Текст книги "Засада на черной тропе"
Автор книги: Евгений Рябчиков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)
В траве Ингус собрал окурки сигарет, обуглившиеся спички, лоскут парашютного шелка и все свои находки сложил у ног Карацупы. Следопыт осмотрел и этот кусочек шелка. На нем он заметил кровавое пятно. Не ранен ли десантник? Если так, им нужен шелк для перевязок.
Собрав находки в вещевой мешок, Карацупа пошел дальше по следу.
Парашютисты шли зигзагами, обходили заросли и буреломы, выбирая дорогу поспокойнее. Следы, оставшиеся на мху, сырой глине и притоптанных папоротниках, о многом рассказали Карацупе: один из парашютистов был ранен, его нес на плечах высокий, очевидно, сильный и тяжелый человек. Он устал, задыхался и, когда выбивался из сил, спускал со спины напарника. Диверсанты вдвоем собирали хворост и разводили костер. Около огня беспокойно ковылял маленький, поджарый человек – очевидно, он заискивал перед своим сильным и здоровым спутником и, возможно, хотел угодить ему, чтобы тот не бросил его в чаще.
«Оба идут вместе – это очень хорошо, – размышлял Карацупа. – Возьмем обоих – и операции конец! Пора. Ингус очень устал».
Ингусу уже не приходилось напрягать теперь ни чутье, ни зрение, чтобы находить вражьи следы: парашютисты забыли об осторожности и шли без опаски. Они заботились лишь о том, чтобы поскорее выйти к реке.
Почуяв близость врага, Карацупа собрался, как стальная пружина, серые глаза впивались в каждый куст, в каждый завал. Бежавший перед отрядом Ингус вытянулся, словно готовясь к прыжку. Глаза его горели, налились злобой; слышалось его короткое, сильное дыхание.
Бородатый Ерофей на каждом шагу останавливался, осматривал сломанные ветки, примятый мох и все качал головой. Он хладнокровно относился к тучам комаров и мошкары, залепивших глаза, уши и ноздри; он думал о следах – не человека, а тигра.
Полосатый зверь мог уйти далеко, и тогда отряд был бы в безопасности. Но тигр мог притаиться в чаще и ждать удобной минуты для нападения. Ингус вдруг остановился, и попятился: сквозь кружево лиан со скалы, поросшей вереском, тянуло трупным запахом. Ерофей остановил отряд, вскинул ружье и один пошел к лианам.
Под цепкими корнями кедра в буреломе у подножья скалы темнел вход в медвежью берлогу. К ней-то и тянулись следы тигра. По ним было видно, что полосатый хищник сначала подошел к входу в берлогу, куда забилась в страхе медведица, потом бросился к противоположной стороне, там раскопал землю, прорыл дыру, попугал медведицу. Тигр бегал то к челу берлоги, то к проделанному им отверстию, пока не выгнал медведицу и не перекусил ей шейные позвонки. Царапины от когтей на коре, следы крови, скомканная трава, поломанные кусты рассказывали о трагической схватке.
«Вот оно что! – подумал Ерофей. – Тигр был сыт, потому и не тронул десантников. А рядом шли…»
Ерофей вернулся к отряду и в двух словах рассказал об увиденном. Погоня продолжалась. Следы вдруг сдвоились, запетляли, повернули назад. «Десантники, очевидно, наткнулись на болото, – догадался Карацупа, – не сумели его одолеть, вернулись и пошли в обход».
Бойцы измучились. К мукам голода, укусам мошкары и комаров, к болям в ногах, ломоте в пояснице добавилось самое скверное – страх перед тигром. Всюду им мерещилась его желтая шкура с черными полосами, острые усы, оскаленная морда и занесенная для удара когтистая широкая лапа. Ерофей, как мог, успокаивал бойцов – он знал повадки тигра, мог угадать его появление и не допустить беды.
Но когда выяснилось, что падь, в которую зашел отряд, Ерофею незнакома: тайга ведь огромна и всю ее не изучишь даже за сто лет, – бойцы совсем оробели. Оберегая товарищей, Ерофей первым прокладывал тропу. Прежде чем ступить на поляну или перешагнуть через сгнившее дерево он пробовал ногой зыбкую почву и только лотом разрешал идти отряду. Тайга становилась все темнее, гуще. Это были настоящие джунгли с обомшелыми бархатными деревьями, диким виноградом, засохшими кедрами. По топям в джунглях тянулся след – парашютисты тащились медленно. Сильный и рослый бандит все чаще нес на своих плечах напарника. Они спешили к реке. Судя по всему, это были отчаянные, готовые на все люди. «Схватка с ними будет тяжелой, – подумал Карацупа. – Просто налетом их не возьмешь. Нужно обдумать, как напасть, как взять живыми, как привести их в штаб».
Издалека потянуло дымом, кедровой смолой и консервами. Ингус завертелся, запрыгал, рванулся вперед, забыв усталость, будто не кололи его острые иглы хвои, не тонул он в болотах и не застревал в буреломах. К горлу Карацупы хлынули горячие волны – усталость исчезла, рука инстинктивно искала маузер. Хотелось сейчас же бежать к костру и закричать: «Руки вверх!» Но спешить нельзя. Нужно было собрать отряд, осмотреть и подбодрить бойцов – усталых, измученных людей с окровавленными щеками и распухшими от комариных укусов веками, – проверить перед боем оружие и патроны.
Враг был рядом, и объясняться можно было только жестами и мимикой. Карацупа приказал бойцам рассредоточиться и заходить к костру с подветренной стороны. Сам он лег на мшистую землю, сдвинул козырьком назад фуражку и пополз по-пластунски под кустами к коряге, похожей на осьминога. Около нее следопыт отдышался, подтянулся на руках и выглянул из засады. С поляны тянулся от сырых сучьев и еловых лап узенький столбик дыма. Схватившись руками за голову, сидел у костра человек. Его карабин стоял, прислоненный к дереву, у ног лежал маузер. Парашютист, видимо, спал.
«Где второй? – забеспокоился Карацупа. – Почему „Малый“ – так он заранее окрестил тощего раненого человека – спит, почему один? Второй, может быть, собирает хворост? Ушел на охоту? Но хвороста много, и у костра лежат консервы. В чем дело?.. Нельзя нападать на одного, не зная, где второй».
Карацупа подозвал Ерофея; и когда бородач добрался до коряги, показал ему на спящего.
– Один? – обратил он внимание таежника.
Ерофей дотронулся до губ пальцем: дескать, тихо! – и уполз в чащу. Вернулся возбужденный, с искорками в глазах.
– Второй ушел, он далеко отсюда, – прошептал Ерофей. – Можно брать «Малого».
Карацупа встал, оправил на себе гимнастерку, поднял пистолет и шагнул с Ингусом к костру.
– Руки вверх!
Спящий не шевельнулся. Карацупа схватил карабин врага и повторил приказ:
– Руки вверх! Ингус, вперед!
Сидевший, не вскрикнув, упал от толчка. Он был мертв.
Сильный, здоровый парашютист, тащивший своего раненого напарника, выбился, видать, из сил, решил спасаться в одиночку и отравил своего спутника. Карацупа обыскал убитого, вывернул его карманы, прощупал на пиджаке швы и нашел в подкладке бумажные ленты с шифром.
Бойцы сложили около трупа найденные патроны, деньги, ножи, гранаты, ампулы с ядом и консервы.
Убийца поступил хитро: обманывая напарника, он оставил ему консервные банки, оружие и ушел как бы осматривать дорогу. Тот приготовил обед и ждал спутника. Сколько это продолжалось, сказать трудно, но, видать, раненый почувствовал от яда слабость, сел около костра и умер.
Закончив обыск, Карацупа мрачно уставился на мертвеца. Нужно продолжать погоню, но нельзя было оставлять без охраны труп парашютиста.
– Заберем вещи, а тело… бог с ним!.. – предложил Ерофей. – Не тащить же…
Измученные бойцы одобрительно переглянулись. Карацупа поймал их взгляд и помрачнел: долго ли они продержатся во время погони? Устали, голодны, ноги сбиты, лица в крови…
Глухо трещал костер. Ветер свистел в вершинах деревьев. Ерофей молча посматривал на Карацупу.
– Товарищ Ерофей, – решительно обратился Карацупа к таежнику, – спасибо за службу, за помощь. И вот приказ: идите с бойцами, отнесите тело и документы на заимку. Я пойду на преследование.
– Никак нет! – отозвался Ерофей. – Одному не можно.
– Отставить! – строго сказал Карацупа. – Задача такая: отнести тело к реке, вызвать катер и отправить на нем убитого в штаб. А вам с бойцами взять под наблюдение реку и выйти мне навстречу с реки: отрезать путь «Большому».
Ерофей молчал.
– Тело в воде мочите, чтоб не испортился, берегите его: важное доказательство, – деловито посоветовал Карацупа. – Действуйте!
Оставшись один с Ингусом, Карацупа лишь теперь почувствовал, как он устал: ему трудно было передвигать ноги, хотелось забыться, упасть в траву и уснуть. Но он прибавил шагу. И тотчас заметил: что-то полосатое мелькнуло в чаще. Тигр?
Карацупа шагнул в кусты, держа наготове маузер. Еще шаг… Вот он… В глазах следопыта зарябило. Но что это?.. На поваленном дереве, словно тигровая шкура, лежал полосатый желтый мох. Поплыли перед глазами пестрые круги; тело обмякло, сжалось сердце.
«Спокойно! – приказал себе Карацупа. – Нервочки!.. Распустился…»
Последний костер
След от диверсанта «остыл»; прошел он по тайге часов восемь назад, и запах его ног исчез. Впрочем, тропу нарушителя найти было теперь совсем несложно по вмятинам от ног, сломанным веткам, взъерошенной хвое. Нужно было наверстать упущенные восемь часов, нагнать врага, не дать ему первым выйти к реке. Но где взять силы не только тащить отяжелевшие, точно свинцом налитые ноги по болотам, по колючей хвое, но еще и бежать?
Нужно было вступить в борьбу с самим собой: со своей усталостью, с голодом, с одуряющим желанием спать. Порой Карацупе казалось, что все его тело становилось чужим. Чем дальше он шел, тем труднее было приказывать ногам двигаться, руке тянуть поводок, голове держаться прямо, глазам всматриваться в тайгу. Нечеловеческими усилиями приходилось подгонять себя. Еще на заставе, во время походов и погонь, Карацупа обнаружил удивительную способность слова «вперед» поднимать обессилевшего человека и вести его по тропам.
«Вперед! Вперед!» – приказывал себе Карацупа. Он даже щипал себя, кусал распухшие губы и старался думать не о своих болях, не о голоде, а о муках овчарки.
Грязный, худой, с отвисшим хвостом и опавшими ушами, Ингус еле тащился, садился и жалобно смотрел на пограничника. Взгляд овчарки заставлял Карацупу подхватывать ее на руки и переносить через ручьи и трясины. Прижимаясь, словно ребенок, к шее Карацупы, Ингус жарко дышал ему в лицо, обнюхивал заострившиеся сухие скулы, слизывал с колючих щек следопыта темные пятна мошкары.
Желудок напоминал о пище, спекшиеся губы – о воде, глаза требовали покоя, онемевшие ноги отказывались двигаться, ступни и пятки ощущали каждый шов в развалившихся от ходьбы сапогах. Карацупа сел на вывороченное с корнем дерево, скинул разбитые сапоги. Приятно было почувствовать голыми ступнями влажную прохладу трясины.
«Вперед!» – приказал себе повеселевший Карацупа.
Качавшаяся под ногами тряская почва сменилась ядовито-ржавой землей родников. От нее заныли суставы и по телу пробежала дрожь. Через сотню шагов стало и того хуже: началась резавшая ступни каменистая почва, появился колючий кустарник. Снова приходилось брать на руки Ингуса и переносить его через колючки и полосы ржавой, источавшей холод земли. И все же нужно было идти, нагонять врага, выигрывать минуты, часы…
Парашютист шел споро, следы выдавали в нем опытного, тренированного ходока. Он мог пройти до реки довольно быстро. «Большой», так назвал его Карацупа, щадил свои силы, раскладывал их с точностью спортивного тренера. Он не упускал случая то смочить голову у ручьи, то запастись ягодами, то убить птицу и зажарить ее на костре. Он отдыхал, курил, готовил пищу. Отнять у него выигрыш во времени в восемь часов можно было только за счет сокращения своих стоянок, отказа от охоты, от сна, даже от еды. Там, где «Большой» подставлял свое лицо под струи ручья, где он спал, Карацупа должен был сделать на бегу глоток воды, смочить потное окровавленное лицо и бежать дальше.
Следопыт нашел средство, как равномерно распределять остатки своих сил: он заставлял себя идти до определенной точки – до поваленного дерева или камня и, когда достигал намеченной цели, выбирал уже другую и снова от дерева к дереву, от камня к камню упрямо шел за врагом. Идти становилось все труднее. Обычно не замечаемые на руке часы и те стали тяжелыми, как гири; гимнастерка, кожаный пояс, даже пуговицы – все давало о себе знать, тянуло вниз, метало движению.
На очередном привале, где отдыхал парашютист, Карацупа осмотрел выбитую ногами траву, переворошил прутиком потухший костер, осмотрел кости обгорелой птицы, поднял с земли сигарету, нашел клочок бумажки и сломанную спичку. Все, что нашел, разложил на ладони, встряхнул и убрал в вещевой мешок. «Это, Ингус, вещественные доказательства, – сказал он овчарке. – „Большой“ спал здесь дольше часа, разводил костер и ел птицу. А мы пойдем с тобой, дружище. Пойдем дальше – и выиграем этот час. Понимаешь, Ингус?»
Прошел еще один день. Перед заходом солнца потянуло сыростью, заалели кроны деревьев и тонко запели комары. Ночь, на этот раз особенно темная, пришла, как всегда в тайге, внезапно – над головой словно захлопнулся тяжелый люк. Стало темно. Карацупа ждал этой тревожной для него минуты, обдумывая: как же он сможет идти в непроницаемой тьме? По тропе? Но она невидна во тьме. По звездам? Они скрыты деревьями. Следовало бы устроиться на ночлег. Ну, а если заснешь, то, может, потеряешь не только время, но и голову…
Замшелые толстые стволы деревьев, бесформенные сухие завалы буреломов, оплетенные лианами и диким виноградом кедры заслонили от глаз тускло светившееся над головой звездное небо. Вся надежда оставалась на Ингуса: только он мог видеть ночью.
– Выручай, Ингус! Веди! – шептал следопыт любимцу.
Ингус сердито фыркал и устало тянул поводок. Он спотыкался, шарахался в стороны, иногда кидался к ногам Карацупы, ища у него защиты от неведомых ночных врагов. Во тьме вспыхивали зеленые огоньки, какие-то птицы пролетали над головой. Что-то шуршало под ногами. Кто-то глядел из тьмы светящимися немигающими глазами.
Отгоняя думы о призраках, Карацупа подсчитывал выигранные минуты и сделанные шаги. А фосфоресцирующие стрелки часов двигались значительно медленнее, чем того хотел пограничник: десять… двадцать… тридцать минут… Сколько мучений, а выиграно меньше часа!
Ингус ковылял по кочкам, перебирался через завалы, жалобно скулил, слушая вой шакалов. Но он шел и вел за собой Карацупу. Заметив в тайге просвет, чуть освещенный тусклыми звездами, Карацупа взял на руки Ингуса и понес его, давая овчарке отдых.
Стрелки часов отметили выигранный час, потом второй, третий… Еще не брезжил рассвет, когда Карацупа понял: он выходит к последнему ночлегу парашютиста.
И вдруг Ингус заметался, бросился к ногам проводника, застыл, выжидательно нюхая воздух. Дышал он прерывисто, сглатывал слюну. Кто-то был рядом. Парашютист? Тигр?
Карацупа лег на землю, вытянул перед собой сжатый в руках маузер. Тайга молчала. Слышны были только удары сердца. Карацупа лежал и бранил себя: уходит дорогое время! С каким трудом доставались ему минуты, теперь же они растрачивались в ожидании противника. Ждать он больше не мог и решил осмотреть место, обеспокоившее Ингуса. Овчарка нехотя поползла с ним и вскоре остановилась: здесь след! Ощупью, словно потеряв зрение, Карацупа провел по земле ладонью. Пальцы почувствовали сырой мох, росистый папоротник, какую-то гнилушку. Вдруг он застыл – пальцы коснулись вмятины. «Тигр… – определил Карацупа. – След свежий».
Идти дальше нельзя. Придется ждать рассвета. Карацупа осмотрелся – мелколесье, чуть поодаль при свете звезд виднелись могучие деревья. Вот защита! Карацупа добрался до ближайшего кедра, встал к нему спиной, спрятал в ногах Ингуса. Он стоял, подняв руку с маузером.
С вершины, гулко стуча о ствол, упала шишка. Карацупа вздрогнул. С трудом он сдержался, чтобы не выстрелить. «Нервочки!..» – пожурил себя следопыт. Посмотрел на светящиеся стрелки часов. «Теряю время!.. – рассердился Карацупа. – Стой под кедром, жди погоды!»
Он стиснул в жилистой руке рубчатую рукоятку и сел. От волнения одеревенели ноги. Руку с оружием он положил на колени, словно на подпорку. Но он так ослабел, что того и гляди оружие вывалится из рук. «Не спи! Крепче держи! Думай, как будешь конвоировать „Большого“!» – приказывал себе Карацупа.
В кедровой чаще погасли звезды. Повеяло холодом. Закурился легкий туман. Где-то ухнула выпь. В падь скользнул жидкий, еще неясный рассвет.
Опираясь спиной о дерево, следопыт с трудом поднялся. Он попробовал сделать шаг, но окоченевшие ноги вновь подкосились. Положив рядом оружие, следопыт растер ноги, помассировал мускулы, потом взял маузер и ползком добрался до следов. Но нашел он совсем другие следы – не тигра, а придавленный ногами мох, потревоженную траву, расцарапанную носком сапога гнилушку. Парашютист! Он, видать, тоже растратил силы и задевал ногами за корни, хватался рукой за ветви.
Теперь Карацупу интересовал только этот след. Он забыл об отпечатках тигровых лап и пошел за десантником. Скоро следопыт нашел место, где еще вечером лежал «Большой», где он пил воду, тащился к завалу и валялся там, а потом снова брел по мхам и кочкам.
Развязка приближалась. Только бы не выдать себя, только бы соблюсти осторожность и не позволить «Большому» обмануть, выследить, напасть. Карацупа обдумывал, как он нагрянет на десантника, как будет его обыскивать. А как потом конвоировать его? Враг в пути спал, ел, отдыхал – он сильнее и крепче. Как подступиться к нему?
Занятый мыслями о предстоящей схватке, Карацупа не сразу заметил место пересечения следа десантника с тяжелой вмятиной тигровой лапы. Ингус опять завертелся и бросился к ногам следопыта. Тигр шел следом за десантником. Надо было спасать «Большого», иначе он погибнет и некого будет вести в штаб.
Забыв об опасности, Карацупа побежал по сдвоенным следам. Одни тянулись вялой линией измученного переходом человека; другие – широкие, сильные, размашистые – вели то прыжками, то крадучись, то ползком в ту же сторону, где исчез нарушитель.
Как хотелось закричать: «Тигр! Берегись!» – предупредить парашютиста об опасности. Но десантник мог швырнуть гранату и в тигра и в Карацупу.
Подавив крик, Карацупа сменил шаг на бег. Он засунул пистолет за поясной ремень, размахивая руками, бежал, все ускоряя темп. Выбежал на поляну, через которую протащился парашютист. Следом за ним прошел тигр. Ингус скулил.
– Скорей!.. Вперед!.. – шептал Карацупа, заставляя Ингуса бежать по следу.
Запахло костром. За стволами бархатного дерева, увитого диким виноградом, открылась поляна. В центре ее чернели разбросанные головни. «Где „Большой“?» – встревожился Карацупа. И тотчас увидел: у костра белели разгрызенные кости, измятые клыками банки и пачки денег. Тут же валялся карабин.
– Опоздали!.. – Карацупа сел, устало провел по лицу грязной ладонью. – Не надо было стоять нам с тобой, Ингус, ночью, не надо было!.. Тогда живьем бы взяли «Большого». А теперь… бумажки принесем.
Нужно было встать, но не хватало сил. Все кончилось так неожиданно и странно, все было позади. А теперь оставался этот потухший костер, следы трагедии в тайге и боль во всем теле.
Осмелевший Ингус, глухо рыча, обошел поляну, собрал в кучу разбросанные документы, деньги, плоские банки. Из этой кучи Карацупа извлек узкую ленту рисовой бумаги, заметил на ней записи и облегченно вздохнул: не зря парашютист их берег до последней минуты.
– Ингус, Ингус… – Карацупа развел костер, вскрыл взятую из подсумка банку с консервами и первый кусок дал овчарке. – Спасибо, дружок. А все-таки, кажется, не зря мы бежали, Ингус. Важные документы принесем.
«Змеиная атака»
Темной ночью Карацупа с Ингусом и двумя бойцами пробирался по кустам, осторожно отводя с пути длинные ветви. Боец, замыкавший наряд, хватал их и осторожно опускал, чтобы не производить шума. Так же спокойно опустил он и толстую ветку, но внезапно почувствовал укол. Вскоре ладонь его распухла, и боль быстро стала распространяться по всему телу. Карацупа заметил: с товарищем творится что-то неладное.
– Что случилось? – спросил он тревожно.
– Ерунда! Пройдет! Наколол руку. – И боец протянул ладонь.
Следопыт направил на нее белый лучик круглого карманного фонаря. Ладонь у бойца покраснела, распухла. Острый глаз Карацупы заметил едва видимые темные точки – змеиный укус.
– Садись! – Карацупа остановил наряд и заставил бойца сесть на корягу. – Подними руку! Держи!
Второму бойцу передал фонарик и велел освещать ладонь. Началась операция – с силой сдавил Карацупа ногтями то место, которое укусила змея. Этого было недостаточно, и он отвязал от ошейника Ингуса поводок. Топкий ремень, как медицинский жгут, перехватил больную руку выше локтя.
– Снимай шинель, разводи под ней огонь!.. На вот нож – накаливай, – приказал следопыт.
Когда все было готово, пострадавший глухо вскрикнул – раскаленная сталь впилась в его ладонь. Запахло паленым.
– Плохо, Никита… В сердце гудит… – простонал боец. – Змея какая-то не наша…
В долине и на сопках пограничной полосы было много змей, к ним привыкли; на заставах не знали несчастных случаев. Карацупа успокоил бойца. Он приказал второму пограничнику вернуться с товарищем на заставу, а сам двинулся дальше с Ингусом.
Вернулся он утром и узнал: боец умер. Врачи, вызванные из комендатуры и отряда, оказались бессильными против смертельно действующего яда.
Хоронили бойца по-военному – сурово и просто. Опустили в могилу наскоро сколоченный гроб, отсалютовали залпом из винтовок и молча вернулись на заставу. На похоронах и возвращаясь в казарму, Карацупа неотступно думал о гибели товарища и вспоминал его предсмертные слова: «Змея какая-то не наша…»
О диковинных змеях, появившихся в долине, вскоре заговорили на заставе; бойцы стали опасаться ходить в дозор.
Следопыт слушал тревожные беседы и восстанавливал в памяти события той ночи: как он шел за Ингусом, как отодвигал ветви и передавал их следовавшему по пятам бойцу. «Змея, конечно, была на кустах», – решил Карацупа. Не раз он и раньше видел на сопках и в долине висящих на сучьях серых гадюк, натыкался на змеиные лежки в камнях. Но еще не было случая, чтобы змеиный яд был смертелен. И почему именно теперь, туманной ночью, ужалила змея бойца?
Со своими раздумьями Карацупа пошел к начальнику заставы и попросил разрешения вновь выйти на тропу к месту, где напала змея.
Вот и куст, с которого она свисала. Карацупа осторожно поднял ветвь, разворошил мох, сдвинул камни: нет, змеиного гнезда не видно! И вдруг в стороне мелькнуло что-то висящее на обомшелых сучьях. Раздвинув их, следопыт увидел картонную коробку, подвешенную к сморщившемуся воздушному шарику. В стенках коробки были прорезаны небольшие отверстия. Ясно! «Соседи» запустили ночью воздушные шары и переправили «гостинцы».
Карацупа нашел еще такую же коробку и оболочку воздушного шара и со своими находками вернулся на заставу.
– Значит, к нам забросили особо ядовитых змей, – сказал начальник заставы. – Это неспроста: психическую атаку начинают. Много этой дряни заслать не могут: все на эффект рассчитано.
В эту же ночь Карацупа вышел на границу. От воды поднимался туман, пеленой одевая кусты и деревья. Пограничник чувствовал некоторое беспокойство. Гибель товарища, а затем «находки» тревожили его. А что, если и на ближайшем кусте таится змея? А может быть, лежит на земле, свилась в клубок за камнем? Или свесилась длинной плетью с куста орешника? Замедляя шаг, следопыт стволом карабина осторожно поднимал ветви, осматривал их и шел дальше. Тревога следопыта передавалась овчарке: Ингус часто останавливался, обнюхивал землю. Иногда он пугливо пятился к Карацупе.
– Вперед, Ингус! Вперед! – подбадривал своего четвероногого друга следопыт.
Так они прошли несколько километров. Близился рассвет. Овчарку знобило от утренней прохлады. Карацупа накрыл Ингуса курткой, погладил его, дал кусочек лакомства, потом ощупал ноги собаки, снял с них репейник.
Во тьме над долиной пронесся сначала крик, а затем послышалось фырканье фазанов. Ингус насторожился. Карацупа поднялся: для него ночной полет жирных птиц говорил о многом. Фазаны взлетали густо, стаями, они фуррыкали, и гудели, и потом медленно, встревоженно шумя, садились. Взлетали фазаны в разных местах, словно кто-то метался среди них, бросаясь из стороны в сторону. Карацупа сел, облегченно вздохнув. Он знал: дикий зверь бегает не по прямой, а всегда зигзагообразно. Фазаны, напуганные приближением зверя, гулко взлетали и, нехотя пропуская его, снова усаживались на свое прежнее место.
Зверь ушел, и фазаны успокоились. Карацупа уже собирался повернуть назад, как в долине снова послышался шум фазанов. На этот раз они не кричали, а взлетали без крика.
«Идет человек!» – решил следопыт. Он мысленно провел прямую линию к месту, где взлетали фазаны – получилась четкая и ровная линия. Она вела от границы в долину.
Как бы в подтверждение его догадки в тишине послышался треск, гул и шорох осыпающихся камней. Дикие козы промчались над рекой, метнулись к скалам, и дробный стук их копыт покатился по каменным распадкам.
Следопыт знал: козы пугаются так только человека.
– Вперед, Ингус! – Карацупа побежал на тревожные звуки.
Он забыл про змей, про опасности, подстерегавшие его на каждом шагу, и думал только об одном: идет нарушитель! Тот уже миновал реку, пробирается через кусты. Нужно догнать его, остановить, взять!
Расстояние, отделявшее пограничника от врага, постепенно сокращалось: следопыт бегал отлично. Но вот он перепрыгнул через яму и споткнулся. В этот миг в уши ударил душераздирающий вопль. Послышался треск, что-то рухнуло в воду, и рядом в предсмертных муках закричал человек. «Скорей!» – крикнул Никита Ингусу и побежал что есть силы. Затем прыгнул с обрыва к реке. Сухо прозвучал где-то вблизи выстрел. Кто-то вскрикнул, но это уже кричал другой человек. Вслед за выстрелом над рекой покатился злой, торжествующий смех. Карацупа выхватил фонарь и направил его луч туда, где слышался шум. На гальке в судорогах корчился человек. Его волосы растрепались, глаза налились кровью. Перепачканные в грязи руки тянулись к Карацупе.
– Скорей… На заставу! – кричал он. – Я хочу жить!.. Меня ужалила змея… Врачей! Все скажу… как лечить… Он пускал шары… пугал… бросил меня… ушел… Скорей!..
Карацупа осветил камни и увидел рядом с корчащимся в судорогах человеком… труп. Следопыт обыскал его, забрал оружие, приказал Ингусу охранять и крикнул задержанному:
– Бегом!
Врага нужно было спасать.
Оба побежали по тропе. Но вскоре нарушитель упал. Карацупа связал ему руки, подхватил на плечи и понес.
– Скорей! – слышал он шепот. – Я все скажу… Я хочу жить!.. Южный питомник… Мы проводили опыты…
Карацупа остановился: нести больного было далеко, силы его оставляли, а смерть не задержится с приходом. Следопыт вытащил из кобуры ракетницу. В небо плеснула и рассыпалась тревожная красная звездочка. На ее зов примчались на взмыленных конях поднятые по тревоге пограничники.
– Скорей! Аллюр три креста!.. – кричал Карацупа.
Он перекинул больного через седло, вскочил на коня и помчался на заставу.
…Врага, павшего жертвой своего собственного злого умысла, удалось вовремя доставить на заставу, а затем в комендатуру. Задержанный раскрыл секрет излечения от змеиного яда и остался в живых. Прийдя в себя, он рассказал, что вражеская разведка создала по ту сторону границы питомник для разведения особой породы змей, которых начали забрасывать на советскую землю: пугать пограничников, наводить среди них панику. Но первая же попытка воспользоваться «змеиной атакой» и переправить через границу лазутчика окончилась крахом. А пограничники, овладев секретом противника, могли уже не бояться «импортированных» змей.
