Текст книги "Блин – гроза наркобандитов"

Автор книги: Евгений Некрасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Блинков-младший не сразу понял, что это не сучья. Это приплыли пираньи.

Почти все рыбы боятся шума, а пираньи плывут на шум. Слишком они глупые и слишком их много, чтобы кого-нибудь бояться. Пираньи налетают целыми тучами, как комары, только они в тысячу раз опаснее. И воевать с ними так же бесполезно, как воевать с комарами. Хоть динамитом их глуши – оставшиеся в живых сожрут погибших, и стая от этого не особенно уменьшится.

Чем сильнее Блинков-младший бил ногами по воде, тем больше пираний приплывало на шум. Пираньи нападают на все, что движется, – и они напали на блинковские ноги. Первой в разведку боем кинулась мелкая рыбья шпана и стала терзать самодельные доспехи из палок и обрывков сети. На глазах у Блинкова-младшего одна пиранья вгрызлась в штанину с головой. Он кожей чувствовал, как она там бьется и крошит зубами палку. Держась одной рукой за веревку, он изловчился и выдернул негодяйку за хвост. Осатаневшая пиранья впилась ему в палец, повиснув, как бульдожка. Блинков-младший бил ее о борт лодки и чувствовал, как другие пираньи рвут мясо у него на ногах. Кровь попала в воду, и на этот сигнал бросилась вся стая!

Сначала пираний были десятки. Через несколько секунд их подплыли сотни. А еще через несколько секунд Блинков-младший уже сидел в лодке и смотрел, как пираньи толкутся у самой поверхности воды. Спроси его, как он сумел выскочить, – ни за что бы не ответил. С его джинсов капала розовая разбавленная кровь. Пираньи дрались из-за этих капель.

Лодку несло по течению вместе с ветками, а всякие обломки покрупнее отстали. Блинков-младший запустил мотор, водомет всосал и выплюнул за кормой с два десятка оглушенных пираний, и стая накинулась на них. Смотреть на это было противно. Блинков-младший прибавил газу.

– Остановимся, – сказала Ирка, а Блинков-младший сказал:

– Нет.

Ирка откопала в куче вещей аптечку, села у его ног и маленькими ножницами стала разрезать на нем изодранные окровавленные джинсы. – Если остановимся, эти коряги нас догонят, и может получиться новый залом, – объяснил Блинков-младший.

– Какая разница! – отмахнулась Ирка. Блинков-младший подумал, что плыть или торчать в заломе – разница очень большая. А раз так, Иркина «какая разница» – это не про залом, а про то, что, если бы они остановились и ему не надо было управлять лодкой, Ирка все равно сидела бы у его ног и бинтовала бы его раны.

Было, разумеется, больно. Ирка боялась заражения и поливала каждую рану йодом. Но и приятно было так, что передать невозможно.

– А хорошо, что нас поженили, – сказал Блинков-младший.

Ирка посмотрела на него снизу вверх, сдула лезшие в глаза волосы и посмотрела еще, как будто первый раз видела.

– Чего ж хорошего?! – сказала она. – Рыба без соли и термиты на закуску. И это называется – свадьбу сыграли?

Глава XIV
Ужасное известие

Вода в протоке спадала очень быстро. Блинков-младший заметил консервную банку из-под ветчины, которую утопил за бортом Оау. Сейчас на этом месте обнажилось дно, и какая-то сухопутная птичка, сидя на краю банки, ковырялась в ней длинным изогнутым клювом. Потом слева от лодки потянулся песчаный пляжик с двумя цепочками следов – утюжком от кроссовок Блинкова-младшего и разлапистых, как будто их оставил Дональд Дак, – от босых ног Оау. Там, где вчера охотники шлепали по мелководью, следы размыло, но сегодня-то вода отступила метра на два и картина получилась престранная: то следы есть, то вдруг пропали, как будто люди шли себе, шли, а потом взлетели на крылышках.

Надо было торопиться, пока протока совсем не обмелела, но плыть быстрее Блинков-младший боялся. По днищу лодки то и дело скрежетали полузатопленные коряги, и каждый раз сердце его уходило в пятки. Еще напорешься, как жук на булавку, и что потом? Об этом даже думать не хотелось, особенно после того, как их с Оау следы пересеклись с другими, когтистыми, размером с тарелку. Хорошо, что когтистый-зубастый наелся отнятой у охотников свиньей. Он преследовал их недолго, попил водички и прыжком скрылся в сельву. На том месте, где он оттолкнулся задними лапами, в песке остались две глубокие воронки. Очень впечатляющие были воронки. В каждую поместилось бы по арбузу.

Словом, бросить лодку и пробираться по сельве пешком было бы самоубийством. Лодка им и стол, и дом, а сельва – враг. Оставалось плыть, пока это возможно. Пускай не быстро, но без остановок! Где-то впереди протока обязательно впадет в речку побольше, которая впадает в совсем большую реку, а по большим рекам люди с древних времен строили города. Хочешь к людям – плыви по течению, река вынесет.

Так Блинков-младший и объяснил Ирке, велев разобрать вещи и отложить фонари, фальшфейеры и вообще все, чем можно светить.

– Слушаюсь, мой повелитель! – съехидничала Ирка и деловито зарылась в свалку на дне лодки.

Если не считать мелких подколок, Ирка вела себя замечательно. Она вела себя безропотно. Как настоящая индейская скво. Блинков-младший посиживал себе на корме, управляя лодкой так легко и привычно, что сам себе нравился, и с умилением думал, какая хорошая жена получится из Ирки. Хочешь не хочешь, но жениться все равно когда-нибудь придется, а то неудобно банкиру без жены. Ну а раз имеется такая суровая необходимость, то лучше Ирки все равно никого не найдешь.

Плыли весь день, если не считать коротеньких остановок по всяким понятным вдумчивому читателю надобностям. Один раз Блинков-младший между делом набрал за пазуху похожих на маленькие дыньки плодов, а так ели консервы и запивали пахнущей полиэтиленом водой из канистры. Вода кончалась, и надо было бы пристать к берегу надолго, чтобы накипятить про запас речной. Какого-нибудь котелка или кастрюли в лодке не нашлось – может быть, посуду взяли индейцы, – зато пустых консервных банок после обеда образовалось множество. С огнем все было в порядке: Ирка нашла среди вещей не меньше десятка валявшихся россыпью одноразовых зажигалок. Но Блинкову-младшему жаль было тратить время на долгий привал. Он твердо сказал своей скво, что воду из канистры надо экономить. Лучше поменьше пить и подальше уплыть, чем распивать чаи, сидя на мели.

И вот они плыли и экономили воду. Блинков-младший ждал, что в небе покажется вертолет, и на этот случай держал под рукой оставшиеся ракеты. Ведь не может быть, чтобы их с Иркой поискали один день и решили плюнуть на безнадежное дело. Но вертолета не было даже слышно. Он, скорее всего, прочесывал сельву поблизости от места, где индейцы захватили лодку. А Блинков-младший с Иркой от этого места удалялись, и с каждым часом все меньше надежды оставалось на помощь и все больше надо было надеяться на себя.

Протока стала чуть шире; у берегов лежала сплошная густая тень, а до середины тенистые ветки уже не дотягивались, и вода там сверкала и пускала солнечные зайчики. Жара стояла как в бане – влажная. Из сельвы несло какой-то сладкой гнилью, как от помойки у овощного магазина. Держаться в тени было опасно – чем ближе к берегу, тем больше коряг, – и Блинков-младший правил по солнечной дорожке, такой ослепительной, что в глазах рябило.

Сослепу он и угодил на мель.

Ирка в этот момент приспосабливала под тент найденную в лодке легонькую палатку, а размякший на жаре Блинков-младший лениво подумывал, не сказать ли, что палатка будет закрывать ему обзор. Хотя, может, и не будет. Надо сначала посмотреть, как Ирка натянет палатку… И вдруг – удар, он летит на дно лодки, Ирка летит на дно лодки, какие-то неизвестные, но, скорее всего, нужные вещи с бульканьем летят за борт, мотор чихает, но продолжает работать, а лодка стоит.

Не долго думая Блинков-младший встал и солдатиком прыгнул в воду. Лодка стала легче и подвсплыла над мелью, но днище все равно черкало по песку, и водомет выбрасывал за кормой сплошную желтую муть. Держась за борт, Блинков-младший стал подталкивать лодку вперед, как забуксовавшую в грязи машину. О пираньях он приказал себе не думать.

Мель была узкая. Нос лодки уже миновал ее и повис над темной подводной ямой. Блинков-младший всем весом налег на лодочный борт, песчаное дно расползалось под ногами, и было непонятно – то ли лодка понемногу продвигается, то ли подошвы уходят в песок. Что-то громко плеснуло, борт как живой вырвался из рук, и Блинков-младший, потеряв равновесие, окунулся с головой.

Верх и низ перемешались, он пытался встать и не мог нащупать дно. Потом сообразил, что течением его снесло в ту самую яму, вынырнул и в два взмаха отплыл на мелкое место.

Вдалеке он увидел пустую лодку, плывшую по течению, потрыкивая мотором. Вблизи он увидел Ирку, стоявшую по колено в воде.

– Я спрыгнула, чтобы тебе было легче, – объяснила Ирка.

Блинков-младший, хотя и был мокрый с головы до ног, почувствовал, как его пробирает холодный пот. Минуту назад все было так хорошо: покой, жара (ну и пускай жара), копошащаяся по хозяйству Ирка, и где-то впереди – речка побольше, которая впадает в совсем большую реку, и так далее, до прохладных домов с кондиционерами, чистой одеждой и билетами на самолет домой. Если продать лодку, на билеты должно хватить. Вот как глубоко все продумал Блинков-младший. И вдруг оказывается – фигушки, придется идти по смертельно опасной сельве, что лодки нет и, значит, не будет билетов. Ужасно обидно и еще ужаснее и обиднее оттого, что минуту назад все было хорошо!

Ирка села в воду и заплакала.

– Побежали! – скомандовал Блинков-младший. – Где-нибудь во что-нибудь она уткнется.

Как они бежали! Вчерашний драп от когтистого-зубастого показался Блинкову-младшему детскими салочками. На берегу не было ни клочка земли, где бы не рос куст или дерево, и они мчались по краю протоки то по щиколотку в воде, то по колено, то с разбега ухая в яму и выгребая лихорадочными саженками. Никакой олимпийский чемпион-марафонец не смог бы долго выдержать эту сумасшедшую гонку. Марафонцу что: он бежит себе по дорожке, и девушки бросают ему цветы, а тренеры суют бутылочки с водой прополоскать рот. А тут дорожки не было совсем, а воды чересчур много. И еще у Блинкова-младшего с Иркой был самый безжалостный в мире тренер. Вслед им течением несло стаю пираний. Пираньи не особенно торопились, пока могли найти и сожрать что-нибудь живое. Но, может быть, вода уже донесла до них поднятый Блйнковым-младшим с Иркой шум, и пираньи выслали вперед разведку из мелкой шпаны. Это ведь только люди называют подводный мир миром безмолвия. А рыбы, хотя и нет у них ушей, чувствуют каждое колебание воды.

Если наши не успеют догнать лодку, пираньи не простят им проигрыша.

Вся надежда была на то, что лодка зацепится за что-нибудь или уткнется на повороте в берег. И ведь она зацеплялась и утыкалась! Но течение расшатывало ее из стороны в сторону, как молочный зуб, подхватывало и уносило, прежде чем наши успевали подбежать. Был даже момент, когда лодка угодила носом в развилку замысловатой коряги, развернулась и поплыла им навстречу. Блинков-младший несся к ней из последних сил, брызги летели выше головы, он был уже вровень с лодкой, только ближе к берегу – и с разбега кинулся в глубину. А когда вынырнул, гадская лодка удаля вниз по течению. Ее развернуло волной, которую он же и поднял.

Блинков-младший выплыл на мелководье и через силу погнал себя дальше. Бинты у него на ногах давным-давно размокли и стали сползать. Они были розовые от крови. Пираньи не учуют кровь, пираньи выше по течению, но мало ли какая еще опасная дрянь может плавать в этой протоке.

– Ирка! – на бегу крикнул Блинков-младший. – Залезь на дерево и сиди, я за тобой вернусь!

Дно было ровное, коряг не попадалось – бежать удобно, только ветки низко нависали над водой и приходилось от них уворачиваться. Блинков-младший видел, что понемногу, но уверенно догоняет лодку. Хоть бы на минуточку что-нибудь задержало ее – и порядок. Он теперь ученый. Он забежит ниже по течению, и лодка сама приплывает к нему в руки. Ага, протока поворачивает. Впише.тся лодка в поворот, или мотор уведет ее с быстрины на мелкое место?

Все вышло даже лучше, чем надеялся Блинков-младший. Лодка ткнулась в отмель и прочно увязла. Огромными прыжками он догнал присмиревшую беглянку и намотал на руку обрывок привязанной к лодочному носу веревки.

В груди клокотало, как у старого курильщика. Блинков-младший перевалился через борт и сел на горячую пластмассовую скамейку. Веревку он из руки не выпускал, так и сидел в лодке, для страховки держа ее за веревочку.

Тихо потрескивал мотор, выплевывая за кормой нечистую пену. На лодку падала тень нависшей над водою ветки, и в ней копошилась тень поменьше. Блинков-младший посмотрел вверх и совсем близко увидел птицу с отвратительной носатой физиономией. Птица пялилась на него безо всякой опаски.

Надо было возвращаться за Иркой или хоть заглушить мотор, чтобы не жечь бензин попусту, но Блинков-младший не мог и пальцем пошевелить. Он устал и разнюнился. Ему хотелось к маме.

Тень птицы завозилась в тени ветки, осыпав лодку древесной трухой, и улетела.

– Ну вот, – бармалейским голосом сказал кто-то у него за спиной. – Вот мы и встретились, Дмитрий Блинков!

Блинков-младший медленно обернулся. В двух шагах от лодки стоял по колено в воде не кто иной, как мистер Силкин дядя Миша!

Вид у мистера Силкина был такой, как будто по нему прошлись граблями: одежда располосована в лохмотья, лицо исцарапанное и красное, как антрекот. Это он успел сгореть на солнце. При всем при том мистер Силкин довольно улыбался. Симпатичности это ему не добавляло.

Лодка прочно сидела носом на отмели. Столкнуть ее и удрать Блинков-младший не успел бы. Мистер Силкин подошел совсем близко и голодными глазами смотрел на консервы.

– А где твоя подружка? – спросил он без особого любопытства.

– Там осталась, – неопределенно махнул рукой Блинков-младший.

Мистер Силкин не слушал. Цапнув из лодки банку ветчины, он торопливо сорвал с нее крышку и запустил в банку пальцы.

– Поплыли, а то вода спадает, – сказал Блинков-младший, перебираясь к мотору. – Оттолкните.

Обе руки у мистера Силкина были заняты ветчиной. В правой он держал банку, в левой – здоровенный шмат с трясущимся желе, и уже нацелился откусить от этого шмата как можно больше. Мысли у мистера Силкина тоже были заняты ветчиной, поэтому он поддался на уловку Блинкова-младшего, как первоклашка. Уперся ногой в нос лодки, толкнул раз, толкнул два, а на третий Блинков-младший дал задний ход!

Лодка сползла с отмели, а мистер Силкин не заметил, он в этот момент всей душой тянулся к ветчине. И еще раз толкнул ногой то место, где только что была лодка. Со стороны могло показаться, что мистер Силкин валяет дурака: пнул пустой воздух, закачался (а рука тянет ко рту ветчину и физиономия блаженная), не удержал равновесие и плашмя рухнул в воду.

Блинков-младший, сдав лодку задним ходом, разворачивался на середине протоки. Надо было вернуться за Иркой, а потом как-то прорываться мимо мистера Силкина вниз по течению.

– Не спеши! – крикнул вслед ему мистер Силкин, он сидел по шею в воде, подняв над головой шмат ветчины и банку. – Не спеши, Дмитрий Блинков! Тебе не к кому спешить, твой папа разбился на вертолете!

Глава XV
Нет, это неправда!

Папа, тихий папа в очках, не было на свете человека вежливее тебя. В самых скандальных случаях, когда другие люди, даже воспитанные, срывались и говорили «Дурак!», ты говорил: «Мне кажется, вы не все поняли». Вместо «Отвяжись!» ты говорил: «Ваш вопрос ниже уровня полемики» – и замолкал, и, если мог, уходил от приставалы. Мама, случалось, ругала тебя за такие манеры. Она это называла виктимным поведением. Попросту говоря, ты вел себя так, что всем казалось, будто бы тебя легко обидеть. Хотя на самом деле, ради справедливости добавляла мама, с папы где сядешь, там и слезешь. Так оно и было.

Однажды Блинков-младший сам видел, как ты расправился в троллейбусе со здоровенным хулиганом. Ты просто поднял его, как мешок, за шиворот и за брючный ремень и громовым голосом потребовал остановить троллейбус. Водитель послушался, что само по себе можно считать маленьким чудом. Пока он тормозил, а изумленный хулиган тряпкой висел у тебя в руках, ты направо и налево извинялся перед пассажирами. «Я прибегаю к насилию только потому, что исчерпал другие средства убеждения», – сообщил ты, выбросил хулигана в открывшуюся дверь и забыл о нем прежде, чем троллейбус поехал дальше.

Знакомые женщины завидовали маме, что у нее такой удобный в домашнем хозяйстве муж, который ест что дают, носит что купили и не ругается из-за того, что мама все время готовит один и тот же борщ в скороварке. Все правда: ты считал такие вещи ерундой, на которую не стоит отвлекаться. Но соседки не знали, что у тебя в жизни были главные вещи, которых ты не уступал никому.

Они не знали, что когда тебе стал нужен компьютер, ты преспокойно продал свадебные серебряные ложки. Ни одна знакомая женщина не простила бы такого своему мужу, а мама даже не вздохнула по своим любимым ложкам. Она-то знала, что компьютер тебе нужен, чтобы работать дома, а работа – как раз та главная для тебя вещь, и тут уж спорить бесполезно, ты все равно поступишь по-своему.

Над тобой посмеивались все, кому не лень, и ты сам над собой посмеивался. Жена-контрразведчица и муж-ботаник, добрый такой рохля – очень смешно. Эти самые «все, кому не лень» понятия не имели, что на своей ботанической работе ты погибал от жажды в пустыне, тонул в болотах и как-то раз двести километров нес по тайге своего напарника, который сломал ногу.

Они понятия не имели, что ты воевал в Афганистане.

Ты не любил об этом рассказывать, а если спрашивали, отшучивался, что служил в ботанических войсках и всю свою службу прособирал гербарии.

Но один раз ты пришел домой поздно и от тебя пахло водкой. Ты молча сидел на кухне и дымил крепкими дешевыми сигаретами, хотя вообще-то не курил, а потом вдруг сказал: «Нет смерти достойнее, чем солдатская смерть», и в глазах твоих стояли слезы. «Плевать, – сказал ты, – на бездарных правителей, которые сами не знают, зачем послали тебя воевать. Просто в какой-то момент это становится твоим личным делом, и ты ложишься с пулеметом у дороги, не думая о патронах, потому что товарищи и так оставили тебе все, что могли. И либо умираешь, либо живешь гордо». Мама увела тебя спать и укладывала долго, как маленького, а потом вернулась на кухню и тоже стала курить сигареты из оставленной тобою пачки. Она сказала, что ты сегодня похоронил товарища, который был ранен давно, а умер вот теперь. А Блинков-младший ляпнул: это, мол, папа-то – с пулеметом у дороги? Он тогда считал, что все герои должны быть как Шварценеггер и обязательно с орденами. «Конечно, – сказала мама, как будто не заметив грубости и глупости единственного сына. – Конечно, папа. С пулеметом у дороги. Стал бы он трепаться о таких вещах».

Вот какой ты был, папа. Тихий и смелый. Бывалый и нехвастливый. Мягкий как пух и твердый внутри как железо.

А теперь тебя нет.

И твой сын далеко, далеко от дома.

Блинков-младший не плакал. Сердце застыло тяжелой колючей ледышкой, и эта ледышка при каждом ударе корябалась в груди. Он удивлялся, почему ледышка еще бьется. Лучше бы она остановилась навсегда.

Лодка ходила кругами; мистер Силкин по пояс забрел в воду, дождался, пока лодка не подплыла к нему, и схватился за борт. Блинков-младший подумал, что еще не поздно газануть и удрать от мистера Силкина, но ничего делать не стал. Мистер Силкин подтянулся и плюхнулся в лодку, пузатый и мокрый, как лягушка.

– Поплыли, – сказал он. – Чего уж.

– Надо вернуться за Иркой, – сказал Блинков-младший. – И вы все врете.

Мистер Силкин не ответил. Спотыкаясь о разбросанные в лодке вещи, он стал перебираться на корму к Блинкову-младшему. Вода лила с него ручьями.

– Вы все врете, – повторил Блинков-младший.

– Мне нечего тебе сказать, Митя, – вздохнул мистер Силкин. – Если тебе так легче, считай, что я вру.

Он подсел к Блинкову-младшему и деловито распорядился:

– Пусти-ка, теперь я лодку поведу. Отдыхай, Дмитрий Блинков, потом поговорим.

Вернулись за Иркой. Она сидела на дереве, развесив по сучкам свои кроссовки и грязнющие белые носки, и сразу стала жаловаться, что без мыла совершенно невозможно стирать. А потом ойкнула и уставилась на мистера Силкина.

– Папа погиб, – сказал ей Блинков-младший.

Ирка побледнела так, что губы у нее стали серые.

– Твой папа?

– Мой, мой, успокойся, – зло сказал Блинков-младший. – Разбился на вертолете.

– Я только подумала… – пролепетала Ирка, глядя на мистера Силкина. Было ясно, что она подумала: последние два дня мистер Силкин жил не как они, в индейском шабона, а на вилле с телефоном. Он мог знать про полковника Кузина то, чего Ирка еще не знала.

Блинков-младший улегся на расстеленную палатку и стал смотреть в небо. Пустое было небо и неглубокое. Как будто нарисованное на бумаге. Иногда в нем проплывала нависшая над водой ветка.

Боковым зрением Блинков-младший видел какую-то прозрачную козявочку. Присмотреться к ней было невозможно, двусмысленная козявочка уплывала от прямого взгляда. Стало быть, она была у него в глазу – микроскопическая соринка или царапинка. Но Блинкову-младшему хотелось думать, что это высоко-высоко, чуть пониже космоса, парит гигантский аэростат размером с Москву или еще больше. Вместо гондолы к аэростату подвешен целый остров, только его не видно издалека. Там в круглобоких домах без углов живут ученые. Они давно уже открыли секрет Уртики сарматской принцессы и стали бессмертными. Потому что им не мешали всякие гады. А когда у них появилось сколько угодно времени для работы, научные открытия пошли прямо косяком! Они научились выращивать себе дома – кто из арбузов, кто из тыкв, кому как нравится. Одинокие старички так вообще живут в маленьких дынях, а у кого много детей, тот выращивает себе дом побольше. Сердцевину выедают, а корка засушивается, и потом в нее вставляют окна и двери.

«Если бы папа не разбился, у нас было бы так же».

Хотя в мире осталось еще сто девяносто девять ученых, которые занимаются папиными исследованиями. Нет, сто девяносто восемь, без мистера Силкина. Пускай через пятьдесят лет, пускай через сто они обязательно откроют и секрет бессмертия, и арбузы с дом. Все люди сразу же подобреют, потому что наедятся витаминов и перестанут ссориться из-за жилплощади. Конечно, будут и трудности: то яблоко упало с дерева и раздавило самосвал, то кто-нибудь выедает себе в арбузе двухкомнатную квартиру и не может справиться. Но вообще пойдет другая, незлая и необидная жизнь.

И тогда летающий остров опустится на землю.

– Что же это вы? – скажут летающие ученые земным ученым. – Что же это вы, братцы, так затянули со своим эпохальным открытием? Уж мы ждали вас, ждали…

– А нечего было ждать, – обидятся наши. – Спустились бы да помогли.

– Мы, если честно, боялись, – признаются летающие ученые. – Как посмотрим вниз, а у вас творятся всякие безобразия. Голодные голодают, военные воюют, преступники совершают преступления, хулиганы хулиганят.

– А мы, думаете, не боялись? – скажут наши. – Одни дураки ничего не боятся. Но мы боялись и работали, а вы боялись и сверху на нас поглядывали.

Летающие ученые пожмут плечами и унесутся в небо еще на сто лет.

И о них сразу же забудут, только один восьмиклассник увидит в небе какую-то прозрачную козявочку и догадается, что это аэростат с летающим островом.

Блинков-младший проснулся в слезах. Неба с летающим островом над ним не было, а была растянутая на палках Иркина запасная футболка, и сквозь нее незло просвечивало солнце. А Ирка сопела ему под мышку. Она так доверчиво сопела, во сне забросив ему на живот руку с бьющейся на сгибе локтя голубой жилкой, что у Блинкова-младшего перехватило дыхание от нежности. Он по-взрослому подумал, что еще неизвестно, как сложится жизнь и поженятся ли они с Иркой по-настоящему. Может, и нет, а может, поженятся и будут все время ссориться. Они ведь и сейчас все время ссорятся по одной простой причине: слишком друг на друга похожи и слишком часто понимают друг про друга такое, что лучше бы не понимать. В общем, бесполезно загадывать на будущее, когда тебе нет четырнадцати и ты плывешь по речной протоке в самом центре южноамериканской сельвы с пособником наркомафии мистером Силкиным. Но! Что бы ни случилось в следующую минуту или через много лет, прошлое-то не изменится. Их с Иркой сегодняшняя погоня за лодкой, их индейская свадьба, побег с виллы дона Луиса, то, как они дразнили каймана, и то, как Ирка ходила на дискотеку с милицейским курсантом Васечкой, а Блинков-младший переживал, – не изменится никогда. И если он сейчас любит сопящею у него под мышкой Ирку, это не изменится тоже. То, что уже было, не меняется. Оно навсегда.

– Я тебя люблю, – прошептал Блинков-младший тихо-тихо, чтобы не разбудить Ирку. Пускай услышит во сне и, если вспомнит потом, решит, что это ей приснилось.

– Просто у тебя половое созревание, – совершенно несонным голосом поставила диагноз Ирка. – В твоем возрасте мужчины еще не способны на глубокие чувства.

Блинков-младший легонько треснул свою скво по затылку. А скво, как сказал бы папа, реагировала неадекватно. Она еще крепче прижалась к Блинкову-младшему и шепнула:

– И я тебя.

Страшно плыть среди сельвы по речной протоке. Особенно в узких местах, где гигантские серокожие деревья обнимаются ветвями у тебя над головой. Мало ли кто там прячется за этими деревьями и в этих ветвях.

Ночью сельва еще страшнее и загадочнее, чем днем. Потому что ночью не видно ничего, зато прекрасно слышно, как сельва попискивает, щелкает, хрипит, цвиркает, ревет и хохочет голосами неизвестно кого. Шарахнется над лодкой спугнутая птица, шевельнув твои волосы упругим воздухом из-под крыла, да ка-ак квакнет в самое ухо!

Свет фонаря не помогает. Свет фонаря обманывает. Глядишь, запутавшись в прибрежных кустах, качается на воде оранжевый баскетбольный мяч. Ничего себе, думаешь, а мячу-то здесь откуда взяться? И вдруг в метре от наплывающей лодки этот мяч стонет душераздирающе, как привидение, и сдувается. А в кустах сидит лягушка размером с хороший кулак и неслышно пульсирует оранжевым горлом. Или в заводи сонной, среди похожих на великанские сердца плавучих листьев, замерцают десятки золотистых блесток. Они переливаются, как гаснущий салют. Они парят над водою, как фонарики эльфийских принцесс. А потом под ближайшей парочкой фонариков раскрывается пасть, что-то великоватая для эльфийской принцессы. В нее поместилась бы виолончель, если бы кто-нибудь не пожалел виолончели. Это пасть каймана или крокодила. Их можно различить по зубам, но тебе почему-то не хочется. Ты сразу же очень ясно себе представляешь все остальные пасти под всеми остальными фонариками, которые, само собой, не фонарики, а бессмысленные глаза убийц.

Ирка все же натянула палатку, распялив ее на дугах из тонких прутьев. Получилась низенькая каюта посередине лодки, и теперь Ирка ее обживала, то есть спала, не видя ни лягушек, притворяющихся баскетбольными мячами, ни чарующих крокодильих глаз. А Блинков-младший неудобно лежал на лодочьем носу и светил мощным шестибатареечным фонарем. Если в сельве кто-то рычал особенно близко и угрожающе, он зажигал фальшфейер. Нестерпимо яркий свет густо разливался над протокой. Сельва испуганно умолкала. Все моментально понимали, кто здесь царь природы, а кто просто так гуляет, пока в зоопарк не отправили. В изумленной тишине потрыкивал мотор и с шипением падали в воду прогоревшие кусочки фальшфейера.

Когда фальшфейер сгорал весь, до пояска на картонной рукоятке, в глазах еще долго металось черное пламя. Свет фонаря казался немощным, черное пламя приглушало его, как солнечные очки. А сельва начинала потихоньку наглеть. Кто-то в ней опять возился, попискивал, щелкал, хрипел, цвиркал, ревел и хохотал. Блинков-младший пересчитывал фальшфейеры и ждал близкого угрожающего рыка. Он был уверен, что лодку преследует один и тот же зверь. Наверное, ягуар, как в «Белом Ягуаре – вожде араваков». Или пума. Главное, зверь с каждым разом все меньше боялся фальшфейера. Когда сгорел первый, он целый час не подавал голоса, а после шестого зарычал минут через двадцать. Если так пойдет дело, то фальшфейеров не хватит до утра. Или зверь до того надрессируется, что и при свете фальшфейера не побоится запрыгнуть в лодку.

Мистер Силкин дядя Миша как уселся к мотору еще засветло, так и сидел нахохлившись. Он переел консервов и мучился одной важной проблемой. Блинков-младший хотел дождаться, пока проблема мистера Силкина не вырастет до нестерпимо важной, и удрать на лодке, бросив мистера Силкина в кустиках.

Но в сельве рычал зверь. Бросать мистера Силкина на съедение – это было бы слишком. Пришлось отложить побег.

А про папу мистер Силкин говорил неохотно. Будто бы полетели они с папой и Вольфом разыскивать детей. Потом вертолет упал в сельву и взорвался. Он, мистер Силкин, успел выскочить, а другие не успели. Вот и все, что удалось из него вытянуть за весь день.