Текст книги "Мальчишкам снятся бригантины"
Автор книги: Евгений Волков
Соавторы: Владимир Лазарев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)
Визит детского писателя
Листки, найденные в старой красноармейской сумке, уже перепечатанные, лежали у Воронова в папке. О них только и говорили в редакции. Уже готовился макет специальной полосы. Маша Андреева в который раз переделывала вводку. Воронов беспощадно браковал один вариант за другим.
– Пока я не вижу той ночи, которая была в Кремле, – говорил Воронов.
– Разрешите! – Дверь редакторского кабинета распахнулась, на пороге появился мужчина богатырского телосложения. Вот только лицо никак не соответствовало спортивной фигуре. Оно было рыхлым, с желтым оттенком. – Если не ошибаюсь, главный редактор? – с улыбкой обратился он к Воронову.
«Где я видел этого человека?» – подумал Воронов.
– Ба! – воскликнул вошедший. – Товарищ Андреева! Рад вас приветствовать.
– Андрей Николаевич, познакомьтесь, это Федор Никитович Алкаш, детский писатель.
Детский писатель едва втиснулся в кресло. Раздался легкий скрип.
– Я без вступлений. Прямо к делу. Тут недельки четыре назад я посылал вам цикл своих стихов «Мы пионеры-молодцы» и небольшой рассказец «Судьба Коли Птичкина». Материал вполне актуальный.
При этих словах Маша поморщилась. Цикл стихов «Мы пионеры – молодцы» в шестьсот строк изобиловал гениальными рифмами типа «огурцы – молодцы» и назидательно утверждал, что любое пионерское звено при желании может стать образцово – показательным. Рассказ «Судьба Коли Птичкина» повествовал о некоем Коле, который начал с обмана дедушки и бабушки, а затем обманул учителя. Но класс перевоспитал Колю. И он стал лучшим мичуринцем школы.
– Вы понимаете, товарищ Алкаш, – начал Воронов, – уж больно это все избитые темы. И притом они далеки от ребячьей жизни…
– Но позвольте, меня печатают альманахи! – взвился автор.
«Теперь не отвяжется», – тоскливо подумал Воронов и, чтобы как‑нибудь прервать бурлящий поток фраз писателя, дружелюбно предложил:
– А почему бы вам не написать об отряде «Искатель». Живое дело!
– Об «Иска – те – ле»?.. С вашего позволения, я могу вам прочитать одно письмо, присланное мне довольно уважаемыми людьми.
– Это не Кубышкиным ли? – осведомился редактор.
– Да, Кубышкиным! И вы, как редактор, должны прислушиваться к голосу общественности! А эти, вы меня извините, хулиганы в голубых рубашках…
– Я бы просил осторожнее, – Воронов поднялся.
Алкаш с трудом выдернул свою мощную фигуру из кресла.
– Я прошу вернуть мои рукописи… Немедленно…
– Пожалуйста, вот ваши рукописи…
После работы Маша не пошла домой, а свернула в кафе «Космос». Там ее ждал Александр Иванович. У Пашкова был последний день отпуска. И он пригласил Машу поужинать.
С тех пор как Маша познакомилась с Александром Ивановичем, прошел всего месяц. Но ей казалось, что она его знает давным – давно. Ее поразило, что Александр Иванович сумел так быстро завоевать такой авторитет у мальчишек. А ведь они за него действительно в огонь и в воду полезут! Андреева так и не могла понять, как у Пашкова все это получается. А когда спрашивала у него, он только пожимал плечами.
– О чем вы задумались? – спросил Александр Иванович Машу.
– К нам сегодня приходил в редакцию один писатель.
– Мне Андрей об этом рассказывал.
– Очень странный человек.
– Вот и Ребров беспокоится, как бы чего не вышло, и волнуется о шишках, которые вдруг свалятся на его голову…
– Кстати, Ребров уходит в облсовпроф инструктором в детский сектор. И в завтрашнем номере идет его статья о подростках.
– Почему мы привыкли все раскладывать по определенным полочкам? – как бы не слыша того, о чем сказала Маша, раздумчиво продолжал Пашков. – Так принято, а так нельзя… Так кем‑то сто лет назад подписано. Уже подписи стерлись, а инструкции существуют… Вот Ребров заявляет мне, а не может ли получиться, что наш отряд – это надстройка над школой, комсомолом…
– Но если рассуждать так, то и Гайдара можно обвинить, что Тимур и его команда – это тоже надстройка над пионерским лагерем.
– Точно! – засмеялся Пашков. – Вот и для уважаемого писателя наши ребята не более как хулиганы. Уверен, что сей детский автор не любит ребят и не понимает их, а детская тема нужна ему лишь для того, чтобы стричь купоны.
Пашков говорил зло, глуховато. А Маша ловила себя все время на том, что хочет, как ребенку, взъерошить волосы этому в общем‑то неустроенному человеку.
– По – моему, все предельно ясно. Комсомольская газета. Командир – коммунист. Мальчишки по – хорошему увлечены… Какие тут могут быть надстройки? И плюньте на все эти жалобы, Саша… – Маша смутилась, что назвала Пашкова по имени. Но ей уже не хотелось называть его Александром Ивановичем. – Значит, завтра на работу, Саша?
– Да, труба зовет в мой любимый трест.
– Что же будет с отрядом? Мальчишек сейчас уже не остановишь! Да и нельзя останавливать!
– Думаю, что во многом сейчас ребята сами справятся. Есть надежные капитаны… Валька, Паганель, Света… Никита Березин. Гвардия! А после пяти – як ним.
– Саша, а вам не нужен еще один капитан? – загадочно улыбаясь, спросила Маша.
– Если это вы, – улыбнулся Пашков, – то я «за».
– Нет, честное слово! Можете рассчитывать на заведующего отделом учащейся молодежи!
В кафе зажгли свет. На сцене рассаживались музыканты. И Млечный Путь, нарисованный на потолке, наполнялся электрическим блеском.
Кто раскроет тайну?
В этот день газета «Молодой коммунар» разошлась раньше обычного. Ранним утром мальчишки и девчонки в голубых рубашках вскакивали в троллейбусы, трамваи с пачками газет.
– Читайте «Кто раскроет тайну партизанской сумки?» – кричали они.
Пачки быстро таяли. Газету читали тут же, в трамваях, в кафе, прямо у киосков. Многие в городе помнили те далекие тревожные дни, когда партизанский отряд не давал покоя захватчикам. О его делах тогда рассказывали легенды. Но с годами они стерлись, и только в сквере Коммунаров появился еще один скромный обелиск: «Героям-партизанам, погибшим в боях за Родину».
Страницы комсомольской газеты опять всколыхнули память людей…
В Машин кабинет набилось с полсотни ребят. Газету вот уже который раз читали вслух. За Левитана был Паганель, его дублером Никита Березин.
«Вчера расстреляли Ивана Черткова… А 26 октября пришел связной Фирюгин, – читал Паганель. – Подозрение Седого оправдывается. Фирюгин рассказал, что Карташова видели с Сулиным. Сулин – осведомитель гестапо. Это подтверждают наши люди. Координаты Черткова знал только Карташов».
– Подожди, подожди, как там? – крикнул из угла Толя Огурцов.
– Не мешай! – оборвал его Валька Чернов.
– Подождите… Фирюгин там сказано? У нас в Каретном живет один Фирюгин. Его Алексеем Алексеевичем зовут… – У Тольки лоб пятнами покрылся от волнения. – Он у нас на сборе дружины еще когда‑то выступал.
– Ну и что ты хочешь сказать?
– А вдруг это тот Фирюгин? Он тоже был партизаном. Медали у него и орден Красной Звезды…
– Вот было бы здорово! – понеслось с разных сторон. – Давайте сходим к нему!
– Подождите, ребята, не шумите, – поднялась Андреева. – Толя, а где он сейчас работает?
– На фабрике «Маяк», кажется…
Маша сделала запись в блокноте.
– Так давайте пошлем к нему свою делегацию… А может быть, он тоже прочитает газету и придет в редакцию! Не будем спешить… Обязательно найдутся еще люди, которые воевали в этом отряде… А теперь вы не забыли, что у нас сегодня дежурство в парке и к Василию Андреевичу Шумову сходить надо.
Поздно ночью на заднем дворе старого Кремля появились два человека. Они подошли к колодцу. Подняли крышку люка и исчезли в подземелье.
Один из них, высокий, сутуловатый, шел впереди. Чувствовалось, что он хорошо знает эти подземные коридоры. Другой, маленький, щупленький, едва поспевал за ним…
Уже рассветало, когда эти двое вышли из‑под арки Кремля.
– Так и знал, пустая затея, – сказал высокий и зашагал прочь.
Письмо командира
Через несколько дней после этого события в редакцию газеты пришло письмо от бывшего командира партизанского отряда, того самого Седого, который упоминался в записке. Его настоящая фамилия Журавлев. Григорий Николаевич Журавлев. Он живет в своем родном селе Бочарово на берегу реки Светлой. После тяжелой контузии он ослеп. Письмо пишет его дочь, учительница сельской школы.
Григорий Николаевич сообщал, что в его отряде сражался и геройски погиб четырнадцатилетний мальчишка Саша Карелин. О его подвиге мало кто знает. Журавлев просил разыскать родителей Саши, которые живут где‑то в этом городе. Они смогли бы рассказать много интересного о жизни их сына. О нем должны узнать все!
Саше поручили доставить очень важное донесение, писал Журавлев – Седой. По дороге он был тяжело ранен. Саша мог бы вернуться назад. Но тогда пакет не был бы доставлен. Он кое‑как добрался до назначенного места. Саша геройски погиб, истек кровью.
Одно остается неясным: случайно ли Саша в пути столкнулся с карателями или кто‑нибудь предал его…
«Впоследствии у нас было еще несколько провалов. Гибель товарищей в подземелье старого Кремля до сих пор, вот уже двадцать лет, не дает мне покоя. За день до этого я и еще несколько товарищей пошли на связь с соседним партизанским отрядом. Мы остались живы. Тень, конечно, на нас не легла. Но до сих пор меня тревожит одна и та же мысль: не допустил ли я какой ошибки? Думаю, что среди нас был провокатор.
Все это время мне казалось, что гибель группы наших товарищей оборвала какие‑то связи, восстановить которые теперь уже невозможно. И вдруг ваш отряд «Искатель» находит сумку. Одно меня только удивляет: из письма, которое напечатано в газете, выходит, что Карташов предатель. А он не мог быть предателем и не был им. Он шел вместе с нами на связь, вернее, присоединился к нам, возвращаясь с задания. Об этом никто, кроме нас, не знал. Карташов геройски погиб, прикрывая нас. Странно, почему в донесении он значится предателем?»
Журавлев просил еще раз внимательно прочитать сохранившиеся листки. Не ошибка ли это? А еще просил сообщить ему адреса всех бывших партизан, которые откликнутся на газетную публикацию.
В письме старого командира говорилось, что чувствует себя он неважно и что приехать в гости к отряду «Искатель» не может. Вот если бы ребята собрались к нему, он бы принял их с великой радостью. А у него на берегу Светлой и покупаться можно, позагорать и рыбу половить, да и просто так отдохнуть…
Воронов с волнением пробежал последние строчки. Старик просит повнимательнее перечитать листки из сумки, не вышла ли ошибка? Но все прочитано более чем внимательно. Что же тогда означает эта фраза: «Подозрение Седого оправдывается…» А Седой, оказывается, и не подозревал Карташова. Что‑то здесь неладно. Письмо бывшего командира ставило в тупик.
Каретный переулок, 12
Пашков с трудом дождался, когда стрелка на часах коснулась пяти. Ему уже было трудно без ребят. Быстро спустился по лестнице и, не дойдя до автобусной остановки, взял такси.
– В редакцию «Молодого коммунара»!
Воронова он встретил в коридоре.
– Старик, я ненадолго в обком, – на ходу бросил тот, – а ты бери ребят и поезжайте к Фирюгину.
Пашков заглянул в отдел учащейся молодежи. Но Маши не было. А спрашивать, где она, он не стал.
У «газика» уже нетерпеливо топтались Валька Чернов и Толя Огурцов. Тут же стояла и Светка.
– Экипаж готов? Все по местам! – крикнул еще с крыльца Александр Иванович.
Толька забрался на переднее сиденье рядом с Александром Ивановичем.
– Ну, «Соколиный глаз», показывай дорогу!
– Есть, капитан!
До Каретного переулка они ехали минут тридцать. Затем машина свернула с асфальта и запылила по узкому длинному переулку.
– Александр Иванович, двенадцатый номер, тормозите!
«Газик» остановился у зеленого аккуратного забора, за которым кудрявились яблоньки.
Огурцов постучал в калитку.
– Открыто! – раздался голос. – Толкай!
На скамейке возле крыльца сидел царенек лет шестнадцати в модной рубашке, в голубых брюках. На коленях его лежала раскрытая книга.
– Привет! – Толька протянул парню руку. Было видно, что они давнишние знакомые.
– Привет! Это что, сбор металлолома? Так у нас одни консервные банки!
– А некоторые остроты действительно гремят, как пустые консервные банки, – заметил Александр Иванович.
– Александр Иванович, это Колька Архипов… Он у нас в «Зените» играет, – представил парня Толя.
– Очень приятно познакомиться!
– Слушай, Николай, не знаешь, Алексей Алексеевич дома? – спросил Толя.
– Кажется, куда‑то уехал. «Москвича» во дворе нету.
– Как жалко! – вздохнула Светка.
– Может, что передать? – уже серьезно, без иронии предложил Колька.
– Он нам очень нужен! Мы хотели бы, чтобы он пришел к нам в отряд. Мы разыскиваем партизан-героев…
– В какой такой отряд? – удивленно посмотрев на Светку, спросил Колька.
. – В отряд «Искатель»! – не без гордости ответила Светка.
– А что вы ищете? – Колька вновь иронически усмехнулся.
– Смысл жизни! – в тон Кольке ответил Александр Иванович.
– Приходи к нам, узнаешь, – вставил Валька Чернов.
– А что мне у вас делать? У вас же мелюзга одна, – сказал Колька, многозначительно посмотрев на Светку. – А я работяга!
Колька проводил ребят до самого «газика».
– А машина чья? – спросил он.
– Наша… Искателей.
– Это уже порядок! – Колька посмотрел на Светку, улыбнулся и подмигнул ей.
О чем рассказал Фирюгин
от уже второй час Пашков и Воронов беседовали с Фирюгиным. Это уже немолодой мужчина. Говорил он не торопясь, обдумывая каждое слово. Иногда он замолкал, словно уходя в себя.
Он рассказывал о партизанском отряде, о погибших товарищах. Сожалел, что газету прочитал только вчера, а то, конечно, зашел бы раньше. Но его работа – начальник отдела снабжения фабрики – бросает ро командировкам, и он часто бывает в разъездах.
Алексей Алексеевич, как видно, обладал редкой памятью. Он называл даты, помнил многие фамилии, рассказывал о событиях с мельчайшими подробностями.
– Алексей Алексеевич, – Воронов продвинул к нему пачку «Шипки». – Вы очень много интересного рассказываете… Почему бы вам не выступить в газете?
– Нет, писатель из меня плохой! Перед ребятами выступлю с удовольствием. А потом, ведь двадцать лет прошло… – Он опять замолчал. Размял сигарету грубоватыми пальцами. – Да, лихие у нас были ребята! Гриша Осипов, Ветлужный, Плужников Юрка, Седой… Обстановка была сложная, кругом полицаи, эсэсовцы…
– А ваш Седой жив! – перебил его Александр Иванович. – Он нам письмо прислал.
– Неужели? – удивился Фирюгин. – А я думал, что он погиб… У него очень тяжелая контузия была.
– Журавлев написал нам в редакцию. Мы можем дать вам его адрес.
– Конечно, конечно… Я очень рад… – обрадованно и как‑то смущенно заговорил Фирюгин. – Молодцы ваши ребята! Такую сумку нашли! Интересно было бы взглянуть на документы…
– Они все опубликованы.
– Все, что найдено?
– Да.
Воронов прошелся по кабинету.
– Судя по донесению, Алексей Алексеевич, Карташов был предатель. Как вы считаете, здесь нет ошибки?
– Как это ни горько, но это так. Сулина, этого гестаповского осведомителя, я сам пустил в расход. Он под страхом смерти подтвердил, что Карташов давал ему сведения.
– А кто же писал это донесение? – спросил Пашков.
Воронов отодвинул ящик стола и передал Фирюгину наклеенный на картон желтый, почти прозрачный клочок бумаги.
– Вот, пожалуйста, посмотрите!
Алексей Алексеевич порылся в боковом кармане, нацепил на переносицу очки. Он читал про себя, но губы у него шевелились. Отложил лист на край стола.
– Убей меня бог, не помню, чей почерк… Двадцать лет прошло…
– Алексей Алексеевич, мы с ребятами собираемся навестить Журавлева. Вот если бы вы поехали с нами! – предложил Пашков.
– Обязательно… Как же, обязательно поеду.
Фирюгин ушел.
– Интересный человек! – заключил Воронов. – Надо продолжать поиски. Уверен, что он нам поможет.
Из дневника Никиты Березина
27 июля
Поиски партизан продолжаются. Наша штабная папка пополняется. У нас есть уже портрет Саши Карелина… Вот только до конца лета месяц остался. Не успели развернуться – и уже в школу. Мама меня усиленно спроваживает к дяде. Я ей доказываю, что не могу, я же начальник штаба. И притом у нас дисциплина. Но мама ни в какую! Говорит, что у меня ребра торчат. Тогда я схватил самый тяжелый стул, который стоит у папы в кабинете, и выжал его семь с половиной раз, и сказал, что это не ребра, а мускулы. Но с этими женщинами разве договоришься! Мама заявила, что я обязательно поеду к дяде, у него там парное молоко и прочее. Я уже был на грани катастрофы, но пришел папа и сказал, что были бы кости, а мясо будет, и что отряд в общем‑то ничего, только бы я не забыл о книгах и вовремя приходил обедать. Я знал, что мужчины всегда найдут общий язык! Потом они пошли в другую комнату, и я услышал, как мама сказала: «Ты подрываешь мой авторитет».
Но к дяде я все‑таки не поехал!
У нас в отряде несколько новеньких. Мне особенно нравится Коля Архипов. Он знает приемы самбо. А плавает как! В футбол гоняет, как мастер спорта, даже Толька Огурцов и тот против него слабак.
28 июля
Сегодня я долго не мог заснуть и все думал, кто у меня лучший друг в отряде, с кем бы я в разведку пошел. Конечно, прежде всего с Александром Ивановичем. А вот из ребят у меня, пожалуй, самый надежный друг Валька Чернов. Первый наш капитан. Кто его не знАет, подумает – тихоня. А Валька просто молчаливый. Но уж он никогда не подведет! И потом Валька не трепач: скажет, так сделает. Паганель, правда, тоже ничего. Но его иногда заносит. А вот со Светкой пошел бы я в разведку? У нас много девчонок в отряде. Но Светка какая‑то не такая, как все. Правда, ее иногда не поймешь: то лебезит, вызывается помочь, то вдруг пройдет мимо, словно мы и не знакомы с ней. И все‑таки я пошел бы с ней в разведку!.. Вчера у Василия Андреевича она первая предложила назвать новую улицу в Кировском поселке именем Саши Карелина.
Василий Андреевич обещал сходить в горсовет и похлопотать.
Вот будет здорово! Деревья там посадим. Портрет Саши повесим. А у нас в штабе решили открыть музей Саши Карелина.
А что, если и наш отряд назвать именем Саши Карелина? Надо будет с Валькой посоветоваться. По – моему, это идея!
Пишу сразу после совета командиров. Ура! Мою идею приняли. Наш отряд теперь имени Саши Карелина!
А еще сегодня Александр Иванович сообщил нам, что пора готовить флотилию. Скоро мы поедем по реке Светлой к командиру партизанского отряда Григорию Николаевичу Журавлеву. Мы ему написали, что к нам приходил в гости товарищ Фирюгин, что мы нашли родителей Саши Карелина и они нам подарили фотографию Саши. А еще его любимые книжки. И несколько рисунков. Оказывается, Саша хорошо рисовал.
Наш отряд разбили на экипажи. Все мы теперь матросы, Капитан флагманского судна – Валентин Чернов. Я тоже буду на флагмане. Поход назначен на 10 августа.
Вот придем в школу, будет о чем рассказать. А то бы сидел у дяди, пил парное молоко и слушал длинные нотации.
Но возвращаюсь к делу. Флагман у нас уже есть. На водной станции стоит баркас. Правда, он немного подтекает. И руля нет. Но это пустяки. Зато он вместительный. Мы его зашпаклюем. Название придумаем интересное. Еще надо два плота сбить. И несколько лодок обещает нам дед Макар. И паруса у нас будут… Где‑то у меня компас валяется, надо будет его на флагмане установить. А вот морской узел я, кажется, забыл, как вязать. Надо потренироваться…
Словом, нас ждут великие дела!
За дверью с табличкой
Ничего в общем‑то особенного не произошло. Но от утреннего телефонного звонка у Маши остался неприятный осадок. Звонил Ребров. Спросил, как дела, что нового в газете. Сказал, что все собирается прийти, но дел по горло. А потом как бы невзначай просил Машу зайти к нему. («Вы теперь, Мария Андреевна, говорят, вплотную занимаетесь отрядом, а нас интересует работа «Искателя».) От слова «нас» Машу покоробило. И она сдержанно ответила, что если выберет время, зайдет. «Постарайтесь выбрать», – уже тоном приказа сказал Ребров.
«Странный все‑таки человек, этот Ребров, – с раздражением думала Маша. – Еще недавно вместе с Пашковым вроде увлекался ребятами – и вдруг такая мгновенная перемена. Ну, допустим, его испугала драка в парке, история в старом Кремле, но ведь этого же и следовало ожидать. Сто с лишним ребят. Сто с лишним характеров! И кто может дать гарантию, что не будет еще одного ЧП? Интересно, помнит он те слова о романтике, которые он мне когда‑то так искренне говорил?»
– …Как мне найти Реброва? – спросила Маша у полного мужчины в синих нарукавниках и пенсне.
– Товарища Реброва? Его кабинет на третьем этаже. Комната, кажется, тридцать четыре. Там есть табличка.
«Ого, уже и табличка!» – усмехнулась про себя Маша.
Ребров был все таким же элегантный, подтянутым. В его маленьком кабинете было чисто, уютно, пахло зубной пастой типа «Поморин».
Ребров усадил Машу в кресло. По всему было видно, что он доволен своим маленьким кабинетом, аккуратным письменным столом, легким чернильным прибором и табличкой по ту сторону двери, на которой черным по белому написано: «Ребров В. Г.».
– Вы знаете, Маша, я так жалею, что пришлось бросить ребят. До сих пор вспоминаю наш поход в Кремль… А тут вот письменный стол, бумаги… Я понимаю, конечно, нужно, но это как‑то не по мне…
– Вы что‑то хотели мне сказать об отряде? – сухо перебила Маша.
– Да, да, конечно… Вы понимаете, Маша… Я далек от всяких обобщений, но поступают сигналы. Поймите меня правильно. Конечно, не все мы принимаем за чистую монету. Но ваши ребята очень уж увлекаются… Мне, например, самому несколько непонятно, зачем эти форменные рубашки… маршировки… Сбор по какой‑то тревоге… Вы знаете, что многие ребята только из‑за отряда не поехали в летние лагеря…
– И что же? Разве им в отряде хуже?
– Понимаете… – Ребров легким движением пригладил волосы. – Понимаете, романтика мальчишкам нужна. Но всему должен быть свой предел.
– У романтики пределов нет.
– Можно, Маша, быть с вами откровенным?
– Да, пожалуйста.
– Маша, вы хороший журналист, знаете ребячью психологию. Но тут получается такая ситуация. Александр Иванович чудесный, добрый человек… Он любит детей. Но при всех своих достоинствах не имеет никакого педагогического образования, а порой и чутья. А ведь тут особая работа, очень тонкая. Я бы даже сказал – ювелирная. И мы не имеем права забывать об этом.
– Виктор Григорьевич, вы забываете одну маловажную деталь. Любить ребят можно и без педагогического образования. Вы думаете, что когда получают диплом, то к нему обязательно, как бесплатное приложение, вручается призвание в целлофановом пакетике?
Ребров вежливо улыбнулся.
– Я всегда ценил ваше остроумие… Но то, что я вам говорил, это не только мое мнение. И вы должны понять мою искренность.
– Вы с этого и должны были начинать… Я могу быть свободной?
– Зачем такая официальность, Машенька… И вы зря на меня сердитесь! – Ребров поднялся и еще раз обаятельно улыбнулся. – Передайте большой привет Воронову и, конечно, Александру Ивановичу. Я как‑нибудь обязательно выберусь к вам.
И самый большой привет ребятам! – уже у двери услышала Маша.
Оставшись один, Ребров пробарабанил пальцами по столу. «Почему они недовольны мной? – подумал он про себя. – Я же с ними абсолютно искренен… Просто у них слишком узкий горизонт! Один отряд «Искатель», а тут целая область… Да дело не только в области, все надо видеть в перспективе…»
