Текст книги "Сын неба"

Автор книги: Евгений Баулин

 
Андрей еле заметно кивнул головой.
ВРАГ РВЕТСЯ К ЛЕНИНГРАДУ
 
 
Полк находился в непрерывных боях. Летчики отражали налеты вражеской авиации на аэродромы, прикрывали с воздуха наши отступающие войска и население, уходившее с родных мест на восток. За день каждому летчику приходилось совершать не менее трех боевых вылетов.
Однажды Никольский, вернувшись со своим звеном с задания, рассказал, что видел большие колонны противника, которые двигались на Псков.
 

– Доложите начальнику штаба, – приказал Покрышев. А сам потом долго размышлял над сообщением командира звена. Одолевала тревога: вот ведь какая силища движется на Ленинград. Сумеем ли остановить ее, и скоро ли это произойдет? С такими невеселыми мыслями он и уснул. В три часа ночи раздался резкий телефонный звонок. Еще окончательно не проснувшись, Покрышев потянулся за трубкой. Первые же услышанные слова заставили его вскочить с постели: поступил приказ вылететь парой на разведку.

Покрышев позвонил исполняющему обязанности командира полка капитану Ивченко и попросил разрешение на вылет.

– Готовьтесь. Я полечу с вами, – ответил Ивченко.– Вы на «Яке», а я на «И-16».

Вылетели рано утром. По дорогам – сплошной поток вражеских войск. Медленно ползут танки, по обеим сторонам от них едут мотоциклисты. Колонна растянулась на десятки километров. От перекрестка она расползалась по нескольким направлениям. Глядя сверху на бронированную громаду, Покрышев с болью в сердце подумал, каким мощным кулаком фашистское командование приготовилось ударить по Пскову.

 
Истребители низко прошли над колонной. Немцы огня не открывали.
Самолеты повернули обратно. Покрышев повел свой «Як» стороной, а Ивченко почему-то полетел над колонной.
«Может быть, командир решил провести штурмовку? Но зачем?» – забеспокоился Покрышев.
Ивченко не только летел над колонной, но и начал снижаться.
У развилки дорог немцы открыли сильный огонь. Стреляли из пушек, строчили из пулеметов; мотоциклисты, остановившись, вскидывали автоматы и тоже били по самолету. «И-16» загорелся. Из истребителя вывалился комочек, над ним раскрылся купол. Парашютиста медленно понесло к востоку. Покрышев облегченно вздохнул: там недалеко территория, занятая нашими войсками. Но вдруг порывистый ветер начал относить маленькую точку на запад. Ивченко стал опускаться в самую гущу вражеских войск.
«Эх, Григорий, Григорий! – с отчаянием подумал Покрышев. – Погубила тебя твоя излишняя самоуверенность. А война не терпит ее и жестоко за это отплачивает…»
* * *
Для полка наступили дни кочевой жизни. Не успевали обжиться на одном аэродроме, как поступал приказ перелетать на другой. Приходилось перебазироваться ближе к Ленинграду.
Положение было трудное. Оборвалась связь с командованием дивизии. Вылетевший несколько дней назад в Ленинград для получения указаний командир полка Афромеев не возвращался. Его заместитель Ивченко погиб. Командование полком временно принял капитан Павлов.
В эти дни эскадрилья Покрышева понесла первую потерю. Погиб Борис Долгов. Погиб по-глупому. Поднявшись в воздух на тренировочном самолете «УТ-1», он не пошел на бреющем полете, а набрал высоту. Его успокоило, что вокруг не было ни одного самолета. Но небо оказалось обманчивым. Там, на высоте, тихоходный «УТ-1» стал легкой добычей «мессершмиттов».
Аэродромы подвергались систематическим налетам бомбардировщиков. Гитлеровцы следили за передвижением полка и стремились не давать ему ни часу покоя.
После очередного перелета летчики, воспользовавшись временным затишьем, собрались группами под тенью деревьев, чтобы отдохнуть, обменяться новостями. Авиатехники занимались ремонтом поврежденных машин, вооруженцы хлопотали у кабин, заряжая пушки и пулеметы. Истребители заправлялись горючим.
В этот момент и появились над аэродромом вражеские бомбардировщики под прикрытием «мессершмиттов». Только один дежурный истребитель Николай Тотмин мог подняться в воздух. И он, ни минуты не раздумывая, вступил в бой с десятью вражескими самолетами, врезался в самую гущу. «Юнкерсы» бросились врассыпную. «Мессершмитты» же попытались выбить упрямца из их строя. Но заградительная очередь охладила пыл врагов. Тогда «мессершмитты» стали разворачиваться для новой атаки. А «И-16» продолжал бить по «юнкерсам».
Неравная схватка одного советского летчика с группой вражеских самолетов происходила над самым .аэродромом, на виду у всего полка.
 

– Смотрите, смотрите, нервишки у немцев не выдержали. Испугались! – услышал Покрышев рядом с собой восхищенный голос.

Бомбардировщики, беспорядочно побросав груз, повернули обратно. А Тотмин продолжал бой с двумя «мессершмиттами».

– Николай, смотри – «мессер» заходит сверху! – кричали с земли Тотмину, как будто он мог что-нибудь услышать.

Наступил самый драматический момент боя – вражеский истребитель получил преимущество в высоте. А каждый из наблюдавших хорошо знал, что это значит.

Неожиданно задрав нос своего «И-16», Тотмин повел его навстречу врагу. Расстояние быстро сокращалось. В последний момент фашист отвернул в сторону, но Тотмин, дав крен, правым крылом ударил по левому крылу «мессершмитта». Вражеский самолет камнем пошел вниз.

По аэродрому пронесся гул одобрения. Летчики бурно приветствовали своего товарища, который, израсходовав в бою все патроны, повторил подвиг однополчан Здоровцева и Харитонова.

Машина Тотмина была повреждена. Он выбросился с парашютом, который раскрылся в нескольких десятках метров от земли. К нему подбежали друзья. Они обнимали его, поздравляли с победой.

В полку только и было разговоров о таране над аэродромом. Друзья радовались успеху товарища, восхищались его мужеством.

Этот невысокий, крепко сбитый сибиряк был приметной фигурой. Всех поражало его железное здоровье, необыкновенная выносливость, закалка. Двадцатидвухлетний комсомолец имел веселый, жизнерадостный характер. Может быть, от избытка энергии он и любил иногда поозорничать, и поэтому в полку его считали недисциплинированным. Но теперь к нему пришла другая слава – добрая, слава мужественного и бесстрашного защитника Родины.

К вечеру полк перелетел, уже в который раз за эти дни, на другой аэродром. Командиры эскадрилий собрались на совет: что же делать дальше?

– Надо прежде всего накормить людей, – сказал Булаев. – Ребята голодны, а с пустым брюхом летчик не летчик. Но как это осуществить?

Договорились, что Покрышев разыщет кого-нибудь из начальства и позаботится об ужине.

Петр направился к небольшому зданию, где разместился КП. В одной из комнат, на стуле, сидел генерал.

– Разрешите, товарищ генерал, – Покрышев щелкнул каблуками. – Где можно найти старшего по гарнизону?

– Я буду за старшего. – Генерал поднял воспаленные от бессонницы глаза.

 
Покрышев доложил о прибытии полка.
 

– Знаю, – прервал его генерал. – Что вы хотите?

– Людей надо бы накормить.

– Столовая закрыта, вряд ли что можно сделать.

 
Генерал встал, подошел к окну и стал смотреть на летное поле.
 

– Что у вас еще?

– Куда можно направить людей на отдых?

– В казарму. Я уже дал команду принести туда сено.

Последние слова он сказал таким тоном, что стало ясно: разговор этот генералу начинает надоедать.

Покрышев вышел с КП. Что сказать ребятам, голодным и усталым после напряженного дня? Как объяснить, что сейчас их невозможно накормить?

Вечерние сумерки опускались над аэродромом. Теплый, ласковый ветер доносил из города звуки танцевальной музыки. Где-то веселились люди, как будто их не коснулось суровое дыхание войны.

Летчиков у стоянок не было. Покрышева ожидал один Булаев. Петр рассказал о встрече с генералом.

– Ты понимаешь, Саша, – горячился он. – Люди двое суток были в беспрерывных боях. Прилетели усталые, голодные. А здесь, видите ли, столовая закрыта! Открыть нельзя. Будто мы возвратились не из боя, а с гулянки…

– Да ты не кипятись, Петро! – успокаивал его Булаев. – Генералу сейчас тоже несладко. У него своих забот хватает. Бог с ним! А мы лучше в гарнизон пойдем, там в столовой для нас готовится отменный ужин. И без генерала договорились.

 
Поздней ночью летчики пришли в казарму и тут же уснули крепким сном.
А через два часа их разбудил адъютант генерала и передал приказ – отдыхать у самолетов. Досыпали летчики под открытым небом, раскинув плащи на не высохшей от утренней росы траве.
Покрышев обошел стоянки и, убедившись, что все на месте, вернулся к своему истребителю. Адъютант Ковешников уже хлопотал по хозяйству, тащил к стоянке телефон.
Спать не хотелось, и Покрышев решил побриться. Вынул из походного чемоданчика бритвенные принадлежности, поставил перед собой карманное зеркальце и уже собрался развести мыло, как услышал отдаленный гул самолетов. За дни войны летчики по шуму моторов научились не только отличать чужие самолеты от своих, но и узнавать их типы.
Покрышев отложил в сторону помазок, весь превратился в слух: да, это летят вражеские бомбардировщики…
Он бросился к телефону, сообщил генералу о приближающейся опасности и попросил разрешения взлететь.
 

– Какие там вражеские бомбардировщики? – послышался в ответ недовольный, грубый голос. – Пуганые вы вороны… Не можете узнать своих. Это же наши бомбардировщики возвращаются с задания! Сидите и смотрите!

А на горизонте уже появились самолеты. По их характерному силуэту можно было безошибочно определить: летят «юнкерсы». Не медля ни секунды, Покрышев быстро вскочил в кабину своего истребителя, взлетел и стал набирать высоту. Оглянувшись назад, он увидел, как одна девятка «юнкерсов» пошла на аэродром, другая – на городок. Бомбардировщики шли низко, безнаказанно сбрасывая бомбы. Мощные взрывы потрясли землю. Яркими факелами запылали машины. Разбрызгивая фейерверком горючее, рвались бензобаки. Вокруг стоял невообразимый грохот.

Сделав один заход, «юнкерсы» скрылись. Они нанесли большой ущерб – десять наших истребителей догорали на земле.

Когда Покрышев вернулся, над аэродромом висел «хейнкель-111» и фотографировал результаты налета.

– Ну гад! – с ненавистью произнес Покрышев. – Сейчас мы с тобой рассчитаемся…

После двух пушечно-пулеметных очередей «хейнкель» упал на аэродром, в расположение эскадрильи Булаева.

Через несколько часов прилетела комиссия, чтобы выяснить, почему немецкие бомбардировщики смогли нанести такой большой ущерб. Говорили, что генерал за беспечность наказан. Но Покрышева и его друзей уже там не было: они перелетели на другой аэродром.

 
* * *
Среди отличившихся в июльских боях был покрышевский воспитанник Леонид Авершин. В свое время, этот неуклюжий с виду, громадного роста детина доставлял немало хлопот. На службе он был тихий и даже робкий. Но в увольнении с ним обязательно случалась какая-нибудь история: то выпьет лишнее и устроит скандал, то при встрече старшему нагрубит, то в драку ввяжется. Не раз Покрышева вызывали для объяснений к начальству и, что называется, снимали стружку за Авершина.
После таких разговоров Покрышев возвращался злой и «беседовал» с Авершиным. Но тот сразу обезоруживал его своей откровенностью. Он не изворачивался, не скрывал своих поступков, а рассказывал все чистосердечно, без утайки: «Да, было, да, виноват, даю слово исправиться».
«До каких же пор это будет продолжаться?» – возмущался Покрышев. Авершин заверял командира, что провинился в последний раз и просил ему поверить.
За нарушение дисциплины он уже имел два выговора. Но как летчик Авершин был одним из лучших в эскадрилье и в числе первых успешно освоил «Як-1».
Неизвестно, как сложилась бы дальше судьба Авершина, если бы не война. Он сразу как-то подтянулся, сделался дисциплинированнее. В первых же воздушных сражениях Авершин проявил себя незаурядным бойцом. Но повоевать ему пришлось недолго: в боях под Кингисеппом был подбит и потерял машину. Летчика осколком снаряда ранило в голову.
Самолетов не хватало, и Авершин вынужден был сидеть без дела.
После очередного перебазирования к Покрышеву пришел инженер и доложил, что на аэродроме в районе Луги сел на вынужденную посадку «ЯК-1», ранен летчик. Самолет исправный, но перегнать его некому. Придется сжечь машину. А жалко.
Покрышев несколько секунд что-то обдумывал, а потом вызвал Авершина.
Летчик явился быстро. Голова его была забинтована. Недавнее осколочное ранение давало себя знать.
– Как себя чувствуете? – поинтересовался Покрышев.
 

– Хорошо.

– А рана?

– Заживает.

– Летать можете?

У Авершина заблестели глаза. Вынужденное бездействие было для него самым большим наказанием.

– Могу, товарищ командир!

– Тогда слушайте. – Покрышев рассказал об оставленном «Яке».

– Перегоните – будете на нем летать. Только учтите, Луга занята немцами. В любой момент они могут оказаться и на том аэродроме.

– Перегоню. Места мне знакомые. Всё будет в порядке, товарищ командир! – Авершин не скрывал своей радости.

 
Покрышев вызвал машину, дал летчику в провожатые мотористов.
 

– Ждем вас на новом аэродроме, – сказал он на прощание.

Вечером Покрышев возвращался со своей четверкой с задания. На Ленинградском фронте только что появились новые пикирующие бомбардировщики «Пе-2», истребители прикрывали их боевые действия. На землю опускалась дымка. Темнело. Покрышев сел первым. За ним Чирков. Подсвечивая себе фарами, летчики заруливали на стоянки, выключали моторы, вылезали из кабин.

 
Неожиданно мимо промчался самолет.
Покрышев кинул взгляд на стоянку. Все пять его машин были уже на месте.
 

– Неужели притащили за собой «мессершмитта»

– Пошел по кругу, – не спуская глаз с самолета сообщил стоявший рядом Чирков. – Давай подсветим ему фарами. Видимо, наш заблудился.

 
На свой страх и риск включили фары.
Через несколько минут самолет подрулил на стоянку. Каково же было удивление, когда из кабины вылез Авершин и доложил о выполнении задания.
Но еще больше удивились летчики, узнав, что в «Яке», на котором прилетел Авершин, отсутствовали многие приборы.
 

– Как же ты без компаса шпарил? – спросил Покрышев.

– Места знакомые. От Луги летел вдоль железной дороги.

– А как без тахометра обошелся? – Все знали, как трудно летать без этого прибора, определяющего число оборотов мотора.

– Взлетел на полном газу. Потом чуть прибрал его, и так шел, определяя обороты на слух.

– Вы смотрите! – удивился залезший в кабину техник.– И прибора давления нет!

– Пришлось лететь с выпущенными шасси, – скромно заметил Авершин. – В общем, интуиция помогла выйти из тяжелого положения.

Вернувшиеся на следующий день мотористы дополнили картину этого удивительного полета. Они рассказали, что, приехав на аэродром, застали на опушке леса техника. Он снимал приборы с «Яка» и готовился поджечь машину.

Установить приборы уже не было времени. Наступал вечер. К тому же с минуты на минуту могли появиться немцы. Вдали отчетливо слышался приглушенный гул танков и тарахтение мотоциклов.

Другой бы летчик не отважился подняться в воздух на полуразобранной машине, а Авершин взлетел и в наступающей темноте точно вывел «Як» на незнакомый аэродром.

8 июля радио передало сообщение, которое взволновало всех. Трем летчикам полка – младшим лейтенантам Степану Здоровцеву, Михаилу Жукову и Петру Харитонову – было присвоено звание Героя Советского Союза.

В конце боевого дня состоялся митинг. Поздравляли героев. От их имени выступил Степан Здоровцев.

– В эти лучшие минуты моей жизни, – сказал он, – когда Родина удостоила меня высшей награды, мне хочется сказать: клянусь тебе, мой любимый народ, моя дорогая партия и наше родное Советское правительство, то, что я сделал, это только начало. Я буду беспощадно драться с врагами до полного их уничтожения, не щадя ни сил, ни крови, ни жизни своей.

Каждый, кто слушал героя, не знал, что слышит и видит его в последний раз: на другой день Степан вылетел на разведку и не вернулся.

В полк зачастили корреспонденты. В центральных и ленинградских газетах появились портреты первых Героев Советского Союза Великой Отечественной войны, очерки об их боевых подвигах.

Корреспонденты работали на совесть. В газетах публиковались материалы не только о героях, но и их однополчанах. В «Красной звезде» появился снимок: Покрышев поздравляет Тотмина с воздушным тараном. В «Известиях» была опубликована фотография Покрышева с Тотминым и отличившимся в боях лейтенантом Виктором Иозицей. Со страниц «Комсомольской правды» на читателя смотрели два улыбающихся летчика – два боевых друга из покрышевской эскадрильи Андрей Чирков и Владимир Никольский.

Корреспондентов на аэродроме можно было встретить каждый день. Как-то в перерыве между боями к Покрышеву на стоянке подошел комиссар эскадрильи Василий Смирнов с незнакомым майором.

– Корреспондент центральной газеты, – представил его Смирнов. – Хочет побеседовать с нами.

– Рассказывать особенно не о чем, – ответил Покрышев.

– Вы, Петр Афанасьевич, расскажите, как немца усами сбили, – подсказал Смирнов.

– Усами? – удивился корреспондент. – Как усами? Это интересно.

Покрышев усмехнулся. Усы он отпустил в начале войны. Несколько раз собирался сбрить их, но получалось так: когда садился бриться, раздавалась команда на вылет. Потом он махнул рукой: раз оставил, пусть растут.

Вот эти усы и были объектом шуток. Особенно усердствовал Булаев. Всегда сдержанный, не любивший много говорить, он проявлял тут исключительную ; активность и больше всех подсмеивался над своим другом.

 
А здесь еще этот случай с «мессершмиттом».
Покрышев со своим ведомым Г. Медведевым возвращался с задания. На пути встретили тройку «Мигов». Как принято, поприветствовали друг друга, покачав плоскостями, и разошлись. И тут за «Мигами» уцепились неизвестно откуда появившиеся два «ME-109». Надо выручать товарищей! Покрышев развернулся, стремительно ударил по идущему сзади ведомому и сразу сбил его. А Медведев подошел к ведущему и… не стрелял. Оказалось, он забыл перезарядить пулемет.
 

– Я этого не знал, – рассказывал Покрышев.-Меня такое зло взяло на моего ведомого! Медведев – впереди, а мне до «мессера» метров шестьсот – восемьсот. Я дал сигнал – убирайся в сторону! И пошел на сближение. Достал «сто девятого». Смотрю. А в кабине такая рыжая морда сидит! Немец от испуга дал ле вый крен и на меня смотрит. И я на него смотрю. Ну он – как загипнотизированный… от меня глаз отвести не мог. Вернее, от моих усов. Всё шел со снижением, пока не врезался в землю. Рассказ корреспонденту понравился. Он заразительно смеялся.

– Вот это тема для очерка, – вздрагивая от смеха, говорил он. – Я напишу его и назову так: «Усы старшего лейтенанта Покрышева».

Покрышев за эти дни осунулся, похудел. Ввалившиеся щеки резче подчеркивали усталость. Давали себя знать постоянное напряжение, недосыпание, тревоги и заботы о судьбе эскадрильи. И только глаза, живые и проницательные, говорили о том, что боевые испытания не согнули волевого командира, что он по-прежнему бодр и полон энергии.

 
Ранним утром 20 июля Покрышева встретил парторг полка Орлов.
 

– Сегодня собираем партбюро. Будем обсуждать заявления ваше и Чиркова о приеме в партию, – сообщил он. – День напряженный, много боевых вылетов. Проведем заседание вечером. Предупредите Чиркова.

День действительно выдался напряженный. По четыре – пять раз летчики поднимали в воздух свои истребители, провели несколько боев.

Вечером на КП, где собралось партбюро, Покрышев пришел усталый, но радостный. В групповом бою он сбил два «мессершмитта». Приятно было идти на прием с такой рекомендацией.

 
Его пригласили войти. Орлов зачитал анкету.
 

– Будут ли вопросы? – ознакомив присутствующих с документами, спросил он.

– Покрышева знаем, – сказал Смирнов. – Хороший командир эскадрильи. И воюет неплохо. Сбил пять самолетов лично и один в группе. К ним сегодня еще два «мессершмитта» добавил. Достоин быть членом партии.

– Боец хороший, – подтвердил Журавлев. – Только вот плохо выглядит. Видно, устал. Надо дать ему кратковременный отпуск.

– Я очень бодро себя чувствую. И в отпуск не пойду,– решительно заявил Покрышев. – В такое время!

– Вот именно, поэтому и надо отдохнуть, – заметил Журавлев. – Впереди предстоят очень тяжелые испытания. Считайте, что решение состоялось и не будем обсуждать приказ.

– Вопросов больше нет? – спросил Орлов. – Имеется одно предложение: принять. Нет возражений? Нет.

Тогда так и запишем: «Постановили единогласно Покрышева Петра Афанасьевича, кандидата в члены ВКП(б) с 1939 года, принять в члены партии, как храброго защитника социалистического отечества». Поздравляем вас, Петр Афанасьевич! Уверены, что будете высоко нести звание коммуниста.

 
На том же заседании бюро в члены партии приняли и Андрея Чиркова.
Журавлев сделал так, как сказал. Через несколько дней Покрышева отправили на «курорт», – так летчики называли авиационный санаторий в городе Пушкине.
Первые дни Покрышев отсыпался после бессонных | ночей. А на четвертые сутки начал тяготиться отдыхом. I Поэтому, когда к нему приехал Чирков, он забросал' его вопросами: «Что нового в полку? Как идут дела?»
 

– Дела идут, – неопределенно отвечал Чирков. –

Правда, сейчас наступило некоторое затишье. Полк сбивает в сутки не больше одного-двух самолетов. Видимо, это затишье перед бурей. Так что набирайся сил.

– А как в эскадрилье? Всё нормально?

 
Чирков замялся.
– Что молчишь? – встревожился Покрышев. – Рассказывай!
 

– С Медведевым неприятность получилась.

– С каким? – переспросил Покрышев, потому что в эскадрилье было два Медведева.

– Со Степаном. На разведку вылетел. Только с аэродрома поднялся – сдал мотор. Самолет загорелся, упал и разбился. Медведев получил сильные ожоги. Вчера в госпитале умер.

На второй день после выхода из краткосрочного отпуска Покрышева ожидала новая неприятность. Владимир Никольский проверял самолет после ремонта. При заходе на посадку не выпускалась правая нога шасси. Летчик решил выдернуть ее с помощью пилотажа. Но самолет потерял скорость и упал. Никольский погиб.

За месяц эскадрилья Покрышева потеряла трех летчиков.

 
ТРУДНЫЙ АВГУСТ
 
 
Фронт приближался к Ленинграду. После кратковременного затишья командующий группой армий «Север» генерал-фельдмаршал фон Лееб отдал приказ о новом наступлении. Многочисленные, хорошо вооруженные немецкие дивизии, тысячи танков и самолетов были брошены против защитников Ленинграда. На дальних подступах к городу снова разгорелись ожесточенные кровопролитные бои.
Летчикам полка приходилось за день совершать по нескольку вылетов. В одном из воздушных боев чуть не погиб Александр Булаев. Четверка «Яков», которую он вел, встретилась с большой группой вражеских истребителей. Советские летчики сбили четыре самолета. Но немцам удалось подбить ведущего. Булаев выбросился с парашютом. Александр считался опытным бойцом, и то, что его сбили, стало событием в полку.
 

– Как же это произошло?– допытывался потом Покрышев у Булаева, стремясь до мельчайших деталей выяснить картину воздушного сражения.

 
Александр лишь недоуменно пожимал плечами:
 

– Сам не знаю. Схватился с ведущим. Хотел добиться преимущества в высоте. Иду вверх свечой, и он тоже. Предпринимаю новую попытку – и опять безрезультатно. Никак не одолеть его в вертикальном маневре. А ведь наши «Яки» на вертикалях превосходят «сто девятые». Какие-то новые машины появились у немцев.

 
Они сидели около покрышевского истребителя, тщательно замаскированного густыми ветвями деревьев. На аэродроме стояла относительная тишина. Выдались те редкие минуты, когда весь полк отдыхал от боев.
 

– Но это еще не всё, – продолжал Булаев. – Приземлился я на ржаное поле, а вскоре неподалеку совершил вынужденную посадку на поврежденном истребителе и мой противник. Схватились за пистолеты. Так мы с ним и перестреливались, пока не подоспели на по мощь наши пехотинцы.

Через несколько часов Покрышев, Булаев и еще несколько командиров выехали из полка к месту вынужденной посадки немца. Летчики долго осматривали вражеский истребитель. Это был уже знакомый им «мес-сершмитт-109», но несколько измененный, усовершенствованный.

А на другой день стали известны показания, которые дал на допросе подбитый Булаевым обер-лейтенант. Оказалось, он – летчик эскадры Рихтгофена, сформированной из опытных воздушных асов. Всего несколько дней назад они получили на берлинском заводе модернизированные истребители «Mе– 109» и по личному указанию Гитлера прибыли под Ленинград для борьбы с «Яками».

Комиссар полка, сообщив летчикам о показаниях немца, добавил, что Рихтгофен – ас первой воины. В его эскадру попадают только опытные летчики. Это – фашистская элита, немецкие воздушные «СС». В свое время в этой эскадре служил сам Геринг. Группа Рихтгофена прославилась кровавыми делами еще в Испании, когда помогала устанавливать франкистский режим. Сейчас асов Рихтгофена бросают на самые ответственные участки советско-германского фронта.

– Теперь на вас смотрит не только вся страна, но и вся Европа, – закончил свой рассказ комиссар.– Сумеете ли вы одолеть в бою хваленых германских асов?

Первым из эскадрильи Покрышева с немецкими асами Рихтгофена встретился Андрей Чирков, который вместе с Николаем Шиошвили и Давидом Джабидзе прикрывал атаку скоростных бомбардировщиков на колонну фашистских танков в районе озера Самро. Чирковской тройке пришлось нелегко. Уже в первые минуты воздушного сражения «эфам», как называли новые «мессершмитты», удалось подбить самолет Шиошвили. Он вышел из боя и еле-еле дотянул до своего аэродрома. Покрышев забросал Шиошвили вопросами. Но тот рассказал очень немного. Чирков, заметив вражеские истребители, подал нашим бомбардировщикам команду уходить, а сам пошел в атаку и с первой же очереди подбил ведущего группы.

Время шло. По расчетам, у истребителей Чиркова и Джабидзе уже давно кончилось горючее. Но они всё не возвращались. Покрышев не находил себе места. Он бродил по аэродрому, то и дело посматривая в сторону, откуда должны были появиться летчики.

 
«Что могло случиться?» – терялся он в догадках.
Только к вечеру Покрышев узнал, что самолет Джабидзе сбили, а сам летчик был ранен – пуля пробила ему лопатку. Джабидзе находился в госпитале. А о Чиркове ничего е было известно. Пришло лишь подтверждение., что Чирков действительно подбил ведущего и немец совершил вынужденную посадку.
На другой день Покрышеву сообщили, что сбиты Чирковым обер-лейтенант взят в плен и допрошен штабе.
 

– Летчик, который сбил меня, какой-то сумасшедший, – недоуменно пожимал плечами немец. – Он пошел в атаку на целую группу, притом на асов Рихтгофена. Такие действия не предусматривает ни одна инструкция, ни одно наставление. За свою дерзость русский поплатился. Его сбили. Его не могли не сбить.

Шли дни, а Чирков не возвращался. «Может быть Андрей действительно погиб», – думал Покрышев. Го речь утраты и гнев переполняли его. Поднимаясь в воз дух, он ни о чем больше не думал, кроме как о мести И когда однажды, возвращаясь с задания, Покрышев обнаружил над Гатчиной группу «мессершмиттов» штурмующих железнодорожные эшелоны, он с таким остервенением набросился на них, что в первые же ми нуты боя сбил немецкий истребитель с ненавистной паучьей свастикой.

 
Потом на землю рухнул второй «Mе– 109».
 

– За Чиркова! – повторял Покрышев всякий раз когда нажимал на гашетку.

Оставшиеся вражеские самолеты позорно удрали очистив небо над станцией.Новый командир полка, назначенный только два дня назад, Герой Советского Союза капитан Владимир Матвеев выслушал доклад Покрышева и сообщил: подтверждение того, что сбиты самолеты, уже получено.

– Вы, старший лейтенант, «двоечник»! – весело заметил он. – Если сбиваете, то обязательно два самолета. На одном не останавливаетесь.

Матвееву, видимо, уже рассказали о победах Покрышева. Свой боевой счет Покрышев открыл на четвертый день войны, а на восьмой сбил сразу двух стервятников. Потом, 3 июля, сразил два «юнкерса». А в день, когда вступал в партию, 20 июля, сбил еще два «МЕ-110». И вот теперь новая пара…

Выслушав поздравление, Покрышев задал вопрос, который всё это время не оставлял его:

– Есть ли сведения о Чиркове?

 
Командир полкf нахмурил лоб:
 

– Пока никаких.

Опять Покрышевым овладели тревожные думы. Каждый раз, возвращаясь с задания, лелеял он надежду узнать что-нибудь о друге. И всякий раз его ожидало разочарование. Вот и теперь об Андрее ничего неизвестно.

Чирков появился на аэродроме через неделю: небритый, с осунувшимся, измученным лицом, в старенькой гимнастерке с чужого плеча. Он рассказал, что был ранен. На подбитом самолете сумел выйти из боя и посадить истребитель на небольшое поле около маленькой деревушки. С трудом дополз до дороги. Там его подобрали проезжавшие на машине пехотинцы и доставили в госпиталь, где он и пробыл неделю.

– Ранение серьезное? – поинтересовался Покрышев.

– Да нет, пустяки.

– А обмундирование где раздобыл? – Покрышев кивнул на выцветшую гимнастерку, которая неуклюже сидела на могучем чирковском теле.

– В госпитале. Выбирать не было времени.

– Значит, дезертировал из госпиталя?

– Не дезертировал, товарищ командир, а убежал. Здесь скорее поправлюсь. Родной полк для меня – как бальзам для ран.

«Что делать с этим упрямцем!– подумал Покрышев. – Обратно в госпиталь его всё равно не спровадишь!»

 
И тут же поймал себя на мысли: на месте Чиркова он поступил бы так же.
 

– Ну, оставайся. Только учти: пока окончательно не поправишься – летать не разрешу. Отдыхай, а я пойду доложу о тебе.

Матвеев был чем-то взволнован. Он нервно ходил по комнате. Начальник штаба, силя за столом, быстро писал.

 
Покрышев вошел и доложил о Чиркове.
 

– Летчики сейчас нам очень нужны. Пусть остается,– согласился Матвеев. – А с Евтиховым, – продолжал он прерванный разговор с начальником штаба, – нужно решать только так: под суд военного трибунала. Подлец и трус, опозорил полк!

О поступке Евтихова знал уже весь полк. Вчера вместе с Шиошвили и Маркиным он вылетел на задание – прикрывать участок железной дороги Гатчина – Кингисепп. Погода стояла неважная, видимость была плохая. Стремясь выйти из облаков, Евтихов снизился до такой малой высоты, что врезался в лес и увлек за собой ведомых. Евтихов дезертировал, боясь ответственности.

– Это пятно лежит на вашей эскадрилье, – обратился Матвеев к Покрышеву. Голос его звучал сурово.

 – Из-за разгильдяйства, недисциплинированности и неорганизованности мы теряем людей и самолеты, когда сейчас каждый человек, каждая машина на вес золота.

«И надо же, чтобы этого капитана-штрафника направили из другой части именно в нашу эскадрилью, – подумал Покрышев. – Говорили – на исправление. Дали звено. Следовало всё время держать его под контролем». Ну что ж… Покрышев – командир эскадрильи и несет ответственность за каждого летчика. Это ЧП – хороший урок.

 
Евтихова вскоре поймали и привезли на аэродром.
В тот день на летном поле собрали и выстроили весь | полк. Люди застыли в строю. А перед строем стоял какой-то другой Евтихов, чужой и жалкий. Грязный, небритый, в гимнастерке без ремня, он тупо глядел перед Собой в землю, боясь поднять голову и посмотреть на людей, как будто их взгляды могли обжечь его.
Ласково грело солнце, ветер перебирал невысокую траву, теплом дышал в лицо. С северо-запада доносился приглушенный гул отдаленной артиллерийской канонады.
Перед строем зачитали приговор суда Военного трибунала. Заключительные слова: «…приговорить к расстрелу» – прозвучали в тишине по-особому сурово.
* * *
Обстановка на фронтах становилась всё напряженнее. Каждую неделю в сводках Советского Информбюро сообщалось об оставленных городах на Украине, в Белоруссии и Прибалтике, появлялись новые направления, на которых развертывались бои. Танковые и мотомеханизированные колонны немецких войск охватывали Ленинград полукольцом.Летчики полка в эти напряженные дни прикрывали с воздуха железные дороги, по которым передвигались наши войска, сопровождали на задание бомбардировщики, вели разведку. За первые два месяца на счету полка числилось более шестидесяти сбитых стервятников. Слава об однополчанах Покрышева Степане Здоровцеве, Петре Харитонове, Михаиле Жукове, Николае Тотмине, Андрее Чиркове, Александре Булаеве, Сергее Литаврине разнеслась по Ленинградскому фронту и по всей стране.
Но победы доставались дорогой ценой. Полк нес большие потери.
В одном из боев эскадрилья Покрышева потеряла сразу два самолета. Летчики спаслись – выпрыгнули с парашютами. Когда Покрышев расспрашивал, как всё случилось, ни один ничего толком объяснить не мог. Рассказ получался сбивчивый и неполный: летели в группе, увидели четверку «мессершмиттов», атаковали их.
 

– Как вели себя «мессершмитты»? – допытывался Покрышев.