Текст книги "Пространство (сборник)"

Автор книги: Евгений Винокуров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Е.Винокуров

ПРОСТРАНСТВО

Стихи

Советская Россия – 1976

Scan, OCR, Spellcheck А.Бахарев

Перед лицом пространства мирового...

Заболоцкий

СОДЕРЖАНИЕ

«Я слово вдохновенье не отдам...»

Небо

«И в мире, где всё граница...»

Зеркала

Стихия

Побег с урока

Когда не раскрывается парашют

Синева

«Та женщина костлявая была...»

«Я чувствую разумность бытия...»

Свет

Беспредельность

«Боюсь гостиниц. Ужасом объят...»

«Дайте полночь с луною в мои осторожные руки...»

Время хлещет

Моя любимая стирала

«Весною новой новая трава...»

«Мне писалось лучше в поездах...»

«На стекло налепился листочек...»

Посмейся надо мной

Я посетил тот город

Она

Незабудки

«Когда мои друзья сойдутся за столом...»

Амуры

Доброта

Хор в полях

«Про смерть поэты с болью говорили...»

Серьёзность

Горечь

Кровь

Сны

Начало начал

«Обложка иностранного журнала...»

Ты

Поединок

Отчий дом

Моими глазами

По ту сторону лица

Летописец

«Жизнь у него, однако, не плохая...»

Пчела

«Опять с намокшей шляпы каплет...»

Природа

Творчество

Медзаключение

Дезертир

«Мы из столбов и толстых перекладин...»

«Я знаю жизнь...»

«Кто только мне советов не давал!..»

«Прибита прочно под дверьми подкова...»

«Вот стою я на Тверском бульваре...»

Мои учителя

Мир разложил на части Пикассо

«Мне грозный ангел лиры не вручал...»

Бабка Анастасия

«С детских лет и мне завет завещан...»

«Мои друзья – загадка для меня...»

«Поэту всё мешает на планете...»

Мальчики

Балы

«Что ж, надо постепенно приучаться...»

«Шоферы боятся самоубийц...»

Из иностранной тетради

«Жизнь – это конь, что рвётся из удил...»

Пророк

Косноязычье

Полет

«Я эти песни написал не сразу...»

Музкоманда

Сон

«Уменье забывать...»

Быт

«В чём тут загвоздка, не пойму?..»

Моё мастерство

Когда уходит женщина

«Я жил минутой...»

«Мне плохо: я ни разу не страдал...»

«Поют слепые...»

«Художник, воспитай ученика...»

«В полях за Вислой сонной...»

«На вешалке в передней шубка кунья...»

«В семнадцать лет я не гулял по паркам...»

Чёрный хлеб

«Я видел мир таким, какой он есть...»

Лошадь

Прикинь!..

Здравый смысл

Научная фантастика

«Что молодость – экое дело?..»

«Уж коль романтик, он всегда романтик...»

«Стареет всё...»

Демон

«Как хороню, что молодость прошла...»

Уголь

Поэма о движении

Пустой обряд

Я, люди, с вами ел и пил

«Она жена моя...»

«Ты не плачь, не плачь, не плачь...»

Любимые

«Сосед мой, густо щи наперчив...»

«Хочу быть начинающим поэтом...»

Простота

Летим

Женщина

Встреча на вокзале

Цыгане

«Когда-нибудь, однажды, в «Гастрономе»...»

Неудачи

Музыка

В бумажном отделе ГУМа

Вещи

Адам

Женщина смеялась

Монгол в Кракове

«Поэт бывал и нищим и царём...»

«В окне полуовальном – зданье...»

Индийская философия

Будда

Улыбка сфинкса

Танец живота

«В пиджаках московского пошива...»

Миг

«– Что нужно, чтоб поэтом стать?..»

Циник

Глубина

Жест

«Сколько прелести есть в человеческих лицах!..»

Миф об Иуде

«Мне быть хотелось просто честным...»

Немое кино

Откровенность

«Что там ни говори, а мне дороже...»

Уста

Слово

Аккордеон

Акыны

«Нет, эти босиком не выбегали...»

Женщины

Абсурд

Плющ

«Моего поколения люди...»

«Любят падчерицы мачех...»

Серебряный бор

Разнообразие

Марс

«Стихам своим служу...»

Ребенок

«Там валуны, шершавые на ощупь...»

«Есть в мире чудаки...»

Мыслители

Вода

Гунн

Сибирские вагоны-рестораны

Сенсация

Ложь

Настроение

Мороз на Урале

Память

«Мир облиняет...»

Государственность

«В это время в малиновой шапке начальник...»

Игра

«Она бывает там, где всё вразброд...»

Работа

«Гастрольная тернопольская труппа...»

Камень

Красавица

«Не жалуюсь: и я имел друзей!..»

«Мне сохранить смогла судьба...»

«Человек опустился...»

Женщина на берегу

Фортуна

«Двадцатый век...»

Поражение

«Я мало отдаю внимания природе...»

Преодоление очевидностей

«Мы мир подробно разобрали...»

«Когда освоишь высший пилотаж...»

«– Подумаешь, Америку открыл!..»

Карамзин

Боль

«Цирк не люблю...»

«Крестились готы...»

Танцы

«В судьбу походную влюблённый...»

Красота

Артистизм

Ласточка

У картины «Голгофа»

Море

Риск

«Итак, всё кончено...»

Победа

Примитив

Ода линии

Заведующий поэзией

«Что же, я любил тебя когда-то?!»

Мемуарист

Мода

Смех

Дух Гомера

Автобиография

Пьют вино

День

Удивление

«Овладевай домами!..»

Женотдел и Домострой

Зрелища

Жизнь

Первая фраза

Светило

Провиденью

«Если мне когда-то станет худо...»

Слава

* * *

Я слово вдохновенье не отдам...

Пусть ретроградом прослыву за это.

Его прочел я в детстве по складам

В помятой книге древнего поэта.

...Пророк в сердцах, как искру выкресал

Из камня воду.

Кутаясь в овчину,

Вздымал он руки к небу,

Сотрясал

Припадок вдохновения мужчину.

Быть вдохновенным – то мужской удел.

Не выйдет прорицателя из труса.

Одним рывком подняться за предел

Рассудочности,

встать над гранью вкуса!

Эй, смельчаки, а ну-ка, кто из вас,

О всём забыв – о собственной особе! –

Так воспарит –

и слезы чтоб из глаз

И чтоб, как током, затрясло в ознобе!

...Мне не дана рассудочности власть,

Сквозь жизнь мою меня несёт кривая.

И я хотел бы жить, и я хотел бы пасть,

Бездумные глаза на вечность подымая.

1960

НЕБО

Что может быть на свете проще,

Чем небо? Синь его чиста

В просветах облетевшей рощи,

В пролётах старого моста.

Его безмерные высоты

Пригодны разве для орлов!

В него смотрели звездочёты,

И шапки падали с голов.

Мучительны его загадки —

Века решать их суждено,

Хотя под водостоком в кадке

Лежит до вечера оно —

То самое, что нет бездонней,

Что изучаемо людьми.

А ну-ка ковшиком ладоней

Его попробуй-ка возьми!

Потеря неба! В самом деле,

Она страшней других утрат.

Как жадно узник в цитадели

Ждёт утром голубой квадрат!

Как чают неба в амбразуре!

Из дыма танк рванёт, и вот

Полоска узкая лазури

Как будто бритва полоснёт.

Я знаю: нет дороже вещи,

Чем небо! Синь его кротка,

Но молнии его зловещи,

Как трещины вдоль потолка.

И кажется, что скоро, скоро

Оно вдруг рухнет,

но пробел

Прорезался за кромкой бора,

И вот уж край заголубел.

Пускают в небо шарик дети.

В нем самолёт теряет след.

...В отличье от всего на свете,

Ему конца и вправду нет.

1961

* * *

И в мире, где всё граница,

Всё только предел и преграда,

Бездонная бесконечность,—

Ты мне лишь одна отрада!

...Какая-то в щели сарая

Синеющая полоска —

И вот уж свидетельство: в мире

Не всё уж так просто и плоско!

1962

ЗЕРКАЛА

Один идёт, чтоб пасть в дыму сраженья,

А этот – ни двора и ни кола...

Но есть она, потребность отраженья,

И требует, чтоб были зеркала.

Чтоб на стене они под стать обоям

Мерцали в рамках на старинный вкус,

Чтоб можно было лихо перед боем

Накручивать кудрявящийся ус.

Иль, насбиравши в торбу за день корок

И перестав тянуть гнусаво нудь,

Сесть тихо, вынуть зеркальца осколок

И наконец-то на себя взглянуть:

«Да, весь в пыли, но близко до ночлега.

Морщинки что-то возле глаз,– устал...»

Чтоб лик нерукотворный человека

В ладони вдруг негаданно предстал...

...Лишь посмотри – и как на фото снято!

И, трещинку потрогав на губе,

Сказать: «Эх ты!» Наверно, это надо...

И улыбнуться самому себе.

1965

СТИХИЯ

Я фото видал в иностранном журнале:

Потоком разрушенные мосты:

Стихия!

А в средних веках не она ли —

Средь неба вдруг огненные кресты?!

И голос ее, сокровенный и древний.

Пугал обмирающие моря.

И падали дружно в степи всей деревней,

Стихию о милостивости моля.

Но ни справедливости и ни пощады

Не знает она.

Мановенье руки —

И домики, трогательны и дощаты,

Смывает, как спичечные коробки.

Приходит стремительная и слепая!

И праведник в ней погружался – до глаз.

И рот открывает он, утопая,

Чтоб плюнуть в лицо ей в последний раз...

В секунду настигнут смертельною лавой.

Спит город.

Из кратера медленный дым!

И вот победитель, увенчанный славой,

И раб накрываются пеплом одним.

И гнутся уныло простёртые рощи,

Корнями над пропастями вися...

Кто устоит против натиска мощи,

Уничтожающей всё и вся?..

...И я слышу голос остудный стихии.

Бьёт в стекла! В осоку забрались чирки...

И что ж! Ты уж ноженьки греешь сухие.

И мокрые виснут на стуле чулки.

1965

ПОБЕГ С УРОКА

Как сладок был побег с урока!

Бреду. Распахнуто пальто.

Мокры деревья, и сорока

Кричит, как бы узнав про то.

На пальцах синие чернила.

Что делать посредине дня,

Когда свобода осенила

Своим сиянием меня?

Сейчас сидят сутулясь в классе.

Учитель хмуро мел крошит.

Бреду. Обрушились все связи.

И воля голову кружит.

Вот так ходили в перепалки!

Так погибали на кострах!

Бреду в Сокольническом парке

И сладкий ощущаю страх.

Примкнувший к трепетному стягу,

Я больно чувствую в себе

Преступную, по сути, тягу

К неразрешённой синеве.

1965

КОГДА НЕ РАСКРЫВАЕТСЯ ПАРАШЮТ

Коль дёргаешь ты за кольцо запасное

И не раскрывается парашют,

А там, под тобою, безбрежье лесное —

И ясно уже, что тебя не спасут,

И не за что больше уже зацепиться,

И нечего встретить уже по пути —

Раскинь свои руки покойно, как птица,

И, обхвативши просторы, лети.

И некуда пятиться, некогда спятить,

И выход один только, самый простой:

Стать в жизни впервые спокойным и падать

В обнимку с всемирною пустотой.

1962

СИНЕВА

Меня в Полесье занесло.

За реками и за лесами

Есть белорусское село —

Всё с ясно-синими глазами.

С ведром, босую, у реки

Девчонку встретите на склоне.

Как голубые угольки,

Глаза ожгут из-под ладони.

В шинельке,—

видно был солдат,-

Мужчина возится в овине.

Окликни – он поднимет взгляд,

Исполненный глубокой сини.

Бредёт старуха через льны

С грибной корзинкой и с клюкою.

И очи древние полны

Голубоватого покоя.

Пять у забора молодух.

Судачат, ахают, вздыхают...

Глаза – захватывает дух! —

Так синевой и полыхают.

Девчата.

Скромен их наряд.

Застенчивые чаровницы,

Зардевшись, синеву дарят

Как драгоценность, сквозь ресницы.

1955

* * *

Та женщина костлявая была.

По правде говоря, одна лишь слава,

Что женщина! Как два прямых угла

Торчали плечи,– так была костлява.

Висело платье длинное, как сеть,

А брошки были будто бы грузила.

Она игриво принималась петь.

Мне пальчиком суставчатым грозила.

А волосы, как будто на клею!

Но между тем с ужимкой светской львицы

Лукаво клала голову свою,

Как будто бы на доски, на ключицы.

Была бы страшной и улыбка та,

И пальчик тот в игривой укоризне,

Когда б не глаз зелёных доброта,—

Всё, что осталось от прожитой жизни.

1961

* * *

Я чувствую разумность бытия.

Я ощущаю, знаю, понимаю,

Всей трепетною плотью вопия

Против ничто. Его не принимаю.

Весь организм, как будто бы орган,

Звучит во славу жизни. Разве может

Не быть меня! Мне век безмерный дан.

Ничто меня уже не уничтожит.

Готов стоять. Готов из кожи лезть.

Всей кровью слышу. Верю без предела.

А коли так, то так оно и есть.

Не может быть иначе:

верит тело.

1961

СВЕТ

Я дневника не вёл. Я фактов не копил,

Я частность презирал.

Подробность ненавидел.

Огромный свет глаза мои слепил.

Я ничего вокруг себя не видел.

Но годы шли. И в дружеском кругу

Хочу я рассказать о дальней дали.

Но ничего я вспомнить не могу,

Ни чёрточки случайной, ни детали.

Хоть малость бы какую! Нет как нет!

Передо мною лишь одно, не боле,

Один лишь белый тот слепящий свет,

Глаза, как бритва, режущий до боли.

1961

БЕСПРЕДЕЛЬНОСТЬ

Порой в гостях за чашкой чая,

Вращая ложечкой лимон,

Я вздрогну,

втайне ощущая

Мир вечности, полёт времён.

И чую, где-то по орбитам

Мы в беспредельности летим.

О, если б воспарить над бытом,

Подняться бы,

восстать над ним!

И в беспредельности кружить,

И выйти на вселенский стрежень,

Где в воздухе, что так разрежен,

Нельзя дышать,

но можно жить.

1962

* * *

Боюсь гостиниц. Ужасом объят

При мысли, что когда-нибудь мне снова

Втянуть в себя придётся тонкий яд

Ковров линялых номера пустого.

Боюсь гостиниц. Это неспроста.

Здесь холодом от окон веет люто.

Здесь лампа. Здесь гардины. Здесь тахта.

Иллюзия семейного уюта.

Боюсь гостиниц. Может, потому,

Что чувствую, что в номере когда-то

Остаться мне случится одному.

Навеки. В самом деле. Без возврата.

1961

* * *

Дайте полночь с луною в мои осторожные руки,

Чтоб шумела широкой и мокрой сиренью.

Я не трону её, только в шумы и звуки

Аккуратно проставлю кой-где ударенья...

Дайте плотные ливни и молнии мая,

Закоулки лесные и даль заревую.

Я листа не сомну, стебелька не сломаю,

Только шелесты трав и берёз зарифмую...

Дайте полные неба речные затоны,

В острых искорках звёзд, и откосы крутые.

Я в полях предвечерних травинки не трону,

Лишь, волнуясь, помечу кой-где запятые...

1945

ВРЕМЯ ХЛЕЩЕТ

Ты задумался. Или ты болен.

Или замер с котлетой у рта...

Время хлещет,– вот так из пробоин

Хлещет в трюм что есть силы вода.

Ты балетом любуешься. Или

Спишь, укрыт одеялом по грудь...

Время хлещет, как будто забыли

В кухне кран до конца завернуть.

1967

МОЯ ЛЮБИМАЯ СТИРАЛА

Моя любимая стирала.

Ходили плечи у неё.

Худые руки простирала,

Сырое вешая бельё.

Искала крохотный обмылок,

А он был у неё в руках.

Как жалок был её затылок

В смешных и нежных завитках!

Моя любимая стирала.

Чтоб пеной лба не замарать,

Неловко, локтем, убирала

На лоб спустившуюся прядь.

То плечи опустив,

родная,

Смотрела в забытьи в окно,

То пела тоненько, не зная,

Что я слежу за ней давно,

Заката древние красоты

Стояли в глубине окна.

От мыла, щёлока и соды

В досаде щурилась она,

Прекрасней нет на целом свете —

Все города пройди подряд! —

Чем руки худенькие эти,

Чем грустный, грустный этот взгляд.

1957

* * *

Весною новой новая трава,

Не знает ничего о прошлогодней.

Ей память для чего? Они жива,—

Ей хорошо без прошлого, свободней.

А мне-то как: забрёл в дремучий лес

Воспоминаний и не выйду к свету...

Мир прошлого! Да он давно исчез!

Его давно на самом деле нету!

Был, да пропал, подобно миражу.

Прошло с тех пор уж лет пятнадцать этак...

А я брожу в густом лесу, брожу

С рубцами на лице от бьющих веток.

1959

* * *

Мне писалось лучше в поездах —

В тамбуре набитой электрички.

В самых неожиданных местах,

В силу вкоренившейся привычки.

В час, когда купать детей зовут

Иль в аптеке покупаешь мыло,

В кассу стать бы надобно – а тут,

Смотришь, вдруг под вздохом защемило!

Мне писалось лучше у врача,

В миг, когда сидел я, раскрывая

Рот,

рукою между тем ища

Карандаш в кармане...

И живая

Та строка, что мне являлась там,

Где вовек не сыщутся чернила,

Из глубоких будней к высотам,

Как в горах тропинка,

уводила.

1965

* * *

На стекло налепился листочек,

всё запутано очень хитро...

Выручает разборчивый почерк

да с нелёгким наклоном перо.

Всё запутано там и, слетая,

всё несётся во тьму за стеной...

Выручает сегодня простая

тишина полосы возрастной.

Поле белый туман заклубило,

чёрный дождь наползает на сад...

Выручает, что всё это было

и уже не вернётся назад.

1974

ПОСМЕЙСЯ НАДО МНОЙ

Посмейся надо мной! Скажи: какой чудак!..

Я буду говорить. Всё выскажу к рассвету.

Я знать хочу: что бред! Что всё это не так!

Что страх напрасен мой! Что ничего ведь нету!

Детали приведу. Тут факты, мол, одни.

Вот так-то, мол, и так. Всё просто, мол, донельзя.

Я буду говорить. Ты уши вдруг заткни.

Скажи: какой дурак...

И надо мной посмейся.

1965

Я ПОСЕТИЛ ТОТ ГОРОД

Я посетил тот город, где когда-то

Я женщину всем сердцем полюбил.

Она была безмерно виновата

Передо мной. Её я не забыл.

Вот дом её. Мне говорят подробно,

Как осенью минувшей умерла...

Она была и ласкова и злобна,

Она была и лжива и мила,

...Я не решаю сложную задачу,

Глубинные загадки бытия.

Я ничего не знаю. Просто плачу.

Где всё понять мне?

Просто плачу я.

1961

ОНА

Присядет есть, кусочек половиня,

Прикрикнет: «Ешь!» Я сдался. Произвол!

Она гремит кастрюлями, богиня.

Читает книжку. Подметает пол.

Бредёт босая, в мой пиджак одета.

Она поёт на кухне поутру.

Любовь? Да нет! Откуда?! Вряд ли это!

А просто так:

уйдёт – и я умру.

1965

НЕЗАБУДКИ

В шинельке драной,

Без обуток

Я помню в поле мертвеца.

Толпа кровавых незабудок

Стояла около лица.

Мертвец лежал недвижно,

Глядя,

Как медлил коршун вдалеке...

И было выколото

«Надя»

На обескровленной руке.

1957

* * *

Когда мои друзья сойдутся за столом,

Внимаешь ты,

пристроясь робко с края,

Беседам о грядущем, о былом,

О настоящем,—

блюдца вытирая.

Они философы, мои друзья!

Подчас,

когда, обрушась друг на друга,

Они кричат, сарказмами разя,

Ты в кулачок зевнёшь,

моя подруга.

И вижу я по выраженью глаз

И по улыбке, что скользнуть готова:

«Пускай кричат. Они уйдут сейчас,

И мы с тобою вместе будем снова».

1959

АМУРЫ

Вскинь классический лук и сквозь щель амбразуры

Жертву высмотри и порази!..

Вы порхали легко, фронтовые амуры,

Ваши крылья в крови и грязи.

Ваши стрелы – они беспощадны и метки.

В блиндаже что б поделать смогла

Санитарочка – только что из десятилетки,—

Если в сердце попала стрела?

Вы летали свободно, босые ребята,

Не боясь под бомбёжку попасть,

Чтобы в рыжих глазах диковатых комбата

Загорелась тяжёлая страсть.

Чтоб текло бы под пальцами девичье тело

Да лохматой овчины пола...

Только пёрышко, колыхаясь, летело,

Мягко выпавшее из крыла.

Воют жены, хрипя, без мужей, без известий.

Трупы кровью набрякли во рву...

Но игрива улыбка кудрявеньких бестий,

Напрягающих тетиву.

1966

ДОБРОТА

Я всё занесу на скрижали,

Железную точность храня,—

И то, как меня обижали,

И то, как жалели меня.

Обида, обида людская!

Забудешь одну без труда,

Другую, полжизни таская,

Не сможешь забыть никогда.

И всё ж, как она б ни держалась,

Концу её все-таки быть,

Но, острая, светлая жалость,

Тебя мне вовек не забыть.

Я зубы сжимал, чтоб не плача

Пройти среди белого дня.

Царила моя Неудача,

Несчастья терзали меня,

Сердечностью необычайной

Я был поражён на пиру,

За чаркой в райпитовской чайной,

В картофельном сытном пару.

Сидел я, печальный, у края.

И, голову вбок наклоня,

Подолом глаза утирая,

Жалели старухи меня.

О русские веси и грады!

Прошёл я немало путей

И высшей не знаю отрады,

Чем доброе слово людей.

Вставало над избами солнце.

Я видел: везде разлита —

Где с верхом, а где и на донце —

В людские сердца доброта.

1951

ХОР В ПОЛЯХ

Песня в армии.

Она возникала в голосе запевалы,

Захватывала нас, и мы подхватывали припев...

Это было то искусство,

Где актёр и зритель сливаются в одно.

Мы пели для себя – зрителей не было,—

Шли безлюдными полями.

Это высшее искусство!

Фантазёры первых лет революции,

Мечтавшие о слиянии зала и сцены,

О мистериях, где бы в одном порыве

Стиралась грань между смотрящим

И действующим,—

Вот она сбылась, ваша мечта!

Вокруг поля ржи,—

Мы шли в земные пределы.

Мы, и актёры и слушатели,

Шли, отдаваясь песне.

Мы вкладывали в неё всю жалость к себе,

Всю мальчишескую тоску по неувиденной жизни,

Всю боль от чёрных портянок,

Плохо, торопливо замотанных перед походом.

Мы были как древнегреческий хор, по дороге,

Квадратом, движущийся куда-то

В провалы полей.

Мы комментировали запевалу,

Мы как бы напоминали ему о роке

Тонкими голосами,

Вытягивая мальчишечьи шеи из воротников.

А он заливался, он звал, он спорил, он верил,

Не соглашался.

Мы снова вступали, грозили, предостерегали.

А вокруг только простор,

Солнце,

Безлюдье...

1964

* * *

Про смерть поэты с болью говорили

Высокие, печальные слова.

И умирали,

и на их могиле

Кладбищенская высилась трава.

Смерть неизбежно явится за всяким,

О жизнь моя, как ты мне дорога!

Но я умру когда-нибудь в атаке,

Остывшей грудью придавив врага.

Иль с палкою в руке, в смешной панаме,

С тропы сорвавшись, в бездну упаду.

И я умру под горными камнями,

У звёзд остекленевших

на виду.

А может, просто – где дорога вьётся,

Где, кроме неба, нету ничего,—

Замолкнет сердце вдруг и разорвётся

От песен, переполнивших его...

Где б ни было: путём, пролёгшим круто,

Под ветровой неистовый напев,

Умру и я,

до роковой минуты

Задуматься о смерти не успев.

1947

СЕРЬЁЗНОСТЬ

Кричим, шумим, хохочем,

Но посредине дня

Серьёзность, между прочим,

Вдруг посетит меня.

Как бы колдун колдует!..

Она не без причин

Мне на чело надует,

Как на реку, морщин.

Не соловей о розе!..

Я движусь напролом —

На полном «на серьёзе»

Сижу, скребу пером.

Не слизыванье крема

Иль пенки с молока!..

Центральная проблема,

Как бездна, глубока.

Какое продолженье

С потерею ферзя?!

Серьёзно положенье.

Серьёзней быть нельзя!

Я не меняю позы,

От лампы резкий свет.

Поставлены вопросы,

Я должен дать ответ.

Пифагореец мелет

Про тайны разных числ,

Но всё же мир имеет

Какой-то главный смысл.

Конечно, не снаружи,

Конечно же, внутри!

Перо сжимай потуже

И в суть вещей смотри!

Идёт за летом осень,

Вращая колесо.

Мир глубоко серьёзен.

Серьёзен мир. И всё.

Я думал: я не вечен.

Коль так, то всё – слова!

И я бывал беспечен:

«Всё пена! Трын-трава!..»

И в мир я верил слабо,

Во все его дела.

Но на плечо мне лапа

Серьёзности легла.

Я, не жалея пыла,

Кричал: «Мне всё равно!..»

Серьёзность проступила,

Как через бинт пятно.

Серьёзность средь народа

Явилась вдруг в кабак.

И у меня острота

Застыла на губах.

Мне дух её явился,

И думал, что умру!

Я шуткой подавился,

Как костью на пиру.

Ну и попался в сети

Лет сорок пять назад!

Но ведь и наши дети

Серьёзно в мир глядят.

Суровы в мире песни.

Серьёзны фонари.

Серьёзен мир, хоть тресни.

Хоть лопни. Хоть умри.

1966

ГОРЕЧЬ

В парк с гитарой идём для форсу,

В коверкотовых пиджаках,

И впервые мы вместо морсу

Пиво спрашиваем в ларьках.

Пена пышная прихотлива,

Но как злая полынь горька.

Желтоватую жижу пива

Цедим медленно у ларька

И не морщимся.

Шоколада

Нам не требуется. Ерунда!

Дайте горечи! Вот что надо!

Детство кончено навсегда.

Детство кончено.

Не пристало

Быть сластёнами.

Нам нужна...

Только горечь! И что б ни стало,

Только горечь. Она одна.

Мы идём. Пиджаки нараспашку,

Мы идём...

Продаёт старик

«Мишку», сладкий миндаль, «Ромашку»,

Шоколад «Золотой ярлык»...

1959

КРОВЬ

В этой жидкости красной,

Что в жилах несёт человек,

Нрав такой же опасный,

Как нрав у порожистых рек.

То течёт понемногу,—

Тогда это, впрочем, не в счёт,—

То, взрывая дорогу,

Могучие камни влечёт.

Слышу я, засыпая,

Как точно стучит под виском,

Бродит жидкость слепая,

Скитается в теле людском.

Оцарапай —

и выйдет,

Чуть-чуть вязковата, тепла.

В ней и в лупу увидеть

Нельзя ни добра и ни зла.

Медицине известны

Все данные крови давно,

Но вершины и бездны

И ей разгадать не дано.

Власть имеет такую:

На сердце нежданно плеснёт —

И подросток, ликуя,

На страшный идёт эшафот!

Не она ли бросала

Любовников бедных со скал?

Не она ли спасала

Лодчонку, попавшую в шквал?

И совсем не водою,

А с давних времён до сих пор

Только ею одною

Смывается чёрный позор.

Жидкость бродит по трассам,

Подземною силой сильна,

То, что вытерпит разум,

Не стерпит, пылая, она.

Слышу я, замирая,

По долгим ночам, в тишине,

В край угрюмо из края

Она где-то бродит во мне.

Кто с ней, буйною, сладит?

Кутил, бунтовал и страдал

Отдалённый мой прадед,

Он мне свою кровь передал.

Упрекнуть его не в чем —

Сквозь жизнь он прошёл прямиком,

Был бродягой, и певчим,

И в Сальских степях ямщиком.

Он вставал над упряжкой

И свистом округу пугал.

Он кричал и с оттяжкой

Вожжами коней обжигал.

Он плевал на ладони

И в темень хлестал наугад...

До сих пор ещё кони

В крови моей где-то летят!

Кровь по жилам по тонким

Моя отгуляет, а там

Отдалённым потомкам

Её я в свой срок передам.

1957

СНЫ

Различных снов я в жизни видел много.

Мне были сны нелёгкие даны.

В набат полнощный бьющая тревога

Огнём мои окрашивала сны.

И были кратки сны мои, как порох,

И были длинны, словно канитель.

Я видел сны такие, от которых

Я в ужасе садился на постель.

И я кричал во сне – меня будили.

Я засыпал и вновь кричал, больной.

А были сны, что тихие сходили,

Как на цветы роса нисходит в зной.

Весёлый сон весёлым сном сменялся,

Напоминая лёгкую игру.

Мне говорили: – Ты во сне смеялся! —

Я ж ничего не помнил поутру.

И женщину я видел: в покрывало

Закуталась, улыбкою маня.

И руки я тянул, и уплывала

Та женщина навеки от меня.

Как карточки подмокшие туманны,

Как фильмы довоенные темны...

Я сны не осуждаю за обманы,—

За что винить! На то они и сны!

1958

НАЧАЛО НАЧАЛ

Вот мы, голые, встали пред военкомом.

Вот нам пальцами доктор о грудь постучал,

И за окнами криком густым, незнакомым

Паровоз объявил о начале начал...

Бьётся кружка с противогазной коробкой.

Эй, приятель, да ты побледнел неспроста!..

Он недвижен. И медленно божьей коровкой

Капля алая вытекла вдруг изо рта...

И пошло. Словно тесто, что выпеклось комом,

Лагеря и бараки. Поспать бы, поесть.

С той минуты, когда мы пред военкомом

Молча голые встали – такие, как есть,

1945

* * *

Обложка иностранного журнала:

Вот женщина.

Она обнажена.

Она победно лавры пожинала

За красоту.

Мир потрясла она!

Она в чулках. А вот она на пляже.

У телефона. Как хохочет рот!

А это кто под душем?

О, она же!

Она в трико и в полуоборот.

Она в отеле. Вот она в постели.

Она пьёт с другом...

Мир у женских ног.

Крадётся в сердце ужас:

неужели

Всё это цель, конец, венец, итог?

1961

ТЫ

Вот женщины идут толпой...

Я понял, что воскресну,

когда меж ними и тобой

я обнаружил бездну,

А разница-то велика!

О сходстве нет и речи,

хоть те же руки, и бока,

и локоны, и плечи,

хоть любишь так же шить, поя,

иль в дождь брести уныло...

...Тогда единственность твоя

тебя мне осветила!

1975

ПОЕДИНОК

И когда мои ноги уже затекали

Подо мной и щека моя тронула лёд,

Высоко над собою, по вертикали,

Я увидел кружащийся самолёт.

Он заметил меня и всё ниже и ниже

Стал спускаться. И вот уж, почти что без сил:

– Ну дави,– я тогда прошептал,– ну дави же

На гашетку! – И крепко рукав закусил.

...То ли всё же меня не заметил он, то ли

Пренебрёг и рывком надавил на штурвал

И, как бог Саваоф на небесном престоле,

Мне – ничтожнейшей точечке – жизнь даровал.

И поднялся, и вышел опять на орбиту...

Я заплакал: «Мальчишка! Убийца! Сопляк!»

И за то, что меня не убил, за обиду

Я поднял над собою замёрзший кулак.

1962

ОТЧИЙ ДОМ

И сколько в жизни ни ворочай

Дорожной глины, вопреки

Всему ты в дом вернёшься отчий

И в угол встанут сапоги...

И пусть – хоть лет под девяносто —

Старик прошамкает: «Сынок!»,

Но ты принёс своё сыновство

И положил его у ног.

И радость новая как завязь...

Хоть ты от хижины отвык,—

Ты, вырвавшийся от красавиц

И от стаканов круговых.

...Пусть в тюле где-то ночь пустая.

Пусть крик и песня вдалеке.

Ты всё забудешь,

припадая

К покрытой венами руке.

1970

МОИМИ ГЛАЗАМИ

Я весь умру. Всерьёз и бесповоротно.

Я умру действительно,

Я не перейду в травы, в цветы, в жучков.

От меня ничего не останется...

Я не буду участвовать,—

Зачем обольщаться? —

В круговороте природы.

Прах, оставшийся после меня,– это не я.

Лгут все поэты! Надо быть беспощадным.

«Ничто» – вот что

Будет лежать под, холмиком на Ваганькове.

Ты придёшь, опираясь на зонтик,

Ты постоишь над холмиком,

Под которым лежит «Ничто», потом вытрешь слезу...

Но мальчик, прочитавший моё стихотворение,

Взглянет на мир моими глазами.

1963

ПО ТУ СТОРОНУ ЛИЦА

Я как-то раз

На горячей дороге в Альпах, в местности,

Где были когда-то концлагеря,

Попал в самую середину

Пыльного стада овец.

Овцы равнодушно обтекали меня,

Как островок,

С обеих сторон.

Они тыкались своими тупыми

Курчавыми мордами

В меня и друг в друга.

Они шли, как шли по этой дороге

Тысячу лет назад,

И две тысячи лет назад.

Они текли, как текла бы

Долина вместе с травой,

Как текли бы холмы,

Как небо с облаками...

Пастух схватил одного барана

И вынул складной нож.

Другой пастух стал разводить

Костер для ужина...

Но если поднять лицо человека,

Как крышку бака,

Под ним будет клубиться

Хаос.

1964 Заульгау

ЛЕТОПИСЕЦ

Вея чистую быль от нелепиц,

Проходя между бездн и высот,

Летописец-старик, страстотерпец,

Страшный крест свой по жизни несёт...

Так кого-то забили в железа,

Кто-то спущен был с башни в проем,

Тот преставился «иже зареза»

Брата в Гжатском именье своём.

Очи скорбные, жидкие пряди.

От дворовых свободен работ,

Только правды единственной ради

Он скребёт, и скребёт, и скребёт...

Что послы возвратились из Рима

И кто пытан на днях колесом...

Будто так уж необходимо

Нам об этом узнать обо всём!

За бойницей гудят христиане.

Им плевать, если глубже, на дно

Опускаясь в ночном океане,

Будет прошлое погребено.

Лишь один он, исполненный страхом,

Слыша в сердце неведомый глас,

Всё скребёт... «Аз смиренно писахом»

Не смыкает вдавившихся глаз.

Не какой-то бумагомарака!..

Он – далёким потомкам под нос

Света горсточку, вырвав из мрака,

На дрожащей ладони поднёс.

Мелочь былей, что нету дороже,

Словно бусинки нижет на нить

И трепещет от ужаса: «Боже,

О, не дай ни одной обронить!»

И во взгляде огонь святотатца,

И перо расщепил на листе:

«О, не дай ни одной затеряться

В бесконечной твоей пустоте!..»

Быть нельзя и худей и забитей,

Но как змий-искуситель умён:

«Что он значит, твой мир без событий,

Без характеров, дат и имён?»

1967

* * *

Жизнь у него, однако, не плохая...

Там за оградой, где по остриям

Вверх вьётся плющ, в шелку лежит, вдыхая

Пунцовые цветы,

Омар Хайям.

Уста сравнить ли в сотый раз с рубином,

Иль, уж ни с чем не сравнивая впредь,

Полузакрытым взглядом ястребиным

На медлящую женщину смотреть?..

В цветном дворце средь страшных наслаждений,

Где вечен сон, а человек что вошь,

Чего ты хочешь, отвечай мне, гений?

Чему ты учишь и куда зовёшь?..

И он ответит: жизнь сплошная мука.

Так надо, смерти чуя немоту,

Есть только сласти и как в бочке муха

Почить навеки в золотом меду.

1970

ПЧЕЛА

Людские заблуждения. Полна

История гигантских лжеоткрытий.

Какая паутина соткана

Из представлений, этих тонких нитей!

О, сколько тут прогнозов и афер!

О, сколько тут напущено тумана!

Тут Саваоф, и страшный Люцифер,

Златой Ваал, и злой чурбак шамана.

...Кряхтят жрецы, стирая пот с чела,

Творя химеры, что мудры, но зыбки...

А вот инстинкту верная пчела

Летит на цель впрямую, без ошибки.

1962

* * *

Опять с намокшей шляпы каплет,

в кармане звук пустой ключей.

Вот он идёт, полночный Гамлет,

ненужный.

Брошенный.

Ничей.

Под ноги лист кидает осень...

И вот, пригнувшийся слегка,

в пивную входит он и просит

полухолодного пивка.

Сперва пивко пролил оплошно,

потом,

таясь, поплакал всласть

о том, что так всё в мире сложно,

о том, что жизнь не удалась.

1971

ПРИРОДА

Природа.

И я не избег её козней,

И я любил, идя вдоль межи,

Гробовые молчания осени поздней,

Весны безудержные кутежи.

Что может её быть щедрей и краше?..

Я равно ценю, различья познав,

И виктории-регии белые чаши,

И вас, незабудки,

дети канав!

Природа!

Я рвал её путы и скрепы,

Я к солнцу руки тянул из норы...

Водопады и тигры её – свирепы,

Травы и овцы её – добры.

Я с детства пред нею благоговею...

Она была чахленьким деревцом,

За мусорной свалкой я встретился с нею

В колодце двора,

к лицу лицом.

Позже я плыл на плотах по Каме...

На тысячи вёрст безлюдье храня,

Лесами и царствующими облаками

Она окружала в те дни меня,

Я помню юг.

За пологим мысом

Дрожала пена – морей молоко.

В небе, разрубленная кипарисом,

Луна, поднявшаяся высоко...

Природа.

Она стучит родниками.

Тронь дно – и заноет кисть руки.

Под молчаливыми ледниками

Она погребает материки.

О ней не случайно сказано было:

Гони её в дверь – влезет в окно.