Текст книги "Джентльмен с Харви-стрит (СИ)"

Автор книги: Евгения Бергер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Эпизод тринадцатый

Признание Розалин далось нелегко, Аманда видела это, ей вообще было непросто вспоминать те события, и она пересиливала себя, участвуя в обсуждения дела де Моранвиллей. Даже с Амандой, хотя они провели много времени вместе в Италии и подружились, Розалин ни разу не заговорила о событиях, что побудили ее оставить родину, жениха и сбежать, как преступнице. А Аманда нисколько не верила, что подруга способна убить, к тому же, маленького ребенка...

Особенно из-за денег, если вдруг допустить, что она действительно полагала занять место супруги Мишеля де Моранвилля. Что тоже, если подумать, совершенно нелепо: такой человек, как де Моранвилль, никогда бы не опустился до брака с простой гувернанткой.

Они несколько раз виделись в свете, и он показался Аманде высокомерным, расчетливым снобом, знающим себе цену.

– Но это просто нелепо, – сказала она, – все в доме наверняка могли подтвердить, что вы с хозяином не состояли в романтических отношениях.

В повисшей в комнате тишине ощущалось гнетущее напряжение, недосказанность, гнев.

Вскинув глаза, Розалин произнесла:

– Ты ошибаешься: в доме как раз на каждом углу обсуждался наш с де Моранвиллем роман. Мы якобы за спиной у жены тайно встречались в комнате графа... Что он, устав от безумной супруги, собирался отправить бедняжку в Бедлам, а меня сделать негласной хозяйкой. Даже мое будущее замужество якобы... было прикрытием, ширмой для наших с ним отношений.

– Но почему? Что побудило прислугу распустить о тебе подобные слухи?

Розалин усмехнулась:

– Много ли надо, чтобы распустить языки? Один жест – рука на плече, одно слово, понятое не так – и вот ты уже любовница графа, а после и вовсе – убийца. – Она продолжила, помолчав: – Жениху о шепотках в доме я ни слова не говорила: не хотела его огорчать. Да и боялась, наверно, что он решит: шепчутся не без повода. Я надеялась, сплетня уляжется через время, когда злопыхатели наконец убедятся, что между нами с хозяином нет ничего предосудительного. Только он... будто нарочно подливая масло в огонь, стал выделять меня среди слуг и однажды позвал в кабинет... Он хотел, чтобы я... шпионила за хозяйкой, докладывала ему, если она поведет себя странно, как с ней частенько бывало в последнее время.

– В газете было написано, что миледи де Моранвилль страдала душевным расстройством... – осторожно вставила Анна Баррет. – Так ли это?

Розалин, обхватив плечи руками, в задумчивости на нее посмотрела.

– Сложно сказать определенно, но вела она себя странно, – признала она. – Временами казалась совершенно нормальной, а потом закапывала в саду то столовый сервиз из мейсенского фарфора, то папку с документами мужа, а однажды... сказала, что может летать и выпрыгнула в окно библиотеки. К счастью, то был первый этаж, и она не расшиблась, но хозяин аж посерел, когда она это сделала...

– Он любил жену?

– Полагаю, до всего этого да, но в тот год, когда у миледи начались эти странности, они с ней постоянно ругались.

– Знаете, почему? – спросил Джек.

– Я не подслушивала под дверью.

– Но, сами знаете, слуги шепчутся по углам...

Розалин вымученно улыбнулась: ей ли не знать.

– Говорили, у графа появилась любовница, и жена об этом узнала. Но я не знаю, правда ли это... Граф не казался мне легкомысленным человеком, способным на тайную связь. Любовницы у него, наверное, были, но без серьезных посылов... Вряд ли наличие оных стало причиной скандалов.

– Что же тогда?

– Я не знаю, – ответила женщина, покачав головой. – Может быть, граф хотел еще сына, а жена не пускала его в свою спальню... Об это как раз много шептались на кухне. А может... – она задумалась на секунду, – ему не нравилось, как графиня носится с сыном... «У нас вырастет рохля и неженка. Перестань квохтать над ним!» – попенял он однажды жене. А та кинула гневно: «Я – его мать. Как хочу, так и веду себя с сыном!»

– Граф любил мальчика?

– Очень. Буквально души в нем не чаял! Редкий дар для мужчины.

– Он, должно быть, тяжело переживал гибель сына? – спросил вдруг Фальконе. – Он, в отличие от жены, оставаясь в себе, в полной мере осознавал свое горе.

Мисс Харпер кивнула.

– Де Моранвилль, кажется, постарел за то утро, в которое нашли мальчика, – сказала она. – У него тряслись руки, а глаза будто выцвели... Дворецкий с лакеем вдвоем увели его в дом – он плелся, как неживой. Миледи же пришлось сделать успокаивающий укол, так как она то рыдала над телом ребенка, то обвиняла кого-то в похищении сына... Ей все казалось, что он еще кроха, младенчик из колыбели – как сказал потом доктор, от сильного горя у нее что-то сделалось с памятью, и она позабыла последние несколько лет, помня лишь время, когда сын только родился.

– Ретроградная амнезия, – произнес Ридли. – Так называл это доктор.

– Наверное... – согласилась с ним Розалин. И тут же добавила: – Но знаете, что страннее всего? Еще до обнаружения мальчика графиня уже искала колыбель со своим сыном. И никто, абсолютно никто, не обратил особенного внимания на рану на её голове. Зная о странностях леди, доктор, годами пользовавший де Моранвиллей, предположил лишь, что несчастная гуляла во сне или случайно поскользнулась на мокром полу, а о хвоинках в ее волосах и отсутствии крови на том же полу не было сказано ни слова...

– А что думаете обо всем этом вы? – осведомился Фальконе.

– Я думаю, леди де Моранвилль выходила той ночью из дома и...

– И?

– Я не знаю, – Розалин прикрыла глаза. – Я сотню раз представляла, что там случилось, но все равно понятия не имею, что именно произошло. Знаю лишь, что отчасти виновата: все последние дни я спала в комнате мальчика...

– Почему?

– Он стал беспокойным, ему часто снились кошмары, просыпаясь в поту, он громко кричал. Я успокаивала его... Полагаю, ссоры родителей плохо сказывались на нем...

– А в тот вечер вы изменили привычке?

– В тот вечер, измучившись долгой прогулкой и вымокнув под дождем, я поднялась к себе и совершенно без сил повалилась в кровать. Если бы только я заглянула к нему, – простенала она, – если бы пересилила собственную усталость...

Старый граф покачал головой.

– Вряд ли это что-нибудь изменило бы, – сказал он, – мальчик уже тогда был, наверное, мертв. Вас неспроста удалили из дома и из его комнаты, ясное дело...

– Но зачем? Почему? – вскричала мисс Харпер. – Анри был таким славным мальчиком. Боже мой!

– Не кори себя. В его смерти твоей вины нет! – с полной уверенностью заявила Аманда, обняв подрагивающее от слез тело подруги.

А та прошептала, не в силах смириться со своим прошлым:

– Но я могла бы, наверно, что-то заметить... предугадать...

– Если вы правы насчет миледи де Моранвилль, и она в ту самую ночь выходила из дома, – произнес Джек, – то могло статься, она видела преступление...

Ридли кивнул, подхватив его мысль.

– Я уверен, что именно так это и было, – произнес он. – Но остается неясным, почему, став свидетельницей преступления, сама она не пострадала. Убивший ребенка должен был испугаться, запаниковать и избавиться от свидетельницы...

– Может быть, именно так убийца и планировал сделать, ударив женщину по голове, – предположил Баррет. – И, посчитав, что она умерла, он бросил её, но миледи очнулась и, вместо того, чтобы изобличить преступника, не вспомнила ни только минувший вечер, но и несколько предшествующих ему лет.

– Вполне разумная версия, я полагаю, – подтвердил данное умозаключение старый граф. – Но одно до сих пор мне неясно: мотив. У кого был мотив убить мальчика?

– Возможно, у де Моранвилля были враги, – предположила Аманда. – Он был дельцом и довольно успешным, а такие всегда имеют врагов.

Граф согласился:

– Вполне может быть. Но полиция, полагаю, исследовала этот вопрос... – Он поглядел на инспектора Ридли.

– Боюсь, нет, – отозвался тот не без горечи. – Гувернантка убитого мальчика сделалась для Брандера главной подозреваемой, а исчезнув, лишь убедила инспектора в своей правоте. Сам я пытался искать в том направлении... – признался Ридли как будто смущенно, – но сильные мира сего не особенно расположены к откровенным беседам с инспектором полиции, непонятно с какой именно целью желающим с ними встречи. Так что, увы, – развел он руками, – ничего важного узнать мне не удалось.

– Но ведь кто-то должен был что-то знать! – В сердцах воскликнула Анна. – Не может быть, чтобы совсем ничего...

Розалин вдруг сказала:

– Если кто-то что-то и знал, то миссис Поттер, камеристка миледи. Они были с ней очень близки, и хозяйка наверняка делилась с ней самым личным: в частности, почему ссорилась с мужем.

Услышав эти слова, все разом посмотрели на Ридли, а Фальконе озвучил безмолвное вслух:

– Эту Поттер, конечно, допрашивали ваши коллеги. Она сказала что-то существенное?

Ридли покачал головой.

– Ничего, что могло бы продвинуть нас в этом деле, – произнес он. – Уверяла лишь, что хозяин изводил супругу беспочвенной ревностью, постоянно укорял её в холодности и легкомыслии, а однажды... кхм, взял ее силой в библиотеке.

– Но это неправда, – возмутилась этим словам Розалин. – По крайней мере, касательно ревности. Граф не казался ревнивцем, а графиня едва выезжала из дома... Лишь однажды... – припоминая, продолжала она, – он вспылил, прогнав учителя музыки, нанятого графиней для маленького Анри, но, я уверена, дело было не в ревности.

– А в чем же тогда?

– Мне кажется, он показался де Моранвиллю недостаточно компетентным, но... – она, кажется, засомневалась, – я не уверена в этом.

Присутствующие опять помолчали, осмысливая услышанное, и Фальконе сказал:

– Наверное, было б не лишним переговорить с этой Поттер опять, как вы считаете? Может быть, по прошествии времени она станет более разговорчивой, да и деньги, стоит их посулить в нужной мере, развязывают язык. Где теперь эта женщина?

– Поступила на новое место, насколько я знаю, – ответил на его вопрос Ридли. – Полагаю, в бумагах имеется ее новый адрес. Я узнаю его...

– Благодарю вас, инспектор. Это было бы важным подспорьем для нас!

– А я бы мог попытаться узнать о карманнике, промышляющем у Сент-Джеймса, – предложил Джек. – Времени, без сомнения, прошло много, но в определенной среде ловкачи остаются на памяти как легенды. Вдруг удастся узнать, куда делся Милашка...

– А еще, – добавил Фальконе, – очень хочется поглядеть на нашего графа. Он появляется в свете?

Анна Баррет кивнула.

– В последнее время чаще, чем прежде, – сказала она. – В первые годы после трагедии он стал буквально затворником, редко куда выходил и сам никого не принимал, но сейчас нет-нет да появится где-то.

– Значит, у нас есть надежда увидеть его и составить о нем свое мнение.

– Без сомнения.

Фальконе расплылся в улыбке.

– Еще чаю, мои дорогие? – предложил он, хватаясь за колокольчик.

Эпизод четырнадцатый

Джек развернул сверток с купленными лакеем вещами: старыми башмаками, видавшими, по всему, не одного хозяина до него, холщовой рубашкой, штанами и залатанным на подкладке картузом – вещи в целом все еще ноские и добротные, но безликие, как и сотни бедняг, носивших их до него. Джек и сам был когда-то одним из таких, да и сейчас, наверное, оставался, просто на время забыл, каково это: быть простым пареньком из Уайтчепела. Прошел длинный путь, чтобы стать кем-то большим...

И не был уверен, что получилось, несмотря даже на идеально пошитый костюм специально по его меркам с лацканами из шелка и бархатным воротником.

И надевая эту одежду из своей прежней жизни, Джек толком не понимал: то ли он все это время притворялся кем-то другим, то ли сейчас притворяется собой прежним.

А прежнего Джека уже больше и нет...

Или есть?

Что-то двойственное, противоречивое теснилось на сердце – и раздирало его.

Вспомнилось вдруг, как инспектор подарил ему вещи для аудиенции в доме Риверстоунов-Блэкли: они были немногим лучше тех вещей, что сейчас в этом свертке, но казались тому, прежнему, Джеку слишком хорошими для него. Воротник, помнится, как вчера, впивался в тощее горло, ботинки жали... Что бы сказал тот мальчишка сейчас, будучи экипирован, как графский наследник в узкий сюртук, который не снять без слуги, и шейный галстук, повязанный настолько замысловато, что Джек до сих пор понятия не имел, как Аманда или его камердинер справлялись с узлом, скрепленным драгоценной булавкой.

Впрочем, сейчас, глядя на свое отражение в зеркале, Джек едва ли себя узнавал в старой одежде, даже стало тревожно, что и трущобы не признают его за своего. Волосы лежат слишком гладко (он взъерошил их), руки слишком ухоженные (Джек стиснул их в кулаки)... Кожа сделалась гладкой и нежной, как у младенца. А когда-то, часами не вылезая из воды и вылавливая «подаяния» Темзы, его руки и ноги были совершенно другими: сестра смеялась, что его пальцами, вместо песка, можно очистить кастрюли и сковородки. «Кусок пемзы», вот как она их называла.

– Сэр, ваши ботинки. – Молодой камердинер с недоумением и опаской глядел на его преображение. – Мне пойти с вами? – осведомился у Джека.

– Благодарю, Филипп, но ни к чему.

С такими словами он сунул ноги в разношенные кем-то ботинки, зашнуровал их. Постоял, будто старая обувь обладала магическим даром возвращать старые же привычки, а он старался пробудить их в себе, а потом вышел из комнаты, намереваясь поставить Фальконе в известность о скором уходе, но вместо этого услыхал голоса в холле.

И замер на верхней ступеньке... Как никак его нынешний образ не подходил для новых знакомств в высшем обществе.

– Дорогой друг, какая чудесная встреча! – произнес восторженный женский голос глубоким контральто. – Я, признаться, не верила, что увижу вас снова... Столько лет прошло...

– Пять.

– Целых пять. Боже мой! Но вы как будто нисколько не изменились...

– Вы льстите мне, леди Стаффорд. Годы безжалостны, и я больше не тот... Но вы восхитительны, должен заметить. Даже краше, чем я вас запомнил...

Женщина рассмеялась, и Джек, глянув через перила, рассмотрел средних лет даму в красивом платье вишневого цвета, будто в смущении отмахнувшуюся от комплимента Фальконе сложенным веером.

– И кто из нас больший льстец? – игриво осведомилась она и тут же, мгновенно сделалась грустной. – Вы верно заметили: годы безжалостны, граф, а жизнь и того хуже... – печально отозвалась она. Веер хрустнул под ее пальцами. – Вы, наверное, слышали о трагедии с нашим внуком?

Фальконе склонил голову.

– Сочувствую вам от всего сердца, Аделаида, – произнес он.

Женщина нервным движением открыла и снова захлопнула веер.

– Теперь я хорошо понимаю, каково было вам лишиться если не дочери, то возможности видеть внуков, растить их и баловать. Я так любила нашего маленького Анри, ангелочка, как мы его называли, а теперь... – Граф выхватил из кармана платок и протянул его женщине – с благодарностью поглядев на него, та промокнула уголки глаз. – Простите, Гаспаро, я стала слезливой старухой. Мне, право слово, неловко!

– Ах, перестаньте, вы сами сказали: я понимаю вас, причем больше, чем вы себе представляете. – Граф подал женщине руку и увлек ее на диван с истинно рыцарской грацией.

Хмыкнув, Джек неожиданно понял, что Гаспаро Фальконе не так прост, как казался: о своем близком знакомстве с Аделаидой Стаффорд, бабушкой маленького Анри де Моранвилля, тот ни разу даже не заикнулся. И вот эти двое обращаются друг ко другу просто по именам и вообще ведут себя... прелюбопытно.

– Благодарю, друг мой. Вы так добры, – опять прозвучало глубоким контральто. – Вы, Гаспаро, единственный человек, с которым я могу говорить по душам, не страшась жадного любопытства. Все остальные все равно что акулы, рыщущие вокруг в поисках «лакомого кусочка» – новой сплетни для обсуждения. – Леди Стаффорд снова утерла уголки глаз. – Понимаете сами, тогда, после случившегося, было непросто... Да и сейчас, на самом деле, не лучше, но я взяла себя в руки, креплюсь, а вот Стаффорду, моему мужу, это с трудом удается. Он, понимаете ли, души в Грейс не чаял и внука любил до безумия... Как по мне, так даже чрезмерно. Мужчина не должен быть так помешан на собственных детях, это противоестественно, вы не находите?

– Отцам свойственно опекать и любить своих дочерей, дорогая Аделаида.

– Вы полагаете?

– Собственный опыт подсказывает мне это.

Леди Стаффорд, на которую граф глядел с обезоруживающей нежной улыбкой, только вздохнула. И, решив, должно быть, отойти от темы отцов-дочерей, начала о другом:

– Ах, граф, только вам я и могу в этом признаться, – сказала она, – смерть Анри разрушила не одну – две семьи разом. Мы с мужем и прежде ладили кое-как, я писала вам, помните, а теперь мы и вовсе неделями слова друг другу не говорим... Ходим будто чужие. Совместные ужины стали пыткой, жизнь – мраком. И я не вижу просвета, вот что ужасней всего!

Рука Фальконе чуть сжала подрагивающие пальцы миледи.

– Все наладится, дорогая, я уверен, все непременно наладится, – оптимистично произнес он, продолжая нежно ей улыбаться. – После ночи приходит рассвет, после печали... новая радость...

– Не уверена, что всё ещё помню, как радоваться, Гаспаро.

– Уверен, вы вспомните, Аделаида. – И с воодушевлением: – Скажите прямо сейчас, чего вы хотели бы больше всего, и я непременно это исполню, чтобы вернуть радостную улыбку на ваше лицо!

Леди Стаффорд смутилась и опустила глаза.

– Вряд ли это возможно, мой друг.

– Отчего же? Друзья для того и нужны, чтобы поддерживать нас в трудные времена... и оказывать помощь по мере сил и возможностей...

– Вы – хороший друг, я это знаю, – прошептали женские губы, а глаза заблестели непролитыми слезами. – Но, право слово, даже вам, дорогой мой Фальконе, было бы не под силу исполнить желание моего сердца...

– И все-таки я прошу вас открыть его мне...

– Боюсь, вы можете разочароваться во мне...

– Никогда! – пылко уверил Фальконе. – Никогда и ни при каких обстоятельствах я не разочаруюсь в вас, милая Аделаида. Итак... – он призывно заглянул ей в глаза.

– … Я хочу выяснить, кто и зачем убил нашего мальчика, – призналась миледи Стаффорд. А признавшись, уткнулась в ладони лицом, как бы не смея показать глаз; и добавила глухо: – И отомстить за его злодеяние. – И тут же, торопливо, как будто оправдываясь: – Я знаю, христианская добродетель велит поступать по-другому: прощать врагов наших, оставлять старое, простираясь вперед, но я не могу. Не могу забыть горе, что причинили нашей семье! А главное, не задаваться вопросом: почему это сделали? Почему эта женщина... – ее речь прервалась рыданием, – сделала это с Анри...

Джек, пораженный догадкой, мелькнувшей в его голове, отступил от перил и, наверное, вздрогнул, услышав за спиной тихий голос:

– Теперь и вы знаете маленькую сердечную тайну графа Фальконе, мой друг.

Томазо Джонсон, подхватив его под руку, увлек в дальнюю часть коридора.

– Я понятия не имел, что... – зашептал Джек.

– … Граф дружен с миледи Стаффорд, бабушкой маленького Анри? – подхватил его речь детектив. – Что ж, в таком случае, вы еще многого не знали о графе. – И одарил его таким взглядом, что Джеку стало не по себе.

– Вы ведь не то хотели сказать, что и мисс Харпер...

– … Попала на виллу Фальконе отнюдь не случайно?

Джек открыл рот, выдохнув разом весь воздух.

– Так граф, в самом деле...

– … Поручил мне ее отыскать. Я отыскал, и – вуаля! – мисс Харпер под крылышком графа!

– Но для чего?

– А вы подумайте сами, молодой человек, – сеньор Джонсон вскинул кустистые брови, кивнув в то же время в сторону лестницы, где еще минуту назад Джек подслушивал разговор между графом и леди Стаффорд. – И ответ придет сам собой.

И тот высветился огнями в голове парня.

– Граф желал угодить леди Стаффорд, отыскав ту, что, как все считала, виновна в убийстве маленького Анри.

– Бинго, мой друг.

Джек побледнел, оттянув ставший вдруг удушающим шейный платок.

– То есть граф выманил Розалин Харпер на родину, чтобы...

– … сдать убийцу полиции? Бог с вами, друг мой, – взмахнул рукой мистер Джонсон. – Возможно, в начале граф и желал поступить именно так, но со временем все же проникся к мисс Харпер. Сами видите, он расположен к ней...

– Значит, вот в чем причина его интереса к этому делу, и желание посетить Лондон – отнюдь не какой-нибудь альтруизм, а самый обычный расчет, – будто не слыша его, прошептал Джек.

– Вы явно разочарованы, друг?

Джек усмехнулся, покачав головой.

– Я, кажется, слишком доверчив, и полагаю людей много лучше, чем они есть. Это не очень хорошее качество для детектива, вы не находите? – спросил он.

– Я нахожу... что вы еще очень молоды, друг мой, и слишком категоричны в суждениях. Граф же немного влюблен... вы видели сами, и старается совершить невозможное: ухватить звезду с неба для той, что ему дорога.

– Но как это вышло?

– Вы о любви? Разве сами не знаете, как она с нами случается? – Детектив усмехнулся.

– Вы знаете, я не то имею в виду.

– Вы о том, как они познакомились? Точно сказать не возьмусь, но, полагаю, случилось то в прошлый визит графа в Англию пять лет назад. Что уж там между ними случилось, я тоже не знаю, но... – детектив выдержал краткую паузу, – после того граф с леди Стаффорд все время писали друг другу.

– Тайно?

– Вряд ли муж леди Стаффорд одобрил бы нечто подобное.

Джек никак не мог уместить в голове коварство казавшегося таким безобидным графа Фальконе, все гадал, где еще просмотрел самое главное, что не заметил. Откуда явится новая неприятность... И полагать, что Фальконе намеренно заманил Розалин в Лондон, чтобы сдать ее полицейским, казалось кощунством, безумием.

– Так, друг мой, я вижу, вы совершенно расклеились и забыли о том, что наметили. Ай-яй-яй! – Детектив подхватил Джека под руку. – Не позволяйте неприятным открытиям сбить себя с толку. Пойдемте!

– Куда?

– Для начала на лестницу для прислуги, после – в Ист-Энд, для чего, полагаю, вы так и оделись.

– Но вам нельзя со мной! Это испортит все дело.

– Не волнуйтесь, молодой Огден, я подстрахую вас издалека. Мы с графом об этом условились! Или вы теперь полагаете, граф – коварный злодей и не верите ему больше?

– Я этого не говорил.

– Вот и славно. Потому что скажи вы нечто подобное, Джино, я бы сильно разочаровался в ваших умственных способностях! А теперь поспешим. Время не ждет! Оставим голубков ворковать в одиночестве.

И с такими словами он распахнул дверь и засеменил вниз по лестнице для слуг.