Текст книги "Мне приказал ОН"

Автор книги: Евгений Кукаркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Кукаркин Евгений
Мне приказал ОН

Евгений Кукаркин

Мне приказал ОН.

Написано в 1998 г. Политический триллер.

Январь 1942года.

Я уныло стою посреди кабинета. Передо мной, сжав губы и свирепо глядя на меня, стоит полковник, наш начальник школы.

– Так рассказывай, чего язык проглотил, – зловеще говорит он. – Что произошло вчера вечером?

– ... Пошли в увольнение...

– Да знаю, черт возьми. Где вы нарвались на патруль?

– На улице Осиновской...

– Ну и что?

– Разошлись...

– Так, – тянет полковник. – Так ты понимаешь чем это пахнет в военное время? Вы оказали сопротивление патрулю и в результате один из них попал в госпиталь. Вас же под трибунал загонят...

– Я выполнял ваше распоряжение, – наконец выдавил я.

– Мое? – полковник с изумлением рассматривает меня. – Какое распоряжение?

– Охранять Свищева и не допускать, чтобы он попадал в переделки...

Теперь начальник школы раскрыл рот, что то хотел сказать, но... подошел к своему креслу и сел в него.

– Может я тебя еще просил калечить людей, при этом, или оказывать сопротивление властям? – уже спокойно говорит он.

– Нет. Но я понял это еще и так... Свищев не должен попадать ни в какие переделки...

Полковник молчит и изучает мое лицо, потом вздохнув говорит.

– Хорошо. Иди. Позови сюда ХруСвищева.

Лешка – подлец, стоит улыбаясь в коридоре.

– Ну что там тебе наговорил, старик?

– Сейчас узнаешь. Он просил тебя зайти.

– Не боись, Серега. Пробьемся.

Лешка по барски похлопал меня по плечу и пошел к двери.

Еще в Ноябре 1941 года, когда над Москвой и страной нависла смертельная опасность от наступающих гитлеровских орд, Лешка, сын известных в стране родителей, был направлен своим папашей в Ейск в офицерскую артиллерийскую школу. Он прибыл с опозданием на целый месяц и сразу показал всем свой заносчивый характер и вздорный норов. Преподаватели его явно побаивались, курсанты сторонились и лишь подленькие среди них, заискивающе старались потереться о пояс славы нового курсанта. Лешка отставал по всем предметам, особенно по математике. Будь здесь простой смертный, который бы не разбирался в этой основной дисциплине, его бы выперли на фронт в два счета, а ему все сошло с рук. Его терпели, сначала прикрепили отличника, но после того как он его чуть не избил в туалете, махнули рукой. В Декабре грозный отец проконтролировал по телефону, как ведет себя сын и пообещал ему, что если он не возьмется за ум, то штрафбата ему не миновать. Теперь Лешка мучался сам и вместе с ним мучались десятки прикрепленных к нему преподавателей.

Декабрь 1941 года

Он сам себе выбрал товарища. В то время среди парней уважением пользовались сильные и здоровые ребята. Я был среди таких. Рост около 194 сантиметров, ноги 46 размера, штангу весом 100 килограмм отжимал раз десять. Вот на меня Лешка и обратил внимание.

Однажды в субботу он подошел ко мне.

– Тебя кажется звать Сергеем?

– Кажется, да.

Он не смутился на мой вызывающий тон.

– Слушай, ты мне не поможешь? Я иду в увольнение в город, а батя заодно попросил отнести полковые книги в местную библиотеку. Мне просто все не унести.

– У меня наказание, мне увольнительную не дадут.

Старшина не любил меня за медлительность и придирался по всякому поводу. Вот и вчера он не мог успокоиться по поводу плохо застеленной кровати и после того, когда я что то буркнул в ответ, матрац скинул и лишил увольнения на эту неделю.

– Это ерунда. Я сейчас все улажу, увольнительная тебе обеспечена.

Действительно через пятнадцать минут меня позвал в канцелярию писарь Васька, по кличке Кот.

– Тебе батя приказал оформить увольнительную.

Он протягивает бумажку. Я посмотрел и чуть не ахнул. Мне дали двое суток.

На дворе морозище, я одеваю шинельку, а Лешка под нее еще натянул теплую мамину цигейку. Берем по пачке книг и идем в город. Через пол часа я замерз, а Лешка разрумянился и пер по тропинкам, как лось. Наконец то добрались до места. Хотя в нашей казарме холодновато, а в бане мы даже замерзаем из-за экономии городских властей, в библиотеке очень тепло и полно электрического света.

– Лешка пришел, – визжит одна из девчонок за деревянным барьером.

Несколько девичьих фигур метнулось к нам. Они тормошат моего товарища.

– Девчата, я вам привел замечательного парня. Во какой, – он пальцем показывает на меня. – Его звать Сережа.

Несколько ладошек протянулось ко мне.

– Ира.

– Тася.

– Галя.

Откуда он только заимел столько знакомых, – мысленно удивился я.

– Так, девочки, куда мы сегодня двинем? – продолжает Лешка.

– Может к Тасе... Таська, ты как? – спросила Ира.

– Наверно можно, мама на работе, сегодня домой не придет.

– Тогда, Галя, вот деньги и давай. Ты знаешь куда...

Полноватая девушка с улыбкой берет у Лешки пачку деньг.

– Ладно, все сделаю. Вы забросьте книги вот сюда за прилавок. Тася, одевайся, пока без тебя справимся. Проводи гостей до дома.

Дома у Таси холодно и от этого очень неуютно. Лешка, по-хозяйски, скинул шинель и принялся колдовать над печкой.

– Сергей, – кричит он, – пойди наколи дров. Тася, дай ему топор и покажи какие дрова надо раздолбать.

На дворе полно частных полениц. Тасина, стоит в углу, прикрыв разрушающийся угол дома. Действительно, это еще не расколотые чурбаны. Я скидываю шинельку и начинаю бороться с морозом и массой не колотого дерева. Тася не уходит, она стоит рядом и с любопытством наблюдает, как я размахиваю топором.

– Ты чего в дом не идешь? – удивляюсь я.

– Там Лешка... Еще лапаться будет.

– Замерзнешь.

– Я тебе помогу.

Она собирает поленья и аккуратно складывает у стеночки, вновь закрывая оголившиеся гнилые доски.

– Не растащат другие...?

– Нет..., – даже пугается она, – здесь все свои. У нас не тащат.

Во дворе появляется Галя, нагруженная сверками.

– Тася, помоги...

– Слава богу, хоть кто то пришел. Пошли, Галочка.

Тася берет у нее тяжелую сумку и они скрываются в парадной.

Я освободился через пол часа и с большой вязанкой дров ввалился в квартиру. Комната уже нагрелась от раскаленной печки. Лешка разделся до рубахи и развалился на диване, Тася и Галя колдовали на кухне, вынося аппетитные блюда закусок.

– Ну ты даешь..., – восхищается мной Лешка, – весь месячный запас дров у Таськи изрубил. Подбрось заодно полешко в печку, а то все что здесь было, закончились...

Через пол часа стол был накрыт, появились две мутные бутылки самогона и тут ворвалась в квартиру Ира.

– Ура! Наши долбанули фашистов, отогнав их к Истре. Там по радио сообщили... столько взяли их в плен, а побили то, побили... еще больше.

– Надо за это выпить, – орет Алешка.

Мы садимся за стол и началось...

После третьей рюмки самогонки, я стал тупеть, перед глазами поплыло лицо Таси..., а дальше... Дальше ничего не помню.

Проснулся с головной болью. Лежу на кровати почти раздетый, рядом посапывает Тася. Лешка совсем голый на раскинутом диване, в окружении, так же без одежды, Гали и Иры.

Так начались наши совместные походы в увольнение по городку и другим местам. У Лешки постоянные пристанища были в разных местах города и, как всегда, здесь были завязаны женщины. То мы уходили на квартиру по улице Безименской к красивой жене фронтового офицера, Алле Васильевне, у которой были сестры беженки из Украины, то шли на проспект Ленина к местной продавщице хлебного магазина, которая, пользуясь полуголодным временем, завела у себя небольшой притончик с молодыми девушками. Иногда Лешка шел на случайные встречи даже с некрасивыми женщинами и мне приходилось, спать у дверей и слушать охи..., вздохи... и их любовную чушь. Сначала я не очень охотно ходил с Лешкой, но перед Новым Годом меня пригласил к себе в кабинет начальник училища. Он был не один, рядом сидел начальник спецотдела капитан Волков.

– Курсант Марков, я хотел бы поговорить с вами по поводу курсанта Свищева, – начал полковник.

– ???

– Вы прекрасно знаете, что Свищев сын известных в стране родителей и всегда находится под пристальным вниманием окружающих людей и естественно недоброжелателей и... врагов. Я не оговорился... наших врагов. Нам хотелось бы, чтобы вы по прежнему были вместе с Свищевым и взяли над ним покровительство...

– Это над Лешкой то?

– Да, над ним, над Свищевым, – поправил тот. – Вы должны всегда быть с ним и все события держать под контролем. Должны охранять его и не позволять ему вляпаться в грязные истории.

– Разве я должен?

– Это приказ, – вдруг жестко сказал капитан Волков. – Приказ народного комиссара внутренних дел.

Сердце у меня сжалось. Докатился.

– Желательно, чтобы вы докладывали нам иногда, куда Свищев ходит и что делает, – уже спокойно закончил капитан.

– Слушаюсь, – уныло ответил я.

– Вот и хорошо, – поспешно закончил начальник школы. – О нашем разговоре никому ни слова. Можете идти, курсант Марков.

Январь 1942года

У Лешки всегда были деньги. Их ему каждый месяц присылала мать. В то время самым ценным был паек и население привыкло к хроническому безденежью. Деньги были только на черном рынке, где можно было на них купить все.

В тот день, мы, получив увольнительную, посетили актерку Клавочку и чтобы не светится на рынке, послали туда соседку Клавочки, Зину, купить выпивку и жратву. Все было по прежнему, пьянка, голые женщины, головная боль и спешка, чтобы вовремя возвратиться в казармы.

На улице Осиновской мы нарвались на патруль. Старлей, начальник патруля, со счастливой улыбкой манил нас пальцем к себе.

– Товарищи курсанты, подойдите сюда.

И тут на Лешку напал кураж.

– Иди ты в...

Он выругался и демонстративно пошел в другую сторону. Офицер подпрыгнул даже от этих слов.

– Остановить, – заорал он, – на гауптвахту обоих.

Двое молодых солдат, с повязками "патруль" и длинными Мосинскими винтовками, бросились к нам и только один из них схватил Лешку за рукав, он развернулся и всадил кулаком ему в лицо. Солдат охнул и повалился в сугроб, выронив винтовку. Старлей выдернул пистолет и направил на него.

– Не шевелись. Ручки..., ручки вверх.

Он не обращает на меня внимание, так как уверен, что второй патрульный меня не выпустит из своих объятий. У Лешки чуть растерянный вид, он стоит как парализованный под дулом пистолета и не шевелится. Офицер медленно приближается к нему. И тут я вспомнил о приказе наркома. Ужас придал мне силы. Я схватил правой рукой за воротник шинели, стоящего за мной патрульного и присев перебросил его, как перышко, через свое плечо. Он грохнулся под ноги старлею, нелепо вогнав штык в сугроб, тот от неожиданности подпрыгнул и я ударил его кулаком в висок.

– Бежим.

Лешка очнулся от оцепенения и бросился бежать по улице. Лежащий в сугробе солдат пришел в себя и стал подниматься, пытаясь подтянуть винтовку. Я ногой двинул ему в голову, тело отлетело еще дальше от оружия и он затих.

Мы прибежали в школу вовремя.

В камере холодно и чтобы согреться мы лежим прижавшись друг к другу на нарах.

– Я тебе говорил, что все будет как надо, – бормочет в воротник Лешка.

– Чуть под трибунал не угодили...

– Не посмеют. Батя не позволит, чтобы позорили его фамилию.

Загремели запоры на двери, мы оторвали головы от соломы.

– Поднимайтесь, горе курсанты, – в дверях стоит часовой. – Вас приказано вернуть в школу.

– Чего-нибудь произошло? Нам скосили срок?

– Комиссия приехала, принимать экзамены. На фронт всех отправляют.

– Ура! – орет Лешка.

Он выпрыгивает с нар и дубасит меня в плечо.

– Слышишь, Серега, на фронт.

Передо мной сидят несколько старших офицеров. Это так называемая комиссия: двое фронтовиков из местного госпиталя, одна тусклая физиономия военного, из НКВД, капитан Волков, наш начальник спецотдела и председатель, усталый лысый полковник. Сбоку сидит с папками начальник училища и представляет каждого курсанта.

– Курсант Марков Сергей Павлович, родился в 1924 году в семье военнослужащего. Окончил 7 классов школы и проучился год в ФЗУ. Поступил на машиностроительный завод в Иркутске, откуда и призван в армию. Отец погиб в 1926 году в Туркменистане, мать живет в Иркутске. Прошел обучение в нашей школе по полной программе, по всем предметам оценка – хорошо. Командование школы рекомендует курсанта Маркова к присвоение офицерского звания лейтенант.

Комиссия рассматривает мою папку и первый вопрос задает военный из НКВД.

– Должен ли младший командир докладывать в соответствующие органы о неправильных действиях своего командира или его политических взглядах, направленных против деятельности партии и правительства?

– Должен.

– Смогли бы вы расстрелять такого подлеца?

– Смог.

– Что вы можете сказать о своем командире взвода, старшем лейтенанте Коркия.

– По-моему, хорошей командир.

– Вы с несколькими курсантами были в курилке 14 Декабря, где старший лейтенант Коркия излагал свои взгляды на эту войну. Почему вы не доложили капитану Волкову обо всех высказываниях своего командира?

– А разве там было что то такое?

– Было. Не прикидывайтесь идиотом. Вот что сказал при вас Коркия, читаю: "Эта война будет долгой и обойдется нам морем крови..." Это разве не панические высказывания.

– Не знаю.

Я явно растерян. Но тут выступил капитан Волков.

– Курсант Марков давно помогает органам.

Он передает ему какую то бумажку.

– Это меняет дело. Куда его?

Капитан Волков что то зашептал на ухо полковнику. Тот сразу выпрямился и стал кивать головой, потом повернулся к настырному НКВДешнику.

– Его направляют на Юго-западный фронт. Вот распоряжение самого...

Тот читает бумажку, потом кивает головой.

– Курсант Марков, приказом главкома вам присваивается звание лейтенант, – торжественно говорит председатель комиссии. – Поздравляю.

Мне пожимают руки, но я не чувствую восторга, как оплеванный, ухожу из кабинета.

Лешку тоже отправляют на Юго-западный фронт. Он уже где-то достал кубики и нацепил их на форму.

– Надо отпраздновать, как ты думаешь?

– Неплохо бы.

Лешка убегает в канцелярию. Через две минуты он выходит расстроенный.

– Увольнительные отменены. Там сейчас такой ажиотаж... Но я что-нибудь придумаю.

Придумать он уже ничего не мог. Меня и его через час вызвали к начальнику школы, где полковник вручил нам предписание.

– Товарищи лейтенанты, сегодня же отправляйтесь к месту назначения.

– А можно..., – пытается что то сказать Лешка.

– Нет. Ничего нельзя. Время очень сложное, офицеров в полках не хватает. Срочно отправляйтесь к новому месту службы. Вам дается четверо суток, чтобы добраться до штаба армии.

Нам после такой речи, осталось отдать честь и пойти собирать шмотки.

Лешка, есть Лешка. Он не мог не обойти всех своих красоток в городе и не попрощаться с ними. Первую мы навестили жену офицера Аллу Васильевну.

– Лешенька, вот не ожидала, – запричитала та в дверях. – Ты бы хоть предупредил...

– Где девочки?

Лешка пытался проскочить мимо могучей груди женщины, но та крепко заперла своим торсом проем.

– Понимаешь, Лешенька, мы тебя не ждали. Твое время в выходной день.

Тут до Лешки доходит.

– Ах, ты б... Да я тебя с...

Он с кулаками пытается набросится на нее, но Алла Васильевна одним взмахом руки опрокидывает его на лестничную площадку.

– Сережа, дай ей с...

Но дверь быстро захлопывается. Я ногой разношу ее нижнюю часть и груда планок вываливается на площадку. За дверью вой и крики.

– Ну ее к бесу, – успокаивается Лешка, – пошли от сюда, а то эта дура патруль вызовет, вони не оберешься.

В библиотеке по прежнему тепло и уютно. Девчонки радостно приветствуют нас.

– Мы пришли попрощаться с вами, – сразу огорошил их Лешка, – едем на фронт.

– Ой, – вскрикивает Ира.

– Как же так? – удивляется Тася.

– Надеюсь, мы организуем отвальную, – предлагает Галя.

– Конечно, – оживает Лешка, – Галя, вот деньги, организуй жратву, пожалуйста.

Лешка запихивает ей в карманчик на груди, пачку денег.

– Давайте соберемся у меня, – это голос Таси.

– Леша, – я пытаюсь остановить его, – нам дали мало времени, мы должны через четверо суток быть в части.

– А, ерунда. Сутки раньше, сутки позже. Фронт теперь не убежит. Не боись, Серега. Все будет в порядке. Ну так, разбегаемся, девочки. Галя, вперед на базар, Ира, закрывай библиотеку, а мы с Тасенькой, пойдем

нагреем квартиру.

Все заметались. Тася ведет нас к себе домой. Она демонстративно оттолкнула Лешку, пытавшего обхватить ее за талию, и взяла меня под руку.

– Неужели так и расстанемся совсем...? – спрашиваю я.

– Почему совсем, я тебе буду писать, если хочешь.

– Напиши.

Она плотней прижалась ко мне и замолчала.

В доме Таси бедлам. Мы уже объелись и все пьяные. Лешка утащил Ирку и Галю в спальню. Тася медленно раздевается передо мной.

– Ты меня будешь помнить? – спрашивает она.

– Я же сказал, буду. У тебя фотокарточка есть?

– Есть. Но это потом.

Она остается в комбинации и идет ко мне, на диван. Ее холодные губы прикасаются к моей щеке. Я через тонкую ткань чувствую грудь и голое тело. Тася почти наваливается на меня, опрокинув на подушки. Теперь я забываю о фронте и то, что должен быть в пути.

– Лешка, мы опаздываем.

Я трясу бесчувственное тело. Голые девицы спят рядом, бесстыдно скинув с себя простыни.

– Сейчас...

Он опять сопит носом. Я поднимаю его с кровати и несу под кран. Холодная вода неприятно щекочет тело. Лешка пытается вырваться из моих рук, но я крепко его держу и поливаю.

– Отпусти, – успокаивается Лешка, – Я сейчас. Который час?

– Около пяти.

– Хорошо. Одеваюсь.

Возле стола стоит Тася, в комбинации с натянутой поверху юбкой. Она собирает еду.

– Ты чего?

– Я приготовлю поесть вам в дорогу...

Я тепло прощаюсь с Тасей, целую ее в губы.

– Может разбудить остальных? – спрашивает Лешку Тася.

– А ну их. Пусть спят. Пошли, Серега. Прощай, Тася.

Он хлопает ее по плечу.

– Прощай. Живите, мальчики...

В жуткой темноте города, по каким то узким тропам, пробитым в снегу, зигзагами и обходами, чтобы не нарваться на патрули, мы бежали на станцию и кажется не зря. На путях стоял состав с какой то пехотной частью, отправляющейся на запад. Нам разрешили поехать с ним.

Все равно опоздали к месту назначения. Под Купянском находился штаб армии, который мы с трудом отыскали, затратив на это уйму времени. В это время бои на фронте носили местный характер и потрепанная армия понемножку получала пополнение в живой силе и технике. В штабе армии почему то было не до нас и зам командующего артиллерией без всякой морали, выписал нам направление в дивизию, сказав, что там разберутся. От Купянска на санях мы за половину суток прибыли к месту назначения.

В рубленной избе жарко. Нас принимал начальник штаба дивизии, полковник Бессмертнов, который рассмотрев наши бумаги, психанул. Особенно он разошелся почему то в отношении меня.

– Где вы шатались целых двое суток? – ревел седоватый полковник обратившись ко мне, как– будь то рядом нет Лешки, хотя тот стоит рядом и нежится от теплоты печки. – Блядствуйте, распутничайте, в штрафбат захотелось?

– Задержка в пути, – оправдывался я.

– Молокосос. Эта задержка, может для вас кончится плачевно.

– Прошу меня не оскорблять. Я офицер Красной Армии и готов отвечать за свои проступки в соответствии с уставом.

Полковник застыл. Глаза из бешеных превратились в вполне нормальные. Голос сразу упал на пол тона.

– Хм... Однако... Ладно... Мы с вами еще поговорим. А вы, Свищев, разве не понимаете, чем каждое опоздание может для вас кончиться?

– Так точно, понимаю. Простите нас, товарищ полковник. Только что вырвались со школьной скамьи и так, чуть расслабились в дороге.

Полковник внимательно изучает Лешкино лицо.

– Хорошо. Я уже договорился с командиром полка, он сейчас в медсанбате и вас принять не сможет, оба направляетесь в первую батарею. Вы, – он вдруг резко повернулся ко мне, – командиром второго взвода. А вот... вы, – его взгляд задумчиво плавал по Лешкиной стриженной голове, – вы...

– Разрешите нам вместе, – просит Лешка.

– Отставить... Пойдете командиром взвода артиллерийской разведки.

– Есть, – радостно отвечает Лешка.

– Тогда отправляйтесь на свои места сейчас. Там у сараев старшина Гладких принимает припасы, он как раз отправляется в ту сторону куда вам надо, пусть вас прихватит.

Лешка первый срывается с места, я спокойно разворачиваюсь и иду за ним.

– Лейтенант Марков, – слышу в спину, – задержитесь на минуту.

Я остаюсь с полковником один на один.

– Скажите, Марков, что вас связывает с лейтенантом Свищевым?

Я мнусь, но потом решаю, будь что будет, даже если я выскажусь, то дальше фронта не пошлют.

– Мне еще в школе было приказано оберегать курсанта Свищева... Не позволять ему попадаться в различные истории.

– Вот оно что. И кто же это приказал?

– Начальник школы и наш капитан из спецотдела.

– А я то подумал, что за идиотская шифровка пришла по поводу вас из Москвы. Теперь все ясно.

– Мне же не ясно, продолжать оберегать лейтенанта Свищева или нет? Вы же нас разделили.

– Ишь ты какое слово придумал "оберегать". Давай-ка, дружок, поставим точки над "И". Ты будешь служишь, как положено служить офицеру Красной Армии, а при появлении в своем расположении лейтенанта Свищева, исполняешь предписанные тебе указания, то есть будешь оберегать его.

– Не значит ли это, что лейтенант Свищев должен все время обитаться в расположении моего взвода.

– Идите, лейтенант Марков, выполняйте что вам положено. Будет Свищев у вас или не будет, вы служите честно.

Март 1942 года

У меня две гаубицы 1939 года. Еще два по штату так и не дошли до расположения дивизии. Мы все время в напряжении, бесконечные дневные перестрелки и борьба за самый выгодный кусок земли не позволяет расслабится. Расчеты орудий слаженные и уже прошли декабрьскую стужу 1941 года. Мартовское потепление все принимают как манну небесную и тепло солнца вытаскивает даже ленивых на свет божий. У меня денщик, сухой и длинный как тростинка Паша Смирнов из под Ростова. Этого бедолагу пожалел замполит полка и вытащил из окопов, чтобы заниматься обслуживанием офицера. Сегодня Паша сделал мне кусок жареной конины, из убитой вчера лошади, и я, усевшись на поваленное дерево, вяло жую жесткое мясо, подставляя лицо теплым лучам солнца.

– Товарищ лейтенант, – обращается Паша, – не лучше ли вернутся в блиндаж? Немец дурак, у него все по расписанию, сейчас должон нас потревожить, бросит куда попало снаряд, а вдруг...

– Не каркай...

Но вот знакомый вой снаряда, заставляет меня свалится на дно ровика.

На шинель сыпется еще не оттаявшая земля, и мелкие осколки камней.

– Испортил жратву, – ругаюсь я, пытаясь вытрясти мелкие крошки из миски и пальцем очищаю куски грязи от недоеденного мяса .

На передовой начинается бедлам. Трещат пулеметы, слышен грохот орудий. Пока телефон молчит и мы ждем, чем закончится эта потасовка.

У меня на каждое орудие по четыре снаряда. Скупердяи снабженцы выделяют по ящику или двум, снарядов в неделю.

Через четверть часа все затихает и солдаты выползают из своих нор под солнечные лучи.

– Привет, Серега.

На позицию пришел Лешка. За ним идет преданный, как собака, денщик Корявко, сибирский мужик с тупыми как у бычка глазами. Лешка навеселе и где только, черт, достает спиртное, не понятно.

– Привет, Леша. Чего нового?

– А ничего. Батяня звонил. Мать простудилась малость. Ругал, что ни одного письма домой не послал, она даже не знала, что я уехал на фронт.

– А чего не послал?

– Все некогда.

Лешка глупо хохочет.

– Чего ржешь то?

– Да, ничего. Он все расстраивался, что мать по незнанию деньги послала в Ейск, в училище и очень опасался, что они теперь не вернуться, пропадут... Ха.. ха...ха.... Выпить хочешь?

– Нет.

– А я хочу. Ей, Корявый, – Лешка небрежно пнул денщика, – чего там у тебя есть горячительное? Гони сюда.

Солдат подобострастно роется в вещмешке и достает уже распечатанную бутылку "Московской". Лешка выдирает пробку и лихо опрокидывает часть содержимого в рот, потом без стеснения выдергивает у меня из миски кусок конины и начинает его жевать.

– Жесткая, скотина...

– Ты не очень то, сейчас сюда кто-нибудь из начальства заявиться. Каждое утро, когда не стреляют, оно всегда здесь.

– А... пошли они...

Я накаркал. По тропинке в снегу, к батарее плетется с очередной проверкой политрук. Мужик противный и занудливый, он с самого начала встречи, почему то решил меня опекать и моя батарея стала всегда постоянным объектом его обследования. Лешка же политрука терпеть не мог, у него были свои причины. Он считал, что тот за ним следит и капает начальству...

– Здравствуйте, товарищи офицеры.

Я не успел сказать слова приветствия, пока старался сбалансировать миску с кониной на бревне, Лешка поторопился...

– Привет, Вася.

Политрук недовольно кривит губы и смотрит на него.

– Опять, напился.

– Ни в одном глазу, но как только тебя увижу, так ты всегда у меня двоишься. Один Вася стоит рядом с Серегой, а другой вон там...

Лешка махнул рукой в сторону немца.

– Лейтенант Свищев, вы ведете себя недостойно. На вас смотрят солдаты и сержанты, вы... вы... пьяны.

– Иди ты, дорогой, в жопу...

У политрука от ужаса покраснело и взмокло лицо.

– Я вынужден доложить...

– Катись от сюда, пока я тебе не въехал в харю...

Политрук срывается и рысцой бежит в сторону штаба.

– Ох, и будет же тебе на орехи, – говорю я Лешке. – Ну какого черта, ты все время лезешь на рожон? Сейчас завертится каша... Ты бы лучше, выспался. Иди в мой блиндаж...

– Нет, я посижу здесь. Эй, лапоть, – это обращение к своему денщику, садись рядом, чего глазами шлепаешь...

Он валится на бревно, моя миска от сотрясения все же валится в снег. Паша возмущенно машет руками. Денщик Корявко осторожно садиться на ствол дерева подальше.

– Ты Тасе письмо написал?

– Написал.

– А я никому. Чего писать то. Что здесь баб нет? В госпитале такие цыпочки, только пальчики оближешь. А в банно– прачечном отряде, такая Танечка, просто ягодка, попочка у... Я ее в котле тискал...

– Кажется, на горизонте наш командир полка. С ним идет политрук и два солдата с винтовками. Похоже по твою душу.

Мы видим, как к нам по тропинке движется, цепочкой по ранжиру, группа военных.

– Ну, политрук, ну, сволота. Я ему все же устрою...

Вся группа подходит к нам, мы вскакиваем с бревна и приводим себя в порядок.

– Лейтенант Свищев, в чем дело? Вы опять напились? – грозно нахмурив лоб, говорит полковник.

– Никак нет. Вечером, передо сном принял свои положенные сто грамм, а утром еще не завтракал, вот запах и остался. Политрук Харьян, как всегда не разобрался...

Лешка хорошо собрался и все говорит без запинки.

– Что значит не разобрался? А ну, дыхни...

Хрущев набирает полные легкие и запах перегара наполняет почти всю позицию.

– Все понятно. Под арест его.

Лешку уводят в тыл, в его собственный блиндаж, под охраной солдат. Сзади понуро плетется денщик.

В течении двух дней, к нам неожиданно стали подвозить снаряды и вскоре мы получили их, двойную норму. В штабе мне вручили цели, добытые разведчиками. Все поняли, что скоро будет наступление.

Лешка пришел на позицию под вечер и не один. Две девушки в военной форме поддерживали его с обеих сторон. Сзади плелся сибиряк Корявко с огромным мешком за плечами.

– Лешка? Ты же...

– Тсс... Меня освободили на следующий день. Полковник душка, поговорил со мной и отпустил. У тебя блиндаж свободный? Мы к тебе в гости. Познакомься. Это Вера, это Светочка. Девочек по моей просьбе отпустили из госпиталя.

Девочки с интересом оглядывали меня. Кажется Вера, самая худая, осторожно протянула тонкую руку.

– Здравствуйте. Какой вы огромный.

– Еще какой, – хвастается Лешка, – быка валит. На него специальную гимнастерку и штаны шили. Говорят, в учебке, он почти месяц в строю без формы ходил. Так, Серега?

Я осторожно жму девушке руку.

– Так, так. Паша, где ты там?

Плащ палатка, изображающая дверь в мой блиндаж, раздвинулась и появилась голова денщика.

– Принимай гостей, Паша.

– Енто, мы счас. Я за водой только...

Паша вылетает из блиндажа с большим чайником и несется в сторону ручья. Я приглашаю гостей в свое жилище. Внутри тепло, две самодельных лампы сделанных из гильз с протянутым через узкую щель фитилем, сносно освещают помещение. Слева и справа нары, посредине стол.

– Корявый, – орет Лешка, – давай все на стол.

Он небрежно скидывает грязную посуду и отодвигает мои документы на край досок. Его денщик вытаскивает две бутылки водки, хлеб, сало, котелок соленых огурцов и две толстых селедки. Пока Корявко готовит еду, Лешка заталкивает Веру на нары.

– Ты все спрашивала, где фронт? Вот он.

– Как это? А где окопы, фашисты...?

– Это... чуть впереди.

В блиндаж влетает мой Паша с чайником в руке и тут же в углу настраивает примус. Я присаживаюсь на другие нары, Света пристраивается рядом.

– Ребятки, начнем.

Лешка разливает водку по железным кружкам.

– За наше наступление, за победу.

Вера, закрыв глаза, с отвращением пьет водку и оторвав кружку, спешно хватает огурец и начинает есть.

– Ух... До чего же крепко...

Через четверть часа кампания пьянеет, особенно косеют девушки. Я пол бутылки водки, хлеб и сало передаю денщикам и киваю им на палатку. Они послушно уходят из блиндажа. Пьянка продолжается. Мы мнем разгоряченные тела девушек и тут.. Лешка приподнимается и задувает фитили. Пискнула Вера...

Меня разбудил Пашка. Он держит светильник перед собой.

– Товарищ лейтенант, к телефону.

Я подпрыгиваю и вижу рядом, в дергающимся свете, голое тело Светы. Быстро одеваюсь и выскакиваю из блиндажа наружу. Ночь подозрительна тиха, лишь изредка на передовой небосвод прочерчивают светлые следы ракет. По чуть приметной тропинке бегу к телефонистам.

– Чего так долго дрыхнешь? – грозно рычит в трубку начальник штаба полка. – Лейтенант Свищев у тебя?

– Так точно.

– Срочно гони его ко мне. Сам поднимай батарею и подготовь орудия к бою. Через час начинаешь арт-огонь. Сигналом будет три зеленых ракеты... Ты понял?

– Так точно.

– Тогда действуй.

Как трещит голова. Я выпиваю пол чайника воды, но от этого косею еще больше. Пашка услужливо подсовывает котелок с огурцами, съедаю несколько из них и становиться легче.

– Лешка, вставай.

– Не приставай, – отмахивается он.

– Лешка, тебя к нач штабу. Мы начинаем наступление.

– Наступление? Вот, черт.

В полумраке копошатся девушки, выискивая свою одежду. Лешка чуть пошатывается, медленно одевается и орет.

– Корявый, ты где?

Денщик выплывает из темноты.

– Опохмелиться есть?

– Нету... Вчерась все.

– Вот, черт, где котелок?

Он выпивает рассол и, заев огурчиком, уже бодрее натягивает гимнастерку.

– Ладно, я пошел. Корявый, отведи девушек в госпиталь, мне ждать некогда.

Лешка набрасывает шинель и уходит. Девушки торопливо одеваются и, перекусив остатками стола, собираются уходить.

– Пока, Сережа.

Света целует меня в щеку, Вера пожимает руку.

– Мы еще увидимся.

На батарее глухой шум. Наводчики ставят панорамы и по коллиматорам ориентируют стволы орудий. Сержанты чуть подсвечивают карты с таблицами целей. Скрипят ящики, снаряды лишаются защитных колпачков и укладываются на брустверы ровиков.