Текст книги "Чистое небо (СИ)"

Автор книги: Евгений Шпунт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Птички в силках

«Да при гоблинах и то лучше было».

Эти слова Мартин слышал часто – в полях, на единственной деревенской улочке, и дома, в разговорах родителей. Ворчать и шептаться начали почти сразу же – когда спустя несколько дней после того, как венардийский отряд обосновался в Мшанах, солдаты отобрали у жителей Вересковиц всех овец.

– Тут в округе, может, гоблины недобитые шляются, – покручивая вежду пальцами длинный ус, объяснил их командир, здоровый мужик, который повелел величать себя капитаном Венделлом. – Вы что, хотите однажды проснуться и вместо овец найти только кости обглоданные? А нам потом от господина шерифа нагоняй, мы ж за вашу дыру в ответе. Нет, пускай животинка у нас под боком будет – целее останется.

– Капитан, сэр, а вот молоко и все прочее, с этим-то что? – робко возразил тогда Кензи, который и вправду взял на себя обязанности чего-то вроде старосты. – Пока гоблины у нас стояли, все забирали себе, а теперь…

Венардиец ухмыльнулся.

– Ну, значит вы привыкли уже, не пропадете. А мы с ребятами кровь проливали, чтобы вас освободить, что мы, молока свежего не заслужили? Кроме того, дед, ваша деревня вообще проштрафилась – помнишь, что господин шериф говорил? Вот и считайте это наказанием. И небо благодарите, что легко отделались.

Обступившие их солдаты дружно заржали, и Кензи, сгорбившись, ушел ни с чем.

Дальше – больше. Венардийцы позволили расчистить немного земли от гоблинских клубней и разбить на ней огороды, но потом объявили, что все, что взойдет на них, следует сдавать в замок.

– Так король же оброк урезал, – заикнулся кто-то.

– А это и не оброк, – сказал капитан. – Дар благодарных поселян освободившим их от гоблинского гнета доблестным воинам Венардии. Или кто-то против?

Против высказаться никто не осмелился; люди только хмурились, шептались между собой, да провожали солдат, появлявшихся в деревне, мрачными взглядами. При гоблинах и то лучше было, ворчали они один другому, но громко произнести это никто не осмеливался. Даже когда капитан Венделл решил, что ловить в силки мелких птичек, как это всегда делали в Вересковицах, теперь запрещено и Кензи, не вытерпев, сорвался на крик, у него все равно не хватило смелости произнести то, о чем говорила вся деревня. А может, у старика от гнева это просто вылетело из головы.

– Да как так-то?! – кричал он, тряся в воздухе кулаками. – Почему запрещено? Я всю жизнь ловил, и отец мой ловил, и…

Солдаты посмеивались, глядя на него, но на всякий случай держали руки на рукоятях коротких мечей, двое или трое даже наставили копья – за Кензи к замку пришла вся деревня.

– Раньше вы сами по себе были – спокойно пояснил капитан. – А в Венардии закон – запрещено простолюдинам охотиться на дичь на королевской земле. Птички эти ваши считаются дичью. А земля чья? Его Величества. То-то и оно.

– Шериф же сказал – это графские земли!

– А графу их кто пожаловал? Король. Служивым людям вроде нас здесь можно охотиться, а вам нет.

У Кензи от негодования даже пена выступила на губах.

– А что же нам есть тогда? – просипел он.

– А что раньше ели, хлеб этот ваш земляной, – сплюнул венардиец. – Пока тут гоблины хозяйничали никто вроде с голоду не пух, нет? Он ведь круглый год растет.

– Мошенники! – заорал старик и снова воздел к небу сжатые кулаки. – Да вы… Да вы хуже…

Солдаты шагнули к нему, некоторые потянули из ножен мечи, но в это время к Кензи бросились человек пять деревенских и оттащили назад его от греха подальше.

– Проходимцы! – кричал он. – Я на вас управу найду! К королю отправлюсь! К шерифу! Он вам задаст!

Мартин тогда испугался, что тут старика и прикончат – даже колоть не придется, ему бы и простого удара древком по седой голове – но капитан, казалось, даже не рассердился.

– Да кто ж тебя держит, дед, – пожал он плечами. – Хочешь господину шерифу пожаловаться – твое право. Езжай в Данов Холл, он тебя выслушает и по-честному все рассудит.

– И поеду! – огрызнулся Кензи. – Кровопийцы проклятые!

Он поехал и не вернулся. Ни через седьмину, ни через две, ни через месяц. Капитан венардийцев только покачал головой.

– Я же говорил, в округе еще недобитки ошиваются, – сказал он. – И местных разбойников хватает, расплодились за последнее время. Кому-то из них ваш дед и попался. А кто я такой, чтобы запрещать ему к шерифу обратиться? Он в своем праве был.

А потом стало совсем плохо. Земляной хлеб поразила какая-то зараза, от которой клубни покрывались коричневым пушком, смердели и разваливались в руках, а на вкус стали совсем отвратительными. Готовить их все еще было можно, но потом приходилось расплачиваться дурнотой, головной болью и резью в животе.

– Не дохнете – ну и ладно, – смеялись солдаты, когда их пришли просить, чтобы вернули овец или снова позволили ставить силки на птиц. – Нечего было под гоблинов стелиться. Само небо вас наказывает!

В тот злосчастный день Мартина выманили из дома громкие крики, пронзительный звук свистка и топот. Он выскочил за дверь и тут же чуть не врезался в кого-то – вдоль улицы уже собирались люди. Из-за их спин ни его не было видно, только слышались все те же отчаянные крики, неразборчивые и вроде бы далекие, но приближающиеся с каждой секундой. Мартин ужом ввинтился в толпу, уклонился от чьего-то локтя, споткнулся и чуть не вылетел прямо на середину улицы. Первым, что он увидел, были бегущие со стороны замка венардийцы – около десятка, с обнаженным оружием. Снова свист. Мартин завертел головой и наткнулся взглядом еще на двоих солдат, что спешили навстречу своим; один зажал в зубах свисток и дул, раздувая побагровевшие щеки, другой, грубо схватив за локоть, тащил за собой… это кто, Двенна, что ли?

Мартин присмотрелся – точно, Двенна, дочь Миррен, живет на дальнем конце деревни, у самых полей. Тонкая, как молодое деревце, тихая, миловидная; старше его лет на пять, поэтому Мартин особо не был с ней знаком. Сейчас, бледная от страха и боли, она хваталась за руку солдата, чтобы не упасть.

– Пожалуйста, – умоляла она. – Пожалуйста сэр, я… Неба ради, сэр, отпустите, пожалуйста!

Кто-то попытался заступить венардийцам дорогу, попробовать урезонить их, но тут же покатился в пыль от тычка копейным древком в грудь.

– С дороги! С дороги, кому сказал!

По толпе жителей Вересковиц прокатился гневный ропот. Не слушая вопли солдат, люди окружили их, загородили путь, попытались было отбить девушку, но в это время с другой стороны подоспели остальные венардийцы и принялись расчищать себе дорогу пинками, зуботычинами и ударами древок.

– Так, тихо! Заткнулись все! Отошли назад! – перекрывая шум, рявкнул капитан. – Отошли, мерзавцы!

Ощетинившись копьями, отряд венардийцев сумел заставить людей отступить на несколько шагов, и их командир обратился к солдату, что схватил Двенну:

– Что тут у тебя, Хоб?

– Поймали эту, когда в силках копалась, сэр. – хрипло ответил тот. – Птицу воровала, стало быть.

Девушка, бледная как полотно, заломила руки.

– Я же не для себя! – взмолилась она. – Мать третий день болеет, не ест ничего. хлеб этот проклятый в рот взять не может, сразу все обратно… Я только пару птичек взять хотела, суп ей сварить…

Поселяне снова зашумели, подступили ближе.

– Молчать! – заорал капитан Венделл. – А ну по домам все! Твари неблагодарные! Мы себя не щадили, от вас гоблинов освобождая, а вы тут бузите? Закон нарушаете, на солдат Его Величества руку поднять осмеливаетесь! По домам, я сказал!

– Да при гоблинах и то лучше было!

Мартин хотел произнести эти слова совсем тихо, пробормотать себе под нос, но в груди у него кипело от возмущения и жалости к Двенне, и вышло громче, чем он расчитывал. Слишком громко.

Капитан дернул головой в его сторону:

– Кто это сказал?!

Мартин даже не успел испугаться. Все закрутилось и замельтешило перед глазами, чья-то рука схватила мальчика за плечо, дернула так, что он едва не упал; гневные крики, ругательства, женский плач, чьи-то голоса, кажется, родителей, зовущие его по имени, звуки ударов. Кто-то вцепился ему в руку, дернул так, что чуть не оторвал, потом с такой-же силой его потащили обратно. Мартин попробовал было освободиться, слепо махнул кулаком и зашипел от боли, разбив костяшки о чье-то обтянутое кольчугой пузо. Его ударили в ответ – так сильно, что на мгновение стало совсем темно, если не считать плавающих перед глазами светящихся пятен, в ушах зазвенело, а когда боль отступила и стало немного полегче, Мартин обнаружил себя окруженным солдатами. Его по прежнему держали за плечо, в шею упиралось что-то острое и холодное. Скосив глаза, он увидел совсем рядом всхлипывающую от страха Двенну, у горла которой один из венардийцев держал узкий короткий нож. Двое солдат целились в толпящихся напротив поселян из арбалетов – у одного из них сюрко было разорвано, на лице кровь; второй в потасовке потерял свой шлем.

– Все, все, – заговорил капитан Венделл, на этот раз уже совсем не такой грозно и громко. – Помахали кулаками и будет. На первый раз я вас прощаю, а теперь разойдитесь по домам, пока ребята по-настоящему за вас не взялись.

Снова голос матери; она, захлебывалась слезами, звала его по имени опять и опять. Мартин хотел было отозваться, найти ее взглядом, но головой было не пошевелить – в шею сразу врезалось острие.

– Разойдемся, когда Двенну и пацана отпустите, – ответил кто-то из толпы. – Храбрецы, чтоб вас молнией поразило! Только и можете, что с детьми и женщинами воевать?

– Язык придержи, – огрызнулся венардиец. – Они нарушили закон и подлежат наказанию за браконьерство и крамольные разговоры. Все! Не разойдетесь – хуже будет!

– Вы что ж, убьете их?! – выкрикнула какая-то женщина. – Изверги!

Капитан примирительно поднял руки.

– Да что вы, совсем за нелюдей нас считаете? Все по закону будет. Посидят ночь под замком, утром отвезем их в Данов Холл к шерифу, он пускай с ними и разбирается… и нечего шуметь! – добавил он. – Господин шериф – человек добрый и справедливый, сами знаете. Он зверствовать не станет. Все, а теперь разойдитесь, последний раз по хорошему прошу!

Темницы в Мшанах, конечно, не было. Их втолкнули в какую-то каморку, такую крошечную, что даже растянуться на полу не получилось бы – только сесть, вытянув ноги. Какое-то время Мартин пытался прийти в себя. В голове все еще звенело после удара, которым его угостил один из солдат, а потом, с запозданием, накатил страх. Руки задрожали, грудь сдавило так, что не вздохнуть. Он не боялся, когда хотел выйти вперед и заявить шерифу, что сам, в одиночку пас гоблинское стадо, но тогда и угроза наказания казалась какой-то… не настоящей, что ли. А сейчас все было взаправду. Шериф действительно казался человеком незлым, но кто его знает, что по венардийским законам полагается за эти, как их… какие-то разговоры? Может, его повесят. Может, отрежут язык. Мартин не был уверен, почему, но ему казалось, что за такое должны наказывать посуровей, чем за какую-то несчастную птичку из силка.

Тут он вспомнил, что не один, обернулся к Двенне, и увидел, что та горько плачет, сжавшись в комок и спрятав лицо в ладонях. Мартин мысленно выругал себя. Нашел время, чтобы раскиснуть и трястись от страха! Вот кому по-настоящему страшно и плохо – она же девчонка, и вообще…

– Эй, – он протянул руку и легонько коснулся ее плеча. – Двенна, ты… не убивайся ты так. Ничего тебе не сделают. Расскажешь шерифу, как все было, он поймет. Ну, может, отругает тебя немного, и все. И домой отпустит. Двенна…

Девушка подняла голову. Даже в темноте каморки Мартин разглядел бледность ее лица и круги под глазами.

– Глупый ты, – сказала она. – Ты что, решил, я из-за себя слезы лью? Да пусть хоть на куски меня режут, мне-то что. А кто за матерью присмотрит, пока меня нет? У нее горячка, три дня уже подняться не может.

– Соседи и присмотрят, – пробормотал в ответ Мартин. – И Кара… она же столько травок всяких знает, найдет, чем ей помочь.

Двенна прерывисто вздохнула.

– Кара сказала, что мать от голода ослабела совсем, поэтому и лихорадка никак не проходит. А хлеб этот проклятый она есть не может. Если… если сама живой вернусь, то ее уже точно не застану. Или горячка ее доканает, или голод…

Девушка снова тихо заплакала, уронив голову.

– Двенна…

– И ты из-за меня пропадешь, – всхлипнула она. – Сидел себе дома и сидел, кто тебя просил нос на улицу совать? Ой, небо, небо.,

Мартин хотел хоть как-то утешить ее, заверить, что все будет хорошо, и не нашел что сказать. Навалилась тоска, горькая и черная, и он изо всех сил зажмурился и сцепил зубы, чтобы самому не заплакать. Ему смертельно захотелось домой, к родителям. Пусть ругают его за эту глупую выходку хоть до завтра, пусть отец по шее съездит, лишь бы снова оказаться дома.

Ладонь Двенны нашла его руку и легонько сжала. Стало немного легче.

Вскоре, сам того не заметив, мальчик погрузился в сон.

К концу четырехдневного путешествия в Данов Холл Мартин был слишком вымотан, чтобы глазеть по сторонам. Хотя и глазеть было особо не на что. Город почти ничем не отличался от Беломоста – те же дома с острыми крышами, толчея и галдеж на узких улочках. Разве что в центре Данова Холла вместо баронского замка возвышалось здание ратуши из темного камня и дерева. Над ним в начинающем темнеть небе лениво плескались флаги – венардийский золотой орел и мелкие белые цветы на черном. Пока двое солдат, которых капитан Венделл отправил в город вместе с Мартином и Двенной, вели их через площадь, мальчик успел заметить, как в дальнем ее углу, в стороне от уже закрывающихся лавок, толпятся люди, смеются и тычут пальцами в кого-то. Мартин напряг зрение – тощий человек в обносках стоит на коленях, опустив голову так, что длинные волосы закрывают лицо. Руки и шея закованы в колодки, а на груди дощечка, на которой что-то написано, но что – он не разобрал бы, даже если бы умел читать. Слишком темно, да и солдат, который тащил Мартина за шиворот, вряд ли остановился бы, чтобы дать ему прочесть.

Вверх на три скользкие ступеньки; тяжелые деревянные двери открылись, столкнувшийся с солдатами нос к носу человек в строгой темной одежде на вопрос где здесь господин шериф что-то буркнул и устремился дальше, но конвоиры, похоже его поняли. Вперед по длинному коридору, направо, снова направо, и они оказались в тускло освещенном единственным факелом тупичке. Здесь переминались с ноги на ногу еще двое солдат и неподвижно стоял, прислонившись к стене и закрыв глаза, высокий парень с заросшим черной щетиной лицом и шапкой спутанных волос. И так невзрачная одежда покрыта пятнами засохшей то ли грязи, то ли крови, руки в кандалах. Услышав приближающиеся шаги парень вздрогнул, бросил в их сторону напряженный взгляд, и Мартин увидел, что у него перебит нос, а один глаз заплыл.

– Все, стоять! Разбежались… – проворчал один из конвоиров.

«Разбежались». Если бы не накатившая от усталости апатия, Мартин, может быть, и рассмеялся бы. Солдаты о чем-то разговорились между собой, а когда мальчик тихонько окликнул Двенну (та за всю дорогу не проронила почти ни слова, только плакала иногда), его наградили подзатыльником и приказали заткнуться.

– … язык за зубами держать не умеет, поэтому и оказался здесь. При гоблинах, говорит, лучше было.

– Вот дурень. А штучку ту за что?

– А, эта. Браконьерствовала девчонка. А по закону…

– Дома, помню, один такой попался. Раз его в лесу над тушей оленя поймали, другой, а он глаза невинные делает и говорит, мол, волки задрали, вот, видите, и следы от клыков. Подозрительно, конечно, толко что ты с ним сделаешь? В третий раз сподобились обыскать, а у него в сапоге нож интересный такой, с зубчиками всякими. А ну, иди сюда. Рукав этому молодчику закатали, и ножом по руке. Не поверишь – точно такие отметины оказались, что на туше…

– Ха. А откуда ты сам будешь?

– Селтон на Твейне, самая граница с Илором. Бывал, может?

– Не, я с севера. Так с ним, повесили?

– Повесили, само собой. Как он под петлей верещал…

– А ваш что натворил?

В это время приоткрылась дверь и оттуда, пятясь и кланяясь в пояс появился пожилой лысый тип.

– Спасибо, сэр, дай небо вам здоровья за ваше милосердие, сэр, – тараторил он, чуть ли не подметая пол своим беретом. – Вы уж простите дурня! – а потом, отдуваясь, тихо добавил про себя: – Десять лун штрафа за то, что мясо немного с душком! Грабеж! Просто…

Он осекся, бросил на солдат трусливый взгляд и быстро, как мог, поспешил убраться. В дверях появился высокий светловолосый юноша, осмотрелся и позвал, обращаясь к кому-то за своей спиной:

– Тут еще трое, сэр!

– Ох, да я, похоже, сегодня домой вообще не попаду, – откликнулись из комнаты. Мартин узнал голос шерифа. – Загоняй всех сразу, постараемся покончить с этим побыстрее.

Не успел Мартин опомниться, как его вместе с Двенной и закованным в кандалы парнем втолкнули внутрь небольшого зала, освещенного факелами. Шериф восседал за длинным столом, сплетя пальцы на животе; светловолосый устроился рядом и приготовил пергамент и перо.

– Ну давай-те как начнем с этого, с синяком, что ли.

Солдаты тычком в спину выгнали парня в центр зала.

– Уилл из Пепельных Сопок, двадцать три года отроду, сэр, – доложил один из них. – Он это… понимаете, сэр… ну, на нашего одного напал, на Рода. Камнем его по голове окучил. И, значит…

Шериф приподнял брови.

– Погоди. Что, просто так взял и окучил? Ни за что ни про что?

– Э, понимаете, сэр, – промычал солдат. – Ну как сказать… Ну, не то, чтобы… Оно ведь как было…

– Он напал на мою невесту, – глухо произнес Уилл и поднял на шерифа налитые кровью глаза. – Обесчестил ее, сэр. Я отомстил. Жаль, что не убил его.

– Ну, это никуда не годится, – произнес тот и покачал головой. – Ты, конечно, не имел права бить солдата Его Величества, но и Род этот хорош. Пусть уж к овцам пристает, раз совсем приперло… Ладно, он понесет наказание. Записываешь, Гарри?.. Уилл из Пепельных сопок за нападение на королевского солдата приговаривается к отсечению правой руки. А Роду этому вашему штраф в пользу короны. Три медных зведочки. Пусть из жалованья вычтут…

Звякнуло железо. Парень тычком в живот опрокинул одного из конвоиров, ударил другого локтем в лицо, и рыча что-то, бросился на шерифа. Мартин услышал, как испуганно вскрикнула Двенн; светловолосый Гарри вскочил было, опрокинув скамью и тянясь за висящим на поясе кинжалом, а потом Уилл упал. Поскользнулся на ровном месте, неловко взмахнул скованными руками и повалился, ударившись лицом о край стола. Мгновение спустя солдаты набросились на него и скрутили.

– Да ты тот еще гусь, я вижу, – укоризненно произнес шериф. Его произошедшее, казалось, совсем не смутило. – Мошенник этакий. Нападать на представителя Его Величества – это тебе не Родов всяких по голове камнями бить. Гарри, добавь там – отсечение левой руки и повешение. Все, тащите этого типчика в тюрьму, а завтра с утра мы его вздернем. Кто там дальше у нас?

– Сэр, вы целы? – встревоженно спросил Гарри. – Не задел вас этот негодяй?

– Ох, да нет, – усмехнулся тот. – Три месяца ты у меня в помощниках, а каждый рад подскакиваешь, никак не привыкнешь. Браслет, Гарри, забыл? Браслет судьбы все беды отводит.

Шериф оттянул рукав камзола и в свете факелов тускло блеснул тонкий золотой обод, охватывающий его пухлое запястье. – Ну, ребята, давайте следующего. Девчонку вот эту, давайте ее сюда, а то мы так до утра не закончим.

Окаменевшую от страха Двенну вытолкнули вперед.

– Двенна из Вересковиц, семнадцать лет отроду, – сообщил один из конвойных. – Поймана за браконьерством.

Шериф нахмурился.

– Погоди-ка… Вересковицы…это оттуда же вроде дед один приезжал пару месяцев назад, с жалобой, что тамошний гарнизон им не дает птицу ловить, нет?

– Точно так, сэр, – подтвердил Гарри. – Вы еще сказали ему, что он, как староста, может подать прошение, чтобы им снова позволили ставить силки, но поскольку деревня наказана, то не раньше, чем через полгода. А он ругаться начал…

– Точно, точно, – закивал шериф. – А они, получается, все равно браконьерствуют? Это никуда не годится. Я же ясно передал…

– Кензи не вернулся, сэр, – сказал Мартин. – Мы ничего не знали о том, что нужно прошение подавать.

Шериф прищурился.

– Ты что, тоже из этих… как их… Вересковиц? Кензи – это дед этот ваш? Староста?

– Да, сэр. Он…

– Вот тебе и раз, – развел руками толстяк. – Гарри, как думаешь, мог он по дороге помереть?

– Не думаю. Вы ведь ему приказали совсем немного всыпать. Не мог он от десяти ударов плетью преставиться.

Шериф почесал в затылке.

– Ну, надеюсь, что так. Хотя ребята говорили, как уезжал, весь серый был и за грудь держался… Эх, ладно. Так что, девочка, ты зачем силки снова поставила? Сказали же вам – не положено.

– У меня мать захворала, сэр, – прошептала Двенна, вцепившись побелевшими пальцами в подол платья и не поднимая глаз. – А на земляной хлеб какая-то зараза напала, его и здоровые теперь еле в рот взять могут, а она и подавно. Я всего одну птичку из силков, что солдаты ставят, взяла, хотела для матери приготовить…

Шериф замахал руками.

– Погоди, погоди! Так это другое дело совсем. Дурачье вы, – обратился он к конвойным. – Чуть из-за вас эту красавицу на виселицу не послал. Тьфу ты! Так она птицу из ваших силков стянула?

– Э… выходит, что так, сэр.

– Дурачье, – повторил он. – Это обычная кража получается, не браконьерство. За такое полагается всего-навсего нос отрезать. Гарри, записал? Ну все, давай, займись ей.

Двенна пошатнулась, вскинула на него округлившиеся от страха глаза.

– Сэр… господин шериф… пожалуйста… смилуйтесь, пожалуйста…

Тот на секунду задумался.

– Ну да, это я поспешил. Жалко такое милое личико уродовать. Гарри, ухо ей отрежь, За волосами совсем незаметно будет.

– Смилуйтесь! – вскрикнула девушка, рванулась, но один из солдат крепко держал ее за плечи, а потом подоспел помощник шерифа. – Господин… пожалуйста… пожалуйста!..

Ее утащили прочь.

– Ну а я что делаю? – обиженно отозвался вслед шериф. – Считай, от петли тебя спас и калечить не стал! Седьмины через две заживет все… Вот же народ неблагодарный пошел!

Он перевел взгляд на Мартина.

– Ладно, а с этим что? Тоже птицу таскал?

– Никак нет, сэр, – доложил второй солдат. – Это когда мы девчонку в замок вели, пацан этот ляпнул, что при гоблинах лучше было. Капитан сам слышал.

– А вот это серьезно, – вздохнул шериф. – Четырнадцать лет есть?

– Нет, сэр, двенадцать ему.

– И ведь не повесишь его даже, слишком мал. Ладно… Послушай-ка…

Откуда-то из-за стены раздался крик боли, взлетел под темные своды зала и тут же оборвался. Мартин, которого и так била дрожь, чуть не подскочил на месте. Небо, как же страшно…

– Послушай-ка, как там тебя, – как ни в чем не бывало продолжал шериф. – По-хорошему, хоть повесить тебя и нельзя, наказать все же нужно. Но честно, неохота сейчас возиться, да и не лежит у меня душа ребятню мучить. Скажи, может, ты от кого-то из взрослых ваших эту чушь про гоблинов слышал? Я тогда тебя отпущу, а ими потом займусь.

Мартин мотнул головой. От страха у него пересохло в горле, и, наверное, это было к лучшему. Иначе, он был уверен, назвал бы сейчас всех. Всех, от кого слышал за последние несколько месяцев, что лучше уж было оставаться под Ормом и его гоблинами. Ту же Миррен, и Хэймиша, и Мичила, и родителей Роны, и… собственных отца с матерью?

Ну нет. Этого еще не хватало. И в конце концов, что они могут ему сделать? Отрезать ухо или нос? Плевать. Заживет.

Мартин глубоко вздохнул.

– Нет, сэр. Ни от кого я это не слышал. Просто в голову пришло.

– Уверен? – уточнил шериф.

В это время открылась совсем незаметная дверь в дальнем углу зала. Пригибаясь, появился солдат, таща на плече безжизненно обмякшую Двенну. За ним вышел Гарри, прислонился к стене, стал вытирать кинжал платком.

– О, вот это ты вовремя, – окликнул его толстяк. – Пацан этот ляпнул, что при гоблинах жилось лучше. Говорит, сам до этого дошел, а я думаю, от кого-то из взрослых услышал. Поспрашивай его, сделай одолжение.

– Конечно, сэр, – коротко отозвался помощник. Он спокойно подошел к Мартину, легонько подтолкнул его в спину. – Пойдем-ка поговорим.

Снова страх. Он даже забыл, что можно попытаться упереться, может, вырваться и бежать – вряд ои из этого что-нибудь вышло бы, но по крайней мере Мартин не пошел бы со светловолосым, как овца на убой. Сквозь шум крови в ушах он расслышал, кажется, как шериф окликает Гарри, говорит что-то про его, Мартина, возраст… Гарри втолкнул его в крохотную темную комнатушку. Деревянный стул со странными широкими подлокотниками у стены, две или три чадящие свечи, в спертом воздухе неприятный металлический запах. Пол скользкий – мальчик подскользнулся и упал бы, не держи помощник шерифа его за ворот куртки.

– От кого ты наслушался крамолы? – спросил Гарри.

– Ни от кого. Я сам…

Вспышка боли, искры из глаз, и вот он скорчился на полу, обхватив себя руками.

– Ну, не валяй дурака, Назови хотя бы одно имя, – мягко попросил светловолосый.

– Я сам, – выдохнул он.

Еще один удар.

– Ну ты и дурачина, – сказал Гарри. – Я же все нутро тебе отобью. Давай, дай мне хоть кого-нибудь.

Мартин не ответил – было слишком больно. Помощник шерифа пожал плечами, вздернул его на ноги и толкнул на стул. Быстро и ловко прикрутил руки к подлокотникам, отошел в темноту и вернулся, держа в руках что-то темное, грубое на вид.

Маска. Личина из ржавого бугристого металла, сзади металлические обручи, открытый будто в крике рот, из глазниц торчат длинные штыри. Мартин на секунду растерялся, даже забыл про боль. Это еще что за..?

– Голову наклони, – попросил Гарри, и не дожидаясь, надел маску на Мартина. Тот невольно вздрогнул от прикосновения холодного железа.

– Сейчас я стану завинчивать эти штыри. Если не начнешь говорить, останешься без глаз. Серьезно, паренек, не заставляй меня тебя калечить. Назови имена.

Он рванулся раз, другой. Ремни держали крепко.

– Ну ты и дурачина, – беззлобно повторил Гарри. Что-то холодное коснулось крепко сжатых век Мартина.

– Имена!

– Да никто больше об этом не говорил! Только я!

Давление усилилось. Из-под век побежали слезы.

– Имена!

– Иди ты к эльфам! Никто… толко я!

Как же больно. Перед глазами поплыли цветные пятна, пальцы судорожно вцепились в подлокотники.

– Назови мне хоть кого-нибудь!

– Я один! Я! Я! Только я-аааа!..

Давление и боль исчезли. Не открывая глаз, Мартин услышал шаги и скрип двери.

– Вроде бы не врет, сэр, – раздался голос Гарри. – Говорит, он один про гоблинов болтал.

– Да ну? – отозвался шериф. – Эх, может и действительно не врет. Нет времени с ним возиться, дома ужин стынет. Всыпь ему плетей, что ли, и сам домой иди. Эх, что за собачий день…