Текст книги "Ад-184 (Советские военнопленные, бывшие узники вяземских «дулагов», вспоминают)"

Автор книги: Евгения Иванова

Соавторы: Коллектив Авторов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Вот весь этот мусор, кирпич и должны были пленные грузить на железнодорожные платформы, которые увозили за город. Если не выполняли нормы, то для них применяли палки или резиновые шланги, от которых уже пострадавший был не жилец. За лето из нашей партии, которая была заключена в концлагерь, осталось 5 человек, истощенные, битые, но еще держались на ногах»[134]134
  Шинкарев И. Ф. Воспоминания о вяземском лагере военнопленных «Дулаг-184». Архив Музея боевой и трудовой славы средней школы № 5 г. Вязьма.


[Закрыть].

Фавстова (Травинова) Мария Алексеевна (1921–2004), г. Москва

Мария Алексеевна Фавстова (Травинова), 1921 г. р., – медсестра 38-го сп 13-й сдно Ростокинского р-на г. Москвы, уроженка д. Пушкина Гора Юхновского района Калужской области. Попала в плен 11.10.1941 при прорыве из окружения под Вязьмой. Прошла лагеря смерти в Вязьме, Смоленске, Вильно. После удачного побега с группой товарищей из г. Вильно под Каунасом встретила советские войска. Проходила службу в рядах Советской армии в 203-м АЗСП 5-й армии в качестве медсестры ПМП. Участвовала в разгроме Японии. Демобилизовалась в ноябре 1945 г.

«Пошла в армию добровольно 7 июля 1941 г. В ночь на 10 октября 1941 г., вырываясь из окружения под г. Вязьмой, была ранена в левую руку с повреждением кости, потеряла много крови и попала в плен.

Находилась в вяземском, затем в смоленском лазарете военнопленных. Содержание было страшным, от обилия вшей шевелилась трава, умирали через одного.

Там переболела сыпным тифом, но не умерла. За попытку к побегу была направлена в штрафной лагерь в Вильно.

Там вторично пыталась бежать, но и на этот раз неудачно, и была заключена в тюрьму „Лукишки“ в Вильно. Там нам с группой товарищей удалось убежать, и мы встретили Советскую армию под городом Каунас»[135]135
  Фавстова М. А. Воспоминания о вяземском лагере военнопленных «Дулаг-184». Живая память. Письма бывших советских военнопленных. ФГУК «Центральный музей Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.», Мемориальный музей немецких антифашистов (филиал ФГУК «ЦМ ВОВ»), М.: Рейтар, 2005. С. 95.


[Закрыть].

Мошарев Павел Александрович (1901–2003), Архангельская область

(Воспоминания записаны сыном Александром Павловичем и внуком Павлом Александровичем Мошаревыми)

Мой дед, Мошарев Павел Александрович, был призван в сентябре 1941 г. в воздушно-десантные войска. После серьезной подготовки был заброшен в мае 1942 г. в составе минометной роты в тыл в Смоленскую область, недалеко от города Дорогобуж.

Там после примерно недели боев был ранен и в скором времени попал в плен. Прошел много лагерей: в Дорогобуже, Вязьме, Двинске (современный Даугавпилс), Лодзи, Магдебурге, наконец, оказался в каменоломнях в местечке Зитлингхаус под Дортмундом, откуда бежал с двумя товарищами. Больше двух месяцев они пробирались в сторону Чехословакии, прошли около 600 километров, но были снова пойманы около города Хоф и отправлены в штрафной лагерь в город Вайден, где находились до прихода американцев. После войны еще долго оставался в армии и вернулся домой зимой 1946/47 гг.

Я хорошо помню деда: он умер всего три года назад в возрасте восьмидесяти девяти лет. До последних дней он сохранял ясное сознание, много читал и многим интересовался, имел большой авторитет у всех родственников, детей и внуков, придавал большое значение нашему воспитанию и образованию.

Дедушка не только рассказывал о войне сам, но изучал воспоминания других ветеранов и полководцев, советовал нам книги, которые, по его мнению, стоили прочтения. Например, говорил, что про немецкий плен, пребывание в лагерях на территории Германии и подготовку к побегу хорошо и правдиво рассказано в книге М. П. Девятаева «Побег из ада».

Из-за своей бестолковости я дедушкины воспоминания никогда не записывал, но у меня есть тетрадка с его собственными записями и много записей, сделанных моим отцом. Для того чтобы рассказ оказался достаточно подробным, я постараюсь составить его из дедушкиных и папиных записей, которые все у меня есть в электронном виде.

Итак, из дедушкиной тетрадки:

«…Обучались десантному делу, военной подготовке и все остальное. Размещались в Малаховке, Силикатный завод и др. Здесь уже занимались по-настоящему. Изучали миномет, автоматы, парашюты, подрывное дело и взрывчатые вещества. Здесь совершали прыжки. Прыжки совершали на аэродроме Люберцы. Всего совершили 4 тренировочных прыжка с самолета ТБ-3 и ДБ-6.

Итак, в Москве мы обучались до половины мая 1942 года. Потом нас всех перевезли на аэродром Монино. Здесь произвели доукомплектовку обмундирования, снаряжения и питания. Подрулили самолеты ТБ-3. Показали, кому на какой самолет садиться, и мы, нагруженные до неповоротности, побежали к самолетам. У меня был самолет с номером „тройка голубая“. Снаряжение: парашют основной, запасной, вещмешок, карабин, подсумок, лопата саперная, плащ-палатка. Шинелей не было.

В сумерках мы вылетели. Судя по осколкам, ударяющим по самолетам, нас обстреливали зенитки. И так высадились, вернее, прыгали с самолетов на смоленской земле».

Здесь первая часть тетрадки заканчивается, дальше идет рассказ уже про побег из лагеря.

Я помню, дедушка говорил, что готовили их очень хорошо, и огорчался, что попал в плен и не смог применить все полученные умения: их учили и разведке, и одиночным диверсиям в тылу врага. Задачей десанта была помощь находившейся тогда в окружении конной армии генерала Белова. Конкретно бригада, в которой служил мой дед, должна была отвлекать немцев от основной высадки десанта и прорыва генерала Белова.

Высадка прошла успешно, немцев поблизости не было, десантники собрали и сложили вместе парашюты, подобрали сброшенное отдельно снаряжение и произвели марш-бросок в сторону села Алексино, где уже вступили в бой. Мины быстро закончились, минометы было приказано уничтожить (последнюю мину просто кидали в ствол вверх ногами, и она там взрывалась). После этого вели бои еще около недели (патронов к личному оружию было достаточно). Однажды немцы наступали и залегли. Дедушка, чтобы лучше видеть, встал за дерево, и в этот момент рядом разорвалась мина, осколком которой деда ранило в бок.

Дальше отрывок из записей моего отца:

«После ранения, с осколком в боку, с поля боя вывели отца „под руки“, а потом волоком и везли на лошади. <…> Привели в Алексино, где был медсанбат. Он находился в очень красивом доме, наверно, чьей-то усадьбе. Там сдал карабин, патроны, перевязали, накормили. Народу в медсанбате было много. Ночевал одну ночь в коридоре. А потом отправили на подводе в Озерище. Там лежали в школе. Было там раненых человек 30. Никто не ухаживал, не кормили. Вскоре наши ушли, всех раненых так и оставили там, сказали, что если кто может, добирайтесь в Починок, там, мол, есть аэродром и оттуда вас вывезут. Ходячих никого не было». Там встретился отцу земляк из г. Мезень Архангельской обл., Жданов Николай, тоже тяжелораненый. После того как их бросили, приходили несколько раз местные женщины. Давали воды и кое-чего поесть. Варили суп из крапивы и лебеды. Так как давно не ели, то в туалет не ходили, а для «малой нужды» использовали каски. Перед приходом немцев женщины собрали у всех документы и сожгли тут же в печке.

Примерно через два дня пришли фашисты. Вошли с автоматами, что-то покричали и ушли. Отец с земляком обнялись, простились, думали, что или гранатами закидают, или сожгут. Но все ушли. Через сутки подогнали подводы – одноколки «не деревенские, а немецкого образца, все одинаковые». Всех сгрузили на подводы и отвезли в Дорогобуж, где разместили в церкви на полу. Ни фамилий, ни имен никто не спрашивал. Не кормили. Еще через сутки вагоном отправили в Вязьму. Жданова после Дорогобужа не видал.

В Вязьме, где-то в пригороде, видимо, был отгорожен квартал сельских домов, в которых были сделаны нары, там и лежали раненые. Лечения почти не было. Ходили русские, видимо из полицаев, иногда перевязывали бумажными бинтами «как теперешняя туалетная бумага». Там же, в Вязьме, на шею надели веревки с железными жетонами из двух частей, который в случае смерти переламывался и одна часть хоронилась вместе с умершим (а их было много). Фамилий, имен опять никто не спрашивал. Теперь отец был № 1650.

В лазарете много не общались. Помнит Анисимова, но как звали и кто по званию, не помнит. <…> Отец как-то поправился. Видимо, деревенская закалка помогла или очень «счастливый» случай. Осколок не вырезали, рана затянулась, и его отправили на работы в Гжатск. Там в церкви тоже был небольшой лагерь. Спали прямо на полах, в чем есть. Гоняли на строительство какой-то железнодорожной ветки. Куда ветка, в памяти не сохранилось.

Отец к тому времени был уже «доходяга», да и рана от работы снова открылась, и его вернули снова в Вязьму, но уже не в лазарет, а в сам лагерь. Запомнилось трехэтажное здание, и как каждое утро со всех этажей вытаскивали крючьями умерших и складывали в куму у выхода. В других лагерях, где привелось побывать отцу, для вытаскивания покойников были тележки, здесь выволакивали просто так… Кормить почти не кормили. Так было до конца августа, а в конце августа (или в самом начале сентября) 1942 года группу «доходяг» собрали, погрузили в вагоны и отправили в лагерь в г. Двинск (ныне Даугавпилс) на территории Латвии. По дороге один раз покормили баландой в Витебске. Из вагонов не выпускали…

…На этом тетрадь, записанная дедушкой в 2000 году, заканчивается. Я знаю, что дедушка с товарищами бежал, почти добрались до Чехословакии, пройдя за два с небольшим месяца около 600 километров. Наступила осень, стало холодно и сыро, и однажды они решили днем развести костер, дым которого их выдал. Их схватили и отправили в штрафной лагерь в городе Вайден, где они были до конца войны. Освободили деда американцы. Перед их приходом охрана лагеря, состоявшая в основном из местных жителей, разбежалась, а вскоре в лагерь ворвались два американских танка, помяли колючую проволоку и уехали дальше. Через несколько дней американцы на автомобилях вывезли освобожденных пленных в советскую оккупационную зону.

Всегда, когда я рассказываю про деда и дохожу до этого места, слушатели делают предположение: «ну, а дальше они пошли мотать лагеря уже в Советском Союзе, конечно же». Но с дедушкой и его товарищами этого не произошло. Он только вспоминал, что солдаты-фронтовики плохо относились к пленным и держали себя высокомерно. Но когда проверили, что по документам дедушка действительно служил в армии и пропал без вести, его снова вернули в строй…[136]136
  Мошарев П. А. Воспоминания о вяземском лагере военнопленных «Дулаг-184» // Из материалов сайта «Домовый храм святой мученицы Татианы при МГУ им. М. В. Ломоносова» // URL: http://st-tatiana.ru.


[Закрыть]

Ермолаев Виктор Андреевич (19.08.1924-25.12.2011), г. Москва

Выпускник 1941 г. школы № 293 Ростокинского района г. Москвы. Вместе с товарищами-одноклассниками вступил в 13-ю Ростокинскую дивизию народного ополчения. Участвовал в боях. При прорыве из вяземского окружения попал в плен. С октября и до середины ноября 1941 г. находился в вяземском лагере военнопленных в Вязьме. Прошел немецкие лагеря смерти в Рославле, Смоленске… В Италии совершил дерзкий побег из плена и героически воевал в рядах итальянского Сопротивления до Победы. Автор воспоминаний об участии в войне «Кромсали их в мясо!». В октябре 1990 года по поручению Советского комитета ветеранов войны участвовал в X национальном конгрессе Ассоциации бывших политических заключенных концентрационных лагерей в Италии, в г. Прато-Палацо Коммунале.

После возвращения домой закончил Московский автодорожный институт, получив специальность инженера-механика по эксплуатации автомобильного транспорта. Работал на 9-й автобазе Мосавтотранспорта. Более 45 лет отдавал свои силы и знания строительству автомобильных дорог в Московской области, отмечен званием «Почетный работник автотранспорта России».

Награжден двумя Орденами Отечественной войны 2-й степени, медалями «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов», «За оборону Москвы», «Партизану Второй мировой войны в Европе», памятной медалью за активное участие в освобождении стран Европы от немецких оккупантов и в ознаменование 50-летия Победы над фашистской Германией, юбилейными медалями, а также Почетным знаком РКВВС – за активное участие в ветеранском движении. С 1995 по 2011 г. был председателем Совета ветеранов 13-й Ростокинской сдно г. Москвы.

«Я родился 19 августа 1924 года в городе Москве, на Новоалексеевской улице. По национальности – русский. Православный. Член КПСС с 1958 г., член ДОСААФ. В 1941 г. окончил школу № 293 в бывшем Ростокинском районе Москвы.

Узнал о начале войны 22 июня 1941 г., возвращаясь из парка „Сокольники“, где мы с моими школьными товарищами гуляли после выпускного вечера в нашей школе.

По призыву Московской партийной организации в районах столицы начали создаваться дивизии народного ополчения. Узнав об этом, я и мои друзья – Степанов Леонид и Вольвовский Виктор – записались добровольцами в народное ополчение.

Формировалось наше подразделение в нашей родной школе. Я был зачислен в отдельную роту связи при штабе 13-й дивизии Ростокинского района. Определенные воинские навыки мы уже имели, так как в школе с 8-го по 10-й класс преподавался особый предмет – „военное дело“. В программе предусматривалось изучение устройства винтовки, пулемета „максим“, правил защиты при воздушном нападении. Занимались строевой подготовкой и сдачей норм ГТО, участвовали в соревнованиях по стрельбе из мелкокалиберных винтовок, изучали правила по оказанию первой помощи раненым и т. д.

…Бывая в подразделениях нашей дивизии, я видел, как неустанно велись земляные работы, отрывались траншеи, строились дзоты, укрытия. На рубеже восточнее Вязьмы дивизия построила главную полосу обороны в кратчайшие сроки. Хотя непосредственного соприкосновения с противниками еще не имели, но дыхание фронта стало реальным. Вражеские самолеты регулярно обстреливали из пулеметов бойцов, проводивших оборонительные работы, передвигающиеся к линии фронта группы наших солдат и автомашины.

К сентябрю из полков дивизии всех малолетних, которым не было семнадцати лет, по приказу командира дивизии отправили домой. Мне повезло. Я, оставаясь при штабе дивизии, не был замечен и под этот приказ не попал, словом, продолжил свою службу.

…В ночь на 3 октября командир дивизии получил от генерала Болдина дополнительную информацию и ориентировку по обстановке. Стало известно, что немцы прорвали фронт и во многих местах значительными силами танков и мотопехоты глубоко вклинились в оборону войск Западного фронта. Дивизии ставилась задача: прикрыть и обеспечить отход войск оперативной группы и 19-й армии через реку Днепр. Не допустить выхода противника с севера от г. Холм-Жирковский в район между Днепром и его притоком р. Соля и в район южнее р. Вязьмы.

…Приказ был воспринят присутствующими как священный долг. Командование полка понимало, что долго сдерживать лавину врага, хорошо вооруженную техникой, невозможно. К этому времени была произведена перегруппировка частей в полку, созданы минные поля севернее р. Вязьма и западнее р. Днепр. Ополченцы совместно с саперами вырыли в промежутках минных полей щели для истребителей танков, которые располагались парами в одной щели с ручными гранатами и 10–15 бутылками с горючей жидкостью. Это мероприятие позволило ополченцам эффективно создать препятствие для наступавших фашистских танков.

3 октября после авиационной подготовки под прикрытием артогня силами двух батальонов при поддержке 7–8 танков фашисты атаковали позиции нашего 37-го полка на плацдарме у деревни Кошкино и ворвались в наши окопы. Резерв полка подошел вовремя, контратаковал врага и уничтожил прорвавшихся немцев. В этом бою пали смертью храбрых большое количество ополченцев, большие потери понесли и фашистские захватчики. День 8 октября для дивизии был „черным днем“. Бой не прекращался ни на минуту. Авиация, артобстрел, танки яростно атаковали наши позиции. За день было отбито восемь атак. Ополченцы держались стойко. Подразделения дивизии истекали кровью, потери личного состава в ротах достигали 50 % и выше. За период боев в районе Холм-Жирковский дивизия потеряла убитыми и ранеными 6000 ополченцев.

Во вражеском окружении оказались 4 армии Западного фронта. Лишившись боевого центра управления, они принимали все меры к выходу из окружения отдельными воинскими подразделениями. В одном направлении прорыва принимал участия и я, но вырваться из окружения мне, как и многим другим, не удалось. Я попал в плен. Большое количество военнопленных согнали в Вязьму и разместили в недостроенном здании мясокомбината[137]137
  Недостроенного авиазавода.


[Закрыть], обнесенном колючей проволокой в несколько рядов. Голод, холод, болезни и тысячи смертей. Варварское, бесчеловечное обращение к нам – пленным – трудно описать. Скопилось за этой изгородью, как в муравейнике, огромное количество военнопленных. Ни воды, ни еды. У кого-то в вещевых мешках были сухари и еще кое-что из еды; старались по возможности поделиться друг с другом. Однажды нам за изгородь кинули тюбики с сухим концентратом гречки, пшена. Но надо было видеть, как на это „угощение“ набросились голодные наши товарищи, кому-то досталось, а кому-то нет. Обессиленные тихо отдавали свою душу Богу.

Запомнилась мне такая история. Приезжают какие-то немецкие офицеры с отрядом солдат и проходят среди нас. Один из офицеров держит в руках тросточку и указывает на пленного. Охранник говорит: „Швайн, ком“ (свинья, ко мне), его берут и выводят за пределы лагеря, раздевают до белья и сажают в грузовую машину с открытым кузовом. Так в течение многих дней проходил отбор лиц „еврейского происхождения“. Сколько бойцов этой национальности были увезены из лагеря и расстреляны извергами-нацистами!

И вот в лагерь прибыл большой отряд немецких солдат на лошадях – началась эвакуация лагеря. Всех, кто мог двигаться, выгнали за пределы и большой цепочкой двинули в направлении на запад. С обеих сторон колонны – охранники на лошадях с автоматами. Колонна двинулась в путь. Страшно и больно было смотреть на всех тех, кто очутился в ней. Измученные, больные, раненые, разных возрастов они мало походили на людей. Тех, кто не мог двигаться, охранники пристреливали на месте. Гнали нас по большаку, вдоль которого осталось много разбитого трофейного снаряжения, убитых лошадей и трупов. На поле лежали остатки неубранной капусты, картофеля и других овощей. Голод заставлял нас выбегать из колонны и хватать, что попадется. Одним удавалось, а другим за это приходилось расплачиваться своей жизнью. В считанные минуты от убитой лошади оставался лишь скелет, а кусок конины давал дополнительные силы. Нас не оставляла мысль, что необходимо как можно скорее бежать из колонны. Другие надеялись на Бога.

В районе Ельни Смоленской области немцы-охранники устроили ночлег для военнопленных. Вокруг разожгли костры. На территории было несколько сожженных домов, в один из них кидали умерших пленных и расстрелянных при побеге. В темноте мы, трое москвичей, незаметно пробрались в тот дом и спрятались под трупами. Утром колонна двинулась дальше, а мы после ее ухода выбрались на белый свет и двинулись в лес. Решение было принято: „Идти на Москву“. От деревни до деревни, через леса и поля, обходя немецкие части, мы двигались до тех пор, пока в одной деревне нас не заметили немцы и не бросили в сарай. К нашему счастью, а может, к несчастью, по этой дороге прогоняли другую колонну военнопленных, и нас немцы бросили в нее. Имея опыт побега, мы в районе г. Всходы вновь совершили побег…»[138]138
  Ермолаев В. А. Кромсали их в мясо. Воспоминания о вяземском лагере военнопленных «Дулаг-184», дальнейшей судьбе, участии в итальянском Сопротивлении // От солдата до генерала. Воспоминания о войне. Том 7. М.: Академия исторических наук, 2006. В подготовке воспоминаний оказал помощь Олег Дмитриевич Таптыков, студент 1-го курса факультета экономики и менеджмента Московского авиационного института (государственного технического университета).


[Закрыть].

Мухамедшин Саяф (1910–2004), Республика Башкортостан

Саяф Мухамедшин, 1910 г. р., – красноармеец 532-го сп 111-й сд (Калининский фронт). До войны его семья проживала в д. Н. Кабаны Краснокамского р-на Башкирской АССР. Призван Краснокамским РВК 8 августа 1941 г. По данным военкомата считался пропавшим без вести с июня 1942 г. По спискам лазарета № 2 «Дулага-184» умер 25 августа 1942 г. Но боец пережил и вяземский лагерь, и все другие на его многострадальном пути. Остался жив, вернулся домой, на Родину. Рассказ дочери Саяфа Мухамедшина записан по телефону.

«Наш папа находился в смертном лагере (он его так называл) в Вязьме, был очень слабый, находился в одном из лазаретов. Бежал, поймали, по непонятным причинам не расстреляли. Значит, суждено было жить.

Его спас надзиратель. Он подошел к отцу и сказал: „Я не немец, а австриец, меня не бойся, я тебя спасу. Сейчас немцы поедят и уйдут, ты приходи – я дам тебе еды. Ты очень слабый, по дороге не падай, а то застрелят“. Таким образом, отец смог подкормиться и еще спас 12–15 человек.

Выдавали хлеб – небольшой кусок, и жидкую баланду. Отец не пил и не курил. Менял табак на еду, но сам потом делился с другими.

Он говорил: „Из этого лагеря живым никто не выходил“.

Потом они бежали. После побега отец попал к нашим, воевал, затем находился в Монголии и вернулся домой в 1948 г.

У него родилось после войны шестеро детей.

Умер 7 лет назад…

Не много он о лагере рассказывал, но она была ребенком и не все помнит…»[139]139
  Из рассказа дочери красноармейца Саяфа Мухамедшина // Архив МАОПО «Народная память о защитниках Отечества» и Оргкомитета «Вяземский Мемориал».


[Закрыть].

Ковалев Климентий Семенович (1900–1986), г. Могилев

(из письма его сына Л. К. Ковалева, г. Могилев, Республика Беларусь)

«Путешествуя по просторам интернета, нашел сведения о работе по увековечению памяти узников лагеря военнопленных „Дулаг-184“, прочитав которые, вспомнил, что мой отец Ковалев Климентий Семенович рассказывал о том, что он был в плену в г. Вязьме.

Из его рассказов я помню, что лагерь был на территории завода. Он рассказывал, что условия содержания были ужасные: кормили тем, что привезут сами пленные с колхозных полей. Ставили бочки из-под бензина на кирпичи и пытались сварить в них что-то подобие супа из мерзлых брюквы или картофеля, но немцы не давали даже свариться овощам и приказывали раздавать похлебку по строго установленной очереди – не более одной порции в руки, во что попадется: в консервную банку, в котелок, в каску, кто что приспособит под посуду. За очередью следили и, если кто пытался получить еще, расстреливали. Отец говорил, что был свидетелем убийства охранником с вышки солдата-узбека за то, что тот встал еще раз в очередь за едой. Отец очень хорошо отзывался о военных врачах. Он говорил, что единственными, кто не снял офицерские гимнастерки, были военные врачи. Они, как могли, оказывали помощь раненым и больным – собирали продукты, приспосабливали под перевязочный материал нательное белье солдат и даже собирали мочу для обмывания ран. Вспоминал, что одного из врачей, еврея, расстреляли при одном из построений: немец-офицер указал на него тростью и сказал: „Юде“. Приставал и к отцу, так как при призыве его не подстригли, и немец думал, что он офицер и снял свою гимнастерку, но каким-то образом помогли окружающие, подтвердили, что он рядовой солдат.

Отец вспоминал, что пробыл в лагере порядка десяти дней и понял, что если он останется в нем, то ему конец, обессилеет от недоедания. И хотя немцы всех, кого ловили при осуществлении побега, вешали тут же возле лагерного забора для устрашения, решил не оставаться: пан или пропал. Приняв решение о побеге, начал присматриваться к людям, нашел еще двух земляков из Шкловского района Могилевской области (к сожалению, не помню их фамилий) и предложил им бежать вместе. Один из земляков согласился, а другой струсил. Действуя дальше, отец с товарищем примкнули к группе таких же активных людей во главе с офицером (отец называл его Полковником). Под руководством этого офицера они сделали подкоп под стену и в одну из ночей ушли в составе группы не менее 50 человек. После побега Полковник приказал разделиться на мелкие группы по два-три человека и идти туда, куда хотят солдаты, а сам пошел в сторону Москвы. Отец с товарищем-земляком пришел домой в деревню Окуневка Шкловского района Могилевской области, а товарищ его – в свою деревню. Им удалось благополучно пережить оккупацию, и в 1944 г. они снова были призваны в армию.

Отец закончил войну в Вене в 1945 г. Был награжден медалью „За отвагу“ и другими медалями, имел много благодарностей. Выжил и его товарищ, с которым они бежали из Вязьмы. А того, другого, который с ними не пошел, отец после войны не нашел, говорил, что он пропал без вести. Вот такие воспоминания нахлынули на меня после знакомства с результатами вашей работы.

К сожалению, отец мой умер в 1986 г. на 82-м году жизни, и теперь уточнить детали уже невозможно, но я уверен, что рассказывал он именно о лагере „Дулаг-184“»[140]140
  Ковалев К. С. Воспоминания о «Дулаге-184». Там же.


[Закрыть].