Текст книги "Бумбараш"

Автор книги: Евгений Митько

Яшка, подманив ее пальцем, проговорил негромко, бросая слова ей в лицо:

– Ты!.. Пыжишься!.. A y самой глаза – будто у побитой облезлой собаки!.. Потому как ты… – Он наклонился к ее уху и зашептал что-то обидное.

Она не сразу поняла, что он шепчет, переспросила:

– Что-что?

Он еще пошептал, и она резко отпрянула.

– Ну ты, хам! Ах, какой мерзавец! Такое посмел сказать мне – женщине и внучке самого Степана Разина?! Ах, мерзавец!

Яшка кричал:

– Свинья ты самозванная, а не внучка великого борца за свободу трудового народа.

К нему кинулись бандиты. Ближе всех был Гаврила, он схватил Яшку за ворот Бумбарашевой гимнастерки и разорвал ее до пояса.

– Сейчас я т-тебя за Петьку Кандыбенка!.. – кричал он.

– Гавриил!.. – укоризненно покачала головой Софья Николаевна.

Она отстранила Гаврилу и бандитов:

– Голубчики, вы ж у меня такие культурные!

– Верно, внучка! – польщенно закивали бандиты.

– Убить такого хама – это слишком нежно! – сказала Софья Николаевна. – Закопать его! Закопать в живом тепленьком виде!

Молча смотрели бандиты. Медлили. Думали – атаманша шутит. Даже им, бандитам, убийцам, стало жутко в эту минуту.

– Закопать! – прикрикнула Софья Николаевна. – Старик, лопаты! – крикнула она мельнику. – Гаврила! Хомяк! За работу!

Бандиты связывали Яшке руки, а он улыбался, презрительно смотрел на Софью Николаевну.

И она взвизгнула:

– Сейчас же! Сию секунду!

Бумбараш видел, как тащили связанного Яшку.

Когда бандиты с Яшкой скрылись за углом хаты, Софья Николаевна уселась за стол и плеснула в стакан самогону. Жестом пригласила остальных, засмеялась.

– Бал не окончен, голубчики!

Но пить никому из бандитов не хотелось. Слонялись по двору – понурые, ошеломленные.

Тогда она запела. Подпевать ей не стали.

Оборвала песню на полуслове.

– Ну?.. Сопеть будем хором?

Из-за хаты донесся крик Яшки:

– Будьте прокляты, убивцы!

Его били. Бумбараш слышал глухие мягкие удары, вырвавшийся сквозь стиснутые зубы стон…

– А это тебе за бомбу! Вот тебе!.. А это тебе за Петьку Кандыбенка! – рычал голос Гаврилы.

В отчаянии Бумбараш схватился за камень… Соображал он уже плохо и совсем не думал, что с ним самим произойдет через несколько минут.

Он ринулся туда, где Яшка. И тут же замер. Раздались выстрелы. Пули зажжикали в кустах вокруг него.

И он вынужден был прижаться к земле. Лежал. Смотрел вверх, на него сыпались срезанные выстрелами ветки.

А во дворе, где гуляли бандиты, произошло следующее. Чтобы развеселить приунывшую свою братию, Софья Николаевна вскочила на стол. Стук каблуков, грохот падающей посуды, топот… Она танцевала, палила в сторону леса из кольта и пела:

 
Я так прелестна
И бесподобна,
Я, как известно,
Для всех удобна.
Я – жевузем,
Я так хочу!
Давайте вместе подуем на свечу!
 

Бандиты принялись стрелять вместе с ней подпевая:

 
Любовь, как вьюга,
А мы кочуем
И друг без друга
Мы не ночуем.
Я – жевузем!
Я так хочу!
Давайте вместе подуем на свечу!

Любовь – загадка,
Ей нет решенья,
Сначала сладко —
Потом мученья!
Я – жевузем!
Я так хочу!
Давайте вместе подуем на свечу!

Любовь – отрава,
Поди попей-ка!
Судьба индейка,
А жизнь – копейка!..
 

Холмик свежей земли – могила Яшки. Тихий рассветный час. Бумбараш положил на могилу помятый Яшкин картуз с пришитой крупной матерчатой красной звездой.

– Эх, Яшка, Яшка! Дворцы и фонтаны! Сказочная жизнь. Не пошел я с тобой против Гаврилы, устал я от двух годочков в окопах… Без войны хотел пожить с Варей… – Бумбараш вытирает рукавом слезы. – А оно вот как все вышло!.. Бегаю ат всех, прячусь! А в кустах – что я мог? Будто контузило меня!.. Факт, испугался! Ты прости меня, Яша! Но ты не думай! Ты лежи спокойно! А я посчитаюсь с ними за тебя! Посчитаюсь! Сколь раз увижу – столь раз убью! Сколь раз увижу – столь раз убью! Я посчитаюсь за тебя, Яша!

Произнеся эту клятву, Бумбараш пересек старый заросший травой шлях и пошел по давно не кошенному полю…

Вторая серия

По ночам Бумбараш мерз, дожди встречал под открытым небом. Голодный, небритый, босой бродил он сырыми лесами, и в ушах больно и мучительно возникал голос погибшего друга Яшки Курнакова:

«…Бумбарашка! Да ты живой, чертяка этакий!

…Да ты не печалься! Придет пора, выдаст тебе комячейка жену покраше Варьки! Дворец на каждую семью построим! С паровым отоплением! А завалинки из кафеля! На балконе чай с лимоном будешь пить-распивать!»

Печально стояли вокруг затопленные паводком березы. Будто тоже слушали голос Яшки – обидный укор Бумбарашу, его израненной совести:

«…А ты научи нас! И пойдем вместе бороться за такую жизнь, чтобы…»

«…С бандитами не пью!»

Под вечер, понурив голову, Бумбараш сидел у костра. Думал, вспоминал недавнее, терзался душой… Вздохнул.

– Эх, Яшка, Яшка!

Потом потянулся к каске, в ней давно уже закипела похлебка…

Чернявый расхристанный парень появился невесть откуда. Скалил неровные зубы.

– Оставь малость!

Бумбараш вскакивает. Толстая ветка оказалась под рукой. Он замахнулся.

– Ни с места! – весело заорал чернявый. – Руки вверх!

Бумбараш увидел над его давно не чесанными патлами занесенную руку, а в руке бутылочную гранату, поднятую вполне угрожающе… Бумбараш вдруг повел себя странно: уселся безмятежно, даже в каску заглянул и похлебку попробовал.

Парень нахмурился.

– Чего руки не поднимаешь?

Бумбараш молча и загадочно улыбался.

– Чего ржешь? Смешно, да? – спросил парень.

На два вопроса Бумбараш дал один ответ:

– Потому рук не поднимаю и смеюсь, аж ржу, что скрозь твою гранату луна видна. Как скрозь однотрубную биноклю!

Теперь настала очередь улыбнуться свирепому парню. Он присвистнул и поглядел на свою гранату с досадой.

– И верно, пустая. Даже порожняя. А я, Левка Демченко, только разглядел… – медленно произносит парень, желая завести знакомство.

Потом Левка Демченко поет:

 
Как за меня матушка все просила бога,
Все поклоны била, целовала крест,
А сыночку выпала дальняя дорога
Хлопоты бубновые, пиковый интерес.

Журавль по небу летит,
Корабль по морю идет.
А что меня куда несет по белу свету?
А где награда для меня?
А где засада на меня?
Гуляй, солдатик, ищи ответа.

Ой, куда мне деться?
Дайте оглядеться!
Впереди застава, сзади западня,
Белые, зеленые, золотопогонные —
А голова у всех одна, как и у меня.

Журавль по небу летит,
Корабль по морю идет.
А что меня куда несет по белу свету?
А где награда для меня?
А где засада для меня?
Гуляй, солдатик, ищи ответа.

Где я только не был!
Чего я не отведал:
Березовую кашу, крапиву, лебеду…
Только вот на небе я ни разу не обедал
Господи, прости меня,—
Я с этим подожду.
 

А наутро они шли по дороге. Спорили.

– Разнесем гада – и все дела! Вместе с его мукомольней и награбленным добром! – горячится Левка.

– Нет, – возражает Бумбараш. – Одного его я и сам мог укокошить! Банду бы завлечь!

– Если всю банду – тогда надо приставать до красных, – говорит Левка.

– Мне до красных нельзя, – качает головой Бумбараш.

– Вот видишь, чего получается! И банду тебе охота завлечь и до красных идти неохота…

Бумбараш молчит.

– Из-за шинели, да? – допытывается Левка. – Но не все же красные – рыжие командиры.

– Видать, не все, – соглашается Бумбараш. Он решился. – Была ни была!.. Зови красных! Я в погреб сяду, мельник свой мешок над крышей вывесит, банда нагрянет, а ты тут как тут с эскадроном!

Уж лучше я в погреб сяду! – горячится Левка. – Я ж их голыми руками возьму!

– А мне к красным идти? – спрашивает Бумбараш. – Нет уж!

И опять они спорят, пререкаются…

– Подтянись! Шире шаг! – доносится команда, и они скатываются в овраг.

Пыль катится по шляху. Идет четвертая рота.

Впереди на коне – красный командир Сергей Чубатов; замыкают строй единственное в роте малого калибра орудие и полевая кухня; в ней что-то варится – стелется по шляху дымок.

Из оврага осторожно выглядывает Левка.

– Мясо варится… – по запаху определяет Левка. И смотрит на Бумбараша – Может, пристанем?

– Сперва погляди, нет ли среди них рыжих… – просит Бумбараш.

Левка вглядывается в красноармейский строй четвертой роты.

– Брунеты… два блондина… повар лысый, а на колесах мясо варится… Подойдем?

– Давай, как договорились, – говорит Бумбараш.

– А вдруг тот рыжий встретится? – спрашивает Левка. Он испытующе смотрит на Бумбараша.

– Что поделаешь, – разводит руками Бумбараш, – зато сполна рассчитаюсь за Яшку!

Строй четвертой роты, миновав излучину оврага, ушел далеко вперед. Левка и Бумбараш вышли на дорогу. Прощаясь, они пожимают друг другу руки.

– Хоть часок продержись! – говорит Левка.

– Продержусь! – обещает Бумбараш.

Мельничный двор – чистенький, мирный на вид. Кто бы мог подумать, что несколько дней назад здесь кипел пьяный бандитский разгул!

Перед хатой – вкопанный в землю одноногий столик. По обе стороны – скамьи.

Бумбараш старается держать на лице приветливую улыбку. Сидит за столом, поглядывает на ворота. Старик мельник ставит перед ним миску и ласково заглядывает парню в глаза.

– Отведай-ка, милок, медку свежего, сотового. С хлебушком больше любишь или как?

– С хлебушком, – кивает Бумбараш.

– А хлебушко ты с поджаристой корочкой любишь иль с мягонькой?

– С поджаристой, – отвечает с полным ртом Бумбараш. – Спасибо, дядя, помогаешь борцу против мировой контрреволюции!

Услышав последние слова, мельник стал еще более обходительным.

– Голубчик красногвардейчик! Может, самогону желаешь? Так полезай в погреб! Сам бы слазил, да старый я, ревматизма допекла! В погребе и капустка соленая, и колбаса жареная, и сметанка молодая!

– Самогон? – призадумался Бумбараш. – И колбаска? И сметанка? Где у тебя, дядя, погреб?

Бумбараш лезет в погреб.

Как только скрывается в темном проеме его голова, старик захлопывает ляду и задвигает засов. Потом садится на порожке, прикладывает ухо к ляде погреба.

Там тихо.

– Голубчик красногвардейчик, ты чего молчишь? – спрашивает старик мельник. – Ты чего там делаешь?

Бумбараш трудится в погребе вовсю: таскает мешки с мукой, заваливает изнутри дверь, подтаскивает бочонки… А старику мельнику отвечает:

– Колбасу, дядя, наворачиваю. Со сметанкой и самогончиком!

– Как это? – растерянно спрашивает старик. – А я ведь тебя запер. Неужто ты не слыхал.

– Слыхал, дядя, слыхал! – отвечает Бумбараш, вытирая рукавом лицо.

– Так чего ж ты молчишь? Давай, кричи, ругайся!

– Не, не хочу!

– Как это – не хочу? Почему – не хочу? Ты давай, кричи, ругай меня! Кого запирают, тот беснуется, стучит кулаками в дверь, сердится!

– Не буду, – говорит Бумбараш.

– Как так – не буду! – удивляется мельник.

Бумбараш закончил работу. Между ним и дверью – толстый щит из мешков, бочонков, окороков. Вяло, безразлично – лишь бы потешить старика – Бумбараш начинает:

– Ах ты старая сволочь! Запер человека!

– Ну вот, – доволен услышанным старик мельник.

– Ах ты гад-гадюка! – доносится из погреба.

– Вот хорошо! – радуется старик.

– Ах ты шельма! Ах ты змея подколодная! Я тебя разнесу! Ты у меня узнаешь! – ругает старика Бумбараш.

И снова над хатой мельника появляется белый мучной мешок из муки.

Съежившись, Бумбараш притаился в погребе. С улицы доносится свист.

Потом стучат. Старик мельник семенит через двор и отворяет ворота.

Бумбарашу весело и страшно. Банда на мельнице! Слышит топот коней, бандитский вопрос к мельнику:

– Ну чего сготовил на десерт?

– Красненького красногвардейчика! – отвечает голос мельника.

– Колбаску наворачивает в погребе?

– Со сметанкой, – хихикает мельник.

Шаги все ближе. Бандиты подходят к погребу. Сыплется на Бумбараша сверху труха.

Старик мельник склоняется над лядой и вкрадчиво говорит:

– Эй, красногвардейчик голубчик, ты чего там притих? Поел – и хватит! Теперь отворяй!

Бумбараш отвечает:

– Выкуси, старая лиса!

Старик мельник оборачивается к бандитам.

– Я его накормил до отвалу – и меня же оскорбляет без почтения к возрасту!

– Ну в этот раз ему от меня не уйти! – говорит Гаврила, узнав по голосу Бумбараша: – Эй, землячок, отвори!

Бумбараш расположился с комфортом. В дальнем углу погреба. За здоровенным чувалом с мукой, крепким, дореволюционной выработки, еще не стерлась надпись: «Торговый дом Кушниренко и сыновья».

– Вылазь – иль стрелять будем! Достанем – порубаем! – грозятся бандиты.

– Выкуси! – отвечает Бумбараш.

И в ответ стреляют. Пули прошивают дубовые планки ляды, отщелкивают щепы.

Пуля расколола глиняную обливную крынку – на Бумбараша плеснул молочный душ.

Потом разлетелись разбитые в решете яйца – на Бумбараша стали падать желтки.

А потом посыпалась густой пыльной завесой мука… Бумбараш зачихал, закашлялся.

Доносились в погреб крики бандитов:

– Вылезешь – просто застрелим! Не вылезешь – повесим!

– А то и живьем закопаем! Как твоего дружка Яшку! – хохотал Гаврила.

Вдруг выстрелы прекратились.

– Ур-ра! – слышится в погребе.

Строчит пулемет. Бумбараш вскакивает и кричит:

– Ур-ра! Смерть внучке-самозванке!

Бандиты отстреливаются, и Бумбараш кричит им:

– Сдавайтесь, гады! Вы окружены! Целым полком! Целой красной дивизией!

Бой смолкает. Где-то стонет раненый.

В тишине капает молоко из расколотой крынки.

Топают шаги над Бумбарашем.

Потом знакомый Левкин голос:

– Бумбарашка – жив?

– Левка-а!.. – орет Бумбараш.

Он оттаскивает от ляды мешки, откатывает бочонки.

– Вылезай, Бумбарашка! – торопит Левка.

– Сейчас! – нетерпеливо отвечает Бумбараш.

Он выдергивает из скобы бочоночные клепки. Теперь ляду легко открыть снаружи, что и делает Левка рывком.

Бумбараш выбирается из погреба. Он весь с ног до головы обсыпан мукой. На руках нанизаны кольца жирной лоснящейся колбасы. Он несет горшок со сметаной. Угощает Левку. И тот, обняв вырывающегося Бумбараша, принимается за еду, делится колбасой и сметаной с красноармейцами.

А Бумбараш вглядывается в лица убитых бандитов. Ищет Гаврилу, ищет Соньку…

Старик мельник встречал красного командира Сергея Чубатова хлебом-солью. Когда Левка подвел к ним обсыпанного мукой Бумбараша, старик не растерялся.

– Ваш хлопец – ото добре! Пожалуйте парнишку в целости! А я слышу: бандиты поблизости! Дай, думаю, спрячу в подвальчике!

Чубатов пожимает Бумбарашу руку. Рад знакомству.

А вокруг них суетится мельник.

– Колбаски жареной не желаете? И первач у меня добрый и огурчики малосольные!

– Спасибо, дедушка, малость угостимся, – благодарит мельника ничего не подозревающий Чубатов.

– Это – дедушка? – указывает на старика Бумбараш. И подступает к старику вплотную: – А где «внучка»?

– Какая – внучка? – прикидывается дурачком старик.

– Сонька!.. Которая тут танцы разводила?..

– Все, которые здесь были, полегли под ихними геройскими пулями! – заискивает перед Чубатовым старик мельник.

– А Гаврила где? – допытывается Бумбараш.

– Начальству за Соньку неизвестно, откуда мне, бедному старцу, знать? – ищет поддержки у Чубатова старик.

Левка хмурится:

– Нас, старик, не проведешь! Нам с Бумбарашем доподлинно известно, что у тебя тут бандитская малина!

– Какая малина?! Никакой малины – только черная смородина! – засмеялся мельник.

– У тебя здесь притон, – сказал Бумбараш.

– Хи-хи-хи – притон? У старикашки убогого? Господь с вами! – кричал старик.

Бумбараш подошел к знакомой стене, достал из знакомого места крюк и поддел за нижнее бревно. И стена медленно стала отодвигаться в сторону, открывая вход в тайник…

Старик мельник смотрел слезящимися, мутными от ненависти глазами.

– Подохнете в своей коммунии, лентяи! От голодухи! Будьте прокляты, голодранцы несчастные!

Левка заглянул в тайник и отпрянул.

– У, как нахтулином пахнуло! – сказал он.

Не спуская глаз с тайника, старик мельник присел на край сосновой скамейки. И вдруг, резко опрокинувшись на бок, свалился на землю.

К нему кинулся Левка, стал поднимать:

– Что же ты, дедушка, падаешь?

– Симуляцию разводит! – говорили красноармейцы. – Нечего, бандит, придуриваться!

Бумбараш вгляделся в матовое застывшее лицо старика, в стекленеющие глаза и процедил жестко, подавляя в себе жалость:

– Преставился… не смог расстаться с награбленным добром! – И повторил то слово, которое кричал перед смертью Яшка Курнаков: «Убивец!»

Утром по селу катит веселая телега. На облучке Левка Демченко, рядом Бумбараш. Позади них разложены вывезенные из бандитского гнезда вещи – барские халаты, шубы с отороченными мехом рукавами и подолами, клетчатые пиджаки, туфли…

Следом за телегой гомонящей толпой валят крестьяне. Тянут шеи к невиданному добру, переговариваются:

– Тебе бы, кум, такую кужушину! В клетку и на вате!

– Да то ж коверкот простой помол!

– А мне бы, Христя, те бабьи лапти из кожи с тесемками до самых колен!

– Кто знает – за гроши то добро будут выдавать иль так?

– Даром!

– Даром, Егор, только в раю!

– А коммунизм што? Будто не рай на земле?!

– Агитируй!

– А то нет?! По новому вполне равноправному времени все будет бесплатно!

– А кто же тогда работать будет?

– Как – кто? А сознательных дурней зачем бог на землю пустил?!

Телега останавливается у крайней хаты. Покосившийся плетень. В жадном молчаливом ожидании смотрит в телегу бедняцкая семья – молодица, полуголые ребятишки, столетняя старуха.

Левка Демченко встает в телеге во весь рост, смеется:

– А ну, барышня крестьянского происхождения, задери ногу до меня поближе, примерю, сгодятся ли на тебя чоботы барского вида?!

Левка призывно размахивает высокими шнурованными ботинками и кличет к себе молодицу.

Но та вдруг уткнулась лицом в плетень и громко заплакала. Ребятишки прижались к матери.

– Чего разревелись? – растерянно развел руками Бумбараш. – Мы – красные! Мы не тронем!

– Мужика у ей убили… Бандиты… – зашамкала беззубым ртом старуха. – Сына моего… Позавчера… – И тихо забормотала себе что-то под нос.

Левка соскочил с телеги и, схватив молодицу за плечи, повернул к себе:

– Жертва, значит? Бери! Получай! Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

Выдернул из реквизированного барского имущества малиновый бархатный халат:

– Пользуйся! Помни революцию!

Поверх малинового халата Левка набросил на молодицу полосатый шерстяной плед. Шаль с бахромой – тоже ей. Жилет, скатерть, бальное платье – Левка наваливал на молодицу вещи, и скоро ее за ними не стало видно. А он разошелся – наваливает и наваливает.

Молчаливо и, похоже, одобрительно кивал ему с телеги Бумбараш, который тоже жалел молодицу.

Пожилой красноармеец положил на плечо Левке руку и указал на притихших крестьян:

– Про них вспомнил?!

Вслед за словами пожилого красноармейца из толпы крестьян раздались недовольные голоса:

– Хватит ей добра! Нам не достанется!

– Будто у ней одной мужика убили?!

Телега заскрипела и покатила к соседнему двору, где ее дожидалась еще одна бедняцкая семья.

Ноги в рваных солдатских ботинках и чиненных-перечиненных сапогах, башмаки, перевязанные проволокой; лишь изредка встречаются сапоги и ботинки в сносном, терпимом виде. Но большинство «просят каши».

Так обута четвертая рота – красноармейский отряд особого назначения по борьбе с бандитизмом.

Командир роты Сергей Чубатов перед строем.

А вокруг строя – счастливые крестьяне, все в обновках. Разгуливают. Один во фраке и лаптях. Другой в цилиндре, но босиком, третий в полосатом пиджаке…

Сергей Чубатов обвел усталым взглядом своих орлов и вздохнул.

– Самая тяжкая из всех работ на порабощенной буржуйским игом земле – это воевать! Трудно, хлопцы! Особливо, когда ты не одет, не обут, как тот портовый босяк. А впереди – не мед с яблоками! Придется, эх, придется не раз еще давить белогвардейскую сволоту в том или ином мерзком обличье! В последнем, разгромленном нами бандитском гнезде нашлась некоторая обувка, сгодная для мужчинской ноги. Хоть не форменная, зато в целости, а также малоношенная!

Пожилой красноармеец шепнул соседу:

– Так это ж кому достанется? Почитай, никому.

– Вот что, мои хлопцы, – продолжал Сергей Чубатов. – Почти всем одинаково требуется обувка, а вы сами видите, в каком она жалком количестве. Двадцать девять пар! В то время когда мы имеем в роте восемьдесят процентов поголовно разутых! А потому я отберу из вас тех, у которых обувные дела совсем поганые, а они метнут промеж собой жребий!

В строю разом заговорили; каждый предлагал свой способ дележа.

– Зачем отбирать? Пускай все тянут жребию, коль равенство!

– Да ты, командир, в открытую выдавай! Будто не видишь, у меня одного башмака вовсе нету!

– Заткни глотку, черт! Куда его дел? Еще вчера был!

– Вчера был, а сегодня совсем разорвался!

– Брешет, а потому дать ему в рыло, сукину сыну!

Сергей Чубатов прикрикнул:

– Ладно там! Как сказал, так и будет!

Он остановился возле молоденького красноармейца в рваных опорках, спросил:

– А холявы где?

– Мыши съели, – ухмыльнулся красноармеец.

– Выходь для жребия! – приказал Сергей Чубатов.

Оглядев ноги Левки Демченко, он остался доволен его обувью и прошел мимо.

– Меня пошто пропустил? – крикнул вслед Левка.

Сергей Чубатов обернулся на его голос, но отвечать не стал.

Потом в раздумье постоял перед Бумбарашем. Но и его не стал вызывать для жребия…

Бумбараш смолчал.

Но Левка не утихомиривался.

– Революция – она для полной и окончательной справедливости делалась! Мы с Бумбарашем то бандитское гнездо надыбали – и нас же обходят! В штабах небось поодетые-пообутые! По три комплекта имеют! Где же после этого всеобщее революционное равенство?!

– Довольно, Демченко! – оборвал его Сергей Чубатов.

– Пропади я пропадом, если не токмо в наряд, а хоть куда пойду! – выкрикнул Левка.

– Пойдешь, куда команда будет, – спокойно сказал Сергей Чубатов и остановился возле следующего бойца.

Тот был в драных лаптях и обмотках.

– Выходь к жребию! – скомандовал Чубатов.

Но красноармеец не сдвинулся с места. Свое нежелание выходить он объяснил так:

– Наша комячейка постановила: партейные пускай не претендуют!

– Помереть можно! – засмеялся Левка, которому своим отказом красноармеец как бы утер нос, – Неужто все партейные с такими совестливыми вертифлясами?

– Все, – спокойно и скромно ответил красноармеец в лаптях. – Мы, партейные, и в лаптях проходим, а в справной обувке пускай пока что несознательные походят и через ту привилегию к светлым идеалам приобщатся!

Теперь в том строю стоят ноги красноармейцев в крепкой, хоть и гражданского покроя обуви. В сандалиях с дырочками, в старинных охотничьих с ботфортами сапогах, в узконосых бальных лакированных полуботинках (а над ними солдатские обтрепанные обмотки), в фетровых, окантованных узкой желтой кожей помещичьих сапожках… Вперемежку с ними – полуразвалившиеся военного образца ботинки и лапти. Это стоят члены комячейки.

Звучит команда Сергея Чубатова:

– На-а-пра-аво-о-о!.. Пря-ямо-о! арш!

Разномастная разнокалиберная обувь, взбивая проселочную пыль, мягко поворачивается и начинает свой марш по степям, перелескам, селам и деревням, через овраги, рощи, – путь нелегкий, политый кровью, охваченный огнем и смертью.

 
Марш четвертой роты

Дрожи, буржуй, настал последний бой!
Против тебя весь бедный класс поднялся.
Он оглянулся, засмеялся,
Все цепи разорвал
И за свободу бьется, как герой!

Ничего, ничего, ничего!
Сабля, пуля, штыки – все равно!
Ты, родимая, ты дождись меня.
И я приду,
Я приду и тебя обниму —
Если я не погибну в бою
В тот тяжелый час,
За рабочий класс,
За всю страну!

Бедняк трудящий с нами навсегда,
У нас один повсюду враг заклятый
Весь черной злобою объятый
Кровавый капитал,
Он не уйдет без бою никогда.

Ничего, ничего, ничего!
Сабля, пуля, штыки – все равно!
Ты, родимая, ты дождись меня.
И я приду,
Я приду и тебя обниму —
Если я не погибну в бою
В тот тяжелый час,
За рабочий класс,
За всю страну!

Мы победим: за нас весь шар земной.
Разрушим тюрьмы, всех богов разгоним.
Мы наш, мы новый мир построим
Свободного труда!
И заживем коммуной мировой!
 

Идут, вышагивают под этот марш ноги, мелькает та самая, реквизированная из бандитского гнезда обувь…

Идут ноги красноармейцев четвертой роты под звуки пулеметных очередей и орудийных выстрелов.

Строй продолжает свой путь,

теряя бойцов,

редея…

Выстрелы сливаются в тяжкую канонаду боя.

На изрытой окопами и воронками земле лежат, раскинув руки, убитые красноармейцы, и на их ногах сандалии с дырочками, старинные с ботфортами высокие охотничьи сапоги, узконосые бальные полуботинки (а над ними обтрепанные обмотки), окантованные узкой желтой кожей помещичьи сапожки… А вперемежку – полуразвалившиеся, стянутые проволокой ботинки и лапти членов ротной комячейки…

…Четвертая рота разбита. Белые перевалили уже через железнодорожное полотно и рвутся к полустанку.

Возле единственного в роте малого калибра орудия – Сергей Чубатов и трое красноармейцев в лаптях. В свое время ротная комячейка постановила, что будет получать обувь в последнюю очередь – после беспартийных. Да так и не дождались эти трое, не дошла до них очередь на справную обувку!

Взвизгивают пули.

Один за другим гибнут бойцы возле пушки. Бумбараш и Левка Демченко заменяют их. Ранен Сергей Чубатов, но продолжает командовать.

Снаряд за снарядом садит в белых маленькое ротное орудие.

Наступающая белопогонная цепь споткнулась, залегла.

Замолкает пушка.

Левка оборачивается и орет:

– Тащи снаряд, ну?

– Нету больше! Хоть кукурузой заряжай! – отвечает Бумбараш.

С опаской поднимаются с земли белопогонники.

Вот они бегут по полю и издали видят: у пушки трое красноармейцев. Прижались к стволу, и Левка Демченко – последний наводчик – за спусковой ремень держится.

– А-а-а!!! – закричали белые. – Сдавайтесь, лапотники! Даешь в плен красную орудию!

Бегут к пушке, а Левка, отчаянно засмеявшись, потянул за спусковой ремень… Но не рвануло: Левка только вид сделал, что хочет подорвать орудие.

Белые разбегаются в разные стороны.

Левка хохочет… И Сергей Чубатов улыбается, хоть и понимает, что они обречены.

Чубатов вдруг поглядел на Бумбараша и что-то зашептал Левке.

Левка качает головой:

– Не уйдет! Кладу голову под топор, что не уйдет. Он такой!..

Тогда Чубатов находит в своей командирской сумке карандаш, лоскуток бумаги и пишет несколько слов… Потом заклеивает конверт и, подозвав Бумбараша, протягивает со словами:

– Пакет особливой важности! Отнесешь нашим! Кого первого со звездой увидишь – вручай твердо и убежденно! И от себя добавь про нас: заклинили орудие, взорвались, напоследок погубив как можно большее количество беляцких погонов. Понятен приказ?

– Да понятно… – с неохотой повинуется командиру Бумбараш.

Сергей Чубатов улыбается.

– Исполняй приказ в горизонтальном виде и положении!

Стелясь по земле, ползет Бумбараш, то и дело оборачиваясь к товарищам, оставшимся у орудия…

Левка еще раза два пуганул белых… И те решили: трусит красный, не желает взрываться.

Белые осмелели, подбежали вплотную, окружив пушку густой галдящей толпой…

Бумбараш видел, как весело, со всей силы дернул Левка Демченко за спусковой ремень…

Взрыв.

Оседает развороченная черная земля.

Лежит в пыли тяжелый стальной, с рваными зазубринами на краях обрубок орудийного ствола. Все, что осталось от маленькой пушки и ее обслуги.

Бумбараш ползет. Проверил, в целости ли за пазухой пакет. Он на месте.

Бежит Бумбараш лесом. Мелькнула тревога на лице. Нет пакета! Испугался, ищет. А он – чертов пакет! – куда-то за спину съехал… Нашел, бежит дальше.

Вдруг голоса:

– Стой! Кого черт несет?

Бумбараш замер.

Видит – за деревьями кавалерист скачет по лесной тропе. Погоны на гимнастерке.

– Пропуск! – останавливают его часовые, они тоже в погонах. – Пароль?

– Бомба! – отвечает кавалерист, придерживая горячего коня. – Отзыв?

– Борисоглебск! – отвечают часовые.

А Бумбараш в нескольких шагах от них. Не шелохнется. Все слышит, на ус мотает…

Быстрым шагом идет Бумбараш. Лес вокруг. То и дело проверяет, на месте ли пакет.

Хлестко звучит чей-то голос: «Руки вверх!»

Бумбараш застывает. Оборачивается.

Молодой русоволосый солдатик в мятых засаленных погонах.

Он в нескольких шагах. Застиг, гад, врасплох. Держит Бумбараша на прицеле.

Ничего не поделаешь. Приходится поднимать руки.

Бумбараш мучительно думает, как выпутаться… Вдруг улыбка не к месту. Бумбараш качает головой, спрашивает уверенно – даже покровительственно:

– Чего ж ты, служивый, уставу нарушаешь? Сперва полагается пароль спросить, а потом хвататься и всякие неприличные слова говорить!

– Пароль! – заорал русоволосый солдатик, не спуская Бумбараша с мушки винтовки.

– Бомба, – ответил Бумбараш.

– Верно, – растерянно произнес солдатик.

– А я и отзыв знаю, – похвалился Бумбараш. – Хочешь, скажу?

– Давай!

– Борисоглебск! – выпалил Бумбараш.

– Верно, – подтвердил русоволосый солдатик. Он был обескуражен услышанным. И, принимая Бумбараша за своего, спросил – А где твои погоны, солдат?

Бумбараш не растерялся.

– Его сиятельство… – начал он сразу, – сиятельство граф, князь и барон главнокомандующий послали меня к красным в тыл… Поесть не найдется?

Русоволосый солдатик достал из кармана краюху, разломил пополам. Одну половину дал Бумбарашу, добавив к ней луковицу, вторую принялся есть сам.

– Рассказывай, – сказал он. – Ешь и рассказывай!

– Ну, красные меня зацепили, – продолжал Бумбараш, – потом судили под командованием самого председателя Военного отдела Трибунала, а также под соблюдением уполномоченного Особого отдела, – и с облегчением Бумбараш закончил – А я удрал! Издалека, служивый, топаешь?

– С важным донесением, – похвастал русоволосый солдатик, не желая отставать в своей значимости от Бумбараша.

– Покажь!

– А нету, – ухмыльнулся русоволосый. – Во мне оно! – Солдатик постучал себя по виску. – В моем котелке! Удобный я человек для донесений: красные схапают, пакет скушивать не надо! Все сведения в моем нутре!

– Врешь ты, – не поверил Бумбараш.

– Вру? Я? Скажи что-нибудь длиннющее да заковыристое – враз запомню. Даже с иноземными словами…

– С иноземными можно, – проговорил Бумбараш. – Мой батька как вернулся с турецкой войны, стал детей рожать да дурацкие имена им давать. Брат – Миланий, сестра – Миссисипи. Я лично Бумбараш – тоже придурковатое имя. Самый младший у нас Рокфор. А еще раньше были Террор, Провиданс, Мадрид – эти братья-сестры еще до меня поумирали. Язык сломаешь, пока всех назовешь!

К большому удивлению Бумбараша русоволосый повторил все сказанное без запинки – слово в слово! И добавил от себя:

– Меня самого господин полковник Корш иноземным словом прозвали – Феномен! «Тебе, – говорят они, – Стригунов, учиться, в тебе божий дар обитает необыкновенной редкости…». Рюмку их благородие полковник Корш каждое утро мне дает, в сытности моя служба.

– А далеко донесение несешь в своем нутре?

– На Семеновские хутора.

– А, Семеновские? – ахнул Бумбараш. – Да там вчерашней полночью такое зарево было… Уж не спалили ли красные партизаны те самые Семеновские хутора? Смотри, нарвешься!

Русоволосый солдатик поглядел на него с недоверием.

Разубеждать его Бумбараш не стал.

– Может, и не Семеновские хутора горели, а какие другие… Разве отсюда разберешь? Полезай-ка, служивый, на дерево, оттуда все как на ладони видать! Сам бы полез, да в том бою с красными ногу зашиб, вот посмотри!