Текст книги "Холодное солнце"

Автор книги: Евгений Крестовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 30 страниц)

– Пока что не отработал, – сказал Глеб. – Ты хотел рассказать мне о моем брате что-то очень важное.

Харон вопросительно посмотрел на Глеба и прищурился, словно прикидывая, стоит ли посвящать клиента во все тонкости дела, когда плата уже получена.

– В общем-то ничего особенного, – начал он лениво, – но есть один момент.

– Какой момент?

– Да с одежкой. Я ведь почему случай запомнил…

– Ну, почему? – насторожился Глеб.

– А вот почему! – лодочник хитро прищурился. – Поначалу на брате твоем был один костюмчик, а потом другой. Прикинь: был синий, стал коричневый. Интересно, да? Но это бывает, бывает… – Харон усмехнулся в стакан, который держал у рта, высматривая в нем остатки водки.

– Откуда появился?

– Этого не знаю.

– А сумка с папкой была при нем?

– Насчет сумки… Нет, сумки не было, – ответил Платон, пьяно улыбаясь Глебу и едва держась на ногах. – Может, Ошот знает? – Платон ухмыльнулся. – Он у нас специалист, виртуоз-балалаечник. Да, ботинки были у твоего братана первый класс… Ну все, пора к жмурам.

Хватаясь за края столов и расталкивая обитателей заведения, лодочник направился к дверям. Глеб догнал Харона и схватил его за плечо.

– Скажи, а куда делся тот синий костюм, в котором его привезли?

– А! – Санитар закачал головой, пьяно грозя Глебу пальцем. – Все хочешь знать, паря!

– Вот, держи! – сказал Глеб, вынимая из кармана деньги.

Платон тупо пошевелил губами, потом принялся неверной рукой искать карман брюк. Наконец он справился с задачей, поднял на Глеба тонущие в тумане забытья глаза и тяжело вздохнул:

– Сожгли.

8

В Промзоне царила паника.

Поднятые по тревоге охранники и ночные патрули, явившиеся сюда на звуки выстрелов, бегали между бараками, ища косых. Все почему-то подумали, что совершен массовый побег из общежитий и косые теперь разбегутся по тундре, как тараканы. Никто ничего не знал толком. Дежурный по Объекту лежал сейчас в километре от Объекта в искореженной машине и, неестественно задрав голову, смотрел в пустое белое небо стеклянными глазами. С его лица так и не сошла азартная улыбка охотника. А немногие оставшиеся в живых бойцы брели к огням Объекта…

Когда тягачи камикадзе на полной скорости, въехали через все ту же брешь в заграждении на территорию Промзоны, на них не обратили внимания. Все подумали, что это поисковые группы.

Без единого выстрела вездеходы протарахтели мимо опрокинутых пулеметных вышек и, спустившись в низину, поползли по болоту к вертолетной площадке. Ким увидел, что оба вертолета целы.

Люди, суетящиеся на вертолетной площадке, долгое время не обращали внимания на ползущие по болоту тягачи, а когда обратили, было поздно.

В направлении вертолетной площадки упруго легли длинные автоматные очереди. Косые отрезали от вертолета готовящихся к посадке охотников и зацепили летчика, стоявшего в проеме открытой двери. Благоразумно упав на пол, летчик вывалился из вертолета и затаился за шасси, сжимая ладонью раненое плечо. Охотники бросились врассыпную, отстреливаясь на ходу.

Но косые были прикрыты от пуль железом тягачей, а охотникам спрятаться было не за что. И все же некоторые из них заняли оборону за вертушками.

Первый из тягачей разорвал колючку, и, взобравшись на бетонные плиты площадки, пополз на ближайший вертолет, с ревом набирая скорость. Вслед за ним на площадку выскочил второй.

Прятавшиеся за вертолетами автоматчики бросились прочь, отстреливаясь на ходу.

Вездеход с ходу врезался в ближайшую вертушку. Вертолет накренился и положил на бетонные плиты лопасти винта, одно его шасси подломилось. Двигатель тягача заглох. Из кабины выскочил Ким с товарищами и устремился внутрь покореженной машины.

Второй тягач попытался протаранить другой вертолет. Но вывести машину из строя не удалось. Вертолет выдержал столкновение, отделавшись вмятиной в нижней части фюзеляжа. Выскочившие из второго тягача беглецы не смогли проникнуть в вертолет, дверь которого заклинило. Покрутившись на площадке под пулями охранников, они бросились к бетонному домику, где еще совсем недавно летчик уныло разгадывал кроссворд…

Начальник Службы безопасности Объекта разрабатывал план штурма вертолетной площадки. Нужно было как можно скорее нанести удар по косым и поднять в воздух боевые машины. Автоматчики обложили вертолетную площадку. В окнах прилегающих зданий дежурили снайперы, ловя в перекрестия стриженные ежиком головы беглецов.

Поисковые группы все еще не выехали в тундру на задержание беглецов. Засевшие на вертолетной площадке косые вязали силы безопасности по рукам и ногам.

Начальник Службы безопасности связался с Пионерским и попросил направить к ним вертушки. На прииске имелись свои МИ-8. Правда, это были обыкновенные транспортники. Пока ждали эти вертушки, пробовали атаковать вертолет с косыми, но всякий раз атаку срывал прицельный огонь из домика дежурного летчика.

Минуло несколько часов с того момента, как косые прорвали колючку и вырвались на свободу. Расстояние между беглецами и Объектом становилось критическим. Еще чуть-чуть, и вероятность обнаружить их среди многочисленных русел и распадков упала бы до нуля.

Над площадкой уже висели вертолеты с Пионерского, ожидая разрешения на посадку. Но косые пока что дышали…

Под прикрытием тягача, медленно вползшего на бетонные плиты из низины, на площадку проскочили бойцы с гранатометами, и косые тут же открыли по тягачу огонь. Свинец шлепал по тракам и решетил кабину, но машина упорно ползла к домику дежурного. Стало понятно, сейчас косым придется туго. Что они, вооруженные АКМами, могли сделать вездеходу?!

– Жаль избушку! – крикнул кто-то из гранатометчиков и прицелился.

– Будем делать фарш, – деловито сказал его товарищ, и оба выстрелили в дверной проем.

Грянули взрывы, и то, что осталось от косых, клочьями вместе с огнем и дымом выбросило в окна-бойницы далеко за пределы вертолетной площадки.

Ким видел, что стало с его товарищами, и понимал, что вскоре доберутся и до него. И все же кое-чего он добился: погоня задержалась на несколько часов, да и вертушки были повреждены.

Может, Паку и остальным удастся уйти?

Сквозь канонаду боя он не слышал стрекотания зависших над площадкой МИ-8. Равнодушно взглянув на товарищей, сраженных пулями снайперов, он выглянул в окошко и увидел бегущих по площадке автоматчиков. Выставив перед собой АКМ, Ким пошел к выходу, готовый получить прицельный выстрел в голову.

У самой двери он действительно почувствовал сильный удар в переносицу. Но это был приклад автомата в руках здоровенного парня. Так, по крайней мере, показалось Киму за миг до того, как он потерял сознание…

9

– У меня здесь какой-то Пинкертон объявился, – прикрыв трубку ладонью, взволнованно говорил Ошот Хоренович, скосив взгляд на дверь кабинета. – Интересовался тем покойником, которого вы тогда… Помните? Вы сами тогда просили… Как ну и что? Он документы ищет, акт требует. А если копать начнет?.. Это ведь не моя проблема! – Прозектор неожиданно замолчал и, сморщившись, отвел трубку от уха: в трубку грубо кричали. – Хорошо, я понял, можете не повторять…

Ошот Хоренович вздрогнул: дверь кабинета резко открылась; на пороге стоял Донской.

– Что-нибудь еще, уважаемый? – прозектор испуганно посмотрел на Донского и бросил телефонную трубку мимо аппарата. Чертыхнувшись, он схватил ее, как змею, двумя пальцами и положил на рычаги. – Я же сказал, ара, помогу с прахом. Не беспокойся! – Голос его дрожал.

– Возможно, прах не понадобится!

– Почему не понадобится? Ну? – Прозектор настороженно глядел на Донского. – Слушай, дорогой, тебе прах брата не нужен? Ты родственник или не родственник? Э-э! – он махнул рукой. – Что оплакивать будешь, если праха нет?!

– А если его действительно нет?

– Есть! Это я гарантирую! С этим-то у нас, как в аптеке: если кремировали, значит, будьте любезны получить урну! – попробовал пошутить Ошот Хоренович.

– Но брат поехал на конгресс в одном костюме, а привезли его сюда, в морг, в другом,

– А… твой брат не мужчина?! Купил в ГУМе себе костюм. Что тут удивительного?

– А то, что матери покойного предъявили коричневый костюм для опознания! А где же тот, синий, в котором его привезли в морг? – Глеб торжествующе глядел на прозектора.

– Кто тебе это сказал?

– Санитар… Тот самый, который готовил покойника.

– Платон? Этот алкоголик? Он еще и не то сказать может! Небось просил на выпивку? Ну, просил?

– Это не важно, – смутился Глеб.

– Значит, просил. Будто не знаешь: алкаш за выпивку что угодно сделает и что угодно расскажет! Так-то, ара! – прозектор засмеялся.

– Но я совсем не хотел…

– Вот тут, – прервал Глеба прозектор, указывая на вдруг отыскавшийся документ, – черным по белому сказано: коричневый. Коричневый, а не синий. Матери вашего двоюродного брата костюм какого цвета предъявили? Коричневый, а не синий. Ведь так? Так. Возможно, были два костюма: и синий, и коричневый. Только синий на клиенте, а коричневый в сумке. Синий порвался, испачкался и его выбросили, а коричневый, который в сумке, как раз и предъявили родственникам. Слушай, Пинкертон, охота тебе разводить следствие? Уже столько воды утекло. Твоего брата, царство ему небесное, давно нет. Что хочешь доказать? Дался тебе этот костюм! Брат-то твой до сих пор не объявился на этом свете, верно?

Что ж, Ошот Хоренович был убедителен.

Прозектор пообещал Донскому уже сегодня вечером решить вопрос с получением урны с прахом Юрия. Он попросил Глеба дать ему свой гостиничный телефон для связи. Расстались они почти друзьями.

Донской вышел на улицу. По серому небу метались сырые чернильные клочья. Мелкий дождь, подгоняемый ветром, хлестал и сыпал в лицо. Полдня было потеряно впустую. Ничего нового о последних днях брата он не узнал. Но главный вопрос был решен: урну с прахом ему пообещали. «Привезу урну с прахом, – подумал Донской, – и она успокоится…»

Он уже успел устать от Москвы.

Нет, не нахрапистая рысца ее жителей, не гудящие авто с хамоватыми водителями раздражали его. Глеб был не против спринтерской скорости жизни, сорвавшейся с накатанных рельсов. Он хорошо понимал эту жизнь и пытался даже оправдать ее из своего сытого далека.

Угнетало несоответствие между скоростью жизни города и надсадным хрипом его жителей, рвущих на горле рубашку и по-рыбьи хватающих пропитанный смрадом воздух. Они напоминали загнанных лошадей на последнем круге.

Узкий пролив, выводящий из бушующего моря в бухту благополучия, был забит торосами амбиций и звериной злобы. И весь этот лед ненависти с хрустом выдавливал из потока людские судьбы. Выдавливал и швырял их на камни. И эта правда превращала одних, захлебывающихся и теряющих силы, в строительный материал для других – деловых и безжалостных.

Время выбрало безжалостных, и теперь они лепили из людской глины будущее страны. Ограниченное количество койко-мест белого парохода, увозящего на счастливый берег, делало горстку палачами и всех прочих жертвами. Этот город был смертельно болен. На всем – зданиях, улицах, вереницах машин и пешеходов – лежал лихорадочный блеск обреченности,

Глеб подумал о том, что скоро он убывает из этого ада в свою сытую, регламентированную жизнь, где время остановилось возле пальм и фонтанов. Остановилось и превратилось в вечность…

Спускаясь по эскалатору, он вдруг вспомнил: тетка говорила ему о материалах, которые Юрий брал с собой в Москву для доклада. Но ведь этих карт, если верить милиции, при нем не обнаружено.

Может, их и не было?

Но что же тогда Юрий повез на конгресс? Нет, материалы наверняка были.

«Их при Юрии не обнаружили, – размышлял Донской. – Но почему? Ведь его не ограбили, он упал с моста! Где же тогда они? Под мостом? Если карты были, то наверняка лежали в папке. В папке, которую предъявили Нине Павловне, в папке, которая, в свою очередь, была в сумке. Если все же допустить, что его ограбили, то зачем грабителям геологические карты? Они скорей забрали бы сумку и кожаную папку, а карты выбросили… Но, может быть, все-таки никаких карт не было?»

Глеб вошел в вагон и замер: «А что, если его сбросили с моста из-за этих самых карт?»

Мысль показалась чудовищной.

Он сначала отмахнулся от нее, как от мухи. Но, ясная, она затмила собой все остальное.

«Нет, – глядя на свое отражение в окне вагона, попытался убедить он себя в обратном, – это обыкновенный несчастный случай. Кто такой Юра? Инженер Гарин? Нильс Бор? Менделеев? Да нет же! Неудачник. Не гений же он, в самом деле?!»

«А если все же гений? – упрямствовал мозг. – Если то, с чем он приехал на конгресс, было действительно открытием, как говорит его мать?»

Не доехав двух остановок до нужной, Глеб вышел из вагона и пересел на кольцевую линию. Он решил ехать в институт, где проводился конгресс.

«Что же я сразу об этом не подумал. Возможно, там прояснят ситуацию с картами и что-нибудь расскажут о самом конгрессе!»

Его московская миссия наполнялась смыслом. Неожиданно в сознании появилась еще неясная, но стремительно приобретавшая очертания идея.

10

– Привет, академик! – крикнул охранник у последнего из трех контрольных проходов. – Ты, Томилин, прямо Стаханов! Раньше всех на службу заявляешься! Молодец, медаль получишь! Ну, стучи копытами, иди сюда, родной, я тебя немного пожулькаю!

И охранник радостно загоготал. Он был сегодня в духе. На вечер у него была назначена встреча, сулившая любовное приключение.

Развязно вытянув перед собой ноги, он полулежал на стуле, лениво пожевывая резинку и улыбаясь столь раннему посетителю.

Крепкий, чуть седоватый мужчина, бодро кивнув охраннику, прошел сквозь контрольную арку. На пульте не зажглись лампочки, и звонок промолчал.

Скосив глаза на пульт, охранник довольно хмыкнул, потом подошел к Томилину и стал его «жулькать» – обыскивать, прощупывая с ног до головы.

Томилин покорно стоял перед охранником.

– Ты слыхал, что косые ночью дали деру? Нет? И стрельбу со взрывами не слышал?

– Нет, туговат на ухо, – равнодушно ответил Томилин. – Их поймали?

Охранник с интересом взглянул на академика, но ничего не ответил и продолжил шмон.

– Вот так. Пока облапаешь всю вашу кодлу, упаришься. Так: халат, штаны, перчатки резиновые, хо-хо… А это что у тебя? – ахнул охранник, вытаскивая из кармана академика глянцевый журнал.

– Бабы.

– Голые?!

– Как видишь: в чем мать родила, – сухо ответил Томилин.

– Ого! Этот номерок я еще не листал! Славная порнушка! Где взял? – Охранник растянул тонкие губы в скользкую улыбочку, и глаза его стали масляными.

– Идиотский вопрос, – с едва уловимым презрением ответил академик.

– Ну, ты не заводись! Слушай, Томилин, зачем тебе на работе порнуха? Кто за тебя работать будет?! В общем, после работы посмотришь!

– А я не смотреть взял. Там в конце один тест для мужчин. Хочу себя проверить: мужик я еще или уже «оно»?

– Да какой ты мужик! – махнул рукой охранник. – Вы там, у себя в науке, баб только нюхаете, как цветочки! Вам они не нужны. В общем, так: давай журнальчик, у меня он будет в сохранности. После работы проверишь себя. Ну как, годится? – вопросительно глядя на академика, он прижал порнушку к груди.

– Нет, не могу! Сразу после работы отдать должен: взял на день. Не проси! – Томилин насмешливо смотрел на охранника.

– Ну, ты – чмо, академик! Ведь другим людям тоже порадоваться треба… Вот что, – охранник озабоченно прищурился и задвигал губами, – приходи ко мне в обед. Отдам журнальчик!

– Не могу я, не положено! Сам знаешь, – спокойно сказал Томилин.

– Да брось ты! – охранник раздраженно замахал на Томилина руками. – Я сказал приходи, значит приходи! В книгу тебя не занесу. Только не забудь, я уже с той стороны «хомута» сидеть буду. И чтоб никаких железяк, а то машинка звякнет, и придется мне тебя сосчитать, понял?

– Она и так звякнет! – усмехнулся Томилин.

– Не звякнет. Я тебе журнал перекину через хомут!

Хомутом охранник называл контрольную арку, настроенную на улавливание металлических предметов. Наряду с рентгеновскими датчиками, которые могли выявить даже медный пятак, проглоченный злоумышленником, в этой системе имелось еще несколько хитроумных штучек, натасканных на обнаружение чего угодно под рубашкой или в штанах клиента. В лабораторию нельзя было проносить ничего постороннего. А уж что-либо вынести из нее было просто невозможно.

Сделав корявым почерком запись в книге, охранник сунул журнал себе под задницу и устало пробурчал:

– Все, валяй, наука! В обед приходи!

– Хорошо, сам меня заставляешь… Только чтоб без всяких там подожди. У меня времени в обрез будет!

Академик был одет в белый халат, из-под которого торчали такие же белые штаны, широкими трубами волочащиеся по полу. Миновав контрольный пункт, он стремительно пошел по длинному высокому коридору, освещенному в нижней части маленькими лампами. Подойдя к одной из дверей, он щелкнул замком и тут же закрыл за собой дверь…

Минут через пять в лабораторию начали входить сотрудники. Тщательно обжульканные на контрольных постах, они коротко здоровались с Томилиным, смотрящим в бинокуляр, и быстро занимали рабочие места, спеша приступить к работе до того момента, как в лабораторию войдут проверяющие.

Сегодня никто не опоздал, даже рентгенщик Яковчук – довольно мрачный детина, работавший тут с самого основания Объекта и уже не раз получавший мягкий отказ на просьбу уволить его по собственному желанию и дать убраться на Материк. Ему говорили, что аналитик Яковчук незаменим, и для убедительности накидывали сверх контракта несколько сотен. Получая отказ, Яковчук мрачнел и неделю ни с кем не разговаривал. В последнее время он недолюбливал Томилина за идиотский оптимизм. Томилин увлеченно трудился, занимался наукой, не очень-то отвлекаясь на деньги, а он, Яковчук, зарабатывал: вкалывал, горбатил – отбывал повинность…

Проверяющие вошли в лабораторию последними. Это были охранники с железным ящиком. Поставив ящик на свободный лабораторный стол, они торжественно, словно заслуженного покойника из Кремля, извлекли из ящика баночки и небольшой металлический слиток.

Один из охранников осторожно положил его на томилинский стол. Томилин небрежно подвинул слиток к себе и расписался в получении.

Слиток называли в лаборатории Эталоном. Все, что делалось на Объекте, в той или иной мере касалось Эталона – сплава, состав которого был предметом долгих перешептываний в лабораторной курилке бесконечными зимними вечерами. Ради него тысячи людей самых различных специальностей трудились здесь, за Полярным кругом, считая месяцы и поджидая тот счастливый момент, когда наконец смогут отправиться на Материк отоваривать честно заработанные миллионы.

До обеда оставалось около четверти часа. Томилин поднялся из-за стола и, покряхтев по-стариковски, вышел в аппаратную, делая руками нехитрые упражнения и разминая затекшие плечи. Вскоре следом не спеша вышел Яковчук.

До очередной продувки корпуса оставалась минута.

Охранник в который раз пробегал глазами сладострастно облизанные им страницы журнала, постанывая при виде сахарных округлостей и шарообразных излишеств заморских девиц с резиновыми ртами. Истекая слюною, охранник пыхтел и ерзал на стуле, томясь, как молочная каша в русской печи.

Неожиданно раздались шаги.

Страдалец поднял голову, вглядываясь в полумрак коридора. Вздрогнув от неожиданности, он округлил глаза. К нему шел академик в оранжевых, как предупредительный свет светофора, ботинках.

Охранник отложил промокший от потных рук журнал. Чмокающие при каждом шаге, эти ботинки потрясли его. Особенно их цвет! Совсем как купальник на девице из журнальчика!

Не отрываясь, смотрел он на ботинки; ему уже чудилась та заморская бабенка, якобы не могущая снять с себя купальник, досадливо кривящая губки и нахальным взглядом призывающая читателя помочь ей. Именно ее охранник только что вылизал своим скользким взглядом, вылизал, как благодарная дворняга ладонь нового хозяина.

– Вот это шузы! А ты, академик, случайно не того? Как у тебя с сексуальной ориентацией? Ты не голубой? А может, ты шизик? – вопрошал охранник, указывая пальцем на ботинки Томилина, и его трясло от возбуждения.

– Не шизик, а ученый! Это, парень, не всегда одно и то же. Если тебе не нравятся мои ботинки, подари свои! – скороговоркой ответил академик.

Не снижая скорости, Томилин шел к хомуту.

– Что так рано? – охранник недовольно поднялся со стула. – Мы же договорились в обед?!

– В обед не могу. Блюм вызывает на ковер. Давай журнал!

– Погоди-погоди… Вот тут, посмотри, бабенка есть! Сахар! – загундосил охранник, ища нужную страницу и постанывая от вожделения.

Томилин тем временем подошел к хомуту и остановился. Охранник не смотрел на него. Разлимоненный соблазнительными картинками, он настолько размяк, что ему на все, кроме журнала, было наплевать.

Лапая дрожащими руками глянцевые страницы, он искал свою бабенку.

– Вот смотри! Видал, какой круп?! – Он даже не глядел на академика, не в силах оторваться от картинки. – Эх! А может, не отдавать тебе журнальчик-то?

– Нет, брат, придется отдать. Как договорились! Томилин насмешливо глядел на раскрасневшегося

от волнения охранника, глаза которого наполнились мольбой.

Академик посмотрел на часы, а охранник, улучив мгновение, повернулся к нему спиной и влажными горячими пальцами вырвал из журнала страницу с вожделенным крупом. Вырвал и сунул за пазуху. Кажется, задумчивый академик этого не заметил.

Наконец Томилин оторвался от циферблата и, презрительно хмыкнув, строго произнес:

– Давай его сюда, парень! Я и так рискую. Не надо было давать его тебе!

Охранник перебросил журнал через хомут.

– Немного помялся журнальчик-то! – заметил вкрадчиво улыбающийся охранник, чувствуя легкое жжение за пазухой, где теперь скучала полуголая чаровница.

– Не беда. Это ведь только форма пострадала, а содержание по-прежнему неизменно. Не переживай, начальник. Попробую за бутылку выторговать его для тебя! – И Томилин поднял журнал над головой.

– Да? Ну спасибо, академик! – охранник изобразил на лице радость. – Я теперь твой должник!

Томилин махнул рукой и быстро направился на рабочее место. Через пять минут должен был прозвучать звонок на обед.

После короткого обеда сотрудников повели в кабинет начальника центра, куда приехал Блюм.

На вид шестидесятилетний мужчина, лысый, небольшого роста с черными, как смоль, усами и круглым бравым брюшком, делавшим его похожим на героя комикса, он был одним из совладельцев (остальные сидели где-то на континенте, а то и на двух сразу, и носа в тундру не показывали) Объекта – промышленного города, в считанные месяцы построенного за Полярным кругом на базе двух-трех заброшенных шахт да примитивного обогатительного завода при золотом руднике, где некогда гробил себя передовой отряд советского пролетариата в надежде на старости лет купить домик у моря с гнилым баркасом и виноградником и куда раз в две недели летали спецрейсы, привозя из Москвы важных тузов – товарищей в шляпах, ковавших в ЦК пресловутое «золото партии», которого никто никогда и в глаза-то не видывал.

Эти люди высоко ценили Блюма, умевшего выжимать золото даже из постиранного белья. Блюм был энергичным хозяином, безжалостным, но честным – с точки зрения социальной справедливости! – руководителем. Одно время он являлся членом Бюро Заполярного обкома, так что партия имела возможность в любой момент слегка придавить своего беззаветного птенца, сидящего на золотишке. Однако Блюма не придавили…

По образованию геолог, в тридцать лет дослужившийся до начальника крупнейшей в Заполярье экспедиции, он всегда лично вникал во все «неразрешимые» проблемы, смело решая их. Он мчался к вершинам власти со скоростью локомотива, летящего под уклон. И это ничего, что при этом в кювет отскакивали чьи-то ни в чем не повинные головы с вытаращенными от неожиданности глазами.

Власть нуждалась в золотом запасе, и Блюм понимал эту нужду. Понимал и готов был положить всех вверенных ему людей – тогда это еще были люди, а не контингент – на алтарь золотодобычи, удовлетворяя все возрастающие потребности кремлевских мудрецов.

Потом, когда система рухнула, Блюм не растерялся и ловко организовал свою фирму.

О, это была вовсе не старательская артель!

Это был проект века!

И хотя золотоносные жилы были почти целиком выбраны и с точки зрения властей не представляли интереса для экономики «обновленной свободной России», Блюм остался именно здесь.

По-видимому, он что-то знал об этих краях. Что-то потаенное и, как оказалось, весьма соблазнительное для крупного капитала, который, как известно, умеет считать деньги и обожает сверхприбыль.

В общем, Блюм съездил за кордон и кое-что блескучее там продемонстрировал. После этого акулы бизнеса – крупнейшие инвесторы – без долгих раздумий вложились в до нуля выработанное золоторудное месторождение, и деньги хлынули к Илье Блюму зеленым потоком.

Блюм что-то знал об этих краях…

Старожилы говорили о какой-то темной истории, о каком-то открытии, которое якобы сделал местный геолог и которое всеми силами, используя связи в Москве и Питере, не пропускал в свет энергичный Илья Борисович. А потом и вовсе присвоил его себе. Но прежде тот геолог сгинул: не то утонул, не то улетел на Луну.

В тайну была посвящена также маленькая группа исследователей – людей, приехавших сюда со всей России работать по контракту. Им строго воспрещалось говорить с кем-либо из посторонних о том, чем именно они занимаются в своей лаборатории, находящейся в здании-бункере, куда кроме них могли попасть только охранники и администрация Объекта…

После короткого приветствия Блюм сразу перешел к заслушиванию отчетов каждого из сотрудников лаборатории о полученных результатах.

Сегодня у Ильи Борисовича был озабоченный вид.

Во-первых, группа рабочих из третьего общежития совершила на рассвете нападение на охрану Объекта и, завладев оружием, прорвалась в тундру. Причем часть из них атаковала вертолетную площадку и серьезно повредила вертолеты. Те, кто совершил это, несомненно, были отпетыми уголовниками, если судить по той жестокости и изощренности, с которой они действовали.

Во-вторых, Вероника… Сегодня ночью у нее опять был приступ. Медицина сказала, что это – результат передозировки. Хорошо еще, парню из Службы безопасности удалось обнаружить ее в шахте. Она была в бессознательном состоянии…

Илья Борисович заставлял себя вникать в суть сообщений. Сотрудники лаборатории демонстрировали таблицы и графики, на которых фигурировали концентрации, доли и проценты, то и дело произносилось магическое слово «элемент». Правда, постороннему наблюдателю было бы непонятно, о каком именно элементе Периодической Таблицы шла речь: никто ни разу не назвал его.

Больше всего пришлось говорить главному специалисту лаборатории Томилину, который пользовался особым расположением хозяина. В его сообщении речь шла о серии анализов последней партии руды. Содержание Элемента в пробах росло, так что проходчики шахты были на верном пути.

Выслушав сообщение, Блюм вытащил из кармана маленький калькулятор и попытался на скорую руку оценить новые разведанные запасы Элемента.

Посмотрев на полученный результат, Илья Борисович улыбнулся. Настроение у него заметно улучшилось. По-солдафонски сострив что-то насчет женщин и выпивки в рабочее время, Илья Борисович удалился из кабинета. О ночном побеге из третьего общежития Промзоны не было сказано ни слова. Блюм спешил к Веронике Николаевне, метавшейся сейчас в бреду с высокой температурой.

Сотрудников вновь повели в лабораторию, все так же утомительно пропуская каждого через хомуты и липкие лапы охраны.

Подойдя к своему столу, Томилин в нерешительности остановился. Со стола исчезло то, что должно было лежать рядом с образцами руды и бинокуляром. Порыскав удивленным взглядом по предметам, он обернулся к коллегам и тихо объявил:

– С моего стола исчез Эталон! Кто его взял? Сотрудники ошарашенно уставились на него.

– А кому он нужен? – хмыкнул Яковчук.

– Не знаю…

Томилин вопросительно посмотрел на Яковчука.

– И я не знаю. Зачем вы его вообще заказывали? На кой он вам сдался?

– Мне он нужен. Для работы. Томилин в упор смотрел на Яковчука.

– Нужен, так ищите! Он ведь не иголка в стоге сена и не кусок льда, чтобы растаять.

Яковчук злорадно улыбался, глядя на главного специалиста. И глаза его говорили: ну что, допрыгался, петушок? Теперь они с тебя сошкурят глянец оптимиста! Теперь они тебе покажут чистую науку!

– А сюда мог кто-нибудь зайти, пока мы были наверху у Блюма?

– Разве что охрана, – растерянно сказала молодая девушка, выполнявшая обязанности лаборантки: варить для сотрудников кофе в мензурке или разбавлять спирт в строгом соответствии с заветами доктора Менделеева. – Может, они взяли?

– Что ты несешь, Нюрка! – грубо оборвал ее Яковчук. – Какая охрана?! Да они даже к дверям лаборатории подходить боятся. Для них значок радиоактивности на наших дверях – как карбофос для клопов!

– Что будем делать? – спросил притихших коллег Томилин.

– Давайте искать! – пылко сказала лаборантка. – А вас, – обратилась она к Яковчуку, – я прошу называть меня Анной. Никакая я вам не Нюрка! Может, у вас в Питере женщин называют Нюрками, а у нас…

– Да ладно тебе! – раздраженно махнул на нее рукой Яковчук. – Не заводись…

Минут пятнадцать сотрудники искали в помещениях лаборатории, по нескольку раз обшаривая все потайные углы и щели.

Эталон исчез.

– А может, все же кто-то из охраны? – нерешительно спросил коллег Томилин.

Все молчали. Было ясно: пора поднимать тревогу. Из лаборатории исчез Эталон – главная тайна Объекта. Томилин нажал красную кнопку.

11

– Он был как безумный! – профессор Барский в раздражении встал из-за стола. – Этот его доклад, это… безобразие!

– Но ведь его пригласили на конгресс именно с этим докладом! – попытался возразить Глеб.

– И это было нашей ошибкой! Если б я тогда не был в командировке! Я бы не допустил! Никогда! Приехал прямо к открытию и был вынужден слушать этот, с позволения сказать, доклад. Позор! – Барский заметался по кабинету. – Поймите, дело не в научных подходах! Дело в принципах! Юрий Сергеевич нес околесицу! Безответственную околесицу! Выдумал какой-то комплекс малых тел за Полярным кругом. Конгломераты руды, богатейшие месторождения! Помилуйте, какие тела? Кто их видел? Слава Богу, наша земля-матушка вдоль и поперек заснята со спутников, и никаких таких структур не обнаружено, а он, видите ли, уверен. Настаивал на их существовании. Причем как агрессивно настаивал!

– Нет, Анатолий Андреевич, это вы агрессивны! Ведь Юрия уже нет с нами.

– Простите меня. Погорячился! О мертвых или ничего, или… И все же его научные фантазии… – сморщился Барский, вновь усаживаясь в кресло.

– Вы называете его идеи фантазиями только потому, что они шли вразрез с вашими?