Текст книги "Очень далекий Тартесс (др. изд,)"

Автор книги: Евгений Войскунский

Соавторы: Исай Лукодьянов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 32 страниц)

– И тем не менее расчёты могут подвести тебя и на этот раз, – сказал Греков, откинувшись на спинку стула. – Такой полет опасен. Это во-первых. А во-вторых, преждевременен. Выход за пределы Системы потребует не одного корабля, а по меньшей мере целой эскадры подобных ему.

– Но речь идёт пока о разведывательном полёте! – воскликнул я.

– Мы обязаны смотреть дальше. Программа космического проникновения не ограничится разведкой. Строительство эскадры вызовет такие последствия, которые даже трудно себе представить.

– Старший, – сказал я, – в своей книге ты упирал на этику космического проникновения…

– Это один из аспектов проблемы. Я упираю, как ты изволишь выражаться, на всю проблему в целом. Я не раз говорил об этом, но ты ведь не умеешь выслушивать до конца.

– Я выслушаю до конца, старший.

– В кратчайшем виде, – начал Греков, – проблема выглядит так. Историческая необходимость всегда побуждала человечество расширять ареал своего существования. Первобытному человеку пришлось, поборов суеверный страх, выйти из леса на открытые просторы, в саванны, – так он покончил с обезьяньим прошлым и окончательно утвердил себя в человечьем качестве. Мореплавание резко раздвинуло горизонты. Страх перед океаном не помешал людям переплыть его, используя, как говорит твой друг Робин, тряпки и верёвки вместо двигателя. Из сравнительно густо населённой Европы хлынул поток переселенцев на вновь открытые материки, и это сопровождалось жестокими колониальными войнами, истреблением коренного населения. Империализм навязал человечеству опустошительные войны, пролил океаны крови. Ты изучал историю и знаешь, о чём я говорю: войны за передел мира, за расширение «жизненного пространства» были порождены корыстными интересами крупных монополий и империалистических правительств. Они не имели ничего общего с объективной исторической закономерностью, побуждавшей человечество к расширению ареала обитания. Таким новым ареалом с неизбежностью стал космос, а средством его достижения – наука. Рывок в космос был поистине великолепен, но мы должны чётко представлять себе сложную обстановку того времени. Империализм занёс над миром дамоклов меч термоядерной войны. Вначале была Хиросима, а потом уж появились атомные электростанции. Трассы первых космических кораблей проходили над территориями, выжженными напалмом, над обширными зонами голода. Социалистический мир, посылая корабли в космос, был вынужден в то же время тратить огромные средства на оборону. Противостояние двух систем определяло эпоху, её особенности, её облик.

Греков сделал паузу.

– Мне было лет пять или шесть, – задумчиво сказал Самарин, – когда убили отца. Он работал в одной из контрольных комиссий по договору о разоружении. Фашисты бросили бомбу в автомашину…

– Мой отец помнит те времена, – сказал Греков. – И он всегда говорит, что это была необычайно сложная, переломная, но и великая эпоха. Теперь у нас единая система, экономика Всемирной Коммуны развивается глобально, она подкрепляет своей мощью освоение Солнечной системы. Я не утверждаю категорически, что выход за пределы Системы вообще не нужен. Но сейчас, в обозримый период времени, он нецелесообразен. Лишь сравнительно недавно побеждён голод, сложилась мобильная система снабжения населения всем необходимым. Но проблем осталось ещё великое множество. Нас не удовлетворяет состояние Службы здоровья. Нуждаются в реконструкции энерговолноводные линии, в расширении – подводные рудники в Тихом океане. Не так быстро, как бы нам хотелось, осуществляется наступление на пустыни, план «зелёной мантии Земли»… Так вот: выход в Большой космос чрезвычайно сложен. Хроноквантовый звездолёт качественно отличается от обычных кораблей не менее, чем атомоход от гребного судна. Надо тщательно взвесить огромные затраты труда и энергии. И не торопиться. Спешка ничем не может быть оправдана.

– Даже перенаселением Земли? – спросил я.

– Тут дело обстоит вот как. На Совете рассматривается проект Замчевского. Он предлагает развёрнутую программу заселения Марса. Жилые оазисы превратить в широкую обитаемую полосу вдоль всего экватора.

– И ты полагаешь, старший, что такой проект потребует меньших средств, чем…

– Проект рассчитан на пять-шесть десятилетий, это даст возможность планомерного наступления. Экономическая комиссия Совета занимается подсчётами и, может статься, выявит несостоятельность проекта Замчевского. Тогда придётся искать другие пути. Есть ещё один проект… вернее, гипотеза, довольно необычная и… Но об этом говорить пока преждевременно.

– Планомерность и последовательность, – сказал я.

– Да, именно так. Мы фактически не закончили освоение Системы, следовательно – рано выходить за её пределы.

Ну вот. Я выслушал до конца. Что мог я противопоставить несокрушимой логике Грекова? Он с лёгкостью опроверг бы любые мои доводы: в самом деле, против экономики не попрёшь…

Наверное, он прав. Мы сидели в кают-компании корабля, каких ещё не бывало, корабля, готового рвануться сквозь время и пространство в глубины Галактики, – но прав был Греков, который проголосует против этого рывка. На его стороне были гигантский опыт человечества, экономические расчёты, трезвая ясность разума. Что было на моей стороне? В сущности, одни эмоции.

Вон даже Борг – Борг, создавший этот чудо-корабль, – помалкивает. Да и кто я, собственно, такой? Просто пилот, знающий своё дело пилот, только и всего. Человек, выходящий из графика…

Самарин, прищурив глаза, смотрел на меня выжидательно.

Я сказал Грекову:

– Проблем на нашем шарике всегда будет много. Кончится реконструкция волноводных линий, как уж надо будет начинать совершенствовать какие-нибудь водоотливные. Так мы никогда не станем галактической цивилизацией.

Я хотел добавить сакраментальную фразу: «Потомки нам не простят», но вовремя удержался. Кто их знает, этих потомков. Может, они вырубят «зелёную мантию» и застроят каждый квадратный метр поверхности, превратят Землю в один сплошной город. Или засыплют океаны. Может, им ужасно будет нравиться теснота.

– Галактической цивилизацией мы уже стали, – возразил Греков. – С тех пор, как наладили постоянную связь с другим разумным миром. Не сомневаюсь, что с течением времени контакты будут расширены и в конце концов мы включимся в галактическую систему связи – если только она существует, – как подключается новый абонент к радиотелефонной сети. Что есть цель контакта? Обмен информацией, не так ли? Дальняя связь вполне обеспечивает это. Тем более, что мы, как видно, научимся управлять временем.

Он выждал, не скажу ли я что-нибудь в ответ, но я молчал.

– Ну что ж, – Греков взглянул на Самарина, – не пора ли нам домой?

Самарин сидел в глубокой задумчивости, и Грекову пришлось повторить вопрос.

– Да, пора. – Самарин неторопливо довёл «молнию» на куртке до горла и поднялся. – Жаль, что я уже старик, – сказал он, – но всё-таки хорошо, что дожил до этого корабля.

Глава двадцатая
ПОКА НИКАКИХ УКАЗАНИЙ…

Не знаю, что имел в виду Греков, когда посоветовал Боргу торопиться с окончанием работ. Но я видел, что Борг внял совету. С помощью вычислительной машины он перестроил график и выгадал целых четверо суток. Были перегруппированы силы, а вспомогательные автоматы сведены в крупные бригады.

В эти напряжённые дни мы с Боргом встречались редко – только за едой в кают-компании, да и то не всякий раз. Я прозванивал линии управления, лазал по каналам связи, а Борг – Борг поспевал всюду.

Однажды я спросил его за обедом, почему он так торопится.

– Нас могут перегнать, – ответил он неохотно.

Это было странно. Никто в Системе не вёл работы, подобной нашей, это я знал твёрдо. Впервые за долгую историю человечества были созданы два великолепных корабля, способных унести землянина к звёздам, – самое совершенное из когда-либо существовавших творений рук человеческих. Рук и мозга! Сомнения Грекова были мне понятны: строительство эскадры таких звездолётов, должно быть, и вправду вызвало бы изрядное напряжение экономики. Но ведь сейчас шла речь только о разведывательном полёте – о полёте на корабле, который почти готов. Вот он – я хожу по его отсекам, вижу его обнажённые нервы – разноцветные пучки трубопроводов, ещё не прикрытые облицовкой. Я сажусь в пилотское кресло, сразу признавшее во мне хозяина…

Да разве устоит перед таким кораблём приёмная комиссия Совета! Ну, может, и найдётся несколько сверхосторожных, вроде Грекова, но большинство-то, большинство членов Совета проголосует за разведывательный полет – иначе просто не может быть!

Я не понимал, что тревожит Борга.

Переломные моменты всегда привлекали моё внимание. Вот текут день за днём, все обычно, ты включился в некий ритм и привык к нему, и вдруг – хлоп! – ты замечаешь, что наступил перелом и надо быть готовым к переменам. С таким неясным ощущением предстоящей крупной перемены я жил в последнее время. Как-то раз, пробираясь вдоль одной из линий автоматики, я забрёл в полукруглый отсек перед грузовым шлюзом. Вечно этот отсек был завален скафандрами, газовыми баллонами, монтажным инструментом, а тут меня вдруг поразила его пустота. Вон он, переломный момент: работы действительно подошли к концу. А я в текучке и не заметил, что монтажников на корабле поубавилось, завалы оборудования рассосались и все стало по местам…

Впоследствии я понял, что моё предчувствие относилось к совсем другому перелому, но тогда я, радостно возбуждённый, направился в ходовую рубку, чтобы поделиться с Гинчевым своим великим открытием. Борга я не надеялся разыскать.

Я влетел в рубку и увидел Борга. Он сидел, опустив плечи, перед коробкой инфора, его большие рабочие руки лежали на коленях. Меня особенно поразила неподвижность этих рук, которые я привык видеть в постоянном движении.

– Что-нибудь случилось, старший?

Он медленно выпрямился.

– Только что вызывал Греков. Мне, пожалуй, придётся дня на три улететь на шарик.

– Как же это? – удивился я. – Работы почти закончены, надо начинать контрольные испытания…

Борг не ответил. Он подошёл к своему рабочему шкафчику и поглядел на расписание полётов.

– В двенадцать двадцать уходит рейсовый с «Элефантины». Если хочешь, Улисс, полетим вместе.

– А что там делать?

– Завтра у Феликса в институте большой эксперимент.

«Ну и что? – подумал я. – Какое отношение имеет это к нашим кораблям? Нет уж, хватит с меня экспериментов Феликса…»

Я отказался.

– Как угодно, – сказал Борг и, вызвав Гинчева, отдал ему распоряжения.

Я подумал, что следовало бы мне слетать на «Элефантину», посмотреть, как идёт модернизация моего корабля. В конце концов, я его командир, никто меня пока не назначил на новый. Кузьма, правда, исправно сообщал мне по инфору, как там идут дела; все нормально, моего присутствия, строго говоря, не требовалось. Но все же…

Словом, примерно через час мы с Боргом оказались на «Элефантине». Кузьма встретил меня у шлюза.

Каким же примитивным показался мне теперь корабль, на котором я налетал столько мегаметров, в котором провёл столько лет своей жизни!..

– Ещё неделя, и все, – сказал Кузьма. – Полезешь в тяговую камеру? Там все распотрошили. Хороший ускоритель поставили, на восемь с лишним тонн меньше веса, а мощность прибавится. Здорово, верно?

– Здорово, – согласился я без особого энтузиазма.

Кузьма вдруг хитро подмигнул и спросил:

– Так что, Улисс, можно поздравить тебя с новым кораблём?

– С чего ты взял? – удивился я.

– Тут был Самарин. Ну, разговорились, и он, между прочим, спрашивает, сколько лет я летаю вторым пилотом. Отвечаю, а он будто и не услышал. Продолжает расспрашивать, что я думаю о новой системе противометеоритной защиты, и о семейных делах, и вообще… какие планы и намерения… А на прощанье вдруг говорит: «Готовься к зачёту на командира корабля».

– Так это тебя надо поздравить, Кузьма.

– Спасибо. Он прямо не сказал, но я так понял, Улисс, что ты пойдёшь на новый корабль. На один из этих звездолётов.

– Что именно он сказал?

– "Улисс дорвался до своего", что-то в этом роде.

– Дорвался до своего?

– Да. Зашёл, понимаешь ли, разговор о тебе, я спросил, видел ли он тебя у Борга, ну, он и сказал в этом смысле. А как ещё можно понять?

Мне расхотелось осматривать новый ускоритель. На том корабле стоял ещё более мощный. Ничего я не мог с собой поделать: ни малейшего интереса я не испытывал к новому ускорителю…

– Пойдём лучше в диспетчерскую, Кузьма.

– А что я там не видел? – проворчал он, однако пошёл за мной.

В холле, примыкавшем к диспетчерской, всегда толклись пилоты, ожидающие вылета, или погрузки, или ремонта. Они коротали время за шахматными столиками, листали журналы, сбивали коктейли у стойки бара. Издавна повелось в космофлоте, что в пилотских собраниях такого рода предпочтительны разговоры о смешном – традиция, унаследованная от лётчиков старинной атмосферной авиации.

Меня сгрёб в объятия Рокотов, пилот из моего выпуска, летавший на линии Луна-Сатурн.

– Привет, Улисс! Давно тебя не видел, старый компрачикос. Как поживаешь?

– Почему компрачикос? – удивился я.

– Да говорят, ты похищаешь юных практикантов и заставляешь их разгуливать по космосу без скафандров.

– Враньё, – сказал другой пилот, подняв голову от шахмат и подмигнув мне. – Просто он их учит летать, не глядя на приборы.

– Что это вы говорите, ребята? – вмешался третий, подходя со стаканом фруктового коктейля. – Улисс не такой человек. Он подобрал себе практиканта, который натаскивал его в шахматы, вот и всё.

Я слегка ошалел от такого натиска.

– Не слушай их, Улисс! – басил Рокотов, покручивая русые усики. – Все они гадкие завистники. Ты что-то похудел, а? Скулы как торчат. Спишь хорошо?

– Не очень, – ответил я, обретя наконец дар слова. – Тревожно сплю, как все компрачикосы. Что хорошего на Сатурне?

– Что может быть хорошего на Сатурне? Крутится – и на том спасибо. – Рокотов схватил меня под руку и поволок в сторону. – Послушай, Улисс, есть просьба. Начнёшь формировать экипаж – замолви словечко за меня.

– Какой экипаж?

– Не хитри со старым товарищем, Улисс. Могу третьим пилотом, если второго ты уже присмотрел. Я не гордый.

Тут подошёл пилот со стаканом и ловко этак вклинился плечом между мной и Рокотовым.

– Не помешал? – спросил он медовым голосом. – У меня к тебе серьёзное дело, Улисс…

Еле я отбился от них.

Я приотворил дверь с грозной надписью «Без приглашения не входить» и заглянул в диспетчерскую. Как раз была Костина вахта. Костя сидел на вертящемся табурете, вокруг мерцали обзорные экраны, и он вёл радиоразговор, требуя немедленной отгрузки сжатого воздуха и напирая на слово «график». Девушка-оператор оглянулась на меня и замахала рукой: нельзя, мол, сюда. Я послал ей воздушный поцелуй и продолжал торчать в дверях. Кажется, впервые я заметил, какой прекрасный у Кости профиль – не то греческий, не то римский, словом, античный. С таким профилем не в диспетчеры бы надо идти, а на телевидение, чтобы миллиарды людей получали эстетическое наслаждение.

Костя выключился на слове «график», обернулся ко мне. Я отчётливо видел, как на его лице отразилась мучительная внутренняя борьба: с одной стороны, в святилище вошёл пилот без приглашения, с другой – пилот этот был старым другом. В следующий миг, однако, он широко улыбнулся и сказал:

– Входи, что с тобой поделаешь.

Я скромно сел на краешек стула против Кости.

– Ну как? Нравится тебе здесь?

– Ничего, – сказал Костя. – Работать можно.

Он вперил взгляд, исполненный служебного рвения, в один из экранов, по которому ползла мерцающая точка, затем нажатием клавиши включил рацию и строго велел кому-то погасить скорость.

– Работать можно, – повторил он, взглянув на меня. – Хлопот с вами, пилотами, не оберёшься. Роза, ты запросила сводку ССМП?

– Сейчас запрошу, – ответила девушка-оператор.

– А как ты? – спросил Костя. – Через восемь суток у тебя по графику обкатка ускорителя.

– Очень приятно, – сказал я. – Хотел поговорить с тобой кое о чём, но вижу, ты занят…

– Ничего, выкладывай. Постарайся короче.

– Тебе полагается быть всеведущим, и ты, наверное, знаешь: когда намечаются контрольные испытания звездолётов?

– Костя, опять вызывает Буонавентура, – сказала девушка.

– Ох! Передай ему, пусть ждёт очереди. Здесь ему не Луна, где можно выбрасывать плазму куда попало. – Костя обратил ко мне озабоченное лицо: – Мало того, что фамилия такая – теряешь время на выговаривание, так ещё и настырный сверх меры… Испытания звездолётов? Не знаю, Улисс. Был, помню, разговор, когда Самарин прилетел, но пока не решено.

– Ясно. – Я поднялся.

– Поговори с Антонио, он больше знает.

– Ещё одно… Надо бы Доктора разыскать. У тебя огромные возможности по связи, наведи справки, Костя. Как подумаю, что он мотается по городам и гостиницам…

– Ты думаешь, я не искал? Пока не удалось найти, но я непременно… – Перед Костей замигала зелёная лампа, он ткнул пальцем в клавиатуру и закричал: – Слушаю!

Я подошёл к двери, но тут она распахнулась, в диспетчерскую вошёл Антонио – черноглазый, стремительный, дожёвывающий что-то на ходу.

– А, ты здесь! – Он стиснул мне руку. – Надолго? Ну, пообедаешь у нас, поговорим. – Он ринулся к Косте: – Что с гелиостанцией?

– В семнадцать начнут прибывать секции. Вот никак не соображу, куда их принимать.

– Расчистить причалы "А" и "Г", тут и соображать не надо.

– Тебе, может, и не надо, – заявил Костя, – а мне надо. У причалов корабли стоят, а не… – он поискал сравнение, – а не банки с вареньем.

Девушка-оператор прыснула. Антонио погрозил ей пальцем и вернулся ко мне.

– К вопросу о варенье, – сказал он. – Дагни соорудила такие бисквиты, – он закрыл глаза и покачал головой, – амброзия! С миндалём и ещё чем-то. Хочешь отведать?

– Хочу. Только потом. – Я спросил его насчёт испытаний звездолётов.

– Туман, Улисс, сплошной туман. Пока никаких указаний. – Он несколько раз приподнялся на цыпочки, разглядывая меня. – Борг летит с двенадцатичасовым на шарик, ты бы взял и полетел тоже. Ожидается какой-то грандиозный эксперимент.

– Знаю, только не вижу связи между экспериментом и тем, что меня интересует.

– Там будет весь Совет, во всяком случае комиссии по демографии и космическим исследованиям. Получишь информацию из первых рук.

Я задумался. Пожалуй, в этом был резон. Покончить разом с неопределённостью…

– На твоём месте я бы полетел, – сказал Антонио.

– Ладно. Полечу.

– Тогда беги. – Он взглянул на часы. – Беги на пассажирский причал. Я предупрежу, чтобы оставили место.

В холле я, можно сказать, отлепил Кузьму от визора (передавали состязания горнолыжников, мельком я увидел знакомый трамплин среди гигантских елей Тюрингенского леса) и сообщил, что улетаю на несколько дней на шарик, к обкатке ускорителя вернусь непременно. Нет ли у него, Кузьмы, поручений?

– Пожалуй, нет, Улисс. Я вёл переговоры с Учебным центром, меня вроде хотели пригласить преподавателем штурманского дела, но теперь…

– Понятно, – сказал я. – Не теряй времени, Кузьма, готовься к зачёту.

Глава двадцать первая
СНОВА АНДРА

Около трех часов дня мы с Боргом сошли с трансленты и двинулись по дороге, обсаженной липами, к виднеющимся вдали корпусам Института физики времени. Длинные тени скользили перед нами.

Давно я не был на Земле, и после резких светотеней космоса все здесь, в рассеянном земном свете, казалось мне ненастоящим, подёрнутым тончайшим флёром. Идти было легко, можно было ускорить шаг, не опасаясь сковывающей силы искусственной тяжести.

Мы шли в сиянии прекрасного сентябрьского дня и молчали. Борг подобрал сухую ветку, обломал сучки и помахивал этой веткой в такт шагам. По грузовой полосе дороги прошла, обгоняя нас, колонна машин, ведомая автоматами. Потом проехала открытая машина, лохматый парень привстал на заднем сиденье, окликнул нас, предложив подвезти. Мы отказались.

У подножия мачты волноводной линии стояла желточерная амфибия со знаками службы энергоконтроля. Усатый дядя в защитной одежде, вскрыв шкафчик, на дверце которого была намалёвана красная предостерегающая пятерня, снимал показания приборов.

– Как успехи? – спросил его Борг, проходя мимо.

– Медленно, – ответил усач. – К утру наберётся.

Мы не поняли, но расспрашивать не хотелось.

Деревья расступились, слева возник жилой посёлок – гридолитовые коттеджи в садах. Жилья здесь заметно прибавилось с того дня, того далёкого дня, когда мы приезжали сюда навестить Феликса. Мы приезжали с Андрой, шли по этой самой дороге…

– Ты здесь бывал? – спросил Борг. – Где тут дом Феликса?

– Не помню. – Мне хотелось прошмыгнуть как можно быстрее мимо этих коттеджей. – Вряд ли Феликс сейчас дома.

– Четвёртый час. Не на работе же он. Хотя…

На лужайке перед одним из домиков двое мальчишек стреляли из лука в мишень с фигуркой оленя. Стрельба, как видно, не клеилась, мальчишки шумно пререкались. Борг спросил их, где тут дом Феликса. Тот, что постарше, с давно не стриженной льняной головой, ответил:

– А он не дома. Он в институте. Все там.

Мы пошли к лабораторным корпусам. Их тоже прибавилось за эти годы. В окне ближайшего коттеджа колыхнулась занавеска, мелькнуло женское лицо. Я поспешно отвёл взгляд.

Обогнули кучу пластмассового лома с табличкой «Не трогать». Из лопнувшей магистрали со змеиным шипением рвался сжатый воздух, а рядом трое парней с инструментами явно труборемонтного характера, присев на корточки, спорили над уравнением, выведенным щепкой на песке. Где Феликс, они не знали.

Перед двухэтажным зданием раскинулась клумба с красивыми яркими цветами. Посреди клумбы лежала собака, жёлтая, с чёрными подпалинами, будто она тоже принадлежала к службе энергоконтроля. Она зевала во всю пасть, с завыванием, свивая язык в кольцо.

– Здесь даже собаки ненормальные, – сказал я. – Пошла, нельзя на цветах!

Собака вежливо постучала хвостом по цветам, однако не тронулась с места. Борг усмехнулся.

Мы вошли в холл первого этажа. По идее здесь должно было быть место, где стоят информаторы, приёмники почты, где сидит какой-нибудь человек – не физик, не водопроводчик, а просто обыкновенный человек, который знает, кто где и что к чему. Действительно, такой человек здесь был. Окружённая аппаратами связи, сидела за столиком широкоплечая девушка с красивым крупным лицом. Борг обратился к ней с вопросом относительно местопребывания Феликса. Она взмахнула на нас ресницами и сказала:

– Сколько?

– Что – сколько? – не понял Борг. – Я спрашиваю, где ваш…

– Прости, старший, я не тебе… Повтори, плохо слышно.

Тут мы услышали тихий мужской голос из коробки инфора:

«Семь и двенадцать».

– Семь и двенадцать? – воскликнула девушка. – С ума сойти! А хроноинтерфератор?

«С проскоками», – донеслось из инфора.

– Присядьте, – сказала девушка. – Нет, это я не тебе. Тут пришли, выключаюсь… Феликса здесь нет, старший.

– А где его можно найти? – терпеливо спросил Борг. – Есть у него постоянное место?

– Есть, но он там редко бывает. Чаще всего он бывает в вычислительном центре. Но сейчас он не там.

– Спасибо за исчерпывающую информацию. – Борг отошёл от столика.

Девушка вытянула из ящика трубочку с кремом длиной в полметра, не меньше, и начала методично её поедать.

– Не стоит его искать, – сказал я Боргу. – Пойдём, старший, в дом для приезжих. Надо же устроиться на ночлег.

– Пойди, если хочешь. А мне надо повидать Феликса.

Я знал, что у Борга накопилась уйма вопросов к Феликсу относительно настройки хроноквантового двигателя. Много раз он по инфорсвязи зазывал Феликса на строящийся корабль, но безуспешно. Феликс не проявлял ни малейшего интереса к тому, что лежало за пределами чистой математики, – это все знали. Как выразился однажды Гинчев, «Феликс сделал своё дело, Феликс может уйти».

В холл сбежали по лестнице несколько молодых людей, лохматых и нечёсаных, – как видно, здесь была заведена мода «под Феликса». Они возбуждённо обменивались короткими репликами, из которых только и можно было узнать, что нечто передвинулось на семь и двенадцать сотых ангстрема за одну наносекунду. Я мысленно перевёл это в другой масштаб, получилось примерно метр в секунду – скорость пустяковая, передвижение гуляющего пешехода. Чем тут восторгаться?

Один из молодых людей, загорелый и губастый, узнал нас с Боргом, подошёл, поздоровался.

– Давно ты не прилетал к нам, Улисс, – сказал он. – Больше не встречались тебе привидения?

– Нет, не встречались. – Я вспомнил, как несколько лет назад, когда мы с Андрой приезжали сюда, сотрудники института взяли меня в кольцо и забросали вопросами о космических привидениях. – Что у вас тут произошло? – спросил я. – Что вам удалось передвинуть на один метр в секунду?

– На метр в секунду? – Парень выпучил на меня глаза. – Десять в минус девятой… А, верно! – завопил он. – А мне и в голову не пришло, это ведь какая масштабность! Понимаешь, если бы опыт был поставлен не на клетке водоросли, а на дереве, то оно утолщалось бы со скоростью метр в секунду!

– Клетка водоросли? – Мне сразу припомнилась загадочная возня Феликса с водяными растениями.

– Ну да. Клетка сдвинулась во времени… – Он недоговорил и ринулся к своим коллегам, но я поймал его за руку.

– Погоди, дружок. Не знаешь ли, где можно разыскать Феликса?

– Откуда я знаю? – удивился тот. – Феликс вне распорядка.

Он присоединился к товарищам, и они все с такой быстротой выскочили из холла, что я подумал – не сдвинулись ли во времени и они…

Мы с Боргом вышли из холла. Юные исследователи времени тесной группкой мчались по направлению к золотисто-чешуйчатому куполу, высившемуся примерно в километре, за мачтами энергостанции, за мелкими постройками вспомогательного характера. В первый мой приезд купола здесь не было.

– Приходите завтра на эксперимент! – услыхали мы.

Широкоплечая девушка стояла в дверях и, приканчивая трубочку с кремом, внимательно смотрела на нас. От неё же мы узнали, что эксперимент будет проведён именно в этом куполе, что завтра с утра начнут съезжаться гости, главным образом члены Совета. Девушка объяснила, как пройти к дому для приезжих, и добавила, чтобы мы не беспокоились: она позвонит туда и скажет, чтобы приготовили комнаты для конструктора Борга и пилота Дружинина.

Мы поблагодарили её и направились к куполу. Мимоходом я всё-таки выгнал собаку из цветника. Убегая, она гавкнула, чтобы последнее слово осталось за ней.

Чем ближе подходили мы к куполу, тем большее оживление замечали. Ползали землеройные автоматы, засыпая траншею. На площадке энергостанции властная женщина в тёмных очках громко отчитывала того самого усатого дядю из энергоконтроля, доказывая ему, что наращивание мощности идёт безобразно медленно. Усач жался к перилам и меланхолично повторял, что «к утру наберётся». Высоко над станцией мигали красные сигнальные огни, ограждавшие зону, запрещённую для полётов.

Купол был без окон, без дверей, но с юга к нему примыкала лёгкая пристройка из стеклопласта. Оттуда доносились голоса и металлический лязг. Мы вошли в пристройку. У противоположной стены копошились несколько парней. Один сидел на стремянке под самым потолком, второй – метра на два ниже и левее, двое работали внизу. Я сразу увидел, что они собирают стандартные телевизионные блоки, какие обычно устанавливают на площадях городов. Собственно, визор был уже смонтирован – чуть ли не во всю стену, – и теперь они проверяли соединения.

– Посторонитесь, пожалуйста.

Мы с Боргом отошли от двери. Сотрудники института затаскивали ряды кресел и устанавливали их перед визором. Ряд, другой, третий. И вдруг…

– Феликса здесь нет?

Мы, пилоты, умеем владеть собой, иначе мы бы не были пилотами. Но когда я услышал голос Андры и увидел её, заглянувшую в павильон…

– Что ему тут делать? – ответил кто-то из сотрудников.

Андра кивнула и исчезла. Втащили ещё один ряд кресел.

Меня она не заметила. Ну и хорошо. Я потёр кончики пальцев.

– Пойдём, – сказал Борг.

– Пожалуй, я посижу здесь. Устал немного…

И тут в дверях снова появилась Андра.

– Улисс, – тихонько сказала она. – Значит, не показалось… Вот решила вернуться, чтоб убедиться…

Я не смог выжать из себя ни слова, ни улыбки. А она, улыбаясь, подошла, протянула руку. Такую знакомую тёплую ладошку.

Она была в простеньком сером платье, на голове зелёная косынка, с плеча свисала большая белая сумка. Совсем не так она выглядела, как я её представлял, когда думал о ней. И ещё она показалась мне несколько располневшей.

– Ты не изменился, – услышал я её голос. – Все такой же.

Я тупо молчал.

– Прилетели на эксперимент? – Теперь она обращалась к Боргу: – Ох, что тут было! Еле уговорили Феликса, он ведь и слышать не хочет ни о каких опытах. Старший, вечером обязательно приходи к нам. И ты, Улисс. Слышишь?

– Ладно, – сказал Борг. – Мне надо с ним потолковать, да вот нигде не могу найти.

– Это не просто. – Андра засмеялась каким-то новым для меня отрывистым смехом. – Может, он на спортивной площадке. Пойдёмте, я тоже его разыскиваю.

– Скверная привычка – не носить с собой видео, – сказал Борг. – Ты бы хоть убедила его, что это скверно.

– Пробовала – ничего не вышло. Он жалуется, что вызовы мешают ему сосредоточиться. Это же Феликс. – Она подняла тонкие полукруглые брови и коротко развела руками.

Мы вышли из павильона. Борг спросил, как пройти к спортплощадке, и пошёл вперёд, помахивая веточкой, как тростью.

Андра и я пошли за ним. Я отчётливо сознавал, что мне следовало пойти куда-нибудь в противоположную сторону, однако ноги сами несли меня.

Андра уже успела сдёрнуть с головы косынку и взбодрить причёску. Волосы у неё были рыжевато-каштановые – некрашеные, естественного цвета.

– Ты не хочешь со мной говорить? – спросила она с выражением грустного недоумения.

– Нет, почему же… – Я прокашлялся. Действительно, нельзя же так. Глупо. – Как тебе живётся здесь? – спросил я, глядя прямо перед собой.

– Здесь хорошо. Очень славные ребята в институте, очень увлечённые. Ты не представляешь, Улисс, какие у нас споры каждый вечер, какие у них грандиозные идеи! Я, правда, не все понимаю, но Феликс старается мне объяснить. Да ты сам сегодня услышишь… Ты ведь придёшь вечером?

– Не знаю. Может быть. – Лучше я буду спрашивать. – А как твои родители?

– Они снова вместе. Знаешь где? Никогда не догадаешься! Отец потащил маму в Гвиану, там начинают осушать и расчищать гилей… ну, эти непроходимые тропические дебри.

– "Гвиана, страна Инини, озера, полные слез Земли"… – припомнил я строку из поэмы Ребелло. – Твоя мама, кажется, родилась неподалёку от этих мест?

– Да. В Перу.

Разговор иссяк. Я напряжённо придумывал, о чём бы ещё спросить. Мы шли мимо открытого бассейна, в зеленоватой воде плескалась стайка девушек. Одна из них помахала Андре, крикнула:

– Сыграешь с нами в поло?