Текст книги "Экипаж боцмана Рябова
(Рассказы и повести)"

Автор книги: Евгений Коковин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

А ещё один буксирный пароход тащил баржу. Он даже не тащил её, а толкал сзади. Инга такое увидела впервые и сказала об этом Вяче.

– Это так и называется, – сказал всеведущий Полянкин, – метод толкания. Такой метод стали применять недавно.

Навстречу буксирам промчался быстроходный катер, разгоняя за собой широкие и отлогие волны. А двое мальчишек на вертлявой лодчонке едва выгребали против течения. Наверно, они отправились на рыбную ловлю.

Егор после уборки также ушёл на реку рыбачить, а Вяча писал дневник похода, придумывая при этом самые невероятные приключения, которые будто бы пережил экипаж «Ласточки».

На крыше слышался скрип досок. Это боцман и его помощники осматривали и готовили избу к ремонту.

Покончив со своими фантастическими записями, Вяча подсел рядом с Ингой к окну.

На берегу реки Егор-Беломор затеял грандиозную рыбалку, заняв своим «предприятием» чуть ли не полкилометра водной поверхности. Он воткнул в берег три удилища, в отдалении от них закинул две жерлицы с посеребрёнными металлическими рыбками и трёхлапыми крючками, похожими на маленькие якоря, и добавил к этому ещё две донницы с тяжёлыми грузилами. Потом отвязал от пристани чью-то лодочку и выехал на середину реки, подгребая и управляя одним веслом.

На реке Егор вытравил в воду небольшой перемёт-продольник и не спеша поплыл вверх, подёргивая с кормы лодки длинную дорожку из крепчайшего нейлона, как и жерлицы, с металлической блестящей приманкой – на щуку.

Словом, маленький рыбак превосходно знал своё дело и так же превосходно с ним справлялся.

В душе Вячи всё ещё не улеглась обида на Егора, пренебрежительно и с насмешкой относящегося к его дневнику. «Великий историк» мучительно раздумывал, какую бы каверзу подстроить «великому рыболову». Он перебирал в памяти все хитрости знаменитых полководцев, героев и мудрецов, обрушенные ими на головы противников. Приходили в голову и троянский конь, и праща Давида, и голуби русской княгини Ольги и даже японские проволочные заграждения с подвешенными к ним консервными банками.

Все эти хитрости вспомнились Вяче, но они никак не годились для сведения счётов с Егором-Беломором.

Наконец «блестящая» мысль появилась. Через пять минут он уже был на берегу у удочек Егора, а ещё через десять минут снова сидел у окна и безмятежно и равнодушно поглядывал на реку.

Пришла Аграфена Петровна, удивилась, что всё прибрано, и даже чуточку рассердилась.

– Это гости-то почему у меня работают? – певуче выговаривала она Инге. – Гости – они на то и гости, чтобы отдыхать и угощаться. Ведь хозяйку обижаете…

Аграфена Петровна снова согрела самовар и принялась готовить чаепитие. В это время спустились с крыши Степан Иванович, Антон и Ян и вошли в избу.

Подплыл к пристани Егор.

– Смотрите, граждане! – торжественно провозгласил Вяча. – Вы будете свидетелями потрясающего зрелища, которое впервые произойдёт в истории человечества. Сейчас щедрая добыча вознаградит трудолюбивые усилия нашего Егора-Беломора.

Егор спокойно вытащил и принялся осматривать жерлицы и донницы. Вот в руках его забилась средних размеров рыбина, – должно быть, щука. С крючка первой удочки он снял крошечную плотичку, а может, ерша. Вторая леска оказалась без добычи.

Наконец Егор подошёл к третьему удилищу.

– Начинается самое захватывающее! – воскликнул Вяча.

Все, даже боцман и Аграфена Петровна, прильнули к окнам.

Ловким движением Егор поднял удилище и замер. В таком оцепенении он простоял с полминуты.

– Что с ним? – встревожилась Инга.

– Смотрите, – озадаченно произнёс Ян, – у него на одной удочке три рыбины!

– Солёная селёдка хорошо вымокла, и мы аппетитно поедим её с постным маслом и с горячей картошкой! – весело пояснил Вяча.

Хохот потряс комнату.

Когда Егор вернулся в избу, он поставил у порога наполненную свежей рыбой небольшую корзину и в ярости набросился на Вячу:

– Почему ты берёшь чужую селёдку?!

– Некоторые берут не только селёдку, но и чужие лодки, – невозмутимо ответил Вяча. – Но ты не огорчайся. Мы с тобой сделали полезное дело: селёдка была очень солёная, а теперь она вымокла и её и Аграфена Петровна есть будет.

– Нет уж, сам ешь свою селёдку. А для Аграфены Петровны у меня свежие окуни, сиги и камбалки найдутся.

Как ни протестовала Аграфена Петровна, на следующий день экипаж «Ласточки» в полном составе принялся за ремонт. Прохудившиеся места на крыше покрылись новыми досками, подновились ступеньки на крыльце. У крыльца появились крепкие, надёжные перила. Степан Иванович вставил в оконные рамы два новых стекла. Работа заняла полный день. Но все были довольны. А Аграфена Петровна не знала, как и отблагодарить своих добровольных помощников.

– Ну тогда в благодарность я вас хоть песней да сказкой, сказкой да пляской потешу, – сказала она. – У нас в Поморье песня в большом почёте. И хороводная, и свадебная, и пропевание.

У неё был настоящий талант артистки, слушать её – заслушаешься, смотреть – не насмотришься.

Аграфена Петровна даже в преклонном возрасте сохранила на редкость сильный, высокий голос. Напевая, она пританцовывала, и песня поднималась так высоко, что, казалось, вместе с песней поднимается и сама певица. Она молодела на глазах, широко расставляя в хороводной песне руки, словно держась за руки подруг.

– А на наших свадьбах вы бывали? – хитро спросила Аграфена Петровна. – Теперь свадьбы не те, что были прежде. И наряды не те. Да и песни старинные свадебные редко поют. А раньше неделю, бывало, гуляли – ели, пили, песни играли. И нарядов у девок и у баб каких только не насмотришься! Платья, юбки, кофты, сарафаны всех цветов – глаза разболятся, право слово! А ещё кокошники и повязки в бусах, в бисере, а то и в жемчуге.

– А ты, Петровна, не жалеешь о тех временах? – спросил боцман.

– Да жалеть не жалею, но занятно было, баско – красиво, значит, по-нонешному. Да я вам свадьбу одна сыграю – и за сватов, и за жениха, и за невесту, а потом и за шаферов, и за шафериц.

– Как! Одна? – удивился Степан Иванович. – На свадьбах-то в Поморье я бывал, ведь там народу – поди, вся деревня. Как же ты одна?

– А вот так.

Аграфена Петровна сняла с гвоздя узорчатое полотенце и стала изображать сватов. Потом показала смотрины, девичник с песнями и танцами, самоё венчание, пир и битьё горшков на другой день после свадьбы. Она не пожалела даже какую-то глиняную кринку и на глазах у растерявшихся ребят грохнула её об пол. Потом схватила метлу и по обязанности невесты принялась подметать черепки.

Матросы «Ласточки» вдосталь нахохотались.

А неугомонная хозяйка присела на скамью, но не умолкла.

– Вот и меня в семнадцать-то годков так выдавали. Хотела за Петрушу, а отдали за Лександра. Поди, полвека прожили. Маялась, а жила, что поделаешь. Он ревнив был, Лександр-то. На гулянье пойдёшь – он за тобой. Сам не поёт, не играет, сидит – хмурки водит. Потом с ребятами выпьет и всю гульбу нашу разгонит. А дома ни слова. Не обидит, не шумит. Только скажет порой: «И пошто ты меня не любишь? Я ведь горы для тебя сворочу». Почти что полвека прожили, хороший он был, а вот любить не полюбила. Свыклась и жила. За полгода до золотой свадьбы он помер, на семьдесят седьмом году. А здоровый был, жилистый, да надорвался. А я так, горемычная, и промаялась. Жили-то мы в достатке. Всего было, живи да радуйся. Ан нет, жила с Лександром, а всё о своём Петруше думала. А что о нём было думать-то? Погиб мой Петруша, так и не женатый, ещё в шестнадцатом, на германской… Да что я вам тоску нагоняю. Сейчас самовар поставлю…

Она скорёхонько подставила самовар под печную трубу-втулку, ковшом наполнила его водой из ушата и разожгла угли. Всё это она делала словно играючи.

Не успела присесть, как снова начала рассказывать.

Нарассказывала и напела она всего много, но про кафтан Ивана Рябова ничего не могла сказать. Так прямо и просто и ответила:

– Слыхала я о кафтане, а где он, не знаю. Но вы поищите – должен же он где-то быть. Ну, а не найдёте, чистым воздухом подышите. Была бы я помоложе, сама с вами поехала бы. Я в старинной одёже толк знаю.

– Ну спасибо и на том! – поблагодарил хозяйку Степан Иванович. – Будь здорова. Благодарствуем за угощенье, за песни, за сказки. В Архангельск в гости приезжай!

– Да бываю я там, хоть и не часто. Меня в народный хор приглашают. Будешь, говорят, у нас консультантшей.

– Ну и что же ты, не согласна?

– Да куда уж мне теперь в город? Век здесь прожила. Тут уж и помирать буду.

Аграфена Петровна втихомолку сунула Инге под руку свёрток.

– На дорожку, – молвила она.

В свёртке оказались большой пирог с рыбой, колобки и стопа ячменных сочней.

На реке стоял полный штиль, безветрие – ни всплеска, ни рябинки. Лазурная безмятежность высокого неба тоже ничего дурного не предвещала. И настроение у экипажа «Ласточки» было бодрое. Немного печалился лишь Ян: в безветрие нельзя было поднять паруса.

Плыли на вёслах, слушая музыку настроенного Антошей радиоприёмника на Москву. Плыли медленно, а с обеих сторон неодолимо манили к себе зелёные берега.

– Хорошо, конечно, отдыхать в избе, – сказал Вяча, – но неплохо бы отдохнуть на берегу, у костра: разбить лагерь, палатку, построить вигвам. Правда, Антон, хорошо?..

Антоша вопросительно взглянул на боцмана. Предложение Полянкина было ему по душе.

– Ещё милю пройдём, тогда можно и к берегу, – согласился Степан Иванович. – Подальше от деревни отойдём, чтобы чистой природой, лесом больше опахнуло. Аграфена Петровна верно говорила: чистым воздухом подышите.

Спустя полчаса «Ласточка» пристала к невысокому берегу, поросшему ивовыми и ольховыми кустарниками.

Кто из мальчишек в десять – четырнадцать лет не разжигал костра на берегу реки или озера, не удил рыбу и не варил в котелке на таганке уху из окуней, ершей, плотичек? Надо думать, что среди мальчишеского населения нашей большой страны таких найдётся немного. Даже не верится, что где-то живёт такой мальчик, который никогда не сидел у костра, не запекал в золе картошку и не ел свежей ухи из только что выловленной рыбы. И разжигать костёр, и готовить уху, и ставить палатку, и даже собирать для костра сучья и щепки – удовольствие немалое.

Матросы «Ласточки» устроили на берегу лагерь, перекусили и разлеглись на траве-мураве, вспоминая самые разнообразные истории, происшедшие с ними, мечтая о том, кем они станут, когда будут взрослыми.

– Я буду изучать историю, – сказал Вяча. – А ты кем будешь, Беломор? Ихтиологом?

– Сам ты ихтиолог! – буркнул Егор, потом подумал и спросил: – А что они, эти ихтиологи, делают?

– Изучают рыб.

– А чего их изучать? Голова, хвост, брюхо, чешуя, плавники… Всё и так известно.

– Эх ты, голова… хвост, – засмеялся Вяча. – А ты знаешь, сколько видов рыб существует на свете? Не знаешь? Двадцать пять тысяч…

– Ты считал? – в свою очередь, рассмеялся Егор.

– Не я, а ихтиологи считали. А знаешь, сколько лет живут некоторые рыбы? Тоже не знаешь, рыбак! Некоторые живут до ста лет.

– Врёшь.

– Не вру. Я в книге читал.

– Вот бы тебе, Егор, такую рыбку выловить, – пошутил Степан Иванович. – Вытянешь?

– Не вытянуть, такая враз сорвётся.

– А ты стальным тросом лови, – посоветовал Вяча.

– В нашей реке таких рыб не бывает, – убеждённо заявил Егор, – так что напрасно беспокоишься. Вот ты вигвам хотел строить, а сам валяешься.

Вяча потянулся и встал.

– Сейчас уже некогда, – сказал боцман. – Нужно плыть.

– А может быть, ветерок потянет, – с надеждой заметил Ян.

Степан Иванович оглядел небо.

– Обязательно потянет. Все признаки. Собирайся, команда! Один конец, пять узлов…

Путешественники проплыли мили три, и тогда в самом деле с северо-запада потянул ветер. Но, предвещая его, боцман не предполагал, что он достигнет столь неимоверной силы.

В этих местах Северная Двина достаточно широка, чтобы шторму разгуляться почти как на море.

Волна поднялась высокая, крутая – с шумными всплесками и грозными белыми гребнями. При такой волне «Ласточку» могло захлестнуть и даже опрокинуть.

Боцман скомандовал:

– Право руля! К берегу! Приготовиться к швартовке!

Едва прозвучала эта команда, как нос шлюпа резко пошёл вниз, и ревущий вал накрыл его. При втором ударе волны вода в шлюпе покрыла телгаса – решётчатые покрытия днища. Матросы экипажа вымокли до нитки. А река всё больше свирепела, бушевала, ожесточалась.

В такую переделку «Ласточка» с новым экипажем попала впервые. Но боцман был уверен в своём шлюпе, как был уверен и в своей команде. И действительно, ни один из них не дрогнул, на лицах не было и тени страха. Все действовали дружно: и на вёслах и у водоотливной помпы, а Ян Эрмуш на руле, управляя шлюпом, даже улыбался.

Родной город

Продовольствие заканчивалось. И боцман решил повернуть «Ласточку», взяв курс на Архангельск.

– А как же кафтан? – спросил Вяча.

– А может, кафтан давно износили, – насмешливо предположил Егор. – А может, и совсем никакого кафтана не было.

– Трудно даётся нам этот кафтан, – сказал Степан Иванович. – Но унывать не будем. Кафтан мы, правда, не нашли, да зато кое-что повидали. Это уже хорошо.

– И кафтан больше искать не будем? – встревожился Вяча.

– Нет, обязательно ещё снова поплывём, – заверил боцман.

На последней остановке перед Архангельском «Ласточка» пришвартовалась у лесозаводского причала, рядом с маленьким буксирным пароходиком «Белуха». Капитаном и матросом в одном лице на «Белухе» был юркий старичок по отчеству Карпыч. Сморщенное лицо старика необыкновенно быстро преображалось: то оно улыбалось, то через минуту вдруг омрачалось и почти свирепело, но как-то по-детски. Неопытному в водных делах человеку трудно было определить, кто старше – буксирный пароходик или его капитан.

Едва «Ласточка» подошла к причалу, как капитан «Белухи» уже подбежал к ней. Он и Степан Иванович оказались старыми знакомыми.

– Ты что же, Степан, с «Буревестника»-то списался?

– Прогнали, – усмехнулся боцман. – На пенсию.

– Да ведь ты моложе меня. А мне свою любушку жалко бросить. Хорошая она у меня, дролюшка, хотя и не молоденькая. Голубонька она моя ненаглядная – никогда не подводила. А ведь и моложе-то меня всего годков на пять.

– Ну, на пять… – шутливо возразил Степан Иванович. – Тогда бы её давно списали.

– Да вот меня-то не списывают.

– Тебя, Карпыч, в пароходстве спросить обязаны, а «Белуху» спрашивать не будут. Дадут приказ-команду и поволокут твою дролюшку на металлолом.

– А я не позволю. Не позволю мою любушку на металл!

Но настроение у капитана «Белухи» менялось так же быстро, как и выражение его лица.

Пока он разговаривал с боцманом, неожиданно накатившейся от близко прошедшего быстроходного катера высокой волной «Белуху» развернуло. Так же неожиданно швартовый канат лопнул, и пароходик отнесло от причала.

– Ах ты старая дура! – заорал старик на свою «дролюшку». – Ах, ведьма, ленивая кобыла! Не могла сама закрепиться.

Он обращался к своему судну, как к живому существу. Ребята едва удерживались от смеха.

– Отдать концы! – скомандовал боцман.

И минут через десять «Белуха» на буксире была водворена на прежнее место у причала.

Матросы «Ласточки» помогали Карпычу пришвартовать «Белуху», а он их поучал:

– Э, куда, куда?! Не так! Не так! Это вам не академия! Тут думать надо!

– Смешной старик, – сказал Вяча, когда «Ласточка» отошла от причала.

– Странный, – отозвался Антон.

– Это верно, старик с причудой, – подтвердил боцман. – Но главное – честный! Мы с ним вместе плавали.

За разговорами оставшаяся часть пути прошла незаметно.

– Ура! – воскликнул Вяча, отдавая якорь. – Возвращение из экспедиции и из похода – самое приятное во всех путешествиях и войнах, говорили великие путешественники и полководцы.

– А если из похода возвращались с поражением? – по своему обыкновению, с язвинкой спросил Егор-Беломор.

Вяча промолчал, а Степан Иванович сказал:

– Мы вернулись не с поражением…

Да, вернуться в родной город, конечно же, было очень приятно и радостно. Всё здесь было как прежде, как всегда. И в то же время как будто было и что-то новое.

Друзья расстались, чтобы завтра снова встретиться на «Ласточке».

Но Антон и Вяча уже вечером вместе смотрели по телевизору футбольный матч, а потом долго бродили по городу.

Позванивая, шли трамваи – красные и голубые. Шипели по асфальту бесчисленные легковые автомашины, встречались и нагоняли автобусы – тоже красные и голубые. А с реки доносился шум порта. Родной, милый город!.. Здесь пахло морем, но не было в этом запахе никакой морской соли, придуманной досужими маринистами. Шли по улице вперемежку с другими жителями Архангельска моряки, может быть вчера или позавчера вернувшиеся из дальнего плавания. Старожилы узнавали их не по походке, тоже придуманной литераторами, а по неуловимому для обычного взгляда виду и характеру человека, который много поплавал.

– Знаешь, Антон, наш сосед-пенсионер, что всю жизнь плавал, говорит: «Настоящего моряка я даже голого узнаю».

– По татуировке?

– Нет, татуировка – пережиток. Наши моряки уже давно себя не раскрашивают. А вот как он узнает моряка даже голого, неизвестно… Он даже говорит, что моряка архангельского отличит от моряка черноморского или тихоокеанского.

– Тоже голых?

Ребята посмеялись, но потом Антон серьёзно сказал:

– Наверное, по разговору. Можно спросить у нашего боцмана. Он, конечно, знает.

– Есть моряки, которые издали суда по дыму из трубы узнают, – заметил Вяча.

– Теперь на новых теплоходах и электродизелях дыма не увидишь, – возразил Антон.

Друзья прошли Дом Советов и снова свернули на набережную. И опять перед ними открылась ширь Северной Двины – неоглядная водная красота. Асфальт на набережной был и раньше, а совсем недавно строители одели её и в бетон и гранит.

– В гранит оделася Двина, – переиначил пушкинские строчки Вяча. – Мосты повисли над водами…

– Да, – согласился Антон. – Только тёмно-зелёными садами ещё не покрылись наши острова.

На набережной стоял памятник Петру Первому. Пётр, в треуголке, в мундире офицера Преображенского полка и в ботфортах, словно только что сошёл с корабля и смотрел на плывущие и стоящие у причалов суда.

– По этой набережной проходила знаменитая революционерка Вера Фигнер, – сказал Вяча. – Из Архангельска её отправили в ссылку в стариннейший поморский посад Неноксу.

Вспомнили ребята и об известном писателе Александре Грине, который находился в ссылке в Кегострове, что лежал за Северной Двиной, – низкий, поросший ольхой и ивняком.

Причал, по которому теперь шли друзья, назывался Красной пристанью, а до революции – Соборной пристанью. Отсюда уходил на маленьком деревянном судёнышке «Святой Фока» к Северному полюсу отважный полярный исследователь Георгий Седов.

– Вот было бы здорово, – сказал Вяча, – если бы мы их всех сейчас здесь встретили – революционерку Веру Фигнер, путешественника Георгия Седова, писателя Грина. Ведь все они здесь побывали… ходили по этой набережной.

Встреча с браконьерами

Утром, когда Вяча пришёл к Антоше, а тот, уже поработав, одевался, Вяча, на которого вдруг нашло весёлое настроение, запел:

 
Чепуха, чепуха —
Это просто враки:
Сено косят на печи
Молотками раки.
 

– Знаешь, Антон, – сказал Вяча, – я думаю, что кафтан, который мы ищем, просто чепуха, как в этой песенке.

И когда ребята снова собрались на «Ласточке», Вяча неожиданно для всех, кроме Антоши, заявил:

– Мне что-то надоело искать этот кафтан.

При этих словах Егор был готов чуть ли не расцеловать своего вечного «противника».

– В самом деле, к чему какой-то кафтан? – горячо поддержал он Вячу. – Лучше просто путешествовать на «Ласточке», ловить рыбу.

Но Вячу уже обуревали новые фантазии.

– Хорошо бы открыть какой-нибудь необитаемый остров! – мечтательно произнёс он. – И там произвести раскопки. И найти стоянку первобытного человека. И всякие там его орудия… Искать – это всё-таки интересно.

– Искать не искать, а через два дня в плавание, – сказал боцман. – Готовы?

– Всегда готовы! – весело ответили матросы.

И через два дня «Ласточка» уже была в новом походе.

Ночью пролился лёгкий дождик. Но утром из-за далёкого зубчатого леса поднялось солнце.

Раннее утро в лесу и на реке – самое щедрое время суток. Прислушайтесь к крику и щебетанию птиц. Присмотритесь к ним: они не только поют, но и сами трудятся, добывают корм для своих птенцов.

Присмотритесь к быстрогонной игре рыб. Множество водяных колец возникает на речном зеркале. Кольца рождаются мгновенно то тут, то там и быстро расплываются, исчезают. Это большой гон рыбы. Но часто это не только игра, а и свирепая охота, когда большеротая, острозубая щука стремительно настигает свою беззащитную жертву – маленькую плотичку-сорожку или сопливенького ерша и с ходу заглатывает их.

Ранним утром особенно явственно слышится дыхание реки и дыхание недалёкого моря. Ощущаются даже запахи недавно прошедшего дождя. Но пахнет не дождь, пахнет напоённая влагой листва. В будоражащей смеси запахов остро выделяется прянолекарственный аромат диких полевых цветов и трав.

А поднимется повыше солнце, придёт ветерок, затарахтят моторные катера – и очарование раннего утра бесследно исчезнет.

Когда «Ласточка» вышла на речной простор, раннее утро только зарождалось. И акварельные нежные краски неба и пушистых розоватых от солнца облаков были ещё свежи.

– Сегодня пойдём не фарватером Двины, – сказал боцман, – и не к взморью, а вверх по реке, между островами.

В пути Степан Иванович вспомнил:

– Послушай, Вяч, позавчера я тебе дал задание отремонтировать кранец. Плохо ты его отремонтировал, братец, никуда так не годится. Давай-ка, доведи дело до конца.

Боцман поднял с борта сплетённый из верёвок кранец и подал Полянкину.

– И вот тебе игла и прядено. Действуй!

Вяч положил кранец на колени и принялся за работу. Вскоре Степан Иванович поймал его унылый взгляд.

– Ну что, Вяч? Всё сделал?

– Не-ет, – тоскливо произнёс матрос. – Мне бы нож…

– Вот тебе раз! – рассердился боцман. – А где у тебя свой?

– Нету.

– Эх, ты! Сколько раз я говорил: каждый порядочный матрос должен всегда иметь при себе перочинный ножик и по крайней мере два метра бечёвки-стоянки.

Боцман подал Вяче свой автоматически открывающийся нож.

– Ты работай с удовольствием. А если работа в тягость, бросай её. Всё равно толку не будет.

Вяча принялся за дело и неожиданно для себя увлёкся. Вскоре он смущённо доложил боцману:

– Кранец отремонтирован.

– Ну вот, пять матросов плюс боцман, капитан в уме. Значит, умеем работать с удовольствием. Порядок! – одобрил Степан Иванович. Он привстал с банки и огляделся. – Эх, ничего на свете нет лучше раннего утра на реке и в лесу. Матросы, наслаждайтесь!

«Ласточка» неторопливо плыла меж низких зелёных островов, почти не нарушая утренней тишины. Смазанные маслом уключины и под действующими вёслами оставались немы.

И вдруг среди этой тишины и мирного благоденствия что-то оглушительно грохнуло.

– Ребятки! Нажми! – скомандовал гребцам боцман.

«Ласточка» мгновенно ускорила ход и минут через пять уже была у оконечности острова. И вот какая картина представилась экипажу маленького шлюпа.

На середине реки замерла большая лодка. Перегнувшись через борт, человек в телогрейке и зимней шапке-ушанке собирал с воды блещущую на солнце чешуёй рыбу и бросал её в лодку.

Второй человек, тоже в телогрейке, но в кепке, сидел за вёслами.

– Браконьеры, – прошептал боцман и громко скомандовал: – Вперёд!

Он направил «Ласточку» прямо на их лодку.

– Я общественный инспектор рыбнадзора! – строго сказал Степан Иванович. – Предъявите документы!

– Видали мы таких инспекторов! – нагло усмехнулся незнакомец, собиравший рыбу.

– Документы! – ещё строже повторил боцман, когда «Ласточка» почти вплотную подошла к лодке браконьеров.

Незнакомец вдруг нагнулся и достал со дна лодки двустволку.

– Брось, Алёха! – просительно сказал второй браконьер. – Подведёшь под монастырь.

И только он это успел произнести, как ловкий Ян мгновенно перепрыгнул в лодку браконьеров и вырвал ружьё из рук негодяя. В ту же секунду ружьё было передано Антону, а Ян вновь оказался на «Ласточке».

– Ну как, может быть, теперь смиришься, Алексей? – глядя в упор на браконьера, сказал боцман.

Незнакомец чуть откинулся и испуганно и удивлённо смотрел на Степана Ивановича.

– А ты… откуда… меня знаешь? – с трудом выговорил он.

– Знаю. Ты забыл, а мы встречались. Давай документы!

Степан Иванович схитрил. Браконьера он никогда не встречал. Просто запомнил, что струсивший напарник назвал имя – Алёха.

– Я на рыбалку документы не беру, – сказал браконьер в ушанке.

– А у тебя, – обратился боцман ко второму браконьеру, – есть документы?

Тот достал из внутреннего кармана новенький жёлтый бумажник, вынул из него паспорт и передал боцману.

– Ну вот и со вторым познакомились, – раскрыв паспорт, сказал Степан Иванович. – А теперь следуйте за нами!

Он спрятал паспорт в карман и подал команду:

– Вёсла на воду! Вперёд на Архангельск!

А через день Вяча прибежал к Антоше Прилучному. И, как и в тот памятный день – 7 июня, опять, потрясая газетой, прокричал:

– Эврика!

Только газета на этот раз была не московская, а местная.

– Кинематографисты? – не глядя на товарища, спросил Антоша, закручивая в доску какого-то загадочного ящика полуторадюймовый шуруп.

– Не кинематографисты, а мы…

– Что «мы»?

– Мы в газете. Я, ты, Степан Иванович, Ян, Инга и даже Егор-Беломор. Читай! Нет, давай вместе почитаем.

Ребята уселись на диван и развернули газету.

– Вот видишь. Большая заметка. Читай! «Школьники задержали браконьеров». Только тут неправильно. Я почему-то последний. Даже Егор впереди.

В заметке, в разделе «Происшествия», подробно описывалось, как экипаж «Ласточки» задержал браконьерскую лодку, и полностью назывались имена и фамилии боцмана и всех ребят.

В конце заметки было сказано:

«За решительные действия по охране рыбных ресурсов Северной Двины начальник рыбнадзора наградил отважных школьников ценными подарками. У браконьеров реквизированы охотничье ружьё и два килограмма взрывчатки. Помимо того, они понесут наказание в административном порядке».

– Вот видишь, и без кафтана прославились! – Вяча весь сиял от удовольствия.

– «Прославились»! – насмешливо повторил Антон. – Велика слава!..

– А что, не прославились? Да ведь теперь о нас будет знать весь город, даже вся область. А может быть, ещё и в центральных газетах напечатают.

– Хвастун ты, Вячеслав, – сердито сказал Антон. – Подумаешь, захватили браконьеров. Да это сделал бы каждый мальчишка.

– Так ведь у них ружьё было. Они чуть Степана Ивановича не застрелили!

– Не застрелили бы, струсили бы. Они ведь, гады, трусливы, как зайцы. Вот Ян – молодец: выхватил ружьё.

Антоша отложил газету и взялся за отвёртку. А Вяча спросил:

– Послушай, а где эти ценные подарки, которыми нас наградили?

– Ну, позовут когда-нибудь и вручат.

– Интересно, какие? – не унимался Вяча. – Может быть, часы, а? Хорошо бы часы… Антон, поедем к Степану Ивановичу. Может быть, он не читал газету и не видел заметку.

Но Степан Иванович уже прочитал заметку.

– Ну и расписали! – усмехнулся он. – Будто мы новый полюс открыли или на Марс слетали. И слова-то какие «рыбные ресурсы», «решительные действия», «отважные школьники», «реквизированы». Тьфу!

Боцман угостил мальчиков чаем и румяными картофельными шаньгами. Соломбальские хозяйки – мастерицы стряпать всевозможные рыбные пироги и кулебяки, картофельные шаньги и ватрушки с творогом. Такой мастерицей была и жена боцмана Ирина Григорьевна.

А на другой день боцмана и всех мальчиков пригласили в рыбнадзор и там торжественно вручили подарки.

Степану Ивановичу подарили карманные именные часы. Инга получила маленький транзисторный приёмник. А остальным матросам «Ласточки» достались небольшие библиотеки. Книги в них были самые разнообразные: художественные и технические, по охоте и рыболовству, по спорту и даже по выращиванию цветов.

Ребята смеялись. У Вячи в библиотеке оказались «Спутник рыболова» и «Справочник юного техника». Егор с недоумением рассматривал «Историю Древнего Рима» и «Отечественную войну 1812 года». Яну достались книги по кулинарии и о певчих птицах, которые он сразу отложил, ухватившись за небольшую книжечку «Футбол-73» с биографиями знаменитых футболистов и спортивным календарём. А Антон обнаружил в своей библиотеке «Разведение кроликов» и «Комнатное цветоводство».

Но ошибку рыбнадзоровцев было легко исправить. Ребята тут же обменялись книгами. И все остались довольны.

Праздник на улице

Перед новым походом боцман Рябов держал речь. Он старался говорить спокойно и весело, но голос его от волнения всё же чуть дрожал.

– Ну вот, мои доблестные матросы! После этого рейса нам придётся надолго расстаться. Думал, спишут меня на пенсию. Ан нет. Опять пароходство зовёт старого боцмана поплавать. Посылают в дальнее. Я, конечно, согласился. Жалко вас оставлять, но море манит, а годы уходят. Может быть, это будет моё последнее плавание. Пойду прощаться с моряцкой жизнью. Ещё разок посмотрю на белый свет, на чужие дальние страны. А вам нужен новый боцман. Воля ваша, выбирайте, кого сами пожелаете. Только я бы посоветовал вам выбрать Антошу Прилучного. А выберете боцмана – так уж подчиняйтесь ему беспрекословно, без всяких отговорок. Ум хорошо, а два лучше – это верно, но на практике руководить, командовать должен один.

Ребята приуныли: оставаться без старшего доброго друга, к которому они так привыкли и которого полюбили, было грустно. Но радость за Степана Ивановича, отправляющегося в большое плавание, всё же победила. Боцманом своего шлюпа ребята тут же выбрали Антона.

– Берегите «Ласточку», – напутствовал их Степан Иванович. – Она хорошо нам послужила и послужит ещё. Чуть где заметите неполадку, поломку – сейчас же подремонтируйте, подновите шлюп. Вы теперь и подшпаклевать и подкрасить – всё умеете. Ну хорошо. Егор, Инга, отдать швартовы! Это моя последняя команда. Антон – на руль. Действуй! Отныне я на «Ласточке» пассажир.

Степан Иванович перешёл с кормы на среднюю банку, а его место занял новый боцман Антоша Прилучный.

Предстоял последний рейс с бывшим боцманом славных кораблей – трёхмачтового парусника «Буревестник» и крошечного шлюпа «Ласточка».

– Вёсла на воду! – подал первую свою боцманскую команду Антон. – Вперёд! Раз-два, раз-два!

«Ласточка» быстро набрала ход.

– Куда вас прокатить, товарищ пассажир? – с улыбкой спросил он Степана Ивановича.

– Пойдём на взморье, – отозвался Рябов. – Хоть не на взморье, но в ту сторону.

Шли вблизи правого берега. Северная Двина была спокойна. Только по дрожанию солнечной дорожки была заметна стремительность течения на середине фарватера.

На рейде за Соломбалой стояли два океанских транспорта-лесовоза. Один советский теплоход, второй – норвежский пароход. Ребята давно научились определять «национальность» судов – по кормовым флагам, по портам приписки, тоже указанным на корме под названием судна, а иногда и по марке пароходной компании на трубе. Норвежский транспорт принадлежал большой фирме, пароходы и теплоходы которой очень часто стояли под погрузкой у архангельских лесных причалов – бирж со штабелями досок, диленов и круглого окоренного леса.