори, наверху мне больше делать нечего.
Арин огляделся, приподнял тяжелую крышку люка, соскользнул в темноту.
Знакомый хруст бетона под ногами, плотная тьма. Из тьмы выплывают яркие, незабываемые образы. Лия. Смеющееся, немолодое лицо, крупные кольца черных волос. Прости меня, Лия… Я пригнулся, я не попал под пули, а лучше бы умер рядом с тобой.
Ты сказала, подарок – это когда понимаешь, что тебя кто-то любит?
Если бы я обнял тебя – это могло бы считаться подарком?
Визг ржавого железа качнувшегося под ногами старого вагона.
Макс. Пристальный взгляд, теплая ласка надежных рук. Мои ночи, мой покой.
Прости, Макс, я не могу иначе. Мне остается только делать вид, что я тебя ненавижу.
Ты сказал, что любишь меня? Тебе я не поверил так, как поверил другому человеку.
Скай. Шлюха я чертова, неисправимая? Странно, но мне хотелось бы услышать это снова.
Но только я больше не выйду на поверхность, я не хочу умирать на руках того, кто знает, что такое смерть. Я хочу умереть у Тори, он не сможет понять, что случилось, ему не будет больно.
Неяркий свет широкой площадки – бывшей залы Мертвого Метро.
Арин сразу почувствовал сладкий до тошноты, отвратительный запах, шагнул вперед, не веря своим глазам.
Весь пол был закрыт неподвижными, раздутыми фиолетово-желтыми телами.
Мученические оскалы распятых в крике ртов, выпученные мутные глаза, скользкие губчатые ямы разложения на вывернутых руках.
Объеденные крысами пальцы, выгрызенные до позвоночников животы, распухшие, в белесой пленке, языки.
И запах, удушливый, вязкий, тошнотворный запах.
Арин споткнулся о чью-то голову, пошатнулся, попав спиной во что-то огромное, пластиково-жесткое, обернулся и не смог сдержать крика, слабым эхом прокатившегося по тоннелям. Прямо перед ним возвышались застывшие, в черных крысиных норках, складки мертвого жира.
Нэнси, – проговорил Арин. – Что случилось? Что тут, твою мать, случилось?!
Ответом ему послужил тихий шорох маленьких лапок, и из отверстия под полной рукой мертвой женщины выглянула любопытная острая мордочка.
Ах ты, черт… – пробормотал Арин, отступая назад. – Тори.
Лестницу и коридор он преодолел за полминуты, стараясь не дышать, прикрывая глаза от режущих слизистую трупных миазмов, на выходе из коридора споткнулся и покатился по полу, раня руки о колотую плитку.
Открыл глаза, приподнялся и увидел, обо что споткнулся. Снизу на него смотрело глумливое лицо с шариками залитых гнилой кровью глаз, вокруг в неестественном изгибе лежали плети восково-желтых рук.
Арин хотел было отпрянуть, но что-то остановило его. Присмотревшись, он зажал ладонью рот, с трудом справляясь с подступившей тошнотой. В памяти всплыло длинное холеное лицо и тонкие сухие пальцы.
"Тейсо… Помнишь меня, Тейсо… Я хотел, чтобы ты меня узнал, и ты наконец, меня узнал… Я твой Хозяин, Тейсо… Когда умрешь, приходи ко мне, мы славно поиграемся… Ты же тоже скоро умрешь, Тейсо? Я подожду… Поиграем…" Арину на мгновение показалось, что глаз мертвеца игриво подмигнул. Этого он вынести не смог и прокусив ладонь до крови, тихо застонал, ощущая животный ужас и вкус теплой крови.
Не надо… – севшим голосом проговорил он. – Я так не хочу… Не хочу я так умирать! Я не хочу к вам…
Обернувшись, Арину видел, что тяжелая дверь бывшего полицейского опорного пункта открыта. Тусклый желтый свет мигал еле-еле, готовый вот-вот угаснуть:
Тори.
Знакомая комната была пуста. Кровать заправлена, на столе аккуратной стопкой сложены рисунки, рядом несколько закрытых бутылок виски.
Свет мигнул еще раз и сменил цвет на бледно-зеленый, мертвенный, как свет датчика.
Арин понял, что не может больше дышать, тяжелый свинцовый обруч лег на шею плотным кольцом, в глазах поплыли сине-желтые круги, зашумело в ушах.
Подобравшись к столу, он дотянулся до ближайшей бутылки, ударил ее горлышком о край стола и приложил к губам, не заботясь о том, что стекла впились в губы, и вкус виски смешался со вкусом крови и стеклянного крошева.
Жуткий водоворот видений затянул его с головой.
Макс.
Лия.
Тори.
Нэнси.
Скай.
Скай. Вкус виски.
Вкус его губ и сдержанная ласка, спокойные, серые глаза, прокатившаяся по серебристому изображению скорпиона легкая капелька пота.
Хозяин.
Арин откинул опустевшую бутылку, дрожащими руками взялся за следующую.
Макс.
"Арин сам виноват. Я предлагал ему кеторазамин. Интересно было бы узнать, где он умер" Только не здесь, я не хочу умирать здесь.
Лия.
"Невоспитанный ребенок, если бы не ты, я могла бы жить дальше. Думаешь, ты хорошо поступил?" Лия… Лия… Зачем я тогда пригнулся? Зачем?
Тори.
"Ты никогда не давал мне ничего взамен. Зачем ты приходил?" Я… Я думал, так правильнее…
Нэнси.
"Мертвая я стала стройней. Возьмешь меня, миленький мальчик?" Я схожу с ума…
Хозяин.
"Приходи быстрее, Тейсо, поиграем. Помнишь, как нам было хорошо? Поиграем…
Впереди вечность, а мы будем играть…"
Нет! Нет! Нет!
Скай.
"Идиот, прекрати бредить. Выбирайся отсюда" Арин приподнялся, цепляясь руками за стол, автоматически запихнул оставшуюся бутылку во внутренний карман куртки, потянул пальцами тонкий лист бумаги.
Небо. Солнце. Трава.
Тори, я не видел этого мира. Я видел только этот, но и от него ничего не осталось.
Даже меня почти что нет. И не надо. Меня не надо в несуществующем мире.
Арин разорвал рисунок пополам, кинул обрывки через плечо.
* * *
В баре «Ловушка» все оставалось по-прежнему. Так же плыл по воздуху сладко-горький дым, так же звенели старые игровые автоматы и бегали крутобедрые официантки, еле успевая расставлять по столикам стаканы с синтетическим алкоголем.
Кашель, смех и хриплые голоса наполняли небольшое помещение целиком, на потолке мигали тусклые зеленые и синие осветительные шары.
У стойки хохотали шлюхи, звеня стаканами и каблучками, им вторил жирный бармен, опытным взглядом присматривая себе девочку на ночь.
Арин некоторое время постоял на пороге, не двигаясь, до тех пор, пока его не заметили.
Малыш, – хихикнула одна из шлюх, кидая в стаканчик с коктейлем розовую таблетку.
– Давно тебя не было. Подзаработать пришел? Сегодня богатые дяди сюда не заезжают, неудачный день.
Арин повернул голову, посмотрел ей в глаза, подошел ближе, сел рядом:
У тебя есть деньги?
Некультурный вопрос, – надула губки шлюха. – Тебе-то какое дело? Нужны деньги – работай.
Арин опустил руку вниз, провел пальцами по бедру, в полумраке сверкнул сталью тонкий клинок, и шлюха отчаянно завизжала, дергая прибитую к столу стилетом ладонь.
Ты охренел? – заревел подошедший бармен. – Малолетка чертова!
Арин поднял на него спокойные глаза, свободной рукой подтянул к себе стакан с недопитым коктейлем.
Бармен помедлил:
Сколько тебе осталось?
Я уже умер, – ответил Арин. – После полутора литров виски не живут.
Ясно. Ладно, похороним тебя за счет заведения. Что будешь?
Все, что горит. Сюда раньше приходила девчонка, Шейла. Не знаешь, где она?
Ее убили, – вмешалась в разговор сидящая по другую сторону от него бритая наголо девушка со сверкающей мешаниной легких колечек пирсинга по всей коже головы. – Какая-то сука пристрелила ее. Жаль. Хорошая была девчонка и всегда знала, где взять "колес".
Арин то ли всхлипнул, то ли засмеялся, прикусил зубами край поданного ему стакана:
Я не буду спрашивать, как тебя зовут. Все, чьи имена я знаю, умирают. Смерть ходит за мной и составляет списки. А я на закуску.
Бармен жестом показал девушке, что разговаривать с Арином сейчас бесполезно, но та все же спросила:
Что собираешься делать? Если тебе так нужны деньги, то я знаю человека, который может их тебе дать. Ты очень красивый мальчик, ты ему понравишься. Хочешь?
"Шлюха ты чертова, неисправимая" Мне однажды было просто хорошо. Без денег, – сказал Арин задумчиво.
Девушка засмеялась:
Ну, это редкость, считай, что тебе повезло. Просто помни об этом, и все. С мужчиной или женщиной?
С ним, – ответил Арин. – Но теперь все мертво. И он, наверное, тоже. Пойдем к этому твоему человеку, надеюсь, ему будет по хер, что я пьяный настолько, что забываю, как меня зовут, и он не сбросит цену. Мне нужно денег на две недели бессознательного состояния. И больше ничего.
Пойдем, – кивнула девушка и поднялась. – Вроде бы он не извращенец, можно не бояться.
Арин отставил стакан, сжал руками виски.
"Шлюха ты чертова, неисправимая. Если бы ты знал, что ты творишь…" "Но я тебя люблю" "От тебя пахнет небом" "После твоих операций…" К черту все это, – сказал Арин, поднимаясь. – Только не говори мне своего имени.
Это как мертвая метка на коре мертвого дерева.
Хорошо. А тебя как зовут, можно узнать?
Тейсо, – помедлив, ответил Арин.
Часть 17
Серые, запутанные улицы сменялись одна за другой, в этом районе не было реклам, не было магазинов, клубов и баров.
Мертвые районы Тупиков, старые, нежилые дома. Бетонные коробки, аккуратные прорези узких окон, стальные двери – все сохранилось в полном порядке, но люди здесь не жили и даже бродяги обходили этот район стороной и не пытались остановиться на ночлег в пустынных гулких комнатах. Но никого это не удивляло – таких мест в городе было много, они отторгали от себя человеческое тепло так уверенно, что никто не решался нарушить их покой.
Поговаривали, что в таких районах процесс самоликвидации ускоряется, но это было всего лишь слухом.
Арин таким слухам не верил, но раньше тоже никогда сюда не забирался – лабиринты узких улиц казались призрачными изгибами судеб мертвых, безмолвный пластик и бетон излучали угрозу.
Девушка тоже шла не очень уверенно, видно было, что ей не по себе. Она часто оглядывалась по сторонам и нервно покусывала тонкие губы.
А на одном повороте и вовсе остановилась в нерешительности, словно раздумывая, куда идти дальше.
Арин прислонился к стене дома, вытащил из кармана пачку сигарет, закурил, задумчиво глядя, как растаяли в сером тумане взметнувшиеся от кислого ветра оранжевые искорки.
Тейсо.
Чего тебе?
Здесь иногда бывает опасно. У тебя есть оружие?
Арин помедлил, откинул окурок:
Есть.
Это хорошо, – улыбнулась девушка, и настороженный огонек в ее глазах пропал. – Пойдем, осталось несколько кварталов.
Гулкие шаги по растрескавшемуся асфальту, пыльные обрывки каких-то газет, над головой осточертевший кусок треснувшего, задымленного купола. Арин на секунду вывалился из реальности, поплыли перед глазами стены, и перед глазами появились костлявые тонкие дрожащие пальцы.
Твою мать, – дернулся он. – Подожди…
Девушка остановилась, в недоумении глядя, как он закрыл глаза руками и замер, тяжело дыша.
Ты чего?
Заткнись, – глухо ответил Арин.
Под ладонями вспыхивали яркие зелено-алые блики, резали глаза, а сквозь них пробивались все те же сухие белые пальцы. Арин почувствовал легкое касание к своей коже и закусил губу, поняв, что не чувствует руки – онемение разлилось от локтя и ниже, тугим болезненным кольцом охватив запястье.
Ты или перепил или умираешь, – тихо сказала девушка. – Никогда такого не видела.
Мне так тебя жаль… Такой красивый мальчик, такая ранняя смерть.
Его еще рано жалеть, – раздался рядом спокойный, приятный голос. – Пока что он себя чувствует неплохо, и у него еще есть время, время на то, чтобы исправить ошибки. Долго, Харона, очень долго. За опоздание получишь только половину дозы.
Арин не сразу отнял ладони от лица, внезапно вспыхнувшая догадка заставила замереть, выкроить время на то, чтобы обдумать случившееся. Нескольких секунд хватило для того, чтобы прояснилась голова, исчезли разноцветные вспышки, и даже мертвые пальцы перестали гладить заледеневшую кожу руки.
Потом, подняв голову, Арин увидел человека, черты которого отпечатались в его памяти два года назад и навсегда. С тех пор он почти не изменился, то же красивое, правильное лицо, которое портила только жесткая складка губ и неприятное выражение внимательных синих глаз. Так же аккуратно лежат черные гладкие волосы, так же идеально сидит на сухощавом, сильном теле безупречно аккуратная одежда.
Так же небрежно держит в руках винтовку, прислонив ее к плечу.
Арин проследил глазами за тем, как Мэд встряхнул небольшую коробочку, высыпая на подставленные чашечкой ладошки Хароны разноцветные таблетки, потом проводил взглядом девушку. Та, улыбнувшись извиняющееся, быстро пробормотала: "оружие есть", сунула таблетки под пластиковую стоечку еле прикрытого сетчатой майкой, бюстгальтера и, развернувшись, побежала по улице прочь, стуча каблучками.
Мэд тоже посмотрел ей вслед, лениво перекинул оружие в другую руку, наклонил голову, прицеливаясь:
Даже не знаю, как будет лучше. Пристрелить ее сейчас или пусть сдохнет потом от передозировки? Концентрация кислоты в этих таблетках в двадцать раз превышает норму.
Пристрели, – коротко ответил Арин, вспомнив, как однажды в баре "Ловушка" от передозировки кислоты умирал мальчишка лет одиннадцати – медленно ползущие через рот отравленные вспухшие внутренности, липкие ленты кишков, дымящиеся на залитом кровью столе.
Мэд посмотрел на Арина, снял пальцы с курка, улыбнулся:
За ошибки нужно платить. Пусть платит сполна. Тебе тоже придется оплатить свои ошибки. Не боишься?
Арин опять почувствовал неприятную, тянущую боль в запястье, поморщился, потер руку:
А ты за свои платить не собираешься? Насколько я помню, твои замашки тоже далеки от идеалов.
У каждого есть слабости, – отозвался Мэд. – Главное – уметь избавляться от последствий.
Тогда ты от меня не избавился.
Правильно, – согласился Мэд, – Свою роль сыграла моя интуиция. Я так и знал, что за тебя можно будет что-то получить, и просто решил подождать. В этот раз я тебя тоже убивать не собираюсь. Через три часа тебя заберут отсюда, попадешь в свою привычную среду обитания, к хозяину. Будем считать, что этим я покрою свою слабость, воспользовавшись твоей. Пойдешь сам или тебя нужно вести под прицелом?
Я пойду, – сказал Арин. – Об этом можешь не беспокоиться.
Мэд кивнул, еле заметная улыбка скользнула по его губам.
Арин провел рукой по глазам, тронул пальцами виски – голова болела так, будто кто-то насаживал ее на раскаленный прут.
Мэд заметил это движение:
Я ожидал, что ты будешь орать, кидаться на меня или попытаешься сбежать, но, видимо, тебе не до этого. Совсем плохо, да? Кстати, я могу извиниться перед тобой за несколько смертей. Люди же должны прощать друг друга? Так что, прости меня за смерть этой твари-медика. За смерть юной шлюхи. За смерть поисковика-неудачника. Думаю, мы замнем эти недоразумения и помиримся. Трех часов на это хватит.
Говоря это, Мэд внимательно наблюдал за реакцией Арина, ненасытная жажда обладания чужой болью грызла его изнутри, и только боль этого мальчишки могла ее сейчас утолить.
Арин отвел глаза, опустив пушистые лиловые ресницы, но потом поднял голову, и Мэд увидел, что в искристой глубине его взгляда ничего не изменилось, лишь проступило отчетливо-насмешливое выражение:
Да мне все равно, – тихо сказал Арин. – Хватит уже трепаться, три часа так три часа. Пошли. Надо же тебе удовлетворить свои потребности, ты сейчас похож на мудака со спермотоксикозом, который пытается передо мной оправдаться. Смотреть тошно.
Хорошо, – медленно ответил Мэд. – Тогда, чтобы тебе не было тошно, будешь смотреть на меня глазами Тейсо.
И снова ему не удалось увидеть в глазах Арина боль, тот только пожал плечами, ответил коротко:
Обойдешься.
Ты еще сам меня попросишь затянуть на тебе ошейник.
Посмотрим. Посмотрим, мне терять нечего, кроме самого себя, и я бы согласился на это, но не перед тобой.
Мэд развернулся, пропустил Арина вперед, и пошел по улице, сжав зубы.
Непреодолимая тяга, выматывающее чувство пустоты – его можно погасить только чужой болью, только чужими страданиями, но парень, видимо, совсем сдвинулся и не понимает, что ему грозит, и что произошло, поэтому вытянуть из него желанные слезы или раненую ненависть невозможно. Но он глубоко ошибается, если думает, что сможет остаться непокоренным, в конце концов, его можно будет потом вышвырнуть, как мусор, кинуть в руки псам КетоМира, которым все равно, в каком состоянии он будет, лишь бы был жив и смог рассказать то, что они хотят узнать.
Мэд остановился возле стальной тяжелой двери одного из домов, прежде чем открыть ее, взялся руками за плечи Арина, провел ладонями по груди, расстегивая многочисленные замки ремней, по бедрам, разжимая стальные клепки, удерживающие блоки-носители клинков на кожаных штанах:
Тебе это не нужно.
Убедившись, что оружия у Арина не осталось, он провел пластиковой картой по горящему мутно-зеленому огоньку индикатора и распахнул дверь.
Вперед.
Арин прошел внутрь, окинул взглядом помещение. Невысокий потолок, серые стены.
Холодное мигающее освещение, затянутая предохранительной пленкой кровать, гладкий пластиковый пол. На столике в центре комнаты выключенный компьютер, жирная чернота ствола "береты", россыпь таблеток и боевой нож с тускло мерцающим широким лезвием. Рядом с ножом серебристая фляга.
Арин подошел ближе, зная, что каждое его неверное движение может привести к пуле в спину – он сомневался, что для Мэда так важно обещание людям из КетоМира, и знал, что договор с ними не повлияет на его решение об убийстве, поэтому просто снял со столика фляжку и сразу отошел.
Без кислоты? – спросил он, откручивая крышку.
Просто коньяк.
Арин глотнул едкую на вкус жидкость, закрыл фляжку, отложил в сторону.
Поднял голову, и Мэду наконец, удалось увидеть темную, застывшую тоску в его глазах.
Мне больше ничего не остается, кроме как узнать смысл одного подарка, – сказал Арин. – Поэтому ошейник на себя я тебе одеть не позволю. Что бы ты ни делал. Все остальное – пожалуйста, мне все равно.
Мэд не стал вникать в смысл этих слов. Его моментально возбудила тень той боли, которую он так стремился впитать, поэтому, не раздумывая, он шагнул вперед, взяв со стола боевой клинок, и, заставив Арина откинуться назад, сначала коснулся губами мягкой кожи, под которой бился лихорадочный пульс, а потом сжал зубы, прокусывая эту кожу.
Арин безразлично повернул голову, закрыв глаза, раскинул руки, демонстрируя незащищенность.
Открой глаза и смотри на меня, – приказал Мэд.
Арин улыбнулся снисходительно, чуть дрогнули лиловые ресницы, но глаз он не открыл.
Тогда Мэд рванул плотную ткань его водолазки, обнажив грудь и живот со следами от свежих швов, посмотрел на припухшие, незажившие еще до конца, аккуратно стянутые шрамы.
Семь швов, – сказал он. – У тебя семь шансов на то, чтобы остановить меня, попросив себе ошейник. После седьмого шансов выжить у тебя уже не будет.
Холодный клинок скользнул под ремень штанов Арина, и Мэд, поставив нож ребром, рванул лезвие на себя, разрезая плотную ткань.
Раздвигай ноги.
Ага, – лениво отозвался Арин, разводя колени, открывая глаза. – Слюнями не захлебнись, извращенец. Борец за идеалы, мать твою… Как там было сказано в прошлый раз? "Мне приходится потакать своим слабостям, иначе я бы сошел с ума и не смог бы очищать этот мир"?
У тебя хорошая память, – ответил Мэд, проталкивая пальцы в тугое колечко мышц. – И тело шлюхи. Тебя даже это возбуждает.
Арин поморщился:
Рефлексы.
Животные рефлексы, – Мэд свободной рукой взялся за нож, приложил лезвие к шву под ребрами Арина, точно к тонкой розовой полосе шрама. – Считаю до семи. Раз.
Лезвие хищно впилось в дрогнувшую плоть, распластывая недавно зажившую рану, разрывая сросшуюся нежную кожу. Одновременно Мэд нажал пальцами на знакомую ему точку внутри и ощутил дикий, неконтролируемый прилив желания. Боль, которая заставила Арина выгнуться и застонать, боль, которая обесцветила его губы и стерла выражение осмысленности с его глаз, эта боль оживляющей волной полилась в душу наемника, заполняя гулкую пустоту. Любимое ощущение, самое нужное ощущение, то, без которого жизнь становилась проклятием.
Арин попытался оттолкнуть лезвие, взявшись руками за режущую кромку, но Мэд дернул клинок обратно, полосуя его пальцы до кости:
