Текст книги "Хлеб наемника"

Автор книги: Евгений Шалашов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Нужно! – кивнул я, прекрасно зная, что без бумаги, на которой есть печать, работать с бюргерами невозможно: – Еще я хочу, чтобы каждая гильдия выделила в мое распоряжение людей. Скажем – каждого десятого ученика или подмастерья покрепче. Нужно готовить город к осаде…

– И что, их хватит, чтобы выкачать воду и укрепить стены? – как бы стал рассуждать вслух пожилой дяденька с книжкой и пером на бляхе.

– Нет, господа, – покачал я головой. – Они вообще не будут заняты работой. – Предупреждая новый шум, напомнил: – В каждой ратуше должна быть учетная книга, где расписано, что делает каждая гильдия в случае войны. Например, за ремонт и оборону Левой башни отвечает гильдия пивоваров, за Главную башню – гильдия бондарей.

Минут через десять был разыскан манускрипт, переплетенный в толстую, едва ли не буйволову кожу. К счастью, «Городскую осадную роспись», как она тут называлась, не спустили в подвал, где ею бы интересовались только мыши.

Купцы и ремесленники изучали наставления своих мудрых (и опытных!) предков о том, что «ткачи должны содержать в порядке Надвратную башню и вал со рвом перед ней», а «оружейникам следует укреплять подъемный мост, а также проверять, хорошо ли прочищены водяные ворота и не имеет ли изъян фундамент Речной башни…»

Ближе к вечеру чтение было закончено. Все проголодались, но расходиться не спешили, потому что оставались вопросы. В основном они адресовались мне.

Первым, как и положено, был первый бургомистр:

– В росписи не сказано ни о гильдии стеклодувов – самой многочисленной в городе, ни о гильдии дробильщиков камней. Понимаю, что некоторых гильдий тогда не было или они входили в другие. Теперь они есть. Чем они должны заняться?

– Копать землю.

– Зачем? – вытаращил очи бургомистр.

– Затем, что любая канава, любая ямка станет препятствием для конницы герцога. И если какая-то лошадь споткнется и сбросит седока, то он, вероятней всего, уже не сможет ворваться в пролом…

– Понятно, – кивнул герр Лабстерман.

– Завтра я размечу участки, которые нужно копать. И завтра же я хочу видеть всех людей, которых дадут гильдии.

– Господин Артакс, если мы сделаем все, что следует сделать по записи, то зачем вам дополнительные люди? – поинтересовался кто-то.

Не упомню – в который раз за вечер я набрал полную грудь воздуха и медленно посчитал до десяти… Когда выдохнул, начал говорить:

– Эти люди – наша регулярная армия. Я нисколько не сомневаюсь, что каждый из вас готов умереть за свободу Ульбурга и за ваши вольности. Любой сумеет лить горячую смолу, сталкивать лестницы, стрелять из арбалета, а если доведется – драться на стенах с врагом. Но есть ли у вас боевые отряды, способные сделать вылазки? Где мы возьмем резерв в случае прорыва?

– Простите, а зачем делать вылазки? – высунулся обер-мастер из гильдии ткачей.

Видимо пожалев меня, ответил сам первый бургомистр:

– Мэтр Вебер, если Фалькенштайн установит осадную башню, иначе как вылазкой ее не уничтожить…

Ткач не понял, что такое «осадная башня», но признаваться в этом не захотел. Ничего, еще успеет насмотреться.

– Кстати, господин бургомистр, – поинтересовался я, – сколько у нас арбалетов, катапульт, баллист?

Лабстерман перевел взгляд на бывшего капитана стражи, а теперь моего первого заместителя.

– Арбалетов – с десяток. Вроде бы в оружейке лежало именно столько… – с запинкой ответил Густав. – Катапульт и баллист – ни одной, это точно.

– Вот так… – вздохнул я. – А нам нужно не менее сотни арбалетов, потому что лучников в Ульбурге, скорее всего, нет. Катапульт и баллист – хотя бы по одной. Сколько арбалетов могут сделать оружейники?

– Получается, что, помимо ремонта ворот и моста, оружейники должны делать еще и арбалеты? – недовольно пробурчал старшина оружейников, скорчив кислую гримасу.

– Мэтр Лаброз, – утешил его бургомистр. – Ваш цех получит за каждый арбалет плату из городской казны. Или же эта сумма будет снижена вам при учете налогов.

Взгляд оружейника сразу потеплел:

– Можем сделать… по два арбалета в день. Только…

– Что – только? – насторожился я.

– Если вы объясните – как делать эти арбалеты…

Глава четвертая
СТАРЫЕ ДРУЗЬЯ И НОВЫЕ ВРАГИ…

Любая улочка обязательно приведет на торговую площадь. Ульбург не исключение.

Говорят, торжище основано еще во времена Старой империи, когда биремы и триремы везли сюда рабов, вино и золото… Я нигде раньше не видел такого: рынок располагался внутри длинной галереи, упирающейся в круглую площадь за высоким каменным барьером. Возможно, так оно и было, хотя галерея больше напоминала переход, по которому когда-то гнали на арену гладиаторов и хищных зверей…

Подходы к рынку были плотно засижены городской швалью: мелкие торговцы, не имеющие постоянного места, пытались продать ворованную рухлядь; зазывалы, предлагающие посетить петушиные бои и тараканьи бега; менялы, способные обменять петушиные шпоры на фартинги… Ну а как же без нищих и воров? Причем чаще всего было не очень понятно – кто нищий, а кто вор? Или и то и другое сразу.

Меня привлекла колоритная фигура. Судя по живописным лохмотьям и деревянной ноге – нищий. Но слишком уж живописны были лохмотья, а из-под дыр засаленного плаща выглядывал камзол из бархата, что по карману не каждому обер-мастеру.

Одноногий напоминал актера, игравшего нищего. Любой внимательный человек заметил бы, что держится он наособицу, как переодетый вельможа, пытающийся стать незаметным в толпе. Но как любого человека, облаченного властью, одноногого выдавали манеры. Вот он что-то сказал сидевшему рядом с ним пареньку, и тот опрометью метнулся, словно гонец-скороход, получивший приказ от августейшей особы…

Говорят, в Лютеции стало модным рядиться клошаром, а предприимчивые лавочники уже наладили выпуск драных штанов и залатанных туник, которые стоили дороже целых…

– Пос-той-те, лю-без-ный гос-подии-ин, – нараспев и чересчур манерно обратился ко мне одноногий. – По-да-а-й-те на про-пи-та-ние!

Не люблю подавать милостыню. Нет, не потому, что жаден. Просто каждый третий нищий – жулик, рассчитывающий на простачков. Знавал я одного «калеку», что давал взаймы герцогам и не стеснялся получать от менял шесть процентов с оборота… Но голос мне кого-то напомнил. Когда-то, давным-давно, я его слышал…

Девятнадцать лет назад.

– По-дож-ды, Сту-дент, не бе-ги та-ак бы-ст-ро! – взмолился Жак Оглобля, растягивая слова.

У нашей десятки еще оставался шанс на спасение – лес! Только там можно укрыться от лучников Гамилькара (не того, из древней истории, а другого!), которые с ходу расстреляли полк, а теперь вырубали оставшихся в живых. Но если Жак будет ныть, не дойдем. Я оглянулся, чтобы дать ему пинка, но вместо этого лишь проскрипел зубами – из бедра Жака торчал обломок древка…

– Болван! Зачем подставился?! – орал я от отчаяния.

От стрелы, запущенной умелой рукой, за щитом не укрыться. Удачно, что Оглоблю ранило в бедро, а не в глаз…

Я огляделся: Витас и Нед волокли Живчика, подстреленного в плечо, а Короткохвост тащил их оружие. Остальные, получившие легкие ранения, сами едва волокли ноги.

Короткохвост лишь хрюкнул, когда я взвалил на него свой щит и копье, а сам подставил спину Жаку:

– Давай…

Оглобля замотал башкой: «Дойду…»

– Быстро! – злобно прошипел я сквозь зубы. – Иначе – сам добью!..

Мы успели. Правда, когда наш потрепанный (но живой!) десяток оказался на спасительной опушке, то парни объединенными усилиями тащили не только Жака, но и меня, заполучившего одну стрелу в плечо, а вторую – в бок…

– Жак?! – вырвалось у меня. – Ты жив?!

– Капитан… – вполголоса сказал нищий, взяв меня за руку и поднося ее к своим губам, но, спохватившись, выпустил ее.

Отстранившись, скомандовал кому-то: «Ну-ка, быстренько в таверну, пусть стол накрывают по высшей марке!» Обернувшись, с усмешкой спросил:

– Вы, господин комендант, не побрезгуете посидеть со старым приятелем?

– Дурак ты, Оглобля, – только и сказал я.

Жак шел рядом, дергая меня за плащ и отчаянно имитируя нищего, пристающего к скуповатому горожанину. Кажется, деревянная нога ничуть не мешала, потому что он даже не хромал.

В харчевню Жак направился с заднего хода. Заметив мой удивленный взгляд, пояснил:

– Не стоит портить репутацию заведению. Да и комендант города будет выглядеть странно рядом с одноногим нищим.

Мы прошли в небольшую комнатку, где был накрыт стол, за который не стыдно посадить и короля. Представительный мужчина, встретивший нас в дверях, раскланялся, отодвинул стулья и приготовился прислуживать.

– Иди к посетителям, – велел ему Жак, некогда прозывавшийся Оглоблей. – Мы сами…

Взяв в руки бутылку, Жак вопрошающе посмотрел на меня, а когда я помотал головой, удовлетворенно хмыкнул:

– Когда капитан начнет пить вино, мир перевернется! Посему – дозвольте налить вам сока!

– За тех, кто лежит на речном дне и похоронен в придорожных канавах! – поднял я свой бокал.

После первого и единственного тоста наемников «официальная» часть кончилась. Я с удовольствием пробовал яства, которых уже давно не доводилось пробовать, а Жак налегал на вино. Наполняя очередной бокал, Оглобля засмеялся:

– Когда узнал, что ратуша взяла на службу опытного наемника – непьющего! – сразу подумал о тебе. Другого такого не существует!

– Это точно! Такого, как я, еще надо поискать…

Двадцать лет назад

Утро выдалось на редкость мерзким. В голове стучал пьяный кузнец, а ноги и руки не хотели слушаться и лежали как обрубки… Что было вчера, с трудом вспоминал я. Помнится, мы пошли промочить горло. После лекции? Или – это было «до»? А, вначале – «до», а потом – «после»! И, кажется, еще и вместо лекции…

Дальше были кабаки, где мы умудрились подраться с вышибалами… Точно, драка была (болят бока, и правый глаз не открывается!). А дальше? Дальше были опять какие-то кабаки, шлюхи…

– Подъем, уроды! – раздалось над ухом.

«Какая сволочь осмеливается орать, когда МНЕ плохо? Причем ТАК ПЛОХО…» – попытался я приподнять голову, но не смог. Больше всего мне хотелось умереть. На худой конец – выпить кружку пива. Ладно, сейчас сойдет и вода. Выпить воды, запить ее двумя-тремя кружками пива. Послать за пивом? Но меня немилосердно сдернули с ложа…

Сидя на четвереньках, я с трудом огляделся – везде стояли, сидели и блевали человекоподобные существа. Откуда-то, из неимоверной высоты, с брезгливой ухмылкой на нас взирал мужик в форме королевских наемников: серые штаны, заправленные в короткие сапоги, грязно-красный камзол (говорят, что крови не видно!) и серый же плащ. На правом плече – двойной галун. С бодуна доходило туго, но умудрился определить, что это сержант.

«Надо бы сказать служивому, чтобы отправил домой», – вяло подумал я.

К сержанту подскочил толстячок в некогда приличной, но теперь уже драной одежде, с обрывком гильдейской цепи вокруг шеи…

– Господин офицер, я мастер гильдии пекарей! Прикажите, чтобы меня отпустили домой! – заголосил он, хватая сержанта за плащ.

– Пшел обратно, – рыкнул сержант, отпихивая несчастного.

– Господин офицер, у меня дома жена, трое детей и семеро учеников с подмастерьями! – не унимался мастер-пекарь.

– Пить надо меньше… – равнодушно обронил сержант, переводя взор на другого неудачника, оравшего, что он сын королевского стряпчего и его папа отрежет всем яйца и заставит их съесть без соли.

Мастер-пекарь рванулся к заманчиво приоткрытым дверям, но тут же влетел обратно, наткнувшись на солдат, что стояли на пороге и откровенно потешались над нами.

– Пять палок за попытку дезертирства, – негромко приказал сержант, кивнув на ремесленника. Взяв за плечо того, кто называл себя сыном стряпчего, встряхнул его:

– Этому – десять палок за грубость!

Солдаты, деловито подхватив упиравшегося сына стряпчего и обмершего от страха бюргера, торопливо, но без суеты, потащили несчастных к выходу. С улицы раздались удары и вопли.

…Наемник осмотрел толпу насмешливым взглядом и продолжил:

– Парни! Мне глубоко плевать, кем вы были – портовыми нищими, шлюхами или – графьями вкупе с прынцами! Если вы сюда попали, значит – получили королевский талер! А коль скоро вы его получили, то значит, принят аванс и извольте его отработать… Вы – наемники его величества короля Рудольфа! Завтра отправляетесь в учебный лагерь.

«Королевский талер… – вспомнил вдруг я. – Мать твою, влип!»

Вчера, когда допивал последнюю кружку, наткнулся языком на что-то твердое.

– Гы-гы-гы, – гадливо заржал сидевший напротив меня собутыльник, чья морда казалась знакомой. – Вот ты и попал!

Я выплюнул на ладонь добычу – серебряный кругляш с профилем короля Рудольфа.

– Поздравляю, солдат! – почувствовал я на плече твердую руку. – Ты принял талер!

Крепко зажав монету в кулаке, я попытался въехать кому-то по морде, но поднаторевшие в таких делах королевские вербовщики предвидели подобную развязку, потому, что было дальше, я уже ничего не помнил…

Человек пять бандитского вида возжелали пойти на штурм дверей. Имея опыт пребывания в закрытом помещении (видимо, тюремный) и ножи, решили взять в заложники сержанта… Дальше намерений у них не пошло. Наемник не стал звать на помощь подчиненных и даже не обнажил меч, а вытащил из-под плаща короткую дубинку: миг – и один из нападавших валялся на полу, второй и третий баюкали ушибленные руки, четвертый сидел на корточках и блевал. Пятый, отскочив в сторону, попытался укрыться за нашими спинами, но дубинка сержанта, превратившаяся в дротик, глухо стукнула его в лоб…

– Вынести на воздух, отлить водой и всыпать каждому по двадцать палок, – приказал сержант солдатам.

Желающих бунтовать больше не нашлось.

Большинство «рекрутов» отнеслись ко всему происходящему равнодушно, кое-кто беспокойно. Я, как ни странно, залюбовался действиями сержанта. В университете я слыл хорошим фехтовальщиком, но до наемника мне было ох как далеко…

Сержант и солдаты принялись выгонять нас на улицу, ставили в затылок друг другу, а потом заковывали в шейные рогатки, сбивая в партии по десять человек.

Из сараев, вроде нашего, вываливались помятые неудачники. Их «ковали» в деревянные колодки и отправляли вперед. Я не считал, сколько новых наемников получил король Рудольф, но не меньше пяти тысяч. Возможно, наемники-ветераны еще помнили собственный «вояж» с колодкой на шее, но никто из них не злорадствовал.

Помнится, профессор Томяни рассказывал, что именно так водили рабов, чтобы те не разбежались в пути. Рабство отменили лет триста назад. Стало быть, рабство отменили, но рабы остались.

Особенно тяжелым был первый день, когда мучило похмелье. Даже сегодня, по прошествии двадцати с лишним лет, этот день вспоминается как самый большой кошмар в моей непростой жизни. Пожалуй, хуже мне было только в пыточной камере…

Но человек – такая скотина, что может привыкнуть ко всему. Через седьмицу казалось, что мы так и родились с колодками на шеях… А чтобы хоть как-то избавиться от боли при соприкосновении колодки со свежими мозолями и ссадинами, наловчились на каждом привале засовывать между ошейником и шеей траву или лопухи.

В дороге мы познакомились. Я шел между двумя Жаками. Один из них сам отрекомендовался как Оглобля, а второго, чтобы не путать, обозвали Короткохвостом. Пока я думал, которое из дюжины имен, полученных при крещении, назвать, как Оглобля, ткнув на остатки университетской мантии, обозвал меня Студентом. И хотя я уже год как был бакалавром философии, учившимся в магистратуре (если так называть времяпровождение между лекциями и пивными…), но возражать не стал. Кличка была ничем не хуже и не лучше прочих. Но ее я носил недолго.

Четверо в нашей связке (включая меня) попали сюда случайно. Для остальных это был сознательный выбор. Двое пейзан считали, что королевская служба избавит их от нищеты, а смерть от меча или поноса пугала меньше, нежели вечное недоедание. Еще трое предпочли принять талер взамен бессрочной каторги… Короткохвост бежал от женитьбы на вдове брата.

В число таких же неудачников, как и я, входили мелкопоместный дворянин и двое ремесленников. На одном из первых привалов дворянчик пытался заговорить с нами свысока, за что получил чувствительный удар под ребро от Оглобли. Когда же ринулся в драку, то был немедленно награжден ударом дубинки, а выросший, словно из-под земли, сержант назидательно пояснил:

– Драки между солдатами запрещены! Ежели вам захочется свести счеты друг с другом, то во время учебных занятий такая возможность представится. Однако, – поднял наемник указующий перст, – в случае смерти или тяжелого увечья соперника виновник несет полную ответственность за причиненный королевской казне ущерб.

– А в чем будет заключаться ответственность? – робко поинтересовался я и на всякий случай добавил: – Господин сержант…

– В случае непреднамеренного убийства срок службы виновного увеличивается на количество лет, которые не дослужил убитый. Если убийство умышленное – виновника вешают. На случай увечий существует прейскурант. Сломанный палец – одна неделя. Рука – один месяц. Ну и так далее…

– Сколько мы не виделись? Лет пятнадцать? А помнишь, капитан, когда мы уходили со службы, полковник, что пришел вместо Люцифера, сказал, что за тридцать лет он впервые видит десятку, прослужившую вместе весь срок найма…

Что было, то было. Пять лет в одной десятке, и все остались живы и почти не покалечены. Такое случалось редко.

– Жак, а кем ты здесь? – поинтересовался я. – Старшина нищих или старшина воров?

– Только нищих, – махнул рукой Жак, выпивая очередной бокал. – У воров есть свой старший. Правда, по сложившейся традиции…

– Он обязан отчислять тебе долю, – продолжил я, уплетая ножку куропатки, нашпигованной орехами, зажаренную в сухариках и политую белым соусом.

– Не мне… – неубедительно стал отпираться Жак. – Он отчисляет в пользу сирых и убогих жалкие пять процентов.

– Эдакие сирые и убогие, что кулаком быка бьют… – усмехнулся я, принимаясь за сыр. – Трактир твой?

– Ага, – кивнул старшина нищих. – А еще есть пара складов, винный погреб, три лавки… Что-то там еще было. Как иначе содержать ораву бездомных и несчастных? Я же им как отец родной.

– Здорово! – восхитился я. – Значит, я правильно делаю, что не подаю нищим в хорошей обуви.

– Правильно! – засмеялся Оглобля. – Если хочешь получать денежки за свой труд – относись к делу добросовестно!

– Вот-вот… – засмеялся и я. – Особенно если посмотришь на старшину нищих в дорогих… дорогом башмаке…

– Мне – можно, – веско проговорил Жак, сделав вид, что не заметил оговорки. – Я побираюсь, чтобы форму не потерять. Но это не то, что в первое время, когда остался одноногим…

– Где это? – кивнул я на его деревяшку. – Помнится, этой ноге уже доставалось…

Оглобля задумался, а я его не торопил. Если надо, расскажет, а не расскажет, так я это как-нибудь переживу. Жак, покончив с очередной бутылкой, вытащил другую и, не воспользовавшись бокалом, стал пить прямо из горлышка. Отхлебнув половину, вытер губы:

– Когда король Рудольф, дай Бог ему здоровья, выдал нам расчет и медаль «За храбрость», я решил стать купцом. А что? Сто талеров пособие, да еще сто от добычи скопилось. А на двести монет развернуться можно! Думал, наконец-то заживу как человек! Нашел купца, вложился в товар, да и поехал вместе с ним в древлянские земли. Мы туда стекло возим, оружие, а обратно янтарь да воск. Свой товар сбыли, тамошним подзакупились. Ну, едем обратно. Я ведь, когда к купчине прибился, совсем дурной был. Думал, что все будет так, как в наемниках, – один за всех и все за одного!

Жак приложился к бутылке, опустошив остатки одним мощным глотком и продолжил:

– А купчишка-то, волчара… Подсыпал мне что-то в вино, а потом резать стал… Паскуда, не мог сразу убить. Всего истыкал и в реку бросил. Хорошо, вода холодная, а не то бы кровью изошел. Выполз кое-как, дотащился до большака, лежу и смерти жду… Повезло – ехали добрые люди, подобрали, перевязали, как сумели, до монастырской больницы довезли. А брат-лекарь ногу мне напрочь отпазгнул… Вылечили монахи, не выбросили… Как выжил – не знаю. Наверное, злость помогла. А еще вспоминал, как ты меня тащил, хотя у самого стрелы торчали… Сделали мне монахи костыль, а ногу деревянную сам смастачил. Вот, шел, побирался именем Божьим, да сюда и пришел. Вначале несладко было. Ну а когда на ногах увереннее стал стоять, то уже и ничего стало. Мог за себя постоять и за других заступиться. А потом, когда прежний старшина умер, народ меня и избрал. Лет уж десять, почитай, здесь живу.

– Купчишку искал? – поинтересовался я.

– Чего его искать? – хмыкнул Жак. – Когда старшиной стал, то просто попросил, чтобы его ко мне привезли. Привезли. Я с ним по справедливости поступил. Он меня обокрал – ну я у него деньги и товары забрал. Он меня ножом ударил – я его ударил. Он меня в воду бросил, ну и я его… Эх, капитан, не видел ты, как он плакал… Ну а теперь рассказывай, – потребовал он, проверяя, осталось ли что-нибудь в бутылке: – Что тебе нужно от старшины нищих? Только не говори, что ничего. Все-таки я твоим лейтенантом четыре года служил.

Умен! Ну а иначе не был бы он ни лейтенантом, ни старшиной нищих и воров.

– Изначально никаких мыслей не было. Просто пошел на рынок, чтобы прикупить кой-чего, – начал я издалека.

– Чего именно? – деловито поинтересовался Жак. – Списочек набросай – парни у меня грамотные – принесут все в гостиницу задаром! Сегодня-то уже поздно, разошлись все. Но, если срочно – я ребят пошлю, они по купцам пробегутся и все сделают в лучшем виде…

– Да ладно, – засмеялся я. – Мне одежда новая нужна, так ведь ее шить надо. Опять-таки – ножи метательные. Ну еще по мелочи. Сам еще толком не знаю.

– Ага, – кивнул Жак. – Портного я тебе прямо к фрау Уте пришлю, мерку снимет. А за остальным вместе сходим. Рассказывай…

– Вот, стало быть… – задумался я, не зная с чего и начинать. Но потом сообразил: – О герцоге Фалькенштайне тебе что-нибудь известно? Ну не то, что знают бургомистры, а что-нибудь еще? Например – не будет ли у герцога каких-нибудь союзников?

– Что может быть известно? – удивился Жак. – Все проще квашеной капусты! Вольный город Ульбург стоит между герцогством Фалькенштайн и графством Лив. Жена герцога – дочь графа де Лив. В случае войны с Ульбургом граф может прислать свои войска на помощь зятю. Но, по слухам, старый граф не очень-то ладит с зятем. Тут пятьдесят на пятьдесят – либо пришлет, либо – не пришлет.

– Ты знаешь Фрица Фиц-роя?

– Немного, – уклончиво сказал Жак. – Парень клянется, что он не виноват и все такое прочее. Может, и не врет.

– А где Фиц-рой сейчас? – поинтересовался я.

– В подвале, под ратушей. Бургомистры боятся, что его кто-нибудь убьет. Мои молодцы так и хотели сделать. Если Фиц-рой будет убит, то зачем Фалькенштайну штурмовать Ульбург?

– Мне кажется, убивать его бессмысленно…

– Объясни, капитан, – потребовал Жак, глядя на меня трезвым взглядом.

– Что мы имеем? – начал я. – Герцога Фалькенштайна, который жаждет отомстить за свою дочь. Так?

– Так, – кивнул Жак, вытаскивая из-под стола очередную бутылку. Сковырнув сургуч, припал к горлышку и, выхлебав добрую треть, виновато сказал: – Прости, отвык от хороших манер! – Потом усмехнулся и добавил: – Узнаю капитана…

Что да, то – да. Даже многолетняя служба не отбила у меня университетских привычек излагать мысли словно на диспуте. Мне осталось только согласиться с Жаком и продолжить:

– Теперь скажи-ка мне: если ты собираешься мстить, зачем оповещать об этом всех на свете? Вот ты, будучи герцогом, как бы себя повел?

– Приказал бы верным людям найти и доставить убийцу, – усмехнулся старшина нищих. – Если бы я стал рассказывать всем на свете, что собираюсь мстить тому купчишке, то он удрал бы куда-нибудь в Восточную империю или еще куда дальше.

– А герцог собирается нападать открыто. Зачем? Чтобы мы успели укрепить город?

– Так-так… – сообразил Жак. – Получается, что Фиц-рой – это только повод? И может статься, что парень действительно не при делах? Что, если герцогу просто нужен повод для нападения на город, который имеет хартию вольности? Зачем? Добыча может оказаться не по зубам! Да и купцы, что едут в Ульбург, исправно платят герцогу дорожные и мостовые сборы…

– Мне кажется, герцог мечтает объединить свое герцогство и графство Лив, – предположил я. – Насколько я помню, объединение герцогства и графства, прилегающего к границе Восточной империи, дает Фалькенштайну право стать королем. Великий Понтифик будет вынужден короновать человека, имеющего приграничные владения такого размера. Иначе герцог примет корону из рук восточного императора! Ульбург же, он как заноза, сидит между герцогством и графством. Таубург вроде бы тоже стоял на приграничных землях?

– Слушай, капитан, а ведь ты прав, – изрек Жак. – Прав, как всегда. За королевскую корону можно и пострадать.

– Как себя поведут твои нищие?

– Как все, – отмахнулся Жак. – Кто-то полезет защищать город, а кто-нибудь, под шумок, начнет грабить дома. А ты уже подготовил отряд против мародеров?

– Я хочу, чтобы такой отряд подготовил ты…

– Я?! – вытаращил на меня глаза старшина нищих. – Это где же такое видано, чтобы воры и нищие охраняли порядок?

– Все когда-то бывает впервые, – благодушно изрек я. – Вспомни Сотсбик. Кто ожидал, что пехота может атаковать кавалерию?

Я вместе с лейтенантом Жаком и верными десятниками, командирами лучшей, или, как ее называли, «ударной», сотни, направлял младших командиров и солдат, подгоняя их и словом, и действом. Наконец-то вся тысяча была построена. На всякий случай я выскочил из строя и, отъехав на выстрел стрелы во фронт, критически оглядел солдат. На мой взгляд – надежно. Ну а как на самом деле – бой покажет…

Во время тренировок я приказывал закрываться щитами не только спереди, но и с боков, чтобы получилась сплошная чешуя – лучшая защита от конницы. Меня костерили почем зря, но выполняли!

Если кавалерия атакует пехоту, то пехоте полагается убегать либо стоять ощетинившись копьями и прикрывшись щитами. Но никто не ждал, что пехота может начать атаку против кавалерии.

Мы, ускоряя бег, со всего маха врезались в первый ряд кавалерии, выдавливая ее вперед. Передовые всадники пытались сдержать коней, а задние, налетая на своих, сбивались в кучу. А если кому-то из кочевников повезло врубиться в наши ряды, его быстро «гасили» мечом или «моргенштерном», роняя хозяина и лошадь…

Я переживал, что конница разорвет наши ряды, потому что вся безумная идея основывалась лишь на том, что во время атаки отряд сумеет держать строй! И нам это удалось!

Мне приходилось не только отражать удары, но и командовать. Когда мы уже прошли сквозь ополоумевших всадников, отдал приказ: «Первая – четвертая сотни – влево! Восьмая – десятая – вправо!»

Сотники развернули солдат, вытесняя и вырубая вражеские фланги. Видимо, кто-то из командиров Гамилькара оказался умнее. В тылу у противника завыли трубы, командующие отход…

Победа была полной. Говорят, добрый король Руди хотел наградить меня золотыми шпорами и золотым поясом, но передумал. Какой-то доброхот (я даже догадываюсь, кто именно!) сумел убедить короля, что капитана Артакса производить в рыцари нельзя.

Следующие недели я почти не ночевал в номере. К огорчению фрау Уты, я и днем бывал реже, чем следовало приличному постояльцу на полном пансионе, половину платы за который должен внести город. Однажды она попыталась наставить меня на путь истинный…

– Господин Артакс, вы не могли бы ставить меня в известность о своих визитах? – деликатно, но настойчиво сказала хозяйка, когда я забежал, чтобы воспользоваться деревянным чаном с горячей водой и вкусить супа из телячьих ножек.

Занятый обсасыванием ножки, выловленной из бульона, я только неопределенно повел плечом.

– Видите ли, господин Артакс, – продолжала занудствовать хозяйка. – Я должна учитывать все затраты. Вы не пользуетесь постелью, хотя проплатили две недели. А как быть, если мы готовим для вас завтрак, обед и ужин, а вы ничего не кушаете?

– Съедайте сами, а стоимость записывайте на мой счет, – предложил я, выколачивая из ножки мозг.

Фрау Ута поморщилась от стука и отрицательно покачала головкой:

– Так нельзя. Я не могу брать плату за то, чем не пользуется клиент.

К тому времени я уже закончил с обедом. Хозяйка успела протянуть салфетку прежде, чем я успел сграбастать крахмальную скатерть. Благодарно улыбнувшись, я объяснил:

– Видите ли, фрау Ута… Сейчас я занят тем, что готовлю к обороне ваш, то есть – наш город. Согласитесь – это очень сложное дело.

– Согласна, – кивнула она. – Защита города – это сложное и ответственное дело. Но скажите, господин Артакс, разве трудно за двадцать четыре часа выкроить время на завтрак, обед и ужин?

– Абсолютно с вами согласен, – склонил я голову перед ее обстоятельностью. – Но понимаете ли… Например, вчера, когда я собирался идти на ужин, обнаружил, что кузнецы, должные починить цепь, поднимающую городские врата, закрепили ее не с той стороны, а каменщики неправильно уложили камни.

– Да, я слышала от фрау Гутендаг, что вы избили всех каменщиков города, отчего они не могли нормально спать, – с укоризной заявила фрау Ута.

– Ну, госпожа Ута, – обиженно посмотрел я на женщину. – Я вовсе не избивал всех каменщиков города. Единственное, что сделал, – дал пинка одному из бездельников, заявившему, что пришло время заканчивать работу. Ему, видите ли, пора идти отдыхать! Фрау Гутентаг преувеличивает.

– Фрау Гутендаг… – поправила меня хозяйка: – Но разве они не правы? Эти люди, проработав целый день, заслужили право на отдых. Никто не должен работать после сигнала о тушении огней! И если они, по вашему мнению, сделали что-то неправильно, то на них следует наложить денежный штраф и оставить без оплаты. Бить людей – дикость!

– Милая фрау, – грустно улыбнулся я. – Если бы в этот момент на город нагрянул враг, то штраф был бы заплачен жизнью многих горожан. Герцог Фалькенштайн может напасть как до сигнала о тушении огней, так и после.

– Хорошо, господин Артакс, – не унималась фрау. – Пусть вы правы. Но почему же, наказав каменщиков, вы остались и всю ночь отлаживали этот барабан?

– Потому, милая фрау, что я должен был убедиться, что они все сделают правильно. А убедиться можно только одним способом – сделать все самому!

– И вы вместе со всеми держали барабан, пока рабочие не укрепили его, а кузнецы не заклепали цепь? – уточнила фрау, поразив меня осведомленностью.

– Именно! – поддакнул я, вставая из-за стола.

Фрау Ута наморщила чудный носик и, поиграв ямочками, сделала неожиданный вывод:

– Теперь я поняла, почему муж фрау Гутендаг назвал ее дурой, когда она предложила написать на вас жалобу.

– А при чем тут ваша фрау Гутендаг?

– Она не моя фрау, а фрау господина Гутендага. Она иногда заходит ко мне, чтобы выпить воды с сиропом и купить булочек с корицей. Дело в том, что именно ее мужа вы так неудачно пнули. Он должен был выполнять в этот вечер свои супружеские обязанности. Фрау Гутендаг выразила мужу недовольство в том, что он не выполняет установленных правил, и герр Гутендаг был вынужден объяснить, в чем дело.