Текст книги "Пределы выживания (Полигон - I)"

Автор книги: Евгений Кукаркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Извините, полковник. Я не хотел обидеть ваших людей. Когда были раненые, я помогал вашему хирургу и могу сказать, что это действительно классные специалисты.

– То, то. Ладно, доктор. Бутылка с меня, будем считать, что выиграл, лекарства тоже дам, они ваши. Список лекарств отдайте старшему лейтенанту Павлову, он сейчас замещает Молчанова и вам поможет.

В это время зазвонил телефон. Полковник взял трубку.

– Але... Привет... Здесь он... Тебе нужен? Сейчас пошлю... Хорошо...,он кладет трубку на место. – Тебя хочет видеть полковник Семененко. Просил зайти.

– Тогда пошел.

– До свидания, доктор.

Семененко чуть привстал и вежливо показал рукой на стул.

– Садитесь, Борис Дмитриевич.

– Мне командир части сказал. что вы хотели бы меня видеть?

– Да. Знаете, у нас очень неспокойная жизнь, то одно, то другое и все надо совместить с безопасностью нашей страны.

– Что вы этим хотите сказать, Владимир Дмитриевич?

– Ничего. Мне просто интересно как вы в Камышевке осмелились изувечить офицера исполнявшего свои служебные обязанности.

– Это тоже связано с безопасностью нашей родины?

– Естественно. Майор Молчанов не отходил от инструкций военного министерства и как честный офицер выполнял все его требования.

– Я все никак не могу понять, поселки Глушково, Комарово, исчезнувшая Камышевка, не представляют территорию Советского Союза?

– Представляют.

– Значит, они подчиняются законам нашего государства?

– Естественно.

– Значит и майор Молчанов, как медик, должен нести ответственность и бороться за жизнь граждан своей страны?

– Должен.

– Тогда мы с вами нашли общий язык, я ему и врезал, за то, что он нарушил это право.

Полковник смеется.

– Подвел базу, ха..., ха... – смех резко кончился и перешел в сухой шепот. – Ну нет, я не нашел с вами общий язык. Майор тоже защищал интересы граждан и, в отличии от вас, соблюдал все меры предосторожности. Его задача также была ясна, не допустить эпидемию на Комарово, Глушклово и военный городок. Это и есть основное правило инструкции.

– Майор должен лечить людей...

– Все, инцидент исчерпан. На первое время, я не предъявлю вам никаких обвинений.

– Вы считаете, что я виновен?

– Не будем опять углубляться в теорию права. То что вы избили офицера при исполнении служебных обязанности, не позволяет мне в этом сомневаться. Можете быть свободны.

– Владимир Дмитриевич, у меня к вам вопрос, не касающийся предыдущей темы...

– Говорите.

– Мне бы хотелось съездит в Барнаул...

Наступила пауза, полковник размышлял.

– Нет, я не могу вас отпустить. За последние пол года возрос поток больных и нам просто нельзя ослабить медицинское обслуживание населения.

– Но меня же здесь не было почти полтора года и никто не замечал отсутствие врача...

– Ну и что? Свои по срочным вызовам были. Район то все равно оказался совсем запущен, а с вашим приходом мы убедились, что надо расчищать все завалы. Вы необходимы здесь, Борис Дмитриевич.

Все встало на свои места.

– До свидания, Владимир Дмитриевич

Меня душила ярость.

Павлов встретил как закадычного знакомого.

– Доктор, мать твою, я вас так рад видеть. После того вечера, когда мы чуть не трахнули Машку, я часто вспоминал вас. А Машка то, до сих пор, только и говорит о вас.

– Я к тебе по делу.

– Да брось ты все о делах.

– Рад бы, да вот командир части послал меня опять к тебе. Похоже он очень обиделся. Только что, я отыграл у него бутылку водки.

– Да ты что? Его расколоть, все равно что пытаться ключом открыть пещеру Али Бабы.

– Я еще добился и немного лекарств для своего мед пункта. Он прислал меня к тебе, чтобы помог отоварить.

– По моему у шефа крыша поехала. Для своих он не очень то раскошелится, а для тебя выложился. Что там у тебя, покажи.

Я передаю ему несколько бумажек с перечнем лекарств.

– Ух ты, сколько. Я бы конечно мог сейчас покопаться по складам, но это такая возня и половины того что вы просите здесь нет. Есть другой вариант. Я завтра по служебным делам еду в Барнаул. Там смогу заказать на армейских складах все, что угодно. Вы согласны, доктор.

– В Барнаул?

– Да, а что?

– Ваша машина не будет очень загружена? Мне бы картины и другие вещи перевезти туда.

– В чем дело. Конечно перевезу у меня машина пустая. В шесть утра буду у вашего дома, так что пакуйте вещи.

– Спасибо, старлей.

У меня бедлам. Надежда, Вера, Рита и, откуда то взявшаяся сумасшедшая Клавка, упаковывают картины и другие, художественные изделия.

– И куда это? – рябая Клавка с вытянутым лицом смотрит на связанные полотна.

– В Барнаул.

– Далече наверно. Я так дальше монастыря и не ездила. А что там с ними делать будут?

– Сделаю выставку.

– Ишь ты как. Значит люди будут ходить и мои картины смотреть. А там город то большой?

– Очень. Но там еще и приезжих много.

– Значит много будут смотреть.

Клавка безобразным жестом скребет подбородок.

– А чего, доктор, если я все свои вещи вам отдам, там их покажите?

– Покажу.

– Я тогда побежала домой.

Она косолапо пошла в дверь.

– Доктор, как же вы будете делать выставки? – удивляется Верка. – Вас же от сюда не выпустят.

– Я должен отсюда уйти. Если выберусь, буду писать об этом месте, показывать выставки, рассказывать людям обо всем.

– А как же мы?

– Кто то за вас должен биться. Я и хочу, чтобы вы были как все, все там живущие за проволокой.

– Это не реально, доктор, – говорит Рита. – Во первых никто от сюда еще не уходил просто так. Во вторых, даже если вы выйдете, вам заткнут рот и не дадут рассказывать об этих местах.

– Может ты и права. Но если только молчать, и смотреть как издеваются, уничтожают людей, расправляются с тобой, на кой хрен тогда жить. Да я понимаю, что постараются заткнуть рот, может посадят, но не все же люди идиоты, если капля сомнения или правды проникнет в их души, то у меня уже будут помощники и соратники. Ты представляешь, выставка жителей полигона, где люди живут в ужасных условиях, гниют, умирают и пишут такие вещи. Это уже агитация за нас.

Рита смотрит с сомнением. Верка и Надежда с одобрением в глазах.

– Я тоже принесу свои самые лучшие вещи, – кивает головой Верка.

Она тоже исчезает.

– Не забил ли ты им головы несбывшимися надеждами?

– Нет.

– А куда ты все отвезешь?

– Там у меня в больнице работает один знакомый, теперь тоже доктор. Мы с ним учились вместе. Вот хочу ему подбросить.

– Не надо ему. Вот возьми письмо, вот адрес моей мамы, пусть привезут все к ней, она сможет пока у себя все сохранить.

– Спасибо, Риточка.

В шесть утра у моего дома останавливается машина и тут же словно из под земли появились люди из поселка, они столпились у двери.

– Что там у тебя, давай грузи, – кричит мне старлей.

– Сейчас.

– Доктор, мы тебе поможем, – это дед Тимофей. – Пойдем, – командует он окружившим его людям и рукой зовет их в дом.

За пол часа машина загружена и мне показалось, что картин и вещей увеличилось, чуть ли не в двое. Я отдаю письмо Риты и адрес ее мамы старлею.

– Вот отвезешь сюда.

– Ну ты даешь, старина, надо же как прибарахлился, а всего то живешь, несколько месяцев. Будь спокоен, довезу.

Днем у меня сидят несколько пациентов и завсегдатаев. Неожиданно приехала развалюха-машина из монастыря. Монахиня робко вошла в кабинет и встала передо мной.

– Игуменья Аграфена просит вас срочно приехать.

– Что произошло?

– Ракета... разорвалась над нами...

– Шариковая, с пластинами, химическая?

– Нет..., с огнем... Несколько монахинь пожгло. С пожаром, слава богу, справились...

– Сволочи, мать их в стенку, что же они делают.

Монахиня испуганно крестится. У медсестры Надежды от изумления выпал из рук карандаш. Я иду собираю свой чемоданчик.

Опять машина, противно скрипя изношенными конструкциями, вывозит меня из села.

В огромном дворе монастыря еще дымится бревенчатое строение. Сам монастырь не пострадал, камень и черепица, спасли его от небесного подарка. Игуменья Аграфена, с испачканным сажей белым воротничком, встретила меня на ступенях.

– Как это произошло? – после приветствия спросил я.

– Слава богу, что взрыв был там, метрах в ста от забора. Сначала ухнуло, а потом яркая вспышка и все вокруг залило огнем... Камень забора сдержал силу огня, но все же язык лизнул крышу часовенки. Она в основном и загорелась, три монахини, что там были, в пламени выскочили наружу. Еле погасили на них огонь. Пойдемте, доктор, я их покажу.

Только одна из них без сознания. Ожоги охватили всю нижнюю часть тела. Я чищу ранки, дезинфицирую пораженные площади и смазываю все мазью Вишневского. Теперь я бессилен, нужно терпение и время для ее лечения. С остальными легче, очаги поражения небольшие, им тоже оказываю помощь.

Игуменья угощает меня чаем.

– Говорят, вы картины отправили в Барнаул.

Ну вот об этом уже все знают.

– Да, матушка, хочу там показать их людям.

– Вы здесь нужны, доктор. Кто то должен бороться против этой... военной мерзости.

– Матушка, надо бороться в миру, а не в этом котле. Здесь дальше проволоки не плюнешь.

Она красиво, как Кустодиевская купчиха, держит блюдце с чаем и размышляет.

– Хорошо, будете там, вас же раздавят... Машина подавления такова, что и слова пикнуть не посмеете.

– Я считаю надо попробовать.

– Как же вы думаете пробраться туда?

– Пока еще точного плана у меня нет, но я знаю одно, надо бежать... В отличии от местных, у меня же пока есть паспорт и на первых порах где то можно устроиться, есть друзья, которые может быть и не предадут. Я понимаю, могут объявить всесоюзный розыск, обозвать преступником, но даже если потом и поймают, я хочу успеть написать письма во все общественные организации, министерства, за границу. Хочу устроить передвижную выставку...

Игуменья качает головой.

– Что-нибудь не так, матушка.

– Мне в это мало вериться, но дай вам бог счастья. Если вы действительно хотите спасти нас, я хочу благословить вас на это.

– Спасибо.

– Теперь давайте подумаем как исчезнуть от сюда. Разговоры это одно, а организовать бегство это другое, я хочу помочь вам. У меня в Иркутске, служит в православной церкви отец Иоанн, очень хороший человек. Если будет совсем худо, бегите туда. Я дам рекомендательные письма к нему, а дальше все зависит от вас.

– Хорошо, матушка. Только осталось самое сложное, как выскользнуть от сюда.

– Есть только один способ..., через полигон.

– Через полигон?

– Да. Границы полигона столь огромны, что не все тщательно охраняются. Река Чулым, приток Оби граничит на севере, там постоянных постов нет и как я знаю, ходят только патрульные машины. Закрыты на проволочные заграждения только западные и восточные направления, здесь тоже ходят патрульные машины, но зато имеется больше сюрпризов и сигнализации. На южной части, из-за гористой местности, есть только редкие посты, в основном на дорогах. Где то у меня сохранилась старая карта этого района, на ней есть проходы..., но сохранились ли они, я не знаю.

– Спасибо, матушка. Тогда только, когда я буду удирать, молитесь за меня, чтобы мне на голову не упала какая-нибудь ракета или не застукали наблюдатели.

– Это я постараюсь. Посиди здесь, я тебе карту принесу.

Через двадцать минут она приносит мне сложенную огромную черно белую карту с масштабом 1:2.

– Вот, это аэросъемки, которые здесь проводили десять лет назад, когда размечали полигон. Только просьба не спеши удирать, хорошо подготовься и выбери момент.

– Матушка, на карте по мимо наших поселков указано еще несколько других, которых... нет, это же... документ...

– Десять лет назад действительно это был цветущий край, поля давали хлеб, леса полны живностью, но теперь осталась эта карта, свидетельница прошлой жизни. Полигон сожрал почти все.

– Я поеду, матушка.

– Бог тебе в помощь.

Она перекрестила меня.

Рита слушает меня напряженно.

– Она тебе дала карту и благословила?

– Да.

– А как же я?

– Бежим вместе.

– Я боюсь, боюсь этого непредсказуемого полигона, боюсь ходить по его земле, дышать его воздухом...

– Решайся. Я тебе ничего не могу гарантировать, здесь нужно рисковать.

– Можно я подумаю.

– Думай подумай, только учти, скоро наступит осень, вода и грязь уменьшат наши шансы добраться до реки. Там еще надо найти средства переправы.

– Но там же могут быть... всякие сюрпризы.

– Игуменья говорила, что здесь нет часовых. Уже больше десятка лет, как возник полигон, здесь разъезжают патрульные машины. Так что проскочить можно.

– Боже мой, как я боюсь.

Она ушла от меня в смятении.

Старлей вернулся из Барнаула навеселе. Машина подъехала к дому и он, вытащив ящик, заорал.

– Док, забирай свое барахло. Здесь лекарства, большая часть, что просил.

– Ну как, передал...

– Будь спокоен. Вот письмо обратно. Душевная старушка попалась. Мы с ней чаи погоняли, она все переживала, как там Рита. Жалко я за ней раньше не приударил. Красивая баба. Правда, недотрога. Ну ладно, док, не буду тебе мешать, да и мне еще надо с семьей повидаться. Я поехал дальше. Пока, док.

Грузовик поехал по улице дальше и казалось, что он пьян тоже.

АВГУСТ

Старожилы говорят, что в этом году интенсивность падения ракет на жилые районы увеличилась.

Еле-еле приползла к мед пункту монахиня. Она присела на стул и устало откинулась к стене.

– Что случилось? – бросилась к ней Надежда.

– Они, монастырь разрушили...

– Кто?

– Ракета в обитель попала...

– Матушка, жива? – тут же подскочил к ней я.

– Слава богу, жива.

– Раненые есть?

– Есть. Я шла к вам пешком, сказать об этом, последнюю машину загубили.

Я стал торопливо собираться.

– Надежда, отмени всех больных. Бинты, йод, обезболивающее, все сюда.

– Черт, как не хочется идти к полковнику за машиной...

Командир части был дома и когда я позвонил в его дверь, он вышел на лестницу в халате и тапочках. В квартиру к себе не пустил.

– Что еще? – недовольно спросил он.

– Мне нужна машина в монастырь. Там произошел несчастный случай, туда попала ракета и там есть раненые.

– Чего обращаетесь ко мне. Есть старший медицинской службы майор Молчанов, идите к нему.

– Полковник, там люди гибнут, а вы меня футболите по разным инстанциям. Не проще позвонить и сказать, чтобы выделили мне дежурную машину.

Похоже он обозлился.

– Идите вы в .... Я не на службе, а дома, дайте нормально отдохнуть.

Тут он повернулся и... захлопнул перед моим носом дверь. Пришлось идти к Молчанову.

Он уже оправился и выглядел вполне прилично. Челюсть была на месте, но, увидев меня, он на всякий случай прихватил ее рукой.

– Майор, мне нужна срочно машина в монастырь. Там раненые люди.

– Санитарная еще вчера послана в Кулунду, остальные не исправны.

– Дайте дежурную машину части.

– Это в компетенции командира части. Я не командую строевыми машинами.

И тут мне захотелось еще раз влепить по этой роже. Я уже размахнулся для удара, как майор резво откинулся назад и скрылся за дверью.

– Псих, идиот, – вопит он.

– Я тебе весь дом разнесу, сволочь.

– Я сейчас вызову патруль.

– Чихал я на твой патруль.

Два раза я пытался высадить дверь, но к сожалению она открывалась в сторону лестницы.

– Если еще раз увижу тебя, разворочу всю харю, – ору на всю лестницу.

Пришлось убираться ни с чем..

Прошел по дороге в сторону монастыря километра полтора, когда меня настигает газик. Из него выскакивает капитан с повязкой "патруль" и три солдата со штыками на ремне.

– Борис Дмитриевич, стойте. Начальник патруля, капитан Синицын.

– Синицын? Что то я о вас слышал. Ага, вспомнил. Маргарита Андреевна о вас тепло отзывалась.

Капитан смешался.

– Извините, но за хулиганские действия, мне приказано задержать вас и отправить на гауптвахту.

– Капитан, там, в монастыре ранены люди, они нуждаются в моей помощи, если вы меня задержите, некоторые погибнут...

– Я получил приказ.

– Иди, ты..., я то думал друзья Риты, мои друзья, а ты... оказался такой же.

Я повернулся и пошел по дороге дальше. Но тут кто то ударил меня в спину, повалил и солдаты заломили руки.

Сижу в окружении солдат на заднем сидении газика и с отвращением думаю о том, что произошло. Как же я не смог уберечься, сорвался на этом мерзавце, теперь из-за меня погибнут люди.

Второй день на "губе". Дверь камеры открылась и появился полковник Семененко.

– Борис Дмитриевич, вот так встреча. Сегодня утром, когда мне доложили о том, что вы здесь, я не поверил...

– Меня посадили вчера, когда я узнал, что в монастыре произошло несчастье, транспорт не выделили и задержали в пути.

– Знаю, знаю, – морщится полковник. – Ужасная трагедия, мы уже послали туда врачей, там действительно несколько монахинь нуждались в медицинской помощи...

– Много погибло?

– Не так уж много, человек шесть. Монастырь наполовину разрушен, очень все скверно.

– Так долго меня здесь будут держать?

– Я разобрался во всей вашей истории, ошибка вышла. Вы никого не побили, дверь не сломали, ну а то, что ругались матом и грозили кому то рожу разбить, так кто у нас из нетрезвых этого не делает.

– Я был трезв. На работе не пью.

– Похвально, однако о том, что вы были пьяны свидетельствуют несколько человек.

Не срывайся, осторожно.

– Мне можно идти?

– Идите, Борис Дмитриевич, идите. Извините нас, если что...

В мед пункте рев.

Надежда плачет на плече.

– Сволочи, это они нарочно.

– Мне наверно надо все же идти в монастырь.

– Не ходите, доктор, нас по радио предупредили, что дорога на монастырь перекрыта, там стреляют кассетами... с иглами.

Врывается Вера.

– Доктор, вы уже здесь. Знаете новость. Сегодня было такое... такое.

– Не томи, говори.

– На разводе, перед всей частью, Маргарита Андреевна влепила пощечину капитану Синицыну. Все стояли как немые, никто слова не сказал, даже командир части. Потом, Маргарита Андреевна сказала ему "подлец" и ушла.

– Вот почему они поспешили меня сегодня выпустить. Что же все таки твориться в монастыре?

– Не знаем, сведений нет.

Прибежал дед Тимофей.

– Я так и знал, что долго держать не будут, попался мне этот лейтенантик... Павлов, я ему прямо все и выложил. "Пьянь, говорю, паршивая, хорошего человека сгубить хотите, да я ваши сраные казармы сожгу, если хоть ногтем заденете..." Он от меня как заяц по кустам удирал.

В приемную стал набираться народ. Все обсуждали происшедшее, а воинственный дед Тимофей призывал всех на баррикады.

Вечером пришла уставшая Рита.

Она молча прижалась ко мне и затихла.

– Тебе здорово досталось..., – тихо говорю ей.

– Досталось. Полчаса тому назад приезжал в школу полковник Семененко, пытался сделать мне внушение...

– Это за пощечину?

– За нее. Всегда чего то боялась, а сегодня вдруг... наорала на него.

– Как же ты набралась храбрости, прийти на развод и сделать такое?

– Сама не знаю.

– Как теперь Синицын переживет такое?

– А мне наплевать.

– Ты у меня останешься?

– Да.

Опять у командира части. Сегодня он в хорошем настроении.

– Ну, доктор, у вас столько защитников, не ожидал. А девушка то, так влепила при всех капитану, что похоже тот свихнулся. Самое удивительное, многие офицеры и гражданские заступились за вас.

– Наверно, со мной поступили весьма несправедливо и все это поняли.

– А вы считаете, что бузить это справедливо?

– Разве при последнем разговоре с вами, вы почувствовали, что я пьян?

– Не похоже...

– А мне полковник Семененко сказал, что я был пьян, меня за это и посадили...

– Может вы после меня, того... напились.

– Нет, после вас мне хотелось опять набить рожу майору Молчанову, ведь вы послали меня к нему.

– Не дал машины, стервец?

– Нет.

Как будто не знает. Полковник улыбается, словно съел поросенка.

– Не сердитесь, доктор, ваш арест и так взбудоражил весь полигон. Я уже дал нагоняй Молчанову и остальным. Давайте поспорим, я отгадаю зачем вы ко мне пришли?

– Опять на пол литра, согласен.

– Вам надо съездить в монастырь.

– Правильно. Пол литра с меня, но так как вы задолжали мне в тот раз, то мы в квите. Машину дадите?

– Нет.

– Почему?

– Мы получили с полигона номер два, где запускают ракеты, заявку на использование нашей территории, теперь этот район, где дорога к монастырю, весьма опасен.

– Но почему этот район, ведь это же малая часть полигона.

– Это кассетное оружие и его радиус действия непредсказуемый.

– Когда же можно будет совершить поездку в монастырь?

– Дня через два.

Сегодня в клубе танцы. Рита, Вера и я пришли в самый разгар вечера.

– Разрешите вас первой пригласить на танец, – шутливо обращаюсь к Вере.

Та важно кивает головой и подает мне руку. В этот момент кто то останавливается передо мной и преграждает путь.

– Доктор, пойдемте ко мне домой, у меня жена...

– Лейтенант Круглов?

– У меня жена рожает...

Эта тяжелая ноша врача, делать свою работу в любое время суток.

– Вера, извини, первый танец не получился. Беги к Надежде пусть она возьмет все что нужно для родов, она знает что... и идет в дом к лейтенанту Круглову.

Верка улетучивается.

– Я пойду с вами, доктор, – умоляюще смотрит на меня Рита.

– Пошли.

Мы почти бежим за лейтенантом.

– А чего вы в госпиталь не обратились? – на ходу спрашивает Круглова, Рита.

– Да ну их. Им же все надо исследовать. Ребенка бы продержали целый месяц в палате, взяв у него столько анализов и крови, что нормальный бы человек не выдержал. Я хочу, чтобы у меня было все спокойно.

Пришла Надежда с саквояжем и тут же начала командовать, выпихнув мужиков на лестницу, потом начала готовить роженицу, изуродованное животом, юное создание.

– Потерпи, Клавочка, сейчас, все будет хорошо.

Рита прижалась к стенке и испуганно смотрит на все процедуры. Клавочка начинает кричать...

– По тужься, родная, по тужься, – ласково просит Надежда.

Женщина воет. Наконец показался плод и мы с Надеждой принимаем его. Я поднимаю его за ноги и даю ему шлепка, тот час же по комнате раздается детский плач...

Рита все никак не может успокоится.

– Это же так удивительно, на моих глазах родился человек.

– Лучше ложись спать, время около пяти.

– Знаешь, я не хочу здесь рожать, только там... Хочу, чтобы мой ребенок был свободным.

– Обязательно родишь там.

Капитан Синицын пришел ко мне в медпункт утром, когда еще никто из пациентов не зашел на прием, он сидит у меня в комнате и, понурив голову, рассказывает.

– Я знаю, вы Борис Дмитриевич, порядочный человек, но я в этой истории оказался подонком. Понимаете, я получил приказ, при-каз..., и как военный человек его должен исполнять. С другой стороны, там в монастыре гибли люди, которым нужна помощь и эту помощь они своевременно не получили. Я потом основательно разобрался в этом вопросе и узнал, что по моей вине погибло четыре монахини... Но приказ..., я исполнял приказ, – в отчаянии твердит он.

– Сколько же всего погибло людей при взрыве?

– Двенадцать.

– Мне полковник Семененко сказал – шесть.

– Врет он. Пол монастыря рухнуло от вакуумной бомбы. Большинство раненых оказалось с разорванными легкими.

– Скажите, капитан, вы военный, почему военные ненавидят гражданское поселение? Почему погибло около десятка поселков, недавно Камышевка, почему страдает монастырь, кто следующий?

Он сидит понурив голову.

– Этот полигон – лаборатория. Здесь исследуется не только военная техника, но и ее действие на население. Сначала исследовались методы уничтожения зверей, птиц, деревьев, растений, земли, теперь когда это все уничтожено, пришли ближе к поселкам, подобрались к людям.

– Капитан, но это же варварство, уничтожать свой народ.

– Это варварство у нас с начала семнадцатого года и неизвестно когда кончится.

– Выходит, что и вы участник этой бойни.

– После этой истории с вами, выходит, да.

– Что вы будете делать дальше?

– Не знаю, стреляться не собираюсь, но и служить уже так как раньше не могу. Но этот вопрос, я бы хотел задать и вам. Что вы, будете делать потом?

– Я должен уйти за проволоку и рассказать всему миру, что здесь творится.

Капитан напряженно думает.

– Риту с собой возьмете? – неожиданно спрашивает он.

– Да.

– Я не осуждаю ее, все сделано правильно. Она правильно влепила мне пощечину перед всеми, но то что она меня никогда не простит этот позорный поступок уже ясно. Эта история будет на мне висеть более тяжким грузом, чем смерть тех монашек. В отношении того, чтобы вы сбежали..., я за.

Внизу заскрипели двери и взволнованный голос Надежды позвал.

– Доктор, спуститесь вниз.

Мне не пришлось ехать в монастырь, монастырь сам пришел ко мне.

Шесть, замученных дорогой, монахинь пришли в мой медпункт.

– Дайте воды, доктор, – попросила старшая из них и упала в кресло.

Остальные безучастно расползлись по приемной и завалились кто куда. Старшая жадно пьет воду потом отрывается от стакана.

– Доктор, монастыря больше нет.

– Как нет?

– Мы ушли из него последние.

– А где мать игуменья?

– Умерла она, царствие ей небесное. Перед смертью просила меня зайти к вам и передать вот этот сверток...

Я раскрываю его и вижу старенькую потертую библию.

...– И еще она сказала, что следующим будет Комарово, а потом вы. Она просила, чтобы вы рассказали всему миру, что здесь происходит.

– Что же там, у вас случилось?

– Газы, они сбросили на нас ракету с газом. Мы сначала не поняли, что это такое, чуть горьковатый воздух, а потом несколько послушниц схватились за животы и их с кровью начало выворачивать наизнанку. Спаслись только те, кто работал в подвале. Когда я выскочила на верх, ветерок уже разнес ядовитый воздух, а наши монахини корчились на земле. Тут я нашла и игуменью, она просила меня забрать всех живых и придти к вам.

– Это все?

– Нас было больше, но дорогу простреливали и половину послушниц мы потеряли. Среди нас трое раненых. Вон Ксения, почти до половины напичкана железом.

Она кивает на лежащую в углу монахиню и я узнаю мою ассистентку при родах...

– Надежда, срочно готовь стол, будем оперировать здесь.

– Что же мы делаем, боже мой, – сзади меня, прислонившись к косяку, стоит капитан Синицын.

Вытащил из сестры Ксении 24 иглы. Ей повезло, веер железа пронесся снизу и зацепил ноги и мягкие места. Она лежит на животе сжав губы и неподвижно смотрит в стеклянный шкафчик. Осталось еще две иглы, вошедших в икру ноги очень глубоко.

– Вы легко отделались, сестра.

Наконец губы ее разжимаются.

– Ольга.... Ольга приняла на себя все. Она шла впереди.

– А где Ольга?

– Осталась на дороге.

– Она... погибла?

– Да, и не только она. Там лежит много наших сестер.

Губы опять плотно сжаты и я понял, что больше с нее ничего не вытянешь. Первую иглу вытащил легко, протолкнув ее вперед, насквозь через мышцу. Вторая, по видимому уперлась в кость и пришлось расковыривать ранку чтобы оголить утолщенный верх иглы.

С другими монахинями легче. Они отделались по несколько иголок.

– Надя, куда их деть?

– К деду Трофиму отправим. У него дом пустует, пусть поселятся.

– А он... Ты с ним говорила?

– Нет. Но он хоть поворчит, все поймет.

Вечером я пошел к Рите. Просидел у нее минут сорок, а когда вернулся домой, то обнаружил, что в мед пункте был обыск. Нет, я не видел кто его делал и сколько человек участвовало в этом. Шарили среди лекарств, в моем столе, неряшливо заправленная картотека, говорила, что ее изучали, а может быть и фотографировали. Пришел к себе наверх, а там все вещи переставлены. В чемодане полный беспорядок, книги перемешаны. Но самое важное, пропала карта, которую мне подарила игуменья и рекомендательное письмо к Иоанну.

Утром спросил Надежду.

– Ты вчера уходила от сюда последней, никого рядом с домом не видела?

– Нет. А что?

– Кто то побывал в моем кабинете и наверху.

– Ах...

Она присела на стул и хватилась за грудь.

– Чего-нибудь пропало? – спросила она

– Да. Подарок игуменьи.

– Это они... Только они...

– Кто?

Надежда безнадежно махнула рукой.

Верка пришла ко мне, как заговорщик.

– Доктор, я была на почте и там встретила капитана Синицына, того самого, кому Маргарита Андреевна дала пощечину. Он хочет встретится с вами.

– Когда?

– Сегодня в восемь вечера у меня...

– Что? У тебя? Ничего не понимаю.

– Капитан сказал, что у него дома нельзя, у вас тоже, кафе, столовые для таких встреч невозможны, я и предложила свой дом. Вернее не дом, а сарай где работаю.

– Ну и конспираторы.

Капитан пришел раньше. Он ходил по полупустой мастерской и когда я вошел, кивнул мне и сел верхом на стул.

– Вера талантлива, до чертиков, – он кивнул на рисунки и разрисованные вещи.

– Она мне подарила часть своих произведений.

– Правильно сделала. Доктор, я вызвал вас, чтобы предупредить. Против вас заводится дело. Здесь, на полигоне нет суда, бог и царь сам командир части, но здесь нет и справедливости. Судить вас может быть не будут, а вот тихо где-нибудь прикончить, это могут.

– За что же, интересно, я попал в такую немилость?

– Они видят в вас самого опасного противника. Получилось так, что жители всего полигона считают вас своим лидером, а это то для военных очень опасно. Поэтому у нашего общего знакомого, полковника Семененко, возник план вашего уничтожения.

– Простите, капитан, вы работаете с ним?

– Нет, я работаю в оперативном управлении, поэтому многое вижу и знаю. Так вот, у нас планируется небольшой налет ракет на поселок Комарово.

– У вас в управлении? Вы сами разработчик?

– Мой отдел действительно разрабатывает целевые точки падения ракет, анализирует результаты действия зарядов и начинок головок ракет, занимается исследованием и локализацией зараженных очагов.

– Значит гибель монастыря, Камышевки, тоже ваше дело?

– В какой то степени, да. Доктор, не надо спешить с выводами. Я понимаю вы сейчас считаете меня самым отъявленным негодяем. Сегодня я сломался. Понимаете, мне на все наплевать.

– А когда погибла Камышевка, это вы направили туда ракеты с нервно-паралитическим газом?

– Это был приказ...

Синицын замолчал и тоскливо посмотрел на раскрашенного Ваньку-встаньку. Он дрожащим пальцем толкнул его и тот, звякнув колокольчиком, по идиотски замотал головой.

– Понимаете, мне только последнее время как просветление пришло. Особенно после инцидента на плацу. Ведь все офицеры знали, чем я занимаюсь и приняли эту пощечину как соответствующую своему значению. Мне же объявлен бойкот, только начальник части и секретного отдела еще поддерживают со мной отношения...

– Хорошо, так что же там замыслил ваш отдел и полковник Семененко?

– Налет на Комарова будет 27 августа. Запустят ракету с легочным микробом Ц1. Против него у нас нет сыворотки, передается он воздушным путем и в соответствии с инструкцией, зараженные участи должны быть обработаны огнем в течении 24 часов. Вас заманят туда и сожгут вместе со всеми.

– Уже был аналогичный вариант с Камышевкой.

– Там был газ и всем было ясно, что он творит, а здесь неизвестная биобомба, после взрыва, симптомы один, у человека вдруг ни с того, ни с чего идет горлом кровь и он умирает. Там вы шокировали всех, вырубив Молчанова и никто вовремя не получил сразу соответствующего приказа о ликвидации поселка. Здесь этого не будет.