Текст книги "Пространство (сборник)"

Автор книги: Евгений Винокуров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

Ничего: пантомима

Тут сделает дело своё.

Для чего же словами,—

И жестом всё можно создать!

Да одними бровями

Ты зал приневолишь рыдать.

То как корчась на дыбе,

То словно вбегая на луг,—

Сколько мысли в изгибе

Причудливо вскинутых рук!

Как деревья и травы,

Так гнётся пред публикой мим.

Были б гибки суставы,—

Что надо изобразим!

Зритель крикнет; «Умора!» —

Иль вздрогнет, наоборот...

...Словно кратер,– актёра

Дымится трагический рот.

1967

ЛАСТОЧКА

То под облако,

а то низко, низко

над землёю проходит она...

Я-то знаю всю меру риска:

мне была высота дана!

Ну так что же теперь я стою?

Коль не был когда надо смел

и счастливою высотою

я воспользоваться не сумел?..

Я стою себе,

тих и кроток:

«Что же, прошлого не вороши!»

И смотрю, задрав подбородок,

на безумные виражи.

1975

У КАРТИНЫ «ГОЛГОФА»

Мы все той ночью крепко спали:

И кто не ел и тот, кто сыт.

Проснулись: а его распяли!

Глядим: а он уже висит...

И будто бы на карусели —

Вдруг завертелось всё вдали...

И мимо окон фарисеи,

Жестикулируя, прошли.

Шли саддукеи группой чинной,

Заспорив о добре, о зле...

А был всему тому причиной

Тот, что приехал на осле,

Дрезден 1964

МОРЕ

Я, море, полюбил тебя, быть может,

За то, что дна не ощущаешь ты,

За то, что беспокойство тебя гложет,

Но нет в тебе постыдной суеты!

Ты тяжкую повинность отбываешь:

Под звёздной неподвижной вышиной

Как в колокол ты время отбиваешь,

Гоня волну на берег за волной.

...Глотнёшь воды – какая горечь, право!

Но всё же я тебя не прокляну,

Хоть ты сплошная едкая отрава

На сотни вёрст в длину и глубину.

А пресность что! И в ней не много прока!

Вода сквозь пальцы, словно в решето...

Я не дитя. Не всё, что горько,– плохо,

Как и не всё, что сладко,– хорошо!

Ведь это ты

моей любимой тело

В дни юности, пятнадцать лет назад,

Одним рывком, легко в наряд одело,

Что был прозрачен и зеленоват.

И пусть поздней ушла, пусть обманула.

Её давно забыл я

навсегда...

Но не уйти мне от морского гула

И от счастливой сини никуда!

1957

РИСК

Всё в мире начиналось с риска.

Я в руки передал из рук,—

И всё ж к учителю записка

На физике попала вдруг.

Что в мире может быть без риска?

Вдруг как-то встал

и, по путям

Пошёл, и сразу ж дом, прописка,

Семья – вся жизнь! – летят к чертям.

Мир – это риск.

Всё мирозданье

Как будто бы накренено.

А как опасно прорастанье?

Всегда на риск идёт зерно.

Быть в мире, не рискуя,– низко,

Ведь мы же быть хотим людьми!

В конце концов и зубочистка

Подчас опасна, чёрт возьми!

Легко ль хожденье по канату?

Немного побледнев с лица,

Как сладко разбирать гранату

Неведомого образца.

И прожит день, считай, без толка,

Коль не было в тот день высот,

Но сразу ж славно жить, лишь только

Под ложечкою засосёт.

Как смело верх берёт хористка!

Рыбак рванул – сорвётся сом!

Ведь злая соль святого риска

У нас подмешана во всём.

Вдруг в рост подняться на траншее...

И не поставят обелиск!

...Но нет фундамента прочнее

Для наших дел земных, чем риск.

1966

* * *

Итак, всё кончено. Я выжил.

Обмотки. В недрах вещмешка

Буханка. В тряпке соль. Я вышел,

Держась за притолку слегка.

Я приобрёл за две недели

Те утончённые черты,

Что, может быть, и в самом деле

Уже сильнее красоты.

Страданье, что огромным было,

Раздумьем тронуло чело.

Оно подглазья углубило,

У рта морщины провело.

Как тень стоял я, еле-еле...

Душа, где ты была дотоль?

Её я чуял ясно в теле,

Как хлеб в мешке, как в тряпке соль.

1962

ПОБЕДА

– Что мрачен ты? Да здравствует победа!

Как Иаков с богом. Вот была возня!

Ты обогнал на полвелосипеда.

Ты обошёл на голову коня.

Досталось всем! Помучились! Несладко!

Сейчас справлять бы надо торжество.

Окончена стремительная схватка,

Что ж плачешь ты?

– Я победил его!

1965

ПРИМИТИВ

Угрюмы и неприхотливы,

Но впечатляющи вполне

Стремительные примитивы

В углах, на стендах, на стене.

Как будто выдалась оплошка!

К вошедшему поворотив,

Лицо напрасное,

как плошка,

Стоит огромный примитив...

А это что такое рядом?

Не разбери-пойми!

А вот

Уродцы вылезли парадом,

Как дыньки выкатив живот.

Они просты и неучтивы,

Но с варвара какой же спрос?

Стоят, как в бане,

примитивы,

Калеки и уродцы сплошь.

Быть может, кисть взяла горилла?

Ирония?

Иль просто миф?..

Свои смеющиеся рыла

Выносит миру примитив.

Пусть божий мир, как песня, дивен

И гармоничен весь вполне,

А всё ж он где-то примитивен,

В самой основе, в глубине.

Твои запутанные тропы...

Стуча, не заглушат сердца

Уныло воющей утробы

И крика хриплого самца.

Он поднимается, ломая

Всё то, что было – красота,

И в мире, как кишка прямая,

Его позиция проста.

Лубок, что продают на святки:

Вот группа глупеньких зайчат...

От этой примитивной хватки

Лишь кости бедные трещат!

Как брёвна в пору лесосплава,

Его поток неотклоним.

За примитивом всё же право,

И сила всё-таки за ним!..

А вот как будто Рамаяна:

Изображён роскошный сад,

И дева в мантии румяна,

И тигр ужасен и усат.

А вот гуляки за бутылкой.

Их вид – разгульный – нарочит:

Все держат пальцы растопыркой,

И папироса в них торчит.

А вот и он – со шпилем замок,

Флаг в клеточку. А рядом пруд,

И в пруде том, откинув набок

Головки,

лебеди плывут...

На Марс мы мчимся на ракете.

Чего в двадцатом веке нет?..

Но только варвары и дети

Так, удивясь, глядят на свет.

Искусство – вот оно, навынос,

Для площадей, для шумных масс...

Великолепная невинность,

Всё видеть словно в первый раз.

Ты вне критических придирок.

Нам на зубах навяз мотив...

...Ведь мудрость давит на затылок,

Но бьёт по сердцу примитив.

1968

ОДА ЛИНИИ

На мир скорее посмотри —

И лёгким мановеньем рук

Из мира контур убери,—

Мир в хаос превратится вдруг.

Ну, так какого же рожна

Кричим, не смысля ни черта?

О, как же на земле нужна

Ограничения черта!

Я более скажу: и нет

На свете ничего важней,

Чем линия,– любой предмет

Предметом делается с ней.

Какая странная игра!

Ты линией к себе влеком:

Кривая линия бедра,—

И к горлу подступает ком.

Беру перо: вмиг создана

Корова росчерком одним.

Я славлю линию! Она

Живое делает живым.

Будь власть моя,– всё ерунда!

Мне, право, бред всегда претил —

Я б параллельным навсегда

Пересекаться запретил.

Так в чём её всё ж будет суть?

Долбили ж в голову тебе!

Она? Так то кратчайший путь.

Меж точек, помнишь, А и Б.

И мы куда-то все идём.

Пред нами линия вдали

Лежит,– то вечный окоём —

Слиянье неба и земли.

1965

ЗАВЕДУЮЩИЙ ПОЭЗИЕЙ

Я заведовал поэзией

Позиция зава – позиция страдательная.

В ней есть что-то женственное

Тебе льстят, тебя обхаживают

На тебя кричат.

С часа до пяти ежедневно я сидел за столом

И делал себе врагов.

Это было нечто вроде

Кустарной мастерской:

Враги возрастали в геометрической

Прогрессии.

Оклад, из-за которого

Я пошёл заведовать,

Уходил на угощенье

Обиженных мною друзей.

На улице я ловил на себе злобные взгляды.

Это продолжалось до тех пор,

Пока меня вдруг не осенила одна

простая истина:

Авторы не хотят печататься!

Они хотят, чтобы их похвалили.

Возврат рукописи – болезненная операция:

Я стал её делать под наркозом.

От меня уходили теперь,

Прижав к груди отвергнутую рукопись,

С сияющим лицом,

Со слезами благодарности на глазах.

Но и принятая рукопись

Должна пройти редколлегию.

Замечания членов редколлегии

Похожи на артиллерийские снаряды:

Ни одно не попадает туда,

Куда упало другое.

Иногда рукопись была похожа на мишень,

По которой стреляла рота.

Авторы шли.

Юнец. Пишет лесенкой...

Старый поэт. Одышка. Сел.

Мясистая рука с перстнем

Лежит на толстой палке...

Парень ростом под потолок.

Со стройки. Комбинезон в краске и в извёстке.

Положил кепку. Она приклеилась к столу.

Уходя, едва отодрал...

Тучная дама. У детей коклюш.

Чёрствый муж. Не понимает.

Пишу урывками!

Надо то в магазин,

То приготовить. Всё сама, сама.

Без домработницы...

Человек. В чёрных как смоль глазах

Лихорадочный блеск.

Заявление:

«Прошу назначить меня

Писателем Советского Союза».

Сумасшедший...

Прут. Все пишут стихи.

Пишет весь мир!

Я разочаровался в людях.

Я стал подозревать каждого:

Что делает директор треста,

Когда он один запирается

В своём кабинете?

Милиционер – у посольства?

Авторы шли. Тонны и тонны стихов.

Слова слипшиеся, как леденцы в кулаке.

В них слабенький яд.

Но в больших количествах – опасно.

Я отравился.

Я был как перенасыщенный раствор:

Ещё чуть-чуть, и начнётся кристаллизация,—

Поэзия станет выпадать во мне

Ромбами или октаэдрами.

Я бы возненавидел поэзию,

Люто, на всю жизнь.

Но вдруг попадалась строка...

1961

* * *

Что же, я любил тебя когда-то?!

...Оказалось: нет тебя милей!

Вот она, больничная палата...

Ты меня возьми и пожалей!

Может, в этом глупость виновата!

Что ж тут слёзы: лей или не лей!

Вот она, больничная палата,—

Ты меня возьми и пожалей...

Оказалось: не по средствам плата!

Я обжёгся... Это от углей!..

Вот она, больничная палата...

Ты меня возьми и пожалей.

1973

МЕМУАРИСТ

Фанера, схожая с муаром,—

Перегородка. Шаткий стол...

Он пристрастился к мемуарам.

Напружил шею, точно вол.

Всё в прошлом! Что ж такого, право,

Что позади его зенит?!

Час пробил. Началась расправа.

Того воспел. Того казнит.

«Ага! Ну как. Пришла расплата?!»

(На миг перестаёт писать,

Чтоб в недрах рваного халата,

Сопя, подмышку почесать.)

Нет, слаще не было работы,

Что крики плачущей жены!

Ещё не сведены все счёты,

Итоги не подведены!

Ликует он и негодует,

Ведь жизнь была одна дана!

(Не чувствует того, что дует

Из незакрытого окна.)

О чём же это он хлопочет?

Как связи порванную нить,

Он нынче справедливость хочет

Под артогнём восстановить.

«Нет, их от праведного гнева

Отныне козни не спасут!»

Он бьёт направо. Бьёт налево.

Сидит, верша свой страшный суд.

Он судит всё, что знал на свете,

По правде! Он не помнит зла.

(И пусть кричат уже соседи —

Он не пойдёт играть в «козла».)

Конечно, в жизни было всяко:

Там – промолчал. То – обходил.

Но голос совести, однако,

В конце концов – а победил!

Нажал. Перо сломалось. Брызга

На лбу. И, тяжело дыша,

Окончил грифелем огрызка

Чернильного карандаша.

И едко поджимает губы,

А пальцы мочку теребят...

И чудится ему, что трубы

Уже архангелов трубят.

1964

МОДА

Законы моды прихотливы.

Она скисает, словно крем,—

Её приливы и отливы

Не управляемы никем.

Мы все немного служим моде.

Мы ищем броские носки.

Ботинки, вы, конечно, жмёте,

Но вы пленительно узки!

Костюм надел! Ура! Обнова.

Пиджак по моде. Но прошла

Пора. Полгода. Глядь, и снова

Уже короткая пола.

Девчонка лаком ногти мажет,

Спешит в кино. И у дверей

Ещё руками долго машет,

Чтоб модный лак застыл скорей.

Успеть бы! Боже, пропустили!

Как будто заняты игрой,

Спешат сменить причёски, стили,

Манеры, навыки, покрой.

А есть и так: сидит на старом.

Кремень. Не сдастся: не из тех!

И тридцать лет фиксатуаром

Усы закручивает вверх.

Я помню день. В костях ломота,

Сижу под снегом. Онемел.

Была тогда на ватник мода.

Но ватника я не имел.

Текло из глаз. В бреду дремотном

Решил: согреюсь – и утру,

Пустым мешком, совсем не модным,

Я обмотался на ветру.

...Серьёзен я! Проходят годы.

Я трудно щурюсь: надо мне

Под этой мелкой рябые моды

Увидеть нечто в глубине.

1961

СМЕХ

Хохочут боги у Гомера,

Схватясь руками за бока,—

И эхо гулко прогремело,

Как будто в коридор, в века.

И тех богов громовый гогот

До сей поры для нас пример...

Лишь добряки смеяться могут!

Хихикать может лицемер.

Когда услышишь, как в гортани,

Подобно грому горных рек,

Вдруг возникает клокотанье,—

То, значит, весел человек!

Пускай толстяк, давясь от смеха,

Стирает пот, как при жаре,—

Смех – он священнее, чем Мекка!

Так пусть трясётся, как желе!

Пусть где-нибудь за рюмкой, в блинной,

Среди районных забулдыг,

Худой старик хохочет, длинный,—

Пусть ходит вверх и вниз кадык.

Над всем – над миром, над собою —

Пусть будет поводом пустяк!

И в одиночку, и гурьбою,

И без причины – просто так!

И ничего тут не поможет,

Когда какой-нибудь трепач

Вдруг смех утробный вызвать сможет,

Почти переходящий в плач.

От кепки и до самых стелек!

Трясутся в голове мозги!

Но есть и страшный смех истерик,

Смех ужаса и смех тоски.

Пускай, шатаясь, как от качки,

От смеха рот открыт, как пасть!..

Давясь, садятся на карачки,—

Смех может навсегда заклясть.

Повизгивает пусть кокетка,

Порозовевшая слегка.

Трясётся пусть грудная клетка

Подвыпившего моряка.

Как уши натирают снегом,

Как вкус лекарства на губе...

Есть в мире очищенье смехом,

Ведь вправду смех – возврат к себе!..

Твой жребий как бы ни был горек,

Но испытать обязан ты

Смех, изнуряющий до колик,

До судорог, до хрипоты.

...Гремит по коридорам эхо

Хохочущего чудака!

Что говорить: но тайна смеха,

Как тайна плача, глубока.

1967

ДУХ ГОМЕРА

От ужаса уничтоженья

Их шайка признавать могла

Один в природе вид движенья:

Коловращение стола.

Не только всё с женой, да с другом,

Или с попутчиком в пути,

А, право ж, почему бы с духом

Вдруг разговор не завести?

С потусторонним адресатом,

Явившимся как бы в дыму,

Шутя о пятом, о десятом

Не поболтать бы почему?

И дух, явясь оттуда, сверху

Взгляд в собеседника вперит...

Но проходимцем на поверку

Оказывается спирит.

И всё ж другие в мире этом

Есть разновидности бесед.

И дух – а пчёлы роем следом! —

Войдёт, и величав и сед.

И залепечешь неумело,

Куда девать не зная рук,—

Перед явлением Гомера,

Возникшего из мрака вдруг.

1965

АВТОБИОГРАФИЯ

А надо мной, как меч дамоклов,

Мой смертный час, и я спешу.

Ведь я свой собственный биограф,—

Я биографию пишу!

Где я родился. Где я вырос.

Чем занимался. Где служил...

Рубахи нижней длинный вырез

Мне грудь по пояс обнажил.

Вот мелких дел моих реестр...

Я современник свой живой.

Что делать мне?

Ведь я свой Нестор —

Полночный летописец свой.

Кем был. Что значу. И что стою...

Что руку двигает мою?..

Черту – помалу – за чертою

Я свой портрет воссоздаю.

Я мог бы обозреть, конечно,

Своих деяний громкий круг.

Как смел я! Как любил я нежно!..

Я – как отец. Как муж. Как друг.

Как мудр! И где мои истоки.

Намёк на что-то – остротца!..

И замер я б навеки в тоге

Неустрашимого борца.

Но откровенности кривая

Несёт. Во мне тоска живёт,

Грудь перед миром раскрывая,

Как пред анатомом живот.

1966

ПЬЮТ ПИВО

Пьют пиво так, как его должно пить.

Взглянув на свет, сдувают пену с кружки.

Но надо предварительно купить

В другом ларьке

в крупицах соли сушки.

Пьют пиво, к стенке привалясь спиной —

Расстёгнут ворот, сдвинута фуражка,—

И вытирая тыльной стороной

Ладони рот,

и отдуваясь тяжко.

Пить пиво – то особый ритуал!

Всё найдено – от позы и до жеста.

Напружив щеки, дунь:

на тротуар

Стекает пена пышная, как тесто.

Отставив ногу, локоть отведи,

Тяни же губы, чтоб смачнее чмокать,

Среди таких, точь-в-точь как ты, среди

Фуражку сбивших и отведших локоть.

1961

ДЕНЬ

Вот меня отпустили заботы

посредине июльского дня.

Ощущение тихой свободы

посетило сегодня меня...

Слышал я: где-то птицы пропели!..

От святой пустоты бестолков,

Словно небо увидел в пробеле

Расступившихся вдруг облаков.

А всего-то пустячное дело!..

Я под небом до вечера был.

Просто память моя отлетела...

Просто я свою жизнь позабыл.

1974

УДИВЛЕНИЕ

Как благодарно удивление! Как оно безумно!

Как оно благотворно! Как прекрасен

Удивляющийся человек, хотя несколько и нелеп!

Удивление патетично. Это большое и сложное искусство.

Не каждому оно дано.

Способность удивляться – это дар.

Не каждый достоин его. Оно – героично.

Что может быть на свете лучше, чем быть удивлённым?

Сколько пользы можно добыть

Из её великой бесцельности!

Оно в то же время и могуче:

Оно потрясает, как электрический разряд.

Оно обильно, как тропический ливень.

Прихотливо, как ручей.

Сколько нужно наивности для того,

Чтоб извлечь из удивления

Всю его бесконечную мудрость?

Оно в каком-то смысле и трагично,– оно беззащитно,

Есть недруги удивления.

У них в глазах мёртвая роговица.

Они подстерегают удивление,

Чтобы настигнуть и тут же на месте убить его.

Бойтесь их!..

Есть иерархия удивлений!

Кто знает, может, мы живём

Для некоего Великого Удивления?

Я удивляюсь – значит, я жив.

Слава богу, нет, слава богу, я ещё способен удивляться!

Я не раз удивлялся в жизни. Как я удивлялся!

Я помню каждое своё удивление.

Ни одно из них не похоже на другое.

О мои удивления! Вы бескорыстны.

Я копил вас, как скряга.

Я собирал вас, я дрожал над вами.

Я ведь чувствовал, что когда-нибудь,

Раздавив ваши тяжёлые и обильные грозди,

Я добуду из них немного поэзии.

1962

* * *

Овладевай домами!

И собственной судьбой.

Подвалами. Дымами.

Сиденьем. И ходьбой.

Есть тайные пружины,

Знай нажимай – давай!

Вождением машины

Смотри овладевай!

Своею головою,

И ветерком с морей.

Всемирной кладовою

Овладевай смелей!

И флейтой чародея,

И верою в людей

Живи, пером владея.

Волненьем овладей!

Будь и простым и милым.

Мир побеждай! Живи.

Смелее с этим миром

Себя отождестви...

А я во тьме привала

Был к звёздам вознесён.

И мной овладевала

Вселенная, как сон.

Как в танцевальном зале,

Мелькало всё вокруг.

А вещи ускользали

Из вытянутых рук.

И, предаваясь спорам,

Гудел, под ливнем мок

Тот странный мир, которым

Я овладеть не смог.

1965

ЖЕНОТДЕЛ И ДОМОСТРОЙ

Не от любви ль погибла Троя?

У мира, знать, такой удел...

Час пробил. Против Домостроя

Тогда поднялся Женотдел.

Пошла чесать с трибуны гладко:

«В обиду не дадим себя!» —

В платочке красном делегатка,

Рукою по-мужски рубя.

Оплот всех жён, и тёщ, и дочек,

Он был организован, штаб,

Из девочек в косичках тощих

И из широкоспинных баб.

«Мы сами себе власти, знамо...»

Да это ж явный перехлёст!

Но женщина воздвигла знамя

Свободы, вставши во весь рост.

Кухарку, няньку и сиделку

Ты заменяла, трепеща...

И вот швыряет муж тарелку

Пересолённого борща.

Но где ж вы, римские весталки.

Хранительницы очага?..

«А тех, кто будет ставить палки

В колёса, отведём в Чека!»

Да разве выдержать устоям,

Когда вовсю орёт плакат:

«До основания разроем

Патриархальности уклад!»

Кричат толпою краснолицей

На всех собраньях: «Не хотим

Закрепощающих традиций!

Долой перину и интим!»

«Наш автодор! Мы к солнцу рулим!

Как путь наш нов! И как он прям!»

«Война корытам и кастрюлям

И молью траченным коврам!»

И, мигом расплюясь с уютом,

Одна, без своего угла,

Ты любишь прыгать с парашютом

И рубишь наотмашь с седла!

Или вселился в них бесёнок?

Кто знает? Уж не сам ли бес?..

...Идут когорты амазонок

С винтовками наперевес.

Им заниматься пустяками?

Им ли сгибаться у корыт?

Им ли ворочать утюгами,

Когда пред ними мир открыт?

Они родились,– разве слабы? —

Для кочерги и для валька...

Стоят расставив ноги бабы

И руки уперев в бока.

По локти им въедался щёлок,

Был день их трудный, бестолков,

Они родились для светёлок,

Завалинок и теремков.

Они знавали тайный трепет...

И, как горшечник в две руки

Сырую глину мнёт и лепит,

Их мяли ночью мужики.

И, жребием довольны малым:

«Да кто же мы такие, чать?!»,

Могли по сельским ритуалам

Где вставить слово, где смолчать.

Они слезали с сеновала

И нагибались до жнивья.

Зато им веки закрывала

Большая, дружная семья...

...Хоронит брата Антигона.

В домашних сложностях Эдип...

«Хочу развода! Нет закона!

Что? Муж? Так он отсталый тип!»

И, осенённые веками,

Трещат опоры. Где же щит?

И муж лишь разведёт руками.

Затылок поскребёт. Смолчит.

А если вы в быту увязли

И если в чувствах кутерьма,

Пожалуйста: детсады, ясли,

Приюты, детские дома.

Не умирать же как собаке

Мужчине злым холостяком,—

Как быть? Он обращался к свахе

В тяжёлом случае таком,

И сваха тянет чай с печеньем...

«Да, милый, всё теперь не так!

Всё рухнуло. И уж священным

Отныне не зовётся брак».

А где же ты, невеста-плакса?..

Освобождённые от пут,

Жених с невестою из загса

Как два товарища идут.

Так дай права им, дай им почесть!..

...В углу музея неспроста.

Как знамя посрамлённых полчищ,

Забытая висит фата.

1970

ЗРЕЛИЩА

Ты незаметно всё-таки созреешь

Для постиженья острой новизны.

Ты ночью возвращаешься со зрелищ.

Ты будешь спать. Ты будешь видеть сны.

Я полагаю, нету балагана

Пестрей, чем жизнь. Я в памяти припас

Гром мотоциклов, пафос барабана,

Весёлость масок и тоску гримас.

Я говорил: и если ты не робок

И если не боишься пестроты,

Иди вперёд. Есть много в жизни тропок.

Иди по ним и... только ахнешь ты!

Вот мы живём. Немножко что-то ноем:

Все, дескать, будни. Нету их мелей.

Вдруг зрелище: выносятся прибоем

Сверкающие чудища морей.

Доводит до безумья страсть иная.

Я зрелищ раздражающих алкал,

От гонок мотоциклов начиная

До комнаты кривлявшихся зеркал.

И зрелища передо мной плясали.

То яркость охр, то желтизна мастик,

И, как картошка жарится на сале,

Шёл треск от фейерверков и шутих.

И подползали зрелища, как звери,

И делали вокруг меня круги.

Глаза сверкали. Пасти розовели.

Приоткрывались медленно клыки.

А скоморохи выставляли рожи,

То хохот, то тоску изобразя.

Я наблюдал процессии – и строже

И чопорней вообразить нельзя!

Чего-чего, а зрелищ было много!

Смешней, чем цирк, страшнее, чем расстрел.

В сообществе с людьми – не одиноко —

И я на эти зрелища смотрел.

Толпа, как тесто,– нет трудней замеса...

Взбегает в небо планер по жнивью,

Клубится литургия, стонет месса.

И в юбочках выходит «Айсревю».

Выл стадион пестрее, чем саванна.

Плясал мулат, сняв шапокляк в бистро.

Вот зрелище ночного котлована —

Всё в огоньках гигантское нутро.

Как мы тогда во все глаза глазели!

Я так же изумлялся, как и все,

И я летел, кренясь, на карусели.

На чёртовом кружился колесе.

Китайские на стенах ходят тени.

На ринге клоун прыгает – носат.

Миг – и балет классический на сцене.

Спускается, как авиадесант.

И всё казалось мало, мало, мало.

Я всасывал в глаза свои балет.

Тогда администрация взымала

Уж четвертную плату за билет.

Бежали кони группкой разномастной.

Мы, вымокшие, жались у перил.

И, словно тяжкой схватываем астмой,

Я воздух ртом в отчаянье ловил.

Нам что! А им, актёрам, может статься,

Невмоготу. Так за верстой версту

Шла женщина дорогой трудной танца

В сверкающей тунике и в поту.

Мы ёжились на зрелищах, как в душе.

Бежали к ним, как в поле, как в леса.

И. зрелища нам раздирали души

И подымали дыбом волоса.

Но всё-таки есть и дрянной народец,

Что ожидает, стоя вдалеке:

Когда ж сорвётся вдруг канатоходец,

Когда ж пилот не выйдет из пике?

Но есть на свете зрелище за гранью,

Как говорится, и добра и зла.

Гремит киргизский праздник козлодранья,

И кровь толчками хлещет из козла.

Я верую в необозримый тезис,

Что этот мир был создан напоказ!

Я видел как-то, с самолёта свесясь,

Извилистый, как будто мозг, Кавказ.

И, на глаза не надевая шоры,

Я жил. Входи! Давай – билет купи!

Мои глаза, как будто два обжоры,

Всё смачно пожирали на пути.

Но фильм подчас закрутят в десять серий!

И мы почти уж падаем без чувств

При зрелище немыслимых мистерий

Публичных таинств и святых кощунств.

Чуднее свадеб и ужасней боен.

Тянулся, как слепец к поводырю!..

Закинув руки, средь травы, спокоен,

Сейчас я в небо чистое смотрю.

1966

ЖИЗНЬ

Человек пошёл один по свету...

Поднял ворот. Запахнул полу.

Прикурил, сутулясь, сигарету,

Став спиною к ветру

на углу,

Не спеша, лениво, не со зла.

Ничего и не случилось,

просто

Наконец почувствовал: прошла...

1973

ПЕРВАЯ ФРАЗА

Если первая фраза тебя потрясла

В странной книге, открытой напропалую,—

Не спеши. Поднимись. Отойди от стола.

Не читай опрометчиво фразу вторую.

Не читай. И поднимется образов рой.

Вздрогнет сердце,

а ведь не дрожало ни разу!..

Неизвестно ещё, что во фразе второй!

Пронеси же сквозь жизнь эту первую фразу.

1963

СВЕТИЛО

Молодость, точно светило, почти

Там на черте: «Я вас скоро покину!..»

Как человек, согревающий спину,

Я говорю ему:

«Не уходи!»

Я говорю ему: «Повремени!

Я повернуться хочу ещё боком...

Ну, а потом заходи себе с богом,

Я ведь согласен остаться в тени».

Я говорю:

«Хоть минуту одну,

Только б минуту ещё, в самом деле!..

Руки свои я к тебе протяну.

Пальцы мои уже похолодели».

1970

ПРОВИДЕНЬЮ

Снизойди к тоске простёртых дланей

и, как повелося на Руси,

упаси от разочарований,

от пустынь полночных упаси,

упаси, прошу, её от сглаза,

ту, что тоньше трепетной свечи,

упаси от стонущего гласа

плакальщицы в пламенной ночи!..

Помоги и в миг, коль по примете

ей глаза прикроют пятаки!

Даже если нет тебя на свете,

всё равно, прошу я, помоги!..

1975

* * *

Если мне когда-то станет худо

и знакомым сразу надоем,—

слава богу, что сейчас покуда

я не стар и не больной совсем! —

верю:

ты придёшь ко мне, дружище,

хоть и будет путь ко мне далёк.

И добавим мы к духовной пище

весело заваренный чаёк.

Нам судьбу не надо молодую!..

Счастливы и так наверняка —

и сидим друг с другом, в блюдца дуя,

два, судьбу понявших, старика.

1972

СЛАВА

Ну кто из нас не бредил славой?..

Так ждут в тоске у кабака

С башкою пьяной и шалавой

Замызганного пятака.

И я переводил чернила

Во тьме чердачного угла...

Она мне долю отравила

И ядом в плоть мою вошла.

Во мраке к солнцу шёл, безвестный,

Тропой, срываясь, одинок,

Когда бесславье смертной бездной

Чернело возле самых ног.

Она моею стать могла бы,

Когда б ещё один прыжок!..

И раскалённый уголь славы,

Шипя, ладонь мою прожёг.

И зуд её стыдней чем похоть,

Страшней, чем на зрачке пятно!..

Она ж как этот самый локоть,

Что укусить нам не дано.

И сколько мальчиков, сгорая,

Погибло, вскинув руки к ней!..

А кто ж вошёл в те двери рая,

В тот сон классических теней?

Кто ж отхлебнул от этой чарки?..

Кто будет в зелени густой

Один стоять, сутулясь, в парке

Над городскою суетой?

1975