Текст книги "Искатель. 2009. Выпуск №5"

Автор книги: Евгений Константинов

Соавторы: Сергей Саканский,Анатолий Агарков,Кирилл Берендеев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

Что мне оставалось делать? Упасть на колени? Просить у Жеки прощения? Это было не в моем характере. И я ушел.

Упал дома на диван и не поднимался несколько дней. Просто лежал, отвернувшись к стене, и ничем не интересовался. Не слушал выступление Президента в Федеральном собрании. Его Послание транслировали все центральные каналы. О том, какой резонанс оно вызвало в обществе, какой шум пошел по миру, рассказывала мне мама. Она держалась очень деликатно – не расспрашивала, не советовала. Считала, что время лечит любые раны.

– Если вам суждено быть вместе, вы обязательно соединитесь, пусть даже это будет в шаге от последней черты.

Легко маме рассуждать, а меня коробило и плющило, коло-тило-лихорадило, стоило подумать, как безногий урод ласкает мою Дашу.

Я ждал, надеялся и верил, что произойдет чудо и Даша вернется ко мне. Я звонил им в дверь, которую открывала Надежда Павловна и строго отвечала:

– Даша, конечно, дома, но она не хочет вас видеть.

Я любил эту девушку безумно, но условности воспитания не позволяли врываться в квартиру, отталкивая несосто-явшуюся тещу, и требовать ответа. Впрочем, ответ был дан: вас не хотят видеть. Я мучился и не знал тогда, как легко женщины переворачивают прочитанные страницы и идут навстречу новым ощущениям.

События между тем развивались стремительно и непредсказуемо. Даша перепродала свое оплаченное право обучения в мединституте и на вырученные деньги увезла Жеку на Урал в Елизаровскую клинику. От этой информации лопнуло терпение моей мамы. Она практически силой притащила к нам Надежду Павловну и устроила ей пристрастный допрос.

Моя несостоявшаяся теща была печальна, как сама печаль.

– Это у нее от отца, погибшего на таджикской границе. Он был готов отдать все и саму жизнь ради товарищей.

Я вспылил:

– Стало быть, я – жертвенный материал? Меня, значит, в расход, чтоб хорошо было Дашиным приятелям?

По щекам сильной, строгой, суровой женщины Надежды Павловны потекли слезы.

Мама топнула ногой:

– Оставь нас!

Ну и пожалуйста! Хотел хлопнуть дверью, но мельком заметил: обе женщины, обнявшись и уткнув лица в плечи, рыдали в два голоса.

– Надо жить, сын, – сказала мама.

И я возродился к жизни. Вновь стал посещать тренировки. В понедельник взял гитару и спустился во двор. То, что поведала мне Жанка, ввергло меня в шок. Меня «колбасило» после этого еще две недели. Буквально выл, рычал, кусал свои руки от собственного бессилия.

Перед отъездом Даша поведала Жанке, что беременна моим ребенком, что очень любит меня, что Жека – это ее гражданский долг. Она его обязательно вылечит и, если он захочет, выйдет за него замуж.

– Что ты бесишься? – наехала мама строго.

– А что делать?

– Поезжай, найди Дашу, вылечите этого парня и возвращайтесь домой.

– С инвалидом я не буду биться из-за девушки. Даже если эту девушку зовут Даша.

– Но почему?

– Это мой гражданский долг.

– Что за горе, Создатель? – спросил Билли.

Я поведал.

– Успокойся и спать ложись, что-нибудь придумаю.

Через два дня Билли попросил оплатить вебсчет. Сумма была приличная, чтобы не поинтересоваться – для чего?

– Жалко стало?

– Это ж половина президентского гранта за «Национальную идею».

– Я имею на нее право?

– Конечно.

– Плати.

Я перечислил деньги на указанный счет, а назначение его узнал гораздо позже, когда вернулся с Курил. Но вам расскажу сейчас.

Разыскал Билли Жеку в Елизаровке. И еще фирмочку одну в Москве, подвизающуюся на организации корпоративных вечеринок, дружеских розыгрышей и не дружеских тоже. К ней на счет ушли мои денежки. Но с некоторых пор в уральской клинике стала попадаться на глаза выздоравливающему Жеке артисточка одна. Меж ними возник роман. И убежал наш герой с новой дамой сердца на Кавказ. Правда, не тайком. Даше он открылся, прямо глядя в глаза, – не желаю, мол, связывать свою молодую перспективную судьбу с женщиной, носящей под сердцем чужого ребенка. Такие вот дела.

Курилы

Циклон шел широким фронтом с востока на запад вопреки всем правилам и нормам. Меня он спешил с самолета в Новосибирске. Администрация аэропорта объявила о задержке всех рейсов как минимум на два дня, предложила список пустующих мест в городских гостиницах и даже автодоставку до них. Желающих приютиться в комфорте оказалось много, и еще несколько самолетов было на подлете. Решил не конкурировать, а стойко перенести тяготы и лишения вокзальной жизни. Пообщался с Билли посредством ноутбука.

– Как дела?

– Собираю первичную информацию.

Зная обстоятельность своего помощника, не удивился набившему оскомину ответу. Нам поручено разработать план мероприятий преобразований конкретного региона России согласно тем задачам, которые поставил Президент Федеральному собранию, Правительству и всему народу. Для этого надо было изучить климатические особенности и сырьевые ресурсы, выявить рациональное зерно, в которое следует вкладывать средства, удалить все наносное, затратное. Итоговым документом должно стать экономическое обоснование перспективного развития региона, то есть сколько средств и на какие цели потребуется. Все это вменялось мне в обязанности, правда, на правах консультанта. Интересно также было посмотреть, как это будет получаться на практике. По заданию Президента и собственному желанию я летел на восток.

– Билли, чем Курилы будут процветать?

– Морепродукты, энергетика, туризм.

– Первое и последнее понятны. Энергетика?

– Неисчерпаема, Создатель. Солнце, воздух и вода.

– Билли, ты чем так сильно занят? Из тебя каждое слово приходится тянуть.

– Создатель, это ты сегодня тормозишь. Укачало в полете?

– Давай по делу.

– Три тысячи часов в году светит солнце – лучевые батареи имеют право на жизнь?

– Имеют. Ветры дуют постоянно.

– И самая высокая в мире приливная волна.

– Огромная масса воды ежедневно туда-сюда, туда-сюда – грех не воспользоваться.

– Ожил, Создатель? Может, в шахматишки сгоняем, пока скучаешь, время коротаешь?

– Тебе нравится меня разделывать?

Я забылся и произнес эти слова вслух.

– Что? Что вы сказали? – встрепенулся дремавший рядом в кресле мужчина.

– Ничего. – Я захлопнул ноутбук и отнес его в камеру хранения.

Потом пообедал в ресторане.

Потом вышел на свежий воздух посмотреть, кто украл солнце. Прогрохотал, садясь, самолет. Будто реверсивный след, за ним закружились облака. Ветер усилился. Вот он, накликанный циклон. Снежные хлопья, еще не касаясь земли, стеганули по зеркальным стенам, и они задрожали.

– Алексей! Гладышев!

Я обернулся. На ступенях аэровокзала приостановился мужчина с пакетом в руке.

Что-то узнаваемое в изрытых оспинами щеках, в сбитом набок, почти армянском носе.

– Не узнаешь? Я под дедом твоим ходил, в Управе…

Да, с этим человеком я где-то встречался. Возможно, в Управлении. Возможно, в отделе деда, где я немножко поработал программистом.

– Какими судьбами? – он протянул руку. – Шпионские всё страсти? Не спешишь? Пойдем поболтаем – у меня мотор вон стоит. Сейчас снег пойдет.

В машине:

– Так ты не вспомнил?

Мы вновь сжали друг другу ладони и замерли, всматриваясь.

– Колянов я, Григорий. Ничего не говорит? Нуда, бог мой, не загружайся. Я тебя знаю, знаю, кто твой дед. Из-за этого старого перхуна и кувыркнулся на гражданку. Теперь вот так-сую. Представляешь, майор ГРУ десятки сшибает, пассажиров развозя. Дела, брат. Да я без обиды. На тебя, по крайней мере. Беляшей хочешь?

Я не хотел, но взял и стал жевать без энтузиазма – как бы не подумал чего.

Ему было лет сорок пять на вид. Возможно, он майор и служил в разведке. Возможно, мы пересекались где-нибудь в коридорах, но в делах никогда. Это я помнил точно.

– Служишь? – поинтересовался он.

Я пожал плечами – о службе не принято.

– Ну, дела, – это он о погоде за окном.

Из здания аэровокзала посыпал народ, пассажиры последнего рейса – кто на автобус, кто в маршрутки, кто в такси. К нам села пожилая парочка.

– В город, в гостиницу.

– Покатать? – спросил Колянов. – Поехали, чего тебе здесь париться.

На обратном пути машину занесло, задом выбросило на остановку. Под такси попал чемодан, его владелицу сбило задним бампером. Никто не пострадал: чемодан проскользнул меж колес, а девушка упала в сугроб. Мы с Коляновым подняли ее, отряхнули, усадили в салон, потом он сползал за чемоданом.

Взялся за руль, а руки его заметно дрожали.

– Вот житуха, бляха-муха! Не знаешь, где сядешь, за что и на сколько. Ушиблись? Сильно? Может, в больницу? А куда? Довезу бесплатно.

Видимо, не в сугробе – от вьюги – густые длинные ресницы приукрасил иней. Голос был грудной, мелодичный, волнующий.

– Вообще-то мне в Лебяжье. Знаете? Деревня такая, сто сорок километров за город.

Колянов присвистнул.

– Могу и туда, но не бесплатно.

– У меня только на автобус денег хватит.

– Студентка? К мамочке под крылышко? Вот она-то и доплатит. Едем?

– Едем, – тряхнула девушка головой.

– Ты с нами? – повернул ко мне голову экс-майор.

– Мне бы обратно.

– Обратно из Лебяжьего.

Город промелькнул огнями, бросавшими сквозь пургу тусклый свет. В поле стало жутковато. Свет фар укоротили снежные вихри. Ветер выл, заглушая шум мотора. В салоне было тепло, и Колянов поддерживал неторопливый разговор.

– Так, студентка, говоришь? На кого учишься?

– В инженерно-строительном.

– Курс?

– Четвертый.

– Скоро диплом?

– Еще практика будет, технологическая.

– Сейчас на каникулах?

– Да, сессию сдали, и по домам.

– Отличница?

– Конечно.

Колянов бросал на девушку взгляды через салонное зеркало и улыбался. Я скучал рядом. Девушку не видел, в разговоре не принимал участия и думал, что в кресле аэровокзала, с Билли на коленях (ну, правильнее-то – с ноутбуком) мне было бы уютней.

Прошел час, прошел другой. Ветер выл, метель мела, мотор рычал, прорываясь сквозь заносы. И вот…

– А, черт!.. – выругался Колянов, когда его автомобиль впоролся в снежный бархан и не пробил его, задрожал на месте, истошно вереща мотором. – Все, приехали.

С трудом открыл дверь и вывалился из машины. Пропал в темноте и снежных вихрях. Вернулся запорошенный, без стеснения ругался матом:

– Вперед не пробиться. Будем возвращаться.

– Может толкнуть? – предложил я.

– Сначала откопаемся.

Бывший майор выключил мотор и выбрался наружу.

Вернулся, чертыхаясь пуще прежнего.

– Иди толкай, внучок, попробуем.

С раскачки мы выцарапали машину из сугроба. Развернулись. Поехали обратно. Метель набила снегу во все щели Моей одежды. Теперь он таял, и мне было противно. Я злился на пургу, на Колянова, на свое безрассудное согласие покататься.

Испортилось настроение и у бывшего разведчика;

– Слышь, как тебя, платить думаешь?

– Люба, Любой меня зовут.

– Да мне плевать. Ты платить думаешь?

– А как я домой доберусь? У меня нет больше денег.

– Ты дурку-то не гони, мне твои гроши не нужны. Дашь мне и моему приятелю. А хошь, мы тебя вдвоем одновременно.

– Вон деревня, высадите меня. Я отдам вам деньги на автобус.

– Ты это в ликбезе своем в уши дуй.

Колянов резко затормозил – я чуть не врезался в лобовое стекло, – выключил мотор. Похлопал дверцами и оказался на заднем сиденье рядом с девушкой.

– Что ты ломаешься, дуреха? Обычное бабье дело – тебе понравится.

– Отпустите меня, – плакала девушка. – Я в милицию заявлю. Вас найдут.

– Я тебе щас шею сверну, повякай еще.

Я не мог больше молчать.

– Слышь, ты, полковник недоделанный, отпусти девушку.

– Повякай у меня, внучок, я и тебе башку сломлю.

Я знал, на что способен майор ГРУ, оперативник, но оставаться безучастным больше не мог. Он навалился, девушка визжала, пуговицы ее верхней одежды трещали, отлетая. Я выскочил из машины, открыл заднюю дверцу, сбил с его головы «жириновку», схватил за волосы. Ударил ребром ладони; Метил под ухо в сонную артерию. Да, видимо, не попал.

Он обернулся ко мне, зарычал:

– Урррою, сучонок!

Я ударил его в лоб коротким и сильным ударом, тем страшным ударом, от которого с костным треском лопаются кирпичи. Показалось, хрустнули шейные позвонки. Майор тут же отключился, выбросил ноги из машины. Девушка выскочила на ту сторону, стояла в распахнутом пальто, без шапочки. Роскошные волосы ее трепал ветер. Она плакала, зажимая рот кулаком. Меня она тоже боялась и пятилась.

– Не бойтесь, – сказал я. – Мы не друзья с этим…

– Чемодан… чемодан в багажнике.

Я рванул крышку багажника – оторвал какую-то жестянку. Со второй попытки замок багажника сломался. Подхватил чемодан.

– Бежим.

С дороги сбежали, а полем шли, утопая по колено в снегу. Темневшая вдали деревня приближалась, вырисовывались контуры домов.

Где-то распечатали шампанское, потом другую бутылку.

Я оглянулся. У брошенной машины чиркнули зажигалкой, и тут же хлопнула очередная пробка.

– Ложись!

Я толкнул девушку в снег и сам упал сверху.

– Вы что?

– Он стреляет.

Лежать смысла тоже не было – подойдет и прищелкнет в упор. Я поднялся и помог девушке.

– Идите впереди.

Закинул чемодан за спину – хоть какая-то защита.

На дороге заверещал мотор. Кажется, уехал.

Мы постучались в ближайшую избу. Сначала в калитку – тишина, не слышно и собаки. Я перепрыгнул в палисадник, забарабанил в оконный переплет. Зажегся свет. Из-за белой занавески выплыло старческое лицо, прилепилось к стеклу, мигая подслеповатыми глазами. Я приблизил свое, махая рукой – выйди, мол, бабуля.

Тем временем из-за ворот крикнули:

– Хто там?

– Дедушка, впустите, пожалуйста, – попросила моя спутница. – У нас машина на дороге застряла. Замерзаем.

Отворилась калитка. Бородатый крепкий дедок, стягивая на груди одной рукой накинутый тулупчик, другую прикладывал ко лбу, будто козырек в солнечную погоду.

– Чья ты, дочка?

Я выпрыгнул из палисадника, протянул руку:

– Здравствуйте.

– Да ты не одна… Проходите оба.

Старик проигнорировал мою руку, отступил от калитки, пропуская.

На крыльце:

– Отряхивайтесь здесь, старуха страсть как не любит, когда снег в избу.

Но хозяйка оказалась приветливой и участливой старушкой.

– Святы-божи, в какую непогодь вас застигло.

Она помогла моей спутнице раздеться, разуться. Пощупала ее ступни в черных колготках.

– Как вы ходите без суконяшек? И-и, молодежь. Ну-ка, иди за шторку, раздевайся совсем.

Дамы удалились в другую комнату.

Я разделся без приглашения. Скинул обувь, которую только в Москве можно считать зимней. Глянул в зеркало, обрамленное стариной резьбой, пригладил волосы. Протянул хозяину руку.

– Алексей.

– Алексей, – придавил мне пятерню крепкой своей лапой хозяин. – Петрович по батюшке. Морозовы мы с бабкой.

За шторкой ойкнула Люба.

– Что, руки царапают? Кожа такая – шаршавая. Ниче, ноги потерпят, а ты титьки-то сама, сама.

По избе пошел густой запах самогона.

– Слышь, Серафимна, и нам бы надо, вовнутрь.

– Да в шкапчике-то… аль лень открыть?

– Чего там – на стопарик не хватит.

Однако налил он два чуток неполных стакана.

– Ну вот, вам и не осталось.

– Достанем, чай, не безрукие, – неслось из-за домашних портьер, и меж собой: – Надевай-надевай, чего разглядывать – чистое все.

Алексей Петрович поставил тарелку с нарезанным хлебом, ткнул своим стаканом в мой, подмигнул, кивнул, выдохнул и выпил, громко клацая кадыком. Выпил и я. Самогон был с запашком, крепок и непрозрачен.

В избе было тепло, но я намерзся в сугробах и не мог унять озноб. А тут вдруг сразу откуда-то из глубин желудка пахнуло жаром. Таким, что дрожь мигом улетела, на лбу выступила испарина. Стянул через голову свитер и поставил локти на стол. Голова поплыла.

Дед похлопал меня по обнаженному бицепсу.

– Здоровяк, а ладошки маленькие – не работник.

– Почему так решили?

– А вот сейчас проверим. Серафимна, ты думаешь кормить гостей?

Шторки раздернулись.

– А вот и мы, – провозгласила хозяйка, впуская мою спутницу в кухню. – Ну, какова? А поворотись-ка.

Люба растянула подол стариной юбки, покружилась и опустилась в реверансе. Все это прекрасно ей удалось.

Я смотрел на нее, широко распахнув глаза, – спутница моя была прекрасна, несмотря на нелепый прикид. Кожа безупречно стройных ног рдела – но это от растирания. Поясок юбки стягивал удивительно тонкую талию. Ситцевую кофточку высоко вздымали свободные от привычных доспехов груди. Глаза, губы, ямочки на щечках, эта умопомрачительная улыбка… Тряхнул головой, отгоняя наваждение. Нет, я не пьян, не настолько, просто девушка хороша – убеждал себя. От Любаши не ускользнул мой восхищенный взгляд – взгляд открытый, чистого и честного парня. Возможно, я ей понравился тоже. А может, просто в избе больше некого было очаровывать – ну, не деда же, в самом деле, к тому же женатого. То, что ей нравилось покорять и очаровывать, понять можно было по искрометному взгляду жгуче-черных очей, лукавой улыбке, подвижным губам, которые, казалось, так и шептали – ну, поцелуй, поцелуй нас.

Красоту моей спутницы заметил и дедок. Он густо крякнул, разливая самогон из принесенной женой стеклотары:

– Вот за что хочу выпить – так за бабью красу. Помнишь, Серафимна, как за тобой парни табунились? Всех отбрил. Сколько морд покровянил… Ты чего жмешься?

Прозвучало почти с угрозой. Я покачал головой и отставил свой наполненный стакан. Люба кольнула меня лукавым взглядом, подняла стопочку, чокнулась с хозяйкой и лихо выпила. Замахала руками, прослезились глаза, но отдышалась. Выпила бабка. Выпил дед. Все смотрели на меня. Но я был неумолим.

– Не работник, – резюмировал хозяин.

Я погрозил ему пальцем:

– Торопитесь.

– Щас проверим. Ну-ка, Серафимна, тащи гуська.

– Да он стылый.

– Тащи-тащи.

Из сенец доставлен был на подносе копченый гусь – откормленная птица кило этак на пять.

– Съешь – пущу ночевать, нет – ступай к соседям.

Бабка ободрила:

– Да не слухайте вы его: напился и бузит.

Есть не пить. Я отломил птице лапу – куда ей теперь ходить.

Вы когда-нибудь ели копченую гусятину? Вот и я в первый раз. На языке – вроде вкусно, на зубах – резина резиной. Пять минут жую, десять – проглотить нет возможности. Выплюнуть да к соседям пойти попроситься? Смотрю, Люба к лапке тянется, навострила коралловые зубки свои. На, ешь, не жалко – спасешь меня от позора. Мы обменялись взглядами. Э, голубка, да ты захмелела. Не пей больше, а то возьму и поцелую. Впрочем, это мне надо выпить, чтобы насмелиться. У всех уже налито, а моя посуда и не опорожнялась. Я схватил стакан, как последнюю гранату: погибать – так с музыкой… Черт, зачем я напился?

Закончили вечерять. Хозяйка с Любашей убрали со стола и удалились в сенцы. Потом до ветра пошли мы с дедком. Я вышел в майке, и ту стянул, несмотря на пургу. Растерся снегом по пояс. Дед пыхтел папиросой и посматривал на меня с одобрением. Бросив и притоптав окурок, хлопнул меня по голой спине:

– Уважаю.

Хозяйка:

– Я вам на полу постелила – не обессудь. Кровать сынову, как погиб, не расправляли – святое.

И всхлипнула.

Дед кинул мне на плечо льняное полотенце.

В полумраке комнаты с трудом проявлялись контуры стола, кровати, двух стульев. На полу белела постель – где-то там лежала Люба.

Я стянул брюки, носки – все, что было, кроме плавок, – осторожно влез под одеяло. Холодным бедром коснулся горячей ноги – она вздрогнула.

– Спишь? Прости.

– Нет. Но только ты не приставай, – и обняла мои плечи.

Наши губы безошибочно нашли дорогу и слились в долгожданном поцелуе…

Потом мы уснули.

Потом проснулись.

За окном было темно, выла вьюга. За шторкой густой храп накрывал чуть слышное посапывание.

– Нам завтра попадет, – Любин шепот протек в мое ухо.

– За что?

– Тс-с-с… Постель-то мы замарали.

– Почему?

– Дурак. Я ведь девушка была… Была, пока тебя не повстречала. Вот что теперь делать? А вдруг ребенок будет?

– Что делать… – Я притянул Любину голову на плечо, чмокнул в нос, взял в ладонь крупную упругую грудь. – Жениться, вот что.

– Ага, – моя спутница глубоко вздохнула, стала пальчиком нарисовывать круги на моей груди, вокруг соска. – Жениться… Я тебя совсем не знаю.

– Если спать не хочешь, расскажу.

Мы шептались и ласкали друг друга, пока не почувствовали новый прилив страсти.

Потом снова уснули.

День пришел – вьюге по барабану. Метет, несет, воет.

– Отвернись, – сказала Люба и выскользнула из-под одеяла.

Я, конечно, человек воспитанный, интеллигентный, но… Но она стояла спиной, и я подумал – зачем? Девушка действительно красива. Это не было пьяной фантазией. Особенно фигура – безупречна! И в личике присутствует определенный шарм – если полюбить, то краше и не надо.

– Вставай, лежебока. – Люба выдернула из-под меня простыню, в красных пятнах, скомкала, хлопнула меня по голове. – Кто-то жениться обещал.

А что, была не была – я мигом, только штаны натяну. В конце концов, от добра чего добра искать – девушка что надо, характер, чувствую, не плохой. Пора жениться, Алексей Владимирович. Семья, дети – социальный долг обществу. Вон, Даша ради долга гражданского всем пожертвовала. Эх, Даша, Даша.

Попили чайку. Хозяева по-прежнему приветливы, оставляют переждать непогоду, но спиртным не угощают.

– Где у вас власти заседают?

– По улице пойдешь, мимо не пройдешь – флаг тама.

– Ты со мной? – спросил я Любу.

– Стираться буду, – был укоризненный ответ.

Администрацию нашел. Зашел. Люди работают – ненастье дисциплине не указ. Хотя какая работа – отбывают. Я вошел – все глаза на меня. Показал пальцем на дверь с табличкой. Закивали – на месте. Постучал, вошел, показал удостоверение Администрации Главы государства. Местный Голова закашлялся.

– Чем могу служить?

– Брак зарегистрировать можете?

– То есть?

– Пожениться мы хотим…

– Когда?

– Сию минуту.

– Простите, есть определенные правила – сроки, прописка. Вы, как я вижу, человек приезжий… А девушка ваша?

– А если будет звонок? Оттуда, – потыкал я пальцем в потолок.

Глава опасливо покосился на палец и потолок, промолчал, пожав плечами.

Я достал мобилу. Она спутниковая – по барабану все расстояния. Набрал номер, в двух словах объяснил желание. Добавил твердо: мне надо. На том конце коротко хохотнули:

– Ну, ты, Гладышев, что-нибудь да отчебучишь. Наши поздравления. Есть кто рядом?

Я передал трубку местному Главе. Тот взял ее кончиками пальцев, косясь с опаской.

– Да… да… да…

Потом назвал себя и поселение им опекаемое.

За окном надрывалась вьюга. Мы молча сидим и смотрим на черный аппарат, который должен разразиться трелью и приказать хозяину кабинета объявить нас с Любой мужем и женой.

Сидим, ждем, молчим. Мне надоело.

– Магазин далеко?

– Так это… здесь же – с обратной стороны.

Нашел, вошел, огляделся. Выбор невелик, но для села вполне приличен. Бросил взгляд в кошелек – кредиткой-то здесь не размашешься. Наличка еще есть.

– Доставочку обеспечите – закажу много.

– А куда? – Молодая располневшая продавщица была само обаяние.

– Вот если по этой улице пойти туда, с правой стороны последний дом.

– Так это Морозовых дом.

– Да-да, Морозовых.

– Родственник, что ль?

– Не важно.

Загрузил в пакеты шампанское, коньяк, фрукты и конфеты. Остальное обещали донести.

Вышел на крыльцо – Глава бежит, простоволосый, в пиджачке, как сидел.

– Позвонили… позвонили… от самого губернатора позвонили. Где ваша невеста? Где остановились-то? Сюда подойдете или мы к вам?

– Вы к нам. Алексея Морозова дом знаете?

– Деда Мороза? Знаем, знаем.

Свидетелями стали наши хозяева. Шокировала их не скоропалительность нашего решения, а суета и угодливость сельского Главы. Видать, не простые мы люди, что он в дом приперся с печатью и Книгой записей актов гражданского состояния.

Люба приняла все, как должное, и бровью не повела.

Наутро Глава прислал свою «Ниву», и, конвоируемые бульдозером, мы двинулись в Лебяжье. Впрочем, пурга начала утихать еще с вечера. Ночью даже вызвездило и тяпнул мороз. Утром еще задувало немного, а потом брызнуло солнце.

Мы сидели на заднем сиденье и без конца целовались. Даже ночью моя молодая жена не была такой суперактивной. Обида кольнула сердце: она рада, что едет домой, что едет не одна – с мужем, москвичом, красавцем, богачом, перед которым стелятся сельские главы. И за сутки супружества ни одного слова о любви. Впрочем, и я не проронил. Обстряпали свадьбу, как коммерческую сделку. Вот мама обидится – поймет ли? Не поймет и не простит – ей кроме Даши никто не нужен. Эх, Даша, Даша.

Новые родственники встретили меня без энтузиазма, прямо настороженно. Угостили, конечно. А когда теща стелила нам постель, так горестно вздыхала, что мне и ложиться расхотелось.

Утром, когда заскрипели на кухне половицы, Люба сбежала от меня в одной сорочке. Я не спал.

– Ну, рассказывай, дочь, – приказал глухой бас.

Вскоре из кухоньки послышались всхлипы. Лежать, слушать, терпеть все это не осталось больше сил.

– Доброе утро! – Моя приветливая улыбка растопила бы сердце и снежной бабе. Родственники угрюмо молчали.

Люба, подперев спиной печь и закусив нижнюю губу, чтобы не расплакаться, отвернулась к входной двери.

Тесть сидел за столом, опустив могучие плечи и бороду.

Теща промокала глаза кончиком платка в углу под образами.

Волчонком смотрел на меня тринадцатилетний шурин.

Тесть, после тягостной паузы:

– Ты это, вот что, мил человек, сбирай манатки и дуй отсюда – не распознали мы в тебе родственника. Любка сглупила, да одумалась. Так что извиняй и прощевай…

Что тут ответишь? Черт, как не везет мне с бабами. Только стыд да головная боль от всех этих Любовей. Оделся трясущимися руками, шагнул к дверям. Стоп. Что же я делаю? Обернулся. Ах, кержаки сибирские, мать вашу… Лешку Гладышева, советника Президента в шею, как паршивого щенка пинком?..

– А ты что стоишь? – рявкнул я на жену. – Гонят нас – значит, поехали.

Люба подняла на меня заплаканные глаза. В них – боль, страх, растерянность и… любовь. Да, любовь – страсть, верность, обожание, благодарность. Так смотрит любящая женщина на своего мужчину. Так смотрела на меня Даша в дни нашего счастья.

Пауза. Тишина. Ходики на стене как кремлевские куранты.

– Тебя за косу тащить?

И Люба сорвалась с места, кинулась в спальню, рискуя растерять на бегу груди. Чемодан хлопнулся на кровать, белье полетело в него. Люба одевалась второпях, боясь, что уйду я, не дождавшись.

Первой очнулась теща:

– Отец, ты что? Ну, поженились – тебя не спросились – и пусть живут. Не пущу. – Она забаррикадировала собою дверь в спальню.

Потом решила, что дочь ей так не удержать, бросилась ко мне.

– Ты прости нас, мил человек, не слушай старого хрыча. Не горячись, раздевайся! – Она расстегнула мою куртку и вдруг уткнулась носом в мой свитер и заплакала.

Я обнял ее за плечи.

Тесть встал и вышел, за ним щурячок – взгляд его не подобрел.

Понемногу страсти улеглись. Стали разговоры разговаривать, будто заново знакомиться.

– Так что, дочка, звиняй – не предупредила. Я к тому, что не готовы мы свадьбу тебе справлять.

Уяснив, о чем он, я сунул руку в портмоне и выложил на стол все, что имел. Для села это были большие деньги, очень большие. Все смотрели как завороженные. Но Люба подошла и ополовинила их:

– Для застолья и этого хватит.

Началась суета предсвадебная – родня понабежала. Столы крыли через две комнаты.

Люба, уловив минутку:

– Давай останемся: в Новосибирск сгоняем, купим кольца, платье свадебное мне, тебе костюм – куда ты так спешишь?

– Давай уедем, ведь я на службе – а кольца-платья по дороге купим.

– Ты сказал платья?

– Я сказал, платья.

– Ты много получаешь?

– Достаточно.

– Сколько будешь выделять мне на наряды?

– Как любить будешь.

Люба чуть было не соблазнила меня в переполненной избе.

В разгар застолья пробрался ко мне щурячок:

– Слышь, зовут тама…

Вышли за ворота. Несколько парней покуривают. Вида в общем-то не воинственного. Ага, вот он, Вызывало. Парень крупный. С лицом топорной работы и в белых бурках – сельский модник.

– Ты, что ль, жених? Щас морду бить буду: Любка-то моя.

– Если я вам это позволю, – процитировал я д'Артань-яна.

Он шагал ко мне, переваливаясь, как медведь, на кривых и крепких ногах. А я бочком-бочком в сторону, на оперативный простор. Кинул взгляд на зрителей – парни в прежних позах, ничуть не сомневаются в исходе поединка.

Он ударил. Но так неожиданно, что я чуть не пропустил удар. Ждал всего– левой, правой, в лицо, живот. А он пнул в пах. На каждый удар есть с десяток контрприемов – отрабатываются они до автоматизма. Шаг в сторону – нога летит мимо. Присел, подсек – соперник мой хряпнулся на спину, утробно хлюпнув своими внутренностями.

– Не ушибся?

Среди парней прокатился смешок. Цирк! Я готов был продолжать представление. А соперник в борьбе за руку моей жены вдруг сел и заплакал:

– Слышь ты, отдай Любу. Ты не знаешь, как я ее люблю. Откуда ты взялся?

Разыскал глазами шурина:

– Санька, сбегай за водкой – откупную ставлю за Любашу.

Смышленый мальчишка мигом вертанулся – бутылки нес в руках и под мышками. Следом спешила Люба, нарядная, расстроенная.

– Только попробуйте.

Я шагнул к ребятам, протянул руку:

– Алексей.

Парни здоровались, свертывали пробки с бутылок, пили из горла, не закусывая. Люба гладила по голове моего соперника и приговаривала:

– Вовка ты, Вовка…

Он пьяно рыдал, размазывая кулаками по лицу слезы и сопли.

Вот так, ребята, я женился.

Вообще-то хотел рассказать, что мы с Билли сотворили с Курилами, и отвлекся. Позвольте еще несколько фраз о личном, и приступим к делам государственным.

В Новосибирске мы задержались на два дня. Теперь не из-за погоды. Обстряпывали кой-какие делишки в Любином вузе. Были каникулы, но звонок из Кремля понаделал шуму не только в деканате, но и в ректорате. Короче, когда мы поднимались на борт авиалайнера, в новом Любином кейсе лежал документ, гласивший о том, что студентка градостроительной кафедры направляется на технологическую практику в группу спецпредставителя Президента России Гладышева А. В. Вот так.

В Южно-Сахалинске встретили нас с прохладцей. Губернатор отсутствовал. Но мне не нужны были ни оркестры, ни банкеты. Тихая комната и уединение – вот мои жгучие запросы.

Увы, и это оказалось несбыточным. Нет, на постой нас определили – с этим без вопросов. Но о каком уединении можно было мечтать, если рядом молодая красивая жена и на календаре – медовый месяц. С Любой, как услышала она мой профессиональный статус, вообще случился какой-то сексуальный припадок – она буквально не выпускала меня из рук. По стопам ходила. Смешно и стыдно признаваться – в туалет стучала: «Ты что там долго?»

С другой стороны, чего ворчать – имеет полное право: медовый месяц. Я все подумывал: к черту все дела, закрыться в номере на пару-тройку дней, устроить секс-марафон – кто первый пощады попросит.

В первую на новом месте ночь уснули мы вместе, а после полуночи я проснулся. Тихонько выскользнул из постели, ноутбук под мышку – и в туалет. Вот так, верхом на унитазе началось Великое Преобразование Курил.

– Билли?

– Куда пропал, Создатель?

– Поздравь меня – женился.