Текст книги "Пределы выживания (Полигон - I)"

Автор книги: Евгений Кукаркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Кукаркин Евгений
Пределы выживания (Полигон – I)

Евгений Кукаркин

Пределы выживания (Полигон – I)

Написано в 1997 – 1998 г.г. Приключения.

МАРТ

Наконец то, после недельного тягостного ожидания в клоповных гостиницах Карасуни, за мной прибыл военный грузовик.

– Это вы в Глушково? – спросил меня молодой лейтенантик.

– Я.

– Тогда поехали. Нам задерживаться нельзя, нужно засветло доехать до полигона.

– Какого полигона?

– Вы что с луны свалились? Глушково находиться на территории полигона.

Теперь кое что стало понятно, почему в Минздраве настойчиво предлагали, чтобы в Карасуни я связался с военным комендантом, именно только он мне поможет добраться до нового места работы.

– Я готов.

– Эй, – лейтенант обернулся в кабину, – Василий, закрепи вещички товарища.

Вылез толстый солдат-шофер и кряхтя стал забираться в кузов ЗИЛа.

– Давайте ваши вещи.

Я протягиваю чемодан, стопку перевязанных книг и большую сумку.

– И это все? – недоумевает Василий.

– Все.

Солдат копошиться у кабины, перематывая вещи веревками и потом накрывает их брезентом.

– Готово.

– Залезайте сюда, – лейтенант показывает рукой рядом с собой.

Я забираюсь в кабину, ЗИЛ глухо завыл и дернулся. Мы поехали.

– Как вас звать? – спрашивает лейтенант.

– Борис.

– А меня Круглов, лейтенант Александр Круглов. Как это вас угораздило к нам?

– По распределению. Окончил адъюнктуру и послали сюда.

– Дорогу кому нибудь перебежали?

– Нет, а что?

– Да ничего. У нас между прочим госпиталь есть, там военных медиков полно, а тут еще и вас прислали.

– Мне сказали, что там территория большая и по нормам положен не один врач, а несколько.

– Территория то большая, да ней только три поселка осталось, плюс еще воинская часть с городком и... монастырь.

– Монастырь?

– Да, женский монастырь. Когда земли под полигон отделяли, им предлагали переместиться на новое место, да игуменья воспротивилась, не захотела от родных могил съезжать, так и остался монастырь на полигоне.

– И полно там послушниц?

– Да женщин пятьдесят. Так Вася?

– Чего, Вася то? Как будь то я там пасусь. Туда никак не пробраться. Эти стены только из пушки пробить можно.

– Но все равно ты там иногда бываешь?

– Там побудешь. Вон сержант Шкуро полез, так сразу в госпитале оказался, кипятком его обварили.

Закрапал дождь и мутная сетка сразу забросала лобовое стекло. Вася включил очиститель, размазав пыль по давно не мытой поверхности.

– А давно полигон то образовался?

– Давно. Но десять лет назад его расширили, вот почему поселки и монастырь вошли в его территорию. Сюда же со всего Союза ракеты летят.

– А они того... не ошибутся...

– Испугались? Нет. Ничего страшного. Если кого и зацепят, так только по дурости, предупреждают же всех, чтобы не вылезали на опасные участки.

Машина съезжает с шоссе на проселочную дорогу и ее стало кидать и бросать во все стороны.

– Ну держись, Боря, сейчас нас помотает. Качку терпите?

– Немножко.

– Тогда можете вытерпеть наши несносные дороги.

Русские дороги неописуемы, грязь, камни, гигантские лужи, невероятные повороты, спуски и подъемы, все прелести отвратительной поездки на лицо. Эти два часа езды под периодическое вытье мотора выматывают душу. Я с ужасом смотрю через полусферу проделанную на лобовом стекле очистителем, как мы поднимаемся и потом ухаем в большую лужу, с надрывом вылезаем из нее, чтобы опять свалиться в следующую...

Неожиданно перед нами выросли большие ворота, по бокам которых в вырубленной в лесу просеке, тянулись двойные ограждения из колючей проволоки. Недалеко, на сером фоне дождя стояла вышка с часовым.

– Приехали, – облегченно сказал лейтенант.

Ворота приоткрылись и появился часовой в плащ палатке с автоматом.

– Товарищ лейтенант, кто с вами?

– Доктора везу в поселок. Работать там будет.

– Ага... Проезжайте.

Ворота со скрипом открываются и мы въезжаем на территорию полигона .

– Сурово у вас.

– Конечно. Здесь нельзя посторонним находиться, как-никак секретов много. Боря, я тебя сначала подкину в военный городок, там у коменданта оформишься, а потом тебя Вася до жилья подбросит.

– Давай.

Еще едем пол часа и вскоре перед нами выплыли двухэтажные каменные строения. ЗИЛ уже едет по более менее приличным улицам и останавливается у одноэтажного длинного здания.

– Пошли, Борис.

Мы пробегаем до двери под сеткой дождя и лейтенант ведет меня по коридору мимо многочисленных дверей с табличками еще неизвестных мне начальников.

– Вот сюда.

На табличке надпись: Начальник секретной части полковник Семененко В.Д.

– Но... Ты же сказал, комендант...

– Сюда, сюда.

Лейтенант стучит в дверь, потом открывает ее и заталкивает меня внутрь комнаты. Сам не входит, а захлопывает за мной дверь.

За большим столом сидит лысый, лобастый полковник и курит трубку.

– Заходите, чего там встали, – просит он меня, – садитесь сюда. Значит вы и есть новый доктор в Глушково? Рад познакомится. Я Владимир Дмитриевич, начальник секретной части полигона.

Полковник чуть приподнимает зад и протягивает руку.

– Борис Дмитриевич.

– Ишь ты, почти тезки. Как доехали?

– Дороги... как по Гоголю...

– Неплохо заметили. У нас такой порядок, всех новичков мы должны проинструктировать, поэтому вас и привезли сразу же ко мне. Я должен вам объяснить порядок проживания и нахождения на полигоне... Мы находимся здесь на особом положении и нарушение инструкций сразу может привести к трагедии. Во первых, без моего ведома на территорию полигона не выезжать и не ходить, это опасно. Как врач вы обслуживаете три поселка Глушково, Комарово и Камышевку, вот по дорогам к ним вы еще и можно двигаться. С вами доктор, в отличии от других гражданских лиц, у нас должны быть особые отношения. Полигон это секретнейший объект на котором проводят испытания новейших разработок ракет и вооружений. Поэтому вы увидите многое такое, чего не может увидеть простой смертный и поэтому должны... молчать. Есть еще одна особенность в вашей работе, жители поселков могут нечаянно пострадать при экспериментах, проводимых на этой территории, поэтому их надо выискивать, именно выискивать, потому что они сами не понимают, что может потом произойти, и передавать их в госпиталь.

– Как это пострадать?

– Так. Полезут за грибами, ягодами, а тут как шарахнет ракета с кассетами из шариковых бомб, вот и печальные результаты... Им же говоришь, а они как... тупые...

Полковник дополнил предложение и витиевато выругался, но потом спохватился и, сделав паузу, продолжил.

– Если вы собираетесь в отпуск или по делам за территорию полигона, то только с моего ведома и разрешения.

– Я понял, Владимир Дмитриевич.

– Вот и хорошо. Тогда распишитесь вот здесь и здесь.

– Что это?

– Небольшие формальности. Это документ о неразглашении военной тайны, а этот – о том, что вы ознакомлены с порядком проживания в закрытой зоне.

Я расписываюсь.

– Теперь мне куда?

– Вас отвезут в медпункт Глушково, там же на верху маленькая комната, будете проживать в ней. Вот ключи..., правда у дежурной сестры они тоже есть, но пока ее сегодня будете искать, замучаетесь, лучше иметь под рукой свои.

Полковник протягивает мне ключи.

– Спасибо, Владимир Дмитриевич.

– Идите, шофер вас ждет. До встречи, Борис Дмитриевич.

Это большая изба с маленькой табличкой "медпункт" и белым флагом с красным крестом посредине. Я открываю почти амбарный замок на двери. Внутри чисто. Большая прихожая с лавками и отдельными стульями. Здесь всего три двери. Шофер за мной входит с вещами.

– Вам сюда, доктор, – он кивает на крайнюю дверь.

За ней лестница и мы поднимаемся на верх в уютную комнатку. Панцирная кровать укрыта армейским одеялом, недалеко игрушечный столик, шкаф, канцелярский стол и несколько стульев.

– Располагайтесь доктор. Туалет внизу, вода тоже. Если хотите ее согреть, там титан электрический.

– От куда ты все знаешь?

– Так я же последнего доктора полтора года тому назад от сюда увозил.

– Он уволился?

– Она... Она умерла.

– Старенькая очень была?

– Зачем. Так лет под тридцать, подхватила какую то гадость, не обратилась вовремя госпиталь, вот и...

– Молодая все же...

– Конечно. Я не буду задерживаться, поеду, хорошо?

– Спасибо, Василий.

– Ладно. Отдыхайте, доктор. Пока.

Шофер уходит, на улице фырчит его машина и вскоре гул мотора исчезает. Скидываю плащ, сапоги и бросаюсь на койку. Черт, как я устал. Три часа такой дороги...

– Доктор.

Я открываю глаза. Надо мной склоненное девичье лицо, по-крестьянски обмотанное платком. Я сразу же сажусь и растеряно смотрю на нее.

– Как ты сюда попала? Что-нибудь произошло?

– Так дверь открыта, – певуче говорит девица. – Вы не беспокойтесь, все в порядке. Вы ведь наш новый доктор?

– Да.

– А мне как сказали, я не поверила. Давно у нас доктора нет.

– Ты бы хоть представилась, раз вошла.

– Верой зовут.

– Так зачем пришла?

– Меня баба Маня прислала, говорит, доктор новый приехал, наверно совсем голодный. Мы вам поесть принесли.

Теперь я замечаю на столике накрытый салфеткой поднос.

– Спасибо.

Подхожу к столику и откидываю салфетку. Боже мой, какой прекрасный поднос. Я чуть не застонал от неожиданности. На разрисованной буйной растительности леса Иван Царевич бьется с заморским чудищем.

– Что это?

– Это каша, – недоумевает девушка.

– Я говорю, кто рисовал поднос?

– Это я и нарисовала.

– Красиво.

– Доктор, у нас в каждом доме рисуют. Подносы, шкатулки, табакерки, ложки, тарелки, кружки, матрешки... Землю то нам запрещают обрабатывать, вот и занимается кто чем может, большинство рисуют, все потом продают. Подспорье хоть какое то.

– Это почему же землю вам нельзя обрабатывать?

– Плохая она. Больная вся. Мы же на полигоне живем.

– Ну и что?

Девушка мнутся.

– Да вот, стреляют... всю землю там... осколки... еще что то... всякие порошки, жидкости... Все пропитывается этим...

Я начинаю есть. Девчонка смотрят на меня, как на идола.

– Доктор, вы не женаты?

– Не женат

– Я тоже так думала, у вас кольца нет. Вообще, это замечательно. То есть, извините, доктор... Здесь вообще то парней много, вона, целая воинская часть, но ведь то ребята пришлые, они не постоянные, отслужили и ушли, а нашим девушкам нужно иметь надежных...

Мудрая эта Верка. Ишь как рассуждает. Они все такие что ли?

– Мне говорили, что здесь монастырь есть?

– Да. Шамшиевский женский монастырь. Там мать игуменья Аграфена всем заправляет. Серьезная женщина.

– И церковь есть?

– А как же, при монастыре.

– Они тоже прикреплены ко мне... Ну, то есть лечить их должен я.

Вера задумывается.

– Мари Ивановна, та что была до вас, раз ездила туда, но больше... нет. У них свои знахари есть...

Я доедаю кашу и запиваю крепким, но холодным чаем.

– Передайте спасибо бабке Мане. И тебе скажу, хорошо ты рисуешь. Цвет подбираешь отлично. Не бросай, рисуй дальше.

Верка наливается красной краской.

– Я то что, других посмотрите.

– Посмотрю. А теперь, Вера, неси все обратно, мне еще придти в себя надо.

– До свидания, доктор.

– До свидания.

Утром меня будит пожилая, симпатичная женщина.

– Доктор, вставайте. Скоро прием. Уже радио семь отстучало.

Она в белом халате и шапочке.

– Вы кто?

– Я ваша медсестра. Зовите меня Надеждой.

– Хорошо. А меня Борис Дмитриевич...

Быстро пожевал бутербродов, которые с собой привез, запил кипяченой водой, которую Надежда успела вскипятить в титане и переоделся.

У меня прием, но народа нет. Около девяти пришел только старик и пожаловался на правый глаз. У него катаракта и я ничем не могу ему помочь.

– К сожалению вам нужна операция. Здесь мы ее сделать не можем, необходимо ехать в центр.

– Какой ты доктор, – свирепеет дед, – если вылечить глаз не можешь? Бабка Макариха и то лучше тебя...

Старик срывается с места и, хлопнув дверью, исчезает.

– Не обращайте на него внимания, – говорит мне Надежда. – Он всегда такой. Знает, черт старый, что оперироваться надо, а вот пришел пощупать...

– А кто такая бабка Макариха?

– Есть здесь такая, травами лечит. Вы бы с ней познакомились, умная бабка. Считай, все села к ней ходят.

– Конкурент значит?

– Если конкурент, то это доктор Молчанов...

– А этот откуда? Меня же заверяли, что в округе нет других врачей.

– Этот с воинской части. Он военный, майор.

– И тоже лечит гражданское население?

– Конечно. Он же доктор.

Прошло пол дня. Никого.

– Не расстраивайтесь, доктор, – успокаивает меня медсестра, – все впереди. Люди вас еще не узнали, не поверили. Все будет в порядке.

– Может они все здоровы?

Надежда вымученно улыбается.

– Нет. Они все больны.

Улыбка совсем исчезает с ее лица.

– Они, доктор, очень тяжело больны. Мы же живем на полигоне...

– Ну и что? Разве здесь есть источник заражения.

Она кивает головой.

– Поживете здесь, много узнаете. Каждая ракета, летящая сюда с разных точек Союза, несет этой земле невероятные бедствия. Есть те, которые взрываются, засыпая осколками все окрестности, есть похуже... После их прилета, над полигоном стоят завесы от ядовитых газов, а то вдруг все деревья и растительность покрываются невероятного цвета налетами и в течении часа остаются обугленные палки и голая земля. Все же это впитывается в почву и уже давно люди не пьют сырой воды...

– А как же скот, поля?

– Полей почти нет, только огороды у домов. Все здесь привозное, картошка, хлеб. Коров, коз кое кто из местных еще держат, каждый пятачок травы от поселка до проволочного забора учтен, считается, что здесь более безопасное место, где можно еще пасти.

– Как же люди живут, без работы, без живой воды.

– Вот так. В основном обслуживают воинскую часть, занимаются ремеслами и... постепенно заражаются и умирают. Здесь же полигон не только для ракет, но и для изучения простых смертных, которые как подопытные кролики, сидят за проволокой и ждут своего часа. А воду? Воду нам в дома качают из воинской части, ее все пьют, только кипяченую.

– Вы говорите ужасные вещи. Этого не может быть?

– Увы, доктор. Когда стали испытывать ракеты, то расширили полигон, в его состав вошли двенадцать поселков и сел, а теперь... осталось только три.

– Что с остальными, всех жителей перевели сюда?

– Нет... Они... в общем... померли все.

– Как это все?

– Так. Поживете, все узнаете.

Мы помолчали, а я все не мог придти в себя от услышанного.

– А как же монастырь?

Медсестра откидывается к стенке.

– Не знаю. Монастырю наверно сто лет и что за его высоким каменным забором твориться, неизвестно. Кто туда попадет, обратно уже не возвращается. Правда, каждые праздники, церковь открыта для прихожан и можно увидеть монашек, но... это молчаливые женщины-тени. Остальные– там... за стеной.

– Как же они питаются?

– Военные им подкидывают продовольствие, да и... прихожане со своего скудного стола отделяют толику...

– Почему же никто не уходит от сюда? Ведь так жить нельзя.

– Рады бы уйти, да не отпускают. Ни у кого из местных нет паспорта. Даже если вы, имея паспорт с отметкой, что жили здесь, сумеете удрать, ни одна область, ни один город уже не пропишут вас . Милиция имеет на этот счет свои инструкции. Можно уйти, но станешь бродягой на всю оставшуюся жизнь. Вон, через дом от сюда, семья Сысоевых пыталась удрать в сибирскую тайгу, привезли... Под охраной привезли. А паренек из Камышевки был убит у проволоки, когда пытался перелезть забор...

У меня в голове каша. Все что рассказала медсестра как то не укладывается в рамки. На улице слышен шум машины и вскоре она тормозит у нашего крыльца.

– Кого там принесло? – спрашиваю я.

– Это военная машина, – отвечает Надежда. – кто то из военных...

Ко мне в кабинет, входит крупная фигура в помятой фуражке и форме, с погонами майора и эмблемами на них, чаши со змеей.

– Здравствуйте, коллеги.

Он галантно жмет руку Надежды.

– Все цветешь, голубушка.

Та презрительно выдергивает руку и начинает ее демонстративно мыть над раковиной.

– Здравствуйте, доктор, – это уже ко мне. – Майор медицинской службы Молчанов Игорь Матвеевич, – представляется он.

– Борис Дмитриевич

– Боря, значит, это хорошо по-русски.. Наденька принеси нам стопочки. Мы с твоим доктором обмоем нашу встречу.

На столе появилась бутылка армянского коньяка.

– Нашел когда прийти, – ворчит медсестра. – Еще рабочий день не закончился, а он уже... пить.

– Да брось ты, кто сейчас придет, только крыса и то, если она еще осталась здесь.

Надежда идет к стеклянному шкафчику и достает два мерных стаканчика.

– А себе...

– Я не буду. Доктор, с вашего разрешения, я пойду домой.

Даже не удосужившись получить моего ответа, она сдернула халат, повесила на вешалку и торопливо ушла.

– Ну и баба, – восхищается Игорь Матвеевич. – Каждый раз на духу меня не переносит. И что я ей такого сделал, вроде ничем не обидел... Давай, Борис Дмитриевич, за встречу.

Майор разливает коньяк и мы лихо выпиваем стаканчики крепкого пойла. Он втягивает воздух.

– Хреново без закуси. Так поздравляю вас, так сказать, с вступлением в должность.

– Спасибо.

– Я то еще и по делу к вам, доктор.

Он опять разливает коньяк.

– Поди вам все рассказали, – продолжает он, – как мы здесь живем?

– Почти.

– Тогда легче. Выпьем.

Он лихо опрокинул второй стаканчик, крякнул.

– Значит так, Борис Дмитриевич, нам с вами надо поделить больных...

Началось. Сначала полковник из спец части беспокоился о разделении, теперь этот, но все равно, я же новенький, надо прощупать, чего они так добиваются.

– Как это?

– Те кто болен нормальными болезнями – ваши. Кто не нормальными – мои.

– Расшифруйте, пожалуйста, что значит не нормальными?

– Это просто. Если увидите больного с явными признаками отравления или заражения неизвестными вам болезнями или инфекциями, то передавайте их мне. А всякие там респературные заболевания, переломы, роды, – это ваше.

– Простите...

– Это приказ, доктор. Не моя прихоть, хотите убедиться. Вот.

Он достает из кармана сложенный лист и подает мне. Это решение министерства обороны на проведении профилактических и исследовательских медицинских работ в районе Алтайского полигона, силами военных медиков. Пока я читаю, майор наливает себе опять коньяку.

– Да, но здесь не сказано ни слова о разделении больных...

Игорь Матвеевич хмыкает.

– Не мог же я вам принести секретный приказ из спецотдела. Если хотите, сходим в часть, я вам дам его прочитать. И потом поймите, Борис Дмитриевич, это территория министерства обороны и он здесь хозяин. Давайте, доктор, лучше выпьем.

Он опять выпивает мерный стаканчик и тянет воздух вместо закуски.

– Скажите честно, как вас сюда загнали Борис Дмитриевич. Не всякий врач отважится ехать за колючую проволоку.

– Кончил адъюнктуру и меня направили сюда.

– А что вы такое совершили, там... нахулиганили, поругались с начальством, умертвили кого либо из пациентов, прикончили кого-нибудь за операционным столом... или что то сделали не так...

– Ничего такого не было. Была разнарядка и меня послали сюда.

Он не верит и с ухмылкой кивает головой.

– Доктор, сюда нормальных не присылают. Кстати, командир части прикрепил вас к довольствию в нашей столовой.

– Спасибо.

– Засиделся у вас, Борис Дмитриевич. Поеду к себе. Если что нужно, заходите ко мне, я вам заодно покажу своих больных, у меня их человек пятьдесят...

– И все вот с этими... полигонными болезнями?

– Все с ними...

Майор с сожалением смотрит на бутылку, потом все же решительно наливает свой стаканчик и лихо выпив, прощается со мной.

– Так я жду, приходите. Пока.

– До свидания.

До вечера опять никого. Только к восьми вечера пришла Вера.

– Доктор, вы так из дома и не выходили...

– Нет. Все ждал больных.

– А... Пошли лучше на танцы.

– Это куда?

– В клуб к военным. Сегодня же суббота и у них танцы.

– Как суббота? Я же... черт возьми, все перепутал.

– Пойдемте, доктор. Немножко развейтесь и за одно посмотрите на наших...

– Уговорила, пошли.

В клубе шум и дым столбом. Здесь полно солдат, офицеров, их жен и дочерей, местных девчат. Большинство курит прямо в зале и у переполненных урн полно окурков. На сцене небольшой ансамбль из несколько солдат, наяривал что то ритмичное.

– Ну, как? – спросила Верка.

– Что?

– Вам нравится?

– Разве здесь может что то нравится?

– Доктор, это понятно, здесь не город, но мы и этому рады. У нас кроме радио, танцев и кино ничего нет. Даже чтобы почитать газету, надо приходить в библиотеку части.

– Извини.

К нам подлетает стриженный солдатик.

– Верочка, пойдем потанцуем.

Та вопросительно смотрит на меня.

– Иди.

Они уходят, я изучаю присутствующих. Кто то сзади осторожно бьет меня по плечу.

– Борис, привет.

Это лейтенант Круглов, который привез меня на полигон. Похоже он навеселе, от него разит, как из винной бочки.

– Александр. Здравствуй.

– Осваиваешь наши злачные места?

– Да я их практически не знаю.

И тут лейтенант бодро провел со мной инструктаж.

– Это конечно..., раз первый раз. Но я тебе все расскажу. Выйдешь из клуба, налево забегаловка, там "сучек" ядреный, хоть залейся. Здесь в буфете продается пиво, в кафе, что на площади, водки навалом, в магазинах, все от крепкого зелья ломится. Так что, действуй.

– Саша. Ты все о пьянстве? – раздается приятный женский голос.

Мы оглядываемся. Рядом стоит симпатичная девушка, в темно синем платье, обтягивающем красивое тело.

– Рита. Познакомьтесь, доктор, это наша строгая учительница.

Девушка разглядывает меня и протягивает руку.

– Рита.

– Борис.

– Вы откуда приехали?

– Из Москвы.

– Надо же, откуда к нам стали присылать.

– Риточка, – обращается к ней лейтенант, – пойдем потанцуем.

– Только не с тобой, я не могу танцевать с пьяными.

– Ну, вот, всегда так. Я же принял немного, чтобы повеселей было.

– В таком виде веселись с другими.

– А мне вас можно пригласить, – предлагаю я.

– Пойдемте. Хоть один трезвый человек...

Она оттолкнув Круглова идет со мной в толпу пляшущих людей.

Ей примерно столько же лет, сколько и мне. Каштановые волосы уложены на голове красивым тюрбаном, необычно синие глаза смотрят вопрошающе на миловидном лице.

Мы входим в компанию танцующих и она, плавно изгибаясь телом, начинает танцевать. Глаза прикрыты ресницами, но я чувствую, что она подсматривает за мной.

– Так вот какой наш новый доктор.

– Хотите сказать, слишком молодой?

– На это я тоже обратила внимание.

– Я тоже могу поделиться впечатлением, для жителей поселка вы слишком городская.

– Я два года уже здесь. Прислана так же как и вы. А вообще то я из Барнаула.

– Не скучно здесь?

– Мрачно... Вы все потом сами поймете...

– У меня сегодня первый день работы и вы представляете – никого.

Она смеется.

– Ничего, они присматриваются.

– Правда был один дед с катарактой и очень меня крыл.

– Знаю его. Это дед Тимофей. Тоже в первый день пришел ко мне в школу и устроил спектакль, начал мне каверзные вопросы задавать и очень радовался, когда я не смогла сказать, чем отличается иприт-46, от иприта– весеннего или какая разница между гептилом и ипритом.

– Откуда он сам то это знает?

– Так это же полигон.

Теперь она уже не смеется.

– Мне иногда очень страшно. Я гляжу на эти смеющиеся сейчас лица и не могу поверить, что они... Не будут нормальными людьми.

– Неужели здесь так все плохо?

Она замолкает и из под ресницы предательски появляется капелька влаги. Танец кончается, музыканты пошли отдыхать и все расходятся, кто вдоль стеночек, а кто на улицу. Я веду Риту к свободному месту.

– Пойдемте лучше на воздух, – предлагает она. – Здесь столько дыма, дышать не возможно.

– Маргарита Андреевна, – раздается возглас.

Рядом возникла Верка.

– А... Верочка. Я слушаю тебя.

– Вас капитан Синицын искал.

– Плохо искал.

Верка мнется и не уходит.

– Доктор, я могу вас пригласить потанцевать.

– Конечно можешь и мы с тобой обязательно станцуем, но пока Маргарита Андреевна тоже пригласила меня на танец и я не посмел ей отказать.

Рита улыбнулась.

– Там очень жарко, мы решили проветрится..., – дополняет она.

– Я тоже сбежала. Эти мальчики...

– Пристают?

– Нет, пусть только попробуют. Доктор, раз вы пока отдыхаете, не хотите посмотреть на мои работы. Может пойдем, взглянем, мой дом недалеко от сюда.

– Прямо сейчас?.

– А что тут такого...

– Ладно пойдем. Только давай, пригласим с собой Маргариту Андреевну тоже?

– Возьмем, – после некоторой паузы, безнадежно говорит она.

– Рита, как вы, согласны?

– Пошли.

Мы идем по освещенным улицам городка и наши шаги гулко гремят по деревянным мостовым. Верка открывает калитку в большом, высоком заборе и ведет нас по двору не в дом, а небольшой сарай. Щелкает выключатель и я ахаю, увидев необычную красоту росписи на деревянных и металлических предметах.

– Мать честная, куда же я попал?

Разглядываю подносы, кружки, фигурки и нарываюсь на картину, нарисованную на холсте. Это побережье Индонезии или Австралии, чудная растительность и звери наброшены где то там, сзади, а по центру крупным планом пляшущая голая девочка в чуть прикрытой набедренной повязке.

– И это сама?

– Сама, – с гордостью говорит она.

– Но это же ты...

Верка краснеет до ушей и быстро переворачивает картину к стене.

– Все равно прекрасно.

Я перехожу от предмета к предмету и не могу оторваться.

– Учиться тебе надо... на художника.

Стало тихо. Я оглядываюсь. Верка с грустью смотрит на меня, Рита с укоризной.

– Доктор, если бы было это возможно...

После просмотра, когда мы собираемся уходить, Верка берет картину, где она пляшет и протягивает мне.

– Доктор, возьмите. Я хочу вам ее подарить.

– Спасибо. Не жалко, это же... изумительная вещь.

– Нет. Для хороших людей, не жалко.

– Неужели так быстро разобралась, хороший я или плохой?

– Я внутренне чувствую.

Я подхожу и целую ее в щеку.

– Спасибо.

Она цепенеет от поцелуя, становится как соляной столб, ее глаза стекленеют и устанавливаются в одну точку.

– Мы пошли, ты идешь с нами? – спрашиваю ее.

Молчание. Мы с Ритой выходим на улицу.

– Боже, ты не почувствовал что то жуткое там... в этой росписи в самой обстановке...

– Нет. Наоборот, это невероятный набор красок и везде, жажда борьбы...

– Может быть. Но я все равно, даже в этой яркости вижу трагедию.

– Вера талантлива и по моему всю свою страсть, все свои желания вложила в краски.

– Она это делает несознательно по своему протестует против этой жизни, не понимая, что это протест.

Мы идем и молчим. Каждый думая о своем. Вдруг Рита останавливается.

– Я не хочу на танцы, давай прогуляемся и ты за одно проводишь меня до дома.

– Хорошо, идем.

Мы проходим мимо клуба, где по прежнему гремит музыка и ее звуки слабо расходятся по улицам поселка. Глухо стучат Ритины каблуки по деревянному настилу.

– Я испортил тебе настроение?

– Нет. В школе есть талантливые мальчики и девочки и каждый раз когда они светятся необычными красками, мне становиться тоскливо. Для чего они здесь нужны? Вот и Вера, ты сказал, учиться надо. Все. Дороги за полигон ей нет. Окончила школу, устроилась почтальоном и теперь все. Может повезет, то выйдет за муж, не повезет – попадет под действие полигона.

– Но надо же что то делать?

– Ты можешь сказать, как от этого избавиться?

– Нет. Я еще здесь второй день.

Мы идем молча минут десять, каждый переживая внутренне свою боль.

– Вот мой дом. Я пришла. До свидания, Боря.

Рита слабо сжимает мою руку и исчезает в темном проеме калитки. Я иду к своей мед части, бережно придерживая картину.

Два часа ночи, кто то стучит и почти ломится в дверь.

– Доктор. Откройте доктор.

В трусах и майке выскакиваю к наружу. Лампа над моим крыльцом высвечивает монахиню и недалеко от нее старую развалюху машину, типа "победа".

– Доктор, игуменья Аграфена просит вас срочно приехать в монастырь. Нужна ваша помощь.

– Я сейчас оденусь.

Быстро возвращаюсь на верх, одеваюсь и беру с собой чемоданчик с принадлежностями. Монахиня ждет в машине и только я сел в нее, как она дернулась и заскрипела всеми железными боками. Женщина ведет это старинное чудо весьма уверенно и через час, сноп света фар осветил старую кирпичную кладку высокого забора. Ворота со скрипом открылись и мы въехали в огромный двор. Нас ждали, одна из черных фигур любезно открыла дверцу машину.

– Доктор, сюда.

Только вышел, как другая монахиня торопливо потянула меня в дверь.

В темной келье страдала молодая женщина со вздувшемся животом.

– Доктор, вот. Должна родить и не может.

– Свет, пожалуйста, можно больше света. У вас вода кипяченая есть?

– Есть, всякая есть и простая, и кипяченая.

– Несите все сюда.

Появилось несколько монахинь, они принесли свечи и вскоре вся комната более менее осветилась. Загремела крышка принесенного бачка, я прямо из крана вымыл руки и приступил к осмотру. Женщина не могла родить, структура тела, узкие бедра не позволяли плоду выйти наружу. До госпиталя ее не довести, воды вышли и ребенок помрет, нужно здесь делать операцию, проводить Кесарево сечение.

– Кто мне может помочь? Нужен ассистент.

– Что вы затеваете? – раздается за спиной вопрос.

– Нужна операция, причем срочно.

– А вы можете?

– Черт возьми, если я берусь, почему нужны еще дурацкие расспросы.

Сзади тишина.

– В этой святой обители не полагается ругаться. Сестра Ксения, помогите доктору, – приказал тот же голос.

Рядом со мной возникло темное приведение.

– Оголите руки, вымойте их и потом оденьте хоть передник или чего-нибудь, – отреагировал на ее балдахин я.

Приведение кивнуло. Я выдергиваю из под головы стонущей женщины подушки и заталкиваю их под ее бедра. Из распакованного чемоданчик достаю шприц и делаю ей обезболивающий укол.

– Ксения, вы готовы?

Теперь передо мной уже прибранная женщина с оголенными руками и нормальной головой.

– Готова, доктор.

– Начали. Побрейте ее...

Игуменья Аграфена сидит за столом напротив меня.

– Я надеюсь, доктор, что вы никому не скажете о том, что здесь произошло этой ночью?

– Матушка, я исполнил свой долг и моя профессия не позволяет раскрывать тайны моих пациентов.

– С ней все будет нормально?

– Я наложил три шва. Если сестра Ксения проследит за ней и все будет в порядке, то через неделю, я их сниму. С ребенком тоже все нормально.

– Хорошо, я за вами пришлю машину, только так же, ночью.

– Время уже пятый час. Мне можно отправляться к себе?

Игуменья колеблется.

– Доктор, задержитесь на немного. В моем хозяйстве небольшая лечебница и мне хотелось бы, чтобы вы поглядели на моих пациентов.

– Они сейчас спят, может их не стоит тревожить?

– Ничего. Пойдемте, доктор.

Мы идем темными коридорами и входим в небольшую так же плохо освещенную залу. В ней шесть коек, на пяти видны спящие люди, одна пустая и аккуратно заправлена.

– Вот, они. Первая сестра Елена, заболела десять дней назад. Сестра Елена, проснитесь.

Игуменья без церемоний расталкивает спящую женщину, ее лицо перебинтовано и видно как в щелочках марли открываются глаза и отрешенно смотрят на нас.

– Посмотрите ее.

Матушка бесцеремонно сдирает с нее одеяло и я чуть не вскрикиваю. На теле-скелете, багровые и кроваво-красные пятна разной величины язв.