Текст книги "Черный театр лилипутов"

Автор книги: Евгений Коротких

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Друзья как-то притихли, сели на единственную скамеечку у входа в филармонию, вспомнили былое хрустальное, севрюжное, пенящееся… и задумались.

– Толя, – прервал молчание Школьник. – Вы знаете, как я вас люблю, но вы много пьете. Когда мы раньше снимали втроем «Метрополь» на санитарный день, мы выпивали меньше, чем вы один пьете сразу.

– Яша! Что вы такое говорите? Кочумайте! – вдруг испугался Веня. – Вам, наверное, это приснилось?

– Яша! Мы всех переживем! – взревел Гудок. – Но какой «Метрополь»? Какая «Европа»? Откуда вы это взяли? Толя, вот вам рубль и не делайте вид, что вам совсем не хочется пива.

– Толя, – полез в карман Веня. – Если вам так хочется немножко пива, я всегда рад занять.

– Яша, – ехидно протянул Горох, проводя рукой по могучей бороде. – Я бывший физик-ядерщик, откуда мне знать, на какие башли вы откатывались в недалеком прошлом, сколько вы даете мне на лапу, чтобы я отказывался верить своим ушам?

– Толя? И вы мне такое говорите? Вы предлагаете сделку с моей совестью? – трагично воскликнул Яков Давыдович. – Если б вы только могли меня видеть…

Школьник вдруг при воспоминании о молодости ожил, замахал руками, заблестел мраморным черепом и, потрясывая белым пушком на висках, закричал, обращаясь к своим друзьям:

– Нет! Рано нас еще списывать! Рано!

– Яша! Мы еще послужим искусству! – сверкнул перстнем Гудок. – Нас черта с два выбьешь! Горох, – обратился он к Анатолию Юрьевичу, показывая рукой на ресторан «Славянский», черный вход которого прилегал почти вплотную к служебному входу филармонии, – вот тебе «катя», прямым путем к директору: скажешь, от нас. Шампанского, он знает какого, икорки, балычка, впрочем, пусть сам думает, на «чай» получишь от него, он не обидит.

– Толя, – тихо проговорил Яков Давыдович, – только икорки, икорки черненькой, скажите ему.

– Толя, – умоляюще сложил ручки Веня, – и, если сможет, пусть лично для меня…

Названия такого блюда Горох не смог бы выговорить даже под пулеметом. Он стоял с купюрой под мышкой и не мог понять: не разыгрывают ли его эти слуги искусства, от которых всего можно ожидать. Не дадут ли ему вместо «чая» в кабаке по голове за то, что он вперся к директору, да еще в десять часов утра, и принялся указывать: шампанского, которое он сам знает, икорка только черная, балык, чтобы сам пошел выбрал, и еще это чертово блюдо… может, он и его знает? Какая икра, какие балыки в городе Куралесинске, где на ливерную колбасу собираются вводить подоходный налог?

Горох ущипнул сам себя.

– Яша, – смахнул он капельки пота с величественной залысины. – Если мне все это не снится, я вам отдам те тринадцать копеек, которые занял два дня назад.

* * *

Стол стоял в центре зала, пыхтел и прогибался от вкуснятины; метрдотель подобострастно жрал глазами вошедших, официанты (когда успели?), наутюженные, стояли под ружье, не моргая, директор…

– Какие люди, бог мой, пожаловали, – только и смог сказать от распиравшего счастья. – Как быстро время летит.

– Сидор, – покачивали головами вошедшие. – А какими мы были совсем недавно…

Юность – когда краснели. Молодость – когда еще не надоедали поцелуи. Ах, жизнь, жизнь – когда же все это пронеслось.

В бокалах пенилось шампанское, но пили минеральную, соленое черное и вкусное жирное – печень тоже не фильтровала.

Старость, грустно, неизбежно… Какого Сусика? Какого Школьника? Веня, Гудок? Кто это?…

– Сидор, – очень тихо спросил Яков Давыдович. – Ведь синие киты еще не все перебиты?

– Яша, они давно в Красной книге и охраняются законом, – вздохнул Сидор. – Все проходит… все… Время из всех нас лепит стариков и уродов, что в сущности одно и то же, и не умнеем мы к старости, как бы себя ни убеждали в этом. Яша, посмотрите на меня и вспомните, каким я был десять лет назад. Горох выглядывал из-за буфетной стойки с высоко поднятой складкой лба и открытым ртом. Он безмолвно созерцал, пока его не заметил Школьник.

– Сидор! – замахал руками внезапно оживший Яков Давыдович. – Вы видите того человека, жертву термоядерной реакции? Все это, – показал он рукой на нетронутый стол, – должно уместиться в его чреве. После этого спросите его, не снится ли ему? Если нет и если он не хочет до конца меня разорить, то пусть вернет сумму, которую занимал два дня назад!

Ровно через час завернутое в скатерть тело грузчика-философа Гороха Анатолия Юрьевича было вынесено из черного входа ресторана «Славянский» и через потайную дверь Куралесинской филармонии конспиративно передано на временное хранение его друзьям-гардеробщикам. В руке мертвой хваткой были зажаты тринадцать копеек, а за пазухой беспризорно похрустывала гудковская «катя», полученная им на «чай» от Сидора.

– Яша, – басил на следующее утро Горох. – Вы представляете… я просыпаюсь, а у меня на животе приклеены сто рублей!

– Толя! – вскрикивает Школьник. – Я вас знаю много лет, я знаю, вы честный человек, но я отказываюсь вам верить! Такого просто не может быть! Откуда у вас такие деньги?

– Вчера… – мнется Горох. – ну короче… Яша, – вскрикивает он вдруг. – Не могло же мне все это присниться? Я уже ходил в кабак, и мне сказали, что я вчера там не был! Тогда откуда у меня деньги?

– Толя, – покачал головой Яков Давыдович, – вы хнаете, как я вас люблю, но вы много пьете. Гоните должок!

* * *

Чертоозерск… Гостиница «У озера». Центр города. Напротив – одни кабаки, сзади – все достопримечательности. Общее собрание у Закулисного. Выступает Елена Дмитриевна.

Она в глухом черном бархатном платье, седые пышные волосы сбиты в высокую прическу, чуть привстает на своих коротких ножках, умоляющим, но в то же время строгим взглядом обводит собравшихся и после некоторой паузы торжественно произносит:

– Дорогие мои! Прежде всего я хочу поздравить весь коллектив «Мойдодыра» с началом гастролей!

Елена Дмитриевна, чуть покраснев от бурных оваций, продолжает:

– В нашу дружную филармоническую семью пришел Евгеша. Что мне хотелось бы ему пожелать?… – умиленно складывает она ручки в ладошки и подносит к лицу. – Чтобы он любил наш «Мойдодыр» так же, как любим его мы, чтобы он понял свое высокое предназначение! Администратор не только распространяет билеты, но и доносит наше искусство до детей. Скоро будет двадцать лет, как Федор Иванович создал удивительный… замечательный спектакль, и он не только не устарел, но по-прежнему продолжает оставаться единственным «черным театром» в Союзе и еще больше любим ребятишками! И последнее. Мне хочется напомнить, чтобы вы не забывали, что мы представляем в чужих городах Куралесинскую филармонию, по тому, как вы себя ведете, судят обо всех наших артистах. Это в первую очередь относится к Лев-шину. На прошлых гастролях в Курске его три месяца никто не видел в гостинице. Где он был? А если бы с ним что-нибудь случилось?

– Я же на спектакли вовремя приходил, – ухмыльнулся Левшин.

– Ты что лыбишься! – вскочил Закулисный. – Больше этого не будет! Еще раз увижу девок в номере, можешь писать заявление!

– Володь, чего ты орешь? – удивился Левшин. – Ну не увидишь больше.

– Это что за Володя! – замахал кулаками Закулисный. – Ты думаешь, если несколько раз со мной выпил, то теперь себе друга нашел?

При слове «несколько» Петя с Колей быстро отвернулись, а Пухарчук задрожал от смеха, тут же закрыв лицо руками. Даже сам Закулисный остановился.

– Больше этого не будет! – заорал он, кидаясь то к одному, то к другому. – Веселиться, пить будете в Куралесинске, а сюда мы приехали работать! Если еще раз увижу…

Елена Дмитриевна млела от удовольствия, глядя на своего самостоятельного сыночка. Ирка держалась поближе к ней и сверху вниз понимающе щурила глаза.

«Со мной не пропадет, я его отучу навсегда пить, – кивала она Елене Дмитриевне. – Видите, какой он стал? Хозяин! А этих хлюпиков, если что, в бараний рог скрутим, чтоб не дразнили Володю».

Закулисный еще немного побуянил и перешел к деловой части вечера. Он достал концертные билеты, чистые бланки, договоры, на которых уже стояла печать чертоозерской филармонии, и сложил все это на столе.

– Ты у нас человек новый, – обратился ко мне Владимир Федорович. – Левшин тебе пока будет помогать, временно поработает администратором, поэтому и ему еще раз объясню, как заполнять документы.

– Володь! Ты же говорил, что я теперь только на сцене! – вскочил Левшин.

– Ты будешь работать там, где я скажу! – закричал Закулисный. – Ты что сказал?

– Что? – не понял Левшин.

– Ты что сказал перед этим? – надвигался на него Закулисный. – Какой Володя?

Елена Дмитриевна быстро просеменила и встала у пего на пути.

– Он больше не будет, Владимир Федорович, – умоляющим голосом сказала она.

– В последний раз… прощаю, – тяжело вздохнул Закулисный.

Он прошелся по комнате, собираясь с мыслями, и, глядя на Витюшку, прошипел:

– Левшин… будет работать с Евгешей администратором…

Тишина пробежалась по люксу, постучав наманикюренным мизинчиком по безобразной гостиничной вазе, стоявшей на столе, и по запуганным лбам «мойдодыровцев».

– Еще раз объясняю для Левшина и Евгеши, как заполнять бланки договоров, – угрожающе взглянул Закулисный на Витюшку. – Здесь вписываете фамилию директора Дворца культуры, здесь мою, здесь впишете, что мы обязуемся платить за аренду помещения пять процентов от валового сбора. Второй экземпляр оставляете ему, первый мне. Но! – поднял палец Закулисный. – Желательно договор самим не заполнять, так и скажите директору, что наш руководитель театра желал бы лично встретиться. Еще что… – задумался он на секунду. -По поводу билетов. Вы получаете их от меня на руки и полностью отвечаете за них. Все ясно?

Мы с Витюшкой согласно кивнули.

– А с погрузочными как? – заволновался Горе. – Опять за просто так реквизит таскать? Когда оплачивать будут?

– А что я могу сделать? – развел руками Закулисный. – Директор филармонии запретил, что мне, свои деньги платить?

– Ну… – пробасил Видов. – Платить-то как-то надо, восемнадцать чемоданов, ширмы, связки, мы же на сцене должны играть, а это работа грузчиков – таскать.

– Будем думать, – пообещал Закулисный.

– На прошлых гастролях тоже думали, думали, – недовольно протянул Горе, – так все гастроли и протаскали бесплатно, а я получаю всего четыре пятьдесят.

– Будем думать! – вскочил Закулисный. – И последнее. Завтра администраторы – на заделку, остальным – разбирать реквизит. Ты себе шорты купил? – обратился он к Пухарчуку.

– А почему я? – прозвенел Женек. – Они же к реквизиту относятся!

– Что? – опешил Закулисный.

– Купил, купил! – тут же спохватился Пухарчук.

– Я вот тебе сейчас, лилипут! – позволил себе улыбнуться Владимир Федорович, грозя ему кулаком. – Так, Елена Дмитриевна, выдайте суточные, и на сегодня все свободны.

Мы расписались с Левшиным за полученные концертные билеты, за суточные, которые нам выдали на пять дней, и вышли. – Ну вот ты теперь и администратор, – усмехнулся Левшин. – Завтра начнешь бухтеть про единственный и неповторимый в мире театр, а чтобы лучше бухтелось, давай червонец.

– Зачем? – не понял я.

– Парень, ты чего? – удивился Витюшка. – У тебя еще целых два пятьдесят остается, да на такие башли можно жить дней пять как король. А спектакли начнутся, за заделку будешь получать, в общем, пошли в кабак.

* * *

На следующее утро я закатил Витюшке в ухо, хотя был явно не прав. Сам его выгнал, хотел открыть незнакомому человеку душу. Открыл…

Витюшка обиделся, но ненадолго. Поорал на меня минут пять, потом куда-то исчез и вскоре появился с полстаканом коньяка и надкушенным яблоком. Мы выпили за настоящую мужскую дружбу, сгрызли яблоко, и кто-то истеричным голосом закричал в животе:

– Жрать!!!

– Тебе надо было у Люси взять денежку, – глубокомысленно изрек Левшин. – Дурак, что я тебя оставил, видал, на ней сколько ружья было? Сейчас бы пожрали чего-нибудь, а теперь думай, где на котлету наскрести.

– У меня должно что-то остаться, – полез я в карман. Витюшка с ухмылкой смотрел на поиски.

– А вчера на мотор кого сажал? – спросил он. – Ты шоферу отдал наш завтрак.

– А у тебя ничего не осталось? – поинтересовался я.

– Дурак ты, что ли? – скорчил рожу Левшин. – И рыбку хочешь съесть и по дрова далеко не ходить! Пошли клянчить.

Петя с Колей лениво ссорились, когда мы зашли к ним в номер.

– Вы еще не на заделке? – удивился Горе. – Уже девятый час.

– Петь, – промямлил я. – Займи пятерочку?

– Пятерочку? – выпучил тот глазки. – А я на что буду жрать? Вы с Левшиным в кабаках откатываетесь, а я нам должен занимать! Просите у Коли, он в два раза Польше меня гребет.

– При чем здесь мои деньги?! – подскочил Видов. Заканчивай институт – и ты будешь столько же

получать!

– Я и без института больше тебя работаю! – загундосил Горе, размахивая ручищами.

– Это еще неизвестно, кто больше работает, – пробасил Видов.

Потом они мне долго выговаривали, чтобы я не связывался с Левшиным, который из меня последнюю копейку высосет, и в конце концов Петя занял два рубля. Коля повернулся к нам спиной. Левшину ничего не обломилось.

– Козлы! – крикнул Витюшка, кидаясь к двери.

– Что ты сказал? – завопил Петя, но Витюшка был уже в коридоре.

– Лилипут – наш последний шанс, – изрек Левшин, когда мы стояли у его двери. – Здесь надо что-нибудь придумать такое…

На столе у Женька дымился ароматный чай и рядом дышал разрезанный вдоль батон, намазанный толстым слоем масла. Два бифштекса вызывающе ухмылялись в тарелке с винегретом и, как бы случайно, здесь примостилась баночка вишневого варенья. Пухарчук сидел, еще не начиная завтрак, и читал книгу.

– Женек! – завопил Левшин. – Ты чего делаешь?

– Вы здесь? – перепугался Пухарчук. – Вас Закулисный везде ищет. Ему сказали, что вы еще из гостиницы не выходили.

– Ты в буфете был?! – не слушая его, орал Левшин. – Чего там? Ни-и черта себе набрал! Ты, парень, скоро меня перегонишь, если будешь так жрать.

– Уж конечно! – довольно рассмеялся Женек.

– Кстати, Женек, – заговорщическим голосом проговорил Левшин. – Вчера с одной заведующей аптекой познакомился. Таблетки есть…

– Какие? – напрягся тот.

– Импортные, но стоят дорого.

– Сколько?

– Десять рублей!

– Это дорого, – поморщился Женек. – И деньги откуда? Вчера только суточные получили, еще пять дней жить.

– Ладно, как другу, – вздохнул Левшин. – Свои добавлю, давай восемь рублей.

– Не-ет… – протянул Пухарчук.

– Да ты что?! – обалдел Витюшка. – За восемь рублей вырасти не хочешь?

– Я уж их сколько переглотал, – снова поморщился Женек. – Не дам.

– В общем так, – посуровел Витюшка. – Я тебе друг, и ты это знаешь. Ты мне даешь пятерочку и пять будешь должен.

– Нет, – покачал головой Пухарчук.

– Как?! – страшным голосом выдавил Витюшка. – Ты что, гад, за бесплатно вырасти хочешь, или чтобы я на свои башли тебе покупал? Короче, давай треху – и сегодня таблетки будут у тебя. Долг отдашь, когда деньги будут.

Женек просто очень хорошо знал Витюшку, и поэтому вырасти он хотел никак не больше, чем за рубль.

– Чтоб ты сдох! – заорал от негодования Левшин, подходя к двери. – Как ты был лилипутом…

– Отдай рубль! – завопил со слезами в голосе Пухарчук, но легче догнать журавля в небе, чем Витюшку с рублем в зубах.

Когда я вышел из гостиницы, Левшин отчаянно махал мне рукой из-за угла.

– Быстрее, – зашипел он на меня.

– Чего ты? – удивился я.

– Парень! Времени уже десять часов, а мы с тобой еще даже «точку» не взяли. Сегодня получим от Закулисного такого дупля! Ох, еще и лилипут вложит, – скривился он. – Нас с тобой уже в семь часов в гостинице не должно быть.

– Так из филармонии могут выгнать, – заметил я.

– Куда он выгонит! – снисходительно заулыбался Левшин. – С кем Закулисный работать будет, где он еще таких дураков найдет!

Я с уважением слушал разглагольствования Витюшки. Мы зашли с ним в столовую и долго изучали меню. Наш завтрак состоял из двух капустных салатов, шести кусков хлеба и за отсутствием чая в столовой – водопроводной воды из крана вдоволь.

– Двенадцать копеек за все удовольствие, похлопал себя довольно по животу Левшин. – Это тебе не коньяк на шару глыкать. У нас осталось еще целых два рубля восемьдесят восемь копеек. Парень, да мы миллионеры! – заорал он на всю улицу.

Витюшка потрепал меня покровительственно по плечу.

– Со мной не пропадешь, – подмигнул он мне. Сейчас начну тебя учить жить. Пушистые усы у него внезапно взлетели вверх. – Девушка! – вдруг закричал Витюшка, подбегая к проходившей мимо симпатичной блондинке. – Стойте!

– Что? – часто заморгала та ресницами.

– Откуда мы знаем, где у вас находится ближайший Дворец культуры?! – орал Левшин. – Мы же из Куралесинской филармонии приехали к вам работать!

Блондинка вся сжалась и лишь безропотно кивала головой, полностью и заранее согласная с тем, что скажет этот ненормальный. Она ничего не понимала; и когда Левшин спросил, как ее зовут, она опять согласно кивнула головой и только чаще заморгала ресницами.

– Девушка, – подошел я. – Где у вас ближайший Дворец культуры?

– Да, – еще раз кивнула блондинка и вдруг бросилась бежать.

– Ты куда лезешь? – прошипел Левшин. – Я у тебя учусь или ты у меня?

– Мы так никогда не найдем Дворец… – начал было я, но он тут же меня перебил.

– Что ты понимаешь в экспромтах?! – заорал Левшин. – А еще артист. Ты что, не видишь, что ДК стоит перед тобой!

Мы зашли во Дворец культуры «Граций».

– Главное, сейчас обработать директора, – на ходу учил меня Левшин.

– Одну минуточку, – сказала нам пожилая секретарша, заглядывая в приемную. – Заходите, – вернувшись, улыбнулась она. – Эдуард Иванович Стаканников ждет вас.

– Слушай и запоминай, – толкнул меня локтем в бок Левшин, когда мы зашли в кабинет директора.

Черноволосый, в синем поношенном костюмчике, ничем не примечательный мужчина сидел в кресле за столом и делал вид, что ему совсем неинтересно, что за типы к нему пожаловали.

Левшин быстро осмотрел кабинет и с воплем бросился к директору.

– Дорогой Эдуард Иванович! – захлебнулся он от радости. – Рад с вами познакомиться! Вот и до вас добрались!

Директор немного опешил от такого резкого вступления. Поверх черных очков он испуганно посмотрел на Витюшку и после некоторого сомнения пожал протянутую руку.

– Администратор «черного театра лилипутов», – представился Левшин. – А это, – небрежно кивнул он в мою сторону, – мой кассир.

– Какого театра? – переспросил Стаканников, по-прежнему глядя на Витюшку поверх черных очков запойными бегающими глазами.

– Черного, – таинственно произнес Левшин. – С участием артистов-лилипутов.

– Это интересно, – мрачно отозвался директор, внимательно разглядывая нас. – Ну и что же вы хотите?

– Эдуард Иванович, – развязно, словно они не один десяток лет знакомы, опустился в кресло Витюшка. – Мы работаем сейчас по приглашению вашей филармонии, ну, а чтобы работать, нужна сцена. Вот хотелось бы у вас арендовать помещение на несколько дней. Мы заключим договор, заплатим за аренду, заплатим электрику, осветителю, уборщице…

– Так, так, – оборвал его Стаканников. – Но я в первый раз слышу про вас. У меня есть расписанный план мероприятий, но в нем нет вашего «черного театра».

– Давайте сделаем, чтобы был, к тому же мы не с неба свалились, а работаем в Чертоозерске по приглашению вашей же филармонии. А вот договор, по которому нам нужно отработать сто концертов в городе и по области.

Левшин показал договор. Директор стал еще мрачнее.

– А почему «черный»? – спросил он после паузы, надавливая на слово «черный».

Левшин задергался в ожидании этого вопроса. Это был козырной туз, это была суперреклама.

Витюшка изобразил на лице недоумение, граничащее со святой наивностью, медленно развел руки и выпучил на Стаканникова свои нахальные глаза.

– Эдуард Иванович, – на очень низкой ноте въезжал Витюшка. – Это единственный в Советском Союзе «Черный театр лилипутов»!

– Да почему он «черный», черт вас побери! – не выдержал директор. – Что вы своих лилипутов ваксой мажете перед тем, как выпустить на сцену?

– Дорогой Эдуард Иванович! – ужаснулся Витюшка. – Мы же работаем по принципу «черный кабинет» Станиславского! – надавил он на последнее слово.

– ,А-а! – тут же изменился в лице Стаканников. – Станиславский! Понимаю… понимаю… так бы сразу и сказали…

То, что он ничего не понимал, было совершенно ясно; но при упоминании имени великого реформатора директор подтянулся, поправил очки и со значением добавил: – Все понятно, но помочь ничем не могу! «Да ты что, старый пень! – наверно, хотел заорать Витюшка. – Станиславский же – это тебе не Вася Форточкин, а из „черного кабинета“ не выводят на допрос!»

– Эдуард Иванович, – начал вкрадчиво заезжать Витюшка. – Вы, наверно, меня неправильно поняли…

– Нет, ничем помочь не могу! Никаких «черных кабинетов».

– Ну дайте же минуту, я вам сейчас все расскажу!

– Не могу!

– Ну полминуты?

– Хорошо, – сдался Стаканников. – Полминуты – и вы больше никогда сюда не придете! Договорились?

– О чем речь! – засиял Витюшка. – Я вам сейчас расскажу про наше сказочное представление. Мы привезли для ваших ребятишек детский спектакль «Мойдодыр». Это необычный спектакль. Вся сцена, – взмахнул он руками, – из черного бархата, а бархат, как вы знаете, имеет свойство поглощать ультрафиолетовые лучи… – сделал он паузу.

Директор согласно кивнул, давая понять, что такую ерунду знает каждый дурак.

– И вот на фоне черного бархата у нас происходит иллюзионное представление «Мойдодыр» с участием артистов-лилипутов. Ну, иллюзия, вы знаете, что это такое…

Стаканников опять солидно кивнул.

– Это фокусы, исчезновения, появления, превращения… весь реквизит, который находится на сцене: печки, ложки, вилки, свечки – как в сказке, будет кружиться, исчезать и появляться! Помните, наверно, Корнея Чуковского: «Одеяло убежало, улетела простыня… – замахал Левшин руками, изображая, как это все происходит, – и подушка, как лягушка, – сделал он паузу, играя пальцами в воздухе, – ускакала от меня!»

– Ха-ха! – рассмеялся Стаканников, который уже, видимо, забыл про зловещий «черный кабинет».

– Как в сказке! – орал Левшин, вскакивая и кружась. – Так будет и на сцене! Одеяло будет летать, подушка скакать, печкиложкивилкисвечки, – выстрелил он, – будут кружиться, вертеться, и даже сам маленький лилипутик, – сделал он паузу, показывая рукой, какого он роста (Пухарчук оказался на уровне колена), – и даже сам наш маленький лилипутик (вновь глубокая пауза) будет… (пауза и бесконечно удивленная рожа Левшина)…

– Ну и что же ваш лилипутик будет? – не выдерживает Эдуард Иванович, сняв очки.

– И даже сам маленький… вот такой маленький лилипутик… – вновь показал рукой до колена Левшин, – будет перед вами…

– Плясать, что ли? – нервно надел очки директор. – Что же он, черт вас побери, будет делать?! – топнул Стаканников ногой. – На голове стоять? Йог он, что ли, у вас?

– Наш… маленький лилипутик… (глубокая пауза) будет… на сцене… ЛЕТАТЬ! – наконец, подскакивая, выдал Витюшка, изображая полет воробья.

– Летать! Ха-ха-ха! – грохнул по столу кулаком директор. – Ну это ты врешь! Ха-ха-ха! Летать!!!

– И к тому же, без всяких веревочек, ниточек, лесочек. Это иллюзия, эстрада, цирк! Все представлено у нас по последним законам физики. Использован принцип холодного свечения. В абсолютной темноте все предметы будут светиться на сцене всевозможными красками… – захлебывался от восторга Витюшка.

– И лилипутик будет светиться? – рыдал от смеха Стаканников.

– Он в первую очередь!

– Вы его, наверно, фосфором? – еле выговорил Эдуард Иванович. – Говоришь, без веревочек, ниточек… если честно, я так ничего и не понял, что у вас там за балаган такой, но рассказываешь ты интересно.

– Эдуард Иванович, – сделал обиженное лицо Левшин. – Ну какой же это балаган! Это единственный в Советском Союзе «Черный театр лилипутов», больше такого нет ни в одной филармонии.

– Так уж и нет?

– За кого вы меня принимаете?

– Ладно-ладно, верю, но помочь ничем не могу.

– Вот те раз, – опешил Левшин. – Вы представляете, что будет, если чертоозерские ребятишки не посмотрят такое удивительное представление?

– А что будет?

– Что будет? Мне лично кажется, что Министерство культуры вас может не понять.

– Подумаешь, министерство! – хмыкнул Стаканников. – А что же товарищ Сусиков нас не проинформировал?

– Какой еще Сусиков? – небрежно спросил Левшин.

– Что?! – сжался в кресле Эдуард Иванович. – Вы не были у самого товарища Сусикова?

Директор пулей выскочил из кабинета. Тут же появилась пожилая секретарша и гневным взглядом показала нам на дверь.

– Мы с вами не прощаемся, – сделал приятное лицо Левшин.

– Нахалы! – донеслось вдогонку. Мы вышли из Дворца культуры.

– Урод, – процедил Витюшка.

– Противная личность, – подхватил я.

– Нажрал пупок, а самому товарищу Сусикову в лапу не дал. Вот и работай у такого жлоба!

– Не понял, ты про кого?

– Ты чего прикидываешься? Или тебя в Чертоозерске с распростертыми объятьями ждали с таким расчудесным фантастическим представлением? С такой лажей дальше области ни один дурак не выпустит! А Закулисный хотел мимо самого товарища Сусикова проскочить! – ухмыльнулся Витюшка, многозначительно поднимая палец кверху. – Как же, разлетелся!

– Ты что, его знаешь?

– Так же, как себя. Работает разводящим у корыта и подкармливает своих дружбанов. Без его указания ни один концерт не проходит. Нам-то с тобой чего голову ломать, это теперь Закулисный пусть договаривается, отстежкой занимается, нам же легче.

Было время обеда. На душе скверно. Первый мой рабочий день – и ничего не могу понять. Ни одного билета не распространил, «точку» не снял, зато Витюшка был в отличном настроении.

– Левшин, мы сегодня получим по голове? – поинтересовался я.

– Лучше не думай об этом, думай, как нам с тобой умудриться пообедать копеек за пятнадцать, – весело ответил он.

Мы зашли в столовую. Ни одного человека, лишь огромные, как слоны, мухи ревели и пикировали на пустые, без единой грязной миски, столы. Астрономические цены этой столовой поражали воображение.

– Борщ, – читали мы вслух. – Ни-и черта себе!

– Да вы что, издеваетесь над рабочим человеком! – завопил Витюшка. – Для кого эта столовая? Я хочу знать, для кого эта столовая?! Здесь иностранная делегация разорится! Ты что молчишь? – зашипел он на меня.

– А что говорить? – удивился я, но тут же вздрогнул от оглушительного крика Витюшки.

– Почему в меню нет жареной рыбы! – накинулся он на кассира. – И чая? Почему, я вас спрашиваю, нет чая? – это обстоятельство возмущало его больше всего.

– Рыбу еще не поймали, – невозмутимо ухмыльнулась пышная дама с кисейными глазами. – А кофеин на таможне выпаривают, да к тому же, – зевнула она, почесав лениво за ухом, – Великий Чайный Путь на ремонте.

Упитанная дама в упор смотрела на Витюшку, и было видно, что ей тоже не терпелось повопить.

– Дайте книгу предложений! – подпрыгнули от возмущения Витюшкины усы. – Я хочу от имени рабочего класса внести предложение!

– Одному такому дали, – еле сдерживаясь, ответила кассирша, – до сих пор ждем: ни его, ни книги. Осталась только книга для жлобов. Попросить, чтобы вынесли?

Кухня готовилась к атаке. Послали за мясником, чтобы не забыл вынести книгу. Огромные черпаки возвышались над белыми колпаками.

– Так будете писать или нет? – умиленным голосом пропела пышная дама.

– Нет, не надо, спасибо, – улыбнулся я, одергивая Левшина.

– Ворье! – все же не сдержался Витюшка у выхода. Половники, как дротики, замелькали в воздухе.

Я не знаю, бывает ли что-нибудь вкуснее пирожков с прошлогодней капустой…

* * *

– Надо идти в гостиницу, – сказал после обеда Левшин. – А то никакого аппетита нет без Закулисного. Сейчас начнешь постигать жизнь.

Через полчаса Витюшка позвонил Закулисному.

– Здесь такое дело, – начал было он, но в телефонной трубке послышались короткие гудки, и Левшин с выражением посмотрел на меня.

Когда мы вошли к Закулисному, все уже были в сборе. Коля сидел, закинув ногу на ногу. Горе листал какой-то журнал, Ирка с Еленой Дмитриевной хранили печать высокого молчания. Пухарчук не находил себе в кресле места, а Закулисный, в предвкушении крови, метался по номеру.

– Ну как? – участливо спросил он нас. – Поработали, ребята?

– Владимир Федорович! – замегафонил Левшин.

– Ты чего орешь! – тут же завопил Закулисный, кидаясь к нам. – Вы во сколько вышли из гостиницы?

– При чем здесь это? – не понижая голоса, уставился на него Левшин.

– А при том! – подпрыгнул Закулисный, оборачиваясь ко мне. – Евгеша, как нравится работа?

– Да… – неопределенно пожал я плечами.

– Еще бы не нравилась! Вечером – в кабаке, ночью

– бабы, в десять часов на работу выходите! Кто у лилипута бифштекс спер? – завизжал он.

– Я не брал, – отозвался я.

– А я, что ли, его брал?! – сжал кулаки Закулисный.

– Ладно у кого-то, но у лилипута! Короче, можете идти собирать чемоданы, на этом ваша работа закончилась.

Левшин не двигался с места, я, глядя на него, тоже. Первым загундосил Петя Горе.

– Левшин, – прошипел он. – Это же ты у Пухарчука бифштекс тиснул… да за это… – показал он ему свой кулачище. – Мне кажется, Евгешу можно простить, а Левшина…

– Владимир Федорович, – умоляющим голосом перебила его Елена Дмитриевна, обращаясь к сыну. – Ну последний раз, ну я прошу.

– Ну в последний раз! – пробасил Коля, иронически улыбаясь нам.

«За что хоть меня прощают-то?» – подумал я,

– Ладно… – зловеще пропыхтел Закулисный. – Пусть Левшин останется, остальные все свободны.

* * *

Сусик такого вывиха Закулисному не простил.

– Как вам не стыдно, нет, как же вам не стыдно! – взмахнул он в отчаянии белоснежными манжетами. – Ай-яй-яй! Приехать и не зайти ко мне в гости… Мы же артисты, мы же братья по искусству! Владимир Федорович, вот вы скажите, неужели вы лучше меня знаете чертоозерского зрителя?

– Товарищ Сусиков! – страшно улыбаясь, жалобно вскричал Закулисный. – Да разве мог я даже подумать такое?

– Нет, право, я даже не знаю, что мне с вами теперь делать, такой конфуз… придется вам, наверно, возвратиться в Куралесинск или самим организовывать концерты.

– Куда же мы без вас? – затряс скорбно животом Закулисный. – Ведь пропадем!

– Что пропадете – это точно, – согласился товарищ Сусиков. – Да… – тяжело вздохнул он. – А как было бы славно… приехали – сразу ко мне в гости, ведь мы же одному делу служим – искусству, а теперь не знаю, не знаю, надо подумать, что с вами делать… ну ладно… приходите завтра и тоже подумайте хорошенько, в какое положение вы меня поставили. Кстати, передайте привет Яше.

– Какому Яше? – машинально спросил Закулисный, еще не придя в себя.

– Что? Что!

* * *

О чем думал хорошенько Закулисный – я не знаю, но через два дня мы были вновь у Эдуарда Ивановича Ста-канникова. Теперь в договоре с Чертоозерской филармонией стояла маленькая закорючка товарища Сусикова.