Текст книги "Холодное солнце"

Автор книги: Евгений Крестовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 30 страниц)

Милиция была на стороне Мелеха, и это обеспечивало ему успех. Он владел оперативной информацией и потому уничтожал конкурентов со стопроцентной результативностью. Умные успели сбежать из города, а безмозглые навсегда обосновались на местном кладбище.

Мелех победил.

Эйфория победы кружила голову народного депутата. Все новые и новые чиновники добровольно вставали под победоносные знамена Мелеха, чувствуя его непреклонную волю и почти мистическую непобедимость. На все хватало Мелеха: автозаправки, торговля спиртным и сигаретами, рестораны, казино пополнили его империю. Государственная машина, без устали вращая колесиками-чиновниками, нежно пофыркивала и прислушивалась к каждому вздоху своего всемогущего хозяина, стеля ему под колеса зеленую улицу.

Страх покинул Мелеха: демонически сверкая глазами, он сметал со своего пути даже тех, кто лишь теоретически мог потревожить его финансовое могущество. Сознание собственной непобедимости придало голосу, взгляду и поступкам господина депутата гранитную прочность.

За делами ратными народный избранник совсем забыл о зловещей тени. Угроза смерти казалась ему уже такой нереальной…

Кроме того, Мелех вдруг потратился на любовь: в этой победоносной войне он «взял на шпагу» женщину. Девчонка с невинным личиком и ангельским голоском, до того принадлежавшая конкуренту народного депутата и после его внезапной смерти по праву доставшаяся сильнейшему, вскружила Мелеху голову.

Леня увлекся, обещал ей охоту на крокодилов в Южной Америке, дарил бриллианты и даже начал подумывать о женитьбе, хотя бы до тех пор, пока девица ему не надоест. Леня собирался перебраться в Москву, чтобы заняться большой политикой. Там его ждали закулисные шептуны, для которых он был «своим мальчиком». Но без семьи Мелех выглядел несолидно…

И вот грянул выстрел. Пуля, минуя спасительный жилет, угодила в гениальный лоб всемогущего народного депутата. За миг до выстрела Мелех увидел усталое лицо Васильева и поначалу не поверил, что тот убьет его. Таким жалким и страдальческим оно ему показалось…

20

– Надо выпустить людей из трюмов! – крикнул Богданов, хватая охранника за рукава.

– Да-а… Но плавсредств на всех не хватит!

– Скорее, вниз!

– Стой! Если раздраить двери и выпустить косых, они нас растопчут! Их нельзя выпускать из клетки!

Судно резко накренилось, и Богданов вместе с охранником повалились на переборку.

– Тонем, – прошептал охранник и, отодвинув Богданова плечом, побежал на палубу, одной рукой отталкиваясь от переборки. – Не вздумай выпускать эту орду! – крикнул он напоследок.

Богданов пробирался по узкому коридору. Навстречу ему попадались испуганные охранники, которые, не говоря ни слова, пролетали мимо. На судне царила паника. Майор слышал крики и отчаянную дробь шагов по железным ступеням.

Он остановился перед закрытой дверью. С той стороны в нее изо всех сил барабанили. Не думая о том, что будет дальше, он раздраил дверь… и тут же в нее хлынула воющая от ужаса толпа, гонимая водой.

Богданова отбросило с сторону. Если бы он упал, «орда» затоптала бы его. Но майору удалось зацепиться за перила и вползти по забитой телами лестнице на верхнюю палубу. Обезумевшие от страха пассажиры стали разбегаться, ища кратчайших выходов на корму и бак.

– Поднимайтесь наверх! Туда! – кричал Богданов не слушающим его людям, в панике рвущимся в закрытые двери кают и кладовок.

Крен судна увеличивался. Майор бежал, падая на наклонную переборку. Он спешил оказаться на палубе прежде, чем обезумевшая толпа забьет своими телами все проходы.

А внизу, в трюме, уже властвовал океан.

Палуба кишела потерявшими над собой контроль людьми. До сих пор никто из них так и не покинул тонущее судно. Майор протиснулся сквозь толпу и понял, в чем дело. Четыре шлюпки и два катера, спущенные на воду командой, безвольно болтались на линях, затопленные водой.

Кто-то заранее пробил их днища. Но оставались еще плоты. Однако они, сброшенные командой за борт, так и не раскрылись.

– Что и требовалось доказать! – мрачно пробурчал Богданов.

Количество людей на палубе стремительно росло. И все они в каком-то животном порыве кричали, выли, ревели, хватая друг друга за руки и одежду.

– Задраить двери! – зычно крикнул кто-то с кормы. Богданов оглянулся: это был тот самый пожилой охранник.

Раздались автоматные очереди: пули засвистели над головами. Косые повалились на палубу, закрывая головы руками. И тут же по их спинам и головам к дверям и люкам бросились охранники…

Пути на кормовую палубу из надстройки были перекрыты. Опоздавшие приклеивались искривленными от страха лицами к иллюминаторам и, округлив глаза, звали на помощь, по-рыбьи хлопая ртами. Попавшие в мышеловку пытались раздражить приваренные намертво иллюминаторы.

Члены команды были в спасательных жилетах. Но ни один охранник жилетом не воспользовался, хотя и имел его в каюте. Сказалось отсутствие настоящего морского опыта…

Однако у охранников имелись автоматы! И они кинулись отнимать жилеты у матросов. Матросы и механики, прячась за спинами прорвавшихся на палубу косых, пятились от наседавших на них охранников. А те, разъяряясь, стремились отрезать команде пути отступления. В один миг охрана и команда судна сделались смертельными врагами.

И вдруг откуда-то с бака хлынула новая толпа пассажиров. Волна пошла на волну, сталкиваясь где-то в районе надстройки и вышвыривая неудачников за борт. Люди опрокидывали друг друга, сбивали с ног и топтали, топтали, ничего не видя перед собой и желая поскорей пробиться на корму, где было несколько объемистых шлюпок и катеров. Они не могли себе представить, какое разочарование ждет их там…

И тут кто-то из охранников открыл огонь на поражение.

Этот парень не умел плавать, и жилет был ему нужен любой ценой. Целя в ближайшего матроса, он угодил в азиатов, которые с криками повалились на палубу.

Толпа отпрянула, заревела, завыла, пошла по корме волнами. Охранники поняли это как сигнал к действию и открыли стрельбу по толпе. Нет, они не хотели убивать этих людей, но вожделенный жилет был сейчас дороже жизни десятков людей. Сокращая количество претендентов, охранники повышали собственные шансы на спасение. Эта простая арифметика была у них в подсознании.

Азиаты замертво валились на палубу. Многие выхватывали из-за голенищ припасенные заточки и нападали на охранников, стремясь завладеть их автоматами.

Судно медленно погружалось в воду, и светопреставление продолжалось: с предсмертными криками и воем раненых, с отчаянными рукопашными схватками и стрельбой.

За борт прыгнул первый смельчак в жилете, но охранники почти в упор расстреляли его. Раскинув руки и распушив по воде рыжеватые волосы, матрос остался возле пробитых шлюпок, болтаясь на волнах, как поплавок.

Тут же на эту приманку в воду бросились ловцы удачи. Вокруг убитого матроса завязалось целое сражение: люди хватали друг друга за плечи и топили, вцеплялись в горло и пытались задушить. Вода окрасилась кровью: это один из корейцев с ножом в руке пробивался к жилету мертвого матроса…

Богданов не видел, что происходит на корме. Он лишь слышал автоматные очереди и крики людей. И тут его внимание привлек человек в черном плаще, стоящий на крыше рулевой рубки. Держась за штангу антенны, он смотрел вдаль. Это был капитан Кутик. Он высматривал в небе вертолет.

Судно еще сильнее накренилось, и люди как горох посыпались за борт. Вода закипела. Крен становился все круче. Казалось, судно не продержится на плаву и пяти минут. Ни о каком спасении не могло быть речи…

21

Паша Шкуродер бродил между скамьями зала ожидания, брезгливо глядя на дремлющих пассажиров. Было семь часов утра, и его смена подходила к концу. Паша был недоволен: никаких приключений, ни одного бродяги! Надо же! И куда они все подевались?

Из комнаты милиции вышел лейтенант и, пошарив глазами по залу ожидания, крикнул:

– Паша, давай сюда! Узнаешь? – Лейтенант протянул Шкуродеру лист бумаги, на котором был изображен человек. – Вроде наш клиент! Тот самый, с платиной!

– Похож!

– Только что получил. Один из тех, кто Леню Мелеха завалил. Таксист описал его.

– Ого! – Паша почесал затылок. – Парень-то непростой оказался! Я ребятам позвоню. Скажу, кого они едва не поймали!

– Погоди! – офицер посмотрел на Шкуродера. – Его что, видели в городе?

– Да, вчера вечером.

– Где?

– У ткацкой фабрики. За ногу его даже цапанули, но он все же успел перемахнуть через забор.

– Значит, вчера вечером он был на фабрике.

– Примерно в девять часов.

– Вот как? А уже через два часа Мелеха кокнули. Не на фабрике ли сидит тот самый беглый Васильев? – лейтенант вопросительно посмотрел на Шкуродера.

– При чем здесь он?

– А при том, что Мелеха завалил именно Васильев. Охранники Мелеха это утверждают. Он! Кому же еще? Выходит, все это время Васильев сидел на фабрике. С дочерью и погорельцем Кориным.

– Но ведь туда был рейд?

– Был, но кто ж знал, что они именно там?! Знаешь, сколько надо времени, чтобы их там обнаружить? Вот именно. Искали тогда поверхностно, для галочки. В общем, я поехал к начальству…

– А чего не позвонишь отсюда?

– Э, нет, Паша! Такие открытия дорого стоят! Их надо вкладывать в уши самого высокого начальства, а то ведь украдут мою славу! И лейтенантские погоны мне уже маловаты…

22

Богданов стоял на палубе, держась за штангу. Расстрел пассажиров потряс его. Майора спасло то, что косые, стремясь прорваться на корму, прижали его к леерам.

Когда палуба на две трети опустела, Богданов подобрался к борту, вглядываясь в голубеющую на горизонте полоску берега и пытаясь оценить расстояние до него.

Пожалуй, у пловцов не было шансов.

Богданов смотрел на далекий берег и слушал небо. Может, вертолет все же прилетит за капитаном Кутиком? Нет, не прилетит.

Богданов уже не сомневался, что именно сумасшедший инженер устроил эту катастрофу…

Ноги майора разъехались, заскользили по палубе, и он упал. Что-то вытекало из наклоненных бочек.

«А что если и впрямь поможет?» – подумал он, чувствуя под руками маслянистую жидкость.

У бочек суетились люди. Одна из них была опрокинута, и из нее на палубу хлестало масло. Кто-то хотел освободить бочку от содержимого, чтобы потом воспользоваться ею как плотом. Майор лег под струю и начал кататься по палубе в липкой жиже… Наконец все еще способные передвигаться люди покинули палубу, страшась упустить тот момент, когда судно камнем пойдет на дно, увлекая за собой опоздавших.

Остались те, кто уже потерял ощущение реальности происходящего. Стали слышны протяжные стоны и хриплое дыхание раненых, во множестве лежащих на палубе. Они уже ни от кого не ждали помощи. Несколько спятивших пассажиров смеялись, ползая среди трупов. Кровь гроздьями каталась по промасленной палубе. И по этому месиву вприпрыжку с гиканьем скакал человек в плаще. Размахивая воображаемой саблей, он кричал:

– Они отвергли меня! Меня, бога! Ха-ха! Идите в бездну, жалкие черви!

Человекобог был счастлив…

Среди убитых Богданову попался на глаза тот самый пожилой охранник, который еще полчаса назад вел его в трюм. Майор подобрался к нему.

Охранник был заколот в сердце.

Косой убил его в тот момент, когда он пытался остановить бессмысленное кровопролитие.

Богданов с сожалением посмотрел в бескровное лицо убитого. На боку у охранника он приметил армейскую флягу в сумке. Во фляге оказался спирт. Богданов снял с убитого ремень с широким армейским ножом в ножнах и флягой, потом затянул его у себя на поясе и стал подбираться к бочкам. Там валялся лист рыхлого пенопласта, когда-то вставленный матросами между бочками во избежание ударов при качке.

Богданов думал сейчас о том, как будет согреваться спиртом в воде, а когда достигнет берега, пойдет в тундру в поисках зимовья…

В том, что он непременно достигнет берега, майор не сомневался…

Положение палубы над водой стало критическим.

Торопливо засовывая куски пенопласта под промасленную куртку, которую он снял с убитого охранника, Богданов скатился к борту. Вокруг судна плавали мертвые тела да бочки из-под горючего. Все живые куда-то подевались, хотя по подсчетам майора сейчас в океане должны были находиться несколько сотен человек…

Глотнув из фляжки, майор скинул вниз две связанные куском фала бочки и вслед за ними соскользнул в воду, держа в руке кусок доски и стараясь не замочить головы.

Соскользнул и тут же понял, почему видит вокруг лишь мертвецов: вода была ледяной. Даже ему, согретому спиртом и обильно пропитанному маслом, подумалось, что в такой воде он не выдержит и пяти минут.

«Надо двигаться! Изо всех сил! – подумал он, стремительно трезвея. – Нет, я не могу утонуть!»

Майор подплыл к своим бочкам, забросил на них доску и, отчаянно подрыгав ногами, взобрался на плот. С минуту он лежал на животе, отдыхая, потом, найдя оптимальное положение, попробовал свое весло. Плот не слушался майора, но все же дрейфовал в сторону голубоватой береговой полоски.

Через полчаса майор поймал себя на мысли, что не чувствует такого жгучего холода, как вначале. Правда, ноги занемели…

По океану шла легкая зыбь, и почти не было ветра. Это обнадеживало.

Богданов мерно работал руками. В небе сгущались сумерки. Ветерок постепенно крепчал, грозя ночным штормом. Майор обернулся, желая оценить расстояние, которое проделал, однако судна не было на поверхности…

Уже около часа ветер поднимал метровые волны. Богданов решил отказаться от плота. Бочки бросало из стороны в сторону, и было непонятно, приближаются они к берегу или же их уносит в открытый океан.

Он соскользнул в воду и неуклюже забарахтался, возвращая одеревеневшим ногам подвижность…

Богданов не мог определить, сколько времени он уже находится в океане. В небе сгустилась мгла, ветер усилился. К счастью, волны бежали в сторону берега, который все еще был так далек.

Богданов научился держаться на воде, затрачивая минимум усилий. Он понимал, что рано или поздно волны вынесут его на берег.

Вода давно перестала быть ледяной. Богданов не чувствовал ее. Ему казалось, что он плывет в густом теплом масле. Временами майор отключался и грезил, глядя на звезды и не двигая ни рукой, ни ногой…

Внезапно до Богданова дошло, что белая полоска и шум прибоя означают берег.

Он доплыл, и это было так же удивительно, как если бы он сейчас проснулся в своей московской квартире.

Волны выросли вдвое. Обгоняя пловца, они стремились побыстрей достигнуть земли, чтобы, оттолкнувшись от нее, встретить его и отбросить подальше от берега. Цепко держа человека в своих объятиях, океан не собирался отпускать его. Обессиленный Богданов старался перебороть волну.

Внезапно одна из волн подхватила его на гребень и стремительно понесла к берегу. Майор увидел очертания скал… За миг до столкновения он, отчаянно изогнувшись, развернулся ногами вперед и тут же почувствовал сильный удар в плечо и голову. Стало легко и радостно, словно тяжелое непослушное тело наконец отняли от него и позволили по-птичьи парить…

Волна вбила майора меж двух осклизлых глыб, как гвоздь в доску.

23

Бармин с Кориным проговорили всю ночь и под утро улеглись прямо на бетонном полу.

Их разбудил Васильев. Полина сидела за столом и смотрела на язычок огня в лампе. Бармин вскочил, пытаясь понять, где находится. Дима отказывался вставать, бормоча что-то невнятное.

– Спасибо за угощение. Я пойду, – сказал Бармин, стараясь не смотреть в глаза Васильеву.

– Вот деньги. Бери, это на еду и проезд. Долю твою тебе не даю, раз ты отказываешься, – глухо говорил Васильев.

– На еду возьму. Сколько от вас до ближайшей станции? В сторону Москвы, разумеется.

– Ну, если не считать районных центров и деревень…

– Километров сто будет?

– Где-то так. Ты лучше транспорт на шоссе останови. Здесь попутчиков любят.

– Да уж, любят – до первого КП! – усмехнулся Бармин.

– Ну почему же? – из-за спины Бармина вышел Корин.

– Потому что таксист наверняка был в милиции и описал своих пассажиров.

– А чего нас описывать? Мы и без того личности тут известные! – у Димы был довольный вид.

Бармин пожал подельникам руку, кинул Полине: «Прощайте!» и пошел к люку, спеша покинуть подземелье, но тут его окликнул Дима. Он попросил не спешить: прежде чем выбираться отсюда, нужно хорошенько разведать обстановку на подступах к их логову.

Вдвоем они открыли тяжелый люк и пошли, хрустя битым стеклом и штукатуркой. Дима повел Бармина куда-то узкой, заваленной хламом лестницей.

Они попали на крышу цеха. Дима ползком подобрался к краю, посмотрел вниз и кивком головы подозвал стоящего на четвереньках Бармина.

По территории фабрики бродили вооруженные люди с овчарками. Милиция была всюду: милиционеры заглядывали в окна и пробовали открывать двери.

– Обложили! Видишь вон тот массив? – Дима показывал на лесок за территорией фабрики. – Там колодец бомбоубежища, тот самый, наш. Как думаешь, они его видели?

– Не знаю, – мрачно ответил Бармин. – Но как они узнали?!

– Как узнали, как узнали… Не знаю как! Надо смываться, пока они бомбоубежище не нашли!

– Думаю, нашли! – ответил Бармин, указывая рукой в сторону леса. – Сосну видишь? А теперь правее смотри.

– Точно! – воскликнул Дима. – Они где-то совсем рядом с колодцем…

– Владимирович, надо уходить! – говорил Дима, глядя на сидящего за столом Васильева. Полина вновь лежала в углу на матрасе. – И вам с Полиной тоже. Милиция над нами топчется. Кажется, вычислили нас!

– Не кажется, а точно вычислили, – спокойно сказал Васильев. – Я об этом еще вчера подумал. Таксист наверняка описал наши приметы. Причем вот его, – Васильев указал на Бармина, – он видел хорошо.

– Ну и что?

– А то, что загнали его вчера к нам сюда те же милиционеры. Соображаешь, Дима?

– Пробую.

– Небось они посты и за территорией выставили? – Васильев смотрел усталыми глазами на Бармина.

– Да, в лесочке кто-то бродит.

– Понятно. – Васильев встал и подошел к дочери.

Он что-то прошептал ей на ухо, потом обнял. Девушка покорно встала с матраса, и тут Бармин разглядел ее лицо: маленький прямой нос, бесцветные сухие губы и светло-серые глаза с дрожащими в них огоньками страдания. Над верхней губой у Полины был полукруглый, словно от чьих-то зубов, шрам. Она равнодушно смотрела перед собой и, кажется, никого здесь не замечала.

– Вот деньги, – Васильев протянул Диме плотный пакет. – Здесь хватит на все. Адрес ты запомнил. Не бойся, с ней тебя там примут. Вылечи Полину… если это еще возможно. Пойдете без меня. Не возражай! Это решено.

– Нет! – горячо воскликнул Корин, швыряя пакет с деньгами на стол. – Только вместе.

– Вместе не уйти. Сам же видел, что они везде. И пока меня не получат, постов не снимут. Вы им не нужны, так что… Ну, бери дочку! Теперь ты за нее отвечаешь! – Васильев как-то хмуро улыбнулся и легко подтолкнул Полину к Корину. – Поможешь им? – Васильев вопросительно посмотрел на Бармина.

Бармин кивнул.

– Я не согласен! – замотал головой Корин. – Что за глупости? Вместе уйдем! Только вместе! Будем начинать новую жизнь!

– Да пойми ты, Дима, я уже не могу новую начинать! Я не хочу жить!

– Вранье! Всякий жить хочет! Не верю! Что за идиотское благородство? Жертвовать собой! Но ради чего? Вот твоя дочь! Ты остаешься, чтобы спасти ее? Не надо! Твоя помощь еще сто раз понадобится, а ты разыгрываешь из себя… – Дима сорвался на крик: – Все! Хватит! Ноги в руки, и побежали к колодцу! Как-нибудь прорвемся!

– Когда я убил первых урок, – приглушенно заговорил Васильев, – у меня руки неделю дрожали. Потом, когда порешил пьяного, который охранял Полину, они не дрогнули. Но то, что я уже не человек, я понял на даче у судьи. Смешно: я пришел судить судью! Мне было бы довольно его смятения, страха. На даче были его дети. Девочки… Одна провела меня в дом и пошла в огород помогать сестре… Сначала он здорово побледнел, потом овладел собой, предложил мне сесть. Я подошел к окну и посмотрел на детей: они затеяли какую-то игру, громко кричали и смеялись. И тут я поймал себя на том, что мне приятно видеть его прыгающие от волнения губы. Он о чем-то спрашивал меня, но я не отвечал, а поглядывал то на его девочек, то на него. Судья упал на колени: он просил меня не трогать детей. Нет-нет, я не говорил судье о своем сыне, которого с его молчаливого согласия убил Мелех, я не рассказывал ему о Полине, которую вся эта банда… – Васильев зажмурился и до скрипа сжал зубы. – Я улыбался, держа руки в карманах. Он смотрел на мои руки, и у него прыгал, прыгал, прыгал подбородок. Он думал, что там у меня нож или пистолет, а там были только автобусные билеты… Девочки бегали вокруг дома, иногда появляясь в окне смеющимися мордашками, а я продолжал улыбаться. Судья упал мне в ноги и стал целовать мои ботинки. И я не отбросил его… Девочки спрашивали со двора, когда будет обед, а судья, по-собачьи глядя на меня, вымаливал для них жизнь. Девочки закричали, что идут купаться на пруд. Я схватил судью за грудки и бросил на диван. Поглядев вслед убегающим девочкам, я пошел к выходу. Я не сказал ему ни слова. Я знал, что судья сейчас умрет… Он застонал, схватился за сердце, хотел что-то крикнуть, но его перекосило, лицо стало смертельно бледным… Я закрыл дверь и пошел к автобусной остановке, зная, что судья умер.

Убивая милицейского полковника, я был уверен в себе на все сто, и все прошло как по маслу, причем сам процесс изрядно повеселил меня…

Я уже давно не принадлежу себе. Внутри меня кто-то поселился. Кто-то черный и яростный двигает мной. Он и сейчас там, внутри… Это вовсе не навязчивая идея и не плод нервного расстройства. Иногда мне словно пеленой заволакивает мозг, и тогда в голову приходят такие мысли!.. Посвятив себя мщению, я отказался от человеческого, став чьим-то послушным и безжалостным орудием. Я ведь больше не мучаюсь, не сомневаюсь, не боюсь. Я просто убиваю.

Когда Мелех там, у ресторана, посмотрел на меня, я не сразу выстрелил. Я искал в его глазах хоть что-то, что могло бы остановить меня. Мне нужна была зацепка, соломинка, уцепившись за которую, я бы обманул того, кто во мне. По крайней мере я так думал. И вот я увидел в глазах Мелеха… почти детское удивление. Честное слово, оно было настоящим, человеческим! И тут я понял, что искал это человеческое только для того, чтобы… в него выстрелить. Тот, кто во мне, сильнее меня. Веришь ли, Дима, я даже не целился! Не целился и угодил ему между глаз. Нет, это не я стрелял. И вот что я скажу: даже паскудный Леня Мелех был человек! А я – нет! Думаю, что и тех девочек судьи, которые побежали на пруд…

– Нет! – закричала все это время неотрывно смотревшая на отца Полина и упала на пол.

К ней бросился Дима. Васильев не сдвинулся с места.

– Ты и теперь хочешь, чтобы я непременно остался с вами… жить? – Васильев исподлобья смотрел на испуганного Диму, поддерживающего за плечи Полину. – Меня уже нет, парень. Того, прежнего… Месть выжгла мне нутро. Теперь там, – Васильев ткнул себя пальцем в грудь, – черная дыра. Я шел, чтобы убить зверя, а убил овцу… потому что сам стал зверем! Идите к колодцу. Им нужен только я. Я хочу этого, слышите? Надо убить зверя, пока не поздно.

Сверкая глазами, Васильев смотрел то на Бармина, то на Корина, прижимающего к себе плачущую Полину. Бармин опустил глаза.

– Мы пошли? – нерешительно спросил Дима.

– Вот деньги! – Васильев сунул пачку Корину в карман куртки. – Извини, Алексей Иванович, мне не надо было брать тебя к ресторану.

– Я не Алексей Иванович, – тихо сказал Бармин.

– Это не важно. Простите меня.

Васильев подошел к дочери и поднял руку, чтобы ладонью дотронуться до ее головы, но не решился. Он лишь поднял глаза на Корина и хрипло повторил:

– Простите меня.

24

Богданов пришел в себя от жгучего холода. Саднило плечо и страшно болела голова. Он полусидел в воде у самого берега. Кожа со лба была содрана, по щеке сочилась кровь. Майор с трудом заставил себя протянуть руку к спасительной фляжке…

Небо вновь стало серым.

Разрывая в клочья туманную дымку, с моря дул ледяной ветер. Одежда на майоре скорей задубела, чем высохла. Подставляя ветру спину и пряча руки с негнущимися пальцами под мышки, он шел по болотистой тундре, болезненно вжимая голову в плечи. Его ноги опять потеряли чувствительность. Он шел, выбрасывая их, как протезы, шел, боясь оступиться. Надо было попробовать растереть ноги – у него еще оставалось грамм двести спирта.

Майор хотел уже сесть, чтобы снять сапоги, но разум подсказывал ему, что останавливаться и тем более садиться нельзя. Тогда он не встанет. Нет, надо идти.. Идти до тех пор, пока не упадешь. Ведь он все еще мог как-то справляться с этими ставшими чужими ногами…

Солнце никак не могло пробиться сквозь серое месиво туч. Его бледный диск порой маячил где-то у виска, но ни один луч так до сих пор и не коснулся заросшей щеки медленно идущего вдоль русла реки человека.

Желая только одного – упасть лицом в мох, покрытый снежной крупой, и мгновенно заснуть, – Богданов шел туда, где за сопками должен дымить и лязгать Объект.

Он возвращался.

Правда, теперь он не был рабом. Теперь он был свободным человеком.

Чувство реальности притупилось: он шел по краю действительности, рискуя сорваться в пропасть безумия. Ему казалось, что кто-то следит за ним, прячась где-то сзади и пригибаясь к земле, когда он оборачивался. Психика майора начала давать сбои: Богданов видел самого себя со стороны, устало бредущего вдоль реки. Он раздваивался, как шизофреник.

Майор остановился и вытащил нож. Равнодушно глядя на сиренево отливающую сталь, он воткнул острие в верхнюю часть бедра. Не сразу, но боль все же вывела Богданова из сомнамбулического состояния. Майор открутил крышку с фляжки и сделал глоток, потом согнулся в поясе и стал тыкать ножом икры.

– Давайте, просыпайтесь, ну же! – шептал он.

И тут Богданов почувствовал, что на него кто-то смотрит. Он распрямился и порыскал глазами вокруг. Никого. Майор собрался повторить процедуру с ножом и вдруг резко обернулся. Метрах в двадцати позади него стоял… волк, спокойно и холодно глядя на него.

– Ты один? – прохрипел Богданов, показывая волку нож. – У тебя нет шансов! Гуляй отсюда!

Волк стоял, не шевелясь. Лишь глаза его рубиново вспыхивали.

Река петляла, удваивая путь. Как-то незаметно она изменила направление, уводя майора от Объекта. Богданов брел вдоль русла, поминутно оглядываясь. Нет, волк не отставал.

– Ждешь, когда я сам лягу? – крикнул ему майор. Он решил идти напрямик. Нужно было взобраться

на гребень пологой сопки, с вершины которой узким языком сползал ледник.

Путь до вершины он преодолел на четвереньках. Когда подъем прекратился, он продолжал ползти, боясь остановиться. Кажется, волк исчез. Но здесь, наверху, был прохватывающий до костей ветер, и останавливаться было нельзя.

«Еще пару метров, и все! Еще чуть-чуть!» – уговаривал он себя.

Какой-то посторонний звук, похожий на сопение, заставил его вздрогнуть и повернуть голову. Волк, оскалив пасть, стоял в пяти метрах от него… И тут же опора ушла из-под Богданова. Он увидел под собой отвесный склон. Майор хотел зацепиться за выступ породы, но было поздно: его тянуло вниз, и не было сил сопротивляться. Он попытался сгруппироваться, но измученное тело не послушалось. Распластанный, как мертвец, он летел вниз.

Последовал удар. Его согнутое пополам тело рывком развернуло на девяносто градусов и, разогнув, швырнуло спиной на ледник.

Второго удара Богданов уже не почувствовал.

25

Овчарки так и не обнаружили на территории фабрики людей. Здесь за последний год побывало столько компаний, и они оставили после себя столько памятных знаков… Зловоние перебивало все запахи. Милиция пока ковырялась во дворе и на этажах фабричных строений. Пора было браться за чердаки и подвалы. И тут поступило сообщение по рации: Васильев обнаружен.

Милиционеры попробовали к нему приблизиться, но Васильев открыл огонь.

– Ну все, теперь не уйдет! – облегченно выдохнул милицейский чин, руководивший операцией, и повернулся к человеку в штатском. – Можете ехать, мы его не упустим.

– Даже если упустите – не страшно! Хуже, если прищелкнете. Мне бы хотелось с ним побеседовать.

– А чего с ним беседовать? Камень на шею – и в море! – усмехнулся милицейский чин. – Ну ладно, ладно, набеседуетесь еще. И с ним, и с подельниками его. Васильев сейчас там, в цехе, торгуется: послабление себе и кодле своей выцыганивает. Сами, мол, решили сдаться… Все, увозите своих людей. Тут и так народу, как у мавзолея в воскресенье.

Подняв руки над головой, Васильев шел на прятавшихся за стальные конструкции бойцов.

– Где остальные? – спросили его в мегафон.

– Боятся! – крикнул Васильев. – А вдруг вы стрелять начнете!

Яркий свет бил ему в глаза.

– Только не делайте глупостей, иначе мы будем вынуждены открыть огонь!

У милицейского УАЗа стояли офицеры, Васильев их узнал: это были оперативники, которые раскручивали его дело.

– Я смогу рассказать много интересного! – звонко крикнул он. – Вы оставите мне право говорить?

Позади него крались автоматчики. Васильев ускорил шаг. Еще чуть-чуть, и они напрыгнут на него сзади.

– Не делайте глупостей! – отчаянно закричали в мегафон.

Васильев бежал к УАЗу. Офицеры, стоявшие у автомобиля, заерзали и спрятались за машину.

– Я больше не буду молчать! – крикнул Васильев.

Один из тех, кто стоял у автомобиля, вскинул руку и выстрелил.

– Ну же! – взревел Васильев, выхватывая из-за пояса пистолет и по-птичьи раскидывая руки. – Ну!

Не добежав несколько шагов до автомобиля, он почувствовал сильный, проникающий удар в спину. Потом он услышал выстрел…

Когда оперативники склонились над Васильевым, на губах его еще остывала благодарная улыбка.

Привалившись к стене, Дима сидел на железной ступеньке у решетчатого окошка. Бармин и Полина с надеждой смотрели на Корина.

Среди невысокого кустарника и корявых деревьев метрах в тридцати от них бродили автоматчики. Обсуждая вчерашнюю вечеринку, они постепенно приближались к колодцу. Наконец один из них заметил бетонный выступ с козырьком.

– А ну, глянь, что это! – сказал он товарищу и указал дулом автомата на колодец.

– Погреб?

– Не похоже. Интересно, что там внутри? – Парень прильнул к решетке. – Темно, ничего не видно.

– Смотри, вроде дверка. Откроем?

Дима скрючившись сидел на ступеньке лестницы и боялся пошевелиться. Он видел лицо парня совсем близко и не дышал.

– Попробуем! – Парень подергал за дверь. Дима изо всех сил держал ее изнутри. – Все же интересно… А вдруг тут они и живут? Дай-ка зажигалку. Щас посмотрим!

Заработала рация, и один из автоматчиков принял сообщение.

– Давай все сюда! – крикнул он товарищам. – Клиента у цеха завалили. Щас будут брать остальных.

– А что мы тогда здесь делаем? – крикнул тот парень, который пытался открыть дверку колодца. – Воздух сторожим?