Текст книги "Романовы. История великой династии"

Автор книги: Евгений Пчелов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

   51/46. Екатерина Антоновна (26.07.1741 г., СПб. – 9/21.04.1807 г., Хорсенс, Дания).

   52/46. Елизавета Антоновна (16.09.1743 г., Динамюнде – 9/20.10.1782 г., Хорсенс).

   53/46. Пётр Антонович (19.03.1745 г., Холмогоры – 19/30.01.1798 г., Хорсенс).

   54/46. Алексей Антонович (27.02.1746 г., Холмогоры – 12/23.10.1787 г., Хорсенс).

   Несмотря на все беды, Анна Леопольдовна продолжала рожать детей. Старшая сестра Ивана появилась на свет за четыре месяца до ноябрьского переворота 1741 года, во время которого её случайно уронили на пол. Принцесса на всю жизнь осталась глухой. Рождение каждого нового ребенка у Анны вызывало в Елизавете чувство раздражения. Получив известие о появлении на свет Алексея, императрица «изволила, прочитав, оный рапорт разодрать». Сёстры и братья императора Иоанна жили в Холмогорах под жёстким домашним арестом. Им не разрешалось выходить за пределы обнесённого забором двора, их ничему не учили, а круг общения был строго ограничен. Тем не менее они умели, хотя и плохо, писать и читать, выросли добрыми и скромными людьми. Душой их общества была Елизавета Антоновна – живая и рассудительная девушка. Она говорила приехавшему в 1780 году к ним сенатору Алексею Петровичу Мельгунову: «Мы всем довольны, мы здесь родились, привыкли к здешнему месту и застарели».

   Холмогорский Успенский девичий монастырь – место заключения Брауншвейгского семейства. Рисунок принцессы Екатерины Антоновны

   Мельгунов так описывал брауншвейгскую семью: «Старшая сестра, Катерина, имеет от роду 38 лет, в молодых летах оглохла, весьма косноязычна, так что слов ея почти разуметь нельзя, и, за глухотою, ея братья и сестра объясняются с ней по минам; из себя сухощава и небольшаго росту, белокура, похожа на отца. Меньшой сестре, Елисавете, от роду 36 лет; от упадения с лестницы каменной, с верхней ступени до низу, на 10-м году возраста расшибла голову, отчего часто чувствует боль в голове, а особливо во время непогод. Ростом и лицом схожа на мать. Большой брат Пётр от роду имеет 35 лет, в самом детстве повреждён, отчего имеет небольшой горб и один бок несколько крив, так, как и ноги. Меньшой брат Алексей имеет от роду 34 года. Оба они росту небольшаго, белокуры и лицом схожи на отца». О Екатерине Мельгунов писал также, что «из обхождения её видно, что она робка, уклонна, вежлива и стыдлива, нрава тихаго и весёлаго, ибо, увидя других, в разговорах смеющихся, хотя и не знает причины, но делает им компанию… Касательно же до братьев, то оба они, по примечанию моему, не имеют, кажется, ни малейшей в себе природной остроты, а больше видна в них робость, простота, застенчивость, молчаливость и приёмы, одним малым ребятам приличные… Меньшой брат во всём сложении здороваго и нраву не угрюмаго; одним словом, они все веселы и смешливы, но Елисавета и меньшой брат показывают иногда вид серьёзный. Живут же между собою дружелюбно, и притом незлобивы и человеколюбивы, и братья повинуются и слушают во всём Елисавету… летом работают в саду, ходят за курами и утками и кормят их, а зимою бегаются в запуски на деревянных лошадях по пруду, в саду их имеющемуся, читают церковныя книги и играют в карты и шашки; девицы же, сверх того, занимаются иногда шитьём белья».

   В начале 1780 года Екатерина II решила отправить всех четырёх детей Антона-Ульриха и Анны Леопольдовны в Данию, к их тётке королеве Юлиане-Марии. Местом жительства был выбран небольшой город Хорсенс. Перед лицом иностранной государыни Екатерина расщедрилась, прислала принцам и принцессам богатые подарки: серебряную посуду, всевозможные украшения и одежду. 26 июня 1780 года Мельгунов объявил своим подопечным, что повезёт их в Данию. Впервые вышли они за ворота своей тюрьмы, сели на яхту и поплыли вниз по Двине к Архангельску. Увидев укрепления Новодвинской крепости, они сбились в кучку и со слезами стали прощаться друг с другом, думая, что их обманом заманили в её глухие казематы, но, увидев стоявший на рейде корабль «Полярная звезда», успокоились. Капитан Михаил Арсеньев принял их на борт, и 30 июня началось морское плавание.

   Чего только не пережили пассажиры «Полярный звезды»! Штормы и бури, туманы и сильные ветры словно хотели помешать кораблю исполнить своё предназначение. Наконец, спустя два месяца показался город Берген. Здесь всё семейство пересадили на датский корабль и отправили в Хорсенс. Тётка-королева даже не пожелала увидеться со своими родственниками (в отличие от своего сына, который каждый год навещал их). В чужой обстановке принцам и принцессам жилось очень плохо. Постепенно один за другим они умирали, хоронили их в тамошней лютеранской церкви, но по православному обряду. Последней сошла в могилу уже в эпоху Александра I глухая принцесса Екатерина. О её жизни рассказывает нам её собственное письмо, которое она направила своему духовнику отцу Феофану: «Что мне было в тысячу раз лючше было жить в Холмогорах, нежели в Горсенсе. Что мой мы придворные датские всегда не любят, и часто от того я плакала… Что они всякой день ездили в гости и прогуляться, а мне всегда дома оставляли, ни кем дома не могла говорить, ни одно слово. Что они заперли мне в комнате, что бы никто же не знал, что бы я делаю, и они ни кого не пускали, что они мне крепка запретили… И я теперь горьки слёзы проливаю, приклинаю себя, что я давно не умерла».

   Силуэты детей Анны Леопольдовны. Верхний ряд – Пётр Антонович, Алексей Антонович. Нижний ряд – Елизавета Антоновна, Екатерина Антоновна

   Единственным напоминанием о прошлом служил Екатерине серебряный рубль с изображением Иоанна III, которым она очень дорожила.

   Литература:

   Корф М.А. Брауншвейгское семейство. М., 1993.

   55/49. ИмператорПавел I Петрович (20.09.1754 г., Летний дворец в СПб. – в ночь с 11 на 12.03.1801 г., Михайловский дворец в СПб., убит, похоронен в Петропавловском соборе СПб.). Император с 1796 г., короновался 5.04.1797 г. в Успенском соборе Московского Кремля, генерал-адмирал (1762 г.), протектор (с 17.11.1797 г.), Великий магистр (избран 27.10.1798 г., принял звание 16.12.1798 г.) Ордена Св. Иоанна Иерусалимского (Мальтийского), почётный член СПб. Академии наук (с 27.12.1776 г.).

   Ж.: 1. 29.09./10.10.1773 г., СПб. – Наталия Алексеевна (Августа-Вильгельмина-Луиза) (14/25.06.1755 г., Дармштадт – 15.04.1776 г., СПб., умерла при родах, похоронена в Благовещенской церкви Александро-Невской лавры), дочь ландграфа Людвига IX (1719–1790) Гессен-Дармштадтского и его первой жены Генриетты-Каролины (1721–1774), дочери пфальцграфа Цвайнбрюккен-Биркенфельдского. Приняла православие 14.08.1773 г., СПб.;

   2. 26.09/7.10.1776 г., СПб. – Мария Фёдоровна (София-Доротея-Августа-Луиза) (14/25.10.1759 г., Штутгарт – 24.10/5.11. 1828 г., СПб., похоронена в Петропавловском соборе СПб.), дочь герцога Фридриха II Евгения (1732–1797) Вюртембергского и Фредерики-Софии-Доротеи (1736–1798), дочери маркграфа Бранденбург-Шведтского и племянницы Фридриха Великого. Приняла православие 14.09.1776 г.

   «Романтический император» – такое определение дал Пушкин Павлу I. Это, пожалуй, самая загадочная личность среди Романовых. Вокруг рождения Павла ходило множество слухов. Говорили, что его подлинным отцом был фаворит Екатерины С.В. Салтыков, или даже что Павел – безродный чухонский мальчик, подменённый в младенчестве. Но все эти домыслы ничем не подтверждаются. С 6 лет воспитанием Павла занимался бывший посланник в Швеции граф Никита Иванович Панин. Цесаревич получил хорошее образование: знал немецкий и французский языки, хорошо разбирался в истории, географии, математике. Отличался набожностью. В то же время Панин пытался привить своему воспитаннику идею ограничения самодержавия и во многом настраивал против матери.

   Екатерина понимала, что именно Павел по идее должен был занять престол после гибели отца, что цесаревич являлся более законным наследником, чем она сама. Знала она и о том, что некоторые вельможи, например тот же Панин, подумывали об устранении Екатерины и восшествии Павла. Возможно, всё это и повлияло на отношение императрицы к сыну.

   Между сыном и матерью всегда была отчуждённость. При дворе Павел чувствовал себя на втором плане, Екатерина не подпускала его к государственным делам, а потому цесаревичу оставалось лишь терпеливо ждать своего часа. Он и ждал – в буквальном смысле тридцать лет и три года. Эти годы развили в его характере скрытность и подозрительность.

   Когда у Павла родился сын Александр, а потом и второй сын Константин, Екатерина решила исправить свои промахи по отношению к Павлу и воспитать внуков в своём духе, чтобы именно они стали продолжателями её дел. По некоторым свидетельствам, она намеревалась даже передать престол в обход Павла внуку Александру, но эти планы не осуществились. Внезапная смерть Екатерины сделала Павла российским самодержцем.

   Великий князь Павел Петрович. Гравюра Луи Боннэ.1765 г.

   Перемены, конечно же, не заставили себя ждать. Отправилась в своё имение отошедшая от дел княгиня Е.Р. Дашкова, была уничтожена могила Г.А. Потёмкина, а граф К.Г. Разумовский на вопрос курьера, который вёз в Петербург известие о смерти П.А. Румянцева, что передать новому императору, ответил: «Скажи, что и я умер». Сложно развивались отношения с Суворовым. В середине декабря 1796 года фельдмаршал получил рескрипт: «Граф Александр Васильевич… Commencons de nouveau (начнем сначала. – Е.П.). Кто старое помянет, тому глаз вон, у иных, правда, и без того по одному глазу было (имеется в виду Потёмкин. – Е.П.). Поздравляю с Новым годом и зову приехать к Москве, к коронации, если тебе можно. Прощай, не забывай старых друзей. Павел. Приводи своих в мой порядок, пожалуй». Новый порядок пришёлся не по душе Суворову, и он подал в отставку. 6 февраля 1797 года появился приказ: «Фельдмаршал граф Суворов, отнесясь Его Императорскому Величеству, что, так как войны нет и ему делать нечего, за подобный отзыв отставляется со службы». Великий полководец так и жил в селе Кончанском под Боровичами, пока в начале 1798 года не приехал по приглашению императора («Если было что от него мне, я сего не помню») в Петербург. Потом случился ещё один разрыв, но в 1799 году Суворов вернулся, чтобы возглавить русские войска в войне с Францией.

   Медаль в честь коронации Павла I. 1797 г.

   Между тем освобождены Т. Костюшко и Н.И. Новиков, вернулся из ссылки А.Н. Радищев.

   На Пасху состоялась коронация Павла в Успенском соборе Кремля. В этот же день издан новый акт о престолонаследии. Устанавливался чёткий порядок в наследовании трона: по прямой мужской линии от отца к старшему сыну и так до конца ветви, потом наследовала вторая ветвь и т. д. Павел мог не беспокоиться за будущее, к тому времени он имел трёх сыновей. Наследником был объявлен Александр. Эпоха нестабильности и дворцовых потрясений, казалось, ушла в небытие. Одновременно обнародовано 200 с лишним указов о пожаловании титулов, чинов и земельных угодий с крестьянами. Раздачи Павла затмили все милости Екатерины. Светлейшим князем стал вице-канцлер А.А. Безбородко, графами – бывшие екатерининские фавориты А.М. Дмитриев-Мамонов и П.В. Завадовский, фельдмаршал М.Ф. Каменский, брат Павла А.Г. Бобринский, обер-прокурор Синода и президент Академии художеств известный историк А.И. Мусин-Пушкин.

   Павел был убеждён, что Екатерина оставила ему державу, в которой «дела идут вкривь и вкось», и энергично начал создавать царство порядка и справедливости. В своём желании обустроить государство он действовал импульсивно и с невероятной быстротой. Эту особенность характера Павла отмечали в нём ещё в детские годы: «У Его Высочества ужасная привычка, чтоб спешить во всём: спешить вставать, спешить кушать, спешить опочивать ложиться». За несколько лет павловского царствования была издана масса законов, указов, распоряжений и постановлений – в среднем по 40 в месяц. Столь лихорадочная работа пугала привыкших к неторопливой жизни «расслабившихся» екатерининских чиновников.

   Устанавливать дисциплину Павел прежде всего начал с себя. Соблюдал чёткий режим дня. Вставал очень рано, с шесть часов утра был уже за работой, с восьми часов разъезжал по городу, «несмотря ни на какую погоду, каждый день выходил к разводу, редко когда без ученья», потом следовали непродолжительный обед и кратковременный отдых, с трёх часов он снова занимался делами и так до семи вечера, потом ужинал и в восемь ложился спать.

   Начал он своё правление с того, что собственноручно составил государственный бюджет на следующий год и снизил инфляцию (на площади перед дворцом было сожжено ассигнаций на 5 316 665 рублей). Навел порядок в армии и гвардии. Были приняты «новый устав, новые чины, новый образ учения, даже новые командные слова… вместо к ружью! – вон! вместо ступай! – марш! вместо заряжай! – шаржируй!» Вернулись прусские воинские порядки, забытые со времён Петра III. Причём особое внимание Павел обращал на внешнюю сторону: выправку, чёткость в строю и т. д. Страсть к военному делу, муштре и дисциплине поглощала его: «государь, поставя во фрунт офицеров, обучал их метать ружьём и алебардами, с строгим наблюдением, что ежели кто хоть чуть ошибётся или не проворно сделает, то сорвут с него шпагу и потащат под караул», – писал будущий адмирал А.С. Шишков. А полковник Н.А. Саблуков выразился ещё более определённо: «Стремительный характер Павла и его чрезмерная придирчивость и строгость к военным делам делали эту службу весьма неприятною. Нередко за ничтожные недосмотры и ошибки в команде офицеры прямо с парада отсылались в другие полки и на весьма большие расстояния. Это случалось настолько часто, что у нас вошло в обычай, будучи в карауле, класть за пазуху несколько сот рублей ассигнациями, дабы не остаться без денег в случае внезапной ссылки. Мне лично пришлось три раза давать взаймы деньги своим товарищам, которые забыли принять эту предосторожность. Подобное обращение, естественно, держало офицеров в постоянном страхе и беспокойстве». Отсюда и широко известный анекдот (не имеющий, однако, под собой реальной почвы), будто разгневанный император приказал одному из полков прямо со смотра маршировать в Сибирь и только гибель Павла прервала путь разжалованной части.

   Павел I в залах Гатчинского дворца. Рисунок XIX в.

   Такую же дисциплину взялся император водворять и в правительственных учреждениях. Нередко сам внезапно являлся в какое-нибудь присутственное место, и горе тем, кого он не заставал за работой. «Мир живёт примером государя. В канцеляриях, в департаментах, в коллегиях, везде на столах свечи горели с 5 часов утра… Сенаторы с 8 часов утра сидели за красным столом». Жизнь замирала в восемь вечера, когда император отходил ко сну.

   Павел был непредсказуем, минуты спокойствия сменялись у него приступами гнева, он требовал беспрекословного подчинения и не терпел возражений. «Характер Павла представлял странное смешение благородных влечений и ужасных склонностей… С внезапностью принимая самые крайние решения, он был подозрителен, резок… В минуты же гнева вид у Павла был положительно устрашающий» – такое описание императора оставила фрейлина княгиня Дарья Христофоровна Ливен, урождённая Бенкендорф, сестра графа А.Х. Бенкендорфа. Всё, что он приказывал, должно было исполняться быстро и точно. Любая медлительность его раздражала. Павлу казалось, что ему не оказывают должного почтения, что «достоинство его недостаточно уважаемо», и поэтому в малейшем неповиновении ему мерещились заговоры. За любой, даже незначительный проступок могло последовать суровое наказание. При этом в расчет не принимались ни чины, ни заслуги, ни родственные связи («У меня нет в России других знатных, кроме тех, с которыми говорю и пока я с ними говорю», – якобы сказал Павел шведскому королю). Так, только за четыре месяца 1797 года за различные провинности император уволил со службы 117 офицеров. Эта встряска после спокойных дней Екатерины держала высшее сословие России в состоянии постоянного напряжения, абсолютной неуверенности в завтрашнем дне.

   Адъютант фельдмаршала Н.В. Репнина Ф.П. Лубяновский дал такую характеристику царствованию Павла I: «Эта эпоха имела уже свои названия. Называли её, где как требовалось: торжественно и громогласно – возрождением; в приятельской беседе, осторожно, вполголоса – царством власти, силы и страха, втайне, между четырёх глаз – затмением свыше».

   В то же время в народе Павел пользовался популярностью. Он открыто пренебрегал сословными различиями: «Все суть мои подданные, все они мне равны, и всем равно я государь». Вероятно, считал крепостное право злом. При вступлении на престол впервые российскому государю присягали крепостные крестьяне. По словам княгини Е.Р. Дашковой, «крестьяне вообразили, что они больше не принадлежат помещикам, и некоторые деревни в различных губерниях возмутились против своих господ». Были приняты законодательные акты, запрещавшие продавать дворовых и крепостных без земли, а также принуждать крестьян к работам в воскресные и праздничные дни. Барщина ограничивалась тремя днями в неделю. По отзыву одного из убийц Павла, Л.Л. Беннигсена, «несомненно, что император никогда не оказывал несправедливости солдату и привязал его к себе, приказывая при каждом случае щедро раздавать мясо и водку». После гибели Павла солдаты говорили: «Он был наш отец!»

   Стремясь изжить волокиту, император приказал устроить во дворце «обширное окно, в которое всякий имел право опустить своё прошение на имя императора». Павел хранил ключ от той комнаты у себя и каждое утро в седьмом часу отправлялся туда и собирал прошения, потом прочитывал и быстро накладывал резолюции. «Никакие личные или сословные соображения не могли спасти виновного от наказания» (Н.А. Саблуков). «Народ, говорят, был счастлив. Его, говорят, никто не притеснял. Вельможи не смели обращаться с ним с обычною надменностью; они знали, что всякому возможно было писать прямо государю и что государь читал каждое письмо. Им было бы плохо, если бы до него дошло о какой-нибудь несправедливости; поэтому страх внушал им человеколюбие» (драматург А. фон Коцебу). Позже эта традиция прервалась, поскольку в окно начали кидать пасквили и карикатуры на императора. «Из 36 миллионов людей, – продолжал Коцебу, – по крайней мере, 33 миллиона имели повод благословлять императора, хотя и не все осознавали это».

   В своей жизни Павел ориентировался на двух великих правителей: Петра I и Фридриха II. Недаром он подобно Екатерине считал себя продолжателем Петровых дел (вспомним хотя бы надпись на памятнике Петру, поставленном в правление Павла, – «Прадеду – Правнук»), а подобно отцу вводил в русской армии прусские порядки. Однако Екатерина и Павел по-разному понимали наследие Петра. Екатерина в большей степени отдавала дань внешней стороне дела, она считала необходимым продолжение петровской политики (например, внешней – борьбу за выход к Чёрному морю), но всегда применительно к новым социальным условиям (дворянство при ней получило право не служить, что отменяло главный принцип Петра I: государству служат все); Павел же, отринув захватнические претензии (хотя и ввязавшись под конец в бессмысленную для России войну с республиканской Францией, имевшую чисто идеологическую подоплёку) и сосредоточившись на внутренней жизни, казалось, лучше понимал своего великого предшественника, но следовал ему искусственно, формально, не учитывая происшедших перемен. В этом несоответствии и заключается трагизм павловского царствования. Он хотел быть Петром Великим, не обладая его талантами и в совершенно иную историческую эпоху.

   По непредсказуемости Павла сравнивали с Петром III (отцом, которого он видел раза два в жизни, но образ которого сохранял в сердце до конца своих дней), по благородству с Дон-Кихотом (в его попытках изменить неизменяемое) и даже с Гамлетом (якобы во время пребывания Павла в Вене в 1781 году актёр Придворного театра Брокман отказался исполнить роль датского принца, ибо в таком случае в зале окажутся сразу два Гамлета). О донкихотстве Павла скажем особо.

   Посвящение Павла I в гроссмейстеры Мальтийского ордена. Эскиз медали

   В его стремлении регламентировать общественную жизнь, в его любви к военным парадам и маневрам, в повышенном внимании к слову и жесту проявляется ещё одна характернейшая черта Павла – рыцарственность. У него были высоко развиты понятия о чести, долге, достоинстве и великодушии, до предела обострено чувство справедливости, именно его попытки «вложить» в общество порядок и милосердие, пусть даже насильно, и выдают в нём Дон-Кихота. Средневековое рыцарское сознание Павла также не соответствовало времени, в котором он жил. В России не было рыцарства. Допетровские времена слишком отличались от аналогичной европейской эпохи. Но Павел упорно шёл к своей цели. Он повелел составить «Общий гербовник дворянских родов Всероссийской Империи», в который по мере утверждения вносились гербы дворянских фамилий. В день коронации он утвердил статуты российских орденов, создав, по сути, русскую орденскую систему. Причём понимал орден не просто как награду, а прежде всего как организацию кавалеров-рыцарей, как духовное братство. Появились орденские одеяния, праздники и традиции.

   Но самым главным орденом стал для него Мальтийский. В то время Орден Святого Иоанна (в Иерусалиме) с тогдашней резиденцией на Мальте находился в сложном положении, и Павел милостиво принял этот католический орден под своё покровительство, а затем был провозглашён его 72-м Великим магистром. Центр Ордена переместился в Петербург, где были учреждены Православная Приория и родовые командорства. Мальтийский крест вошел в число российских орденов, а его изображение включено в российский государственный герб. Потом Александр I отказался от звания Великого магистра, и Орден вновь переместился в Европу. «Мальтийский след» в русской истории промелькнул ярким, незабывшимся лучом средневекового ренессанса императорской мечты. В преддверии войны с Англией Павел, может быть, в шутку предложил европейским правителям решить все свои противоречия в честном рыцарском поединке, и хотя на этот призыв, разумеется, никто не откликнулся, он показал, что русский император жаждет мира и стабильности в Европе, хотя и стремится к этому весьма экстравагантным способом. Идея рыцарства воплотилась и в Михайловском замке, построенном с невероятной быстротой. Павел сам принимал участие в разработке архитектурного проекта. Эта средневековая крепость, окружённая со всех сторон водой, должна была спасти императора от его врагов, он переехал туда за месяц с небольшим до смерти, там же встретил и свой конец.

   Первоначально Павел предполагал проводить мирную внешнюю политику. По свидетельству мемуариста А.Т. Болотова, император сказал, что «теперь нет ни малейшей нужды России помышлять о распространении своих границ, поелику она и без того довольно уже и предовольно обширна… вследствие того хочет он всё содержать на военной ноге, но при всем том жить в мире и спокойствии». Однако революционные события во Франции не могли оставить его равнодушными. Подобно Екатерине, он поставил целью пресечь самую возможность распространения якобинских идей в России. В этой борьбе Павел запретил не только круглые шляпы, фраки и жилеты («император утверждал, будто жилеты почему-то вызвали всю французскую революцию», – говорил Д.Х. Ливен), но и частные типографии, ввоз иностранных книг, свободный выезд за границу, учредил светскую и духовную цензуру. Предписывалось говорить и писать государство вместо отечество, мещанин вместо гражданин, собрание вместо общество, а также деташмент или команда вместо стража, исполнить вместо выполнить, осмотреть вместо обозреть и т. д.

   Но не только филологическими изысканиями занялся император. Выше уже говорилось о его «мальтийских пристрастиях». Когда французский корпус во главе с Бонапартом по пути в Африку высадился на Мальте, французы изгнали с острова русского посланника и объявили, что потопят любой русский корабль, который рискнёт появиться у мальтийских берегов. Павел, взявший Мальту под свой протекторат, воспринял это как объявление войны, и в 1798 году Россия вступила в антифранцузскую коалицию. Император, воспринимая себя защитником традиций и веры, чуть ли не спасителем христианства, послал русскую армию и флот в Европу на самом деле сражаться за интересы чужих стран. Но вскоре ситуация изменилась. Павел видел, как Наполеон неудержимо рвётся к верховной власти, уничтожая остатки революции: «Во Франции перемена, которой оборота, терпеливо и не изнуряя себя, ожидать дoлжно… Я проникнут уважением к первому консулу и его военным талантам… Он делает дела, и с ним можно иметь дело».

   Столкнувшись с предательским поведением австрийцев и англичан, русскими штыками и кровью боровшихся с Наполеоном, Павел круто изменил свою политику. Он заключил союз со Швецией, Данией и Пруссией и готовился вместе с Францией начать борьбу против англичан. Англия очутилась в полной изоляции, континентальная блокада угрожала стране голодом и разорением. Посланцу Павла Наполеон заявил: «Вместе с вашим повелителем мы изменим лицо мира».

   Первый удар предполагалось направить на английские колонии в Индии. В январе 1801 года Павел отдал приказ атаману казачьего Донского войска Ф.П. Орлову-Денисову: «Англичане приготовляются сделать нападение флотом и войском на меня и на союзников моих… Нужно их самих атаковать, и там, где удар им может быть чувствителен и где меньше ожидают. Заведения их в Индии – самое лучшее для сего… Приготовьте всё к походу… всё богатство Индии будет вам за сию экспедицию наградою… Карты мои идут только до Хивы и до Амударьи-реки, а далее ваше уже дело достать сведения до заведений английских и до народов индейских, им подвластных».

   Англичане же нанесли встречный удар – и в том месте, где Павел не ждал. Существуют сведения, что группа заговорщиков, убившая его, поддерживалась английским правительством.

   Во главе заговора против императора встал петербургский военный губернатор Пётр Александрович фон дер Пален. Он заручился согласием цесаревича Александра, обещав ему не покушаться на жизнь отца, а самому Павлу признался, что состоит в заговоре, но лишь для того, чтобы раскрыть его (в ночь цареубийства Пален «в случае неудачи принял все меры для того, чтобы арестовать Великого князя Александра со всеми заговорщиками и выступить в качестве спасителя Павла»). Распространялись нелепые слухи, будто император решил развестись с Марией Фёдоровной, жениться на княгине Гагариной, заточить трёх старших сыновей в крепость, а наследником объявить младшего Михаила, и прочий подобного рода вздор. Обстановка между тем накалялась, и днём 11 марта, накануне убийства, Александр и Константин по требованию отца принесли ему присягу на верность. Павел чувствовал, как приближалось неотвратимое. После ужина он подвёл генерала графа А.Ф. Ланжерона к одному из зеркал и сказал: «Посмотрите, какое смешное зеркало; я вижу себя в нём с шеей на сторону». Это было за полтора часа до его смерти. Павел ушёл к себе со словами: «Чему быть, того не миновать».

   Ночью 12 марта заговорщики во главе с князем П.А. Зубовым, бывшим последним фаворитом Екатерины, и генералом графом Л.Л. Беннигсеном, будущим начальником главного штаба русской армии в войну 1812 года, ворвались в спальню к императору. Павла в кровати не оказалось. Беннигсен нашёл его спрятавшимся за каминным экраном. На государя направили шпаги, и он услышал: «Вы арестованы, ваше величество!» Павел посмотрел на Беннигсена и обернулся к Зубову, спросив: «Что вы делаете, Платон Александрович?!» Возникло замешательство. Беннигсен вышел из спальни и потом узнал «те немногие слова, какие произнес император…

   – Арестован, что это значит арестован?

   Один из офицеров отвечал ему:

   – Ещё четыре года тому назад с тобой следовало бы покончить!

   На это он возразил:

   – Что я сделал?

   Вот единственные произнесённые им слова».

   Перебранка продолжалась, и пьяный граф Николай Зубов ударил императора в левый висок. В кулаке убийца сжимал массивную золотую табакерку. Началась борьба, Павел упал, и его задушили шарфом. Императора били с таким остервенением, что труп потом приводили «в порядок» в течение 30 часов. Прощание происходило в одном из залов Михайловского замка. Как и в случае с Петром III, у тела не рекомендовалось задерживаться. Треуголка, закрывавшая левый висок и глаз, делала лицо Павла почти неразличимым. В судьбах Петра III и его сына действительно оказалось много общего.

   Убийство Павла I. Гравюра XIX в.

   Когда в ту же ночь Александр узнал о случившемся, он разрыдался. «Император Александр предавался в своих покоях отчаянию, довольно натуральному, но неуместному. Пален, встревоженный образом действия гвардии, приходит за ним, грубо хватает его за руку и говорит: – Будет ребячиться! Идите царствовать, покажитесь гвардии» (А.Ф. Ланжерон со слов Беннигсена). Через 10 минут Александр вышел из своих покоев, объявив офицерам: «Батюшка скончался апоплексическим ударом, при мне всё будет, как при бабушке». В сентябре был заключен мир с Англией.

   Узнав о смерти Павла от «апоплексического удара», язвительный Ш.-М. Талейран заметил: «Русским пора выдумать какую-нибудь другую болезнь для объяснения смерти своих императоров».

   Александр до конца жизни тяжело переживал свой грех.

   Многие черты Павла воплотились в другом его сыне – Николае. Те же благородство и чувство долга, те же самодисциплина и любовь к порядку. Тот же государственный ориентир – Пётр I.

   Первая жена Павла, принцесса Вильгельмина, происходила из рода ландграфов Гессен-Дармштадтских. Этим браком началась традиция гессенских принцесс в Российском Императорском Доме, в XIX веке ещё трое родственниц Вильгельмины вышли замуж за Романовых. Встреча цесаревича со своей суженой произошла в Гатчине 15 июня 1773 года, куда невеста прибыла с матерью и двумя сёстрами по приглашению Екатерины. Павел влюбился с первого взгляда. Но Вильгельмина (после принятия православия – Наталья Алексеевна) скоро показала свой властный и непостоянный характер. Английский посланник Д. Харрис отмечал, что она «управляла мужем деспотически, не давая себе даже труда выказать малейшей к нему привязанности». А Екатерина сокрушалась по поводу её беспечного образа жизни: «Полтора года прошло, а мы ни слова не знаем по-русски и хотя очень желаем учиться, у нас нет времени этим заняться; всё у нас вверх дном». Время же невестка проводила в развлечениях и танцах, быстро найдя себе кавалера – графа Андрея Кирилловича Разумовского, племянника елизаветинского фаворита. Неизвестно, сколько бы продолжалась такая жизнь, если бы Наталья Алексеевна не умерла при неудачных родах. На следующее утро Екатерина представила Павлу перехваченную любовную переписку его жены с Разумовским. Траур при дворе не объявлялся, а Павел даже не присутствовал на похоронах.