Текст книги "1971 (СИ)"

Автор книги: Евгений Щепетнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Красиво! – не выдержал Страус – Я не знаю, как там было на самом деле, но так все вывернуть мог только настоящий фантаст! Уверен, ваша книга будет иметь успех. Дональд – ты проиграл! Ха ха ха... Майкл – матч твой! Выиграл! А теперь о главном. Мы ведь здесь собрались не для того, чтобы вспоминать каких-то там мертвых советских военачальников и давным-давно умершего Сталина. Мне лично эта тема не интересна. Я хотел посмотреть на то, что из себя представляешь ты сам, Майкл. Теперь вижу – у нас есть шанс на успех. Именно шанс, а не гарантия успеха. Как опытный, старый издатель, я тебе скажу вот что: никто не знает, будет ли иметь успех та, или иная книга. Никто. Даже я, а у меня чутье, как у гончей, идущей по следу. Кроме того, формат твоей книги немного не тот, что обычно применяется в нашем издательстве. Твоя книга – развлекательная, сказка для взрослых.

–Как и Толкиновские книги – невозмутимо вставил я.

–Как и Толкиновские книги – кивнул Страус – И Толкин имел успех, верно. Наше издательство иногда называют яслями для авторов. У нас печатаются и начинающие авторы, если уровень их текстов достаточно высок. Дональд почитал вашу книгу, и сказал мне, что ты пишешь достаточно хорошо, и уж точно не хуже того же Солженицына. И вот в совокупности, все эти факторы все-таки убеждают меня в том, что книгу нужно попробовать издать. Небольшим тиражом, но все-таки издать. Я вижу это так: начальный тираж будет в пределах пяти тысяч экземпляров. Это пробный тираж. Если он разойдется так, как мы ожидаем – допечатаем еще. С пяти тысяч экземпляров ты получишь десять тысяч долларов. Если суммарный тираж составит двадцать тысяч экземпляров, то твой роялти увеличится на пятьдесят процентов. Если тираж превысит пятьдесят тысяч – роялти с каждого экземпляра книги в два раза выше. Ну и так далее. Я, конечно, сомневаюсь, что будут такие высокие тиражи – наш читатель привередлив и к незнакомым именам относится с подозрением, особенно к русским фамилиям, но...наше издательство славится тем, что выискивает перлы среди навоза и представляет их миру. Надеюсь, что ты окажешься таким перлом.

–      Права на аудиопостановки? На фильмы? На спектакли? На мультипликационные фильмы? Это должно остаться у меня. Вы претендуете только на издание в бумаге, правильно?

–      О! Да ты бизнесмен, господин Карпов – Страус ухмыльнулся, и недоверчиво помотал головой – ты надеешься еще и на лавры в Голливуде?

–      По-моему Наполеон сказал, что каждый солдат носит в ранце маршальский жезл. Так почему бы и мне не носить в портфеле статуэтку Оскара?

–      Ха ха ха! Молодец! А он мне нравится, господа! – Страус ткнул в мою сторону указательным пальцем, и закивал головой – да, да! Именно так! Надо смело ставить перед собой самые высокие, самые безумные задачи и идти к ним.

невзирая ни на что! Правильно, Майкл! Я буду только рад, если тобой заинтересуется Голливуд. И если такое случится – надеюсь, что ты и нам выделить толику прибыли, а? Ты же не жадный? Хе хе хе...

–      Ну как тебе сказать...кто не любит деньги? Они дают свободу. Иллюзорную, конечно, но свободу. Человек, у которого есть деньги, и который смотрит в завтрашний день с уверенностью – он более свободен, чем тот, у кого денег нет. Я люблю вкусно есть, хорошо одеваться. А для того я много работаю, заставляю свой мозг трудиться в полной мере – так разве я не заслужил достойной оплаты моего труда? Признания своих современников?

–      Согласен – серьезно сказал Страус, согнав с лица улыбку – Добавлю только, что нужно поддерживать талантливых людей. И зарабатывать на них хорошие деньги! Ха ха ха! Я рассчитываю хорошо на вас заработать!

–      Ну так что, господа – вмешался Махров – вы договорились, или нет? Издаете нашего автора?

Переводчик перевел, и Страус согласно кивнул:

– Да! Наша беседа убедила меня в том, что книгу следует попробовать издать. Подготовьте трехсторонний договор, завтра мы его подпишем. Условия я уже озвучил. Что касается прав на аудиоспектакли, фильмы, другие способы распространения книги – остается у автора. Если Голливуд когда-нибудь и в самом деле за интересуется этой книгой – ваше право вести переговоры с ним так, как вы пожелаете. Одно только скажу тебе, Майкл: если они все-таки выйдут на тебя – сообщи мне. Ты человек неопытный, и эти акулы тебя просто прожуют и выплюнут. Я же сделаю так, что ты не останешься без своего куска. Ну и мы...не останемся без кусочка! Ха ха ха...

Сидели мы еще часа два. Ели, пили, разговаривали – нет, не о политике. О книгах, о жизни. О женщинах говорили! Например, Пегги спросила меня, какие типы женщин мне нравятся, блондинки, или брюнетки. Я ответил, что нравятся мне стройненькие, спортивные, красивые женщины – вот как она, такие. Чем вызвал у Пегги довольную улыбку и благодарный кивок.

Страус пытался со мной разговаривать о теннисе, но увы, я не мог поддержать разговора в этом направлении – никогда не интересовался теннисом. А возможно, что и зря! Сейчас бы не пожимал плечами, как болван.

А вот когда речь зашла о стрельбе и рукопашном бое – тут я уже был как рыба в воде. Главное для меня – не допустить анахронизма. А остальное – мне тьфу одно. Как зашел разговор? Да опять влез тот же самый Дональд, решивший достать меня окончательно. Он спросил, какой солдат лучше – советский, или американский, если объективно судить по их умениям и показателям. Я прямо-таки всей своей спиной чувствовал, как мой переводчик впитывает все мной сказанное, и пишет на ус.

Кстати, скорее всего наша беседа вообще записывалась. Я в этом практически уверен. Договоренность о месте встречи была достигнута заранее, так что времени чтобы «зарядить» кабинет было более, чем достаточно. Да и повод немаленький – этот Дональд очень даже вероятно работает на ЦРУ Если не штатный сотрудник, то внештатный – точно. Впрочем, как и все наши корреспонденты, выезжающие за рубеж. Жизнь такая, время такое.

–      Понимаете в чем дело, Дональд...русский солдат, советский солдат – он всегда побеждает. Может проиграть бой, сражение, но в войне всегда выиграет. Знаете, почему?

–      Почему? – Дональд удивленно поднял брови – Много водки пьет? Поэтому?

–      Ага! Скачет в атаку на медведе, с балалайкой наперевес! И этой балалайкой врага по башкам фигачит! Направо поведет –      улица! Налево – переулочек! В левой руке – бутылка водки! В правой – балалайка! Ну что ты так глаза вытаращил?

Я захохотал, вытер слезы с глаз, и продолжил, глядя в хмурое лицо корреспондента:

–      Ну как же вы задолбали этими стереотипами! Да наши пьют не больше, чем ваши люди! А может и меньше. Кстати, заметили – я совсем ничего не пил. Ну – вообще! А я русский!

–      Ты не знаешь, кто ты такой на самом деле – хохотнул Страус, внимательно и с интересом следивший за разговором – ты же не помнишь! Или помнишь? Ладно, ладно – я пошутил! И все-таки, почему русский солдат всегда побеждает?

–      Потому, что за нами правда – не задумываясь выпалил я – а кто прав, тот и сильнее.

–      Это еще что такое? Причем тут – прав, не прав? – сморщился Дональд – У кого оружие сильнее, тот и побеждает! И у кого солдаты лучше обучены! У кого боеприпасов больше! Причем тут правда?

–Дух! Дух важнее! Вспомните – сколько врагов к нам вторгались за сотни, тысячи лет? И Наполеон, и поляки – они вообще до Москвы дошли, даже вошли в нее! И что? Выбили их! Полетели они, как кусок дерьма! Сильные были! Умелые! Вооруженные по последнему слову прогресса! И где они? Потому что правда за нами! Это НАША земля, и мы за нее поляжем. Но прежде – каждый из нас минимум трех врагов с собой заберет!

–      Ну ты-то и пятерых осилишь... – оценивающе бросил Страус, и тут же хохотнул – А десяток слабо?

–      Могу и десяток – серьезно кивнул я, и у Страуса улыбка сползла с губ – Мы ни на кого не нападаем. Единственное, чего мы хотим, русские люди – чтобы нас не трогали. Чтобы нам не мешали жить! А если кто-то попытается нам мешать – крепко пожалеет. И мы доказывали это много, очень много раз. Слишком много раз. Дух – главное. Оружие – второстепенно.

–      Второстепенно? – усмехнулся корреспондент – А представьте, если по СССР будет нанесен ядерный удар! И куда дух денется?

–      Дух куда денется? – выбрал паузу я, и вспомнив кое– кого, улыбнулся – У нас тоже ракеты есть. И заверяю – не хуже, а то и лучше ваших. А если уж мы умрем – то отправимся в Рай. Потому что мученики, а мученики отправляются в Рай. А вы просто сдохнете!

Страус резко захохотал, хлопнул ладонью по столу, Дональд же остался серьезен, и посмотрел на меня внимательно, с прищуром, как через прицел. Не знаю, что он там себе думал, но взгляд его был нехорош.

–      Не будет ядерной войны – продолжил я, цепляя здоровенного краба и перетаскивая его себе на тарелку – не найдется такого идиота, который ее начнет. Ядерное оружие – не для войны. Это оружие сдерживания. Так что успокойся, Дональд, и не мечтай о всяких глупостях. Кстати, откуда ты так знаешь русский язык?

–      Я русский – нехотя пояснил корреспондент – потомок эмигрантов. Ваша власть когда-то едва не убила моего отца, он служил у Колчака, и он еле успел уехать в Америку. Америка приняла его, он женился на русской, дворянке – тоже бежавшей от нынешнего режима, и вот – появился я.

Точно – агент ЦРУ. Теперь я был в этом совершенно уверен. Эмигрантская среда этого времени кишела агентами ЦРУ. Только вот зачем он потащился со Страусом? Впрочем – почему бы ему и не потащиться? Посмотреть на писателя, которого хотят издать, прощупать, наладить контакты – отличная работа!

Из ресторана нас развозили на машинах – меня и остальных редакционная. Страуса и его свиту – от американцев, вроде как посольская. Но прежде чем меня отвезли в гостиницу, мне пришлось выслушать кучу всяческой чуши от нашего «переводчика». Я вяло трепыхался, уже задним числом понимая, что в чем-то может он все-таки прав. Не стоило так резко и так откровенно разговаривать с американцами. Вот что завтра понапишет этот журналюга, эта акула пера? Кем он выставит меня? Наверное, я все-таки был не очень осторожен в высказываниях, хотя и зарекался – лишнего не говорить.

–      Зачем вы про Тухачевского? Зачем про расстрелы заложников?! Про газы?! Вы думали, кому это говорите?! Они теперь раздуют – большевики травили свой народ газами!

–      А что, это тайна? Между прочим – Тухачевского расстреляли, значит власть его все-таки наказала. Так чего нам стесняться?

–      А про Бродского – как вы могли?! Вы считаете, что советский суд ошибся?! Что наша народная власть занимается гонениями на невинного человека?!

–      Знаете, что вам скажу...только то что сказал и им – это огромная ошибка, то, как поступили с Бродским. И если они еще додумаются до того, чтобы выслать его из страны – это будет полный идиотизм. Так он просто поэт, которого облыжно обвинили, а будет знаменем антисоветчиков! Если вышлют! И что еще я не так сказал? Может и про Солженицына не так сказал?

Молчание. Потом хмуро, почти нехотя:

–      А откуда вы знаете, что он был осведомителем лагерной администрации? Это точные сведения?

–      Точными они будут, если КГБ откроет свои архивы и найдет его расписки о сотрудничестве! А я только слышал об этом, и не знаю – правда, или нет. И правда, или нет то, что за Солженицына писал «Ивана Денисовича» и «Матренин двор» писатель Трифонов. Я не утверждаю, что это так – но слышал такое.

–      От кого слышали?

–      Не помню. Слышал, да и все тут!

–      Ох, непростой вы, Михаил Семенович, ох, и непростой! Наговорили – как теперь разгребать, даже и не знаю! И перед кем! Этот вот...Дональд – он враг СССР! Откровенный враг! А вы ему все выплеснули! Ну как можно было так?!

–      Да что бы заладили – как можно, как можно! – уже вспылил я – мне что надо было делать, сидеть, и как попугай отвечать заученное?! Чего я такого крамольного сказал?! И вообще – чего вы мне рот затыкаете! У нас свободная страна! Моя страна! И я говорю, что хочу! Вы вообще мне не начальник, какого черта вы мне указываете?!

–      Я вижу, товарищ Карпов, вы не осознаете важности момента – ледяным тоном закончил разговор «переводчик» – думаю, нам придется поговорить в другом месте. Я передам руководству наш разговор, и будут сделаны правильные выводы.

–      Да хоть тыщу выводов! Если вы не понимаете – так попросите руководство больше не присылать ко мне таких идиотов как вы! Может кто-то поумнее найдется! Тогда милости просим к нашему шалашу!

–Брек! – вмешался Махров, беспокойно следивший за нашей перепалкой – Товарищи, успокойтесь! Михаил Семенович наш, советский человек! И защищал он нашу родину так, что другим и не снилось! Видели, как этого Дональда перекашивало? Михаил его просто порвал, как Тузик грелку! А ведь какие были провокационные вопросы – просто волосы дыбом вставали! Константин Владимирович, зря вы набросились на нашего автора! Он в первый раз встречается с иностранцами, не знает, как с ними надо разговаривать, вот и поддался на их провокацию, разболтался! Полного инструктажа-то не было! Откуда ему знать, как правильно себя вести на таких встречах?

–      Откуда, откуда – зло выдавил из себя Нестеров – А откуда он английский так знает? На таком уровне? Ааа...он не помнит – откуда! А может, прикидывается?!

–      У меня и справка есть... – меланхолично протянул я, вяло запахивая свою кожаную куртку – Я в дурдоме лежал! Вот! Так что с меня взятки гладки!

–      Пххх... – не выдержал, и фыркнул Махров – Миша, прекращай смешить! И правда, Константин Владимирович, у него справка есть. Так что если что – не в себе он был! Нервный срыв!

Все замолчали, и минут пять ехали молча. Я прикрыл глаза – меня клонило в сон. После еды меня всегда клонит в сон, а тут еще нервная перегрузка, будто только что вышел из боя. Потрясывает, адреналиновый отходняк. И большущий такой откат – в сон кидает.

Нет, я все правильно сказал. А Нестеров этот просто идиот. Он ничего не понял из того, что я сделал. А сделал я многое: перед американцами показал себя независимым и резким таким парнем, почти диссидентом. Перед нашими – дал понять, что я не из диссидентской среды, и вообще – терпеть не могу Солженицына. Что кстати ничуть не противоречило истине. Я всегда его не любил, с тех пор, как он под придыхание власти приехал мессианствовать в Ельцинскую Россию. Нашелся, понимаешь ли, Мессия! Вначале все тут изгадил, а потом решил поучить, как нам строить жизнь! Вот сиди в своем Вермонте, и не высовывайся! Нехрена нам указывать, как жить! Лучше помоги материально...

Глупая, конечно, политика с диссидентами. Ну вот нахрена их было выпихивать из страны? Наоборот! Закорми, забросай подарками, сделай так, чтобы они жрали с руки власти – и эти продажные литераторы, актеры, танцоры и вся, вся эта так называемая интеллигенция сделает все, что ты захочешь! Купи их, они всегда и во все времена продавались!

Может и правда дело в том, что верхушка нашей нынешней власти старые маразматики? Потому они и не понимают таких простых вещей? Потому такие негибкие, неумные? Риторический вопрос. Но это не главный вопрос. Главный вопрос – как я буду жить после того, как издадут мою книгу за границей. И если она и в самом деле пойдет в продажах, если будет успешна...засвечусь по-полной! И как тогда мне разбираться с маньяками? Загреметь за убийство как-то не хочется...теперь я популярный автор, скоро стану маститым писателем, членом Союза Писателей СССР – стоит рисковать всем этим ради жизней нескольких десятков человек? Глупый вопрос, конечно. Стоит. Еще как стоит! Вот только нужно быть настороже – теперь за мной могут установить слежку.

Впрочем, я это почую. У меня всегда было великолепно развитое чутье на врага. Я чувствую взгляд, чувствую, если кто-то на меня смотрит и желает мне зла. Или просто внимательно меня рассматривает. Очень полезное умение для снайпера. И эта чуйка меня никогда не подводила. Вот и теперь, надеюсь, не подведет.

Вначале отвезли Исайкина – он жил где-то на окраине, я даже не понял – где. Дремал себе и не смотрел, куда меня везут. Везут, и везут, и черт с ними. Только когда Исайкин выходил – попрощался с ним, и снова заснул.

Когда проснулся – выходил уже Нестеров. Буркнул ему слова прощания, и снова задремал. Но поспать мне не дал Махров:

– Хватит дрыхнуть! В гостинице выспишься. Завтра в шестнадцать ноль-ноль ты в издательстве – договор подпишем. За Нестерова не переживай. Он тугодум, но так-то мужик неплохой. Охолонет, подумает, и придет к правильному решению – ни хрена ничего не будет делать. Мстить не будет. Только на будущее – придерживай язык! Все мы не великого ума, но зачем же это говорить так в лоб? Хе хе хе... До начальства он все доведет, это без вопросов, но и там скорее всего ничего особого не будет. Вот если бы ты начал Солженицына расхваливать...ой-ей! На Исаиче у них теперь пунктик, сожрут его, попомнишь мои слова! Или в психушку, или посадят! Глупо, конечно...ты прав – их прикармливать надо, а не пендалей давать. Писатели, они народ нежный, трепетный – ты его приласкай, он тебе и сделает хорошо! Хе хе хе... Не, я не про тебя! Ты-то не такой! Я про нашу творческую интеллигенцию. Гавнюк на гавнюке – да еще и завистливые гавнюки! Еще посмотришь, сколько у тебя друзей – в кавычках – появится, когда выплывет правда о твоем романе. Мол, незрело, вообще ничему не учит молодежь, ведет не туда и вообще – гавно на палочке, как и автор книги.

Я невольно улыбнулся – вот же черт подери! Ничего не меняется! Пятьдесят лет назад – и такие же хейтеры, такие же завистники! И самые из завистников завистники – писатели. Я точно знаю, что многие из мерзких хейтерских отзывов на мои книги в 2018 году писали несостоявшиеся, или вылетевшие из обоймы писатели, у которых перестали издавать их книги. Один мне как-то прямо сказал, по скайпу «Гы не обижайся, Миша, но как ты пришел в издательство, нас стали хуже издавать. Нас отодвигают – тебя печатают. Так лучше бы тебя вообще не было!»

А между прочим, я этого писателя в приятелях числил. А ОН...ВОТ так. Подпил, наверное, вот говнище-то и полезло из души. Оказывается, его не печатают не потому, что он херово пишет, что его книги – это сборник несуразностей, глупости и ляпов, притом скучный и нудный, а это Карпов пришел и всех задвинул! Ну, ни хрена себе!

Откуда я знаю, что это он писал гадости на моих станицах в самиздате? А его каким-то образом разоблачили, и вроде как даже сами сотрудники самиздата, когда он всем надоел своим патологическим хейтерством. Они же видят айпишники, с которых человек заходит на сайт – вот и пробили его, дурака. Скандалище был – до небес! Он вертелся, как уж, но ничего поделать не мог. И его самого захейтерили.

В гостиницу я пришел выжатый, как лимон. Есть не хотелось – только что на банкете налопался так, что живот трещал. А когда уходил – так хотелось все собрать в сумочку и взять с собой! Все эти бутербродики с осетриной, семгой! С черной икрой и красной! «Я не жадный, я рачительный!» – как сказал один персонаж. Нет ну правда же – банкеты такие бывают редко, а желудок не может уместить всех явств, что лежат на столе. Небось сейчас официанты бережно укладывают в свои сумки поделенные бутербродики, и радуются тому, как вкусно угостят своих домашних. Мдаа...

В номер входил – хихикал. Над собой, конечно, над глупыми мыслями. Мне надо думать, как вылавировать между КГБ и америкосами, и не свалится с острия ножа – а я про бутербродики думаю! Ну не дурак ли?

Просто человек. А мы, люди, бываем ужасно непоследовательны и нелогичны. А когда ты чувствуешь, что тупишь – лучше лечь спать. Утро вечера мудренее. Я всегда так делаю, когда чувствую – книга не идет, глаза закрываются, а вместо гладкого текста выходит какая-то тупая галиматья. Лучше все бросить и лечь спать. Будет день, и будет дело. Прилетит Муза (или черт?) сядет рядом с тобой и будет водить твоими руками по клавишам ноутбука. Или пишущей машинки – как в моем случае.

Включил телевизор, попытался найти что-то удобоваримое. Пощелкал круглой клавишей переключения каналов – наивный албанец! Это мы в 2018 году ругательски ругаем 360 каналов, на которых нечего смотреть! Здесь 4 канала, на которых – ну совсем нечего смотреть! Не просто нечего, а СОВСЕМ нечего!

Оставил на концерте артистов оперетты, и под бодрый канкан пошел наливать ванну. Надо отмякнуть после сегодняшней встречи. Нервы ни к черту. И правда – не надо было наезжать на Нестерова. Ну что я на него напал?! Делает мужик свою работу и пусть делает! Он даже ни разу не встрял в разговор, не мешал общаться – плюс ему. Жирный такой. И то, что он меня разнес за критику власти – а как он еще должен был поступить? Если не отреагирует – а зачем он тогда там был? Кто-нибудь вложит его, тот же Исайкин, который обязательно как глава издательства на связи с КГБ, и зададут вопрос Нестерову – а почему не отреагировал? И что ему сказать? А тут – работу провел! А то что я оказался упрямым ослом, да еще и назвал его, Несетрова идиотом – так это даже в плюс. Значит, Нестеров не в одной упряжке со мной, подлецом!

Мда...все-таки я для тонких интриг никакой специалист. Стреляю хорошо, дерусь недурно, а вот сображалка на интриги не такая быстрая, как у маститых партаппаратчиков. Учусь. Что еще поделаешь? Надо учиться.

С собой в ванну взял стопу газет, купленных утром после завтрака. Стал смотреть «Литературку»-толстушку, из нее выпала газетенка с названием «Люберецкая правда». Как она тут оказалось – одному богу известно. То ли вложили в нагрузку, то ли просто случайно попала в газету во время перевозки – кто знает? Да это и не важно. Хотел отбросить, и вдруг решил почитать – о чем же можно писать в «органе ГК КПСС и городского совета депутатов...»?

Открыл первую страницу, вчитался, и невольно улыбнулся – ну надо же печатать в газете такую хрень! Я уже и отвык от такого бесцельного, тупого расходования бумаги! Заголовки за 25 ноября 1970 года: «Есть 11-месячный план». «Ударными темпами». «На главном направлении».

Заставил себя, преодолевая отвращение почитать статью «На главном направлении». И стал едва ли не истерически ржать: «Слесарь Н. А. Лякуткин посвятил свое выступление вопросам борьбы за экономию материальных ценностей». Слесарь! Посвятил! Борьбе за экономию! Сцука, это смешнее стендапа – в стендапе тупо и пошло, а тут – вона какая ржака! Слесарь заботится об экономии заводских ценностей, а не о том, как бы заначить от жену пятерку на рыболовные снасти!

«Много интересных событий произошло в этом году в жизни Люберецкого завода торгового машиностроения» – да просто невероятное количество интереснейших событий! Холодильные прилавки они там делают, что ли? Перевыполняя план! И это такое событие, что так и просится на страницы газет – все ждут, надеются – сколько же прилавков сделают? Тысячу, или тысячу, и один?!

О господи...сколько людей сидели и писали всю эту тупую, никому не интересную хрень! Получают зарплату, квартиры, живут – считая себя настоящими журналистами, и выходят на заслуженную пенсию с чувством глубокого удовлетворения своей жизнью. Отданной этим бездарным серым листкам.

годным только для деревенского сортира – туалетной бумаги– то в этом мире днем с огнем не сыщешь! Только вот такие газетки и спасают – бумага у них мягкая, рыхлая, серая – самое то по ней дерьмо размазывать. Большего эти листки и не заслуживают. Все, что ценного в листке – программа телепередач. В которых тоже по большому счету нечего смотреть.

Сколько по стране таких газет! Сколько переводится бумаги, сколько рубится леса! Ради чего? Чтобы напечатать вот такую чушь. И как с этим бороться? Единственный способ – перевести их на самоокупаемость. Или закрывайтесь, или делайте так, чтобы газета приносила прибыль.

Впрочем – было уже. Само собой, все такие газетки закроются. Кому они нужны, с журналистами, которые давно уже и не журналисты, а галимые пропагандисты.

Мда...вот из таких мелочей и понимаешь, насколько неповоротлив и расточителен Союз. Вместо того, чтобы пустить деньги на какое-нибудь хорошее дело – их просто сливают на всякую чушь. И это притом, что большинство людей не может купить себе ничего современного, модного, и просто жизненно необходимого. Просто нет этого современного и модного. Не производят. Или производят очень мало. А импортное – только для избранных.

За мебельной стенкой надо месяцами и годами стоять в очереди, или переплачивать приличную сумму.

Машину ждут годами.

Обувь хорошая – только импортная, по блату. Или у спекулей.

Деньги просто лежат в загашниках и не работают. Не питают экономику. Их НЕКУДА потратить! НЕ НА ЧТО!

Я в сердцах отбросил газетенку, и лежа в ванне, угрюмо наблюдал, как газетка набирает воду, лежа на полу в мыльной лужице. Темное пятно увеличивается, увеличивается, обретает очертания Африки, а потом становится древним материком Гондвана. Туда ей и дорога, этой газетенке. В Гондвану. Даже читать расхотелось после того, как попыталсяее полистать.

Лежал, и тупо смотрел в потолок, погрузившись в воду до самого носа – один нос из воды торчал. Думал обо всем сразу, и ни о чем конкретно. А когда почувствовал, что глаза закрываются, навалился сон – быстренько потер себя мочалкой, которую привез с собой в полиэтиленовом пакете из дома, смыл мыло и отправился спать, выдернув пробку из ванной.

Этот непростой для меня день все-таки закончился. Штекер телевизора выдернут из розетки, постель приятно холодит чистую кожу. Хорошо! За окном ноябрьский мороз, снежинки стучат в стекло, а я лежу в постели и смотрю на то, как отсветы фар проезжающих мимо гостиницы автомашин пробиваются через неплотно задвинутую портьеру. Сейчас бы еще Зину сюда...было бы совсем хорошо. Только вот кровать узковата, это в 2018 году во всех гостиницах стоят сущие сексодромы, теперь же – «облико моралес русише туристо!».

Кстати, пришлось все-таки изменять кое-какие эпизоды в романе – иначе цензура не пропустит. И даже с правкой – еле– еле прошло рогатки (так мне Махров рассказал). Могли и завернуть, потому как роман похабный, не соответствующий духу соцреализма и моральному облику строителя коммунизма. Пришлось сцены секса практически вырезать. Не поймут! «Секса у нас в СССР нет!»

Уснул незаметно. Проснувшись, долго соображал, где нахожусь – мне снилось, что я дома, в 2018 году, что на кухне работает стиральная машинка, жужжит, выжимая очередную порцию белья. Увы (или не увы?), я все еще был в 1970 году. А жужжал за дверью обычный пылесос, убирая невидимые глазу пылинки из толстой ковровой дорожки коридора.

Время около десяти часов утра. Делать особо нечего – до четырех часов дня еще куча времени. Даже не особо нечего – а вообще нечего! Если только пойти гулять по городу? Когда я еще буду в Москве?

Кстати, может действительно построить кооперативную квартиру в Москве? Ну а чего – перетащу сюда Зину, ее давно звали работать в Москву, сулили кучу вкусняшек вроде повышенной заплаты и премии. Опять же – Москва! Престижно! Но нет – она ни в какую. Мол, шум не люблю, суету людскую. А вот в Саратове – тишь, да благодать. В общем, не вышло у них ничего. Но вот теперь может и выйдет?

Махров прав – надо в столицу перебираться, если хочу выйти на серьезный уровень. Чего уровень? Литературы, конечно. Типа нетленки у меня тут будут получаться лучше. Сомневаюсь, но чисто технически – да, в Москве сейчас мне жить будет гораздо удобнее.

Побрился, используя станок для безопасной бритвы – я его больше всего люблю. Там, в моем времени, у меня есть стальной станок, еще от дедушки доставшийся. Я его очень люблю и берегу. И память о моем деде, и очень удобная штучка – подравнивать бороду, или просто бриться. Чисто бреет. Не чета всяким там трехлезвийным дрянным брИтовкам.

Оделся, надел свою «летчицкую» кожаную куртку, берет (Ну куды ж писателю без берета?! Писатель я, или где?!), и вышел наулицу.

Холодно! Морозно холодно. Вот не люблю я московскую погоду! Не просто не люблю, а ненавижу лютой ненавистью! Больше, чем промозглый питерский климат.

Сырость. Здесь всегда сыро – осенью, зимой, летом. Город стоит на болотах, и здесь всегда сыро. Сыро, как в предбаннике общественной бани.

Редкие снежинки медленно и плавно опускаются на плечи, будто стараясь утешить – крестьянин, твоя страда закончена! Иди домой, на печь, спи! Летом будешь снова пластаться, рвать жилы, а пока...баю-бай!

Мне вдруг захотелось вернуться в номер и не вылезать из него до самого вечера, до самой грядущей встречи. Но я пересилил себя и пошел по улице прочь от гостиницы. Куда я иду – сам не знаю. Просто иду, смотрю по сторонам, разглядываю прохожих и витрины магазинов. Случайный прохожий этого мира, беглец, пытающийся изменить такую вот махину – Советский Союз. Даже как-то и смешно...до слез. Что я могу, маленький человечек со своими глупыми идеями?! Кто меня послушает?! Все равно буду слать – верят они, или не верят. Хотя бы сделаю попытку – до тех пор, пока меня не повяжут. И маньяков убью, чего бы это мне ни стоило.

Вдруг пришла в голову одна мысль, и я бодро пошагал в метро. Почему бы и нет? Деньги – они только инструмент. И дешевле будет потратить их сейчас, чем потом нанимать дорогих и бестолковых адвокатов.

Театр в это время был закрыт. Я пошел к черному ходу, обойдя театр по периметру, дернул дверную ручку – дверь и открылась. И зашагал по полутемным коридорам дворца Мельпомены.

Первый, кто мне попался – похоже что это был рабочий сцены, обслуживающий ее механизмы. Он весь перепачкан в смазке и матерно ругается через слово, чем подтверждает свой высокий социальный статус. Ведь нет в этом мире, в этой стране статуса больше, чем пролетарий-рабочий! Ну...по крайней мере нам так говорили.

Я спросил рабочего – где мне найти костюмера, он еще раз выматерился – не в мой адрес, а в адрес какого-то «старого козла», и показал на дверь справа в дальнем углу коридора. Я коротко поблагодарил озабоченного старыми козлами рабочего и пошел туда, куда он указал по затертому, обветшалому линолеуму.

Явно, помещение театра требовало ремонта, но кто бы выделил на это денег? А может и выделили, только вот декорации и костюмы гораздо нужнее, чем какой-то там линолеум в недрах храма Мельпомены.

Постучав, я не дождался ответа, и потянув дверь на себя, вошел внутрь. Помещение оказалось большим, не менее тридцати квадратных метров, и все было завешано и забросано костюмами всех видов и расцветок. У меня даже в глазах зарябило – столько здесь было золота, серебра, яркого красного бархата и лимонно-желтых сияющих тряпок. За этими горами сокровищ в дальнем углу виднелся объемистый зад, обтянутый чем-то вроде крепдешина. Ткань, обтягивающая внушительные окорока, подчеркивала монументальность объекта, и я невольно залюбовался видом гуляющей по комнате задницы. Владелица задницы что-то напевала – довольно-таки мелодично, приятным молодым голосом, и я вначале подумал, что даме этой не более чем 25– 30 лет. Однако, я ошибся. Неблагодарное дело определять возраст женщины по направленной на тебя заднице.