Текст книги "Холодное солнце"

Автор книги: Евгений Крестовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 30 страниц)

Евгений Крестовский
ХОЛОДНОЕ СОЛНЦЕ

Книга первая
БЛАЖЕННЫ МЕРТВЫЕ

Пролог

За сизой грядой сопок, в которую утыкалось однообразие изрезанной неподвижными реками тундры, неожиданно открывалась равнина, в которой тяжело, как осколок метеорита, лежал город.

Это был именно город, неожиданный, как обратная сторона Луны, и реальный, как Вавилон. Город, сотворенный в безмолвной пустыне из железа и ноздреватого бетона… Словно рука великана оторвала от какого-нибудь Норильска кусок лязгающей и дымящей окраины и швырнула его за Полярный круг. Или посланцы иных миров оставили тут, на краю земли, свой разбитый корабль.

Объятые густым паром башни, плавильные домны, полукилометровые корпуса с горящими на солнце крышами, дома, сиротски жмущиеся к гнилым баракам, булавочные головки торчащих отовсюду наблюдательных вышек, трапеции буровых установок, черные хеопсы отвалов пустой породы по соседству с шахтными строениями, и дороги, дороги, дороги…

Эти дороги нарезали город на микрорайоны, тесные, как китайские квартальчики, и населенные, как улей. Тягачи, УАЗы, тяжелые грузовики двигались по тесным артериям, идущим от железобетонного монстра, ощетинившегося трубами, штангами, лестницами и конусовидными стальными крышами.

Монстр дышал огнем и дымил то черным, то ярко-оранжевым дымом. Вокруг него расположились емкости для нефтепродуктов, ангары и множество гусеничной техники. То там, то здесь крутили носами башенные краны.

Люди-букашки напоминали муравьиное сообщество: их мельтешение занимало все еще свободное от стали и бетона пространство. И энтропия этого сообщества росла. Правда, кое-где муравьиный хаос вдруг вырастал до геометрической четкости механизма, и тогда построенные в колонны люди перемещались по прямоугольникам дворов и неровным заплатам пустошей.

Вслед за ленивыми, как расплавленное стекло, реками в сторону океана тянулись дорожные колеи, уже на горизонте сливающиеся в единый тракт. По тракту шли караваны с грузами, змеились колонны людей – строителей фантастического города.

В самом центре города сквозь тяжелый туманный морок искрился прозрачный купол, взятый в кольцо черными кварталами. Под куполом царил иной, свободный от грохота механизмов и бесконечного труда, мир – что-то голубое и полное света, воспроизводящее здесь, среди вечной мерзлоты, кусочек беззаботной цивилизации, райский сад мечты. Купол играл и светился, как чудовищных размеров бриллиант. Бриллиант счастья среди грязи подневольного труда и холодного мрамора смерти.

Тот, кто смотрел на этот бриллиант во все глаза, на миг терял чувство реальности. Терял, чтобы, очнувшись от наваждения, быть тут же раздавленным ледяной вечностью…

Пульсирующий артериями дорог и шевелящий металлическими щупальцами, город казался гигантским железным гадом. Вдавив свое неподъемное брюхо в нежную зелень тундры, он лежал в угарной дымке смога и мучительно выдыхал из себя языки пламени. Он задыхался.

Казалось, это чудовище должно вот-вот разродиться: с воем выбросить на свет что-то немыслимое, непременно чешуйчато-никелированное, подобное лежащему на столе хирургическому инструменту, лязгающее и тут же расправляющее многочисленные лезвия-иглы. Античеловеческий по своей сути, он непременно должен был питаться этими крошечными людьми, этими букашками, сотнями перемалывая их стальными челюстями и выплевывая лишь жалкие шкурки, как шелуху подсолнечника.

1

До конца рабочей смены оставалось еще сорок пять минут. Двое корейцев – Пак и Ким – только что отвезли очередную вагонетку с породой к подъемнику и теперь ждали ее возвращения. Наконец вагонетка с грохотом скатилась по крутому уклону и, ударившись о железные башмаки, остановилась.

Ким подошел к вагонетке и достал со дна брезентовый мешок. Опасливо оглядевшись и не приметив никого поблизости, кореец извлек из мешка три аммонитовых патрона. Пак взял из рук товарища взрывчатку и втиснул за брючный ремень.

Проделав это, корейцы покатили вагонетку в забой за новой порцией руды. Нужно было торопиться. Скоро мастер должен был дать сигнал отбоя, а им предстояло еще многое сделать.

За несколько минут до конца смены на пульте в диспетчерской загорелась красная лампочка. Внизу, под землей, что-то произошло.

Тут же раздался телефонный звонок. Из первой штольни сообщили, что в шестом штреке, в районе двадцать второй рассечки, произошло обрушение кровли. Кто-нибудь пострадал? К счастью, никто… Никто, кроме двух косых. Да, насмерть.

Уже через десять минут под землю спустилась комиссия для расследования происшествия, состоящая из представителей администрации, Службы безопасности Объекта, горного мастера и санитара с бесполезным в данном случае чемоданчиком.

– Может, диверсия? – вкрадчиво спросил представитель Службы безопасности. – Попытка косых сорвать добычу? Организуйте людей для расчистки завала. А вдруг это акция? Надо допросить тех двоих, если, конечно…

– На них рухнуло тонн двадцать. Сразу в лепешку! Так что если и акция, то на свою голову, – сказал горный мастер. Он еще раз окинул взором место происшествия. – Ничего не понимаю. Крепь здесь сам проверял! Все вроде было нормально

– Вот именно вроде… Их там было всего двое? – недоверчиво спросил представитель Службы безопасности.

– Да. Двое косых: вагонеточники Пак и Ким. Остальные на месте. Я сделал перекличку.

– Сколько потребуется времени, чтобы расчистить завал?

– Сутки, не меньше.

– Значит, двое суток, – заключил представитель Службы безопасности, разглядывая место обвала. – Чувствуешь, чем пахнет? – вдруг спросил он горного мастера.

– Хотите сказать, был взрыв?

– Похоже на то.

– Да нет. Просто сегодня утром в соседних рассечках производили отпалку, а здесь скопились газы из-за плохой вентиляции. Взрыва никто не слышал. Просто ухнуло. Так бывает, когда обвалится свод.

Представитель Службы безопасности, светя перед собой шахтерской лампой, побродил между огромными кусками породы, пристально смотря себе под ноги, словно надеясь отыскать тела Пака и Кима.

Наконец он сказал горному мастеру:

– Давайте отбой. Всю смену наверх. Как бы только они не взбунтовались!

– А чего им бунтовать? – усмехнулся горный мастер. – В первый раз, что ли?

Комиссия направилась к выходу. Вслед за ними потянулись вагонеточники и проходчики – сплошь азиаты: корейцы, вьетнамцы и китайцы.

Заработал подъемник, и косые отправились на поверхность. Последними поднялись горный мастер с представителем Службы безопасности, снявшим с себя каску и обнажившим блестящую лысину.

– Кинем вам пару косых взамен убывших. Но больше в ближайшее время не ждите. Рабсила сейчас – дефицит! – сказал лысый.

– Это косые-то дефицит? – усмехнулся горный мастер. – Да этого добра в бараках навалом! У нас ведь для такой работы и квалификации никакой не требуется. Тяни да толкай – вот и вся работа!

– Остальные заняты на строительстве. А новый караван с побережья не скоро будет. Говорят, когда навербуют достаточно «материала», тогда и отправят сюда. Загружать трюм наполовину – невыгодно. Себестоимость косого повышается, а проку от него – на все те же два юаня.

– Так мне и женщины сойдут. По три на вагонетку, и хорош! Подумайте об этом…

Минут через двадцать после того, как комиссия и проходчики покинули штольню, метрах в пятидесяти от того места, где произошел обвал, зашевелился черный от пыли и сырости брезент. Из-под брезента выбрались Пак и Ким.

Некоторое время они прислушивались к тишине, потом, убедившись, что одни здесь, направились к выходу, светя перед собой лампами.

У подъема, который представлял собой наклоненную под углом сорок пять градусов шахту с рельсами для вагонеток и стальным канатом, они вытащили из-под ящиков с металлическим хламом заточки и какой-то мешочек. В мешочке оказались «звезды», любимый корейцами вид холодного оружия. Их за две бутылки водки выточил токарь Промзоны. Он был молчалив, как рыба, и корейцы доверяли ему больше, чем остальным русским. Заправив заточки за ремни и рассовав по карманам звезды, корейцы поползли наверх, цепляясь за стальной канат руками в брезентовых рукавицах.

Минут через сорок они выбрались на поверхность. Тяжело дыша, корейцы сели на пол и закрыли глаза.

– Русский сказал, что самое главное – захватить вертолеты, – произнес Пак.

Ким кивнул. Прошло еще несколько минут.

– Ты помнишь, куда надо положить слиток? – Пак открыл глаза и вопросительно посмотрел на товарища.

– Помню… Русский дал нам хороший план. Думаю, половина из наших сможет добраться до материка, – сказал Ким, не открывая глаз.

– Хотя бы один – и то хорошо.

– Мы могли бы уйти вдвоем. Нас не стали бы искать.

– Да. Ведь нас уже нет… Но сколько бы мы прошли без еды?

– Это правда…

– Думаешь, на фабрике заметят, что слиток подменили? – Пак повернулся к товарищу.

– Нет. Их нельзя отличить. Русский уверял, что никто не заметит разницы. Только с прибором можно. Слитки упакованы, так что уже никто ничего не узнает.

– Умереть боишься? – тихо спросил Пак.

– Нет.

– А я немного боюсь. Как это, раз – и тебя больше нет?! Странно!

– Не бойся. Больно только две десятых секунды. Потом ничего. Я в журнале читал…

Косые ждали ночи.

2

– У него были такие страшные раны на лице! – Нина Павловна, заломив руки, заметалась по комнате, словно вновь переживала когда-то увиденное. – Мне кажется, его убили. Убили! – рыдающе выдохнула она в потолок. – Сейчас везде столько лихих людей, тем более в Москве. Правда, в милиции мне сказали, что раны – результат падения.

– Падения откуда? – спросил Донской, нахмурив лоб.

Он выглядел сосредоточенным и старался слушать тетку со всем возможным участием.

– С моста, Глебушка. Его нашли под утро у моста. Лицо, шея обезображены. На фотографии его невозможно было узнать. Сказали, несчастный случай.

– На фотографии? Почему на фотографии? Вы не видели… – Глеб на секунду замялся, подбирая слово, – тела сына?

– Нет. К тому времени его уже кремировали. Ведь он был бесхозный: без документов, без… лица. Поначалу его приняли за бомжа. Я им сразу заявила, что это не Юра, но потом, когда они показали мне его одежду и сумку, в которой была его папка… – Она остановилась у окна и замолчала, держась рукой за штору и глядя на дорожку, по диагонали делящую садик с детской площадкой, словно надеялась увидеть сына, идущего к дому. – И все-таки тот, на фотографии, пусть даже изуродованный, был не Юра. Нет, не он!

Она смотрела на Донского торжествующим взглядом, словно это он, показав фотографии, пытался убедить ее в том, что ее сын разбился, упав с моста. Щеки ее пылали лихорадочным румянцем, глаза были полны упрямства.

– Но ведь одежда… – начал осторожно Донской.

– Да, они показали мне пиджак, на котором я сама пришивала пуговицу. И еще брюки, ботинки. Ну и что из этого?! Я мать и знаю лучше. Это был не Юра!

– Что делать, смерть меняет человека, – попробовал он примирить тетку с фактами.

– Наверное, Глеб, – вздохнула она, как-то сразу сникнув. В глазах ее заблестели слезы. Было видно, что она уже смертельно устала обманывать себя. И все же никто не имел права разрушать ее последнюю иллюзию. – Еще чаю?

– Нет, спасибо… Хорошо, а как же они нашли вас?

– Это я их нашла. Я ждала Юру из Москвы больше двух недель. Он поехал на конгресс и собирался задержаться после его окончания на несколько дней по работе. Брал с собой какие-то материалы – то, над чем работал в последние годы. Юра хотел навестить московских коллег, кажется, какого-то профессора, которому года два назад посылал рукописи своих статей на отзыв. Они так и не вышли! После этого он даже собирался заявиться в министерство. Говорил, что его там обязательно примут, поскольку его открытие – дело государственной важности.

– Открытие?

– Да. Он так говорил. Какие-то руды, что-то связанное с оборонной промышленностью… Когда я поняла, что с ним что-то случилось, тут же заявила в милицию, и они объявили розыск. Буквально через пару дней меня вызвали в Москву. Им помогла сумка участника конгресса. Я ведь писала в заявлении, что Юра поехал на конгресс… – Нина Павловна достала платок и спрятала в него лицо, вздрагивая плечами и совсем тихо всхлипывая. Глеб молчал, глядя поверх ее седой головы. Наконец она успокоилась, вытерла красные от слез глаза. – Давай больше не будем об этом?

– Давайте, – тихо произнес Глеб.

– А ты помнишь, как вы с Юрой дрались? – вдруг со строгой улыбкой, по-учительски спросила она. – Как ты мог драться с двоюродным братом?

– Мальчишки всегда дерутся, выясняя, кто из них главней. Даже если они братья, – улыбнулся Глеб.

– Ну, и кто оказался главней? – На глаза ее вновь навертывались слезы.

– Конечно, он.

Глеб спрятал глаза от теткиного испытующего взора.

– То-то! – выдохнула она, с видимым усилием добавляя в голос бодрые нотки. – Ты ведь едешь в Москву? Надо бы прах его сюда перевезти, чтоб поближе был. Это возможно? Я тут адрес написала и нужные бумаги собрала… Может, ты найдешь людей, которые видели Юру в те последние дни? Вот деньги на дорогу.

Она протянула ему пачку аккуратно разглаженных купюр.

– Что вы, у меня есть деньги. Я же оттуда, из мира капитала, прибыл!

– Спасибо… – Нина Павловна замолчала, глядя в окно. – А Юра был бессребреник. Ты помнишь?

– Да, тетя. Но ведь я не сам…

– Что ты, Глебушка, не оправдывайся! Я ведь не в укор. Просто он всегда был таким. Его и из завлабов-то убрали только потому, что он мешал институтским начальникам торговать фондовыми материалами. И все равно весь Север с его запасами ушел за бесценок твоим капиталистам… Прости. Да, вспомнила, в милиции мне показали акт… – тут она нахмурила лоб, пытаясь подобрать заменитель того страшного слова, которое старательно обходила, но не нашла и, сделав над собой усилие, выдохнула: – вскрытия. Подумать только: он ел всякие острые вещи, миноги, например, которых терпеть не мог, и… курил!

– Но, тетя, под водку да в хорошей компании…

– Вот именно под водку! Ведь он пил только коньяк. И потом, никогда не курил. Но это не самое главное. Главное, что там они обнаружили, – тетка сморщилась, словно откусила от лимона, – нет, ты подумай, – вдруг взорвалась она, – у него в желудке… Бр-р!

– Бр-р? – он растерянно улыбнулся.

– Да-да, бр-р! – торжествующе подтвердила она. – Этого он не смог бы проглотить ни за какие деньги!

– Но что? – спросил Глеб, видя, что тетю понесло; он боялся, как бы это не закончилось сердечным приступом.

– Нет, не могу… Одним словом, гадость! Не хочу даже думать об этом! Нет-нет, он даже пьяным не смог бы это проглотить! Они сказали, что у него чрезвычайно высокая концентрация алкоголя в организме.

– А что ж тут удивительного? После окончания конгресса наверняка был банкет, – заметил Глеб. – У мужиков, тетя, всякое бывает. Тем более, когда подберется компания!

– Да-а, – Нина Павловна с грустью посмотрела на стену, где висел портрет сына. – Думаю, этот банкет его и доконал.

– Все может быть…

3

Бармин встретил этого человека в одной из рюмочных Буферной зоны Объекта, где было много водки, не так много дыма и совсем не попадались косые.

Доступ сюда имели только специалисты Промзоны. Высшее руководство Объекта предпочитало забегаловкам Буферной зоны бары Жемчужины с бассейном, обрамленным пальмами в кадках. Жемчужиной называли небольшую центральную часть Объекта, отгороженную от остальных зданий бетонным забором с колючей проволокой под напряжением и накрытую огромным куполом из стали и стекла. К Жемчужине примыкали здания Лабораторного корпуса, Аналитического центра, а также строения не вполне понятного назначения.

Поначалу это был просто бассейн. Поскольку в Промзоне находилась небольшая ТЭЦ – проблем с теплом и водой у жителей Объекта не было. Но скоро бассейн, как морская раковина, оброс барами и даже искусственными лужайками, которые взяли под общую крышу. Здесь местное начальство грело кости, а их разленившиеся женщины принимали солнечные ванны и перемывали друг другу косточки…

У Бармина был пропуск только в Буферную зону и немного денег, которые он получил от Березы – начальника дружины Поселка, находящегося в ста пятидесяти километрах от Объекта. Бармин привез сюда Березу ради каких-то неотложных дел. Перед тем как сгинуть среди кадок с пальмами, начальник дружины сказал Бармину, что будет только на следующий день.

В довольно грязной рюмочной, где распоряжались мрачный человек с лицом мизантропа и его помощники, косолапо исполнявшие функции официантов, Бармин присел за столик, за которым «отдыхали» трое.

Двое были уже изрядно пьяны.

– А ведь косые опять побег готовят! – говорил один, с обвислыми украинскими усами, своему раскисшему от выпитого товарищу. – Неделю назад двух собак отловили. Я думал, съели. У них такой деликатес не залеживается. А вчера зашел в каптерку – дай, думаю, проверю, чем это так воняет? Открываю дверь, а собачки эти ободранные над печкой висят. Сушатся или коптятся…

– Ну и что? – округлил глаза товарищ.

– А то, что если сразу не съели да еще сушат, значит, драпать собрались. Может, уже сегодня! Хорошо, не моя смена. Мы ведь для них – не люди! Я стараюсь со своими косыми не ссориться и дел никаких не иметь. Это они днем тебе улыбаются, а ночью – вжикнут по горлу и айда! – вислоусый радостно хохотнул.

– Эх ма! У косых это запросто! – подтвердил его товарищ, держась руками за край стола, чтобы не упасть. – И чего только их набрали сюда?

– Дешевая рабсила. Тебе сколько платят, а сколько им? Вот так-то! Ты за десятерых косых получаешь!

– Так я – специалист, а они – мусор! – Товарищ вислоухого радостно икнул и, отхлебнув из своего измазанного селедочным жиром стакана, спросил: – Слушай, а тех косых, что месяц назад драпанули, поймали?

– А ты как думал! – вислоусый как-то особенно гордо выпятил нижнюю губу. – У наших ведь тут все, даже вертаки! Вот ты, дура, убежишь от вертака?

– Ну, и что с ними сделали? Отвезли на Материк?

– Зачем? – удивился вислоусый.

– Как зачем? Судить гадов…

– Судить? Дура! Кто же их дальше Пионерского отправит? Там тебе и прокуратура, и суд. Там тебя по полной программе, братишка, укатают. Там такие специалисты, лучше с ними век не встречаться! – Вислоусый вдруг покосился на Бармина и его молчаливого соседа, во время всего разговора глядевшего себе в стакан.

Опомнившись, он схватил своего товарища под локоть и повлек к выходу. Товарищ попытался уцепиться за стакан, в котором еще оставался «коктейль» – местное пойло из кислого пива и водки, – но вислоусый, бросая тревожные взгляды на Бармина и его соседа, выволок товарища из рюмочной, по дороге что-то шипя ему на ухо.

– Испугался дядя, – пробубнил Бармин.

– И чего только не наболтают, когда во хмелю! – сосед вопросительно смотрел на Бармина, явно приглашая его к беседе.

Уже изрядно подзаправившийся Бармин, налив себе еще, сделал большой глоток и нехотя поддержал беседу.

– Почему болтают?! Я вот, например, за последний год ни разу не видел, чтобы косой в самолет садился. Да и у нас в Поселке я их что-то не видел. Если косых и увозят куда-то с Объекта, то куда же, если не на Пионерский?

– К океану… Там причалы, пароходы.

– Э, нет! – усмехнулся Бармин. – Эта дорожка только в одну сторону – сюда! Обратно не получается!

– Только для косых не получается… или для всех? Скажи, а ты можешь улететь на Материк?

– Меня нет в списках. Но половина Поселка летает!

– Значит, улететь можно?

– Полететь можно, а улететь нельзя!

– Это как?

– А так. Только туда и обратно! Такие теперь самолеты. – Бармин в упор посмотрел на собеседника.

– Но он хоть посадку в Москве делает?

– А кто его знает? – Бармину стало скучно. – Народ с барахлом возвращается. Наверное, делает…

Он тяжело откачнулся от стола и, потеряв равновесие, инстинктивно схватил соседа за рукав куртки.

– Подожди, Гена, – тихо сказал сосед, развернувшись к Бармину. – Ведь ты – Гена?

Бармин вздрогнул и, нахмурив лоб, стал вглядываться в незнакомого человека.

– Я – водила! – сказал он. – Но когда-то меня действительно звали Геннадием. Мы знакомы? – все еще держась за рукав соседа, он вопросительно смотрел ему в глаза.

– Да.

– Врешь. Я тебя не знаю. Ты не из Поселка. Значит, местный. Кто тебе сказал, как меня зовут? – Бармин приблизил свое лицо к мужчине, недовольно глядя на играющую на его губах улыбку.

– Ты.

– Где и когда?

– В Питере. Пятнадцать лет назад. Ты был таксистом, а я пассажиром.

– Двенадцать лет назад, – уточнил удивленный Бармин. – Так ты, выходит, тоже питерский?

Бармин все еще не верил в искренность соседа. Он опасался провокации. Сначала пьяные работяги, которые распускают язык, потом этот мужик…

– Питерский. Я потому тебя запомнил, что случай был особый. Нас еще тогда инспектор ГАИ остановил, и мы с друзьями до утра у гаишников твои права выцарапывали. Ну, вспомнил?

Лицо Бармина просветлело. Он улыбнулся.

– Знаешь, – начал он задумчиво, – мне до сих пор казалось, что прошлой жизни у меня не было. А теперь вижу, была. Та жизнь…

– Гена, я – не провокатор. Веришь мне?

– Пытаюсь.

– В общем, у меня нет выхода. Поэтому я вынужден тебе открыться. Ведь ты из Поселка? А здесь я никому не могу доверять. Ты, конечно, мог бы заработать на мне… Впрочем, извини, если обидел. Слушай внимательно и ничему не удивляйся. Это надо сделать завтра. Завтра или никогда!

4

Сон густой горячей волной то наползал на сознание, погружая его в неразбериху кошмара, то вновь откатывался, и тогда дремлющий охранник ощущал приближающиеся шаги. Борьба со сном была составной частью его ночной службы.

Вдруг шаги стали отдаваться в мозгу страдальца, и охранник, проклиная судьбу, мучительно пробудился.

Приоткрыв глаза, он увидел в дверном проеме чей-то тонкий силуэт, который тотчас пропал. Шаги звучали все отчетливей, все определенней, но в предрассветном полумраке идущий прямо на охранника человек был неразличим.

Все еще борясь с липкой трясиной сна, охранник вслушивался. Он не шевелился, боясь окончательно прогнать тягучий, как патока, дурман. Однако шаги приближались, и потому волнение росло: кто-то стремительно шел на него. Рука невольно потянулась к кобуре. Только ощутив в ладони холодную рукоятку револьвера, охранник успокоился, готовый в любую минуту вскочить и наставить дуло на врага.

– Открывайте дверь! Быстрее! Мне душно! Душно! – сказал «враг» высоким, чуть истеричным женским голосом и засмеялся.

Перед охранником, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, стояла красивая молодая женщина со стриженой головой, одетая во все черное. Большие глаза ее лихорадочно блестели в полумраке.

– Но, Вероника Николаевна, нам запрещено… – начал было вытянувшийся перед женщиной охранник, все еще сжимающий в правой руке револьвер.

– Вам запрещено! А мне нет! Мне вообще нельзя запретить! Вам это известно? – она опять громко засмеялась, запрокидывая свою красивую голову и обнажая крупный жемчуг зубов.

– Да, но Илья Борисович лично… – Охранник замолчал.

Он не имел права пропускать эту женщину, но и не смел задерживать ее.

Вероника Николаевна, кажется, прочитала чужие мысли и, презрительно взглянув на револьвер, который охранник так и не удосужился вернуть в кобуру, двинулась к двери.

Избегая столкновения, не сулившего ему ничего хорошего, парень попятился к стене, поспешно пряча оружие. Вероника Николаевна лязгнула задвижкой и вышла на холодный стоячий воздух.

Синеватый, как снятое молоко, туман тут же объял ее хрупкое тело; волна озноба прошлась по спине. Не обращая внимания на холод, женщина решительно двинулась к серым двухэтажным строениям.

Охранник растерянно встал в дверях и крикнул ей вслед:

– Но вы сейчас вернетесь? Мне ведь не велено… Я рискую!

– Не беспокойся, мальчик. Ты тут ни при чем! – ответила, не оборачиваясь, женщина.

Охранник стоял в дверях до тех пор, пока она не скрылась в туманном сумраке, стоял, невольно любуясь хрупкой фигурой Черной Пантеры.

– Опять нажралась! – пробубнил охранник. – А мне теперь отдуваться! Шары залила и на охоту! Какая девка! С такой прожить недельку, а там и помирать не страшно!

Охранник еще немного погрезил, представляя себя в спальне наедине с Вероникой Николаевной, и пошел к телефону – сообщать дежурному об инциденте.

Конечно, выпускать ее он не имел права. Но попробуй ей запрети! Попробуй тронь эту пантеру! Блюм потом такое устроит, что даже страшно подумать…

Женщина стремительно шла по пустынным улочками, срезая углы и не обходя глубоких грязных луж. Она знала, куда идет. Со стороны могло показаться, что Вероника Николаевна совсем не чувствует предрассветные холод и сырость. Глаза ее горели, и она без остановки шевелила губами: что-то говорила, в чем-то убеждала кого-то невидимого, нервно посмеиваясь.

Ночные патрули, еще издали завидев знакомый силуэт, останавливались и долгими взглядами провожали ее, не решаясь тронуться с места. В этот момент они желали только одного – чтобы женщина как можно скорее покинула их сектор, избавив их от необходимости пасти ее до конца смены.

Вероника Николаевна без задержки миновала все контрольно-пропускные пункты Буферной зоны, которые уже были предупреждены дежурным, и теперь шла Промзоной, направляясь к шахте на окраине Объекта.

За ней на приличном расстоянии следовали двое парней в камуфляжной форме, не отставая, но и не приближаясь ближе чем на пятьдесят метров. Это расстояние однажды определила сама Черная Пантера, грозя каждому слишком заботливому соглядатаю, рискнувшему подойти к ней на прогулках чуть ближе, крупными неприятностями. Она действительно могла сделать так, чтобы простодушный парень, проявивший излишнее рвение, мгновенно потерял свое хлебное место в Буферной зоне Объекта и отправился в Промзону пасти непредсказуемых косых. Как между молотом и наковальней, находясь между капризами взбалмошной красавицы и гневным взглядом Блюма, соглядатаи верили угрозам Вероники Николаевны и никогда не сокращали дистанции.

Миновав напоминавшие лагерные бараки бетонные корпуса общежитий для косых, женщина выбралась на гравий дороги и через десять минут подошла к высокому холму, сложенному из отвалов пустой породы. Обогнув холм, она оглянулась и вдруг побежала, по-девчоночьи резво петляя между проржавевшими машинами, пустыми бочками и отслужившими срок чугунными вагонетками без колес, во множестве черневшими повсюду.

Соглядатаи слишком поздно поняли, что Вероника Николаевна решила от них сбежать. Когда они, зло матерясь, обогнули отвалы, ее уже нигде не было.

Минут пятнадцать они рыскали среди нагромождения давно умерших механизмов, влезая в кабины гусеничных тягачей без траков и «Уралов» с разбитыми стеклами.

Искали, но так и не нашли.

– Надо сообщить Блюму, – сказал один из соглядатаев другому.

– Ты что! – воскликнул его товарищ с рацией в руке. – Да он тебе башку открутит! Лучше сообщим дежурному. Пусть мозгует! Но была б моя воля, – он зло сплюнул себе под ноги, – я бы эту сучку на прогулку в наручниках водил: один браслет ей, другой мне!

– За такую службу, – ухмыльнулся первый, – Ильюшка тебя кастрирует! Ладно, давай связывайся с дежурным.

– Ну, тогда б я ее грохнул и сказал, что так и было! Сколько она мне уже крови попортила! – покачал головой второй и включил рацию.

Дежурный приказал взять под контроль спуск под землю, который находился под крышей дощатого сарайчика, на дверях которого висел замок. Работы в шахте после сегодняшней аварии были временно приостановлены. Эта шахта совсем недавно вновь ожила. Надеясь зацепить новое рудное тело, существование которого подтверждала геофизика, руководство Объекта направило в нее несколько бригад проходчиков и технику. И даже обвал кровли не мог теперь помешать горнодобытчикам взять дополнительные килограммы «продукта»…

– Самое главное, – кричал дежурный, – чтобы она в шахту не сиганула! А так, я думаю, с ней ничего не случится. Побегает, попрыгает и придет в себя. На холоде кайф из нее быстро выветрится! Сама к вам прибежит! Только не раздражайте ее и близко не подходите. Ясно?

– А если с ней что-нибудь случится? Если она ногу сломает или свернет себе шею? – не унимался рассерженный соглядатай. – Кто тогда отвечать будет?

– Не свернет, – усмехнулся дежурный. – Делайте, как я сказал. А если что, я все беру на себя!

Вероника Николаевна лежала на дне вагонетки – прямо на острых обломках породы. Она не чувствовала ни сырого холода металла, ни боли от впившихся в тело камней.

Ее воспаленный мозг пылал.

«Он всех их умертвит, – думала она в горячечном бреду. – Они для него ничто. Пыль, грязь! Он обязательно убьет их всех. Убьет, потому что ему нужна жертва!.. Нет, он не человек, ведь у него черное лицо и глаза, полные крови. Да, полные светящейся крови! А они не хотят этого замечать! Не желают, и преданно заглядывают ему в глаза… Он будет рвать их на куски! Но я, я выкуплю их! Всех – плохих, злых, жадных, жалких. Потому что они все же – люди, а он – нет! Пусть Зверь захлебнется моей кровью! Жизнь! Жизнь!.. На что она мне?! Зачем жить, если не можешь любить, не можешь никого воскресить своей любовью?! Я знаю, почему Бог терпит всех нас на земле, почему он до сих пор не умертвил нас! Потому что Он любит всех: и плохих, и хороших. Но почему Бог до сих пор терпит на земле Зверя? Неужели и его любит Бог?! Не может, не должен любить! Или – нет Бога? Есть! Есть Бог! И Он уничтожит Зверя… Но прежде я должна умереть. Прежде нужна моя жертва! Зверь думает, что он – бессмертный, но я утоплю его в своей крови…»

Ким разбудил Пака. Не говоря ни слова, Пак посмотрел на часы, поднеся их к полоске сизого рассвета, пробивавшегося сквозь щель входной двери.

В руках у Кима была монтировка. Пак извлек откуда-то из-под гнилых досок клещи. Вдвоем они принялись колдовать над толстыми гвоздями, забитыми снаружи в стену и крепящими дужку висячего замка. Разогнув гвозди, они, попеременно упираясь клещами в острие каждого гвоздя, выдавили их наружу. Корейцы старались все делать бесшумно, но сухое дерево скрипело, нарушая чуткую предрассветную тишину.

Им следовало поторопиться.

Охрана третьего общежития вот-вот должна была приступить к традиционному чаепитию, и у косых оставалось всего десять-пятнадцать минут.

Гвозди один за другим упали на землю. Тяжелый замок соскочил с привычного места и, лязгнув, повис на стальной петле.

Дверь со скрипом отворилась… и корейцы замерли.

Перед ними стояла женщина и со странной улыбкой смотрела на них. Ким выхватил из-под ремня заточку и приставил ее к горлу женщины. Даже не пытаясь защищаться, она засмеялась.

– Это Черная Пантера, – тихо сказал Пак и положил свою ладонь на плечо товарища.

– Ну, что же ты медлишь? – как-то обиженно спросила Вероника Николаевна. – Я не закричу!

Ким медленно отнял заточку от горла женщины и опустил глаза. Он не хотел ее убивать. Ким чувствовал ее состояние и почему-то был уверен в том, что она сейчас на их стороне, что так же, как они, эта женщина рвется на свободу, рвется из своей золотой клетки. Но, в отличие от них, хочет уйти быстро – сразу и навсегда!.. Нет, они к ней не притронутся.