Текст книги "Прости… Забудь"

Автор книги: Евгения Арапова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Начала проявляться аутоагрессия. Иногда я плакала и истерила, иногда срывалась на маму, за что было очень стыдно впоследствии. Было очень жалко и себя и ее, становилось еще хуже. После истерик случалось что-то нехорошее, и я считала это наказанием за отвратительное поведение…

При этом нужно признать, что травля, с которой я столкнулась, не яркая, с плевками в лицо и опусканием головы в унитаз, без рукоприкладства, тихая, вялотекущая, но при этом разрушившая мою личность. Поначалу со мной более или менее, общались девочки, хотя мне в это виделся какой-то подвох. Мне казалось, они все равно не любят и обсуждают в негативном свете. Я была одиноким ребенком-сиротой среди людей, которому некомфортно и плохо от происходящего, но не совсем уж изгоем, которого все шпыняли и за одну парту не садились. Я просто чувствовала, что непопулярна, и по-настоящему меня никто не любит. Не относятся так как к тем, кто нравится. Не воспринимал меня так, как я бы этого хотела. Разница колоссальная. Я с самого детства видела только лишь негативное отношение противоположного пола, ведь травили именно одноклассники-мальчики. Для них я не являлась девочкой, скорее серым бесполым пятном. Я очень сильно боялась и не осмеливалась отвечать резко. Казалось, будет еще хуже. Кроме того, обо мне же другие, которые не участвуют в травле, плохо подумают. Откуда это? Откуда страх сделать хоть что-то для себя? Стыдно показывать не лучшие черты. Зато не стыдно стоять и слушать оскорбления. В какой момент я сломалась и стала жертвой? В какой момент это общество внушило мне мысль о том, что я должна молчать? Почему я была уверенна, что нужно терпеть и переживать, вместо того, чтобы ответить? Молчание, ожидаемо, не прибавило мне уважения других детей, наоборот, они тоже включались в травлю. Почему нет? Я же не отвечу.

В то время не шла речь ни о каких симпатиях. К кому ее испытывать, к тем, кто травит? Детские влюбленности, ранние романы, первый поцелуй и секс в 16–это у других. Да и не нравился мне никто. Одноклассники—плохие, глупые, злые. Либо нарочитые «альфачи», либо закомплексованные ботаники. А кроме них других мальчиков в окружении не было. У меня отсутствовала компания, кроме одноклассников других детей не присутствовало.

Некоторое время у меня даже была формальная «лучшая» подруга. Правда эта дружба так и не дала мне ощущение вовлеченности в вокруг происходящие процессы. Наше общение сошло на «нет» в 13 лет, когда девочка начала наносить на лицо толстый слой тонального крема «Балет» и синие тени. Она сама, ее мама и сестра считали, что это красиво. А еще они говорили «ложут» и «плотют» и всей семьей цитировали фильм «Свадьба в Малиновке». Конечно, в пубертатном периоде ей со мной, ставшей еще более грустной и задумчивой, стало неинтересно. У нее началась личная жизнь… Общение с мальчиком на 3 года старше, который не нравился, но «должен же у меня парень быть, а то некрасиво». Сложно представить двух более разных девочек. Мы с первого класса сидели за одной партой, вот и весь секрет дружбы. В тяжелом подростковом возрасте, когда еще ярче начали проявляться черты характера, стало ясно, что у нас нет ничего общего. Дружба закончилась, и это стало для меня огромным ударом. Она не звонила, не звала гулять, постоянно была чем-то недовольна. Мы продолжали сидеть за одной партой, но я была интересна только для того, чтобы переписывать решенные задачи по математике. Не хотелось быть человеком, которого используют, и обращаются к нему только когда что-то нужно. Я не смогла найти в себе силы общаться после того, как нашла в учебнике клочок тетрадного листка, на котором была ее переписка с нашей одноклассницей:

–А вы с Лерой ведь лучшие подруги?

–Нет, мы просто сидим вместе, моя лучшая подруга-Юля.

Было, в очередной раз, очень плохо. Но я не стала выяснять отношения, тихо отдалилась и начала играть роль «Белого лебедя», возвышенной непонятой натуры, абсолютизирующей свою боль. Как будто страдание сделает меня лучше, чище. А потом, единственный мой человек обязательно увидит величие моей души и отогреет. Я жила надеждой на счастливое будущее.

А пока…было невыносимо больно, от того, что никому не нужна, не интересна. Я всегда мечтала об огромном количестве друзей, не было ни одного. Все свое время проводила в одиночестве, научилась мечтать о том, что все еще будет. Воображение рисовало поистине сказочные картинки.

Чем старше я становилась, тем меньше хотелось находиться среди людей: идти в школу, просто выходить из дома. После уроков иногда удавалось договориться о совместной прогулке с одноклассницами, но в последний момент я всегда отказывалась. Очередные несколько часов несвободы, нет. В то время только уединение позволяло хоть немного восстановить немногочисленные жизненные силы. Бесцельному шатанию по улицам я предпочитала время с книгой или журналом, ну или в самом страшном случае, с телевизором. Разговоры девочек казались скучными и пошлыми. Все эти рассуждения о растущей груди, и «лапаньях» мальчиками, о первых сигаретах и алкоголе… Не интересно. Так хотелось обсудить с кем-нибудь нравящуюся музыку, а не «Руки Вверх» и, прости господи, «Иванушек». Поговорить о книгах, о статьях в журнале. Ну или о жизни, о том, чего мы хотим, о чем мечтаем, какими планируем быть. Со мной рядом людей, с которыми я бы могла обсудить подобное, не было. А искать их, пытаться оказаться «среди своих» я не могла, кто я такая, чтобы быть с ними рядом, если недостойна? Кто я такая, чтобы верить, что приличные люди могут захотеть общаться? Я сама себя не люблю. Мне казалось, нужно сначала понравиться себе, после чего можно попытаться нравиться другим. Мне не то чтобы не хотелось быть среди людей, в том моем состоянии это было практически невозможно. Любой взгляд, слово я воспринимала как оскорбление. Так сильно меня затравили. Казалось, не было в мире более зажатого, напуганного человека.

Только в одиночестве я чувствовала, что я-это я, настоящая, я могла быть собой, вернее тем, что от меня оставалось. Среди людей даже отблеска подобного ощущения не было. Для того, чтобы не нарываться, я играла, отвратительную роль человека без личности, без мнения. Потерять, предать себя —одна из самых страшных кар. И наказывала себя именно я, не они. Я старалась как можно больше временя проводить наедине с собой, лишь бы не сталкиваться с душащим меня обществом, лишь бы не растерять себя окончательно. Не понимала, что уже растеряла. Ранящей стороной изоляции были тоска и отчаяние. Не было рядом близкого человека, кроме мамы, мне не с кем было даже поговорить, погулять по городу. Отчуждение приводило к тяжелейшей апатии. Мир ненавидит меня, не оставалось ничего, как начать ненавидеть его.

Прежде я не задумывалась, красивая или нет? Но пришло время. Ответ ожидаемо отрицательный. Раздражало все: прическа, лицо, которое, к сожалению, покрылось подростковыми прыщами. Фигура, одежда, стиль, которого не было. Я ненавидела каждую клетку себя, смотрела глазами не принимающих меня существ. Столь сильная зависимость от общественного мнения. Мне хотелось поменять в себе все, снять кожу, нарастить новую.

Ситуация осложнялась тем, что я не знала, как я хочу выглядеть, у меня не было образа. Решила жить, как получится, носить, что покупала мама, а красоту оставить на потом. Мне почему-то казалось, что желание достойно выглядеть—чрезмерное. Как будто не заслужила… Я чувствовала себя уродливой, искалеченной внутри, мне казалось, я столкнулась с такими ужасами, о которых мои ровесники понятия не имели. Я мечтала вылечить душу, после чего, была уверенна, похорошею и внешне. Кроме того, за страхом выглядеть так, как хочется скрывался все тот же страх быть собой. Я так сильно залезла в раковину, которая, на самом деле, меня не защищала, что сама мысль о том, что из нее необходимо вылезать, меня уничтожала. Еще боялась, что будет много ненужного мужского внимания, от которого я не смогу отбиться. Да и вообще, нельзя быть красивой, я видела как мальчики смотрят на раскованных, сексуальных девочек, я бы не пережила этот взгляд в том возрасте.

Не хватало смелости даже спросить насчет возможности купить нравящуюся мне одежду, или хотя бы попробовать придумать приличный наряд. Зачем, я бы все равно не решилась его надеть. Полагала, что такое гнилое внутри ничтожество не имеет права выглядеть достойно. Считала, что все бесполезно, ничего не получится. То же и с кожей, я не верила, что могу избавиться от недостатков. Впервые проявившаяся тенденция: каждый раз, когда мне чего-то хотелось, я думала, что желаемое недостижимо и отказывалась от мечты. Не получится. У МЕНЯ не получится. Социум, своим отношением, памятью о том, как он на меня реагировал, вбил установку: у меня никогда ничего не будет так, как я хочу. Чтобы каждый раз не переживать болезненное разочарование, не нужно и пытаться ничего предпринимать. Почему-то не бороться было легче, чем ввязаться и проиграть. Вот только спокойнее от такой точки зрения не становилось, отказываясь от всего, я чувствовала себя разбитой. Несколько лет жила не я, а физическая оболочка.

Появился еще один сложно переживаемый момент: В 12, я начала осознавать, что мальчики, да и мужчины постарше смотрят на меня не просто так, есть в их взгляде что-то более глубокое, то чего я пока не могу понять, но некомфортно и очень сильно раздражает. Да, даже на меня, зажатую девочку, так смотрели. Мне внимание несимпатичных людей не льстило, хотелось сказать: «Не смей»! Произнести подобное я могла только в мыслях. Появились неясные прикосновения в транспорте. В то время я, в целях отрицания происходящих неприятностей врала себе, что не так все поняла, прикосновение было случайным. На деле, слишком боялась осознать происходящее и отреагировать, хоть что-то сказать. Мое сопротивление ничего кроме смеха не вызовет, или, еще хуже, меня же и обвинят в том, что спровоцировала. Причем в первую очередь обвинят именно тетки. И это только взгляды и руки не на самых «тревожных» местах. Что приходилось пережить, если услышишь за спиной «у нее растут «сиськи», или то, что сказал какой-то выродок на улице той самой школьной подруге, осмелившейся купить себе чупа-чупс и идущей с ним по улице: «А у меня не хочешь пососать?» Тело менялось быстрее, чем мозги. Изменения эти перенести очень сложно. Очередная доза непереносимого мужского внимания, помимо оскорблений одноклассников, к которым я привыкла, становилась еще одной причиной, по которой я ненавидела себя и этот мир. К жизни в котором совсем не была готова.

Я все пытаюсь подойти к событию, которое сыграло решающую роль в консервации моей личности. С 1-го по3-ий класс я училась с одними детьми, потом с другими. В старом классе было очень своеобразное существо. Сын настоящего, отмороженного бандита. Вел он себя соответственно. Особенно его ярость проявилась, тогда, когда мы перестали быть одноклассниками. Обзывался, один раз спичку зажженную в меня кинул. А потом произошло самое мерзкое происшествие. Мне было 13, я возвращалась домой, не помню откуда, но точно не из школы, часов в 5 вечера. «Домофон» в те времена еще не установили. Зайдя в парадную, я увидела этого самого пацана. Было неприятно и страшно проходить мимо, но я решилась. Боялась, что будет кричать вслед, если развернусь и уйду. Меня всю жизнь губил слабо выраженный инстинкт самосохранения и глупая уверенность в том, что со мной ничего не случится. Отвела взгляд, пошла мимо, на 2-й этаж, не оглядываясь. На лестнице услышала шаги и слова:

–Лерка, чо одна шляешься, не страшно?

Я боялась ответить, молча продолжила подниматься. В этот момент он подбежал ко мне, схватил, засунул руку под юбку и трусы, дотронулся там, где нельзя было. Я обернулась, растерянная, униженная.

–Не бойся. Тебе приятно было? Я еще приду.

При этом он мерзко засмеялся. Это был не первый раз, когда я ненавидела себя за то, что не смогла защититься, но самый отвратительный. Что я почувствовала? Страх. Жуткий, дикий страх, я не могла рукой пошевелить, мне казалось, что если сейчас я попробую сказать что-то, или тем более ударить, он изобьет меня, причинит еще больше боли. Хотя… куда больше? Это потом, прокручивая ситуацию, я поняла, что могла развернуться, бежать, ударить, стучать соседям. Да даже и избил бы он меня, не хуже чем то, что уже случилось. Я почувствовала себя мразью, которую только что поимели как хотели, а я позволила так с собой поступить, значит достойна того, что произошло. Случилось ужасное и виновата в этом только я, спровоцировала своей беззащитностью.

Придя домой, я долго-долго мылась. Тщательно пыталась стереть следы чужих рук с каждого миллиметра тела, который осквернили. Выбравшись из ванной, легла, укрывшись теплым ватным одеялом, но меня не переставало трясти. Безуспешно пыталась уснуть, не получалось. Внутри все ныло. Так и провалялась до вечера, не впав в забытье. Маме ничего не сказала, не хотела, чтобы кто-то знал об этом ужасе, даже она. Я вообще не с кем не могла говорить об этой боли. В тот момент, мне как никогда прежде захотелось, чтобы рядом был отец, который бы меня защитил, но ему безразличны мои проблемы, он ничего бы не стал делать, даже если бы знал… С его дочерью сотворили такое, а он останется в стороне. Да как он может? Я почувствовала сильное, как никогда раньше, отвращение к себе. Какой же никчемной тварью нужно быть, чтобы именно тебя выбрали на роль жертвы? Я уверенна, такое происходит лишь с теми, чью беззащитность видят потенциальные причинители вреда. С целостными, нормальными такого быть не может. А защита? Я никому не нужна, нет ни одного человека, который бы мог вступиться за меня. Сама я сделать ничего не смогу. В России жить без своего «хозяина» мужского пола небезопасно. А что делать женам, от которых ушли мужья или девочкам, которых бросили отцы? В чем они в этой ситуации виноваты? В чем виновата я? В том, что слабая и не смогла защититься, в том, что меня не научили биться за себя, в том, что со мной рядом никогда не было человека, способного ограждать? Да во всем в глазах нашего больного общества виновата. Я только сейчас начинаю понемногу избавлять от этого мерзкого чувства, навязанного произошедшим. Я начала одеваться как чучело, чтобы ни дай бог, никому не понравиться. Если вызову интерес, случившееся повторится, что непереносимо. Старалась выглядеть нарочито непривлекательно, даже уродливо. Кстати, юбки не носила после того случая лет 10 если не больше, Оформилась окончательная уверенность: быть красивой, интересной—нельзя. Это провокация насилия, в которой я и только я виновата.

Я очень боюсь, что если буду легкой и игривой, это будет неправильно воспринято, и мне, в лучшем случае, нахамят, оскорбят, а в худшем, понятно что последует… . Но ведь на того ублюдка я даже не смотрела. Но я и не должна оправдываться, хотя нормы «самадуравиновата» предписывают жертвам и большинству скотоподобного населения прямо противоположное.

После случившегося я не боялась выходить из дома, но боялась заходить в парадную, боялась увидеть урода в школе. Ее посещение стало пыткой. Я впервые проявила хоть какой-то характер и стала настаивать на смене учебного заведения. Мне удалось, моя неприятность произошло в апреле, а в сентябре отправилась в новую, кое-как продержавшись. Встречи избежать не удалось, но я всегда отводила глаза, это, как мне казалось, и спасло. Я бы не выдержала его взгляда, каково это: смотреть в глаза твари, сотворившей такое, смотреть и молчать? Переживать случившееся снова и снова, осознавая, что вообще ничего не можешь сделать. Ни броситься, ни попытаться ударить.

Никто, как мне кажется, не узнал о случившемся. Ни один человек не сказал, что в курсе. Да и взгляды, смех, обошли меня стороной. Только взгляд этого животного, пристально меня изущающий, я периодически замечала. Получается, он не рассказал никому и это, своего рода, благородство. На мое счастье, ситуация не повторилась ни разу. Хотя случившегося итак было достаточно, чтобы доломать мою психику.

Что меня ожидало в самом худшем случае? Он бы всем рассказал, и каждый бы понял, что со мной так можно. Подобные, а то и похуже случаи происходили бы постоянно. Возможно, кто-то сталкивался: в школе, во дворе, или среди «знакомых знакомых» были жертвы сексуального насилия, о произошедшем с ними знали все. Отношение, любой скажет, резко отрицательное. И время (двадцать лет назад) здесь ни при чем. Такое происходило из года в год и сейчас, в принципе, не многим лучше в плане отношения к «пережившим». Хочется узнать, кто-то сочувствовал этим людям, жалел? Я жалела, но не защищала в открытую, я себя-то защищать боялась, что уж о других говорить, но, по крайней мере, и не участвовала в травле… Маленький пидар или шалава, так их звали, и постоянно унижали, наказывая еще больше за то, в чем они не виноваты. Но унижали-это еще не самое страшное. Если появлялся слух о том, что девочка «всем дает», а так про нее говорил тот, кто изнасиловал, другие начинали считать, что и им отказывать права не имеет. Она становилась общей. Неопрятный внешний вид и больное нутро, это уже не человек, муляж. С ней теперь каждый мог делать все, что хотел и как хотел, а она сломанная в самый первый раз, не сопротивлялась. Репутация шла впереди. Даже до меня, необщительной, доходили слухи о том, что девочка на пару лет старше вынуждена была поменять школу. Почему? Мальчик уговорил сделать минет, а потом, гордый собой все рассказал знакомым. Какое отношение переживала девочка? Над ней достаточно жестоко издевались, называя понятно каким словом. Но ушла она из-за стыда, а не из-за поползновений в ее сторону. Повезло, потому что наблюдались ситуации и похуже. Другая, подобная, которая не отказалась от минета становилась «своему рту не хозяйкой». Ее выслеживали где-нибудь в безлюдных местах, в тех же подъездах, на стройках в заброшенных домах, у нее не было шанса спастись. Изнасилования продолжались до тех пор, пока она не исчезала из этого района, хорошо если хотя бы с остатками собственной личности.

И что, кто-нибудь брезговал насильниками, конечно нет. Наоборот, молодцы, мужики! А жертва сама виновата: слишком ярко накрасилась, слишком откровенно смотрела, не так оделась, развязано себя вела, спровоцировала, одним словом. Мы живем в стране с контуженной психикой, где норма становится перверсией и наоборот. Я как раз думаю, что норма в том, чтобы помогать слабым, а не добивать их. Вот такая глупая идеалистка. Как эти люди не сходили с ума, я не понимаю. Но практически всегда это будущие алкоголики и наркоманы, без карьеры, работы и личной жизни. Им никто никогда не сочувствовал и не пытался понять. Они ломаются и сидят всю жизнь тише воды. Сломанные уничтожают себя, а не других. Никого не напоминает? Но ведь моя травма ничто по сравнение с вышеперечисленным. Я, слабая, сломалась от такой, по сути, мелочи. Удары разной степени, эффект одинаковый. Неизвестно еще, кому тяжелее.

Иногда я думаю, что пережив мерзкое домогательство, будучи маленькой и беззащитной девочкой, я навсегда решила вытравить из себя все женское, чтобы ни разу больше не столкнуться с подобным. Ведь именно слабость и беззащитность провоцировали. Естественный отбор, именно таких уничтожают первыми, потому что они не могут себя защитить. Видя мужскую реакцию на рассказ жертвы «я бы столько не выпил» всегда недоумевала… Насилуют не самых привлекательных, насилуют беззащитных. Хочется, чтобы существа не понимающие подобного, наконец-то осознали, причем на примере близкого им человека. Сколько раз я видела в сети вполне себе серьезные рассуждения на тему: «Ну она же девка, подумаешь, трахнули, от нее не убудет, родилась, чтобы давать».

Я решила убрать указанные недостатки–эту манящую слабость и тонкость. Женственность неправильно начала ассоциироваться с провокацией насилия. В результате случившегося я становилась все более серьезной, строгой, может такая девушка быть интересна противоположному полу? Я отказалась от женских черт характера, чтобы больше не переживать горе. Тогда не осознавала, но именно эти атрибуты: улыбка, заигрывание, открытость, сексуальность, желание привлечь мужчину стали казаться мне отвратительными, я, как их носитель, виновата. Но я не заигрывала с ублюдком, решившим меня облапать, да и какие заигрывания могли быть в 13 лет? Поэтому виноваты в случившемся не мои привлекательность и поведение, а слабость, страх. Я боялась отвечать на издевки и мое поведение уверило его в том, что я и на более страшное не отвечу. Я виновата лишь в том, что родилась слишком слабой, и девушкой. Мне не повезло, я встретила на своем пути существо, которое решило показать всю мою ничтожность, показать, что может сделать со мной все, что захочет, и ему за это ничего не будет.

Это норма в нашем своеобразном российском обществе, где женщина, действительно, еще не окончательно человек. Понятное дело, что сейчас лучше, чем лет сорок назад, тогда и мужчин-то с высшим образованием было немного, а для женщин диплом ВУЗа–вещь полностью факультативная. Основная цель-муж, дети. Уже в 30 становились тетками, бесформенными, неухоженными, потому что ни косметики нормальной не было, ни возможности следить за собой так, как сейчас. И лучше, чем 20 лет назад, когда красивая и популярная мечтала выйти замуж за бандита. Сейчас же самой девушке никто не мешает неплохо зарабатывать, быть человеком в полном смысле этого слова. Но все равно, при любой возможности каждый слаборазвитый сотрудник автосервиса, консультант в строительном магазине, мужик, приехавший покупать у тебя автомобиль, считает себя выше и пытается поучать. Чем выше-то? Тем, что сидит целый день в провонявшем потом и маслом гараже, откуда его вперед ногами вынесут, если дома, очередным вечером не отравится, наглотавшись дешевого, непригодного для использования пойла? В том, что живет в дешевой съемной загаженной квартире с странной женой и идиотами детьми? Работает за три копейки в свинарнике? Я не знаю, от комплексов такое воззрение у простейших, или от того, что умный всегда сомневается, а дурак всегда уверен, но факт остается фактом. Сюда же относятся рабочие, пытающиеся обмануть тебя при оплате материалов, (ну как же мужика, венца эволюции рядом нет, а ты-то считать не умеешь). И ничего, что все это делается на твои, честно заработанные деньги, которые этот человеческий мусор в подобном количестве никогда не видел. А еще гаишники, которые при разборе ДТП тебя не слушают, ты априори виновата, баба же. Много, слишком много всего.

Почему-то среди мужчин более высокого социального класса такое пусть и встречается, но гораздо реже. Может потому, что за счет порядка в голове они и стали людьми, а генетическое отребье, которого вокруг полно, живет по своим понятиям тупого животного, не сомневается в них, открыто декламируя. Впрочем, они не знают слова «декламируя».

Именно эта биомасса создает установку «самадуравиновата», и подвергает жертв повторной травматизации, часто гораздо более болезненной, чем случившееся. Такие врачи осматривают жертв на судмедэкспертизе, как скотину. Гинекологи (зачастую женщины) на осмотре, никак не связанном с насилием, на замечание пациентки о том, что ей больно отвечают: «Перед мужиком ноги раздвигать не больно, а сейчас больно»? Именно из-за такого дерьма я сломалась и стала тем, кем стала. Глупо было бы недооценивать влияние общества на отдельно взятого человека, тем более, такого ломкого, как я. Да, я обвиняю, существ, которых и людьми-то не могу назвать, в том, что стала той, кем стала, вернее, совсем не той, кем могла бы.

Взрослея, я видела отношение общества не только к жертвам изнасилования, а в принципе к человеку, с которым что-то случилось. Украли кошелек– не надо было «клювом щелкать». Ударили по лицу, оскорбили—сам виноват, спровоцировал. Вместо поддержки—добивающий виктимлейминг. Больные люди с извращенными традициями обвинять того, с кем произошла беда. И везде он принимает такой грязный, болезненный вид. Что же касается нашей страны, мы в группе позднего развития. Сколько бы мужики не орали о том, что «бабы распоясались» истинного равноправия в мужских мозгах нет и в помине. Вроде и работают сейчас женщины и зарабатывают, но случись какая-то история, истинное отношение и восприятие тебя вылезет наружу. Ты все равно должна думать, что сказать, каким тоном, с какой интонацией, чтобы не раздражать, чтобы не спровоцировать агрессию в свою сторону. На дороге веди себя максимально незаметно, чтобы не появился «учитель». Бойся! А если показываешь, что страха нет, это само по себе является провокацией. От тебя все равно ждут признания того, что ты хуже, тупее. Думай о чувствах мужчины и понимай, что он лучше тебя. При этом тебе никто ничего не должен, ни беречь твое нутро, ни уважать.

Самое интересное, что подобное мнение исповедует и насаждает не только мужская часть населения.

После случившегося, я не могла слышать про изнасилования, считала, что и со мной это произошло. Новости, разговоры про подобные события заставляли в очередной раз перебирать в памяти случившееся, копаться а нем. Мне казалось, по моей реакции на это слово, моему скованному виду каждый может понять, что я пережила нечто подобное. Раньше отрицала, что произошедшее было насилием, теперь не буду. Да, изнасилования в физическом плане не произошло, но моя травма от случившегося ничуть не меньше. И переживала я то же самое, что настоящая жертва. Дошла до апогея уверенность в том, что я грязная, плохая, недостойна той любви и того отношения, которого заслуживают чистые, не столкнувшиеся с подобным девушки. Вместе с тем, на фоне этого болезненного переживания появилась уверенность в том, что однажды появится мужчина, который меня вылечит. Наверное, так проявлялись попытки убежать от травмы. Постоянно спотыкаясь о моральных уродов, я была уверенна, что жизнь выдаст мне «принца», который искупит все мужские грехи передо мной. Видимо, считала, что бытие в долгу и однажды непременно его отдаст. А пока, смотрела на красивых, популярных девчонок и понимала, что с моим анамнезом никогда такой не буду. Завидовала.

После случившегося я стала слишком остро, до истерики, реагировать на любую неудачу. С 13 лет считала себя виноватой во всем происходящем, зачастую не от меня зависящем. Весьма странная интерпретация «комплекса бога». Я больше совсем не терпела прикосновений, мне они казались продолжением насилия. Как не терпела, я, конечно, молчала, но переживала каждое из них как повторяющийся эпизод произошедшего. Очень плохо реагировала, когда меня пытались заставить хоть что-то сделать.

Как уже сказала, в новую школу перешла, но нормальных отношений там, к сожалению, выстроить не смогла. Я спасалась из одного ада, и, как это часто бывает, попала в другой. Не в том состоянии была, чтобы вливаться в новый коллектив.

Странная, запуганная девочка, ходящая в закрытой темной одежде (к тому моменту я перестала носить вещи, открывающие шею, грудную клетку), отводящая взгляд, не стремящаяся ни с кем общаться. Меня буквально трясло от страха. Я слишком отличалась от всех остальных. Это раздражало, начались насмешки. Третье повторение ситуации, но переносила я ее труднее, чем в прежней школе. Там меня хоть кто-то знал и иногда относился сносно, здесь и намека на подобную благость не было. Иногда начинало казаться, что лучше бы я осталась, где была, да, риск встретиться с уродом, но общая масса боли, причиняемая там была меньше нынешней. На меня орали, оскорбляли, я молчала. Я боялась, что если отвечу, они сделают со мной что-то более ужасное. Ничего нового, все повторялось. Было настолько плохо и неуютно в средней общеобразовательной, что посещать ее я перестала. Ко времени окончания 11 класса мне заявили, что аттестат я не получу. На помощь пришла мама, 2000 рублей и вопрос решен. Аттестат без троек, недорого. Мама ругалась, она не понимала, почему я не хотела учиться. А я физически не могла заставить себя пойти туда, где надо мной опять будут издеваться. Зато дома, оставшись наедине с книгой, я полностью погружалась в процесс. Обожала и учиться и читать. Но ненавидела отвечать на уроках, потому что начинались издевательство, хамство. Из-за этого я сидела и молилась, чтобы меня не вызвали к доске. Мне было плевать на учебу, лишь бы не ранили. Вот так, из страха я сдалась и позволила кучке недоразвитых моральных уродов продолжить ломать мою жизнь.

К 17 девчонки, даже самые мало симпатичные расцветали. Одевались ярко, привлекательно, стильно стриглись, красились, носили каблуки. А я не могла всего этого себе позволить. Мне казалось, внешним уродством я ограждаю себя от неприятностей, носила по нескольку вещей, даже в жару, думала, что так буду чувствовать себя защищенной. Поскольку находиться на улице в таком виде было невозможно (я могла упасть в обморок от перегрева), сутками не выходила из дома. Открывало окно, так и дышала. Еду и воду приносила мама. Когда жара спадала и я выходила из дома, выстроенная система защиты помогала слабо, все равно привлекала внимание несуразным внешним видом. Мне вслед шипели: «Уродина». Так, что спрятаться и полностью оградить себя от неприятностей не получилось. Да, я была странной, и до этого было дело совсем чужим людям, которые мне встречались. Нездоровый подросток вызывал живой интерес, не могли петербургские эстеты смириться с проявлением несовершенства мира в моем лице. Я сильно боялась, сторонилась людей, привыкла к ранам. Мысль о том, что они могут быть нормальными не приходила по той причине, что я таких не встречала. Из-за отвращения к своему внешнему виду я боялась лишний раз оказаться на улице, казалось, сейчас последует новая серия упреков и осуждения. Я замечала, как прохожие смотрели на меня буквально как «на говно». Внутренне я была с ними согласна, но ничего не могла изменить. Я была заперта в клетке своей боли, страхов, неприятностей, которые со мной происходил ранее. В мои 17 и речи не было о том, чтобы прогуляться по городу, прокатиться по Неве, пусть и в одиночестве. Я боялась выходить в люди, не хотела провоцировать. Сама же неадекватно выглядела и так же себя вела, вызывая отрицательную реакцию. Тошно проводить самые лучшие солнечные дни дома, в одиночестве, но другого выхода на тот момент не было. Я очень сильно полюбила зиму, потому что в шапке, дубленке и сапогах я выглядела куда как адекватнее, чем в своеобразных нарядах летом. Плюс было не так жарко.