Текст книги "1971 (СИ)"

Автор книги: Евгений Щепетнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Извините, с кем могу поговорить? – возвысил я голос, и тут же едва не присел – так немелодично и громко взвизгнула дама, обернувшись ко мне и тут же свалившись на гору тряпок, которые она разбирала.

–      Ой... ой... как вы меня напугали! – женщина, лет сорока пяти, очень похожая на какую-то актрису, которую я с наскока никак не мог вспомнить. Впрочем – я никогда и не интересовался именами актеров и актрис, потому даже если бы и видел ее в кино – фамилию точно бы не вспомнил. Не редкость, что сошедшие со сцены актрисы работали костюмерами или билетерами.

–      Стучаться надо! – укоризненно-жалобно продолжила женщина – у меня чуть сердце не лопнуло от страха! Вы как сюда вошли?! Я же дверь запирала!

–      Ну...видимо не заперли как следует – пожал плечами я – Потянул на себя, дверь, она и открылась.

–      Ну вот! – яростно сплюнула женщина – замок совсем тазом накрылся! Говорила этому старому...

–      Козлу? – невинно продолжил я, сдерживая смех.

–      Козлу! – кивнула женщина, и подозрительно посмотрела на меня – вы его знаете? Директора нашего?

–      Не имею чести – фыркнул я – Слышал, как отзывался о нем рабочий. Жмотится ваш директор, да?

–      Еще как! – с жаром поддержала женщина – выжать из него хоть копейку – огромная проблема! А мне тут штопай старые костюмы! Заплатки клади! Да еще и так, чтобы не видно было! А ему хрен по деревне – наплевать! Говорит – из зала все равно не видно! Мол, далеко! А бинокли? Люди-то с биноклями приходят! Мда. Так кто вы, и что тут делаете?

–      Я? Я писатель. Вот шел мимо вашего театра, и решил зайти, попросить кое-о-чем.

–      Писатель? А что пишете? Как ваша фамилия?

–      Я недавно только начал издаваться. Карпов моя фамилия. Фантастику пишу.

–Не слышала про вас...но поинтересуюсь – с живым интересом посмотрела на меня женщина. Ей было лет сорок пять, может чуть больше. Когда-то очень красивая, теперь просто миловидная, ее красоту портил лишний вес. Но я бы не спешил ставить ей это в упрек – может у человека сердце больное? Я слышал, что нередко полнеют от каких-то кардиологических проблем.

–      А что же вас заинтересовало в нашей дыре? Нашем, как вы сказали, театре?

–      Мне нужны парики, усы, бороды – кинулся я в прорубь – сможете помочь?

–      Вот как! – с непонятной интонацией протянула женщина, и брови ее сошлись вместе – а можно узнать – зачем вам эти усы и бороды?

–      Хотим поставить любительский спектакль по Чехову – безмятежно сообщил я, стараясь говорить как можно убедительнее – Я приезжий, из Саратова, и вот у нас при медицинском институте создали кружок театрального искусства. Вы же знаете, из Саратова много хороших актеров вышло. Вот и наши молодые мечтают. Так-то жена моя там занимается этим делом, она профессор, но раз уж я оказался в столице – почему бы ей не помочь?

–      Вот как... – лицо женщины разгладилось, она о чем-то напряженно думала. Потом выдала – Я бы не сказала, что с париками у нас все хорошо – обеспечивают не очень. И с другими делами проблема... грим, и всякое такое...

–      Я заплачу вам! – перебил я «плач Ярославны» – Очень хорошо заплачу. Сколько скажете. Ну, как?

Через сорок минут я вышел из театра, сопровождаемый довольной, сыто улыбающейся костюмершей. Или гримершей? Я так и не узнал ее должность. Скорее всего – и то, и другое сразу. Ибо – экономия! Бумажник мой стал легче на двести рублей (что мне показалось – очень даже недорого!), и все, что мне нужно, я получил. Теперь можно легко и свободно менять свой облик в любой удобный момент. Гримерша даже показала, как и чем клеить бороды и усы. Парики совсем не новые, но ничего, сойдут, для дела сгодятся. Только прикасаться к ним было почему-то не очень приятно. Мертвые волосы ...может вообще с трупов? Глупо, конечно, я сам над собой смеялся, но...вот передергивало, когда их трогал, и все тут! Как к скальпам, снятым с голов белых поселенцев Америки прикасаюсь.

От костюмерши сразу направился в гостиницу, чтобы сидеть в ней до победного – то есть, до выхода в издательство. Бродить по городу уже не хотелось – не со здоровенным же пакетом с ворованными париками! Теперь я уголовный преступник – расхититель социалистической собственности, и сесть в тюрьму могу просто-таки на-раз. Вместе с златолюбивой костюмершей.

Глава 4

В издательство пришел на полчаса раньше срока, а перед тем съездил на Павелецкий вокзал и купил билет на поезд. Американцев пока еще не было, и Махров тут же уволок меня к себе в кабинет, потрескивая от энергии, как шаровая молния.

– Не переживай! Переговорил я с Некрасовым – все в порядке! Он уже отошел, говорит – в целом все прошло хорошо. Только просит больше так не делать, думать, прежде чем поддаваться на провокацию. Вернее – не поддаваться на провокацию, и думать, что говоришь! А лихо ты про балалайку! Ржали всем издательством! С бутылкой, балалайкой, на медведе! Ну ты и...фантаст! Ха ха ха... Теперь слушай вот что: заседание союза писателей назначено на двадцатое декабря. Там и будут рассматривать твой вопрос. Чтобы ты понимал – в правлении сидят...хмм...такие люди...

–      Старые большевики?

–      Вроде того. С ними не так просто общаться, и не так просто будет пройти через приемную комиссию. Будут задавать вопросы – о международном положении, о политике партии и правительства, ты подготовься, чтобы не упасть в грязь лицом. Зарубить твою кандидатуру – раз плюнуть. Скажут, что ты идеологически незрелый – и ты потом хоть головой о стену бейся, все равно ничего поделать не сможешь. А я попробую поговорить и с Фединым, и кое-какими членами приемной комиссии, но...не факт, что это поможет. Постарайся выглядеть простым советским человеком, строителем коммунизма. Договорились?

–      Договорились... – хмыкнул я, и не выдержав, спросил – Леонид, скажи...вот какое отношение к литературе может иметь международное положение? К моей сказке – оно каким боком?!

–      Ну ты чего глупые вопросы задаешь? Делай, как я тебе говорю – и все будет нормально!

Махров даже фыркнул от возмущения, и вскочив с кресла забегал по кабинету

–      Ты начинающий автор! Тебе надо быть в Союзе писателей! Это дает тебе огромные перспективы! А ты чушь несешь! Слушай, что тебе опытные товарищи говорят, и не мели чепухи!

–      Леня, скажи, а зачем ты мне помогаешь? – спросил я, и тут же пожалел о своем вопросе. Язык мой – враг мой. Что может ответить человек, которому задают такой вопрос? Ничего. Да еще и обидится...

–      Зачем? – бег приостановился, и Махров удивленно воззрился на меня – ты талантливый автор. Твои книги интересны. Я хочу тебе помочь. Разве этого мало?! Это моя работа! Я ищу новых авторов, издаю хорошие книги – почему же я не должен тебе помогать?!

И правда – глупый вопрос. Я продукт своего времени – если кто-то тебе вдруг безвозмездно помогает – начинаешь

выискивать его мотивы. Ведь никто просто так не будет помогать! Значит, где-то хочет тебя нагреть. Значит, имеет свою выгоду. Капитализм! Даже немного стыдно...

–      Ну и коньяк ты мне будешь должен! Ящик! Ясное дело – я за коньяк стараюсь! Хе хе хе...

–      Леонид Викторович! Американцы приехали! – в дверь заглянула секретарь издательства, и спасла меня от дальнейшего разговора на неприятную тему. Параноик я, что поделаешь. Везде выискиваю происки врагов, как и положено нормальному параноику. И снайперу, который хочет пожить подольше. Все военные снайперы, которых я знал был законченными параноиками. Как там это называется? «Профессиональная деформация», так что ли?

Страус и Пегги сидели в кабинете директора. С ними был мужчина лет сорока, его представили как юриста и переводчика, помогающего в составлении договора, с нашей стороны – Исайкин, Нестеров, и женщина, юрист нашего издательства.

Я поздоровался со всеми, потом взял со стола экземпляр договора и углубился в его изучение. Договор был составлен на двух языках, и оба варианта полностью идентичны – никаких расхождений. Все, как договаривались.

Вообще, на мой взгляд, все было сделано фантастически быстро. Даже в моем времени это очень быстро, а уж здесь... Это ведь надо было съехаться юристам с двух сторон, все обсудить, потом составить рыбу договора, снова обсудить, а затем уже и напечатать текст. И никаких тебе компьютеров– принтеров и электронных почт.

Я проверил все три экземпляра, уделив особое внимание пунктам гонорара, а еще – ответственности за неисполнение договора, и быстро подписал. За мной подписал договоры Исайкин, и последним поставил свою подпись Страус.

Как свидетели расписались Махров и Пегги Миллер.

– Ну, вот и все! – торжественно объявил Махров – сделка совершена. А можно узнать, господин Страус, в какие сроки

будет издана книга? В договоре указано – не позже, чем через год. А точнее?

– Я думаю, что ближе к лету следующего года – кивнул головой Страус, когда ему перевели слова Махрова – мы к тому времени подготовим рекламную компанию, и как только все будет готово – пустим книгу в продажу. Напечатаем мы ее раньше, но пока будет лежать на складе. Да еще и не надо забывать – книгу нужно вначале перевести. А это все равно как заново написать! Нужно найти дельного переводчика, а ему уже понадобится время для перевода. Хорошо, если в полгода уложится. Но может и раньше. Тут как и у писателей – один свою книгу мучает пять лет, другой за месяц успевает – а результат может быть лучшим как раз у того, кто пишет за месяц. Поищем хорошего переводчика, нам нужно, чтобы книга блистала! Плохое мы не издаем! И у меня вопрос к господину Карпофф...вы сможете к нам приехать? Само собой – все за наш счет. Билет на самолет, проживание – мы все оплачиваем. Более того, вы получите гонорар за ваши выступления. Мы хотим сделать презентацию вашей книги – пригласим журналистов, телевидение, всех желающих. Это очень поможет продвижению вашей книги.

–      Я готов! – тут же откликнулся я – хотя это зависит не только от меня.

Я покосился на Нестерова, который сосредоточенно писал что-то в своем блокноте. После моих слов он встрепенулся, и на английском языке тут же ответил:

–      У нас каждый гражданин имеет право выехать за границу, если будет такая необходимость. Когда вы пришлете официальное приглашение господину Карпову – мы вместе с ним рассмотрим ваше предложение и решим, целесообразно ли ему ехать на презентацию книги, или нет. В любом случае – спасибо за приглашение.

–      Надеюсь, решение будет положительным – вздохнул Страус, и оглянулся на Пегги, которая улыбалась уголками губ. Странно, но у меня сложилось впечатление, что эта самая Пегги Миллер была чем-то вроде серого кардинала издательства. Если ее много лет принимали за жену Страуса – так почему бы ей не быть этим самым серым кардиналом? «Муж и жена – одна сатана!»

Потом мы сидели за столом в соседнем кабинете, где был накрыт стол – праздновали подписание договора, а я ел бутерброд с настоящим финским сервелатом, и меланхолично думал о том, что хорошо бы прямо сейчас оказаться в квартире Зины, упасть на кровать и ни о чем не думать, просто смотреть в потолок и лежать в полудреме, слушая, как ледяной ветер бьется в оконное стекло.

Устаю я от Москвы. Как они тут живут, в этом чертовом проходном дворе страны – для меня загадка. Москва пронизана энергией, она сжигает, она заставляет тебя двигаться быстрее, думать быстрее, жить быстрее! А я люблю старые русские городки – сонные, тихие, насквозь провинциальные, в которых никогда ничего не случается, а все соседи знают друг друга с самых младенческих лет. Москва – это энергетический вампир, высасывающий тебя досуха и выбрасывающий на обочину жизни. Это не Клондайк, это каменоломня, в которой миллионы людей пытаются найти, вырубить из пустой породы драгоценный камень. Кому-то это все-таки удается, одному из сотен тысяч, миллионов, приехавших сюда за счастьем и богатством. Остальные или возвращаются назад, в свои Аткарски и Хвалынски, либо тянут лямку, уже особо не надеясь на то, что им улыбнется удача. Просто живут.

Надо ли мне здесь жить? Я не знаю. И прекрасно понимаю Зину, которая отказалась переезжать в столицу. И это еще здесь нет пока жутких автомобильных пробок, практически удушивших Москву со всех ее сторон в моем еще более бурном времени!

Ехать домой я собрался этим же вечером. Ну а что мне еще ждать? Все, что было намечено сделать – я сделал. Рукопись отдал, договор с американцами подписал. Все! Теперь домой, и за работу. Третью буду книгу писать. Вернее -

записывать. Придется снова много переделывать – иначе не пропустят. Мы как-то уже привыкли, что нам в книгах разрешено писать практически обо всем, и даже вставлять в текст нецензурную брань. А тут все это не так! Попробуй Махров, издай книжку с матами и сценами секса – такой секс ему устроят, до конца жизни заречется что-то подобное вытворять.

Вечером с Павелецого отходят два поезда – десятый (бывшая девятка), и семнадцатый (уж не знаю, как его теперь называют – восемнадцатый? Для меня загадка, зачем менять номер поезда в зависимости от места отправления).

Долго за столом сидеть не стал – время поджимало. Поезд отходит в восемнадцать часов по местному времени – только-только доехать до вокзала. Посидел, поел бутербродов, попил чаю, перебросился парой ничего не значивших слов со Страусом и Пегги, и быстренько ретировался, пожелав всех благ и удачных продаж изданных книг.

На улице зима. Накаркал – снег валил, как из мешка. Природа все-таки решила пригласить зиму. Двадцать шестое ноября – уже почти декабрь. Впрочем, по старой, и абсолютно действенной примете – выпал первый снег – отсчитывай сорок дней. Вот через сорок дней и ляжет снег постоянный, а первый обязательно растает.

В дорогу накупил всяческих газет – делать-то что-то надо? По крайней мере – утром. Вечером-то я завалюсь спать, и продрыхну до самого утра. Люблю спать в поездах, они действуют на меня успокаивающе.

Попутчиком моим оказался полный мужчина средних лет, который практически сразу после отбытия (едва ли не через полчаса) завалился спать. От него пахло свежим перегаром, видимо днем хорошо наподдал, и теперь его неудержимо тянуло в горизонтальное положение. А я и не возражал – пусть себе храпит. Разговаривать ни с кем не хотелось, просто лежать и думать о своем. Но и думать долго я не стал – незаметно для себя провалился в сон, и встал через пару часов только для того, чтобы выключить в купе свет.

Утром проснулся от голосов и позвякивания стаканов в подстаканниках. Мой сосед уже не спал, он радостно щурился на меня и шумно прихлебывал чай, отдуваясь и хрустя кусочками рафинада. Увидев, что я проснулся, помахал мне рукой, как Брежнев с трапа самолета, и громогласно сообщил:

– Сосед, хватит спать! Чай пить будем! По-русскому обычаю – много, в прикуску, и с бубликами! Любите бублики?

Бублики я не любил, о чем тут же не преминул сообщить соседу. С утра у меня настроение было не очень – ночью снился мой дом, тот, что в 2018 году – жена, кошки, наш садик, и мне было не очень хорошо. Я как тот кот – привыкаю к месту, и ни за какие коврижки не желаю менять место жительствоа. Мне хоть валерьянкой тут намажь – все равно не пойду! Только кто меня спросит... бросили в прошлое, и живи!

Самое поганое, что я вроде как видел свою могилу на Елшанском кладбище. Свой портрет в овале – жена выбрала то фото, где я сидел на встрече с читателями и что-то им важно вещал. Ну что же, ее право. Да и какая разница покойнику, какое фото поставили на его могилу? Лежи себе, да не вставай! А то и осиновый кол получишь куда надо.

От этих воспоминаний о ночном кошмаре мне стало еще гаже, настроение совсем испортилось. Вдруг захотелось выпить, тем более что сосед тряс передо мной бутылкой армянского коньяка. Но я все-таки сдержался – мужик я, или еще куда?! Дал слово – держись! Или не давай! Зарекался пить – значит, не буду! А то что мне хреново – так это пройдет. Наверное...

Мужик представился Николаем, и возвращался он из командировки. Работает на каком-то саратовском заводе, вроде как на «Серп и молот». Ездил выбивать фонды под конец года. Выбил удачно, накрыл поляну своим помощникам в министерстве, так что вчера он был вынужден хорошенько поддать – человек, который в компании пьющих не пьет, вызывает подозрение и неприязнь. Надо пить наравне со всеми, и даже больше. Но при этом не терять голову – все-таки в командировке, по делам, а не по лебедям побежал!

Не знаю, какие «лебедя» зарятся на Николая с его бегемотообразной тушей, и если зарятся – как они находят вожделенный отросток в складках его жира, но вполне может быть, что он имеет успех у противоположного пола. Ибо не жадный, на язык очень даже бодрый, и вообще умеет поддержать компанию. В этом я убедился уже через двадцать минут, сидя за столиком и прихлебывая горячий чай. Еды я с собой не купил – хотел вечером в ресторан сходить, но благополучно уснул и проспал до семи утра. Продрых почти двенадцать часов! Рекорд для меня, спящего в сутки ну максимум шесть часов кряду. Правда я иногда еще люблю и полчасика подремать после обеда, но это же совсем не в счет?

Оставшиеся часы до прибытия поезда на конечную станцию я провел вполне себе весело. Николаю не стал говорить, кто я такой – представился военным пенсионером, и он с жаром доказывал мне, что советская армия лучшая в мире, и что мы сапогами стопчем весь мир. И что зря правительство так «тетешкается» с американцами, надо просто вдарить по ним как следует, они из Вьетнама и убегут. А Вьетнам будет нам по гроб обязан, и станет еще одной нашей республикой.

Нет, ну так-то я согласен, что советская армия самая сильная и никто нас не победит – но зачем же бить первыми? Мы ни на кого не нападаем, тем и славимся. Америкосы же сами убегут из Вьетнама – совершенно бесславно, поджав хвост. Николай с этим был не согласен, и с жаром доказывал, что вдарить надо, лучше всего – ракетой! Штоба знали!

Ох уж эти доморощенные вояки...небось и в армии-то не служил, а туда же – «вдарить»! «Разнести»! А ты знаешь, как пахнут вывалившиеся из живота внутренности? А запах горелого человеческого мяса вдыхал? А как умирает человек, которому осколком перебило трахею – видел? Так вот заткни

свой фонтан и не рассказывай, чего надо армии сделать, а чего не надо! Нападут – вдарим. А не нападут – нахрена нам куда-то лезть?

В Сирию зачем полезли? Правильно полезли! Очень даже логично полезли! Эти твари хотели газопровод протянуть из Катара в Турцию, потом в Европу, и лишить нас огромных денег! За это стоило повоевать. И кстати – потери в Сирии минимальные, меньше минимальных! Уж я это точно понимаю. Знаю, что бывает, когда людей бессмысленно кидают в бойню.

Ну и ИГИЛ надо было душить, это совершенно точно. Сегодня они там бошки режут, а завтра, что, к нам придут? Нет уж, давить гадов в их же гнезде. И задавили – на злобу всей «прогрессивной мировой общественности». Аж зубами скрежетали, глядя на наши победы!

Нет, всего этого Николаю я не сказал – уж само собой. Единственное, что добавил, это то, что все эти так называемые «друзья» гроша ломаного не стоят. И друзья они нам пока мы даем им денег и оружие. Единственная – Куба нас не предаст. Но...(и это тоже я не сказал Николаю) – мы ее предадим. Впрочем – НЕ МЫ. Предаст Кубу та мерзкая клика, что пришла вместе с Ельциным. Те твари, что грабили страну, и казалось – конца-края этому не будет.

Я не верю что Путин пришел к власти просто так. Более того, совершенно уверен, что имел место быть заговор спецслужб, переворот, микропутч, если можно так сказать. Ельцину приставили к голове ствол и сказали: «На бумаге останутся твои мозги, или твоя подпись!» Ну он и согласился – в обмен на гарантии безопасности Семьи. И это невысокая плата за то что страна начала подниматься с колен.

Тогда, в девяностые, мне ужасно хотелось просто взять свою снайперку и стрелять, стрелять, стрелять в этих жирных тварей, которые абсолютно безнаказанно терзали мою Родину! Убивать их везде, где только можно! И возможно, так бы и случилось, если бы...если бы к власти не пришли дельные люди.

Да, в 2018 году хватает тварей, жирных клопов, пьющих кровь из страны. Но их время от времени сажают, и абсолютно безжалостно. Даст бог и расстреливать начнут, как в Китае.

Расстались мы с Николаем почти друзьями, он долго тряс мою руку и приглашал в гости. Но адреса почему-то не оставил.

Зины дома не было, и я позвонил в лечебницу. Долго не мог дозвониться – как обычно – телефон один на несколько кабинетов, и обязательно кто-нибудь на нем висит, потом все– таки дозвонился, но мне сообщили, что Зина на обходе. Тогда я передал, чтобы ей сообщили о моем приезде и положил трубку. Все, дело сделано – Зина знает, что со мной все в порядке, так что можно спокойно делать свои дела. И я расчехлил печатную машинку, вставил в нее листы бумаги, и уселся, думая, с чего начать. А вернее – разворачивая перед «глазами» первую страницу третьей книги романа.

Зина появилась часа через два или три – где-то около трех часов пополудни. Сбросила осенние туфли, испачканные в ноябрьской грязи (шел снег с дождем), и бросилась ко мне на шею, хохоча и вжимаясь в меня мокрым лицом. Пахло от нее свежестью улицы, чистым женским телом и тонкими духами, (Шанель?).

–      Рассказывай, ну?! Нет – сейчас я буду готовить есть – ты проголодался? Я тебя ждала, накупила всякого дефицита – колбасы, икры купила! Пировать будем! Идем на кухню, я готовлю – ты рассказываешь, а то я не утерплю. Страсть как хочется послушать о твоей эпопее!

Я рассказывал, Зина охала, ахала, искренне переживая за меня и за мои дела. Потом вдруг вздохнула и грустно заметила:

–      Скоро ты от меня уйдешь. Очень скоро. На кой черт тебе, успешному писателю, мировой звезде – какая-то ущербная бабка, неспособная даже родить тебе ребенка. Ты молодой, красивый, у тебя все впереди. А я уже все... доживаю!

–      Перестань! Ну что ты такое говоришь! – взвился я, чувствуя, что вообще-то она права и говорит правду. Ведь уйду... а она останется. И от этого мне было очень не по себе. Мы в ответе за тех, кого... мда.

Скоро Зина снова сделалась веселой, рассказывала о своих делах – ей снова предложили стать завотделением, но она отбивается всеми силами – ответственности куча, а зарплаты не так уж и намного больше. А денег ей хватает.

Тут я вспомнил – сбегал в комнату, достал коробочку с часами и торжественно ее поднес Зине. Она охнула, тут же достала часы и примерила на руку. Браслет лег как влитой.

–      Спасибо! Мне так давно никто не дарил подарки! Только зачем такой дорогой? Хватило бы и какого-нибудь колечка.

–      Ты их все равно не носишь, колечки твои. А вот часы – всегда пригодятся.

Мы сидели, болтали, ели бутерброды и запивали их горячим чаем. Зина предложила сварить суп, что-нибудь посерьезнее – но я отказался. Сегодня обойдемся.

Рассказал ей о попутчице в СВ купе, как та таращилась на меня, будто увидела морского змея. Зина серьезно кивнула, усмехнулась:

–      Да, тебе не понять. Это у вас там, как ты рассказываешь, девяносто девять процентов писателей нищие, убогие, никому не нужные. А у нас тут – это люди, приближенные к власти, к небожителям. Ты же прекрасно понимаешь, что здешние писатели обслуживают власть, обеспечивают идеологию населения. А значит – их хорошо кормят, значит, они в шоколаде. У вас их место заняли телевизионщики – им все блага. А у нас пока до этого не додумались.

–      Не додумались – подтвердил я – И слава богу! Хоть у вас немножко пожирую! Хе хе хе... Знаешь, моего уровня писателей в моем времени как ни удивительно достаточно много. Я не знаю, как так случилось, но это факт. Здесь писатель редкость, у нас...их как собак нерезаных. Я думал над этим, и мне кажется – «виной» всему уровень образования. Народ за пятьдесят лет стал в массе своей более грамотным, развитым. А еще – развитие интернета. Я тебе рассказывал, что такое интернет. Если сейчас чтобы написать книгу надо месяцами разыскивать источники, штудировать материалы – у нас достаточно написать пару слов в поисковике, кликнуть кнопкой, и тебе выдаст все, что захочешь – любые сведения. Почти – любые сведения. Надотолько сделать правильный поисковый запрос. Легко писать, не то что нынешним моим коллегам!

Зина задумалась, а потом спросила, но не то, что я ожидал. Не про писательство, ни про интернет.

–Скажи...тебя приглашают в Америку...ты поедешь?

–Поеду, конечно! Если отпустят – хмыкнул я – А чего спрашиваешь?

–Ты ведь можешь там и остаться... – погрустнела она – Стоит только сказать, что хочешь жить в Америке, и тут же тебя обласкают, будут издавать твои книги за бешеные деньги. И зачем тебе тогда возвращаться?

–      Я не могу там остаться. Я не хочу там оставаться! – серьезно сказал я – И я не могу предать тех людей, которые меня туда пошлют. У них будут неприятности. И кстати – еще не факт что меня отпустят. А возвращаться я буду всегда. Тут моя Родина. Где бы я ни жил – как я могу без нее? Пафосно звучит, но это правда. Не нужен мне берег турецкий! А почему ты спросила?

–      Просто...уедешь, и я тебя не увижу. Никогда – Зина снова вздохнула – Ладно, не обращай внимания. Это все так...ерунда. Я так по тебе соскучилась!

–      Зин, ты Рембрандта читала? – серьезно спросил я.

–      Рембрандта? Но это же художник! Как его можно читать – растерялась Зина.

–      Не читала – тогда в постель! Хе хе хе... Анекдот это такой. Я тебе потом его расскажу.

И я рассказал. Через два часа. Когда мы отдыхали, лежа на кровати, усталые, но довольные. И Зина хихикала как девчонка, и шлепала меня по голому животу.

====

–      Садись, Юра... – хозяин кабинета грузно откинулся в кресле, и пристально посмотрел на посетителя. Его кустистые густые брови, предмет насмешек и анекдотов поднялись, будто он был удивлен, что вошедший осмелился его посетить. Хотя он сам и пригласил его на беседу.

–      Здравствйте, Леонид Ильич!

–      Здравствуй, Юра. Ты захватил то, что я просил? Все бумаги по Шаману?

–      Как вы сказали – все здесь, Леонид Ильич! Все письма, все рапорты оперативников, занимающихся его розыском, все отчеты аналитиков.

Андропов привстал, аккуратно положил пухлую кожаную папку на стол к Брежневу, под его руку. Тот задумчиво кивнул, положил руку на папку и легонько по ней похлопал:

–      Здесь все письма?

–      Все. Оригиналы.

–      Зачем оригиналы...достаточно было бы и копий. Надеюсь, эксперты с ними поработали?

–      Конечно, Леонид Ильич! Вам показать результаты экспертиз?

–      Не нужно Юра. Я все это читал. Ты думаешь, если я немного болен, так и не интересуюсь ничем важным? Отстал от жизни? Думаешь, совсем сдал Леонид Ильич?

–      Нет, что вы?! У вас светлый разум! Вы мудрый человек, который считает на сто шагов вперед, как самый лучший шахматист! Никто вас не считает больным!

–      А я болен, Юра. И не с твоей ли помощью? Кто назначил мне эти таблетки? Не ты ли приставил ко мне тех людей, которые меня травили столько лет?

–      Вы поверили словам этого Шамана? – голос Андропова дрогнул – это все чушь! Происки наших врагов! Меня пытаются очернить, чтобы убрать из вашего окружения верных людей!

–      А что за Горбачев, которого ты тянешь за собой?

–      Как – что за Горбачев? Леонид Ильич, вы же знаете – он первый секретарь Ставропольского крайкома, перспективный молодой коммунист. Ни в чем компрометирующем на замечен! А то, что пишет этот Шаман – это какая-то...ерунда! Это политика очернения лучших людей из руководства партии! Я не знаю, кто стоит за Шаманом, но эти люди не желают добра нашей стране, уверен!

–А мне вот думается другое. Мне думается, что этот человек искренен, переживает за страну. И пишет он дельные слова. Ты читал его размышления про экономику? Про перспективы развития? Он искренне хочет добра! Кстати, хоть раз было чтобы он ошибся в прогнозах на катастрофы? Или о шпионах, которых он сдал? Вот ты говоришь – он желает очернить руководителей. А может он просто ЗНАЕТ? Я не знаю, как он это делает, но факт есть факт – мы уничтожили крупнейшую шпионскую сеть американцев. Мы поймали с его помощью шпионов, которые годами и годами передавали информацию нашим врагам! У тебя под носом передавали, между прочим. И ты теперь говоришь, что это политика очернения? Очернения – кого. Юра? Наших врагов? Тебя? Ну... если назвать очернением критику за плохую работу – наверное, это очернение. Вот сейчас, я очерняю тебя, Юра? Может за мной стоят какие-то враги, раз я тебя очерняю? Как считаешь?

–      Да что вы такое говорите, Леонид Ильич?! – Андропов побелел, как мел, и казалось, сейчас упадет в обморок – Я всегда принимаю критику! Тем более – вашу! Всегда прислушиваюсь к вашим советам. И всегда был и есть вам лоялен!

–      А может, ты на мое место метишь. Юра? – голос Брежнева сделался холодным, даже скрежещущим – рановато ты задумал занять мое место! Я еще в силе!

–      Да как можно так думать, товарищ генеральный секретарь! И в мыслях такого не было!

Андропов встал, покачнулся, но удержался на ногах, и застыл, как не выучивший уроки школьник перед строгим учителем. Брежнев же положил руки на столешницу, сцепил пальцы и долгим, очень долгим и внимательным взглядом стал разглядывать своего первого помощника, свою правую руку. И то, что он увидел – ему не очень понравилось. Потому он нахмурился и покачал головой:

–      Может я зря рекомендовал тебя на это место? Может ты недостаточно зрелый для него? Или наоборот – слишком старый для него, мозги ссохлись от старости? Может лучше тебе руководить легкой промышленностью, или сельским хозяйством? А не безопасностью государства? Что скажешь. Юра?

–      Куда пошлет меня партия, вы лично, товарищ генеральный секретарь – там и буду работать не покладая рук! – глосс Андропова был хриплым, а лицо – белым. Еще немного, и он точно упадет в обморок – решил Брежнев.

–      Ладно, Юра, присядь, поговорим... – теперь голос Брежнева был мягким, почти дружеским, но Андропов не обольщался. Генсеку достаточно только двинуть пальцем, и он, Андропов, полетит со своего места на персональную дачу, чтобы больше оттуда никогда не выйти. И в скором времени скончается от непонятной и продолжительной болезни, унеся с собой в могилу множество чрезвычайно горячих государственных секретов – как и полагается секретоносителю высшего уровня.

Молчание. Брежнев полуприкрыл глаза, и сидел так, будто уснул. Может и правда уснул? Но Андропов ждал. Это был сон не дряхлого старика, а хищной рыбы, которая может мгновенно проснуться и уцепить своими острыми зубами