Текст книги "Хлеб наемника"

Автор книги: Евгений Шалашов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Евгений Шалашов
ХЛЕБ НАЕМНИКА

Часть первая
КАВАЛЕР «БЕШЕНОГО КРЕСТА»…

Глава первая
МОЙ ДРУГ – ЛОШАДЬ

Для меня все поляны одинаковы. Как разобрать – где больше клещей, где меньше? Потому вечером приходится уповать на удачу, а утро начинать встряхивая одежду и проверяя – не торчит ли откуда-нибудь набухшее тельце кровососа. Знавал я драбанта, что мог угадать количество кровопийц с точностью до дюжины на ярд. Правда, кончил он плохо – не разглядел змею.

Расседлав Гневко, вытащил из сумки пригоршню черных сухарей, грустно вздохнул и протянул гнедому. Жеребец с жалостью посмотрел на меня и, помотав головой, ушел в одуванчики.

– Благодарствую! – с облегчением выдохнул я вслед.

«Счастливец!» – позавидовал гнедому и лег. Пожалуй, скоро самому придется переходить на подножный корм. Вроде из одуванчиков салаты делают? Тьфу…

Посматривая на сумеречное небо, я смаковал каждую крошку и размышлял – что бы такое продать, если не удастся пристроиться на службу. Конечно, имелись у меня кое-какие вещички, позволявшие провести годик-другой в сытости и покое, но – жалко! Пока есть надежда, буду терпеть.

Чутье, выработанное за двадцать лет службы (жизни?) в наемниках, по привычке отмечало все незнакомые и, стало быть, опасные звуки, передвижения и шевеления примерно… ну не за милю, но – за полмили, так уж точно! Вот и теперь – я уже минут двадцать как определил – что по соседству со мной остановилась телега. Судя по скрипу деревянных осей – крестьянская. Скрип, однако же, мягкий, не резкий. Стало быть, хозяин – мужик хозяйственный, не забывает смазывать колеса своего «тарантаса», и не жадный – на дегте не экономит! Жаль, не слышно ржания лошади – можно о хозяине узнать больше. О том самом, что брел сейчас ко мне и поминутно останавливался, будто решал – а не повернуть ли обратно? Значит, чего-то он от меня хотел, но не был уверен, что дело выгорит.

– Господин рыцарь… – робко спросил незнакомый голос. – Простите, если разбудил… Дело у меня к вам…

Разбудил! Да твое сопение за милю слыхать! Ну какое может быть дело у пейзанина к наемнику? Хотел было послать крестьянина… лесом, но передумал. Кто знает, может, его барон (или – кто у них там?) нуждается в молодцах вроде меня?

– И?.. – приподнялся я на локте.

– Я, это… Ваша милость… – засуетился крестьянин. – Дело у меня к вам, – повторил он, запинаясь. – Вернее, не к вам, а к вашей лошади. К коню, то есть… Важное дело-то!

Вот те раз! А на вид – вроде бы нормальный мужик. Одет, хоть и просто, но чисто. Опять-таки – в сапогах, а не в постолах. Выглядит как приличный зажиточный крестьянин. Хотя видывал я и герцогов спятивших, и графов, и даже одного короля! (Чтоб ему провалиться куда-нибудь, уроду…) На всякий случай я слегка подобрался…

Мужик, заметивший движение, резко отскочил в сторону и залепетал:

– Ваша милость, господин рыцарь! Вы только это – чего худого не подумайте… Лошадка у меня, кобылка, то есть… Я вот и хотел попросить, чтобы вы жеребчика своего одолжили. Вы не сомневайтесь, заплачу по совести!

Хм, уже интересней. Таких сделок мне еще не предлагали…

– А что, в округе жеребцов нет? – полюбопытствовал я.

– Да нет, жеребцов-то много, – почесал крестьянин потный лоб. – Только мне бы хотелось, чтобы кобыленок породистый был. А ваш-то коник, вижу, и породой вышел, и статью… Я вас еще давеча на постоялом дворе приметил, вот следом и поехал. Я ж диву дался – вроде воинский человек, а верхом на жеребце…

Еще бы! Не ты первый, не ты последний. Любой нормальный солдат предпочитает ездить на кобыле, ну а в самом крайнем случае – на мерине. От жеребцов с их вздорным характером и драчливым нравом постоянно ждешь какой-нибудь пакости. Мой гнедой по вздорности и злобности заткнет за хвост любого, зато в бою заменит двух рыцарей и добрый десяток кнехтов!

– Сколько? – спросил я, чтобы не тянуть кота за причиндалы.

– Талер, – быстро ответил селянин. Как-то подозрительно быстро.

– Пять! – затребовал я.

– Ну это ты, рыцарь, загнул! – обиженно проговорил мужик, переходя на «ты». – Таких и цен-то в округе нет! Да за такие деньги я четырех жеребцов найду. Или – ежели на торг поехать – так и самого коня купить можно… Два!

Врет небось… Но я-то откуда знаю, сколько стоят «услуги» моего жеребца? Ну даже если и врет, то поторговаться нужно.

– Хрен с тобой – четыре.

– У, – обиженно протянул мужик. – Много. Давай… – увидев мой кулак, поправился: – Давайте, господин рыцарь, за два.

– Ладно, три! – махнул я рукой. – Но это – последняя цена!

– Два с половиной! – попытался торговаться мужик.

– Свободен! – отрезал я, показывая, что слово мое тверже камня, переживая – не ушел бы благодетель.

Не ушел. Видимо, очень уж ему хотелось заполучить «кобыленка» от чистокровного жеребца. Немного потоптался и потом буркнул:

– Согласен. Три так три…

– Лады, – кивнул я, протягивая ему руку.

Пейзанин с почтением принял мою ладонь и попытался ее крепко сжать (пережать, что ли, захотел?), заскулил, отпрыгнул в сторону и принялся дуть на свою мозолистую лапу – такой ручищей раскаленное железо хватать можно…

Отдувшись и отмахавшись, мужик спросил:

– Кобылку-то сюда привести? Или – сами придете?

– Веди, – кивнул я.

Пусть думает, что мы гордые! Наемник-первогодок имеет в месяц всего четыре монеты, и ничего, живет. Я – не первогодок, но вчера на последний медяк купил два фунта черных сухарей: фунт – для себя и фунт – для коня… Чего-чего, а торговаться жизнь научила. Ну и как же теперь выполнить самую сложную часть? Нет-нет, это не то, что вы подумали…

Гнедой пасся не слишком далеко, но и не слишком близко от меня. Так, чтобы не мешать, но и прийти на помощь.

– Гневко! – позвал я. – Овса хочешь?

Гнедой навострил уши, зыркнул глазом и сморщил нос: «Ну и где же он? Что-то не наблюдаю…»

– Дело есть! Выполнишь – будет тебе овес, а мне… – Я задумался.

Конечно, первое – овес, потому что Гневко его уже с неделю не видел. А мне? Поесть бы как следует… Согласен на кусок хлеба, куда будет положен большой шмат ветчины. Еще лучше – тарелка холодной телятины или миска тушеной свинины с горохом. А потом? Хорошо бы – новый плащ, бельишко. Словом, трех талеров на все не хватит! За последний год, что выпал у меня безработным, а значит – безденежным, прорех в хозяйстве накопилось столько, что лучше и не вспоминать.

Пока я предавался невеселым думам, Гневко подошел вплотную и выдохнул в лицо горьковато-мятным запахом одуванчиков: «Выкладывай!»

– Кобылку просили ублажить, – доложил я. – Денег за это дадут!

– И-и-го-го! – улыбнулся он во всю пасть. Дескать – всегда готов! Но потом, спохватившись, подозрительно поинтересовался: – И-и-го?

– А я знаю? – пожал плечами. – Хозяин сказал, что жеребенка породистого хочет. Такого же красавца, как ты… – польстил я другу, но отнюдь не успокоил его.

До сих пор нам еще никто не предлагал деньги за то, что делали даром и – не постыжусь сказать – с удовольствием…

Тут раздалось ржание. Гневко прислушался, определяя по голосу возраст «подруги», а потом, презрительно бросив мне: «Го-го!» – отвернулся, выставив на обозрение круп…

– Ну и что такого? – примирительно сказал я. – Ну подумаешь. Да ей и всего-то лет восемь! Ну десять, ладно. Разок-то можешь…

Вместо ответа гнедой махнул хвостом, пытаясь попасть мне по физиономии. Таким образом выразив все, что он думает обо мне, о пейзанине и о той кляче, Гневко собрался вернуться к недоеденным ромашкам. Но тут уж я не выдержал:

– Друг называется! Почему я один должен о деньгах думать? А мне каково было, когда мы у той дуры жили?

Гневко остановился и слегка скосил глаз в мою сторону.

– Го? – удивленно спросил он.

– С чего это ты взял, что мне там нравилось? – обиделся я. – Как же… Так нравилось, что я без порток был готов сбежать. Из-за тебя страдал. Думал, ладно, так уж и быть – до весны эту толстую дуру поублажаю, зато мой скакун будет в теплой конюшне, да в сытости, да с кобылками молодыми. А ты… Я тебя часто о чем-то прошу?

Жеребец пристыженно застриг ушами, мотнул гривой: «Ну прости, прости, не знал я…»

– Вот, господин рыцарь, мы и пришли, – послышался бойкий говорок пейзанина. – А это – лошадка моя, Снежинкой звать. Красавица!

– У-у-у! – завыли мы с гнедым в один голос.

Снежинкой кобылку можно было назвать только с большого перепоя… Шкура, может, и была когда-то белоснежной, но изрядно потемнела и полиняла от времени. А тут еще красавица и приволакивала ногу…

«Уж не сап ли?» – забеспокоился я и подошел поближе глянуть на лошадиные бабки. А, нет – залысин не видно. Надо бы копыта осмотреть, но это уж пусть хозяин сам разбирается, его лошадь. Чувствовалось, что «Снежинке» не восемь и даже не десять лет, а все двенадцать с гаком. Ей бы не о жеребятах думать, а о том – как бы к живодеру не попасть…

Однако при виде гнедого красавца кобылка воспрянула, как старушка-нимфоманка перед молодым любовником, – выпрямила спину, подняла хвост и кокетливо заржала. Правда, ржание было с легким покашливанием…

– Вот видишь, господин рыцарь, какая красавица?! – горделиво сказал селянин, любуясь на свою э-э… кобылку.

Я осторожно перевел взгляд на Гневко. Бедолага стоял широко расставив копыта и опустив голову до земли. Казалось, с места его теперь не сдвинешь. Пришлось подойти к другу поближе и осторожно положить ему руку на холку:

– Ну, может, тебе глаза закрыть? Давай попонку наброшу, – заюлил я, чувствуя себя последней сволочью. – А ты представь себе, что с другой…

Гневко посмотрел на меня исподлобья: «Ну и гад же ты! Сам бы пробовал!» А я подумал: «Надо было у мужика деньги вперед брать…»

– А помнишь, прошлым летом? – состроил я умильную физиономию. – Кобылка у тебя была…

«Которая?» – прищурился наглец. Дескать, много их было, где ж упомнить-то всех…

– Ну, которая вся такая знойная, мавританская… помнишь? Копытцем топнет – аж дым из ушей! А шея у нее, а спинка… Вспомнил?

Кажется, мой боевой друг и соратник вспомнил… В глазах загорелся огонь.

– Во-во, она самая, – провоцировал я друга, чувствуя себя старым сводником. – Ты на клячу-то эту не смотри, а ту вспоминай!

…Они с «мавританкой» сбежали куда-то в леса и поля и вернулись через неделю – тощие, как февральские грачи, но счастливые, как мартовские кошки. В другое время Гневко получил бы от меня нахлобучку. Но в тот раз я и сам напоминал драного помойного кота, потому что хозяйка «мавританки» не уступала в страсти своей кобылке…

Гневко обреченно вздохнул. Коротко кивнув даме, гнедой целеустремленно пошел вперед, в сторону ближайших кустиков. Никаких там заигрываний или ласковых покусываний за шею. Меня застеснялся? Так я бы отвернулся!

Лошадка, слегка растерявшись, возмущенно заржала: «А поухаживать?» Но гнедой продолжал идти, не обращая внимания на протесты. «Барышня» немного постояла и затрусила следом. Все-таки такие кавалеры подворачиваются нечасто.

Когда из кустиков раздалось удовлетворенное ржание кобылки, я молча протянул пейзанину раскрытую ладонь.

– Дак, может, еще и не того. – Хитровато посмотрел он мне в глаза. – Может, плохо он ее… Подождать бы чуток, посмотреть – понесла ли. У нас пока, значит, кобыла не понесет, денег не плотют…

Получив затрещину, мужик покатился по земле. Перевернувшись пару раз, он вспахал носом землю и замер, притворившись мертвым. Ну точь-в-точь как жук, которого поймали мальчишки. Хм, будто бы я не знаю силу удара…

– Четыре талера! – повысил я цену и пригрозил: – Будешь изображать обморок – заберу и телегу, и кобылу. С приплодом! – добавил я мстительно.

Мужик резво вскочил и побежал к телеге. Вернувшись, стал совать монеты.

– Вот, ваше сиятельство, – испуганно затараторил он. – Тут ровно на четыре талера…

– Ладно, – смилостивился я. – Пусть будет три, как уговаривались.

Пейзанин расцвел, выдал две серебрушки и целую горсть фартингов. Талеры были имперские, а медяки – произведение какого-то местного герцога. Тот на меди не экономил, поэтому по весу они не отличались от талеров. «Не перепутать бы!» – сделал я зарубку в памяти.

– Господин рыцарь! – весело предложил мужичок, на радостях позабывший о зуботычине: – А может, пока они свои дела делают, мы с вами слегка того… перекусим? Отметить бы.

Слегка оттопырив нижнюю губу, я попытался было изобразить горделивое недоумение, но почувствовал, как брюхо начинает урчать.

Пейзанин побежал к телеге (и чего он ее так далеко оставил?), притащил увесистый окорок, вяленую рыбу, хлеб и парочку луковиц. Потом, заговорщически улыбнувшись, извлек из-за пазухи глиняную фляжку:

– Вы уж, господин рыцарь, простите, – повинился он. – Кружек-то у меня нет. Так что вы – первый!

«Ишь, какой вежливый!» – усмехнулся я про себя и отстранил баклажку.

– А вы что – не потребляете? Или брезгуете? – вытаращился крестьянин. – Здря, все чистое. А шнапс сам делаю, из лучших яблок. Соседи со всего графства съезжаются!

– Не переживай, – успокоил я мужика, кромсая мясо на кусочки, а каравай на ломти. – Просто – не пью.

Мужик озадаченно покрутил головой и сделал основательный глоток. Прищурившись и подождав, пока жидкость не упадет в желудок, ухватился за луковицу и с аппетитом откусил половину. Вторую луковку я успел почистить и порезать – сам люблю копчености с луком!

– Эх, хорошо! – блаженно выговорил пейзанин, вытирая слезы, что выступили то ли от «влаги», то ли от лука.

Посидев немного, мужик приложился к фляжке и вновь захрустел. Еще через пару глотков, когда хмель уже стукнул по мозгам, а главная закуска была изничтожена, мужичок осмелел:

– А ты, р-рыцарь, совсем не пьешь? И р-раньше – не пил?

– Раньше – пил, а теперь – не пью, – снизошел я до ответа.

– А-а, – протянул мужик, делая вид, что понял. При этом не забывал прихлебывать. Кажется, его окончательно «догнало».

– А в-ссе-тта-ки, п-почему? – не унимался селянин.

– Не хочу, – отмахнулся я. Как же меня достали с этим вопросом!

– А п-поч-че-му н-не пёшь? Бррезггаешь?

Э, как же его развезло-то! Ну все, теперь начнется – уважаю или нет!

– Т-ты д-маш, шта е-ешшли с мчом, то шшразу и – ррыць? Ккой тгы ррыцрь, если не пёшь… Не увжаешь, з-нначчится тех, к-тто ттаких кка-к тты кормммит!

– Не уважаю! – откровенно ответил я, отправляя мужика спать коротким тычком чуть ниже уха. Авось, когда проспится, то будет думать, что головная боль – следствие похмелья…

Пока мы тут заседали, наша парочка уже сделала свое дело. Первым из-за кустов показался Гневко. Он выступал с небрежно-горделивым видом, словно король, только что подписавший манифест об отречении от престола. Следом за ним… Нет, не шла, а порхала кобылка. Она, словно забыв о возрасте и положении рабочей скотинки, увивалась вокруг жеребца, как невеста после первой брачной ночи. Ей бы еще крылышки, так и совсем бы взлетела.

Гнедой подошел ко мне и, презрительно оттопырив нижнюю губу, посмотрел в глаза: «Ну что, гад, доволен?»

Я виновато пожал плечами. Чтобы хоть как-то сгладить неловкость, разломил пополам остатки каравая и протянул коню. Немного пофыркав и поиграв в обиженного, он соизволил съесть. Потом, слегка подмигнув мне левым глазом, Гневко сообщил, что кобылка, в общем-то, ничего, хотя и в возрасте.

Я вздохнул с облегчением. Конь, разумеется, меня бы простил. Но было бы тягостно сознавать, что использовал друга в корыстных целях, а тот не получил даже удовольствия. Ну зато теперь у нас есть деньги. По крайней мере можно протянуть недельку-другую.

Проснувшись на рассвете, я понял, что прекрасно выспался. Воздух – свежий, брюхо – сытое. Гнедой, спавший еще меньше меня, бродил по полянке, умудряясь щипать траву и деликатно оттирать плечом кобылку, назойливо вертевшую перед ним хвостом.

Пока разминался, сосед стал подавать признаки жизни. Держась обеими руками за голову, селянин хрипло пробурчал:

– Вот, сподобило же так нажраться! А что, ваша милость, вы вчера правда не пили, или мне почудилось?

Вместо ответа кивнул ему на фляжку, в которой еще что-то оставалось:

– Полечись, болезный…

– Н-не, – с отвращением посмотрел на баклажку мужик. – Я теперь с месяц пить не буду. А то и вообще – брошу… – нерешительно пообещал он. – Вот ваша милость не пьет, так и головой не мается. Водички бы хлебнуть.

– Родничок – там, – указал я.

Пейзанин долго приглядывался, пытаясь собрать глаза вместе, а потом пошел в указанном направлении. Спотыкался, раза два упал. М-да, бывает…

Гневко, узрев, что я проснулся, обрадовался. Кажется, ему уже осточертели домогательства перезрелой особы, и теперь он был готов куда-нибудь сбежать.

Мы собрались быстро. Гнедому – тому вообще собирать нечего. Ну а мне оседлать коня и прикрепить к седлу походную сумку, где умещались скудные пожитки, – дело пары минут. А все остальное я снимаю лишь тогда, когда ложусь спать. Возможно, кому-то покажется смешным человек, разъезжающий и в холод и в жару в панцире и шлеме, да еще и со щитом за спиной, но только не мне. Привык, знаете ли. Правда, копья и лука со стрелами у меня не было. Если удастся наняться к кому-нибудь, то об этом должен позаботиться наниматель. Ну а на самый крайний случай в сумке есть наконечники для копья и стрел. Ежели что – вырубить копейное древко да настрогать черенков – раз плюнуть. Шелковый шнурочек для тетивы тоже где-то был. В самом крайнем случае – попрошу гнедого пожертвовать десяток-другой волосков из хвоста и сплету «цепочку». Лучник из меня скверный, но в корову с двадцати шагов попаду.

Когда мы с гнедым уезжали, за спиной еще долго были слышны матюги крестьянина и недовольные всхрапывания кобылки. Ей, бедняжке, предстояло превратиться из «невесты» в рабочую скотинку. А уж что будет, когда она принесет долгожданного «кобыленка», выкормит его, не хотелось и думать…

Лесная тропа, по которой мы двигались, вывела на широкую торную дорогу вдоль реки. Стало быть, скоро приблизимся к мосту или переправе.

Не прошло и получаса, как показался каменный мост. Чуть в стороне – каменная (!) хижина. Не иначе – смотрителя и сборщика подати. А вот и он сам. Здоровый. И не просто здоровый, а очень здоровый! Когда парень приблизился, обнаружилось, что его волосатая морда – на одном уровне с моей головой. Но я-то сидел в седле! Прям – не человек, а гоблин какой-то.

Ни мне, ни Гневко бугай крайне не понравился. Даже не из-за того, что был здоровым, а потому, что пахло от него… Не то – псиной, не то потом. Чего проще: сходи да помойся – вода-то рядом. Еще нам не понравилась здоровенная, под стать смотрителю и на вид едва ли не каменная, дубина.

– Мостовые давай. С всадника – один фартинг!

Бугай требовательно протянул лапу, покрытую жесткой, как у кабана, шерстью.

«Справедливо», – рассудил я, вытаскивая кошелек. Содержать каменный мост стоило немалых денег. Прижимистые пейзане предпочитали каждую весну поправлять покосившиеся сваи, перекрывая их сырыми бревнами и застилая кривыми жердями, нежели платить мастерам-каменщикам за выбиваемые водой камни.

Я достал из кошелька монету, но вместо медяка вытащил талер. Только собрался поменять, как детина ухватил с моей ладони серебро и сунул куда-то за пояс. Потом посторонился, давая проход.

– Э, парень, постой, – забеспокоился я. – Извини, дорогой, ошибка вышла. Ты у меня талер взял вместо фартинга. Давай поменяю. Или сдачу гони!

– Хе-хе-хе! – засмеялся гоблин мелким смешком, непривычным для такого крупного тела.

Помахав дубиной, едва не зацепив гнедому нос, сделал правой рукой неприличный жест.

– Значит, деньги мои ты зажилил? – уточнил я на всякий случай.

– Хе-хе! – заблеял детина и повторил жест.

– Гневко… – сказал я негромко.

Только в плохих романах, которых мне довелось прочитать больше, нежели философских трактатов и теологических диссертаций, пишут о том, что кто-то там (разбойник или мститель какой, неважно) «махнул кистенем». Если «махнешь», а рука уйдет в сторону – подставишь собственную шею или голову. Кистень следует бросать очень точно и аккуратно!

Кажется, башка у парня была из того же материала, что и его хижина. У любого другого черепушка разлетелась бы вдребезги. А этот… Я даже удивился, что после первого попадания он вскинул дубину. И, если бы успел, пришиб бы не только меня, но и коня. Только вот попасть он уже никак не мог, потому что я бросил стальной шар не один раз, а три… После второго удара здоровяк мотнул башкой, роняя дубину, а после третьего упал сам.

Парень оказался живучим. Пока я шарил за его поясом, доставая свой кровный талер (конь зря, что ли, трудился?), он успел очнуться. Может, следовало бы его дорезать, но кто тогда будет ремонтировать мост?

Когда я запрыгивал в седло, здоровяк зашевелился. Вот уж точно, посмотришь на такое страшилище – хоть книгу о великанах сочиняй!

– Мостовые возьми, – бросил я парню его законный фартинг.

Когда уезжал, заметил, что гоблин плакал, зажимая голову лапой и вытирая слезы дубиной. Гневко, расчувствовавшись без меры, заметил:

– И-го-го.

– А то я сам не знаю! – в сердцах бросил я другу. – Ну расстроился парень… А кто его просил мой талер зажиливать? У тебя что – денег лишка?

– Го-го, – грустно согласился Гневко и потрусил дальше.

Через пару часов мы доехали до деревни. Что же, теперь уже можно бы перекусить самому и угостить гнедого обещанным овсом.

Трактир (он же постоялый двор) оказался там, где и положено, – в середине деревни, на пересечении улиц (они же проезжие дороги).

– Чего желаете? – спросил хозяин, стоявший у входа.

Мне понравилось, что он спросил без подобострастия и без обычной для пейзан неприязни к наемникам. На морде у меня не написано, что наемник, но кем еще мог быть человек, вооруженный до зубов, но без герба?

– Обед, – выдохнул я, подъезжая к крыльцу. – Мне – мяса побольше, а ему – овса. Не перепутай.

– Постараюсь, господин драбант, – невозмутимо ответствовал хозяин, понравившись мне еще больше. В сущности, драбант – другое название наемника, но звучит не в пример красивее.

Около конюшни был проложен каменный желоб, по которому стекала вода из огромной бочки. Гнедой внимательно осмотрел воду и, осторожно понюхав ее, сделал небольшой глоток. Видимо, проба его удовлетворила, поэтому он принялся пить. Сам я зашел чуть ниже, чтобы не загрязнять парню воду, и умылся. Хорошо бы помыться полностью, но это попозже, после еды!

Сумку закинул на плечо, а седло и шлем бросил в угол. Хотел бы посмотреть на безумца, который бы попытался стянуть мои вещи, если рядом Гневко.

Проследив, чтобы хозяин засыпал столько зерна, сколько нужно, решил побеспокоиться о себе.

Большую часть трактира занимал длинный стол, за которым уже сидели мужики, потягивающие пиво. Было несколько столиков поменьше. Облюбовав местечко у окна (чтобы были видны оба входа и то, что творится на улице), сел.

– Что пить будете? – поинтересовался хозяин. – К сыру, наверное, пиво? Есть красное и белое вино, водка…

– А квасу не найдется?

– Пожалуйста. – И, не моргнув глазом, тотчас же распорядился: – Квасу для господина драбанта!

Мальчишка лет двенадцати притащил квас, хозяин наполнил деревянную кружку и, пожелав приятного аппетита, ушел.

Пейзане, успевшие «выцедить» по паре кружек пива, недоуменно переглянулись. Надеюсь, после третьей-четвертой у них еще хватит ума не задавать глупые вопросы. Пока я жевал сыр, запивая квасом, краем уха прислушивался к разговорам. Узнал, что репа нынче уродилась – ничего, а капусту подъела какая-то тля. Узнал еще, что смотрителя моста побил какой-то бродяга…

– Великан это был! – авторитетно сказал один из мужиков, сдувая пену. – Нашего гоблина вдесятером не осилить.

– Да уж, больше некому, – степенно согласились остальные. – Только великан!

Так легенды и рождаются. Сказок, выросших на пустом месте, я наслушался вдоволь. Чего стоят россказни о «духах леса» – эльфах и прочих леших! Насмотрелся я на этих «эльфов», когда довелось побывать на Оловянных островах и послужить в отряде местного шерифа. Чего только не говорили: дескать, «эльфы» невидимые, ходят бесшумно… Правильно, невидимые, если носить зеленые куртки и зеленые штаны в зеленом лесу, да еще устраивать засады, не оставляя после себя живых свидетелей. Ну а слухи о том, что атаман Локсли отбирает деньги у богачей и отдает их беднякам? Можно подумать, богачи только и делают, что шляются по лесным дорогам… На что же тогда жили разбойники круглый год? А сколько леса спалили? Добро бы для костров, так нет. Иной раз «эльфы» устраивали пожары для того, чтобы испугать крестьян и в суматохе пошарить в их хижинах…

Черта с два бы мы поймали «эльфов», если бы не крестьяне. Кому понравятся постоянные грабежи? Сеньор, он хоть и дерет налоги, но, по крайней мере, известно – в какое время он их дерет. И главное, сколько ему нужно яиц, кур и зерна. Ну и сеньор-то, он от другого сеньора оборонять будет. А эти, «зеленые»? Налетят, как сарацины, отберут последнее. А ты еще должен им говорить спасибо и распевать песни о смелых парнях, что не боятся королевской власти и уходят ватагами в лес. В лес, как же… Ладно, если раз в месяц оленя подстрелят. А в остальное время? Опять-таки – хлеб им давай, паразитам, лук. А соль? А девки? Сеньор выполняет свой долг во время первой ночи, чтобы мужу потом легче было, а наутро одаривает девственниц (ну бывших уже) приличными деньгами. А эти, «лесные», норовили задрать юбку забесплатно… Убыток! Во-первых, кто возьмет «порченую» девку замуж? Во-вторых, даже если кто и возьмет, то сеньор, не обнаруживший девственности, ни за что не даст приданого.

Сейчас говорят, что атамана Локсли, по прозвищу Добрый Малый, казнил злодей-шериф. На самом деле, когда мы нашли лагерь разбойников (крестьяне и провели!), захватили их «тепленькими» после очередной попойки, то в первом же городишке собралась толпа пейзан. У кого-то убили сына, у кого-то изнасиловали дочь… Отбить бандитов мы не смогли. А не прошло и года, как стали петь песни о славном парне…

Вот и тут: ну поселился у моста охранник. Ну подумаешь, здоровый. И что? А все заладили: «гоблин», «гоблин»…

Я удивился не тому, что меня сравнили с великаном. Поразило другое – скорость распространения слухов! Мужики не могли приехать в трактир раньше меня! Наверное, прав тот мудрец, у которого я когда-то учился, когда уверял, что скорость распространения слухов быстрее, нежели скорость полета стрелы, и сопоставима лишь со скоростью молнии…

Тут как раз и подоспел обед. Кажется, сказав, что хочу «много мяса», я погорячился. Видимо, в представлении хозяина целый поросенок – это то, что нужно изголодавшемуся путнику. На широкой деревянной тарелке, где возлежал этот деликатес, были еще и здоровенный, в полкаравая, кусок хлеба, и головка чесноку.

– Да тут на пятерых! – удивился я.

– Что не съедите – с собой возьмете, – улыбнулся хозяин. – Как говорят, лучше переспать, чем недоесть.

Философ. Хотя хозяин мне нравился – нелюбопытен и основателен. Под стать его поведению была и кухня. Поросенок, показавшийся крупным, исчезал с тарелки быстрее, чем я предполагал. Пожалуй, брать с собой будет нечего.

Со страшной скоростью передо мной вырастала гора костей. Мальчишка успел притащить еще один жбанчик кваса. Я сидел, наслаждаясь покоем. От сытости стало спокойно и хорошо. Правда, не настолько, чтобы не заметить клубы пыли за окном и группу всадников, остановившихся во дворе, возле конюшен.

Верховых было человек пять, но шумели на добрую дюжину – нарочито громко хохотали, отпускали тупые шутки, понятные только им самим. Словом – вели себя как хозяева жизни. Сразу видно, что народ молодой, глупый и непуганый…

Двое принялись расседлывать коней, а трое направились в помещение. Хозяин поморщился, но взял себя в руки и, напялив на физиономию приветливую улыбку, выскочил встречать гостей. Мужики спешно допивали пиво.

Троица – наглые парни в кольчугах, с мечами на поясе – ввалилась одновременно. Один из них громко скомандовал:

– А ну-ка, быдло, быстренько отсюда! Щас господин барон приедут!

– Нечего их сиятельству ваши портянки нюхать, – добавил второй и заржал.

«Ясное дело, – вздохнул я. – Доблестные баронские дружинники…»

Мужики ринулись к выходу. Выпроводив их пинками, парни принялись бить трактирщика:

– Ты чё мужичье привечаешь, когда барон едет?

Хозяин, закрываясь от ударов, оправдывался, но экзекуторы не хотели и слушать:

– Да по хрен, что ты не знал! Ты жопой должен чувствовать, что их сиятельство сюда едут! И чтобы к его приезду и духу мужицкого не было…

«А ведь барон этот ничем не лучше разбойника, – грустно подумал я. – Не понимает, что рано или поздно его же собственные вилланы за вилы схватятся. Сначала дружинников укокошат, а потом и до него доберутся».

Я уже собрался встать и идти на выручку трактирщика, как дружинники сами соизволили обратить на меня внимание.

– А ты почему с мечом? А, наемник! Тебе чё, наемник, особое приглашение требуется? Щас сделаю… – подошел ко мне один из парней и попытался ухватить меня за шиворот…

Не люблю, когда хватают так бесцеремонно. Впрочем, когда хватают с церемониями, тоже не люблю.

Убивать дурака не хотелось, поэтому пришлось взять его за руку и крепко пожать… Думаю, кости я ему не раздробил, но сломать – сломал, потому что парень, тоненько вереща, принялся кататься по полу. Двое других, не враз и понявшие, что случилось, бросились на меня.

– Ты, быдло? – завопил один, замахиваясь мечом. – Ты на кого хвост поднял, тварь безродная, сучий выкидыш?!

Этих я снял бросив в них косточками. Подумав, что я – человек добрый, «засветил» и в увечного, чтобы слегка приглушить его боль. Хороший был поросенок…

– Сколько с меня? – поинтересовался я у хозяина.

– Нисколько! – замахал тот руками. – Давно мечтал, чтобы им кто-нибудь морды набил. Без году неделя, как от сохи оторвали, а теперь власть показывают.

– А барон?

– А что барон? – пожал трактирщик плечами. – Ну пожалуюсь я ему, а что толку? Ну прикажет их выпороть, а потом?

– У барона только дураки служат?

– Да нет, есть и другие, – усмехнулся хозяин. – Но дураков больше…

– Ну ладно, – вздохнул я, осматривая троицу.

У одного на поясе болтался кошелек. Срезав его, я высыпал на столик деньги – талер и с десяток медяков:

– Хватит?

Трактирщик замотал было головой, но передумал и сгреб монеты. Все равно на меня спишут! Потом притащил каравай хлеба, окорок и полголовки сыра. Протянув припасы, уважительно проговорил:

– Это вам в дорогу, господин… рыцарь.

– Спасибо, – искренне поблагодарил я, упрятывая вкусности в сумку. Поправлять трактирщика, уверяя, что я не рыцарь, не стал.

Во дворе между тем разыгрывался спектакль. Двое оставшихся молодцов, зашедшие в конюшню, вылетели с воплями… И чего совались, если гнедой еще не доел свой обед?

Посмотрев на растерянных парней, потиравших ушибленные бока, я зашел внутрь. «Подожди немного!» – мотнул головой жеребец, торопливо дожевывая овес, которого хватило бы на трех меринов! Его, кстати, не волновало, что пускаться в путь-дорогу с набитым брюхом вредно для здоровья.