Текст книги "Восемь месяцев плюс…"

Автор книги: Евгений Примаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

– Нас разделяет, – например, говорил Березовский, – отношение к НАТО. Я считаю, что России следует вступить в НАТО, а вы против этого.

При этом ему было неведомо, что, даже если бы у нас зародилось такое желание, России в НАТО не попасть, что и проявилось со всей основательностью позже в натовской реакции на известное заявление президента Путина.

Но это были лишь «теоретические» размолвки, а дальше произошла коллизия. Перед поездкой в Грузию Березовский попросил проконсультировать его по грузино-абхазским отношениям. Я ответил, что дело это весьма деликатное и не нужно затрагивать эту тему в поездке (Березовский тогда еще не был секретарем Исполкома СНГ, и эта проблема не входила в систему его служебных интересов). Узнав, что есть заготовка по документу, который мы хотим предложить двум сторонам конфликта, Березовский попросил меня дать ему почитать этот документ, тут же клятвенно обещав не цитировать его. Бегло просмотрев одну страницу, он обратился ко мне уже с другой просьбой – дать ему копию документа, опять обещав, что ни в коем случае никому не покажет и нигде о нем не скажет, а просит лишь для того, чтобы правильно ориентироваться во время разговоров в Тбилиси.

Каково же было мое удивление, когда с этим проектом Березовский начал «челночные поездки» между Тбилиси и Сухуми, естественно решая свои собственные дела. Возвратившись в Москву, он позвонил мне и попросил назначить время встречи. Я отреагировал в достаточно жесткой форме на поведение Березовского. Ни капельки не смущаясь, он

ответил: «Вы же сами дали мне этот документ и сами разрешили работать с ним. Я не помню ни о каких ограничениях».

Чем дальше, тем больше. Я уже писал о фальсификациях, передергивании фактов, клевете. Отвечать ли на все эти гнусности? Многие из моего окружения подталкивали меня на это. Я отверг такие советы, в частности обратиться в суд, когда в интервью французской газете «Фигаро» Березовский заявил, что у него есть документы (!), подписанные Примаковым, в которых содержатся инструкции и прямые указания следователям о том, как против него действовать. Стопроцентно выиграл бы дело, так как, естественно, таких документов у Березовского нет и быть не могло – их не существовало в природе.

Когда Березовского назначили исполнительным секретарем СНГ, я даже помогал ему в выработке оптимальной схемы реорганизации Исполнительного секретариата. Кстати, хотя я и не был сторонником назначения Березовского на этот пост, но – он это отлично знает – не приложил руку к снятию его, что стало в конечном счете результатом размолвки в то время Ельцина с частью «семьи». Полагаю, что Ельцин никогда к нему хорошо не относился.

Березовский, безусловно, способный человек с системным мышлением, но с этим абсолютно не сообразуется его стремление демонстративно выставлять себя в качестве «серого кардинала», личности, которая якобы решает все и вся в России. Может быть, такое показное всесилие проистекало и проистекает из того, что Березовский хорошо осведомлен «о слабостях» нашего общества, конкретных людей, особенно на чиновничьем уровне. Коснулось это и некоторых журналистов. Скольким из них он «подарил свою ценную дружбу» в прямом и переносном смысле?

Наиболее разнузданный характер кампания против меня приняла уже после моего смещения с поста премьер– министра – во время подготовки выборов в Государственную думу. Но и в то время, когда я был главой кабинета, клеврет Березовского Доренко в своей «авторской» программе на находившемся под контролем его босса первом канале российского телевидения систематически демонстрировал антипримаковские «мотивы» и «сюжеты».

17 января 2000 года в журнале «Эксперт» было опубликовано интервью одного из видных «пиарщиков» (так называют людей, которые различными путями пытаются создать общественное мнение в пользу тех или иных лиц или против оппонентов), руководителя Фонда эффективной политики Глеба Павловского. Меня заинтересовали те места в интервью, где оценивается деятельность премьер-министра и мои возможности, в том числе, по его мнению, неиспользованные.

«Примаков, конечно, не рассматривался как преемник, а только как пожарник. И в этом смысле вся история с Примаковым для политической команды власти была потерей времени. Но им пришлось заниматься, потому что он совершенно правильно оценил процесс, а значит, представлял исключительную опасность.

– Что он сделал?

– Он дап идею. Он стал альтернативой власти в самой власти. А это именно то, что ищут массы. И история Ельцина, и поздняя история Лебедя подтверждают, что массы не примут альтернативу власти вне власти. Они ищут альтернативы в самой власти. И Примаков сделал именно это. Он как бы построил систему перетока полномочий – из Ельцина харизма власти вытекала, а в него втекала. Он набирал в массах общую поддержку, рейтинговый потенциал. А элитам предъявлял эту поддержку и одновременно показывал, что он не так страшен. Но при этом он сделал несколько ошибок именно на уровне элитной политики.

– Он мог быть более успешен как политик?

– Да, если бы не совершал ошибку в отношении ряда ельцинских элит, которые были участниками проекта ухода Ельцина и искали решение проблемы преемника. Не исключено, что Примаков мог бы им предложить решение, а он ими пожертвовал, по-видимому считая, что они изолированы (идеология «семьи» к этому времени уже сложилась). Однако, отказавшись от них, Примаков позволил выстроиться в ельцинских элитах оппозиции себе. Но существенно то, что он оставил некую модель».

Павловский, несомненно, человек умный, но неужели он серьезно предполагал, что, будучи председателем правительства, я мог пойти на какую-то сделку с «семьей» или частью «ельцинской элиты» для того, чтобы обеспечить свое политическое настоящее и будущее? Это было начисто исключено. Отсюда такая острота направленных против меня атак.

Поставлена последняя точка

12 мая 1999 года я приехал к назначенному времени к президенту на очередной доклад, зашел в его кремлевский кабинет. Как всегда, приветливо поздоровались. Он предложил мне сесть на обычное в таком случае место – за большим столом, предназначенным для заседаний. Сам сел так же, как обычно, за торец стола рядом со мной.

Несколько насторожило, но не более того, его раздраженное обращение к пресс-секретарю: «Почему нет журналистов?» Когда в комнату зашли аккредитованные в Кремле представители телевизионных каналов и агентств, Ельцин спросил их: «Почему не задаете вопросы о правительстве?» На последовавшие сразу же вопросы он ответил: «Да, перемены будут». Посмотрев на меня, добавил: «И значительные».

Молнией в голове пронеслась мысль: есть решение уволить моих заместителей и таким образом вынудить меня уйти в отставку. Но действия разворачивались по другому сценарию. Как только вышли журналисты, президент сказал:

– Вы выполнили свою роль, теперь, очевидно, нужно будет вам уйти в отставку. Облегчите эту задачу, напишите заявление об уходе с указанием любой причины.

– Нет, я этого не сделаю. Облегчать никому ничего не хочу. У вас есть все конституционные полномочия подписать соответствующий указ. Но я хотел бы сказать, Борис Николаевич, что вы совершаете большую ошибку. Дело не во мне, а в кабинете, который работает хорошо: страна вышла из кризиса, порожденного решениями 17 августа, преодолена кульминационная точка спада в экономике, начался подъем, мы близки к договоренности с Международным валютным фондом, люди верят в правительство и его политику. Вот так на ровном месте сменить кабинет – это ошибка.

Ельцин повторил просьбу написать заявление. А после моего вторичного отказа президент вызвал Волошина, у которого, конечно, уже был заготовлен указ.

– Как у вас с транспортом? – вдруг спросил меня Борис Николаевич.

Ответил на столь неожиданный вопрос, что для меня это не проблема. Могу ездить и на такси.

Чувствовалось, что Ельцин переживал происходившее. Ему было явно не по себе. Сморщившись от боли, положил руку на левую часть груди. Сразу же в кабинет вошли врачи. Я хотел встать и уйти, но Борис Николаевич жестом меня удержал. После медицинской помощи он почувствовал себя явно легче, встал, сказал: «Давайте останемся друзьями» – и обнял меня.

Я вышел в приемную, там были В. В. Шевченко, секретари, которые уже знали о происшедшем и, судя по всему, тоже переживали случившееся. А меня обуревали смешанные чувства: с одной стороны, безусловно, обида, а с другой – потрясающее чувство свободы, я бы даже сказал точнее, освобождения. Позвонил домой, рассказал обо всем жене, которая отреагировала более чем радостно.

В этот же день президент выступил по телевидению с подготовленным ему текстом, в котором вперемешку говорилось о том, что я выполнил свой долг, в тяжелой обстановке сплотив общество, добившись стабильности. Но это все было отнесено лишь к тактическим задачам, а стратегически, дескать, в области экономики, нужно сделать большой рывок, и поэтому, мол, нужен сейчас другой человек. «Уверен, – закончил свое выступление Ельцин, – что новый премьер способен придать работе кабинета необходимую динамику и энергию». Новым председателем правительства стал Сергей Вадимович Степашин. Через два месяца его постигла та же участь. На смену – тоже неожиданно для Степашина – пришел опять новый премьер.

Из Кремля я приехал в Белый дом, где в зале заседаний правительства попрощался с коллегами. Был очень тронут тем, что встретили меня стоя и провожали аплодисментами. Я сказал очень кратко: «Мы делали все, что могли, и нам не приходится краснеть». Поблагодарил всех министров, руководителей ведомств, со многими из которых, конечно, сохранил и сохраняю дружеские отношения.

А вечером был на стадионе, где шел футбольный матч. Некоторые решили, что это была продуманная акция, чтобы показаться народу в хорошем настроении. На самом деле просто захотелось посмотреть футбольную игру любимой команды. И все.

Так закончились 8 месяцев моего руководства Правительством РФ.

Жалею ли я о том, что все-таки дал себя уговорить в сентябре 1998 года занять пост премьер-министра? Ведь за эти месяцы пришлось не только пережить много далеко не легких дней по работе, но и перенести немало ударов в спину. Оценивая теперь уже ретроспективно свое согласие возглавить кабинет, которое даже Ельцин в телевыступлении о моей отставке назвал «мужественным», должен сказать: «Не жалею». Прежде всего потому, что уверен – эти 8 месяцев прошли с пользой для страны, для нашего народа.

Думаю, что они показали предел псевдолиберальной практики, затягивавшей страну в пучину перманентного кризиса. Уверен, что, несмотря на возможность зигзагообразного движения, уже никому не удастся загнать нашу экономику в это пагубное для России русло. Верю и в другое: то, что было заложено правительством в его экономический курс, те идеи, которые были провозглашены в области государственного строительства, те действия, которые начали осуществляться против засилья экономической преступности и коррупции, несомненно, будут иметь свое продолжение – пусть не по всем линиям, пусть не во всем последовательно, но в основном несомненно.

Глубоко, сердечно благодарен авторам тысяч писем, телеграмм из всех уголков России, от коллег из-за рубежа, в которых выражалась поддержка, содержались добрые слова в мой адрес, в адрес всего нашего правительства.

Не сбылись надежды моих недругов, что, как только уйду с поста премьера, обо мне просто все забудут. Вопреки этим прогнозам, которые тоже в немалой степени легли в основу решения о моей отставке, мой рейтинг продолжал расти. Это было полной неожиданностью для «семьи». Согласно имевшейся информации, ряд ее «технических экспертов» после некоторого оцепенения предложили игру на повышение рейтинга, с тем чтобы потом его демонстративно обрушить. Но это уже относилось к тому периоду, когда я возглавил список движения «Отечество – Вся Россия» на выборах в Государственную думу.

Жалею ли я о том, что период моей работы во главе кабинета оказался искусственно ограниченным лишь 8 месяцами? Конечно, многого мы не успели сделать. Вместе с тем я не ушел из политической жизни и надеюсь, что в меру своих сил еще послужу России.

Накопилась ли злость в отношении Ельцина, «семьи»? Накануне празднования Дня независимости 12 июня 1999 года – это было ровно через месяц после моего смещения – один из близких к окружению Ельцина людей прозондировал мое настроение в случае, если меня наградят высшим орденом. Ответил, что не приму награды. Обида – да, но не злость.

Очевидно, продумывались и другие способы «нейтрализации» меня перед выборами в Государственную думу. В ноябре был приглашен к президенту Ельцину, которого не видел с момента моей отставки и который не позвонил мне ни разу даже после того, как мне успешно сделали операцию на бедренном суставе и боли остались в прошлом. Я не принял приглашения. Дело было не в Борисе Николаевиче. Но сам способ приглашения через третьестепенное лицо из секретариата протокола президента наводил на размышления: а не готовится ли какая-нибудь «пиаровская» акция против меня? Отказавшись от приглашения, заявил представителям СМИ, что не намерен иметь дело с окружением президента, с «семьей», зная ее истинные в отношении меня настроения.

Конечно, Ельцин составляет с «семьей» одно целое. Но не могу все-таки поставить их на одну доску или сказать, что отношусь к Ельцину и «семье» одинаково.

После отставки нигде, ни в какой связи не отзывался отрицательно о президенте. В день рождения Ельцина 1 февраля 2000 года послал ему теплую телеграмму. Так случилось, что в этот день в Москве находилась Мадлен Олбрайт. Во время встречи с ней мне передали записку от В. Шевченко, в которой говорилось, что «Борис Николаевич хотел бы, в случае Вашего согласия, видеть Вас сегодня. Пожалуйста, позвоните до семи вечера». Оставалось еще какое-то время до семи. Начали звонить по оставленному мне телефону, но тщетно. Шевченко никто найти не мог. Сначала на вопрос, заданный моим помощником, отвечали уклончиво и неопределенно, а потом вообще никто не снимал трубку. Через несколько дней увиделся с Шевченко, которому, как я понял, было неприятно на эту тему разговаривать. Очевидно, в очередной раз поработала «семья».

Когда ушел с поста премьер-министра, не сразу решил для себя, продолжать ли в другом качестве участвовать в активной политической жизни. Отбросил сомнения только после операции, когда убедился, что здоровье не будет помехой. К сожалению, у нас в стране было слишком много примеров того, как лидеры, крупные политические деятели, не обладая способностью самооценки, самоконтроля, да еще под аккомпанемент прославляющих их песнопений, напрочь забывали о своих физических, а нередко и связанных с ними интеллектуальных пределах. Расплачивалось за это население,государство.

Существуют, однако, не только физические ограничения. По-видимому, не чужда натуре человека, подвергаемого несправедливым ударам, отрешенность от того, что по большому счету происходит вокруг, но уже без его участия. Пусть, мол, сатана там правит бал, и в результате люди гибнут за металл. Плетью обуха, дескать, не перешибешь. Я, к счастью, не принадлежу к тем, кто в подобных условиях опускает руки или замыкается в своем маленьком мирке.

С благодарностью, но не более, выслушал приглашение вернуться на академическую стезю. Не привлекли меня и многочисленные предложения пойти за большие вознаграждения консультантом в различные коммерческие структуры. Отверг предложение выехать за рубеж на дипломатическую работу. Равным образом отнесся и к призывам ряда партий войти в их состав и даже возглавить их. Но сказал Ю. М. Лужкову, что единственным вариантом для себя считаю возможность участвовать в выборах в Государственную думу во главе центристского или левоцентристского движения, объединяющего ряд организаций.

Вскоре такое движение выстроилось. В него вошло «Отечество», лидером которого является Лужков, «Вся Россия», возглавлявшаяся президентом Татарстана Шаймиевым, губернатором Санкт-Петербурга Яковлевым, президентом Ингушетии Аушевым, Аграрная партия во главе с Лапшиным и Куликом, профсоюзные, женские организации.

Не буду описывать всю ту беспрецедентную – можно сравнить только с геббельсовской пропагандой – клевету и грязь, обрушенные на нас с Лужковым теми же лицами, с которыми жизнь развела по разные стороны баррикады, когда я находился в правительстве. Администрация президента дирижировала этой компанией, считая нас главными противниками. Бесстыдству не было предела. «Апогеем» был показ по телевидению операции в одной из московских клиник, «аналогичной» той, которую мне «еще не раз предстоит сделать». Экраны телевизоров заливало море крови в сопровождении вкрадчивого баритона на все способного ведущего Доренко, который, уставившись в текст «суфлера», взахлеб «импровизировал» на тему о том, что я стремлюсь в президенты, так как это поможет мне непрерывно лечиться.

Не в последнюю очередь страх наших недругов подогревался тем, что росла популярность ОВР и его лидеров. Это более чем отчетливо проявлялось не только в рейтингах, но и во время многочисленных встреч с избирателями в различных регионах России. В таких условиях и появилась «стратегическая задумка» – за несколько месяцев до выборов создать послушное политическое движение «Единство» и с помощью «административного ресурса» обеспечить ему хотя бы второе после КПРФ место в Госдуме. На этой идее сомкнулась администрация президента с кучкой бизнесменов. Из администрации шли прямые указания губернаторам сделать все, чтобы победило «Единство».

Конечно, не все подчинились, но некоторые губернаторы, которые еще накануне превозносили ОВР и прогнозировали его несомненный успех, отводили глаза при встречах с представителями нашего движения или разводили руками: мол, поймите, мы зависим от финансовых трансфертов из центра. А другие ничего не говорили, но мы-то хорошо понимали, что им не хотелось бы ссориться с правоохранительными органами. Говорили, что не обошлось без фальсификации. Кучка бизнесменов в свою очередь бросила огромные деньги на скороспелое создание новой организации.

«Операция» закончилась успехом. ОВР было оттеснено на третье место. В администрации президента потирали руки. Березовский не уставал повторять, что именно он – автор всех этих «гениальных идей», а затем в пылу полемики, теперь уже с президентом Путиным, признал, что он финансировал продвижение «Единства» в парламент. Это «авторское» признание осталось без последствий.

Работа во главе фракции в Госдуме в это турбулентное время дала мне ощущение того, что ОВР своей деятельностью служит интересам России.

Весной 2001 г. состоялись переговоры между руководителями «Отечества» и «Единства» об образовании единой партии. К этому подтолкнула близость или совпадение платформ двух центристских организаций, а также то, что в Госдуму был внесен проект закона о партиях, по которому лишь они будут иметь возможность выдвигать списки депутатов для избрания в законодательные органы. По-видимому, это тоже сыграло свою роль, так как жизнь заставила задуматься заранее о создании наиболее благоприятных условий для выборов в новую Думу. Кремль воспринял этот процесс весьма положительно, так как, по мнению непосредственно заангажированных в подготовке к слиянию двух политических движений руководителей администрации, таким путем создается центристская «партия власти».

Что касается меня, то я ни на каком этапе не привлекался и даже до самого последнего дня не был информирован о переговорах по слиянию. Точно так же оставался в стороне и тогда, когда двумя движениями был создан орган, непосредственно приступивший к осуществлению этой задачи. Я принял совершенно спокойно, очевидно справедливое, объяснение Ю.М.Лужкова в ответ на заданный вопрос одного из журналистов, что я не участвовал в этом процессе, так как не был членом движения «Отечество» (хотя и возглавлял фракцию ОВР в Госдуме, две трети которой из «Отечества»). Не будучи непосредственно вовлеченным, тем не менее не скрывал своих взглядов. Они тезисно сводились и сводятся к следующему:

– России нужна сильная центристская партия;

– судя по настроениям избирателей «Отечества» и «Единства», да и по объективным потребностям страны, не следовало бы ориентировать эту партию на правый центризм;

– партией власти может называться та партия, которая образует власть, а не та, которая образуется властью;

– связь вновь образуемой партии с нынешний властью базируется на том, что президент Путин исповедует центризм, проводит центристскую линию, и в таких условиях сплоченная и дееспособная центристская партия будет полезна с точки зрения эффективности его власти, однако такая партия нужна не для того, чтобы подхватывать на лету и выполнять команды от всех (часто достаточно разнородных) органов исполнительной власти, – она должна принимать участие в выработке курса и определении той тактики, которая необходима для его осуществления;

– оптимальным, с моей точки зрения, решением могло быть не слияние, а самороспуск «Отечества» и «Единства» и после этого создание единой партийной системы – представляется, что без самороспуска не удастся быстро избавиться от «генетических» связей, настроений и корпоративных стремлений членов новой партии;

– слияние двух политических движений ни по Закону о выборах, ни по существующему регламенту Госдумы, ни по логике – избиратели голосовали не за создаваемую объединенную структуру, а за конкретные движения – не может иметь зеркального отражения в нынешней Государственной думе: речь могла идти и пошла о создании координационного совета для четырех центристских депутатских объединений («Единство», ОВР, «Народный депутат» и «Регионы России») при сохранении их самостоятельности.