Текст книги "Пространство (сборник)"

Автор книги: Евгений Винокуров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Весною асфальт не она ли пробила

Травинкой,

высосавшей зерно?

Всё живущее на два пола

Она разделила. Не спорить же с ней!

И нету резче, быть может, раскола,

Идущего от изначала дней.

Непреступаемая граница!

Как двум полюсам, как двум врагам,

Сливаясь вечно, всё же не слиться

Этим двум берегам.

И вот содрогается мир от пенья.

Выпаливая радость, страсть и тоску,

Разряженный в самые лучшие перья,

Токует тетерев на суку.

Я летел на ИЛ-2.

С высоты полёта

Видел сквозь облачный рваный дым:

Ничтожным пятном расплывалась природа —

Зелёное, смешанное с голубым.

Но как бы ни были мы высоко,

Мы вздрогнем, лишь только она позовёт,—

В самих нас броженье жаркого сока,

В нас жажда жизни её живёт.

Ждёт меня —

верю сильней год от году —

Совсем не смерть, а конец иной:

Я, как в воду, войду в природу,

И она сомкнётся надо мной.

1957

ТВОРЧЕСТВО

Пещерный человек учился рисовать.

Не находя в изяществе резона,

Тяжёлым камнем начал выбивать

Фигуру угловатого бизона.

Случайный шаг! Опасная стезя!..

Он кончил, и впервые с сотворенья

Из глаз звериных длинная слеза

Устало потекла —

от умиленья.

И, страшной тайной творчества влеком,

Он чувствовал – назад уж нет возврата,

Когда он первобытным кулаком

Стирал слезу светло и виновато.

Косматый, дикий, шкура за спиной,

Лицо разодрала ему гримаса!..

Он радости был полон неземной,

Что слаще мёда и сытнее мяса.

1957

МЕДЗАКЛЮЧЕНИЕ

Когда божественный оракул

его удел предначертал,

он огорчился, он заплакал.

И слушать далее не стал...

И в ту же ночь, усевшись с другом,

он, осознавший смерть, бедняк,

глотал, закусывая луком,

неутешающий коньяк...

Медсправка. В ней печать и подпись...

Всю ночь он, омрачив чело,

упорно всматривался в пропасть...

И там не видел ничего.

1974

ДЕЗЕРТИР

Левее склад. А тут сортир

Дизентерийного барака...

Без шапки вышел дезертир

Довольно щупленький. Салага.

Как видно, не хватило сил

Играть со всей эпохой в жмурки!

Он разрешенья попросил

С земли пособирать окурки...

Сок у берёзы на коре.

И солнце празднует победу...

Полк выстроен уже в каре.

Но время движется к обеду!

Левей барак. Правее тир.

И взвод особого отдела...

Скребёт затылок дезертир.

Сейчас пожрать бы – то-то дело!..

...Труба таинственно дрожит.

Молчат знамёна под чехлами...

Без шапки дезертир лежит.

Всё точно. Словно по программе.

1967

* * *

Мы из столбов и толстых перекладин

За складом оборудовали зал.

Там Гамлета играл ефрейтор Дядин

И в муках руки кверху простирал.

А в жизни, помню, отзывался ротный

О нём как о сознательном бойце!

Он был степенный, краснощёкий, плотный,

Со множеством веснушек на лице.

Бывало, выйдет, головой поникнет,

Как надо, руки скорбно сложит, но

Лишь только «быть или не быть?» воскликнет,

Всем почему-то делалось смешно.

Я Гамлетов на сцене видел многих,

Из тьмы кулис входивших в светлый круг,—

Печальных, громогласных, тонконогих...

Промолвят слово – всё притихнет вдруг,

Сердца замрут, и задрожат бинокли...

У тех – и страсть, и сила, и игра!

Но с нашим вместе мёрзли мы, и мокли,

И запросто сидели у костра.

1947

* * *

Я знаю жизнь. Её я изучал,

Сжав крепко зубы. Горькая отрада —

Познать её! Начало всех начал —

Жестокий опыт. Нет дороже клада,

Чем знанье жизни. Прежде по складам

Её с трудом читал я, обалдело

Наморщив лоб. Сейчас я преподам —

Хотите – курс её! Я знаю дело.

Я знаю жизнь. Но сыну моему,

Увы, не надо знания отцова.

Ему мой тяжкий опыт ни к чему.

Сжав зубы, сам он всё добудет снова.

1959

* * *

Кто только мне советов не давал!

Мне много в жизни выдалось учёбы.

А я всё только головой кивал:

– Да, да, конечно! Ясно. Ну, ещё бы!..

Поднявши перст,

кто только не держал

Меня за лацкан!

– Да, ага, понятно!

Спасибо! Ладно! —

я не возражал:

Ну что мне стоит, а ведь им приятно...

– Да, да, согласен! Ой ли! Ей-же-ей!

Пожалуй! Как вы правы! Что ж, не скрою...

Чем больше слушал я учителей.

Тем больше я хотел быть сам собою.

1960

* * *

Прибита прочно под дверьми подкова.

Мой лоб порой для рук моих тяжёл...

А смерть придёт? Ну что же тут такого?!

Я жил. Я был. Я мыслил. Я ушёл.

1965

* * *

Вот стою я на Тверском бульваре,

Миру непонятный человек.

У меня в потёртом портсигаре

Папиросы слабые: «Казбек».

Кончилась вторая мировая,

Мир подписан. Наша правота.

Я стою один, передвигая

Папиросу в самый угол рта...

Разные идут по миру толки.

Опадают поздние цветы...

У меня от нежинской махорки

Пальцы словно йодом облиты.

Торжество победы пожинаю,

Трудно щурюсь на прощальный свет...

Ничего ещё не понимаю:

То ли праздник в мире, то ли нет.

1975

МОИ УЧИТЕЛЯ

Мне нравятся мои учителя...

Подправив кепку в залихватском стиле,

Пивною пеной жажду утоля,

Они мне о бессмертье говорили.

Мне нравятся мои учителя,

Что рылись в исторических анналах,

Под голову закинув кителя

И ноги вольно вытянув на нарах.

Как ангелов с венцом вкруг головы,

Я вас, учителя, не нарисую!..

Хоть то меня натаскивали вы

На вечность, как выжлятники борзую.

1967

МИР РАЗЛОЖИЛ НА ЧАСТИ ПИКАССО

Мир разложил на части Пикассо.

Он плоть содрал с вещей.

Так бьют посуду!

На дыбу мир! Скорей! На колесо!

Повсюду щепки. Черепки повсюду!

Устал. Пошёл гулять на полчаса.

– Эх, что б ещё! – Весёлой полон злобой.

Глядит кафе. Зашёл. Глядит: слеза,

Слеза стекает...

Разложи! Попробуй!

1961

* * *

Мне грозный ангел лиры не вручал,

Рукоположен не был я в пророки, -

Я робок был, и из других начал

Моей подспудной музыки истоки.

Больной лежал я в поле на войне

Под тяжестью сугробного покрова,

Рыдание, пришедшее ко мне,—

Вот первый повод к появленью слова.

И не внимал я голосу творца,

Но чувствую, что оставляет сила,—

Кровь отошла нежданно от лица

И к сердцу на мгновенье подступила.

И жалобы моей полночный крик

Средь тишины, наполнившей траншею,

Был беззащитен, но и был велик

Одною лишь истошностью своею.

И был тогда, признаюсь, ни при чём,

Когда, больной, дышал я еле-еле,

Тот страшный ангел с огненным мечом,

Десницей указующий на цели.

1962

БАБКА АНАСТАСИЯ

Молилась бабка за меня,

моей лишь пользы ради,

пред чёрной вечностью склоня

свои седые пряди,

поднявши взор до высоты,

в рубахе и босая,

сведённые в щепоть персты

неистово бросая.

Она, бездонной ночью той,

молила матерь божью,

чтоб не спознался с клеветой,

ни с низостью, ни с ложью.

Молила в окруженье тьмы,

поникшая уныло,

чтоб от тюрьмы и от сумы

меня бы охранило.

Молила, не стирая слёз,

перед лампадным кругом,

чтоб я не голодал, не мёрз,

чтоб не был предан другом.

Чтоб я ночами мирно опал,

чтоб не был бы бездельник,

чтоб я не спился, не пропал,

не взял казённых денег.

Чтоб жизни пыточный мороз,

чья нестерпима сила,

я бы, упорный, перенёс,

чтоб жизнь не надломила.

Чтоб я не знал тоски.

Лютей

она всего на свете!

Чтоб было всё, как у людей:

и дом родной, и дети...

Молилась бабка обо мне,

и ноги были босы...

Стекали при ночном огне

без остановки слёзы.

Она просила уберечь

от злого произвола!..

И восходила кверху речь

до самого престола.

1975

* * *

С детских лет и мне завет завещан

скромности. Его я берегу...

Но я видел раздеванье женщин

на пустом рассветном берегу.

Над рекой заря, белея, стыла.

Меленький кустарничек. Плоты...

Предо мной тогда предстала сила

женской откровенной наготы.

И на миг вдруг всё оцепенело:

оказались вдруг тогда слиты

белизна немыслимая тела

с белизной надречной чистоты.

1973

* * *

Мои друзья – загадка для меня:

Супруга. Положение. Машина.

Высокомерней вид день ото дня.

Грозней очки. Безбрежнее плешина.

Тот «пульке» предан, этот – гаражу,

Тот с псом гуляет. Горькая пропажа!

На друга озадаченно гляжу:

Ровесник! А как будто бы папаша.

Ползёт солидно, не бежит бегом.

Портфель. К губе прилипла сигарета.

Не с вами я. Я в возрасте другом!

Я где-то там. Я задержался где-то!

1961

* * *

Поэту всё мешает на планете:

Когда соседи рядом гомонят,

Безмолвие, и если плачут дети,

Коль есть семья, и если не женат...

И он, как знахарь, не спеша мешает

Всё то, что закипает в глубине.

Поэту в этом мире всё мешает:

Воротничок, картина на стене...

Он, как сквозь чащу, движется сквозь вещи,

Здесь топь. Мгновенье. И смотри: погряз...

...Он гонит всё, чтоб проступала резче

Та суть, что укрывается от глаз.

1966

МАЛЬЧИКИ

На чердаках и в сумраке подвалов,

В кухмистерских, где толчея и чад,

Исполнены высоких идеалов,

Мальчишки о России говорят.

О мальчики российские!

Не вы ли

Мир потрясли когда-то в десять дней,

Комдивами садясь в автомобили,

Комбригами влезая на коней...

Да, так же, как за книжками в подвале,

На сходке иль в студенческой норе,

Они исканье правды продолжали

Под знаменем и с шашкой на бедре.

Шли на врага с тяжёлыми полками,

Когда весь край мятущийся горел...

Попавши в плен, не заслонясь руками,

Спокойно выходили на расстрел.

В тот трудный час их укрепляла вера...

Сняв шлемы, белокуры и чисты,

Они стояли,

в дуло револьвера

Смотря глазами, полными мечты.

1957

БАЛЫ

Балы! От шпор до штукатурки,

От люстр до коков – всё дрожит...

Вон – Пестель, он летит в мазурке.

Вон – с дамой Вяземский кружит.

Трещат вощёные паркеты.

Солдаты дуют, молодцы!

Кружат сановники, поэты,

Тираноборцы, мудрецы.

Стихи – в альбомах женщин милых.

Трактаты – в дружеском письме...

Как всё легко!

Мазурка в жилах,

В душе мазурка

И в уме.

Всего каких-то полтораста

Иль двести продержалось лет...

О мир танцующий дворянства,

Тебя уже в помине нет!

Твои подмётки отстучали...

Ты так был яростно спалён,

Что средь псковских болот торчали

Лишь камни эллинских колонн.

Не здесь ли тот писал когда-то,

Что был лишь истиной влеком,

В шелку тяжёлого халата,

Дымя янтарным чубуком?

А ведь от вольтерьянских максим

Не так уж долог путь к тому,

Чтоб пулемёт системы «максим»

С тачанки полоснул во тьму...

1959

* * *

Что ж, надо постепенно приучаться

не уходить от повседневных дел.

Удел отца иль просто домочадца —

на свете самый праведный удел!

Среди семейства восседай как турок...

Но за продуктами пойдёшь, и вот

какой-нибудь затейливый проулок

тебя к реке дымящей подведёт...

И как юнец,

что в этот час не в школе,

стоишь с кошёлкой рыжих бураков,

почуяв голос тайной дикой воли

от ветра, от реки, от облаков.

1973

* * *

Шофёры боятся самоубийц.

Однажды, видя, как парикмахер

Натачивал бритву на ремне,

Я подумал, что ритм правит миром.

Ритм задан миру.

Мир заведён, как бывают заведены туго,

До отказа часы.

Ночь с необходимостью сменяется днём.

На улицах помаргивают светофоры.

Ложечка методично вращается

В стакане швейцара Музея восточных культур.

Луна руководит в океане отливом и приливом.

Ритмичны пуговицы на жилете.

Мать, вытащив тяжёлую, как гиря, грудь,

Покачивает ребёнка.

Все живое пульсирует, как звёзды.

Но кто знает, что может прийти

Человеку в голову?

Брюссель 1964

ИЗ ИНОСТРАННОЙ ТЕТРАДИ

Потеря пафоса

Лёгким горлом поётся

Сегодня на клиросе певчим.

А в подвалах горит воспалённость

На лицах гуляк,

Только ночь холодна,

Только ночи похвастаться нечем.

И на древнем барокко потрескался лак.

Где же пафос достать?

Может, дать объявление в газету?

Где простёртые длани?

Где молний удар из очес?

Люди мерно жуют, путешествуют, ссорятся...

Нету!

Всё на месте, как было.

Но пафос исчез.

Как случилось, что пафоса вдруг

Оскудели запасы?

Не запасы урана. И не запасы угля...

И выходит актёр.

И, как фокусник, делает пассы,

И уходит он, зала не расшевеля.

А чего там кричать?

Ну, чего горячиться?

Ироничность и тонкость?

Да я ведь их тоже ценю.

Но нельзя же иронией жить!

Это только горчица,

Лишь приправа.

А, собственно, где же меню?

Прежде, словно меха,

Раздувавшие горны,

Поднимались манишки.

Но пафоса нет и следа.

Ведь летящие волосы

Нынче и ложны и вздорны?

Пафос вышел, как в трещинку

Тихо выходит вода.

Писем пылких не шлите.

Бросайте сухую открытку.

Не летите стремглав,

А ползите,

Слегка тормозя...

Тот поплатится жизнью,

Кто сделать способен попытку

Стать высоким,

Когда быть высоким

Нельзя.

Брюссель 1963

* * *

Жизнь – это конь, что рвётся из удил,

Что вертит крупом, скинуть наземь метя...

Жизнь может вдруг подмять,– и я ходил

С рогатиной на жизнь, как на медведя.

Жизнь – это бойкий ботик посреди

Бездн и высот. Греби же, бел от злости...

Тебе ответ? Так вот он: победи!

Как сказано в грузинском древнем тосте.

1966

ПРОРОК

И вот я возникаю у порога...

Меня здесь не считают за пророка!

Я здесь, как все. Хоть на меня втроём

Во все глаза глядят они, однако

Высокого провидческого знака

Не могут разглядеть на лбу моём.

Они так беспощадны к преступленью!

Здесь кто-то, помню, мучился мигренью?

– Достал таблетки?! Выкупил заказ?

– Да разве просьба та осталась в силе?..

– Да мы тебя батон купить просили!

– Отправил письма? Заплатил за газ?..

И я молчу. Что отвечать – не знаю.

То, что посеял, то и пожинаю.

А борщ стоит. Дымит ещё, манящ!..

Но я прощён. Я отдаюсь веселью!

Ведь где-то там оставил я за дверью

Котомку, посох и багряный плащ.

1966

КОСНОЯЗЫЧЬЕ

Косноязычье мучило меня.

Была необходима сила бычья,

Скосив белки и шею наклоня,

Ворочать маховик косноязычья.

Косноязычье вовсе не порок!

Застигнутый полупонятным зовом,

Пусть корчится измученный пророк

В борении с рождающимся словом.

Смешенье междометий и слюны.

Побольше часа надобно – не сразу! —

Чтобы, придя в движенье, шатуны

Вдруг выдавили на поверхность фразу.

Лишь пустяки легко выходят в свет!

Я с трепетом внимаю бормотанью.

Всё это вздор, покуда бездны нет

Меж мыслью промелькнувшей и гортанью.

И если мысль действительно нова,

То надо говорить с азов учиться...

Ворочаются трудно жернова —

Но льётся тонкой струйкою мучица.

1964

ПОЛЁТ

Страшные нужны усилья,

Подвиг злой и озорной,

Чтоб распластанные крылья

Приподнялись за спиной.

Сколько ж, сколько ж надо пыла?!

Смертным потом пропотей!..

Надо, чтобы проступила

Густо кровь из-под ногтей.

...На губах предстанет пена...

И тогда внизу, вдали,

Вдруг растают постепенно

Очертания земли.

1967

* * *

Я эти песни написал не сразу.

Я с ними по осенней мерзлоте,

С неначатыми,

по-пластунски лазал

Сквозь чёрные поля на животе.

Мне эти темы подсказали ноги,

Уставшие в походах от дорог.

Добытые с тяжёлым потом строки

Я, как себя, от смерти не берёг.

Их ритм простой мне был напет метелью,

Задувшею костёр,

и в полночь ту

Я песни грел у сердца, под шинелью,

Одной огромной верой в теплоту.

Они бывали в деле и меж делом

Всегда со мной, как кровь моя, как плоть.

Я эти песни выдумал всем телом,

Решившим все невзгоды побороть.

1945

МУЗКОМАНДА

Тем гимнастёрки узковаты,

А этим слишком велики.

Стоят солдаты музкоманды,

Нестройные фронтовики.

Война в них мужество вселила,

Но только флейты в их руках,

И алюминиевая лира —

Как капля на воротниках.

Идут. И глухо стонет глина

Под грохот кружек жестяных.

Гармония и дисциплина —

Двоеначалие у них!

И на привале парень тронет

Ртом инструмент – и сразу ж тут

По дому полк в тоске застонет,

Офицера слезу смахнут.

Но кто же бросит комсоставу

Упрёк из-за одной слезы,

Не запрещённой по уставу,—

Коль в неслужебные часы?..

Под артогнём, во рву, у края

Оркестр гремит, судьбой храним,

Мир хаоса преображая

Искусством праведным своим.

В пилотках набок – неказисты:

Вот тот сутул, а тот в очках.

В шинелях латаных артисты,

Богема в мятых сапогах.

Восторг в их души жизнь вдохнула.

И как легко они парят!

Развод ли это караула.

Иль похороны. Иль парад.

Им важно всё. Им всё едино.

Ведь тонко чувствуют они:

Гармония и дисциплина

Друг другу в глубине сродни.

Достаточно фальшивой ноты,

Чтобы в казарме мыть полы!

Искусства ж вечные высоты

Недосягаемо белы.

Что там? Армейская палатка?

Иль врывшийся в суглинок дот?

Бог стройности и бог порядка

Вперёд их за собой ведёт.

1965

СОН

Отец явился из полка,

в пыли, с вокзала...

Он засылал. Его рука

во сне свисала.

Я пальчиком касался шпал,

брал парабеллум...

Так – как отец – никто не спал:

он спал всем телом.

Он крепко спал о всём забыв...

Забыв о деле!..

Ему отлучку дал комдив

на две недели.

Ему природа сон дала.

Он молод, в силе...

Какие ж были там дела,

Коль так скосили?

Зарницы ночью за окном,

как бьют в кресала!..

Но спал отец могильным сном,

рука свисала.

А ночь стояла глубока,

мерцали сёла...

Но спал отец. Его рука

касалась пола.

1975

* * *

Уменье забывать,

Ходить спокойно в гости.

Уменье забивать

Упорно в крышку гвозди.

Уменье засыпать,—

Как в пруд, в подушки падай!

Уменье засыпать

День прожитый лопатой.

Молчать наперекор

Параграфам опросным...

Уменье прочно кол

В грунт вколотить над прошлым,

1967

БЫТ

Лишь только будешь ты пробит

Смертельной мыслью, точно пулей,

То сразу ж возвращайся в быт,

Где пар витает над кастрюлей.

Ты сразу отступи назад,

Туда, где в поднебесной сини

Сырые простыни висят,

Победу торжествуя ныне.

И окажешь, сев в конце стола,

Смотря, как дочь морковку крошит:

«Опасной вылазка была!

Да как-то обошлось, быть может...»

1967

* * *

В чём тут загвоздка, не пойму?

Уж всё давно решилось, брат!

Но голос был тогда ему:

– Займися музыкой, Сократ...

Что за советы мудрецу?

Такого быть не должно впредь!

Скажи: мыслителю ль к лицу

С утра на дудочке гудеть?

Что скоро будешь глух и нем,

Уже гуторят у оград,

А голос снова между тем:

– Займися музыкой, Сократ...

Так в чём же суть? Так где же связь?

Чтоб, руки уперев в бока,

По камере как ферт пройдясь,

Ты оторвал бы трепака?

Вот в этой чаше не вино,

А нечто горше во сто крат!

...Но голос всё твердит одно:

– Займися музыкой, Сократ...

1970

МОЁ МАСТЕРСТВО

Моё мастерство, ты особого рода.

Ты мяч тот, что с силою послан в ворота.

Удар в лобовую, ты голая суть.

Ты – как там? – кратчайший меж точками путь.

Моё мастерство, ты особого рода.

Нет, ты не метафора, ты не острота...

Подайте мне смысл! – для чего мне слова?

Моё мастерство избежать мастерства.

1967

КОГДА УХОДИТ ЖЕНЩИНА

Когда уходит женщина, скажи:

«Не уходи!» – и задержать попробуй.

На плечи смело руки положи.

Она их сбросит тотчас же со злобой.

Когда уходит женщина: «Молю!

Куда? – скажи.– Куда ты?» Без ответа

Посмотрит лишь. Сквозь зубы: «Не люблю!» —

Произнесёт. Что возразишь на это?

Когда уходит женщина, вперёд

Зайди! Она и не поднимет взгляда!

...Когда ж уйдёт, то, свесившись в пролёт,

Кричать: «Прошу, вернись!» – уже не надо...

1961

* * *

Я жил минутой,

В темноте военной

Глядел в огонь, не расцепляя рук.

И был моею маленькой вселенной

От тихого костра неяркий круг.

Я жил минутой.

Плохо – жить минутой!

За медный грош приобретённый рай...

Нельзя назад. Броди, скитайся, путай,

К бескрайней дали руки простирай!

Я жил минутой.

Так когда-то было!

Я счастлив был: табак, сухарь, тепло...

Назад нельзя. От берега отбило

Уже меня

и в море унесло...

1961

* * *

Мне плохо: я ни разу не страдал,

К страданью я привычки не имею.

Не плакал, Не кричал. И не рыдал.

А вдруг беда?

Ну как я встречусь с нею?

Как выдержу её? Как оправлюсь с ней?

Спокойно всё пока. Пока всё мило.

Но сердце ощущает всё сильней

Трагическую подоснову мира,

И я чего-то напряжённо жду.

Задумываюсь. Голову склоняю.

Во мне смятение: как встречу я беду?

Беду

как встречу я?

Не знаю.

1967

* * *

Поют слепые. Жаждет петь и петь

Тот, кто ослеп. Хрипотца с непривычки.

Тоскует сердце, не могу терпеть,

Когда заслышу голос в электричке!

Гомер, вслед за тобой те, что слепы,

Бредут, как бы без лампы по забою.

...И бандурист поёт среди толпы

В слезах, наедине с самим собою.

Все шарят палкой – только б не упасть.

Поют, поют, поют. Закрыты веки.

Как видно, к песне беспредельна страсть

У тех, кто солнце потерял навеки.

1961

* * *

Ал. Михайлову

Художник, воспитай ученика,

Сил не жалей его ученья ради,

Пусть вслед ведёт его рука

Каракули по клеточкам тетради,

Пусть на тебя он взглянет свысока,

Себя на миг считая за провидца.

Художник, воспитай ученика,

Чтоб было у кого потом учиться.

1961

* * *

В полях за Вислой сонной

Лежат в земле сырой

Серёжка с Малой Бронной

И Витька с Моховой.

А где-то в людном мире,

Который год подряд,

Одни в пустой квартире,

Их матери не спят.

Свет лампы воспалённой

Пылает над Москвой

В окне на Малой Бронной,

В окне на Моховой.

Друзьям не встать. В округе

Без них идёт кино.

Девчонки, их подруги,

Все замужем давно.

Пылает свод бездонный,

И ночь шумит листвой

Над тихой Малой Бронной,

Над тихой Моховой.

1953

* * *

На вешалке в передней шубка кунья,

И в комнате, в нелёгкой духоте,

Та женщина – тряпичница и лгунья —

Сидит, поджавши ноги, на тахте.

В окне рассвет идёт на смену мраку.

Там голубю привольное житьё...

Она сейчас должна поднять в атаку

Всё обаянье юное своё.

На блузке брошь с тяжёлою оправой,

И пальцы молодые холодны...

Зачем такой,

никчёмной и неправой,

Глаза такие гордые даны?

За окнами, покинув горстку проса,

Уходит голубь в купол голубой...

Из века в век поэзия и проза

Смертельный бой ведут между собой.

1954

* * *

В семнадцать лет я не гулял по паркам,

В семнадцать лет на танцах не кружил,

В семнадцать лет цигарочным огарком

Я больше, чем любовью, дорожил.

В семнадцать лет с измызганных обмоток

Я шёл, и бил мне в спину котелок,

И песня измерялась не в куплетах,

А в километрах пройденных дорог,

...А я бы мог быть нежен, смел и кроток,

Чтоб губы в губы, чтоб хрустел плетень!..

В семнадцать лет с измызганных обмоток

Мой начинался и кончался день,

1952

ЧЁРНЫЙ ХЛЕБ

Я помню хлеб. Он чёрен был и липок —

Ржаной муки был грубоват помол.

Но расплывались лица от улыбок,

Когда буханку ставили на стол.

Военный хлеб. Он к щам годился постным,

Раскрошенный, он был неплох с кваском.

Он вяз в зубах, приклеивался к дёснам,

Его мы отлепляли языком.

Он кислым был —

ведь был он с отрубями!

Не поручусь, что был без лебеды.

И всё ж с ладони жадными губами

Я крошки подбирал после еды.

Я неизменно с острым интересом

И с сердцем замирающим следил

За грозным, хладнокровным хлеборезом.

Он резал хлеб!

Он чёрный хлеб делил!

Я восторгался им, прямым и честным.

Он резал грубо, властно, без затей,

Горелой коркой,

как в угле древесном,

Испачкавшись почти что до локтей.

На нём рубаха взмокла холстяная.

Он был велик в восторге трудовом.

Он резал хлеб,

усталости не зная,

Лица не вытирая рукавом!

1955

* * *

Я видел мир таким, какой он есть,

Тот страшный мир с яругами кривыми,

Со степью снежною, где места нет, чтоб сесть,

С примёрзшими к винтовкам часовыми.

С путём бессонным от костра к костру,

С берёзами, издёрганными ветром,

С весенним ливнем, что, пробив листву,

Гудя, уходит в землю на полметра.

Я видел мир, где чёрная вода

Из мелких лужиц и канав целебна,

Где в небо звёздное взлетают города

И к сапогам ложатся слоем щебня.

Сейчас повис он, стихший до утра,

Какой-то незнакомо оробелый,

В дрожащей капле у конца пера,

Безмолвной ночью над бумагой белой.

1951

ЛОШАДЬ

Ракета, атмосферу прорывая,

Уйдёт туда, где теплится звезда...

А ты, о лошадь, ты душа живая,

В наш сложный век исчезнешь без следа.

Ты шла, влача громоздкость катафалка,

Ты в бой летела, яростно трубя,

Ты ковыляла пахотой. Мне жалко,

Печальное животное, тебя.

Ты на дыбы не встанешь средь базара

Перед цыганом, глаз скосив со зла,

Губой не тронешь мёртвого гусара,

В траву густую павшего с седла...

Наделена и жалостью и злобой,

Была ты и надменна и кротка.

Тряслась под коронованной особой

И под тщедушным телом бедняка.

Но пробил час, и ты уходишь, лошадь,

Назад куда-то, в средние века.

А я б хотел вожжами огорошить

С ямщицкою тоской коренника!..

Ещё ты попадаешься покуда,

Почёсываясь хмуро о забор,

Копыта врозь, стоит смешное чудо,

Но вынесен суровый приговор.

1958

ПРИКИНЬ!..

Он приближается, предел,

Горчащий, как полынь...

Чего ж ты в мире не успел?

Задумайся. Прикинь.

Быть может,

ты недодышал?..

Тогда скандал. Аврал!

Быть может, в чём-то недожал?

Недопил? Недобрал?

Лежи,

уставившись в упор,

Упорно, в потолок...

Быть может, где-то недопёр?

Не взял? Недоволок?

Зовут оттуда голоса!

Уже конец.

Аминь!..

Зажмурив накрепко глаза,

В последний раз прикинь.

1973

ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ

Смеются, плачут ли навзрыд

народы,

точно дети...

Но здравый смысл один царит

на этом белом свете.

Конечно:

пища хороша,

и ни к чему отрава...

На свете каждая душа

об этом судит здраво.

Ну что ж,

пословица права!..

И все известно в мире:

что дважды два есть дважды два;

не три, не пять – четыре.

Всё в мире прописи одни.

Пускать ягнёнка к волку?..

...Ну что ж,

возьми и загляни

в любую поговорку.

Путь парадокса – разве путь?

Не стань карикатурой!

И всё, что слышал,—

в этом суть! —

проверь своею шкурой.

Нам здравый смысл начертит: «от

и до...»

Иди же!

Право,

он шевельнуться не даёт

ни влево и ни вправо.

Жизнь – то тебе не тишь да гладь,

прогулка по аллеям.

Его мы любим попирать,

а после сожалеем!

Рискни!

И взорвался тротил!

Вылазь из-под развалин!..

И что ж? Ты шкурой ощутил,

насколько мир реален!

Казалось мне:

взлечу! Возьму

и – раз!..

И в землю с лёта...

Он не прощает никому

малейшего просчёта!

В огонь сунь палец и смотри...

И задохнёшься в крике,

и слезы,

точно волдыри,

вдруг выступят на лике!

Лишь только им пренебрежём

на миг,

то для порядку,

уча, жизнь сразу ж нас ножом

ударит под лопатку...

Рискни!

И всё летит к чертям.

И что ты в жизни видел?!

А он шагает по костям,—

жестокий победитель!

Вот ты вдруг рубанул сплеча

иль всё забыл вдруг в раже...

А он идёт,

топча, топча

фантомы и миражи.

Ты наломать способен дров

иль схлопотать по шее...

Ведь этот смысл —

он так здоров,

нельзя быть здоровее!

Лишь кто безумством заражён

иль кто с душой героя,

тот прямо прётся на рожон

и входит в пекло боя...

И всё-таки диктует быт:

обдумай всё,

расчисли!..

...Природа, как в трубу, трубит,

трубит о здравом смысле.

1973

НАУЧНАЯ ФАНТАСТИКА

Однообразный, однозвучный,

как на основе ткацкой нить,

быт... Я фантастикой научной

хочу себя воспламенить!

Подай мне факт,

к чему мне фактик?

Дай факт,

чтоб он меня потряс!

Хочу я верить:

из галактик

уже сигналы ищут нас!..

Глубинной тайной мировою

слепящий потрясёт болид...

...А сердце болью бытовою

тихонько пусть себе

болит.

1970

* * *

Что молодость – экое дело?

Прошла, хоть мила не мила!

Ты чёрное платье надела,

Ты белое платье сняла.

А мне-то вот как разобраться

В себе, ты сама посуди:

Я только лишь стал оперяться —

А молодость позади!

Так что же, прошло то, что снилось?

И вспомнить уже недосуг?

Осталась лишь детская хилость

Уныло опущенных рук.

Так что же, ушло то, что пелось?

Осталась какая-то муть.

Да детская неумелость

Пуговицу застегнуть.

Так что же, всё то, что хотели,

Вот так-то и не сбылось?

Ломота какая-то в теле

Да боль под лопаткой насквозь.

Так что же, не значит ли – баста?

Тревожить по пустякам?

И значит, осталось: лекарство,

Сощурившись, капать в стакан.

И всё ж я о чём-то гадаю.

Не успокоюсь на том,

Я молодость жадно глотаю

Солёным от сухости ртом.

Так что ж: я играю без правил,

И значит, назад осади!

Я крылья ещё не расправил —

А молодость позади.

1970

* * *

Уж коль романтик, он всегда романтик...

Дожив до синеватой седины,

Лишь только чуть сползёт с тахты ревматик,

Кряхтя,

и снимет саблю со стены.

Ему подай дела большого плана!

В краю торосов и ночных охот

Он, свесившись за борт аэроплана,

Ладошкою зимовщикам махнёт.

За горсть золы пустой и струйку дыма

Он всё отдаст, собравшись на ночлег...

...Романтика ничем не объяснима.

Как мир... Как жизнь. Как смерть. Как человек.

1968

* * *

Стареет всё. И то, что устарело,

Таинственность имеет старины.

Сарматская стрела от самострела

Иль мшистый камень крепостной стены.

Года величье придают платану...

Столетья повернётся колесо,—

Такой обычный,

я однажды стану

Далёким и загадочным...

Как всё.

1965

ДЕМОН

И у меня был демон.

Он нередко

Захаживал поспорить.

Между тем

На своего прославленного предка

Не походил он обликом совсем.

Свернув цигарку, приклеив слюною

Газету,

он обиженно моргал.

Он фразою язвительной одною

Меня в смятенье тотчас повергал.

Он был на мир сердит.

Был зол и едок.

Он сплёвывал сквозь зубы и курил.

– Вот так-то, брат,– зловеще напоследок,

Похлопав по плечу, он говорил.

Казалось, что не вынести разлада,

На мир поблёкший не подымешь глаз.

И всё ж в крови весёлой капля яда

Бесследно растворялась всякий раз,

1959

* * *

Как хорошо, что молодость прошла,

Как всё же хорошо – её не стало...

Но чувствуют, что стала тяжела

Душа,

достигнув плотности металла.

Приехали, как говорится,– слазь!..

Всё вымерил: отсюда и досюда.

Душа моя отныне отлилась

Навеки в форму странного сосуда.

Она кувшин, что влез в дорожный сак.

Помочь тут может только перековка.

Как ни крути её, и так и сяк,

И как ни поверни,—

с ней всё неловко.

1964

УГОЛЬ

В работе не жалея сил,

Весёлою весной

Я уголь блещущий грузил

На станции одной.

А было мне семнадцать лет,

Служил я в артполку,

Я в лёгкий ватник был одет,

Прожжённый на боку.

Я целый день лопатой скрёб,

Я грёб, углём пыля.

И были чёрными мой лоб

И щёки от угля.

Я запахом угля пропах,

Не говорил, не пел,

Лишь уголь мелкий на зубах

Пронзительно скрипел.

Когда ж обедал иль когда

Я чай из банки пил,

То чёрною была вода

И чёрным сахар был.

С лицом чумазым, средь трудов,

Я рад был той весне.

Но девушки из поездов

Не улыбались мне.

А я стоял у полотна

И вслед смотрел с тоской.

Я так хотел, чтоб хоть одна

Махнула мне рукой.

Вдаль улетали поезда,

Как в фильме иль во сне,

Мелькнут, и только и следа —

Дымок на полотне.

Хотелось крикнуть что есть сил:

– Постойте, поезда!

Постойте! Я ведь не любил

На свете никогда!

1953

ПОЭМА О ДВИЖЕНИИ

Полы трёт полотёр.

Бредёт он полосой.

Так трогают —

хитёр! —

Ручей ногой босой.

Он тропку всё торит.

Его неверен шаг.

Но вот простор открыт —

Он вышел на большак!

Полы трёт полотёр.

А ну смелее. Жарь!

И он вошёл в задор,

Как на косьбе косарь.

Вперёд он сделал крен.

Рубахи нет – штаны,

А ноги до колен

Его обнажены.

Полы трёт полотёр.

Он с плешью. Он костист.

Он руки вдаль простёр,

Кружа, как фигурист.

Весёлую игру

Он воспринял всерьёз.

Чечётку бьёт в углу,

Как «Яблочко» матрос,

Полы трёт полотёр.

Как будто на пари,

Напористый мотор

Работает внутри.

Струится пот со щёк,

А пляска всё лютей,

Он маятник. Волчок.

Сплошной костёр страстей.

Полы трёт полотёр.

Паркет да будет чист!

Он мчит —

пустынен взор! —

Как на раденье хлыст.

Ему не до красот.

Он поглощён трудом.

Ой-ёй, он разнесёт,

Того гляди, весь дом!

Полы трёт полотёр.

Его летит рука.

Он как тореадор,

Пронзающий быка!

Он мчит. Он там. Он тут.

Устал. Как поднял воз!

Он начертал этюд

Из жестов и из поз.

Полы трёт полотёр.

В нём порох. В нём запал.

Вот он нашёл упор.

От плоти валит пар.

Расплавил пыл его,

А ритм его слепил.

Ухваток торжество.

Телодвиженья пир.

Полы трёт полотёр.

А позы, как хорал!

Мимический актёр

Трагедию сыграл.

Он мчит, неумолим,

От окон до дверей...

Движенье правит им.

Оно его мудрей.

1961

ПУСТОЙ ОБРЯД

Суровой повседневности обряд,—

Вопрос: «Как жизнь?» И тут по ритуалу:

«Да ничего».– «Ну будь...» – «Вот так-то, брат...»

Но человек начнёт мало-помалу

Рассказывать:

«Такие, брат, дела...—

Сначала, так, с неловкостью, несмело,—