Текст книги "Пространство (сборник)"

Автор книги: Евгений Винокуров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Голова на спине:

В вечность на парадоксе

Скачут, как на коне.

Только б как ни скакала

Их ватага, но стоп:

Впереди иль Сахара,

Иль болотная топь.

Свесил голову к груди:

«Вот те раз, угодил!»

И стоит на распутье,

Что там твой богатырь...

В том абсурде, как в вальсе,

Можно долго кружить.

Покружился, а дальше

Надо ж как-то и жить...

Ну нельзя же вертеться

Век в бесовском кругу?

Надо ж и оглядеться

И присесть к очагу.

Разверзается бездна,

Лишь на сей станешь путь...

Лишь бы было не пресно,

А уж там как-нибудь.

Как же быть с общим местом?

Его выверни так,

Как решительным жестом —

Наизнанку пиджак,

А по цели, как в тире,

Бей с усмешкою злой:

«Дважды два есть четыре».—

«Аксиома?» – «Долой!..»

Доведёт до инсульта

Этот толк, этот суд,

Эта жажда абсурда

Или этот абсурд.

1968

ПЛЮЩ

Стоят в пустыне пирамиды...

Им тысячелетья нипочём!

...А на кладбищах перевиты

кресты могильные плющом...

И, загородку обвивая,

под слабым ветром трепеща,

куда-то вверх ползёт живая,

срываясь,

ниточка плюща...

...Пускай

покинувшие троны,

окаменевшие в гробу,

скрипя зубами, фараоны,

выносят с вечностью борьбу!..

1972

* * *

Моего поколения люди,—

Сколько боли, потерь и утрат!..

И глаза, словно капельки ртути,

Всё на месте никак не стоят.

Вот седины, вот мощные плеши...

Артиллерию выгнав в луга,

Вы ломали ведь в юности бреши

В укреплённых районах врага!..

Вы в глубоких разведках седели.

Заставляли народы дрожать...

Вы на долгих собраньях сидели

И боялись от страха дышать.

Вы кромсали круги каравая,

Батальон подымали на дот.

Лизоблюдов улыбка кривая

Так, ребята, ведь вам не идёт!..

Моего поколения люди,

Мы ушли, отработав, в запас.

Я чего-то стыжусь, а по сути

Мне бы надо гордиться за вас.

Мы сидим словно перед заданьем...

И как в муке кричим родовой.

Так давайте же песню затянем —

Этот хриплый припев фронтовой.

Мы бывали пьяны и тверёзы:

Сколько чаш – этих горьких цикут!..

Мы поём, и серьёзные слёзы

По серьёзным морщинам текут.

1967

* * *

Лежачих не бьют...

Любят падчерицы мачех.

Я слыхал в болотцах рачьих

Свист. Но я вас потрясу:

Я видал, как бьют лежачих —

Каблуками по лицу.

Хвост цыган пришил кобыле.

Было раз – скалу разбили

Криком: «Отворись, Сезам!»

...Я видал: лежачих били

По глазам и по слезам...

1967

СЕРЕБРЯНЫЙ БОР

Когда мне вдруг захочется

Увидеть сразу весь мир —

Я закрываю глаза.

В детстве, наморщив лоб,

Я бродил по Серебряному бору.

Надо мной скрипящие сосны,

Раскачиваясь,

с трудом,

Размешивали кронами белесоватое небо.

Я удивлялся, когда в ответ

На брошенный камень

В пруду раздавался всплеск.

О, великий закон, по которому

Следствие непременно

Вытекает из причины!

Я утвердился в нём

За несколько десятилетий

Своей жизни.

Я спокоен.

Всё правильно.

Цепь прочна.

Но почему, когда я закрываю глаза,

Я вижу весь мир?

1959

РАЗНООБРАЗИЕ

Когда я пришёл из армии,

Первое, чем я был поражён,

Это было – разнообразие...

Я брёл в яловых сапогах

По городу, глазея по сторонам.

«Для чего,– думал я,—

Вместо единой гимнастёрки

Столько разных одежд?»

Можно ослепнуть от этих

Ситцев, наваленных на полки!

Устанет язык перечислять названия.

«Зачем,– думал я,—

Вместо ежедневных щей да каши

Это бесконечное количество блюд?»

Десятки видов паштетов,

Тысячи видов соусов.

Колбасы как таковой нет!

Субстанция под названием «колбаса»

Разбилась на сотни форм:

Краковская, любительская, чайная.

И так без конца.

Дурная бесконечность!

Вместо спирта

(Я знал его два вида:

Разбавленный и неразбавленный)

В бакалейном магазине

Спектр ярких этикеток

На бутылках всех видов и форм.

Пудовая поваренная книга

Потрясла меня.

Библия еды! Ветхий завет гурманств.

Атлас неведомых

Гастрономических материков:

Сто шесть способов

Приготовления печёнки!

«Зачем?» – опрашивал я.

Я видел, как в ювелирном магазине

Женщина подбирала запонки:

«Мне нужен камешек

Зеленовато-синий,

Переходящий в лиловый,

А вы мне даёте

Лилово-зелёный,

Переходящий в синий!..»

Боже мой! Я сходил с ума!

Я погибал среди этих тонкостей,

Оттенков, нюансов.

Я брёл, волоча яловые сапоги,

Я был ошарашен, подавлен,

Сбит с толку.

И вдруг я понял:

Природа боится однообразия!

Она дробит и дробит

В своей гигантской ступе

Всё, что попадает под руку.

Мир – это лес,

В котором нет и двух

Одинаковых листочков.

Разнообразье – принцип,

Лежащий в основе жизни.

Ищите камешек того неповторимого оттенка,

Который единственно вам нужен.

Добивайтесь, бегайте,

Умоляйте!

Лишнее – необходимо!

1961

МАРС

Ты когда-то учил меня

Марс находить на небе.

Ты давал подержать на ладони

Пистолет «ТТ»...

Я почти забыл тебя.

Только помню кавалерийскую шинель

Да зубчатые,

Как будто бы из часового механизма,

Колёсики шпор.

Я благодарен тебе.

Но почему я полюбил

Арбатские переулки,

Где на особнячках с колоннами,

В тех местах,

Где отвалилась штукатурка,

Темнеет дранка,

Где, если заглянуть в окна,

Видны уголки багетов?

Большие куски штукатурки

Валялись на тротуаре,

И прохожие разносили

В самые дальние районы города

Следы.

Вздыхая,

Я ночами бродил

По хорошо промытой дождями

Москве

С тонкой тетрадкой,

Свёрнутой в трубку.

В ней были стихи.

За мной тянулись по всему городу следы.

Я задумчиво упирал трубку в подбородок,

Я дул в неё,

Я смотрел сквозь неё,

Как в подзорную трубу, на небо.

Я видел Марс.

Он был мне неинтересен.

1959

* * *

Стихам своим служу. Я, как солдат, пред ними

Навытяжку стою. Как я дрожу

Под взглядом их. С ребячьих лет доныне

Им, своенравным, я принадлежу.

Где жалость? Милосердье? Час едва ли

Я счастлив был! Спокойствие моё?

Они меня средь ночи поднимали

К столу!

Так поднимают лишь в ружьё.

Я верен им во всём. В любви. И в быте.

Гоняли по земле. Загонят в ад.

А при смерти им прохриплю:

– Простите,

Коль был я перед вами виноват...

1961

РЕБЁНОК

И вот идёт по городу ребёнок

С большою, вроде тыквы, головой.

Среди людей, автомашин, лебёдок,

Рискуя, словно на передовой.

От леденцов его ладони липки,

Не верит он в существованье зла!

А безмятежность медленной улыбки

Лишь с синевой поспорить бы могла.

Жизнь города его в свою орбиту

Ввела. Кричит кондуктор: «Не зевай!..»

Он на минуту чувствует обиду

И губы надувает на трамвай.

Гудки машин ему – как звуки лютен.

Идёт на них, неведеньем храним...

Как верует он в то, что абсолютен

Его покой! Мы – трусы перед ним.

1964

* * *

Там валуны, шершавые на ощупь,

Там тьма, и глушь, и травы по плечам.

Там в полдень рощи,

Как старухи, ропщут

И, словно дети,

Плачут по ночам.

Мы в том краю солдата схоронили.

Трещал сушняк, ручей гремел навзрыд.

Под рыхлым пнём, светящимся от гнили,

Сырою ночью был наш друг зарыт.

Тот низкий холм

Уже трава покрыла,

Его теперь и не отыщешь днём...

Лишь по ночам горит его могила

В краю пустынном голубым огнём.

1952

* * *

Есть в мире чудаки. Они живут средь нас.

Восторженные! Волосы по плечи.

Замысловаты и мудры их речи.

Поступки удивительны подчас.

Очки убоги. Ниткою оправа

Замотана. Зайди на их чердак —

В досаде лишь всплеснёшь руками: право,

Вот чучело-то! Батюшки, чудак!

Мечтают всё! До уха одеяло

В ночи натянут, слыша шум в трубе...

А мне бывает жаль, что я так мало

Причуд на свете разрешал себе!

1961

МЫСЛИТЕЛИ

Мыслители, наморщив лбы,

Шли,– как в пике идут пилоты,—

Во глубь материи,

дабы

Понять явление природы.

И руки сильные скрестив,

Они, воинственные люди,

Сидели важно, опустив

Главу шишкастую ко груди.

И преуспели кое в чём,

В беседах за стаканом чая,

Как бы фонариком-лучом

Глубины мира освещая.

Вначале холоден как лёд,

Он вдруг, махая чайной ложкой,

Так разойдётся, что прольёт,

Крича, на скатерть чай – оплошкой.

Он человек: и может влоск

Напиться. И от старки крепкой

Качаться. Но недвижен мозг —

Его Величество – под кепкой.

Тропинка к истине сложна,

И потому в мышленье чистом

Отвага дерзкая нужна

Не менее, чем альпинистам.

Не выходя по многу дней,

Сидит – ладонью трёт плешину.

А это всё-таки трудней,

Чем влезть с верёвкой на вершину.

И в созерцании немом

Мудрец в каморке – Диогеном.

Но стены бешеным умом

Он прожигал, как автогеном.

Куда б ни ставил он стопу

Немела публика повсюду.

Да, мысль, попавшая в толпу,

По действию подобна чуду.

Он мыслит! Он подъемлет щит.

Взял меч. Он плащ закинул пылко.

Он мыслит! Голова трещит

От лобных пазух до затылка.

Бывает вправду горяча

Дискуссия! И в поединке

Сойдутся два бородача.

Глядишь – и только шерсть на ринге.

О, темперамент мудреца!

Речь горною гремит рекою.

Но сядет, побледнев с лица

И за сердце схватясь рукою.

И в мир идей, творя полёт,

Он жажду небом утоляет...

Мыслитель пляшет и поёт.

Мыслитель слезы утирает.

Он в возбужденье без конца!

Он вечно мчит куда-то в мыле...

А кто сказал: для мудреца

Бесстрастье подобает в мире?

1964

ВОДА

Я до тепла был в молодости падок!

Ещё б о печке не мечтать, когда

По желобку меж стынущих лопаток

Струится холодящая вода!

От той смертельной, муторной щекотки

Спирает дух, как на полке в парной,

Особенно когда ещё обмотки

Пропитаны водою ледяной.

Шинель моя намокла, как мочало.

Умерь попробуй звонкий лязг зубной!

Вода стонала,

хлюпала,

пищала

В зазоре меж подошвой и ступнёй.

Она была обильною и злою,

Текла с дерев на лоб, на щёки, в рот.

Её с лица я отирал полою,

Как возле топки отирают пот.

В разливы рек я брёл и брёл по шею,

Я воду клял и клял на все лады.

Я не запомнил ничего страшнее

Холодной этой мартовской воды.

1953

ГУНН

Где у гор раскинулась лагуна

И высокий кипарисный сад,

Раскопали погребенье гунна,

Умершего столько лет назад!

Он лежал, внушительный владыка,

В окруженье двух невзрачных слуг.

На руке браслет из сердолика.

Щит. Копьё. Кинжал. Колчан. И лук...

...Что он помнил? Вот была работа!

Воинский неистребимый пыл!

Запах крови, варева и пота.

В круглых чашах молоко кобыл,

Рим тонул в неимоверном гаме.

Вождь рубил, бездумен и космат...

И ещё молился робко в храме

Гунном не заколотый прелат.

1973

СИБИРСКИЕ ВАГОНЫ-РЕСТОРАНЫ

Сибирские вагоны-рестораны —

На тыщи вёрст рассчитанный уют!..

Здесь за графином раздирают раны

Сердечные,

бранятся и поют.

Актёр бровастый едет на гастроли,

Моряк спешит из отпуска назад.

За долгий путь сдружившись поневоле,

Сидят, касаясь лбами, взгляд во взгляд.

И всё, что за полжизни наболело,

Всё, что таили где-то в глубине,

В сердцах друг другу поверяют смело

Среди народа, как наедине.

Всю жизнь свою – женитьбы н разводы,

Печальные ошибки прежних дней.

...Потребность человеческой природы

В признаниях —

стыдливости сильней.

О, сколько тут новелл,

если порыться!

Как вспомнить их и не сойти с ума!

Друзья бормочут, и бежит по лицам

То свет, то тьма, то свет, то снова тьма.

Когда бы это всё они забыли,

Как был бы их удел нелёгкий прост...

А за окном безлюдие Сибири,

Полночная тайга на тыщи вёрст.

1959

СЕНСАЦИЯ

Зевая, встанешь на рассвете,

И, словно бы сойдя с высот,

С липучей полосы в газете

Сенсация вдруг полоснёт.

Сенсация! Нам от сенсаций

Уж не укрыться всё равно

Под сенью сладостной акаций

Иль в горсаду за домино...

Сенсация встаёт на ножки

И вдруг бежит – бог весть куда! —

Стремительней, чем миноноски,

И экстренней, чем поезда.

Эскадры отдают швартовы.

Припали головы к рулю...

– Вы слышали? – О чём? – Да что вы?

– Не мо...– Да я вам говорю!

Земным овладевая шаром,—

Покой? Да где он? Нет как нет! —

Сенсация лесным пожаром

Уж охватила континент.

За новостью опешим, за всякой!

Давай известий!.. Без помех

Слюнявой бешеной собакой

Сенсация кусает всех,

Готовьте люминала тонны!

Бессонница вползла в дома.

Сенсация – хоть ставь кордоны! —

Как в средние века чума.

Молва несётся языкаста

На материк с материка!..

...Но старого Экклезиаста

Уж с полки достаёт рука,

1970

ЛОЖЬ

Об истине и не мечтая,

я жил среди родни, и сплошь

вокруг меня была простая,

но разъедающая ложь.

Со смаком врали, врали сладко,

Кто просто лгал, а кто втройне...

Но словно смутный сон, догадка

тоскливо брезжила во мне.

Я робок был, и слаб и молод,

я брёл ночами сквозь туман,

весь в башнях, шпилях, трубах город

был как чудовищный обман.

Я брёл в ботинках неуклюжих,

брёл, сам с собою говоря...

И лживо отражалась в лужах

насквозь фальшивая заря.

1973

НАСТРОЕНИЕ

Пусть беспрестанны наставления,

Советы, как себя вести,

Но яростные настроения

Способны всё снести с пути.

Пусть близко мне до постарения,

И пусть всё валится из рук,

Но яростные настроения

Преображают всё вокруг.

То сетования, то томления,

То радостная полоса...

Смотри, смотри-ка: настроения

Меня несут как паруса!

Ведь мира нет и под оливами...

И настроенья быть должны

По сути самой прихотливыми:

То вдруг белы, то вдруг черны.

То вьются облачными кудрями...

Их принцип неопределим,

Так своенравны, так причудливы.

Неуправляемы, как дым!

Вот так выходят в наступление.

Земля под поступью трещит:

Воинственное настроение

Я впереди несу как щит.

Тоски случайной обострение.

Сбить может с ног любой пустяк!

Я подымаю настроение

Высоко над собой как стяг.

Лишь чуть – и смог я стать бы гением!

Лишь чуть – и смерть мне нипочём!..

Встаю, и вечность настроением

Я протыкаю как мечом.

1968

МОРОЗ НА УРАЛЕ

Был в детстве день. Дымящийся мороз,

Оранжевое солнце из-за леса,

Да иней металлических полос

На розвальнях, лежавших у навеса...

А я не знал, что это всё всерьёз!

И полоз я лизнул для интереса,

Так, как-то просто... И язык прирос

Вдруг намертво к поверхности железа.

Его я с болью, с мясом отодрал!..

Мне часто вспоминается Урал,

Себя я помню плачущим, чумазым...

С тех пор я прожил жизнь уже почти.

Ты сердцем только, друг, не прирасти,

Ведь отдирать-то будешь с болью, с мясом.

1968

ПАМЯТЬ

Мнемозина – по-древнегречески память.

Её когда-то звали – Мнемозина

И поклонялись ей.

На мой же взгляд,

Она ведь просто вроде магазина

Универсального

или, вернее, склад,

Где весело навалены на полки

События за многие года.

И кажется, того гляди, подпорки

Не выдержат и рухнут – и тогда

Как я в поднявшейся неразберихе,

В том хаосе ночном, как в том аду

Облупленный твой домик на Плющихе,

В нём комнату, а в ней тебя найду?

Тьма беспросветна вечности.

Найду ли,

Хлебнув забвенья из ночной реки:

Испуг во сне, и лифчик твой на стуле,

И две

ко мне протянутых

руки?

1962

* * *

Мир облиняет, Выцветут все краски.

И будет чернота.

И я готов

Бродить средь грубо проступившей кладки

Рогож суровых и простых холстов.

Как будто бы раздели и разули!

Наряд боярский сброшен.

Средь пустот

И чёрных балок – там клочок лазури,

Там золотце последнее блеснёт.

И буду я средь бедствия такого

Стоять один, в себе всё истребя.

И вот последним вылиняет слово

«Любимая»,– я так ведь звал тебя.

1962

ГОСУДАРСТВЕННОСТЬ

Я научился понимать

Явления большого ряда...

Меня вела за ручку мать

Туда, на таинство парада...

Сперва пехоты шли полки

Вдруг пушки – без конца и края!..

И, страшно выкатив белки,

Я только охнул, обмирая.

Людей пугая не со зла,

В воинственных доспехах бранных,

Мощь государства снизошла.

В знамёнах. В трубах. В барабанах.

И чтобы шире даль была,

На плечи взял меня верзила...

Меня до пяток потрясла

Вдруг государственности сила!

Бьют в камень миллионы ног.

Пехота движется морская.

И маршал, вытянув клинок,

Стоит, колонны пропуская.

И снова ужас охватил

Мистический, как и вначале,

Когда о стонущий настил

Тупые танки застучали.

...На площади клочки сенца.

Дрожит под маршалом кобыла...

И государство, как птенца,

Меня крылом своим накрыло.

1966

* * *

В это время в малиновой шапке начальник

Дал сигнал. Я к вагону рванул прямиком,

На отлёте держа алюминиевый чайник,

Неопрятно плескавшийся кипятком.

На подножку хотел я вскочить. Без сноровки

Промахнулся, но поручни крепко схватил.

И походных ботинок пудовых подковки

Заскребли о бегущий перронный настил.

И повис я. И как у канатной плясуньи,

Что готова вот-вот потерять высоту,

Зябко волосы мне шевельнуло безумье,

И почувствовал я привкус крови во рту.

Поезд мчал. Я пытался подняться и, тужась,

Вверх хотел подтянуться усильем одним.

И под танец колёс, нагнетающих ужас,

Горло мне разодрало вдруг воплем немым.

Я висел, ручку чайника больно сжимая

В пальцах, красных от бешеного кипятка...

И летела черта надо мною прямая

Горизонта,

отчётлива и далека.

1962

ИГРА

А на земле идёт гигантская игра.

Играет море. Облака играют.

Мальчишка, мяч держа, кричит: «Пора!

Айда играть! Команду собирают...»

Как в мире разыгралось всё – смотри!

Играет крупом конь – струится грива.

Играет свет и тень. И фонари

Подмаргивают в сумерках игриво.

...Мне тож не чужд безудержный азарт,

Но я не выношу игры без правил!

Нельзя фигуру отдавать назад,

Уж коль противник твой её подставил.

И взгляда вбок лукаво не коси,

Подобно хитроватому авгуру,

И сам, смотри, обратно не проси

Потерянную второпях фигуру.

Бьёт карта карту. Нечет! Снова чёт!

Игра идёт по крупной. Просят сдачи.

«Ты жил?!» – «Да жил!» – «Так вот пришёл расчёт,

Давай плати! А как же, брат, иначе!»

1966

* * *

Она бывает там, где всё вразброд.

Нет глуше, сокровенней, своенравней,

Чем музыка, что вдруг плеснула в борт

Иль поздней ночью громыхнула ставней,

И чую: бездны тёмные дрожат,

Как будто доски зыбкого настила.

И был мой рот нетерпеливо сжат,

И волосы куда-то относило.

И влажно били ветки по плечу.

Когда ж пустая синь на небосклоне,

Я, запрокинув голову, кричу:

– Пролей немного музыки в ладони!

1963

РАБОТА

Я на кручу тяжёлые шпалы таскал.

Я был молод и тонок —

мне крепко досталось!

Но лишь пот в три ручья да надсадный оскал

На подъёме крутом выдавали усталость.

Налегая всем телом, я глину копал,

Я кидал эту глину лопатой совковой.

Я под вечер с лица потемнел и опал.

Землекоп из меня мог бы выйти толковый.

Я был выделен в баню для носки воды

В группе старых бойцов, работящих и дюжих.

Мы таскали три дня. На ладонях следы

Целый год сохранялись от вёдерных дужек.

Я поленья с размаху колол колуном,

Я для кухни колол и колол для котельной.

Только мышцы ходили мои ходуном

Под намокшей и жёсткой рубахой нательной.

Я был юным тогда. Был задор, был запал.

Только к ночи, намаявшись, словно убитый,

Я на нарах, лица не умыв, засыпал,

На кулак навалившись щекою небритой.

1955

* * *

Гастрольная тернопольская труппа...

Он и она. Но муж её догнал.

Удар ножа! Седой отец у трупа.

И занавес спускается. Финал.

...А в городке был май. И словно иней

Был лунный свет. Пылали облака.

И я шагал с воскресшей героиней

По улицам пустого городка.

Что ей, девчонке бешеной и шалой,

Что город спит, что поздняя пора?

Она б весь город подняла, пожалуй,

Петь и кричать желая до утра.

Она сирень ломала и дарила,

Раскидывала и рвала опять.

И, хохоча, с презреньем говорила:

– Зачем я воскресала?

Чтобы спать?

1961

КАМЕНЬ

Когда-нибудь вы провожали

Кого-нибудь? И тут как тут,

Судача, тётки на вокзале

Цветы в ведёрках продают.

Они сидят большой деревней,

И я купить уже готов...

Но что быть может однодневней

И эфемернее цветов?

Вот вы их только в руки взяли —

Не выпустили их из рук,

А лепестки уже завяли,

Улитками свернулись вдруг!..

Я б высекал цветы из камня,

Из неподвижного куска,—

Пусть нету кроткого ласканья

Раскрашенного лепестка!

Пусть ни пыльцы, ни аромата

Кремнёвый венчик не хранит,

Но лепестковая громада

Зубилом врублена в гранит!..

Хватайте время бреднем, сетью,

Не удочкою на живца!..

Быть надо верным долголетью,

Коль жить собрался до конца.

1964

КРАСАВИЦА

Красавица!..

И вот, обалдевая,

Застыли мы, открыв в смятенье рот.

– Смотрите, вон красавица!

Живая

Красавица! Вон – не спеша идёт.

О, женской красоты великая загадка!

Кто тайный смысл твой до конца познал?

Ну вот она:

зачёсанные гладко

За уши волосы

да личика овал,—

И мы уже молчим, благоговея,

Молчим, от потрясения немы,

Следим глазами:

вот она правее —

И мы правей, она левей – и мы...

1960

* * *

Не жалуюсь: и я имел друзей!..

У жизни так разнообразны грани:

С одним идёшь на бокс, с другим – в музей,

А с тем – сидишь за рюмкой в ресторане.

Мои друзья! Да это ж, право, рать!

Как мы шумели – были помоложе.

Не то чтоб за меня пошли бы умирать,

Но, если надо, поддержали б всё же...

О понимание! За нитью рвётся нить.

А с новыми идёшь на дружбу туго...

До старости когда б мне сохранить

Пусть одного, хотя б для шашек, друга.

1959

* * *

Мне сохранить смогла судьба

Из молодости ранней

Пороховые погреба

Моих воспоминаний.

Живу в спокойном забытьи,

Но огонёк запала

Лишь только стоит поднести,

И всё тогда пропало...

1957

* * *

Человек опустился.

Взял и комнату снял.

Навсегда распростился

С тем, чем жил, с тем, что знал...

Занят вечной растравой—

Вся в потёках стена...

Перебитая рамой,

Смотрит прямо луна.

Человек опустился.

Как король бросил трон!

Славно месяц постился,—

Нос его заострён,

С ним ещё выпивают.

Он сшибает рубли...

Высоко проплывают

Там, над ним, корабли.

1970

ЖЕНЩИНА НА БЕРЕГУ

Тело твоё – ты спишь! —

Раскрылось. Песку нанесло...

Кругло оно, как голыш.

Гладко оно, как стекло.

Белый таит покров

Будто бы дальний свет.

Нет у него углов,

Ломаных линий нет.

Всё ж не годится, – по мне,—

Так раскрываться днём!..

...Ты ж разметалась во сне

И позабыла о нём.

1970

ФОРТУНА

Мы часто распускаем нюни:

Мол, невезение одно!

Ведь мы-то знаем, что фортуне

На свете всё подчинено.

Ещё она зовётся: случай...

Заслышишь, и в груди замрёт:

То колеса её скрипучий,

Необратимый поворот!

Ещё она зовётся мойра...

Береговая полоса,

Где вдоль масличного приморья

Подняли греки паруса.

И низко молятся когорты...

Она вступает на порог,—

Гремят тяжёлые ботфорты.

И тут она зовётся: рок...

1970

* * *

Двадцатый век,

что у тебя за беды?..

Ты расторопен, сведущ и толков.

Но беспощадно попраны заветы,

Идущие из глубины веков.

И глубочайшей тьмою даль объята,

И в прошлое неведомы пути...

И брат руки не подыми на брата!

И ближнего жены не захоти!

Мерцает в бездне истины крупица...

Какими знаньями не овладей,

Но вечно миром заклеймён убийца,

Кровосмеситель и прелюбодей.

1975

ПОРАЖЕНИЕ

Вот какое сейчас положенье:

я уже подошёл к рубежу.

Осмысляю своё пораженье

и итог кой-какой подвожу.

Лишь один небольшой поворотец

и как будто бы я подменён!..

Побеждённый стоит полководец

перед картой прошедших времён.

Жил он собранно, честно, непраздно

и осмыслить есть что-то одно,

ведь прошла его жизнь не напрасно:

поражение было дано!..

1975

* * *

Я мало отдаю внимания природе...

Ведь только заглядись – и был таков!

Что окажешь в миг паденья о пилоте?

Он круглых не оценит облаков!

Что вспомнит он, вернувшийся на базу,

Когда бензин машина дососёт?..

Спасённому от смерти водолазу

Не до подводных радужных красот!

Хрипит солдат, из лужи муть глотая,

Макая в воду камень сухаря.

Что в том ему, что где-то золотая

Над ним стоит, никчёмная, заря?!

А колокольчик всё звенит поддужный.

Сидит поэт,– всё степь пред ним вдали!..

...Природу зло и честно равнодушной

Ещё в минувшем веке нарекли.

1967

ПРЕОДОЛЕНИЕ ОЧЕВИДНОСТЕЙ

Меня со всех сторон окружили очевидности.

– Это же очевидно! – я слышу, как восклицают

То тут, то там...

Я не верю в очевидности.

Я не верю, что земля стоит на месте, а солнце всходит,

Хотя я убеждаюсь в этом всякий раз —

Стоит лишь мне выглянуть в окно.

Я охотник за очевидностями,

Надев акваланг и ласты,

Я спускаюсь с духовым ружьём под воду.

Я выслеживаю очевидность, крадучись и петляя.

Прицеливаюсь и, когда она разлетается, как тарелка,

На тысячи осколков,

Я издаю крик радости: – Одной меньше! —

И делаю зарубку на ложе приклада.

Но когда я поднимаю глаза,

Вижу, что осколки

Опять слетелись,– тарелка невредима.

И опять слышу вокруг себя, как восклицают

То тут, то там:

– Это же очевидно!

1962

* * *

Мы мир подробно разобрали

в усилье многовековом...

Мы обнаружили детали,

как в механизме часовом!

И вот колёсико в сторонке,

и вот уже, надев очки,

берём в два пальца шестерёнки,

пружинки и маховички.

Уж маятник ни с места, боже,

шатун ни взад и ни вперёд...

Мы разобрали мир... Но кто же

его возьмёт и соберёт?

1973

* * *

Когда освоишь высший пилотаж,

на удивление аэродрому,

тогда своё уменье передашь,

наверное, кому-нибудь другому...

...Я брал высоты на своём веку,

был там, где не бывал никто дотоле! —

А что другому передать смогу?..

...Головокруженье? Или приступ боли?

1973

* * *

– Подумаешь, Америку открыл!

Ещё в пелёнках это мы знавали!..

А я один, как клад, её отрыл

И позабыть уже смогу едва ли.

Как я добыл её!

Я смертный пот

Стирал ладонью. Рот был сух от жажды,

Я рыл и рыл...

Владеет ею тот.

Кто сам, один, добыл её однажды.

Она во мне. Я жил, её тая.

Я, стиснув зубы, в муках, на пределе,

Её добыл. Вот истина моя!

Вы ж до сих пор банальностью владели.

1960

КАРАМЗИН

Дай мне тростиночку простую,

её вот этак очини.

Я в ту тростиночку подую,

пристроясь где-нибудь в тени.

Пусть дуб стоит, листву роняя,

пусть птичий вижу перелёт,

пусть та тростиночка шальная

о безмятежности поёт...

1973

БОЛЬ

Когда раздроблена нога,

То, локти ободрав, из бою

Он уползает от врага,

Влача обрубок за собою.

...Боль всюду и всегда с людьми.

Но всё же ты иди по свету,

Лишь зубы поплотней сожми,

Когда уже терпенья нету!

Пред жизнью только трус дрожит —

Не надобно бояться боли.

Трагическая тень лежит

Под каждою травинкой в поле.

1961

* * *

Цирк не люблю:

Вон те жуют, а те

Сидят в пальто,

покуда, напрягая

Все силы, крутит сальто в высоте

Девчонка, среди ламп, полунагая.

Мне пляж постыл:

вон тот острит, а тот,

Под тентом развалясь, глядит с зевотой,

Как к морю зябко женщина идёт,

По синеве блистая позолотой.

Я злюсь в кино:

тот спит, а этот пьян.

Болтают. Иль хихикают несмело...

А женщина стоит во весь экран,—

Обнажено её святое тело.

1961

* * *

Крестились готы...

В водоём до плеч

Они входили с видом обречённым.

Но над собой они держали меч,

Чтобы кулак остался некрещёным.

Быть должен и у кротости предел,

Что б заповедь смиренья ни гласила...

И я кулак бы сохранить хотел

Я буду добр. Но в нём пусть будет сила.

1961

ТАНЦЫ

Какое странное занятье!..

Стоять вот этак, чуть бочком,—

В два пальчика берётся платье...

И вдруг притопнуть каблучком.

И вот, стуча нога об ногу

И улыбаясь ни к селу,

Перемещаться понемногу

По направлению к углу.

Не потеряться б с кавалером!

Он чувствуется, как магнит.

Он рядом этим же манером

Ногами быстро семенит.

Лететь как бы спираль – витками.

Взопреть. О, пота остротца!

Упасть на стул. Махать руками

Вкруг тёмно-красного лица...

Чуднее этого занятья

Найти, ей-богу, мудрено!

Ведь точно сестры, точно братья

Мы все, кого кружит оно,

Кружить давайте ж, словно дети,

Хоть это будто мир старо,

И в «барыне», и в менуэте,

И в гопаке, и в болеро.

Давайте же лететь! Быть может,

Кто знает, ведь судьба слепа,

Вдруг смысл Вселенной нам поможет

Понять какие-нибудь па.

Пусть вьются юбки, словно флаги,

И креп-сатин и крап-жоржет.

Пусть чёрные кружатся фраки

И нитка белая манжет.

Давайте щёлкать каблучками,

Чтобы, хватаясь за сердца,

Вдруг сесть на стул, махать руками

Вкруг тёмно-красного лица.

Знать надо, чтобы это было.

А нет – так надо б то создать,

И чтоб нога бы ногу била.

И взвизгивать. И приседать.

Причины этому глубоки,

А следствия-то велики!

И надо, чтобы – руки в боки —

Дробь выбивали каблуки.

Знать, есть потребность в самом деле,

Чтоб в пальцах был подол зажат,

Чтоб кровь, свистя, вращалась в теле,

Чтоб мчались волосы назад.

1965

* * *

В судьбу походную влюблённый,

Не в фото, где луна у скал,

В казарме, густо побелённой,

Я честно красоту искал.

Её искал я в дисциплине,

И в пайке, выданной в обрез,

И в алом клине, дымном клине

В теплушку глянувших небес.

Прослушав грустный хрип гармони,—

А я грустил тогда всерьёз! —

От глаз я отрывал ладони,

Ладони,

Мокрые от слез...

Через овраги и низины,

Через расплёсканную грязь,

Я мчался в кузове машины,

На плащ-палатке развалясь.

Я брёл по снежным первопуткам,

Сквозь ночь летел в товарняках,

Питался сечкой по продпунктам

И мылся в санпропускниках.

И понимал я только грозы,

Дорог замес, снегов обвал...

Скупой и тонкий дух берёзы

В те годы я не понимал.

1953

КРАСОТА

В. Бокову

На небо взглянешь —

Звёзд весенних тыщи!

Что юности в блескучей высоте?!

Но яростнее, чем потребность в пище,

Была у нас потребность в красоте.

Нам красоту давали понемножку...

По вечерам, когда шумел привал,

Сапожник ротный,

Мучая гармошку,

Её для нас упорно добывал.

Она была минутной и не броской.

Мелькнёт – и нет: под утро вдалеке,

На горке – стеариновой берёзкой,

В ночи – луной, раздробленной в реке.

А то бывало: осень, вязнут танки,

И чад, и гарь – и вдруг она возьмёт

И чистым взором познанской крестьянки

Из-под руки, лукавая, сверкнёт.

1953

АРТИСТИЗМ

Прославляю актёрство —

Парик, декорацию, грим...

Как я жил, как я тёрся

По кулисам, актёрство, твоим!

...Вот галоши разули,

Разделись, в карман номерок.

И уже в вестибюле

Мы слышим: гремит монолог!

Как в колодце костёла

Органа стотрубная медь,—

В том величье актёра,

Чтоб мрачно с подмостков греметь.

Скажут; «Бросьте, забава-с!..»

Но мы аплодируем с мест

За лукавство, за пафос,

За всё разрешающий жест...

Как энергией тола,

Когда дотлевает запал,

Вдруг улыбкой актёра

Застывший взрывается зал.

Пусть не громкого роста,

Пусть меч слишком тяжек и щит,

Верим мы в благородство

Того, кто с эстрады кричит.

Нам, пожившим, матёрым,

И то не без пользы подчас,

Коль назвался актёром —

Учи!.. Мы подремлем, учась...

Прославляю за эти

Слова, что подчас пламенят!

(И за то, что в буфете

В антракте я пил лимонад.)

За твои водевили

Тебя не забуду по гроб.

(Ноги мне отдавили,

Когда я бежал в гардероб.)

При цилиндре, при трости,

Монокль и наследственный тик...

Прославляю притворство

Притворщиков главных твоих!

Только искра запала,

И вот уж и всё ремесло!..

Семя в детстве упало,

И семя, смотри, проросло.

Привставал я из ложи,

И действие я прерывал...

Прославляю за слезы,

Которые я проливал!

...Ждёт весь месяц зарплаты!..

При муторном свете кулис

Снимет тогу и латы, —

Да он же потаскан и лыс.

Красен нос его, право.

Да ведь не святой же он, чать!

Так какое же право

Дано ему всех обучать?!

Верим всякому вздору?!

Но я возраженья сниму:

Коль не верить актёру,

Тогда уже верить кому?

Мы уверуем сами

В восторг риторический твой.

Засыпай нас словами,—

Словами засыпь с головой!

...Бог поэзии с лирой,

А около – девять сестёр...

Жизнь идёт,– декламируй,

На то же ведь ты и актёр!

Расщеплённым фальцетом

Руби наступившую тишь!..

Декламируй,– подцепим

Мыслишку какую, глядишь!

К нарисованной ране

Притронься – и сразу же в дрожь! —

На немыслимой грани,

Где сходится правда и ложь.

Кровью всей искупая,

Что это всего лишь игра!..

Чтоб слезинка скупая

По глупому гриму текла.

Чтобы краскою синей

Подглазья, а рот чтобы – ал...

Сатанинской гордыней

Чтоб зрителя профиль пугал.

Горло стиснет незримо

Рыданий твоих мастерство...

Убедительней грима,

Быть может, и нет ничего!

И не ртом уж, а пастью...

Накинутый плащ на плечо.

Искажённое страстью

Актёр к нам выносит лицо.

Если ж слово вдруг мимо

Просвищет, как будто копьё,