Текст книги "Корень мандрагоры"

Автор книги: Евгений Немец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Но что такое ДНК, если не программа? ДНК – это чистая информация, слово, состоящее из семи сотен миллионов сим–волов. Представил? Развитием и поддержанием жизнедеятель–ности любого органа человека управляет код, записанный на сложнейшем носителе информации молекулярного уровня. В некотором смысле любое живое существо на планете – это просто кусок вселенской глины, из которого природа лепит сложнейшие структуры, сверяясь, как инженер с чертежами, со схемами и расчетами, хранящимися в ДНК. Не об этом ли гово–рится в Ветхом Завете: в начале было слово… и слово стало плотью. Понимаешь, о чем речь?

Я понимал. Рябь на поверхности вина в бокале или бесшум–ное движение астероида где-то в глубинах космоса; струи дож–дя, стекающие по моему окну, или ураган в атмосфере Юпите–ра – шторм, которому уже восемьсот лет; желание Кислого влить в себя как можно больше алкоголя и жажда Мары уйти в запредельное… Вино оставалось вином, космос – космосом, а человек – человеком. А значит, схемы, чертежи и расчеты, ко–торые определяют конечную материальную сущность, где-то существуют, где-то должны существовать. Чертежи, сверяясь с которыми Природа – этот Главный Инженер Вселенной – кон–струирует все сущее именно таким, какое оно есть, и никаким иным. В противном случае материя была бы однородным обла–ком водорода. Да, Слово существует, и почему бы ему не быть записанным в ДНК?.. И может быть, слово это, хоть и содержит семь миллионов символов… означает одно – спасись?..

Мара перебил мои мысли:

– Если какой-то из органов начинает барахлить, он проеци–рует вовне информацию о сбоях в своей функциональности. Это проявляется как симптомы болезни. Но разве это все данные, которые можно собрать? На уровне информационных полей биофизики человека шаман может настроиться на канал пере–дачи данных конкретного органа и получить от него максимум данных о качестве его функционирования.

– Ты говоришь пока что о диагностике, – возразил я. – В чем же само лечение?

– В регулировании каналов обмена информацией. На бо–лезнь надо смотреть как на изменение информационного ба–ланса. Болезнь – это либо информационная недостаточность, либо избыточность. Я тебе уже говорил про нейротрансмите-ры, помнишь? Адреналин, серотонин, некоторые аминокис–лоты – вот тебе примеры нейротрансмитеров. Их задача со–стоит в том, чтобы передавать информацию от одной клетки к другой. Это агенты, которые могут, заметь, и не достичь ад–ресата. Представь себе почтальона, который доставляет письма не по тем адресам, а то и вовсе выкидывает их в ка–наву, вместо того чтобы отдавать получателям. Или вот тебе пример, более приближенный к нашей теме: твоя печень зна–ет, какую и сколько информации она должна отправлять в мозг за определенный интервал времени и что получить в ответ. Ты же, наплевав на уважение к своему организму, ре–гулярно травишь ее дешевой водкой, что сбивает ритм рабо–ты этого органа и в конечном счете может разладить его фун–кциональность полностью. Ну а дальше… в твоей истории болезни появится фраза, исполненная трагизма и глупости: цирроз печени, смерть.

– Ржавеют кабели, на линиях растут потери, – прокоммен–тировал я.

– Ну да?! – не поверил Кислый и даже изобразил лицом не–доверие к словам Мары.

Честно говоря, мне такая теория болезни тоже казалась ма–лоправдоподобной. Я сказал:

– Мара, твоя точка зрения имеет право на жизнь, но уж боль–но она умозрительная.

– Вовсе нет, – спокойно ответил он, глотнул вина и продол–жил: – Вот тебе пример. Ты знаешь, что такое рак? Я про злока–чественную опухоль.

Я пожал плечами. Все, что я знал об этом проклятии, так это то, что лучше, чтоб это было от тебя подальше. Мара продол–жил:

– Рак – это болезнь, которая возникает из-за генного изме–нения обычных здоровых клеток, она не обусловлена деструк–тивным влиянием вирусов или какого-то другого вредоносного агента. Обычная клетка «знает», сколько соседей вокруг нее, и это знание регулирует процесс ее деления. Иными словами, если соседей достаточное количество, клетка прекращает де–литься. К тому же после нескольких стадий деления здоровая клетка погибает, это запрограммированная смерть. Клетка зло–качественной опухоли не имеет понятия о том, сколько соседей вокруг нее. Она теряет об этом информацию, а каналы, через которые она могла бы эти данные восстановить, обрываются. Поэтому больная клетка делится бесконтрольно и очень быс–тро, да еще и не умирает. Причем вполне спокойно может про–сачиваться сквозь ткани других органов. Просто потому, что не догадывается об их существовании. Это напоминает… ну, ска–жем, потерю ориентации при полной клаустрофобии, когда тебе срочно требуется наружу, вокруг темно, дверей ты найти не мо–жешь, а потому ломишься прямо сквозь стену. Представил? Канал обмена информацией между зараженной клеткой и ее соседями затыкается до полного нуля, и вот результат: из всех функций у клетки остается только репродуцирование, и она бро–сает всю энергию на ее выполнение. Такое впечатление, что стоит изолировать клетку от информационного поля организ–ма, как она сходит с ума.

– А вот эта твоя «информационная теория болезни»… я так понимаю, что экспериментальное подтверждение этому отсут–ствует, да? – Я вложил в слова долю иронии, потому что знал ответ, и еще потому, что вспомнил отца.

– Извини, Гвоздь, у меня пока нет собственной клиники.

– Как и медицинского образования. Мара тяжело вздохнул, ответил:

– Гвоздь, я не пытаюсь тебя убедить в том, чего ты не мо–жешь пощупать руками и увидеть собственными глазами. Я пы–таюсь сказать, что наука дробится на узкоспециализированные направления и эти направления все сильнее отдаляются друг от друга. Возможно, чтобы сделать качественный скачок – про–рыв, необходимо, чтобы на проблему посмотрели специалисты из другой области, ты не согласен?

– Посадим сантехника за микроскоп? – Я выразил лицом удивление.

Мара поморщился, ответил:

– Не передергивай. Когда физика с математикой работают рука об руку, выигрывают и та, и другая. В нашем случае не по–мешало бы объединить биохимию, физику полей и кибернети–ку, например.

На самом деле меня не особенно волновала проблема экс–периментального подтверждения теории Мары. Я вспомнил отца. Он лежал на кровати и почти не шевелился. Желтые впа–лые щеки, провалившиеся замутненные глаза, и только едва заметное порывистое вздымание грудной клетки говорило, что где-то под ребрами еще бьется усталое сердце. Бьется и вмес–те с кровью разносит, словно десант головорезов, выжигающий все на своем пути, метастазы рака. Потому что однажды где-то в складках желудка одна-единственная клетка отгородилась от организма и спятила. Я подумал, что Мара прав: сознание, изо–лированное от внешнего мира, начинает рвать себя на части, оно делит себя на шизоиды, потому что хочет построить мир в тех пределах, которые доступны, то есть в границах одного ра–зума. Клетки раковой опухоли стремятся построить вокруг себя свою вселенную, не имея понятия о том, что при этом они унич–тожают уже существующие вселенные. Я подумал, что в таком абстрактном понимании сути злокачественной опухоли нет ни–чего необычного. Разве люди не разрушают чужие миры и ци–вилизации в порыве утвердить собственную иллюзию? Как, например, утопическое мировоззрение жителей острова Пас–хи, которые вырубили все свои пальмы только для того, чтобы дотащить каменных истуканов до берега океана; или апокалип–сический мистицизм Третьего рейха… злокачественные фило–софские учения, несущие смерть своим обладателям…

Порыв ветра с глухим ударом бросил в окно пригоршню дож–дя так резко и громко, словно это не дождевые капли, а суше–ный горох. Снаружи, где-то в недрах растворившегося в непо–годе города, что-то долго и грустно выло. Мне вспомнилась по–говорка: в такую погоду хороший хозяин собаку на улицу не выгонит – следом я подумал, что бутылка уже пуста, тема бесе–ды далеко не исчерпана, а я не самый лучший хозяин. Я огля–нулся на Кислого, сказал:

– Я где-то слышал, что красное вино – хорошее средство для профилактики онкологических заболеваний. К тому же вино, Кислый, к твоему сведению, содержит ресвератрол, а это ген молодости, почти эликсир бессмертия. Так французы говорят. Так что собирайся, приятель. Собирайся и топай еще за одной бутылкой.

Кислый сделал большие глаза, указал пальцем на черное окно, словно хотел сказать: «Не губите, барин! Сгину ведь!»

– Кислый, – начал я с расстановкой, – давай кое-что прояс–ним. Мы тебя тут поим и образовываем. Мара для тебя все рав–но что халявный Интернет с открытым доступом на сайты эн–циклопедий и порталы мудрости. Я плачу/. А ты – курьер. Это справедливо. Так что вот тебе деньги, и давай, мой хороший, одна нога тут, другая… Забирай, в общем, обе, и бегом за ви–ном!

Кислый глубоко вздохнул, вкладывая в этот вздох безысход–ность всего человечества, взял деньги, одним глотком осушил свой бокал и поплелся к двери.

– Не бойся, Кислый, – подбодрил я его. – Шаман Дионис не даст тебе раствориться в кислоте информационной канализа–ции непогоды.

Маре понравилось мое напутствие, он одобряюще кивнул, дверь за Кислым закрылась, я повернулся к нашему уважае–мому философу, спросил:

– Хорошо. Положим, болезнь – это нарушение обмена дан–ных, и урегулирование этих каналов надо рассматривать как выздоровление. И ты правда считаешь, что шаман может выле–чить пациента, у которого запущенная форма рака?

Мара задумчиво потер подбородок, ответил:

– Если я скажу «да», то это будет неправдой. Вернее, не со–всем правдой. Я ведь не шаман-целитель, я не знаю техник влияния на информационные каналы человеческих органов. Я не проверял их на практике и даже не пытался. К тому же при столь сильном заболевании необходимо восстанавливать очень много связей, что по плечу далеко не каждому шаману, я считаю. В любом случае такие эксперименты были бы очень интересны и даже перспективны. Но ты же понимаешь, что ни один уважающий себя центр медицинских исследований на такое не пойдет.

Я представил, как вокруг пациента, утыканного датчиками и катетерами, при галогенном освещении и в окружении бело–снежных занавесок и всевозможных приборов с горящими лам–почками, на кафельном полу выплясывает, высоко задирая ноги и потрясая над головой кожаным бубном, разодетый в шкуры и перья шаман, и мне стало смешно. Мара понял мое настрое–ние, тоже улыбнулся.

– Слушай, Мара, твой шаманизм как древнейшая практика регулирования информационных каналов – разве это не напо–минает китайскую медицину иглоукалывания с их энергетичес–кими течениями?

Мара кивнул, ответил:

– Да, тут слишком много аналогий, чтобы это было простым совпадением. Скорее всего, практика иглоукалывания берет свое начало все в том же шаманстве. Взаимосвязь между ними никто не исследовал, но изучение этого направления, скорее всего, даст интересные результаты. Однако целительная сторо–на шаманства – это, так сказать, прикладное применение прак–тики. Я и не собирался заострять на нем внимание. Я размыш–ляю над тем, как эту практику использовать по прямому назначению.

– Чтобы сделать из человека?..

– Чтобы вывести человека на эсхатологическую ступень эволюции. Ты ведь не думаешь, что эволюция человека завер–шена?

– Нет, разумеется, – уверенно ответил я. – Пока человек не взойдет на облако, что на твой трон, переломав кости всем из–вестным богам, он не успокоится.

Мара секунду меня рассматривал, пытаясь понять, что же та–кое я сморозил, потом улыбнулся, покачал головой, выражая несогласие.

– Чтобы понять, как и куда двигаться дальше, – продолжил он, – нужно понять, с чего и как все начиналось. Поэтому я так долго и подробно разжевывал тебе предысторию. Ты должен уяснить: механизм, который сделал из дочеловека человека, вполне может быть пригодным для того, чтобы сделать из чело–века… homo extra. Чтобы в цепочке дочеловек-человек-сверх-человек эволюция вошла в завершающую стадию – стадию homo extranaturalis.

Сверхчеловек… Я представил себе бронированные лязгаю–щие машины, подминающие под свои гусеницы, словно картон–ные макеты, город за городом, страну за страной… и, словно полчища саранчи, застилающие собой небо, тучи бомбардиров–щиков с тяжелыми бомбами в грузовых отсеках и миллионами снарядов в скорострельных пушках… и неулыбчивых мужчин в идеальной черной военной форме и блестящих сапогах, с се–ребряными молниями на шевронах и в петлицах, со свастикой на рукавах… Я представил себе все это, и мне подумалось, что в идее, которую разрабатывает Мара – идее сверхчеловека, –есть что-то от бесконтрольного деления спятивших клеток; это напоминало цепную реакцию ядерного распада, вступившую в стадию необратимости; это походило на злокачественную опу–холь, разбрасывающую черные метастазы по органам цивили–зации. Я сказал:

– Ну-ка притормози. Я давно уже понял, чего ты себе насо–чинял. Тебе не кажется, что подобные опыты человечество уже пыталось претворить в жизнь? Я о Третьем рейхе. Насколько мне известно, сверхчеловек не появился, а вся затея закончи–лась банальнейшей бойней, в лучших традициях Средневе–ковья, только с использованием намного более эффективного оружия уничтожения.

Мара спросил спокойно:

– Гвоздь, как ты вообще воспринимаешь идею сверхчелове–ка? Каким ты его видишь?

– Ну… Как индивида, вышедшего за пределы морали. «По ту сторону Добра и Зла», так сказать, – курс философии в институ–те не прошел даром, я кое-что помнил.

Мара задумчиво покивал. Начал неторопливо:

– В этом все и дело. Эоны морали, культуры, этики – в пер–вую очередь надо избавиться от них. Как писал наш «народный писатель» Ницше, с которым, я смотрю, ты знаком: «У них есть нечто, чем гордятся они. Но как называют они то, что делает их гордыми? Они называют это культурой, она отличает их от ко-зопасов». Тут он проехался сразу по двум вещам. Во-первых, по культуре как атрибуту аристократичности, хотя она и позволяет им отличаться всего лишь от козопасов, то есть речь идет уже не об аристократичности, а о псевдоаристократичности. И как следствие о псевдокультуре. Да и потом, как может быть куль–тура прерогативой аристократичности? Культура – это след–ствие становления всего человечества, как же можно заграба–стать ее в частное пользование?! Во-вторых: там говорится о гордости… даже не о гордости – о надменности и чванстве как о проявлении морали (потому что эти качества – всего лишь сте–реотипы поведения, заложенные сильными мира сего), то есть о моральных оковах разума, не позволяющих людям увидеть и принять новое. В особенности кардинально новое. Допустим, фашизм Третьего рейха попытался перешагнуть через эти гра–ницы, но и только. Он вовсе не отказался от морали современ–ной цивилизации, он всего лишь выкинул из нее те пункты, ко–торые были ему неудобны. Например, здравый смысл. Про гуманизм я вообще молчу. Но главный-то пунктик остался, и на–зывается он – власть. С чего начала партия социал-демокра–тов? С подминания под себя промышленности, банков, средств массовой информации – партия жаждала получить контроль над всеми рычагами управления государством: экономически–ми, политическими, идеологическими. И, получив все это, на до–стигнутом не остановилась, начала проецировать свою поли–тику на другие страны. Они занялись трансляцией воли в мировом масштабе. Фашизм двадцатого века по своей сути ничем не отличается от Крестовых походов Средневековья или набегов хана Батыя. Вот только цель у них якобы была вели–кая – сверхчеловек, сверхнация! Но каким образом они хоте–ли эту цель достичь? Мистики Третьего рейха соорудили целое мировоззрение, которое, в сущности, представляет собой ме–шанину из кучи религий, пары фраз Ницше и всякого эзотери–ческого бреда «духовных учителей» того времени. Четвертая Луна, «вогнутый космос», «евреи, цыгане и даже славяне – ге–нетический мусор задворков цивилизации» – их философия вы–сосана из пальца, она построена на домыслах и посылах, кото–рые были выгодны им как новому классу господ человечества. И как же, по-твоему, из этого всего должен получиться сверх–человек? Откуда ему взяться в этом сгустке насилия и жажды безграничной власти? Выскочить, как гной из фурункула? Ма–лоприятный материал для производства человека нового типа! Ах да, была еще идея тотального уничтожения половины насе–ления планеты, что обязано было вызвать космический катак–лизм, который, в свою очередь, должен был вернуться на Зем–лю в виде вселенского цунами и смыть человеческий мусор в океан космоса. Очевидно, выжившие в таких вот господских разборках и должны были основать расу сверхлюдей. Ты видишь в этом бреде хотя бы намек на смысл?

– Мара, и что? С высот своей мудрости ты хочешь меня убе–дить, что у тебя больше шансов сбацать суперпсихического пар–ня, чем у всего научно-философского аппарата Третьего рейха?

– Да, – так вот просто и ответил.

Я не нашелся, что на это сказать. В конце концов собрался с мыслями и сделал вывод:

– Без сомнения, ты крутой парень.

Мара смотрел мне в лицо и улыбался. В его бездонных голу–бых глазах плясали веселые искорки. Я знал этот взгляд, он го–ворил, что я еще чего-то не понимаю. Ну прямо седой профес–сор, наблюдающий потуги неразумного студента пошевелить с похмелья извилинами.

– Пойми, Гвоздь, они исходили из неверных постулатов. –Мара решил наконец снизойти до объяснений. – Они хотели навязать Небу своих кандидатов в кабинет сверхнации, как будто Небо – это сборище бомжей, чьи голоса можно купить, а то и просто забрать. А Небо взяло да и послало их к чертовой матери.

– Ладно, – сдался я. – Положим, мистики Третьего рейха про–считались, ставя на свою суперлошадь на ипподроме цивили–зации. То есть так оно и произошло. Что ж, я готов выслушать твою версию процесса эволюции.

– С удовольствием тебя с нею ознакомлю. Моя теория очень проста и логична. Во-первых: я считаю, что далеко не каждый человек в наше время может стать homo extra. Потому что прак–тически никто не готов отказаться от догм морали, чтобы вза–мен открыть свои собственные стереотипы поведения. Такой социальный psychetropos отправит любого нормального чело–века в глубокий – если не вечный – психологический нокаут. Современный человек боится перемен. Он не хочет остановить–ся и поискать тропы, уходящие в стороны. Потому что новые дороги незнакомы, они ведут в неизвестность, а это может быть опасно. Куда безопаснее смотреть на вымышленные кинема–тографом миры по ящику. Представитель современной цивили–зации – потребитель, а не первопроходец. Его вполне устраи–вает тот набор стереотипов, в котором он вырос и который знает. Ведь мораль, в конце концов, дает ему возможность при–ходить каждый день домой после работы, сытно ужинать и вни–мать вещанию телевизора под бутылку прохладного пива и уве–ренно растущий животик. Эта мораль дает ему иллюзию уюта и защищенности, а также право на удовольствие. И хоть это чу–довищный самообман, в него охотно верят. Помнишь, как у Ниц–ше: «"Счастье найдено нами", – говорят последние люди и мор–гают». Никто из них не хочет принять тот факт, что эти нормы поведения существуют с одной-единственной целью – подав–ление психики. «Хлеба и зрелищ!» – сколько лет этому лозунгу? Его скандировали еще жители Древнего Рима. Вот сильные мира сего и дают народу пищу и развлечения. Мало того, они всячески культивируют подобный образ жизни, они постоянно напоминают, что единственная достойная цель индивида – на–слаждение, и все ради того, чтобы, не дай бог, этот индивид не задумался над реальным положением вещей и не начал искать пути самосовершенствования, отдельные и отличные от госу–дарства или других социальных групп, которые этого индивида окружают. Сколько денег вкладывается в индустрию развлече–ний, алкоголь и наркотики? И правильно, главное – занять че–ловека, отвлечь его от рефлексии, не оставить ему времени на самого себя.

Не без удовольствия я отметил, что телевизора у меня нет, и даже никогда не возникало желания его купить. Мара был очень серьезен, даже торжественен. Я подумал, уж не собирается ли наш уважаемый профессор вручить мне награду как самому тер–пеливому слушателю? Однако то, что он сказал дальше, быстро развеяло мою веселость.

– Но есть и исключения, и в последнее время они проявля–ются все чаще. Это люди, свободные по-настоящему. То есть почти свободные. Для полного освобождения им остается сде–лать всего лишь шаг. Это, говоря строго, уже и не люди, потому что они… ну, как бы собраны из углеродного волокна и титано–вых сплавов. Их психика – кремень! Она переживет вулкани–ческие извержения ненависти и ужаса цивилизации. В безумии современной жизни, когда каждому третьему необходимо про–писывать антидепрессанты, а каждого четвертого изолировать за высокими заборами дурдомов, – в этом кипящем вареве сумасшествия, истерии и отчаяния, которая является ни боль–ше ни меньше нашей жизнью, гранитной скалой поднимают–ся из трясины цивилизации бастионы духа. Атланты совре–менной эпохи! Носители нового психотипа – предтечи homo extranaturalis, готовые и предрасположенные к шагу в новую эру. Люди, избавленные от страха, свободные от иллюзий, взле–леянных человечеством за все время своего существования!

На этом воодушевленном пике монолога Мары я почувство–вал нарастающий дискомфорт. Меня настораживал не пафос его слов, с подобным накалом в речах Мары я встречался и рань–ше и давно осознал: если Мара переходит на столь возвышен–ный тон, то не из-за желания произвести на слушателей впе–чатление, а всецело из-за того, что тема цепляет его самого за живое. Я в этом не сомневался, но тем не менее задал себе вопрос: не спятил ли наш уважаемый лектор? И знал, что это не так. Из всех моих знакомых Мара был единственным, кто мог похвастаться трезвым взглядом на жизнь, в этом я убеждался неоднократно. Да и что такого невероятного поведал Мара? Утренние газеты, ток-шоу и даже новости по телевизору выли–вают на своих читателей и зрителей целые реки параноидаль–ного бреда под видом актуальных проблем, при том, что боль–шая часть этого зловонного информационного потока является банальной фальсификацией. Так что если Мара сумасшедший, что же можно сказать про остальных?.. И все же я опасался того, что Мара скажет дальше, потому что это напоминало… всепо–глощающее Ничто, застывшее за границей сорванной с петель двери; это походило на океан мутной и холодной воды, стеной окруживший меня после смерти отца; это смахивало на одино–чество, которое я испытал, напоровшись на ржавый гвоздь в далеком детстве… В словах Мары, уже сказанных и тех, кото–рые он только собирался произнести, ощущалось замогильное дыхание потустороннего, чего-то, что дальше, чем жизнь. Мне было жутко слушать его, и одновременно что-то во мне хотело это услышать. Что-то во мне хотело быть названным по имени. И Мара сказал:

– Второй и последний пункт в механизме рождения homo extra – сознание. Оно должно быть крепче легированной ста–ли, тверже алмаза, прочнее психики нового человека, которая сама по себе должна быть эталоном стойкости. Потому что ини–циация подразумевает подключение к каналу вселенских вес–тей. Сознание должно быть готово к разговору с Богом или Дья–волом – с Безграничным, Беспредельным… неважно, как называть! Сознание должно быть цельным и самодостаточным, потому что ему придется опуститься в глубины смерти и найти дорогу назад – только так можно по-настоящему понять и при–нять жизнь. Оно должно быть готово к перерождению. Это не–вероятно тяжело. Потому что даже такие апологеты психодели–ческой культуры, как Маккена или Страссман, не выдержали. Несколько лет исследований диметилтриптамина на людях, ко–торыми занимался Страссман, привели его к выводу, от кото–рого опускаются руки: он заявил, что ДМТ – это путь в парал–лельные миры. Маккена и вовсе впал в маразм, он придумал, что псилоцибиновые грибы – это зерна Высшего Разума, цель которых засеять интеллектом Вселенную. А это исследовате–ли с огромным опытом и волей!.. И потом, даже если после ини–циации твое сознание не рассыплется по космосу миллионом осколков и ты сможешь вернуться, сохранив целостность сво–его я, ты должен быть готов к полному и абсолютному одино–честву. Потому что среди цивилизации людей ты будешь чув–ствовать себя примерно так же, как человек в окружении обезьян. И все, что ты будешь пытаться сделать благого для человечества, будет возвращаться к тебе только ненавистью и ужасом. Ницше это предвидел, он писал: «Ваша душа так да–лека от понимания великого, что Сверхчеловек с его добро–той будет для вас ужасен». На всей планете ты будешь первым и единственным… и абсолютно одиноким пионером новой эпо–хи. Свою вселенную тебе придется делать с нуля и делать в оди–ночку.

Мара замолчал и как-то осунулся, словно вложил в свой мо–нолог слишком много сил и теперь испытывал физическую ус–талость. Даже его глаза, мгновение назад горевшие воодушев–лением, как-то поблекли, погасли.

Я понял все. Эти его лекции в течение нескольких недель… нервы из углепластиковых волокон и сознание из титанового сплава – все стало прозрачно. Он нашел кандидата на свой безумный эксперимент и все это время тщательно этого канди–дата готовил. Он нашел меня. Первозданную вселенскую пыль, красную глину, из которой можно слепить homo extranaturalis –нового Адама. Я услышал то, что услышать хотел и опасался. Услышал – и испытал облегчение. Так бывает, когда пригово–ренному к смертной казни наконец говорят точную дату расстре–ла. Я сильно сомневался в своей избранности и не очень-то верил в судьбоносность своей персоны, но все же оставалась крохотная вероятность того, что теория Мары верна. А из этого следовало, что моя жизнь могла обрести предназначение.

Информационный эон природы не выдержал такого богохуль–ства и с яростью бабахнул в землю атмосферным электриче–ством. На долю секунды в толще мутного Ничто, колышаще-гося за границей окна, вспыхнул парный серебряный отблеск. Я вспомнил про знак «SS» на петлицах мрачных офицеров в чер–ных мундирах. И еще я вспомнил строки из Ницше… старого, гениального и несчастного Ницше: «Но где же та молния, что лизнет вас свои языком? Где то безумие, что надо привить вам? Смотрите, я учу вас о Сверхчеловеке: он эта молния…»

Да, я понимал все, о чем говорил Мара, и то, о чем он пока сказать не успел. Понимал и чувствовал небывалое спокой–ствие. Я размышлял над тем, нужно мне это или нет, но сам эк–сперимент меня не пугал. Я не боялся остановиться и свернуть на тропу, уходящую в сторону. Страх я оставил висеть много лет назад на ржавом гвозде. Возможно, он и до сих пор там.

В этот момент открылась дверь, и на пороге явился нашим взорам мокрый и продрогший Кислый. В левой руке он держал бутылку красного чилийского вина, в правой – пузырь какого-то дешевого портвейна. Капюшон скрывал его лоб, по щекам стекали струйки воды, губы едва заметно дрожали. Зато глаза светились гордостью выполненного поручения. Я подумал, что если бы у Кислого был хвостик, он бы непременно им повилял. И еще я подумал, что если из Кислого сделать homo extra, то новая цивилизация станет похожа на «Планету обезьян».

Мара же не обращал на Кислого никакого внимания, он при–стально смотрел мне в глаза, потом вдруг спросил:

– Гвоздь, ты когда-нибудь был в Казахстане?

– Да, – ответил я спокойно. – В тысяча девятьсот шестиде–сятом я закручивал гайки люка космического модуля, который потом унес в космос Белку, Стрелку и Кислого. Это было на Бай–конуре.

На этот раз Мара не улыбнулся, и я понял, что про Казахстан он спросил не просто так.

– Я говорю про Южный Казахстан, тот, который у подножия Каратау – западного хребта Тянь-Шаня, – очень серьезно про–изнес Мара. – Байконур намного севернее, он где-то в песках Каракумов.