Текст книги "Звездный час «Весты»"

Автор книги: Евгений Веникеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

– Господин Давыдов боится шпионажа?

– Вот именно, и в основном английского. Он уверен, и я с ним согласен, что его система значительно уравняет силы русского и английского флотов в случае англо-русской войны. Вы знаете, какие у нас отношения с этой державой. Даже сейчас в Черном море мы воюем, в сущности, с Англией. Броненосцы – английские, офицеры – английские, даже уголь – и тот из Англии! Осторожность Давыдова вполне понятна. Однако мы заговорились, господин прапорщик. Сейчас прошу вас отправиться на «Весту» – туда уже, наверное, подходят рабочие, везут легкие орудия. Я взял все скорострельные и две 9-фунтовые пушки, на всякий случай. Займитесь их приемкой и блиндированием погребов. Я буду часа через три – отдохну немного, не спал ночь.

Андрей поклонился и вышел. На причале его ждал брат с артелью рабочих; приближались телеги с орудиями.

…Работали до полного изнеможения. Рабочий день начинался в пять утра и кончался в 11 вечера. Рабочие трудились в две смены. По четыре часа в день Андрея подменял Владимир (хотя толку от него еще было мало). Чернов то появлялся на пароходе, то устремлялся в штаб главного командира выпрашивать инструменты, детали или еще рабочих; то пропадал в мастерских, где склепывали металлические балки, которые должны были выдержать на себе тяжесть и откат мортир.

Володя иногда жалел, что принял совет брата и попросился на «Весту». Все его соученики бездельничали и весело убивали время до 15 июня – даты начала практического плавания, когда им надлежало явиться на свои корабли. А он торчал на «Весте» с мерной лентой, определял места установки пушек, показывал рабочим, куда класть мешки с песком. Время от времени Чернов посылал его в машинное отделение, где команда во главе с помощником механика – добродушным украинцем копалась в двигателе. В машине Владимир понимал мало, но Чернов считал, что ему полезно «присматриваться», как он выражался. Впрочем, юнкеру и самому там нравилось. Паровой двигатель помещался в большом зале, занимавшем центральную часть «Весты». Свет едва проникал через маленькие иллюминаторы вверху. В полумраке таинственно поблескивали медные маховики и шатуны. Даже днем работы выполнялись при свете переносных керосиновых калильных ламп. Огромные котлы возвышались в соседнем отсеке, под ними зияли отверстия потухших топок. Владимир с некоторым даже страхом заглядывал в них и смотрел на огромные лопаты кочегаров, которыми они должны были бросать уголь из ямы. Кочегары чистили топку и котлы, машинисты возились с машиной, разбирали, смазывали, осматривали. Хотя «Веста» и пришла в Николаев своим ходом, но машине было почти двадцать лет. Все понимали, что в случае боя от нее будет зависеть их жизнь.

Владимира очень интересовал будущий командир – Баранов, и он приставал к Андрею, чтобы тот расспросил о нем Чернова. Будущий командир казался Владимиру личностью замечательной и несколько таинственной. Андрею было неудобно расспрашивать подполковника о Баранове, но, побуждаемый Володей, он все же решился задать ему несколько вопросов.

Было это вечером, они возвращались с «Весты», солнце садилось в степи за Бугом, пустынную гладь реки пересекала одинокая лодка. Подполковник остановился, раскурил сигару:

– Я знаком с нашим командиром уже много лет. Ему около сорока, плавал на разных кораблях Балтийского флота. Человек он, безусловно, необычный. О «барановском» ружье вы знаете…

– Конечно, оно же принято на вооружение флота, – ответил Андрей.

– Принято, но массовое производство никак не могут наладить. А ведь это, я считаю, лучшая на настоящий момент винтовка. Вообще, – продолжал подполковник, – интересы у Николая Михайловича очень разнообразны. В позапрошлом году пытался образовать акционерное общество «Гидротехник» – для выполнения работ по углублению фарватеров, но не вышло.

– Что же ему помешало? – спросил Андрей. Володя не решался вступить в разговор о командире, но внимательно слушал – Чернов сообщал поистине необычайные вещи.

– Не удалось распространить нужное количество акций, наши капиталисты не рискнули доверить свои капиталы морскому офицеру, да еще и директору музея.

– Как директору музея? – не удержался изумленный Володя.

– Да, не удивляйтесь, юноша. Баранов последние годы был директором Морского музея и, поверьте, привел его в самое блестящее состояние. Но как только началась война, он тотчас же подал рапорт о переводе на Черноморский флот. Ему, как и мне, не терпится испытать в деле приборы автоматической стрельбы. Кроме того, Николай Михайлович считает, что повальное увлечение бронированием кораблей – ошибка. По его мнению, если небронированный крейсер будет иметь большую скорость хода, то он может, маневрируя, взять верх над тихоходным броненосцем, который стоит во много раз дороже.

– Позвольте, Константин Давыдович, – прервал его Андрей, – не излагал ли господин Баранов эти взгляды в морской газете «Яхта»?

– Совершенно верно, в начале этого года. Но его идеи, боюсь, опережают время. Они кажутся кощунственными нашим поклонникам брони. Баранова объявили «сухопутным моряком», а когда узнали про его рапорт о переводе в действующий флот, то даже сочинили дурацкую эпиграмму:

 
…Думает, как на парад,
Из музея на Царьград.
 

Чувствовалось, что Чернов верит в Баранова, хотя тот был «сухопутным моряком» и директором музея. Но еще больше подполковник верил в свои мортиры и в систему Давыдова. Самим изобретателем он безгранично восхищался. Однажды сказал Андрею:

– Сейчас мы, в сущности, начали работать над реализацией идей господина Давыдова, выдвинутых им еще в конце прошлого года. Он понимал, что война неизбежна, и еще тогда подал в Морское министерство «Проект обороны Черноморского побережья». В нем он указывал, что пароходы РОПИТа нельзя вооружить современными морскими орудиями – эти пушки для них тяжелы, и предлагал поставить на пароходах мортиры. Но министерство не скоро раскачаешь. Вот потому-то мы с вами и работаем сейчас в две смены.

Седьмого июня вечером Чернов получил телеграмму и утром показал ее Андрею и Владимиру:

«Выезжаем Николаев шестого три офицера 52 нижних чина надеюсь приезду корабль будет готов Баранов»

Чернов и Яковлевы явно не разделяли оптимизма Баранова – дел на «Весте» было еще много. Хотя блиндирование погребов было окончено, мелкие орудия на палубе и мостике установлены, переборка и ремонт машины завершены, но работы по усилению корпуса под батареями еще продолжались.

– Приедут они, должно быть, девятого, – считал Чернов, значит, установить мортиры следует не позже десятого числа. Как вы думаете, успеем, Андрей Никифорович?

– Будем стараться, Константин Давыдович, – лаконично ответил Яковлев.

И они старались. Из мастерских доставили металлические балки, на юте и баке вскрыли часть палубного настила, с помощью деррик-кранов, установленных на причале, балки положили на место и стали крепить к шпангоутам. С раннего утра до позднего вечера над кораблем стоял грохот клепальных молотков.

…Утром девятого июня Андрей и Владимир явились на «Весту» в состоянии возбужденного ожидания. В этот день должен был приехать Баранов с балтийским экипажем. Они ехали специальным поездом, точного времени его прихода ожидающие не знали, но были уверены, что это случится сегодня. Накануне, на день раньше срока, назначенного Черновым, настелили палубу и поставили платформы под мортиры, а также постаменты под приборы Давыдова. Под палубой, по продольной оси судна, был устроен канал в коробе из толстого металла, в нем уложены проводники. Тщательность их изоляции долго и придирчиво проверял Чернов. Сегодня и завтра должны были ставить мортиры, а послезавтра устанавливать приборы.

Вскоре показались пять телег, запряженных ломовыми лошадьми. Грохоча по булыжной мостовой, они медленно влеклись к пристани. На каждой телеге стоял мортирный станок, рядом лежал ствол орудия. Для их погрузки на борт уже были сооружены широкие пологие сходни из толстых бревен, спущенные с юта и бака. Леера и часть фальшборта в этих местах были разобраны. Платформы сгружались деррик-кранами у основания сходен, дальше их с помощью паровой лебедки «Весты» по каткам подтягивали на палубу. Стволы кран подавал прямо на борт.

В середине дня, когда работа была в самом разгаре, послышался мерный шаг марширующего отряда. Владимир первым услышал его. Спустя несколько минут увидел шагающую в ногу колонну матросов, впереди в двух извозчичьих пролетках ехало четыре офицера.

– Господин подполковник, – окликнул он Чернова, – кажется, наши прибыли.

Тот посмотрел на подъезжающих.

– Да, они! Постойте, а кто же это с Барановым? О, я их всех хорошо знаю – лейтенанты братья Перелешины и Аполлон Кротков, артиллерийский офицер, собственной персоной. – И он поднял руку, пытаясь привлечь внимание подъезжающих.

Его, видимо, заметили, лошади поскакали рысью, пролетки оторвались от колонны и скоро были на причале. Баранов первым спрыгнул на землю, Чернов уже стоял рядом. Они обменялись рукопожатием, причем было заметно, что оба рады снова видеть друг друга.

Андрей, и особенно Володя, жадно разглядывали командира.

Баранов был несколько выше среднего роста, слегка сутул… Жгуче-черные, начинающие седеть волосы надо лбом заметно поредели, и без того большой, широкий лоб стал от этого еще заметнее. Баранов носил усы, бакенбарды и бороду. Только верхняя часть подбородка была выбрита, и этот белый круг кожи первым обращал на себя внимание в лице, явно незаурядном. Под густыми бровями – большие черные глаза, прикрытые тяжелыми веками. Их взгляд был настойчив и прям. Сухощавую фигуру командира плотно облегал длинный черный люстриновый сюртук, воротник и манжеты сияли белизной, как будто он не провел три дня в поезде.

Следом за ним из экипажа вышел плотный блондин лет тридцати, с несколько угрюмым выражением на чисто выбритом лице. Их спутники, два стройных лейтенанта, – шатены, с красивыми, холеными лицами, украшенными маленькими усиками, – были очень похожи друг на друга, хотя один и был намного старше.

Чернов поздоровался со всеми и, обернувшись, подозвал Андрея и Володю. Братья подошли и поклонились.

– Николай Михайлович, – сказал Чернов, обращаясь к Баранову, – позвольте вам представить прапорщика морской артиллерии Андрея Никифоровича Яковлева. Он оказался для меня ценным помощником, как по усердию, так и по опытности, – не по годам – и по знанию местных условий.

– Однако, Константин Давыдович, – отвечал Баранов, пожимая руку Андрея своей нервной, но крепкой рукой, – несмотря на столь ценную помощь господина Яковлева, орудия еще не установлены.

– Как я и предполагал еще в Петербурге, пришлось усиливать корпус, а это потребовало много времени. Но ручаюсь вам, что послезавтра все будет закончено и «Веста» сможет начать кампанию. Мы с Андреем Никифоровичем работали по семнадцать часов в сутки.

Баранову, видимо, стало неловко за свое замечание.

– Извините, Константин Давыдович, – и он снова пожал подполковнику руку, – я не мог этого знать. Благодарю вас и господина Яковлева за усердие. А кто этот молодой человек? – он повернулся к Володе.

– Это юнкер, Владимир Никифорович Яковлев, направленный на «Весту» для прохождения месячного практического плавания. Рекомендую его вашему благосклонному вниманию – юнкер Яковлев, несмотря на то, что практическое плавание начинается по правилам только 15 июля, уже более недели, с приходом «Весты» из Одессы, добровольно трудится на судне.

– Очень рад слышать о вашем усердии, господин юнкер, – сказал Баранов, подавая Владимиру руку, – постараюсь сделать так, чтобы на борту «Весты» вы действительно чему-либо научились. Я много плавал в свое время под командованием адмирала Григория Ивановича Бутакова. Так вот он считал, что каждый офицер, как он выражался, «должен быть лучшим матросом и лучшим боцманом своего судна», чтобы иметь нравственное право требовать от подчиненных строгого выполнения их обязанностей. У него юнкера во время практического плавания работали кочегарами и механиками.

Он посмотрел на несколько перепуганного Володю и улыбнулся.

– Впрочем, к топке я вас не пошлю, а вот помощником машиниста поработаете – морскому офицеру в наше время нужно знать машину. В случае боя будете при мне ординарцем. А пока, молодые люди, извольте познакомиться со своими товарищами по кают-компании.

После этого Андрей и Владимир были представлены старшему офицеру «Весты» лейтенанту Владимиру Платоновичу Перелешину и его младшему брату – минному офицеру Михаилу Платоновичу. Плотный блондин оказался артиллерийским офицером Аполлоном Кротковым. Потом Яковлевы узнали от Чернова, что Кротков четыре года уже как окончил Михайловскую артиллерийскую академию, хорошо образован и принимал участие в испытаниях приборов Давыдова.

– Через несколько дней из Кронштадта приедут еще несколько офицеров, – сообщил Баранов – но, судя по размерам парохода, – он указал на «Весту» – балтийский экипаж может оказаться недостаточным. Константин Давидович, вы не прикидывали потребное количество людей?

– Только по артиллерийской части, Николай Михайлович.

– Ну что же, мы этим немедленно займемся, не так ли, Владимир Платонович? – старший офицер поклонился в знак согласия, но спросил:

– А где мы возьмем людей, если в них обнаружится надобность?

– Да в 1-м черноморском экипаже, – ответил Чернов, – адмирал Аркас, уверен, возражать не будет. Господин прапорщик, – он кивнул в сторону Андрея, – сам из этого экипажа и, надеюсь, подтвердит мои слова.

– Точно так, – согласился Андрей, – охотники в нашем экипаже всегда найдутся. Народ все бравый, – прибавил он, боясь, что балтийцы могут усомниться в качествах черноморских матросов.

– Вот и прекрасно, – обрадовался командир, – очень рад, что с этой стороны все в порядке.

На пристань вступил отряд матросов. Настил задрожал от согласной поступи 50 человек. Впереди браво шагал унтер-офицер с дудкой на груди. Но даже без нее, взглянув на большое красное лицо с выкаченными глазами, которыми унтер «ел» начальство, Володя безошибочно признал боцмана из сверхсрочников. Поравнявшись с группой офицеров, тот повернулся лицом к колонне, несколько шагов прошел спиной и скомандовал сиплым басом:

– Стой!

Строй стал как вкопанный.

– Направо!

Матросы, как один, повернулись лицом к офицерам.

– Смирно!

Строй застыл.

– Вольно, – негромко сказал Баранов, – здравствуйте, молодцы!

– Здравия желаем, ваше благородие, – ответили матросы настолько согласно, что слова слились в сплошной раскатистый звук.

– Поздравляю с прибытием на наш корабль!

– Рады стараться, ваше благородие! – опять единым дыханием выкрикнул строй.

Баранов обратился к Перелешину-старшему:

– Владимир Платонович, осмотрите вместе с Власовым корабль на предмет поселения матросов. Пускай сегодня отдыхают, а завтра начнут помогать рабочим.

Перелешин и боцман поднялись на корабль.

Владимир с понятным любопытством рассматривал матросов, с которыми придется целый месяц плавать, а может быть, и сражаться. Народ это был крепкий, сильный и явно тщательно подобранный. Видно было, что это старослужащие, пробывшие на флоте не менее четырех – пяти из положенных семи лет.

На пристань въехали телеги с матросскими сундуками, одновременно с трапа сошел боцман Власов.

– Гей, братва, – распорядился он,– разбирай барахло и в кубрик!

Матросы весело стали хватать свои сундуки и переносить на палубу.

Баранов пожелал ознакомиться с судовыми документами и чертежами и вместе с Черновым тоже ушел на корабль. Наслушавшись от отца о презрительном отношении «аристократов» к «черной кости» и сам уже за свою недолгую службу успевший столкнуться с примерами подобного рода, Андрей невольно принял чопорный вид, ожидая от оставшихся с ним офицеров чего-нибудь эдакого. Но и Перелешин-младший и Кротков оказались очень любезными молодыми людьми без всякого чванства и напыщенности. Поняв, очевидно, его чувства, они начали рассказывать о своем путешествии.

– Мы, господа, – сказал Перелешин, – еще никак не можем опомниться от торжеств по дороге. На вокзале в Петербурге собралась огромная толпа. Речи, шампанское, призывы бить турок – и так на всех станциях. Только там еще подносили хлеб-соль и иконы. До сих пор голова идет кругом.

– Скажу я вам, – заметил Кротков, – что в нашем народе эта война исключительно популярна. У всех в памяти недавние зверства турок в Сербии и Болгарии. Альтруистические идеи об освобождении родных по вере братьев-славян захватили буквально все слои общества.

– А что слышно о времени переправы наших войск через Дунай? – спросил Володя.

– Войска задержаны невиданно сильным разливом реки, – ответил Перелешин, – место и время переправы держатся в глубокой тайне. Напротив, все время распускаются ложные слухи о сроках начала и месте наступления. Говорят, в армии полно турецких шпионов, а английские газетные корреспонденты ничем их не лучше. Но, я думаю, переправа должна начаться в ближайшие дни – уже почти середина июля, и вода в Дунае должна опуститься.

– Дорогой Михаил Платонович, – Возразил Кроткой, – вот опять вы ругаете английских корреспондентов. Ну какие у вас есть на то основания?

Перелешин лукаво улыбнулся.

– Я понимаю, что мои слова возмущают вашу англофильскую душу, но, надеюсь, вы не станете отрицать, что командиры почти всех 13 турецких броненосцев – англичане, равно как и многие офицеры и матросы?[2]2
  В турецком флоте служило 570 английских моряков, в том числе 70 офицеров.


[Закрыть] И что на каждом броненосце плавает корреспондент какой-либо из английских газет?

– Не стану, но эти офицеры и журналисты все люди порядочные и джентльмены.

– А вы читали, что один из этих джентльменов написал в «Стандарте» о нападении наших минных катеров на Сулин? Послушать их, и нападения-то никакого не было!

– Да мы же и сами ничего толком не знаем. Известно только, что катер лейтенанта Пущина погиб, он и команда в плену – вот и все.

Спор был прерван появлением старшего офицера с матросами, назначенными на разгрузку офицерского багажа. Лейтенанты отправились осматривать «Весту» и обживать свои каюты.

– Какой симпатичный этот Перелешин,– заметил Володя, следя глазами за гибкой фигурой лейтенанта, легко поднимающегося по трапу, – да и второй, артиллерист, тоже ничего. Не задаются!

– Поживем – увидим, – осторожно ответил Андрей, хотя и ему понравились новые знакомые.

Братья снова поднялись на борт. Установка мортир, прерванная было приездом Баранова и команды, продолжалась. На палубе появился Чернов.

– Командир всем доволен, – сообщил он, – но считает, что «Весту» следует ввести в док для осмотра подводной части. Ее давно не чистили и не красили. Можно ли это сделать в Николаеве?

– В адмиралтейство перед самой войной пригнали из Англии плавучий док, – ответил Андрей. – Я слышал, что он должен принимать суда грузоподъемностью до 2400 тонн.

– А «Веста» имеет всего 1800 тонн, – обрадовался подполковник.

– Но док, кажется, еще не действует, – продолжал Андрей, – в нем какие-то механизмы наладить не могут.

Глава третья. «Веста»

На следующий день Баранов нанес официальный визит главному командиру Черноморского флота и портов адмиралу Николаю Андреевичу Аркасу и начальнику его штаба капитану 1-го ранга Казнакову. Принят он был очень любезно, но в просьбе поставить «Весту» в плавучий док отказали за неготовностью оного. Аркас предложил осмотреть и окрасить подводную часть корабля в Севастополе, где для этого есть условия. Тем более, что Баранову все равно следовало зайти в этот порт, чтобы получить два минных катера, которыми, по примеру «Великого князя Константина», он решил вооружить «Весту».

Зато Баранов узнал от Аркаса и сообщил офицерам и команде радостную новость: 10 июня русская армия, неожиданно для турок, форсировала Дунай и теперь развивает успех.

Установка орудий в основном была закончена. На «Весту» продолжали прибывать офицеры. Приехали: артиллерийский офицер, товарищ Кроткова по Михайловской академии, лейтенант Зиновий Рожественский; минный офицер лейтенант Иван Жеребко-Ротмистренко, артиллерист князь Евгений Голицын-Головкин, мичманы Григорий Петров и Евгений Рогуля, штабс-капитан флотских штурманов Николай Корольков («вольный» штурман Васильев стал его помощником); подпоручик корпуса инженер-механиков Гавриил Пличинский, назначенный на должность главного механика. На корабль были направлены и два молодых человека: гардемарин Михаил Барковский и юнкер Алексей Казнаков. Владимиру Яковлеву особенно не по сердцу пришлось назначение молодого Казнакова, который постоянно «строил из себя». Владимир, по обычаю, принятому на русских военных кораблях, должен был жить с ними вместе в «гардемаринской каюте», но упросил старшего офицера поселить его вместе с братом. Перелешин-старший нашел просьбу естественной и разрешил. Он бы сам поместился в одной каюте с братом, которого очень любил, но положение обязывало и старший офицер удовлетворился тем, что отвел Михаилу каюту, соседнюю со своей. Наконец 11 июня главный командир Черноморского флота издал приказ об официальном принятии парохода «Веста» от Российского Общества пароходства и торговли в Морское ведомство. Штат нового крейсера был определен в 10 офицеров и 78 нижних чинов. Машинная команда – вольнонаемная.

Даже врач был назначен на «Весту» – колежский асессор Владислав Франковский.

Следующий день был выбран для торжественной церемонии передачи «Весты» военным. С этого времени на пароходе устанавливались порядки, принятые на боевом корабле.

Старший офицер Владимир Платонович Перелешин, чисто выбритый, подтянутый, со строгим выражением на худом, жестком лице, вышел на палубу с первым ударом в судовой колокол на баке. Тотчас раздался второй удар – две склянки, пять утра. В это время на судах русского флота просыпается команда. Перед старшим офицером возник боцман Власов и, почтительно приветствуя его, впервые задал вопрос, который должен звучать все время, пока «Веста» будет числиться военным кораблем:

– Прикажете будить команду, ваше благородие?

– Буди! – с некоторой даже торжественностью ответил Перелешин, понимая важность минуты.

Власов отошел, шлепая огромными босыми ступнями по еще прохладной палубе, яростно засвистел в дудку и трижды прокричал во всю мощь своего зычного голоса:

– Вставать!

Уже через десять минут, употребленных на умывание, команда в рабочих парусиновых рубахах и таких же штанах стояла, выстроившись на палубе. Запевала начал молитву, остальные подтянули, держа шапки в руках. После этого появились баки с кашей и котел чаю. Матросы, разбившись на артели, здесь же, на палубе, приступили к быстрому и нехитрому завтраку. После еды курящие потянулись на бак, где стояла кадка с водой и горел фитиль, там они торопливо затягивались махоркой из коротких матросских трубок.

Через пять минут Власов и три его помощника-боцманмата разом засвистели в дудки, давая сигнал к началу уборки. Люди вооружились песком, камнями, скребками и набросились на поливаемую из парусиновых ведер палубу – за время работ она стала изрядно грязна. Матросы весело шлепали босиком среди потоков воды, засучив рукава и закатав штаны до колен.

Вымыв и выдраив палубу, принялись за кнехты, крышки люков, поручни, орудия – все это протиралось и доводилось до умопомрачительного блеска. После половины восьмого на шканцах стали собираться офицеры. По случаю торжества все надели парадные, расшитые золотом мундиры, взошедшее солнце сияло на эполетах. Все сегодня ночевали на корабле, даже Андрей и Владимир Яковлевы, которые сейчас стояли среди остальных, Ожидали приезда представителя РОПИТа, который должен официально передать «Весту» в Морское ведомство. Высказывали опасение, как бы он не проспал, а отложить церемонию было нельзя – она должна совершиться до восьми часов, времени подъема флага на всех русских военных кораблях. Но все обошлось. Чиновник прибыл без десяти восемь, сменившая робы команда была выстроена вдоль борта. Представитель РОПИТа торжественно передал Баранову перед строем команды вахтенный журнал «Весты».

Начали бить склянки.

– На флаг! – скомандовал Перелешин с первым ударом колокола. Все сняли фуражки и застыли молча. Прозвучал последний, восьмой удар.

– Флаг поднять! – торжественно произнес Баранов, и Андреевский флаг впервые развернулся на легком утреннем ветру. «Веста» начала кампанию.

Впрочем, до выхода в море еще было далеко, оставалось много работы по окончательному снаряжению судна и, главное, по установке «приборов автоматической стрельбы». Кроме того, хотя в составе команды и было 12 опытных комендоров с Балтийского флота, но они никогда не имели дела с сухопутными шестидюймовыми мортирами и с удивлением взирали на эти тупорылые, нацеленные в небо орудия.

В тот же день Чернов принялся устанавливать свою аппаратуру. Она была доставлена из адмиралтейства под его личным наблюдением в сопровождении охраны. С этого дня у прибора, помещенного на плане под номером один (его Чернов называл креномером), неотлучно стояли часовые с заряженными ружьями. Креномер был снаружи простым черным ящиком, его Чернов водрузил на специальный постамент, который проходил сквозь все палубы «Весты» и опирался на киль корабля. Верхняя плоскость постамента с помощью уровня была приведена в абсолютно горизонтальное положение.

Установка таинственной аппаратуры интриговала всех. Офицеры толпились вокруг Чернова и требовали объяснений, которые он, несмотря на занятость, охотно давал. Володя, благодаря беседам с Андреем и подполковником, разбирался в этом деле больше других, но тоже не упускал случая послушать.

– Главное, господа, – говорил Чернов, – поймите принцип: орудия будут стрелять тогда, когда креномер замкнет ток в цепи, а он это сделает только после того, как их стволы займут относительно горизонта угол, заданный ранее в зависимости от расстояния до цели. Очень просто, как видите.

Далеко не все увидели эту «простоту», но промолчали.

– А как мы будем наводить орудия? Ведь только средняя мортира в ретирадной батарее вращается на вертикальной оси, а остальные надо перемещать вместе со станками, это спросил старший офицер.

– А мы вообще не будем их наводить – ответил Чернов. – Стволы устанавливаются строго параллельно оси корабля. Стреляем только тогда, когда корпус будет направлен на цель. Для повышения точности этого маневра на мостике установлен специальный оптический прицел.

Начались артиллерийские учения, но в них не было самого главного – стрельбы. Бомбу подавали из погреба, подносили к мортире, заряжали и возвращали на место. Стрельбы и первое испытание индикаторов решено было произвести по дороге к Севастополю, в Днепровско-Бугском лимане, где участок акватории был специально оборудован для этой цели – на воде стоял щит и мерные бочки в определенном от него расстоянии.

Назавтра, после поднятия на «Весте» Военно-морского флага, Андрей Яковлев занимался с Черновым и другими артиллерийскими офицерами установкой и наладкой многочисленных приборов, из которых состояла «аппаратура автоматической стрельбы». На палубе появился вестовой Баранова – веснушчатый и белобрысый матрос.

– Ваше благородие, – обратился он к прапорщику, сняв шапку, – вас командир требуют. Они в каюте.

Андрей отправился к Баранову, недоумевая, зачем он ему нужен. На всякий случай перебрал в уме события последних дней, но ничего заслуживающего командирского разноса в своем поведении не обнаружил. И все-таки у него не было спокойно на душе, когда он поворачивал ручку каюты командира. Несмотря на молодость, Андрей уже твердо усвоил золотое правило, которое особенно часто внушал ему отец: держись от начальства подальше.

Войдя, Яковлев окинул взглядом каюту. Он был в ней раньше, когда «штатский капитан» передавал Чернову документы «Весты», и тогда же удивился ее спартанской обстановке. Койка, письменный стол с простым креслом, жесткий диван и полка для книг составляли всю ее меблировку. Андрей слышал о роскоши командирских кают на военных кораблях и ожидал, что Баранов выбросил вон старую ропитовскую мебель и превратил каюту в некое подобие великосветского салона. Но командир решительно ничего не изменил здесь – о том, что в каюте поселился другой человек, свидетельствовали только новые книги на полках и бумаги на столе.

Баранов встал, пожал руку Андрею и указал на диван. Сам он устроился в кресле, боком к прапорщику, положив нога на ногу.

– Андрей Никифорович, вы, кажется, упоминали, что перешли на «Весту» из 1-го экипажа?

– Совершенно верно, Николай Михайлович.

– Видите ли, мы со старшим офицером расписали людей по местам и получилось, что 78 матросов – мало для «Весты». Требуется еще 30 человек. Главный командир сегодня разрешил мне увеличить штат команды, набрав недостающих людей в 1-м экипаже. Вы служили там, знаете нижних чинов, поэтому не сочтите за труд отправиться в экипаж, вручить этот приказ командиру и отобрать лично знакомых вам матросов. Надеюсь, я вас не очень затрудню этой просьбой?

– Помилуйте, Николай Михайлович, – Андрей даже смутился от такой любезности, – да я с радостью! Разрешите отправиться в экипаж?

– Сделайте одолжение, и я заранее вам признателен.

Яковлев был в восторге от командира. Он поспешил в экипаж, где предъявил приказ Аркаса капитан-лейтенанту Леониду Васильевичу Михайлову, экипажному командиру.

– Кого из нижних чинов собираетесь взять? – спросил тот.

– Только добровольцев, – ответил Андрей.

– Ну что же, я сейчас распоряжусь, чтобы наличный состав экипажа вызвали из казарм и выстроили.

Скоро во дворе построилось около двухсот человек.

– Братцы, – сказал Яковлев, возвысив голос, – требуется 30 охотников на новый пароход «Веста», в отряд судов активной обороны. Это дело добровольное, потому что придется ходить в море и, может быть, с турецким броненосцами драться. Так что если кто желает, то шаг вперед!

Шагнули все. Поблагодарив за усердие, Яковлев выбрал лично ему знакомых матросов и привел на «Весту».

15 июня юнкеры отправились на свои корабли, один за другим суда активной обороны выходили в крейсерство, только «Веста» была не готова. Уже установили по бортам длинные, откидывающиеся в стороны шесты для мин. Они имели в длину 18 футов и на конце держатель для мины. Но телу шеста проходил провод, скрывавшийся под палубу, в таинственный кубрик, где прятался вечно охраняемый креномер и стояли гальванические батареи.

Минным делом на «Весте» заведовал Михаил Платонович Перелешин. Володя почему-то вовсе перестал стесняться лейтенанта, который держал себя просто, даром что его отец и дядя адмиралы, герои Севастопольской обороны, а брат – старший офицер. Володя заметил, что и матросы симпатизируют ему больше, чем другим офицерам, и выполняют, что он велит, с рвением и усердием. Нельзя сказать, впрочем, что Перелешин-младший как-то лучше обращался с матросами или что среди других офицеров были любители ругаться и, когда никто не видит, «начистить» зубы. Нет, на «Весте» все были добровольцами, а это предполагало обоюдное уважение офицеров и матросов, да и человека с репутацией «дантиста» Баранов бы не взял; но что-то во внешности и манерах лейтенанта привлекало к нему больше. Его брат, Владимир Платонович, был совсем иным: строгим в требованиях службы, не спускавшим ни себе, ни подчиненным. Он ежедневно вставал в пять утра вместе с командой, придирчиво проверял чистоту и порядок на палубе, не считая за труд проникнуть в любые закоулки корабля. Если случался непорядок, то он не кричал, не топал ногами и не совал боцману Власову кулак под нос, а только указывал своим длинным белым пальцем с крепким ногтем на обнаруженный недостаток и устремлял на Власова столь укоризненный взгляд, что тот готов был провалиться под палубу. Вне службы, в кругу офицеров, он держал себя корректно, сдержанно и несколько замкнуто.