Текст книги "Ноктюрн Пустоты"

Автор книги: Евгений Велтистов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Глава семнадцатая

Мы проговорили всю ночь. Мария рассказывала о странствиях, я – о своих злоключениях. В наш сбивчивый разговор то и дело вклинивалось прошлое, от которого теплее становился мир.

– А помнишь, как мы с тобой познакомились, как танцевали и сразу решили пожениться? – Мария тихонько рассмеялась, погладила меня по голове, словно маленького.

– Ты была пестрая осень. Как давно все это было…

– Я до сих пор люблю то платье. – Она вздохнула, улыбнулась воспоминаниям. – А за тобой ходил все время твой Вилли. Я ужасно злилась…

– Да, тебе привет от Аллена…

– Как он? Не заскучал?.. Не могу представить, как можно жить в таком одиночестве, жить без моря, леса, путешествий, ресторанов…

– Ему сейчас не до ресторанов…

Я рассказал Марии свой последний разговор с другом. В углу на тумбочке едва слышно попискивал пустотой космоса включенный радиоящик. От жены я не скрыл, что жду важных сведений.

Она обняла меня, уткнулась головой в грудь.

– Знаешь, – шепнула она, – я всегда боялась твоих репортажей. Они страшные, будто их делал сверхчеловек… А ты – настоящий…

– Значит, репортер тоже человек. Сейчас быть человеком не модно, – отшутился я. – Признаюсь тебе, что когда-то я относился к твоей работе, как к увлечению обычными тряпками, а потом понял, что ты творишь прекрасное! Прости, что не сказал тебе это раньше…

– А я знаю каждый твой шаг. По газетам. Я все поняла после того мальчика… Как его звали?

– Джино.

– С ним все в порядке?

– В порядке.

– Но почему ты, ты и ты?

– Что «ты»?

– Почему именно ты отвечаешь за всех?

– За кого?

– Тогда за мальчика, теперь – за этот нелепый небоскреб?

– Случайно получилось. Теперь – за город. Мари, я должен помочь людям…

– Так всю жизнь… И куда только смотрит полиция?

– Полиция смотрит на нас с тобой. Чтобы мы сегодня отдохнули…

– Твой Боби не такой, как другие… Почему он сказал, что у нас отличный парень? Откуда он знает про нашего Эдди?

Я рассказал, что Эдди на днях звонил мне. Ну… и Боби… словом, он присутствовал при разговоре. Но не упомянул о том, что именно Эдди, его радостный звонок побудил меня остаться в Большом Джоне.

Мария несколько раз заставляла повторить нашу беседу, пока я не успокоил ее:

– У тебя действительно самостоятельный, заботливый сын.

– И у тебя. – Она вздохнула. – Я очень беспокоюсь за него.

– Не беспокойся, сейчас он спит.

– Все равно я боюсь. – Она упрямо тряхнула головой.

И я беспокоился, но вслух не признался, молча улыбнулся Марии.

У нас замечательный сын, не такой, как другие. Оглянись вокруг, Мария, продолжал я про себя, сколько на ослепленных рекламой улицах слоняется темных личностей. Они еще мальчики и девочки – эти юные наркоманы, бродяги, хипари, потенциальные преступники. Их пустые глаза выражают разрушение личности, крах детской мечты о силе и всемогуществе. Я не идеализирую сына, наоборот – виню себя в том, что он избалован и эгоистичен, но его самоутверждение в жизни – порыв здоровой юности. Если бы только не дурацкий миллион, за которым он гоняется на колесе фортуны… Повезет ли ему?

За стенами и окнами нашего номера царила величайшая суматоха. Я представлял, как идет эвакуация людей из небоскребов, как заседают час за часом многочисленные советы и комиссии, как прибывают на аэродром полицейские, солдаты и люди секретной службы, как тысячи машин устремляются в ночь из проклятого Чикаго, едва ползут по переполненным улицам, сталкиваются друг с другом, застревают в километровых пробках. Страх темными дождевыми тучами завис над Чикаго. В такую ночь чувствуют себя нормально только личности, творящие разбой и насилие.

Разумеется, об этом сообщалось по телевизору. Но нам было уютно без дребезжащего экрана, телефонных звонков, криков и выстрелов. Я никогда не чувствовал с такой остротой прежде, что у меня есть друг, верный друг – моя Мария.

– А как они будут жить без нас? – сказала, глядя в потолок, Мария.

– Кто они?

– Наши дети.

– У нас один Эдди.

– Да. И ты его очень избаловал.

«Избаловал… Я уже об этом думал. Надо было завести кучу детей. Меньше бы бродяжничали…»

– Даже купил персонального слона.

– Да, купил.

– Ты его не продавай. Эдди не последний наш сын. И потом – у него тоже появятся дети. Как они будут без нас?

– Без нас?

– До чего вы, мужчины, тупы. – Мария вздохнула. – Ничего не понимаете сразу… Я что хочу сказать: если эти бандиты угрожают нам, взрослым, что же они сделают с нашими детьми, когда те вырастут?

Я молчал.

– Ты думал об этом, Джон?

– Да. Наши дети будут смелее и сильнее. – Я рассмеялся.

– Если присмотреться к тебе, то тебе вовсе не до смеха.

– Остался один шаг. Очень важный. Ты понимаешь?

– Понимаю.

– Возможно, наши внуки и не вспомнят эту историю. Но она научит людей многому. Спи спокойно, Мария.

– Спасибо. – Она поцеловала меня, успокоилась.

Боби надежно охранял наш покой. Он понимал: будущее миллионов перепуганных людей во многом зависело от тишины и покоя одной комнаты в Большом Джоне. Я слушал дождь.

– Дождь, – сказала Мария, проснувшись.

– Да, дождь и ветер. Это Чикаго, – подтвердил я.

– Противный город.

– Скоро мы улетим отсюда.

– Хотела бы знать, какая погода будет там, куда мы прилетим?

– Хорошая. Знаешь, – предложил я Марии, – когда это кончится, давай бросим все и вернемся домой.

– А Эдди? – Она строго взглянула в мои глаза.

– И Эдди, конечно.

– Он не захочет.

– Давай попробуем! – предложил я. – А?

– Что именно?

– Бросим модные тряпки, самолеты, поезда, корабли, камеры, пленки, телевизоры, мотоциклы… И заживем, как все люди.

Она смеялась счастливым серебристым смехом.

– И ты решишься на это? Ты, Джон Бари…

– Решусь. К черту все телекатастрофы, к черту всемирные новости и моды… Я, Джон Бари, даю слово человека!.. Ты согласна?

– Давай, Джонни, попробуем…

Глаза ее сияли. Никогда я не видел Марию такой красивой.

– Счастлива? – догадался я.

Она откинулась на спину. Волосы рассыпались по подушке.

– И откуда ты все знаешь?

Под утро мы задремали, но почти тотчас я вскочил. Взял потрескивающую рацию, перенес в гостиную. Осторожно прикрыл двери. Сначала просто сидел на диване в ожидании вызова. Но Аллеи молчал. И я начал тихонько надиктовывать сценарий репортажа. Финал приближался, не стоило терять времени зря. Я, Джон Бари, должен был выйти в эфир первым.

В девять проснулась Мария. Мы позавтракали в номере. Прошли уже все сроки. Я сидел как истукан перед приемником, к телефону не подходил. Мария отвечала всем, что я на съемках, и записывала имена. Боби в списке не значился.

«Ну что ж ты, Аллен! – твердил я про себя. – Неужели подведешь единственный раз в жизни? Ты, друг…»

Я представлял, какая на него свалилась адская работа, и нервничал: получится ли?

Его голос раздался около двух часов дня.

– Жолио, извини, пожалуйста, за задержку. – Аллен говорил очень устало. – Пришлось немного повозиться… Ты хорошо слышишь меня?

– Я слушаю тебя, Вилли! – кричал я во весь голос.

– Теперь можешь не волноваться. Дело сделано. (Я чувствовал, что Аллен улыбается, и сразу успокоился.) Запиши номера машин. Эти штуки в багажниках. Они в разных концах города. Одна, как я догадываюсь, в вашем доме.

– Понял тебя!

Я записал номера четырех машин.

– Слушай дальше, – чуть возбужденно продолжал Аллен. – Вызови банк информации. Там нужные снимки. Районы города, где стоят машины. Точнее, стояли. Возможно, машин уже нет. Поэтому я расшифровал номера. Извини, Жолио, на это ушло несколько лишних часов. Но игра стоила космических свеч! Надеюсь, Чикаго раскошелится хотя бы на одну свечку…

– Ты молодчина, Вилли! – вопил я. – В честь тебя будет фейерверк!

Мария стояла рядом.

– Скажи, что я его целую.

– Мария целует тебя! – крикнул я.

– Что? Какая Мария? – Аллен растерялся.

– Она рядом, она прилетела…

– Ах, Мария, – рассмеялся мой друг. – Чмокни ее, пожалуйста, за меня!

– С удовольствием! – Я тотчас исполнил поручение, и Аллен слышал все. – Извини, пожалуйста, Вилли!

– Счастливчики! – сказал он грустно. – Ну, пока… Снимки уничтожь, информацию в банке сотри. Привет, ребята…

Мы с Марией стояли обнявшись. Неожиданно она всхлипнула.

– Ты что?

– Мне не верится… – Она покачала головой.

– Что не верится?

– Что такое может случиться…

– Может! Обязательно может! – крикнул я. – Ты знаешь, он ведь гений! Дуреха, ты многое потеряла, выйдя замуж за меня!.. Сейчас сама все увидишь…

Я набрал номер банка информации, номер кода, заказал снимки. Буквально через минуту печатная приставка к телевизору зажужжала и оттиснула четыре больших листа. Я схватил их. Они были похожи на рентгеновские фотографии. Только не внутренностей человека, а внутренностей города – домов, улиц, больших предметов. На крошечных контурах четырех автомашин стояли кресты. Их отметил Аллен.

И еще была представлена общая карта города с четырьмя крестиками. На всякий случай. Мой друг Аллен, как я и надеялся, сработал за службу безопасности Америки.

Боби явился почти мгновенно. Осторожно взял снимки. Долго их разглядывал. А когда я протянул листок с номерами машин, мне показалось, что на какое-то мгновение глаза шефа полиции увлажнились.

– Спасибо, Бари. – Он двумя руками крепко сжал мою ладонь. – Я этого не забуду!

– Снимки верните.

– Обязательно.

Он направился к выходу, но я окликнул его.

– Боби, может, мне присоединиться?

Он обернулся, хлопнул себя по лбу.

– Извините старого дурака, Бари… Конечно! Пойдемте… Вы разрешите? – спросил он Марию.

Я взял камеру, кивнул растерявшейся жене.

– Подожди немного. Ладно?

Мы поднялись на сотый этаж.

Шеф одним движением руки освободил комнату от присутствующих.

Он вызывал людей поодиночке. Советовался. Отдавал распоряжения. Командовал в рацию. Словом, работал.

Чисто внешне это была обычная полицейская операция, но я тщательно фиксировал каждое слово, каждый жест, выражение лиц, имея в виду важность цели. Уточнение районов, где зафиксированы машины. Готовность оперативных групп, укомплектовка их специалистами. Проверка местонахождения объектов. Обеспечение безопасности захвата.

Через несколько минут начали поступать короткие доклады. Боби слушал их с закрытыми глазами. Я понимаю, что он ждет главного: есть ли машины с названными номерами?

Докладывал дежуривший по городу сержант:

– «Шевроле» КЛ 17–91 белого цвета находится на указанном месте, шеф!

Боби вытер пот со лба.

– Спасибо, сержант. Не своди с него глаз. Молодец, что позвонил мне лично.

Боби обернулся, показал молча большой палец, бормотнул: «Он сорвал очко», – что значило: быть ему лейтенантом! И снова углубился в переговоры.

Информация Аллена оказалась безупречной. Все четыре машины стояли там, где их выудил из космоса Аллен: в самом центре Чикаго, именуемом Луп. (Луп – «петля». Здесь, в единственном районе, деловом, застроенном гигантскими небоскребами центре, сохранилась старая дребезжащая петля надземки, которую чикагцы называют «чертовой грохоталкой».)

Итак, «Шевроле», два «Форда» и «Ситроен» затерялись среди тысяч машин. Летающая платформа в первую очередь прочесала район Лупа, и можно было предположить, что машины с адским грузом в багажниках легко ускользнули от проверки, а теперь встали на заранее предназначенные места – возле самых крупных небоскребов. Кто мог знать, что именно эти машины представляют смертельную угрозу! В гараже Большого Джона был припаркован среди других оставшихся машин «Форд» с бомбой.

Боби вызвал помощников:

– Операцию назначаю на пятнадцать тридцать. Всем выехать одновременно. Груз доставить в помещение полиции. Здесь останется дежурить Гари.

Начальники групп исчезли.

Боби подошел ко мне. Лицо его было задумчивое, а глаза – лукавые. Кажется, он позволил себе чуть расслабиться.

– Что бы ты хотел сейчас, Бари?

– Я? Ничего… Побыстрее кончить съемку…

– А я бы хотел, чтобы ты стал самым, самым знаменитым…

Я рассмеялся:

– У меня есть имя!

– Я обещал удвоить гонорар… Все это, конечно, не то… Я очень хочу, сынок, чтоб ты был счастлив.

Я никогда еще не видел полицейских, произносящих такие речи, буркнул в ответ:

– На службе не полагается быть счастливым…

В половине четвертого мы, группа в восемь человек во главе с шефом, спустились в гараж, вышли из лифта с видом туристов. Тотчас из ниш возникли фигуры, бросились к машинам с пассажирами. Наша группа проследовала к серому «Форду» 447878.

Номер был указан Алленом.

– Сигнализация! – негромко сказал шеф.

Быстрые руки ощупали жестяную оболочку машины, словно футляр с драгоценностями.

– Багажник!

Осторожно вскрыт багажник.

Я успеваю протиснуть объектив между согнутыми спинами, чтобы запечатлеть объемистый саквояж. Щелкают замки. Внутри саквояжа – большая металлическая труба.

– Тихо! – шипит Боби. – Проверить радиацию!

Счетчик отчетливо щелкает, но Боби глядит на стрелку презрительно.

– Ти-хо!

Теперь, когда все затаили дыхание, слышен легкий перестук. Внутри трубы словно работает маленький домашний будильник.

– Всем отойти! – командует шеф. – Кроме Вейса и Бари.

Я снимаю крупно руки специалиста, отвинчивающего на трубе, как на термосе, обычную крышку и отделяющего часовой механизм.

– Кончено, шеф! – Вейс прячет механизм с проводами в сумку.

– Пошли!

Боби закрывает саквояж и сам несет тяжелый груз к лифту. Помощники стараются ему помочь, предостеречь от опасности… Но Боби есть Боби – отмахивается от всех медвежьей лапой: «Заткнись!.. Подожди!.. Рыба на крючке!.. Снимай, Бари! Все».

В разных районах Чикаго на оцепленных переодетыми полицейскими улицах происходит то же самое.

Глава восемнадцатая

Прощальный обед в «Джони».

Хотя эвакуация жителей заканчивается ровно в полночь, мы не одни в просторном зале. Десяток столиков неподалеку от оркестра заняты. Официанты на местах. Кухня работает. Оркестр создает привычную ресторанную обстановку.

Перед обедом я успел подготовить пленки для отправки в Лондон. Сжег снимки Аллена, стер в банке информации память о сделанном. Остался лишь финальный эпизод. Видимо, он назревал, так как шеф попросил меня захватить камеру. Я не стал ни о чем спрашивать.

– Хочу поднять тост за нашу неподражаемую Марию, за всех вас, господа, – провозгласил шеф, поднимая бокал и оглядывая нас – Марию, Нэша, Голдрина. – Честно говоря, я привык к вам, особенно к Бари. Я трезвый реалист и иногда считал Бари фантазером, так вот – однажды я почувствовал себя рядовым перед бывалым сержантом.

Я подмигнул Марии: мол, не придавай значения комплиментам этого старого лиса.

– Жаль будет расставаться, – заключил Боби. – Ваше здоровье!

Каждый понял тост по-своему. Кроме нас с шефом, никто в зале не знал, что взрыва не будет.

Ели молча. Чувство одиночества навевали печальные звуки оркестра. Я поглядывал на Марию и видел по глазам, что она понимает меня без слов: скоро мы будем вместе.

– Что они играют? – спросил шеф официанта.

– Кажется, «Ночь нежна».

– Это негритянский блюз, – пояснил Голдрин. – «Как ночь нежна… Но здесь темно…»

– Будет светлее… Бари, – шеф нагнулся ко мне, – сделайте вид, что снимаете наш стол, а потом – валяйте дальше…

Я поднялся, отошел, нацелился в лицо Марии. Она улыбалась мне.

– Еще шампанского! – громко попросил Боби, и в ту же секунду свет погас.

Что-то случилось на сцене. Оборвалась мелодия. Взревел какой-то инструмент. Послышались звуки падения, возня, крики и ругательства.

Зажглись люстры.

На сцене – финал полицейского детектива: победители и побежденные. Инструменты, ноты, пюпитры разбросаны по полу. В считанные секунды люди Боби, сидевшие неподалеку, надели на музыкантов наручники.

– Зачем это? – прозвучал в тишине глухой голос. Голдрин поднялся с места. Глаза его пылали.

Боби, не обращая на него внимания, подал знак, и полицейские повели оркестрантов прямо по проходу мимо нашего стола. Каждого арестованного сопровождали двое.

Первым вели композитора и дирижера.

– Рэм Эдинтон, – назвал его имя шеф.

Тот бросил в нашу сторону презрительный взгляд и громко сказал:

– Нет!

– Да, это вы, Эдинтон!

– Нет! – дерзко ответил Эдинтон, словно не был похож на свое изображение на афишах.

– Саймс… – медленно произнес шеф очередное имя.

А тот отвечал так же странно:

– Нет!

– Остерн…

– Нет!

– Далем…

– Нет!

Я мучительно соображал: что это – упрямое отрицание преступников или яростное «Нет!», которое писали в дни жаркого лета взбунтовавшиеся цветные на имуществе белых? Впрочем, не все ли равно, раз террористы схвачены и Большой Джон целехонек! Черт их разберет – эти дурацкие отношения в этой большой дурацкой стране!

Да, Боби знал всех в лицо. Всех двенадцать. Десять из них были цветные, двое белые! Но и они бросили презрительное «Нет!». Через несколько часов с помощью моей камеры их будет знать мир.

Лицо Боби было жестким, я бы сказал – даже страшноватым.

За период короткого знакомства мне казалось иногда, что чикагский шеф как бы сошел с ранних картин Нормана Рокуэлла, живописавшего почти три четверти века быт Америки. Не раз рисовал он добродушных, сильных, подтянутых полицейских рядом с любознательными и восхищенными мальчишками… Нет, Боби был совсем другим при исполнении служебных обязанностей. В одной из последних работ Рокуэлла четыре охранника ведут черную первоклассницу к школьным дверям мимо разъяренной толпы расистов (такой случай действительно был в Алабаме). Толпа на холсте не присутствует, не видны лица охранников, но их напряженные позы, шаг десантников, руки, готовые в любую минуту выхватить оружие, точно рисуют образ полицейского в самый напряженный момент. На стене – кровавое пятно от брошенного помидора.

Точно такое лицо сейчас у Боби. Неприятное выражение. Как будто он чует близкую кровь и сдерживает себя изо всех сил, чтобы предостеречь насилие.

Процессию замыкает Гари.

– Поднимите всех наверх и отправьте! – велел ему шеф.

– Теперь им отобьют легкие, печень… все… Так, шеф? – сказал Голдрин.

Шеф повернулся к нему.

– Теперь их, скорее всего, присудят к электрическому стулу…

Лицо Голдрина посерело. В эту минуту он искренне ненавидел Боби.

– В нашей стране, шеф, самый высокий процент смертных приговоров – это вам хорошо известно. Причем за счет негров. Вы увеличили этот позорный счет! Я всегда предполагал, что у вас стальное, стандартное сердце полицейского.

– Я свою работу, Голдрин, закончил, – пробурчал Боби. – Вы можете поступать, как вам угодно.

– Я иду спасать их от вашей Америки.

Голдрин с достоинством удалился, кивнув головой Марии. Она была бледна. Я предложил ей бокал вина, чтобы снять напряжение.

Объяснять сложную ситуацию отношений не было времени.

Последний кадр. Я сел напротив шефа полиции, поднял камеру.

– И все же, Боби, почему именно они? Как вы узнали, если не секрет?

– От вас, Бари, у меня нет секретов. И не будет! – Глаза Боби смеялись: наступила его звездная минута – минута настоящего отдыха… – Я проверил профессии всех, кто находится в Большом Джоне, и обнаружил крупного, несмотря на молодость, физика-ядерщика. Не менее знаменитого под другим именем в мире искусств!.. Да, да, Бари, это он самый – Эдинтон! Так что джаз-оркестр «Джони» под управлением Рэма Эдинтона и террористическая группа «Адская кнопка» – одна и та же компания. Дальше вы знаете сами.

Я поблагодарил шефа полиции, попросил его выделить человека, который отправил бы пленки на телестудию. Репортаж «Большой Джон, Чикаго» был завершен.

– Не беспокойтесь, Бари, – добродушно пообещал шеф. – Я продержусь не меньше часа в полной изоляции от гангстеров пера. Вы выйдете в эфир первым…

В номере я запаковал и вручил полицейскому пленки, дал телеграмму сэру Крису во «Всемирные новости». Через час, а то и раньше они могут начинать трансляцию репортажа через Би-Би-Си на весь мир.

Когда поднялся в ресторан, то заметил какую-то растерянность за столом.

Мария бросилась навстречу.

– Джон… Эдди… – Рыдания мешали ей говорить.

– Что? – резко спросил я.

– Неприятные известия, Бари, – услышал я голос Боби. – Эдди в больнице. Он, видимо, получил травму на тренировке. Сейчас все выясним… Не волнуйтесь.

После этих слов мне стало страшно.

– Немедленно летим в Голливуд. – Я взял под локоть Марию. – Успокойся… Спускайся вниз. Я на минуту – за вещами.

– Я провожу вас, – предложил Марии Нэш.

– Машину для мистера Бари! – сказал шеф официанту.

– Такси ожидает у входа, – почти тут же доложил официант и протянул Нэшу бумажку с номером.

Они ушли с Марией.

Я заскочил к себе – конечно, не за вещами, а позвонить в Голливуд. Схватил трубку. Боби из-за моей спины надавил пальцем рычаг.

– Не надо, Джон. Вот адрес больницы… Чувствует он себя неважно…

Я застыл, боясь обернуться.

– Он жив?

– Жив.

Здесь у меня случился провал в памяти. Впервые в жизни – абсолютная дыра в голове. Дальше помню каждый миг так отчетливо, будто видел тысячу раз пленку.

Мы идем быстрым шагом через пустой вестибюль. На плече камера, в руке – плащ Марии.

Я ускоряю шаг. Оглядываюсь на Боби: не отстает?

Вертящаяся дверь.

Пустое пространство, наполненное ветром.

У тротуара небольшая толпа вокруг такси.

Я бегу к толпе.

Люди оглядываются, расступаются.

Машина странно скособочена. Багажник словно вскрыт консервным ножом. Осколки стекла на асфальте.

– Мария! – кричу я и рву изо всех сил дверцу.

Кто-то ломом поддевает заклинившийся замок.

Мария лежит на заднем сиденье. Глаза ее открыты. В них застыли удивление и горечь. Лоб чистый и холодный. Кругом кровь.

Я снимаю.

Снимаю убитую жену.

Снимаю убитых шофера и Нэша. Руки мои в крови.

Боже мой, за что?..

Мария не должна быть здесь! И Нэш тоже… Здесь должен быть я! За что же их?

Как я не догадался? «Машина для мистера Бари…» Такси у дверей. Бомба – в багажнике.

Я беру Марию на руки, несу в Большой Джон.