Текст книги "Пока стучит сердце"

Автор книги: Евгения Руднева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Руднева Евгения Максимовна
Пока стучит сердце

УКАЗ

ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР

  О ПРИСВОЕНИИ ЗВАНИЯ

ГЕРОЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА

ОФИЦЕРСКОМУ СОСТАВУ ВОЕННО-ВОЗДУШНЫХ

СИЛ КРАСНОЙ АРМИИ

За образцовое выполнение боевых заданий Командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом отвагу и геройство присвоить звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая звезда»:

Гвардии старшему лейтенанту РУДНЕВОЙ Евгении Максимовне.

Председатель Президиума

Верховного Совета СССР

М КАЛИНИН

Секретарь Президиума

Верховного Совета СССР

А.ГОРКИН

Москва, Кремль. 26 октября 1944 г.

26 октября 1944 года Указом Президиума Верховного Совета СССР было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза штурману гвардейского авиационного полка гвардии старшему лейтенанту Рудневой Евгении Максимовне, совершившей на самолетах «У-2» 645 боевых вылетов.

Кто же была эта девушка, удостоенная высокого звания Героя, что помогло ей воспитать в себе высокое чувство долга перед Родиной, что дало ей силы и мужество во время Великой Отечественной войны доблестно сражаться на фронте?

Родилась Женя Руднева в 1920 году в городе Бердянске. Отец ее работал телеграфистом. В 1929 году он поступил на один из московских заводов. Семья Рудневых стала жить в Салтыковке, под Москвой.

На следующее утро после переезда мать не нашла Жени дома. Маленькая девочка, забрав портфель, пошла разыскивать для себя школу. Анне Михайловне пришлось обратиться в милицию, и лишь с ее помощью Женю нашли в кабинете директора Салтыковской школы, от которого она категорически требовала немедленно принять ее во второй класс.

Училась Женя хорошо, хотя и не все давалось ей просто, встречались трудности, бывали и неудачи. Они огорчали ее, но никогда не обезоруживали; наоборот, рождалось желание преодолеть их, овладеть непонятным. И это упорное стремление всегда побеждало.

Женя быстро втянулась в кипучую жизнь школьного коллектива. У нее появилось много друзей. С некоторыми из них дружба не прерывалась до конца ее жизни. Женя считала своим неизменным долгом помогать товарищам. Один из мальчиков в ее классе плохо учился, скверно вел себя в школе. Многие считали его «отпетым» и махнули на него рукой. Женя узнала, что причиной всему пьяница отец и тяжелое положение семьи. Она убедила мальчика заниматься с ней; родители учеников помогли организовать ему материальную помощь. Женины старания не пропали даром: мальчик окончил школу отличником.

Школа была для Жени вторым домом. «Женя горела в школе, – вспоминает отец, Максим Евдокимович: – занятия, кружки, помощь товарищам...»

С увлечением Женя занималась в военном кружке, участвовала в осоавиахимовских соревнованиях. Когда в школе создался кружок воинствующих безбожников, Женя вступила в него одной из первых. Отец вспоминает, как однажды после жаркого спора по религиозным вопросам раздосадованная бабушка сказала: «И кто только тебя такую воспитал?»

Женя гордо ответила: «Меня воспитали школа и комсомол».

В комсомол Женя вступила в 1936 году. Этот день она называла самым счастливым днем в своей жизни. И с этого времени все свои поступки Женя стала рассматривать с точки зрения того, достойны ли они комсомолки. В дневниках часто встречаются строки, свидетельствующие об ее строгости и требовательности к себе.

«Я плохая комсомолка, – пишет Женя 24 марта 1937 года, – в том смысле, что неаккуратно отношусь к «мелким» поручениям. Это недостойно комсомолки».

Так же требовательно Женя относилась и к поступкам окружающих – родных, товарищей. Подчас это проявлялось в детски-наивной и даже курьезной форме. Так, однажды, вернувшись с работы, мать Жени нашла на столе записку: «Срочно приезжай в школу на собрание». Ехать надо было в Москву из Лосиноостровской. Когда Анна Михайловна вошла в школу, ей сказали, что Женя уже несколько раз спрашивала про нее. И что же? На собрание ее никто и не вызывал. Это сделала сама Женя. «У меня мама очень боязлива, боится одна в темноте ходить, вот я ее и вызвала, чтобы она училась преодолевать свой страх», – объяснила она учителям.

Любовь к науке пробудилась у Жени еще в школе. Больше всего ее интересовали химия, физика, биология. В дневнике можно найти упоминание о таких серьезных книгах, как «Происхождение вселенной» Полака, «Атомное ядро» Вальтера, и других, прочитанных Женей. «Вчера я дала себе обещание: никогда не заниматься вещами, связанными с философией, но обязательно изучить все, что по этому вопросу имеется», – писала Женя.

Но особенно увлекла ее астрономия. С девятого класса начала она заниматься в астрономическом кружке. И скоро у Жени родилось твердое желание: быть астрономом.

Женя жила не только интересами школы, все события в стране и во всем мире находили горячий отклик в ее душе.

«Завтра – 12 января – первая Сессия Верховного Совета, – писала Женя, – пуск Покровского радиуса метро. Да разве перечислишь все хорошее, что творится вокруг, все наши победы!»

Любовь к Родине, гордость за свою страну звучит во многих строчках ее дневников:

«И как мне не любить моей Родины, которая дает мне такую счастливую жизнь?»

«А какое это счастье чувствовать себя частью такого большого, грандиозного и вместе с тем близкого и родного Союза!»

Женя много читала. Одним из ее любимых героев был Павел Корчагин. Дважды в своем дневнике она выписывает слова Павла о смысле жизни, о мужестве и борьбе. Во многом они определили и ее жизнь, и не случайно незадолго до гибели, на фронте, она снова, уже в который раз, перечитывает «Как закалялась сталь», по-новому, еще более глубоко осмысливает то, что поняла еще в 1938 году.

Последние годы в школе... В Европе поднимает голову воинствующий фашизм, истребляя все свободное, передовое. Ясно: борьба неизбежна. И Женя записывает мысли, навеянные фильмом «Ленин в Октябре»: «Я очень хорошо знаю: настанет час, я смогу умереть за дело моего народа, так, как умирали они, безвестные герои из этого чудесного фильма».

В 1938 году Женя окончила среднюю школу с аттестатом отличника и была принята в число студентов механико-математического факультета Московского университета.

Вначале учеба в университете давалась Жене не очень легко, не с первых слов лектора схватывала она сущность читаемых курсов по математике. Но она всегда старалась понять все до конца. Женя не стеснялась задать лектору любой вопрос, и студенты привыкли, что на лекции она всегда что-то спрашивает. Некоторым это казалось смешным. Но вскоре все убедились, что знания Жени больше, глубже, чем у других, и тогда ее вопросы перестали вызывать удивление.

Благодаря своему необычайному трудолюбию и пытливости Женя и в университете быстро стала одной из лучших студенток курса. Как и в школе, она охотно помогала товарищам.

В университете комсомольская работа еще больше захватила Женю. Первые два года она была комсоргом группы, третий год – членом комсомольского бюро по учебным вопросам. Учебный сектор считался наиболее трудным в бюро. Но Женя деятельно взялась за работу. Она успевала держать связь со всеми комсоргами групп, и, вероятно, не было на факультете такого отстающего студента, с которым не поговорила бы Женя, не поругала бы его или не помогла, если это было нужно.

С 1938 года Женя начала работать во Всесоюзном астрономо-геодезическом обществе, в отделе Солнца, а уже на следующий год ее выбирают заведующей отделом Солнца. Коллектив наблюдателей этого отдела работал в разных местах Советского Союза. Жене приходилось отвечать на их письма, обрабатывать присылаемые результаты, проводить собрания членов отдела.

Одновременно она работала и в отделе Переменных звезд, с увлечением, часто ночи напролет, проводила наблюдения в обсерватории.

В 1939 году в бюллетене ВАГО № 3 была напечатана первая научная работа Рудневой: «Биологические наблюдения во время солнечного затмения 19 июня 1936 года». В ней приводились результаты обработки очень большого материала, научных наблюдений; статья была изложена хорошим языком, выводы интересны не только для начинающих.

Одновременно с серьезной учебой, большой общественной и научной работой она успевала заниматься и в различных военных кружках. Это не было простым увлечением. Германский фашизм свирепствовал в Европе. Угроза войны нависала над нашей страной. Горечь и гнев рождали в сердце Жени злодеяния фашистов, и как вывод для себя она писала в дневнике: «Надо во что бы то ни стало изучить пулемет».

Сознательно и твердо готовила она себя к защите Родины.

Когда началась Великая Отечественная война, Женя сдавала весеннюю экзаменационную сессию, оканчивая третий курс.

Страстно влюбленная в свою специальность, в далекие неугасимые звезды, студентка, которой прочили большую будущность, она твердо решила, что учиться не будет, пока не кончится война, что ее путь лежит на фронт. Позже, уже будучи на фронте, она писала профессору университета С. Н. Блажко: «Без свободной Родины не может быть свободной науки!»

В первые дни войны комсомолок механико-математического факультета направили на сеноуборку в совхоз Дединово под Москвой. Женя была назначена комсоргом одной из групп. Комсоргом другой была студентка третьего курса Катя Рябова.

Сначала не очень-то получалась у Жени работа в поле, – физкультура ей всегда давалась плохо. Но и здесь упорство и настойчивость помогли. Когда все уходили отдыхать, она одна оставалась в поле и тренировалась в обращении с граблями и вилами. Вскоре Женя стала намного перевыполнять норму.

К сентябрю студентки вернулись в Москву, занятия в университете начались как обычно. Только теперь приходилось дежурить по ночам, организовывать воскресники для работы на оборонных предприятиях, строить укрепления под Москвой.

В октябре 1941 года Герой Советского Союза Марина Раскова начала формирование женских авиационных полков. Летчики и штурманы, техники и механики, инженеры и политработники собирались к ней со всего Советского Союза. Но женщин в авиации служило тогда еще мало, и по призыву Центрального Комитета комсомола сотни девушек, никогда в жизни не державших в руках оружия, не прикасавшихся к плоскости самолета, пошли в армию.

12 октября, в 6 часов утра, комсомольцы механико-математического факультета собрались на очередной воскресник. К группе студентов третьего курса, среди которых находились Катя Рябова и Руфа Гашева, подошла Женя Руднева: «Есть возможность пойти на фронт. Как ты, Катя, ты очень хотела?»

Девушки заволновались... «Останьтесь все, кто хочет, – сказала Женя, – я тоже пойду, но очень боюсь, возьмут ли меня, – ведь я неважная физкультурница!»

Желающих собралось человек десять. Во главе с Женей девушки пошли в ЦК ВЛКСМ.

...Когда невысокая светловолосая девушка с серо-голубыми глазами появилась в спецшколе, где собиралась вся группа Марины Расковой, я сразу узнала Женю Рудневу.

Мы встречались с ней на общих лекциях по физике, потом на заседаниях вузкома комсомола, а в последнее время вместе занимались воскресниками. Чтобы не волновать родных, она не сказала им, в какую часть ее направляют. «Я иду обучать ополченцев пулеметному делу», – объяснила Женя отцу и матери.

Ни в первые месяцы пребывания в армии, ни потом, в полку, никогда не пожалела Женя о том, что прервала учебу, променяла занятие любимым делом на трудную, полную лишений и опасностей жизнь солдата на фронте. «Я чувствую, что я иду единственно правильным путем, что здесь я делаю то, что должна как комсомолка делать», – писала она родителям в 1941 году из летной школы.

Вскоре после формирования наша часть была отправлена на учебу в город Энгельс.

Нам выдали военное обмундирование. Но как мы неловко чувствовали себя в форме, когда надели ее в первый раз! Большие гимнастерки и брюки, длинные шинели и – самое мучительное – сапоги от 40-го до 43-го размера. А портянки! Сколько раз пришлось показывать нам, как их заворачивать.

За годы в армии мы научились перешивать по себе гимнастерки и шинели, безжалостно отрезая лишнее, подбирали как-то поаккуратнее сапоги и таким образом приобретали ладный, подтянутый вид. Жене определенно не шла военная форма, она никогда не сидела на ней так складно, как на других девушках. На маленьких ногах болтались сапоги 41-го размера с задранными вверх носами. Пистолет торчал немного вбок, шинель она не перешивала, и ее невысокая фигурка выглядела сутуловатой.

Женю нельзя было назвать красивой, но из-под пилотки глядели такие ясные, выразительные глаза под темными бровями, такое серьезное было у нее лицо, что неизменно оставалось впечатление исключительной привлекательности и значительности этой девушки.

Все мы, пришедшие из университета, попали в штурманскую группу, точнее – в группу стрелков-бомбардиров.

Марина Раскова часто говорила нам: «Вас первых взяли в армию, и от вас зависит, будут ли брать женщин еще. Вы должны доказать, что можете владеть оружием не хуже мужчин».

Началось упорное учение: классные занятия по 11 часов в день, а еще надо было к ним готовиться... Дисциплина в части была необыкновенно жесткая.

Наконец настал день, к которому мы долго готовились: 7 ноября 1941 года мы давали присягу.

«Вчерашний день я запомню навсегда, – пишет Женя родителям. – Вчера мы давали присягу.

Я страшно волновалась, и вообще весь день был такой торжественный!»

Новой своей специальностью Женя овладевала настойчиво.

«Когда я пойду на фронт, то я пойду на Гитлера не с голыми руками», – писала она.

Как и в университете, на каждом занятии Женя непременно задавала вопросы. Ее вопросы, на первый взгляд казавшиеся наивными, иногда ставили опытных преподавателей в тупик. Она не обижалась, что в шутку мы прозвали ее Вопросником, – она не могла оставить что-либо неясным. Пожалуй, уже тогда, не ограничиваясь поверхностным заучиванием, Женя приобрела те теоретические штурманские знания, которые впоследствии помогли ей стать лучшим штурманом в полку.

Строевая подготовка давалась ей тяжело. Но она упорно тренировалась, шагала одна вокруг нашего дома, пока не научилась правильно ходить в строю.

Начались тренировочные полеты. Для многих они оказались тяжелым испытанием. В первом же полете Жене стало так плохо, что я серьезно испугалась за нее, хотя и мне самой в это время было немногим лучше. Однако это не обескуражило Женю. Много силы воли понадобилось ей, чтобы преодолеть свою слабость.

Кто-то сказал нам, что все штурманское снаряжение должно быть привязано, чтобы не унес ветер. На следующее занятие Женя пришла вся увешанная предметами штурманского обихода, которые были аккуратно привязаны веревочками к пуговицам обмундирования.

Какой большой путь предстояло ей пройти – от наивной девочки с привязанными на веревочках приборами до штурмана боевого гвардейского полка!

В феврале 1942 года из группы формирования был выделен наш ночной авиаполк на самолетах «У-2». Командиром полка назначили капитана Бершанскую, комиссаром – батальонного комиссара Рачкевич, начальником штаба – меня.

Весь состав полка был женский. Летчики уже имели опыт работы, инженеры и механики также, а штурманы и вооруженцы были из вновь обученных комсомолок, пришедших по призыву Центрального Комитета комсомола.

Рудневу назначили штурманом звена к летчику Жене Крутовой и присвоили ей первое воинское звание – старшина.

Закончив ночные тренировочные полеты, в мае 1942 года полк вылетел на Южный фронт.

И дивизия, и армия принимали наш полк неохотно, боялись слез и женских капризов, летчики из соседних мужских полков смотрели на нас с откровенной иронией.

Конечно, умели тогда мы мало, но такой энтузиазм в работе, такой сплоченный коллектив, как у нас, был не во всяком мужском полку.

...Это были трудные дни отступления частей Южного фронта из-под Ворошиловграда и Ростова.

В одну из первых боевых ночей погибли командир эскадрильи со штурманом эскадрильи, и Женя Руднева была назначена штурманом 2-й авиаэскадрильи к командиру эскадрильи Дине Никулиной. Командиром 1-й авиаэскадрильи была Сима Амосова (впоследствии заместитель командира полка), штурманом – Лора Розанова.

Назначили Женю потому, что в первых боевых полетах она проявила спокойствие и мужество, а теоретические ее знания были бесспорны.

С первых и до последних дней она делала в полете все предельно аккуратно и точно, так, как требовало наставление по штурманской службе, вплоть до промера ветра в каждом полете, даже когда маршрут был известен до маленького кустика, до каждого изгиба дороги.

Сначала наши молодые штурманы не умели ни точно выйти на цель, ни вывести самолет из прожекторов и обстрела. Поэтому в первые боевые ночи более опытные летчики начали тренировать своих штурманов, учить их неписаным законам летного мастерства. Не всегда это делалось достаточно деликатно. Женя, например, не очень быстро влезала в кабину, и Дина Никулина заставляла ее на аэродроме по нескольку раз подряд в унтах и комбинезоне влезать и вылезать из самолета. Другим штурманам это казалось почти издевательством. Женя же воспринимала это совершенно серьезно, как необходимую учебу; она никогда не обижалась, как другие. В этом сказывалась ее всегдашняя требовательность к себе.

«Одно меня угнетает, – писала она в начале своей боевой работы: – я плохой штурман. И как-то по-глупому плохой: ведь я могу не делать всех тех ошибок, которые я делаю...»

А через полгода Женя записывает:

«Все-таки с Диной я больше всего люблю летать. Потому что теперь я знаю, что летать могу, что со мной можно летать спокойно. Никто, кроме Дины, не говорит мне моих ошибок. Каждый полет с ней меня чему-нибудь учит – в полетах с другими я это всегда учитываю».

Дина Никулина – профессиональный летчик с отличной техникой пилотирования. Характер у нее жизнерадостный, веселый. Летала она бесстрашно. В своих воспоминаниях Никулина писала:

«С Женей Рудневой я много летала. Это была чистая, честная девушка. Большая умница, очень любознательная. Первое время я ей часто указывала на ее недостатки в полете. Ей нравилась моя требовательность, на мои выговоры она не обижалась. Была очень хорошим штурманом. У нее была уверенность, что пока она летает со мной, то с нами ничего не может случиться.

Помню, как на станции Майская однажды очень удачно разбомбили мы эшелон. Долго выжидали, не бомбили. Сделали четыре захода и попали в эшелон. Летели обратно – пели.

Когда работали на Тереке, то уничтожили переправу. От наземных войск получили благодарность. Я всегда хожу на высоте 500-600 метров. Если наберу больше, то спускаюсь: натура такая – не люблю на большой высоте ходить, лучше бреющим»

Экипаж Никулина – Руднева стал одним из лучших в полку. Они снижались до 400 метров, догоняли уходившие эшелоны, бомбили переправы у Моздока и Прохладной, на высоте 150 метров разыскивали застрявшие в грязи во время отступления вражеские машины и уничтожали их. Часто в армейских газетах печатались заметки о боевой работе наших девушек.

Вот одна из таких заметок, помещенная в газете «Крылья Советов» от 28 февраля 1942 года:

«Машины стоят в полной готовности. Летчики с нетерпением ждут боевого вылета. Прошло немного времени, сигнал подан. Один за другим плавно отрываются от земли самолеты, исчезая в синеве ночного неба.

Первым ложится на курс орденоносный экипаж лейтенанта Никулиной. 250-й раз летит она на врага. Уверенно ведет Никулина свой самолет.

На этот раз приказано разрушить железнодорожную станцию противника. Станция эта имеет важное стратегическое значение, и немцы поэтому прикрывают ее мощным огнем зенитной артиллерии.

Еще издали, услышав шум моторов, вражеские пулеметы открывают пальбу, а прожекторы начинают беспокойно шарить своими щупальцами по темному небу. Но все это не может остановить бесстрашных патриоток, идущих к цели

Станция обнаружена. Бомбы, метко сброшенные младшим лейтенантом Рудневой, ложатся по назначению. На земле блеснули яркие вспышки взрывов, и густые клубы черного дыма заволакивают цель...»

С самого начала полку пришлось вести работу в исключительно тяжелых условиях. Армия отступила за Моздок, в гористую местность. Малейший просчет штурмана или летчика – и катастрофа неминуема, так как горы превышали высоту полета. Часто туманы закрывали аэродром, внезапные снегопады и дожди преграждали экипажам путь, мощные воздушные потоки швыряли наши маленькие машины иногда на сотни метров вверх или вниз. Никогда ранее, в мирное время, не летали летчики на наших самолетах в подобной обстановке. Не менее трудные условия встретились нам впоследствии при прорыве «Голубой линии» на Тамани, при полетах на Новороссийск и Керчь, при освобождении Крыма. Все эти направления имели важное стратегическое значение, поэтому они были прикрыты плотным огнем зенитной артиллерии, в воздухе патрулировали ночные истребители, десятки прожекторов ловили самолеты над целью.

А много ли нужно, чтобы сбить наш тихоходный самолет, весь состоящий из фанеры и перкаля? Одна зажигательная пуля может превратить его в пылающий факел.

Наш учебный самолет создавался не для боевых действий. Однако с первых дней Отечественной войны он начал приносить армии огромную пользу. На нем вывозили раненых, он служил для связи с партизанами в тылу противника, для разведки.

Устойчивый в полете, легкий в управлении, наш «У-2» не нуждался в специальных аэродромах и мог сесть на деревенской улице или опушке леса.

Особенно успешным оказалось ночное бомбометание с этих маленьких машин по переднему краю противника. С наступлением темноты до рассвета «У-2» непрерывно «висели» над целью, методически, через каждые две-три минуты сбрасывая бомбы.

Наземные войска очень любили наши самолеты. «Небесные создания», – шутливо звали нас пехотинцы. Немало теплых писем получил полк от пехоты с выражением глубокой благодарности за помощь в боевых действиях.

...Каждую ночь боевые экипажи вылетают на цель. Вспыхивают лучи прожекторов, они шарят по небу, сближаются, и вот самолет пойман... Штурмана и летчика ослепляет нестерпимый свет... Бьют зенитки. Хочется уйти вверх, вниз, но... перегруженный бомбами самолет идет с мизерной скоростью: 60-100 километров в час.

Томительно тянется время. Иногда по 10 минут не удается уйти от прожектора. И это на высоте всего нескольких сот метров. Выше мы обычно не летали, так как наши цели находились очень близко от передовой и от нас требовалась особая точность бомбометания.

Около часа длится полет, а на земле ждут механики и вооруженцы. Осматривать, заправлять самолет, подвешивать бомбы они научились за три-пять минут. Трудно было поверить, что молодые, хрупкие на вид девушки в течение ночи своими руками без всяких приспособлений подвешивали каждая до трех тонн бомб. Эти скромные помощники летчиков показывали подлинные чудеса. А механики! Целые ночи работа на старте, а днем – ремонт машины, проверка оборудования, подготовка к следующей ночи. Спали они часто по два-три часа в сутки. Но работа шла четко и быстро. Чтобы экономить время стоянки на земле, летчики не вылезали из кабин даже для доклада дежурному работнику штаба. Доклады принимались тут же, у самолета. И вот через несколько минут после посадки самолет снова поднимается в воздух, И так до рассвета, и так каждую ночь...

В длинные зимние ночи, когда нам объявляли «максимум» – то есть задание сделать максимально возможное число вылетов, – некоторые экипажи проводили в воздухе по 10 часов. 10 часов крайнего нервного напряжения, напряжения всех физических сил!

Иногда в результате перенапряжения наступала апатия, и летчик или штурман засыпали в полете или, наоборот, не могли уснуть по нескольку суток.

Бывало и так, что на глазах летчика над целью гибли боевые товарищи. Их самолеты, сбитые зенитным огнем или подожженные ночным вражеским истребителем, камнем падали на землю.

Но как бы ни было тяжело, девушки всегда рвались в бой. Только в одном случае проявлялась женская слабость: если экипаж по каким-либо причинам отстраняли от полета. Вот тогда боевые летчики плакали от обиды, как школьницы.

В туманные, непогожие ночи на старте, когда в ожидании полетов экипажи сидели под плоскостями своих «У-2», Женя любила рассказывать нам сказки. Тихим высоким голоском читала она баллады Жуковского, красивые сказки о подвигах рыцарей и их прекрасных дамах. Помнила она их удивительно много. И тогда невольно забывался и дождь, и туман, и холод.

Любила она и помечтать, глядя на далекие звезды. Отыскивая на небе свою любимую Капеллу, Женя говорила мне: «Когда я гляжу на звезды, я думаю о том, как вернусь в Московский университет».

Вот эта ее мечтательность и нежность как-то странно сочетались с большой серьезностью и мужественностью.

В члены партии Женю приняли в марте 1943 года. В дневнике она пишет: «Самое главное в моей жизни – партбюро приняло меня 4 марта в члены партии».

С первых дней Женя активно участвовала в партийной жизни полка. Последнее время ее неизменно выбирали членом партийного бюро.

Ей часто поручались наиболее ответственные политические доклады на партийных конференциях в полку. Во 2-й авиаэскадрильи, где парторгом была штурман Полина Гельман, работал философский кружок. На первом занятии кружка Женя делала доклад о философии Гегеля. Слушать ее было интересно, Женя не знала шаблонных, штампованных фраз, чувствовалось: все, что она говорила, шло от души. Серьезные доклады делала она и на штурманских тактических конференциях летного состава.

Летом 1943 года выбыл из строя штурман полка. Я помню, что назначали мы Женю Рудневу на эту должность с опаской.

Она, безусловно, была в это время лучшим штурманом в полку. Отлично зная теорию самолетовождения, умело применяла ее в боевой работе. В воздухе вела себя удивительно спокойно и уверенно. Но смущал ее мягкий характер, боялись, что она не сможет быть настоящим, требовательным командиром.

Однако Женя стала замечательным штурманом полка. Штурманы признавали ее авторитет, уважали, любили и выполняли все указания безоговорочно. Если штурман допускал небрежность, она воспринимала это почти с удивлением: казалось, ей стыдно больше, чем самому виновному.

Как штурману полка, ей не полагалось много летать. Она должна была на старте контролировать работу летно-штурманского состава. Но Женя не могла не летать. Она говорила, что должна знать каждого летчика в полку, его индивидуальные качества и под этим предлогом часто высаживала какого-нибудь штурмана и летела сама. Это было единственное, за что обижались на нее штурманы, так как всю войну у нас дрались за каждый вылет и нельзя было сильнее обидеть человека, чем отстранить его от полета.

Почти все молодые летчики свой первый боевой вылет совершали с Женей Рудневой: и ныне Герой Советского Союза Марта Сыртланова, и прекрасный летчик Рая Юшина, и многие другие.

Еще в 1942 году в полку была создана новая штурманская группа из вооруженцев. В тылу пополнение для женского полка не готовили, и мы вынуждены были делать это сами.

Руководила группой, создавала для нее программу, вела основные курсы Женя Руднева. Молодые «штурманята» относились к ней восторженно. Никто не умел объяснить так понятно и просто, так хорошо разобрать каждую неясность, как это делала Женя. Не один десяток новых штурманов ввела она в строй.

Ночью боевая работа, полеты до изнеможения, утром – занятия, подготовка к ним, партийная работа, – но никто никогда не слыхал от Жени жалобы на усталость. Наоборот, вечное недовольство собой, поиски лучших форм работы.

В людях Женя всегда видела самые хорошие их стороны; я никогда не слышала, чтобы она плохо сказала о человеке. Ее статьи в литературном журнале, заметки в газете, выступления всегда были проникнуты большим теплом к своим боевым подругам.

Женя считала, что командиры должны быть такими людьми, которых любил бы весь полк, к которым приходили бы с любой радостью, с любым горем. Характерна в этом отношении ее запись в дневнике за два месяца до гибели: «Я очень высоко ставлю звание командира Красной Армии, офицера... Как много даст мне в жизни эта школа офицерского коллектива...»

Неудачи, которые бывали у нас, наши потери Женя переживала болезненно.

Особенно тяжело переживала она гибель подруги – адъютанта эскадрильи Гали Докутович. Много прочувствованных строк посвящено ей в дневнике. Галя была незаурядным человеком. До войны она училась в Московском авиационном институте, одновременно кончала аэроклуб, всей душой любила авиацию.

Однажды, пока ремонтировали ее самолет, она задремала на поле, и на нее наехал бензозаправщик. С сильными переломами отправили ее в госпиталь. Прощаясь со мной, Галя просила об одном: «Когда я вернусь, не назначай меня адъютантом, я буду только летать».

Не сказав нам о запрещении врачей, отправлявших ее в тыл, она после госпиталя вернулась в полк и была назначена штурманом звена. Девушки рассказывали, как она, скрываясь от всех, плакала после полетов от боли в позвоночнике и ногах. Но оставить родной полк, свою боевую работу она не могла. «Как дорог каждой наш полк! Какое счастье быть в нем», – писала Женя в дневнике после возвращения Гали.

В конце 1943 года Женю отпустили в Москву. Одиннадцать дней была она дома, побывала в своей любимой обсерватории. Случилось так, что среди своих спутников по дороге в Москву Женя встретила того, кто мог бы стать спутником ее жизни.

Первая и последняя любовь, чистая, светлая и глубокая, как все, что было в ее жизни, неожиданно пришла к ней. И как просто, как хорошо пишет Женя об этом в своем дневнике:

«Зачем мне целый мир?.. Мне нужен целый человек, но чтобы он был «самый мой». Тогда и мир будет наш».

Тысячи километров разделяли их, но теплые слова любви и дружбы доходили из Ирана на Тамань.

Наступил апрель. Полк летал непрерывно, каждую ночь. Готовилось большое наступление наших войск, У всех было бодрое, радостное настроение.

Полина Гельман вспоминает, как в солнечный апрельский день, накануне гибели Жени, они ходили с ней по улице Пересыпи. Женя сказала: «Как хорошо все-таки жить, – можно творить, думать, бороться, любить, читать. А что может быть лучше всего этого?»

В ночь на 9 апреля 1944 года над Керчью ярко светила луна, а на высоте 500-600 метров небо закрывал тонкий слой облаков. На фоне облаков, освещенных сверху луной, отчетливо, как на экране, видно было,как самолет медленно ползет по небу.

В эту ночь Женя Руднева совершала свой 645-й вылет вместе с молодым летчиком Прокофьевой. Над целью их самолет был обстрелян и загорелся. Через несколько секунд внизу разорвались бомбы – штурман успела сбросить их в цель. Горящий самолет некоторое время продолжал еще лететь на запад – надо было сбросить листовки. Потом повернул на восток, и тут экипажи других самолетов увидели, как из первой кабины вылетели три разноцветные ракеты – они были у летчика в кармане.