Текст книги "Русские солдаты Квантунской армии"

Автор книги: Евгений Яковкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

При участии ГБРЭМ была выпущена также декларация но случаю очередной годовщины войны, которая должна была свидетельствовать о лояльности русской эмиграции японским и маньчжурским властям: «…Стоя на грани ныне решающейся ожесточенной войны, мы, население г. Харбина, на настоящем народном собрании постановили сплотить воедино все материальные и людские ресурсы, укрепить еще более нашу непоколебимую решимость, следуя примеру доблестных воинов на фронте, проливающих кровь в битвах на юге и севере, на западе и востоке. Преемствуя верность многих воинов, положивших свои жизни за родину, и имея в сердцах верноподданность героев-воинов, защищавших родину, мы клянемся довести до победного конца священную войну великого императорского Ниппона» ^{172} .

Однако большинство эмигрантов проявляло пассивность в отношении политики, в годы войны произошли изменения в сознании и во взглядах у некоторой части представителей русской эмиграции в Китае.

Война во многом изменила сознание русских эмигрантов в Китае, в основном гражданских. Этому поспособствовали подпольные радиотрансляции, кинохроника военных событий, где русские эмигранты видели, как уничтожаются советские города. Советский Союз у многих стал ассоциироваться с Россией, на которую напал злейший враг ^{173} .

Интересное выказывание русского эмигранта В. Жиганова приводит исследователь Балмасов: «Между большевиками 1918 г. и нынешними, по-моему, осталось столько же общего, сколько между красным бандитом Тряпицыным [7]7
  Яков Тряницын – красный партизан, действовавший на Дальнем Востоке в годы Гражданской войны в России. Прославился своими зверствами в отношении как русских, так и японцев. Спалил город Новониколаевск вместе с жителями, включая японскую миссию. Был арестован и казнен самими большевиками, которые попытались сразу же от него отмежеваться.


[Закрыть]и маршалом Жуковым».Русским эмигрантам импонировало также, что И.В. Сталин уничтожил в годы репрессий почти всех их противников по Гражданской войне, руководителей органов госбезопасности, таких как Г. Ягода, Н. Ежов.

Просоветские симпатии в годы войны все росли от одной победы советского оружия к другой. Также повлияло и то, что изменилась советская политика в области религии. Стали открываться храмы, было возрождено патриаршество, в армии ввели погоны, ордена и медали Суворова, Кутузова ^{174} . Из воспоминаний русской эмигрантки Я.Л. Писарсвской: «Какая была пропаганда на радио! Как стали говорить о Дмитрии Донском, Александре Невском… Здорово действовали коммунисты: возрождали церкви, открывали монастыри, писали Бог с большой буквы…» ^{175}

Но не будем забывать, что эти настроения были далеко не у всех, тем более не у представителей русской военной эмиграции, которая также следила за событиями на Восточном фронте Второй мировой войны и сочувствовала возникшему так называемому Русскому освободительному движению, во главе которого стоял генерал-лейтенант А.А. Власов.

Что касается войны на Тихом океане, то 26—27 декабря 1944 г. в Харбине прошел эмигрантский съезд, где присутствовали также и японские военные. Японские власти в Маньчжоу-Ди-Го заявили, что в связи с войной «вся личная и общественная жизнь эмигрантов должна быть подчинена борьбе за победу Японии. В случае поражения Квантунской армии наступит смерть эмиграции» ^{176} .

В официальной же прессе, которая к концу войны полностью перешла под контроль японских властей, публиковались сообщения о победах японской армии в боях с англо-американскими войсками. В частности, журнал «Рубеж» размещал такие статьи до 25 июля 1945 г. А в последнем из номеров (август 1945 г.) писалось о необходимости выполнения «великих задач, стоящих перед Квантунской армией и правительством Маньчжоу-Ди-Го».

Стоит сказать и про радио: так, с 5 декабря 1942 г. на радио Японии (NHK) начала работать русская редакция. Выходили небольшие передачи на русском языке. Вещание велось вплоть до конца войны ^{177} . Это было особенно важно, так как на русских эмигрантов работало и советское радио.

Несмотря на вес усилия японских властей, значительная часть русской эмиграции не оказала какого-либо сопротивления вторгшимся советским войскам в августе 1945 г. ^{178} Более того, многие пошли по пути сотрудничества с советской властью. Это объясняется плохой работой ГБРЭМ и лидеров эмиграции в отношении пропаганды и разъяснения целей войны, в результате в конце войны и в первые дни после окончания боевых действий был большой всплеск советского патриотизма.

Очень примечательный документ (отрывок из статьи просоветских эмигрантов. – Прим. автора)приводит в своих воспоминаниях советский генерал Л.П. Белобородов: «У меня сохранился номер харбинской газеты “Время” за 22 августа 1945 года. Позволю себе процитировать статью, в которой автор рассказывал о судьбе детей русских эмигрантов в годы японской оккупации.

“ Печальна их судьба,– писал он.– Они были русскими, но не видели России, не соприкасались с русским народом. В школах они изучали географию России, разделенной еще на губернии, тогда как в течение уже более 20 лет Родина наша представляет собой Союз Советских Социалистических Республик.

В тех же школах им преподавали государственную мораль, которая по существу своему была не чем иным, как японской аморальностыо. Им прививали взгляд, что здесь они имеют свою вторую родину, и потому заставляли ежедневно кланяться флагам Маньчжоу-Го и Японии и совершать поклоны в сторону резиденции правителей обоих государств.

В слякоть и непогоду, в трескучий мороз их строем гоняли из неотапливаемых школ, в изношенных пальтишках и рваных башмаках, к японскому храму и заставляли кланяться и там. Их обучали– не только юношей наших, но и девушек– военному строю.

Спрашивается: с кем готовили сражаться? Их стремились разложить духовно и физически. Но не таковы сыновья народа русского, чтобы можно было их пригнуть к земле: чем тяжелее был гнет, тем неумолчнее звучали в сердце зовы Родины. Чем больше прилагалось сил к тому, чтобы сделать из наших детей духовных уродов, тем дружнее они сплачивались и тайком около радиоприемников разучивали советские песни и приобщались к своему народу. Все это в прошлом. Стена разрушена. Будущее ясно: наши дети не видели Родины– они ее увидят; наши дети не знали родного им народа– они его узнают”» ^{179} .

Скоро после написания этой статьи многие русские эмигранты в Маньчжурии «узнали» Советскую Родину в виде СМЕРШ и повальных арестов. Об этом смотрите в третьей главе.

2. ОТРЯД «АСАНО» В 1938-1943 гг.

2.1. РУССКАЯ ЭМИГРАЦИЯ И ЯПОНСКАЯ ИМПЕРИЯ В 1922-1945 гг.

Прежде чем перейти к истории бригады «Асано», стоит рассмотреть и другие аспекты сотрудничества русских эмигрантов с Японией в период до и после создания Маньчжоу-Го, за исключением уже ранее рассмотренных. Когда еще на территории России, а именно на Дальнем Востоке, оставались русские белые части, уже начались переговоры с теми, кто уже находился в эмиграции.

Речь, конечно, идет о Русской армии генерала П.Н. Врангеля, которая в ноябре 1920 г. эвакуировалась с острова Крым на полуостров Галлиполи и остров Лемнос. Так, в 1921 г. между командованием Русской армии и представителем Японии майором Такахаси велись переговоры об отправке уроженцев Сибири на Дальний Восток. Планировалось отправить 4000 человек. Переговоры окончились тем, что 17 июня 1921 г. Верховный комиссар (представитель. – Прим. автора)Японии при странах Антанты Ушида в дипломатической форме ответил отказом. Это было обусловлено тем, что данный план переброски русских военных возможен был только морским путем и только при поддержке других стран, которые не поддержали Японию в этой идее ^{180} . Впоследствии отдельные чины Русской армии прибывали на Дальний Восток, но уже своим путем.

Обратимся к русской эмиграции в Северо-Восточном Китае – Маньчжурии, как обстояли дела сотрудничества с Японией там, что нас больше всего и интересует. В первоначальный период русской эмиграцией в Маньчжурии интересовались японские спецслужбы. Именно они еще в 1924 г. пытались с помощью русских белоэмигрантов захватить власть в Маньчжурии. Японские и китайские представители при штабе Чжан Цзолина предлагали русскому генерал-лейтенанту А.В. Бордзиловскому, начальнику Русского офицерского союза в Китае, начать борьбу на КВЖД «против большевиков».

Как пишет исследователь Сергей Балмасов, люди Бордзиловского должны были захватить здесь власть и продержаться своими силами недели полторы – две до прихода японских войск. С приходом японских войск, которые должны были оккупировать Маньчжурию, они обещали помочь русским в борьбе против коммунистов. Бордзиловский от этого плана отказался.

В то же время уже в 1926 г. японцы использовали в качестве своего советника генерал-лейтенанта Георгия Иосифовича Клерже. Заметим, что Г.К. Клерже был в то время военным советником у Чжан Цзолина (до 1927 г.) ^{181} .

Еще об одном интересном аспекте сотрудничества пишут исследователи В.Э. Молодяков и В.А. Россов, которые приводят данные о том, что «сибирские областники» пытались установить связи с нижней палатой парламента Японии. Естественно, с теми, кто выступал с антикоммунистических позиций и был против мирного соглашения между Японией и СССР 1925 г. – так называемой Пекинской конвенции.

Сибирские областники (жившие к тому времени в Японии и в Китае) были представлены Советом Уполномоченных организаций Автономной Сибири (СУОЛС). Возглавлял СУОАС бывший министр иностранных дел Временного Сибирского правительства М.П. Головачев. Входящий в состав СУОЛС подполковник Георгий Иванович Чертков даже составил документ для антикоммунистического соглашения с японскими парламентариями, но по каким-то причинам им не удалось осуществить свои планы ^{182} .

В основном сотрудничество русских антикоммунистов и японцев имело большое развитие в военной сфере, и здесь, конечно, нельзя обойти такую колоритную фигуру, как атаман Г.М. Семенов.

Так, в октябре 1925 г. Г.М. Семенов встретился с бывшим императором Китая Пу И в Тяньцзине в его резиденции. Пу И впоследствии писал в своих воспоминаниях об этой встрече: «Я тогда был очень рад состоявшемуся разговору и, поверив в возможность осуществления его планов “совершить великие подвиги, несмотря на трудности, свергнуть коммунизм и восстановить династию”(Цин. – Прим, автора), немедленно ему выдал 50 тысяч юаней, [.,,] Помню, как Семенов и Чжан Сяосай говорили мне, что Англия, Америка и Япония решили использовать людей Семенова в качестве ударных антисоветских отрядов, обещая им как военную, так и финансовую помощь.

Царская родня возлагала на Семенова большие надежды. Ее представитель даже встречался с Чжан Сяосюем, однако подробности этой встречи уже не помню. Хорошо лишь помню план Семенова и Добудуаня, ибо он имел непосредственное отношение ко мне.

Семенов и Добудуань предполагали использовать своих сторонников и военные отряды на Северо-Востоке и во Внутренней Монголии для того, чтобы создать там антикоммунистическую базу и сделать меня ее правителем».

Пу И для этого дела открыл специальный счет в банке на имя Семенова и периодически перечислял деньги ^{183} . Атаман Семенов вел переговоры с генералом Чжан Цзолинем и с японским Генеральным штабом о создании белых отрядов на территории Маньчжурии ^{184} . Естественно, под своим контролем, так как в это время уже существовали белые отряды (65-я дивизия генерал-майора К.П. Нечаева. – Прим. автора)в армии маршала Чжан Цзучана.

В 1927 г. Семенов обратился к Цжап Цзолиию с предложением о формировании антисоветских формирований. Но переговоры окончились ничем ^{185} . Тогда японцы при поддержке русских офицеров создали самостоятельно на территории Маньчжурии русские диверсионные отряды. Всего было сформировано 10 отрядов. В каждом отряде было по 20 человек. Предполагалось, что отряды будут забрасываться на территорию СССР для последующей повстанческой деятельности.

В ходе одной из  спецопераций но заброске одного из отрядов произошел провал. Выяснилось, что советская разведка заслала в их ряды своих агентов, бывших чинов белых армий – полковника А.А. Клюканова и В.Е. Сотникова. После этого японскими военными было принято решение о расформировании этих диверсионных отрядов ^{186} .

Японцы были активны и в Трехречье, где жили казаки. Так, в 1925 г. в Хайларе при непосредственном участии японских военных был создан комитет народного ополчения для борьбы с большевиками методами партизанской борьбы в районах СССР, которые примыкали к границам Китая и Монголии. По общим подсчетам, в партизанских вылазках можно было задействовать до 1 тыс. казаков, также до 500 бурят. Этот комитет в Хайларе поддерживал связи с казаками забайкальских станиц (Дуроевской, Калгинской, Донинской, Олчинской, Аргунской, Сретенской, Знаменской, Торинской), что позволяло проводить разведывательно-диверсионные действия. Но комитет так и не развил своих действий в дальнейшем ^{187} . Но вскоре к белым русским в Маньчжурии проявило интерес японское правительство.

Это произошло во время советско-китайского конфликта 1929 г. И связано это было с так называемыми деньгами генерала Подтягина. Эти деньги – часть русского золотого государственного фонда, попавшего к А.В. Колчаку в 1918 г. В 1919 г. атаман Семенов захватил два вагона этого золота и хранил его в Чите, открыв так называемый Читинский банк. В январе 1920 г. русский военный агент в Токио генерал-майор Михаил Павлович Подтягин приобрел 5 миллионов патронов для белых войск. В сентябре 1920 г. им было перечислено в Чесен-банк 1 миллион 400 тысяч золотых рублей для закупки оружия Дальневосточной армии ^{188} . Но оружия так и не было получено, деньги же были депонированы в одном из банков Иокогамы на имя Подтягина.

Затем атаман Семенов несколько лет вел судебный процесс, пытаясь их получить. Однако японский суд отказал атаману, мотивируя свое решение тем, что Семенов сам в июле 1919 г. присвоил эти суммы, являвшиеся частью золотого запаса.

После заключения «Конвенции об основных принципах взаимоотношений между СССР и Японией» от 20 марта 1925 г. советское правительство стало требовать передачи этих денег в свое распоряжение, рассматривая их как собственность СССР. Но японское руководство явно не собиралось их отдавать. Несмотря на неоднократные обещания советскому правительству урегулировать этот вопрос и не допустить получение этих денег Семеновым, японские власти все же позволили М.П. Подтягину 10 октября 1929 г., в самый разгар советско-китайского конфликта, получить все деньга (около 18 млн. франков но тогдашнему курсу) в токийском отделении банка.

Как пишет исследователь Аблова, ситуация с «деньгами Подтягина» говорит о поддержке японскими властями антисоветской деятельности белой эмиграции еще в 1920-е гг., о теснейших отношениях атамана Семенова с Токио, о желании японцев материально поддержать белые отряды в китайской армии в самый напряженный момент советско-китайского конфликта ^{189} .

Тем не менее к силам, которые отрицали какое-либо сотрудничество с Японией, власти этой страны не отнеслись так же, как к Г.М. Семенову и его сторонникам. Речь идет еще об одной сумме денег, размером в 1 250 000 рублей золотом, которая была передана на хранение представителю Японии полковнику Исомэ под расписку Дальневосточной армией в декабре 1920 г. в лице генерал-майора П.П. Петрова. Уже представитель РОВС в Японии генерал-майор П.П. Петров пытался вернуть эти деньги. Но долгие судебные тяжбы, разбирательства, шедшие с 1933 но 1941 г., ни к чему не привели ^{190} .

Новая активизация сотрудничества с Японией и даже формирование военных отрядов произошло после захвата Маньчжурии Квантунской армией. Когда японские войска вторглись в Китай и захватили его северную часть, включая Маньчжурию, десятки тысяч эмигрантов оказались под их контролем. Большая их часть 5 февраля 1932 г. радостно приветствовала в Харбине японцев. Многие русские приветствовали японских солдат криками «Банзай!» и били китайцев. Русские девушки забрасывали входивших в китайские города японских солдат цветами [8]8
  Историки русской эмиграции в Китае Г. Мелихов и Е. Аурилене критично относятся к тому, что будто русские эмигранты приветствовали японские войска, хотя сохранились фотографии того периода, да и воспоминания Мокринской, приводимые нами, подтверждают это.


[Закрыть].

Русская харбинка Нина Мокринская в то время записала в своем дневнике: «Над головой гудят японские самолеты. Видно, как по небу разлетается шрапнель. Китайские солдаты подкатывают пушки под подъезд нашего дома. Перестрелка длилась весь день и всю ночь. Утром все стихло. Осторожно выходим на проспект На нем большая толпа, преимущественно русские. Через некоторое время появились японцы. Их войска шли четким строем. Идущий впереди японец с гордостью покачивал огромным белым флагом с красным кругом посередине. Приблизившись, японская лавина разразилась громким гортанным ревом: “Банзай!” Публика им заулыбалась и зааплодировала. Что думали в этот момент русские, на что надеялись?» ^{191}

Антикитайские настроения части русской эмиграции подогревали беглые солдаты из разбитых японцами китайских частей, которые, отходя, грабили и убивали при отходе всех подряд – как русских, так и китайцев ^{192} . Непосредственно при захвате Маньчжурии часть эмигрантов поддержала с оружием в руках их продвижение в глубь Китая. Так, Б.Н. Шепунов возглавил небольшой русский отряд, который двигался впереди наступающих японских войск, а после захвата ими Маньчжурии он выступил с ним на станцию Пограничная и действовал как «полицейский надзиратель», заявив, что будет очищать данный район от коммунистов.

Надо сказать, что японцы в скором времени дали сотням и тысячам русских эмигрантов относительно хорошо оплачиваемую в тех условиях работу ^{193} .

Сразу но вступлении японских войск в Харбин была организована группа представителей от эмиграции для встречи с японским командованием, в нее вошли генерал-лейтенант Е.Г. Сычев, генерал-майор И.Ф. Шильников, также полковники Е.П. Березовский, А.И. Коробов, В.Ф. Иванов, Е.В. Лучшев. Они встретились с японскими генерал-лейтенантом Тамоном Дзиро (начальник 2-й японской дивизии) и генерал-майором Хасэбэ, командиром бригады, которая заняла Харбин. Генерал-лейтенант Тамон Дзиро сказал русским офицерам, что их жизнь теперь «значительно облегчится». Русские же офицеры выразили признательность за осторожность и соблюдение порядка и дисциплины японскими воинскими частями при занятии Харбина ^{194} .

После оккупации японскими войсками Маньчжурии в 1931 г. Г.М. Семенов был вызван к начальнику 2-го отдела штаба Квантунской армии полковнику Исимуре. Японский офицер заявил, что японский Генеральный штаб разрабатывает план вторжения японской армии на территорию Советского Союза и отводит в этой операции большую роль белоэмигрантам. Он предложил Семенову готовить вооруженные силы из белоэмигрантов ^{195} .

Русские эмигранты, в большинстве своем отлично знакомые с местностью и способные свободно общаться с местным населением на территории самого СССР без опасения быть опознанными как «шпионы», представляли для японских спецслужб огромную ценность. Поэтому с самого прихода японцев в Северный Китай они начали активную работу среди русских эмигрантов, склоняя их разными способами к службе в пользу Японии в спецслужбах, полиции, вспомогательных войсках и администрации ^{196} .

Одним из ярких сторонников сближения русской эмиграции и Японии был атаман Оренбургской казачьей станицы полковник Гавриил Борисович Енборисов, который в своих воспоминаниях, вышедших в 1932 г. в Харбине, обозначил, почему именно необходимо сотрудничать с японцами. Он писал: «Кто же может быть наш союзник, кого мы можем заинтересовать своим участием? На этот вопрос можно ответить прямо и открыто: наши союзники государства, не заразившиеся недугом коммунизма, и более всего “страна восходящего солнца”, т.е. Японская империя, как единственное в мире государство, сохранившее традиционный образ правления, свою доблестную армию, которая не потеряла еще способности исполнять волю своего обожаемого Монарха– Императора, которая способна воевать и защищать свои традиции, и к тому же это государство является для советско-еврейской власти главным ненавистником, главной крепостью, на которую большевики устремили свои взоры и ведут главное наступление, подготовляя ожесточенную атаку, не жалея ни средств, ни жертв, не брезгая ничем, и, как Иуды, предают их, следовательно, нужен союз Восточных государств– и мир спасен.

И непосредственно соприкасающийся с очагом коммунизма Китай, который на целые полдесятка тысяч верст соприкасается к зараженному этой болезнью району и который уже борется с этим злом и старается устроить карантин, но все-таки по всем щелям эта зараза проникает и ширится по всему Китаю, особенно в полосе отчуждения КВЖД.

А чем мы можем быть полезны для нашего союзника, или что мы можем внести в будущую кооперацию, какой паевой взнос, или чем мы можем компенсировать за возможную поддержку нас? О! Мы можем весьма и весьма быть полезны для нашего союзника, мы можем оказать колоссальнейшую услугу, мы можем внести громаднейший паевой взнос, как материально, так и личным трудом, мы можем сделать для союзника несравненно больше, чем он для нас,– мы можем спасти его от неминуемой опасности и даже гибели... и только мы. […]

Говорят– Японии нужен рынок; да, это верно– нужен, но это после, потом, а сейчас Японии нужна Япония, и, следовательно, главные заботы ее должны быть направлены к сохранению цельности и неприкосновенности ее, к недопущению к границам ее заразы, необходимо выставить вне пределов государства карантин, принимая во внимание изложенное и борьбу со стихией, плотность и прирост населения.

Японии нужна территория, Японии нужен выход на материк, ей нужны добрые и благонадежные соседи, каковыми должны быть только мы, переболевшие этой болезнью, и Китай, который уже болеет, температура 40, пульс усиленный, заражение идет быстро, и мы видим, что нужны экстренные меры, нужен консилиум, на который необходимо пригласить нас, и этот союз будет стражем, будет карантином, буфером, благо территория есть, и очень соответствующая; этот союз послужит ядром-основанием для организации мирового белого интернационала, он будет якорем спасения мирового корабля, к нему могут примкнуть и другие народы, если они будут удовлетворять условиям, выработанным при заключении этого союза, а это несомненно, и тогда мы подрубим и выбросим корень.

Япония, Китай и Русская эмиграция, совместно с антибольшевистской частью Русского Дальнего Востока, неминуемо должны будут заключить этот союз, если не опоздают. Эти стороны как раз имеют полную возможность и крайнюю в этом необходимость, и они, безусловно, выполнят условия, указанные выше, ибо одна сторона имеет то, что не имеет другая, а при соединении этих возможностей получается одна грандиозная и непобедимая сила, которая явится общим спасителем как самих союзников, так и всего культурного мира от шайки разрушителей и угнетателей человечества.

Цель союза– охрана политического равновесия вообще и на Дальнем Востоке в особенности, а подробный устав союза, вернее условия соглашения, вырабатывается представителями сторон, причем должны быть точно и определенно указаны права и обязанности договаривающихся; проект возможного договора я приблизительно предвижу, и конспект такового, конечно, можно предложить только по принципиальном согласии начать переговоры» ^{197} .

Во многом его слова и идеи воплотились в последующих событиях – сотрудничестве русских эмигрантов с японскими оккупационными силами в Маньчжурии, а «карантином»-буфером стало такое государство, как Маньчжоу-Го.

Вообще-то наибольшее усердие в сотрудничестве русских и японцев предприняли сами японцы. Но у них была главная цель – это установление контроля над русской диаспорой, которая играла видную роль в Маньчжурии. Решить эту задачу должна была Японская военная миссия, которая принялась сразу же за решение этой задачи после того, как были изгнаны китайские власти.

Изменилась и роль ЯВМ, которая до 1932 г. являлась представительством японской армии в Северной Маньчжурии, а с 1932 г. стала «специальным органом» штаба Квантунской армии, Генерального штаба Японии и Военного министерства. В ведении Японской военной миссии находился и «русский вопрос»: разведывательные операции Японии, направленные с территории Маньчжурии против СССР; негласный контроль за деятельностью советского консульства и других советских представительств в Маньчжурии – политических, общественных и других организаций ^{198} .

Летом 1932 г. начальник японской армейской разведки и контрразведки, руководитель ЯВМ, генерал-майор Мичитаро Комацубара предложил в то время руководителю РФП генерал-майору В.Д. Косьмину набрать вооруженный отряд, который должен был в будущем составлять ядро Белой армии.

Отряд в составе нескольких сот человек был набран и в дальнейшем использовался в качестве караульного на железных дорогах Мукден – Шаньхайгуань и Гирин – Лафачан ^{199} . Через некоторое время Комацубара попросил Косьмина создать дополнительные части. В итоге было создано 2 формирования но несколько сот человек каждое для охранной службы на Мукден-Шанхай-Гуаньской и строящейся Лафа-Гиринской железной дорогах. По заверению японского командования оба русских формирования должны были стать ядром будущей Белой армии Маньчжоу-Го, а пока они были включены в состав Квантунской армии ^{200} .

Созданные Косьминым новые части из русских эмигрантов были брошены на борьбу с корейскими и китайскими партизанами в районе Хайлиня и Мулина вместе с отрядами казаков и монархически настроенных эмигрантов ^{201} . В 1932 г. в Харбине были открыты специальные курсы для эмигрантов, предназначенных для забрасывания в качестве агентов в Советский Союз. На этих курсах будущие агенты, кроме таких профессий, как шофер, радист, механик, изучали приемы разведывательной работы под руководством японских офицеров разведки ^{202} .

По предложению руководства японской компании «Мантэцу» подполковник Н.Н. Ильин организовал в апреле 1933 г. отряд в составе 180 человек для охраны от хунхузов строившейся Лафа-Харбинской железной дороги. Помощником командира отряда и одновременно взводным являлся войсковой старшина П.Н. Сотников. В качестве рядового охранника в отряде служил поручик А.А. Ильинский и другие русские офицеры.

По мере удлинения железнодорожного полотна численность отряда выросла до 230 человек, самостоятельно стала действовать южная группа отряда под руководством есаула Энова. Отряд просуществовал свыше полутора лет.

Русские охранные отряды были сформированы и для защиты от нападений от китайских хунхузов частных лесных и горнодобывающих концессий. Такие подразделения действовали в районах станция Яблоня (командир – Омельченко, позднее – капитан А.Н. Гукаев), Вэйшахэ (командир – полковник Федоров, помощник командира – штабс-капитан С.Г. Трофимов), Ханьдаохэцзы (командир – есаул Б.Д. Быстрое, командир взвода – капитан Б.М. Агафонов), Шаньпш (командир – полковник Борщевский, командиры взводов – капитан И.Я. Божко и хорунжий Я. Леонов) и другие. Кроме русских охранных отрядов в конце 1933 – начале 1934 г. русские подразделения входили в состав пограничной стражи Маньчжоу-Го, главным образом на территории Трехречья. Командиром русского казачьего подразделения пограничной стражи в этом районе был есаул И. А. Пешков ^{203} .

В конце 1934 г. тот же Н.Н. Ильин возглавил казачий отряд, сформированный по предложению переселенческого отдела ЯВМ для охраны сельскохозяйственных угодий в провинции Синьцзян от набегов хунхузов ^{204} .

Подготовку русских полицейских на японской службе новые власти начали вскоре после своего утверждения в Маньчжурии. Дело в том, что китайцы не прекратили сопротивления после оккупации страны, а своими силами японцы против них справиться не могли. Особенно активно процесс формирования русских полицейских отрядов пошел с 1935 г. К тому времени через специальную русскую полицейскую школу прошло 129 человек, но японцы считали, что это мало, и увеличили ежегодные выпуски. Как питает исследователь Смирнов, нередко на фоне японских коллег русские полицейские выглядели более профессиональными.

Главная задача русских полицейских состояла в борьбе с хунхузами, которыми стали называть китайских партизан. Чтобы укрепить преданность русских полицейских японцам, их регулярно вывозили к местам Русско-японской войны, где находились ухоженные благодаря заботам представителей Страны восходящего солнца кладбища русских героев и установленные на японские деньги памятники в честь таких героев, как Кондратенко ^{205} .

В 1935 г. русские и китайские охранные отряды начали реорганизовываться в подразделения лесной (горно-лесной) полиции Маньчжоу-Ди-Го. Согласно сводке штаба 3-й дивизии Квантунской армии, целью отрядов лесной полиции являлась охрана лесных участков от нападения хунхузов и партизан и ведение наблюдения за работой на лесозаготовках.

Такие отряды размещались в уездах Хайлюнь, Учан, Мулинь, Теле и Нинъянь, а особые отряды лесной полиции – в уездах Вэйхэ и Наньань. Численность отрядов превышала 1,5 тысячи человек. Начальником русского отряда лесной полиции на станции Вэйшахэ стал полковник Федоров, позднее – подполковник Л.М. Матов, на станции Эрдаохэцзы – Н.И. Розальон-Сошальский, на станции Хайлинь – подполковник Н.Н. Ильин, на станции Ханьдаохэцзы – есаул Б.Д. Быстров, на станции Шитоухэцзы – полковник И. Смелков. Руководство русскими отрядами лесной полиции не было постоянным, но практически всегда командирами отрядов являлись бывшие офицеры ^{206} .

Для подготовки и повышения квалификации кадров лесной полиции на станции Ханьдаохэцзы весной 1936 г. было открыто шестимесячное Военно-полицейское училище, располагавшееся в здании русского Офицерского собрания. Курировали училище представители ЯВМ. Первым русским начальником училища был подполковник Н.Н. Ильин ^{207} .

Уделим наше внимание еще одному воинскому формированию из русских эмигрантов. Дело в том, что в годы Второй мировой войны в Китае русские служили на стороне японцев не только в бригаде «Асано», но и в Русском полицейском отряде Шанхая, пусть даже и недолгое время.

Русское воинское соединение в Шанхае появилось еще в 1927 г. Все началось с того, что в конце 1926 г. – начале 1927 г. к Шанхаю стали приближаться войска Гоминьдана, целью которых было: расправиться с иностранцами, южанами (сторонниками маршала Чжан Цзолина и его шанхайского ставленника Суп Чуанфана). Шанхай же был разделен на 2 части: в одной жили китайцы, в другой (сеттльменте) – иностранцы, которые и опасались за свою судьбу. Флотилии с войсками (в основном Англии и Франции) – вызванная помощь из стран Европы – были еще далеко, а японцы защищали лишь себя, не желая поддерживать конкурентов-европейцев ^{208} .

В этих условиях 16 января 1927 г. Шанхайский муниципальный совет собирается на экстренное заседание и решает вопросы но защите сеттльмента. На котором вице-председатель совета господин Бэлл вносит проект предложить генералу Ф.Л. Глебову, использовав чинов Дальневосточной казачьей группы как кадр, сформировать русскую воинскую часть из белых русских эмигрантов и влить эту часть в состав Шанхайского волонтерского корпуса. Заверения вице-председателя совета господина Бэлла и его личная гарантия в том, что русские не нарушат закона и порядка и подчинятся требованиям властей, взяли верх, и муниципальный совет вынес решение немедленно сформировать «Русский отряд» в составе двух рот и пулеметного взвода и подчинить эту часть командиру Шанхайского волонтерского корпуса (ШВК) полковнику Гордону, влив ее в состав корпуса ^{209} .