Текст книги "Ночные окна. Похищение из сарая"

Автор книги: Евгений Камынин

Соавторы: Александр Трапезников
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Вечером того же дня у Пантелеймона дома за хорошо накрытым столом собрались он и его верные друзья Вован и Рудик. Ушлый Вован уже успел сгонять в ближайшую сберкассу, поменял сто долларов на рубли, и стол прямо-таки ломился от выпивки и закуси. Друзья держали совет, продолжать ли Пантелеймону расследование или нет.

– Вначале я был уверен, что это сделал Ленька Голубцов, – докладывал гостям хозяин дома. – Ведь что он мне в ходе следственного эксперимента заявил? Что объелся грибами на всю жизнь! А как ими можно вообще объесться? Разве что зараз двадцать банок съесть… А потом я решил, что это сделал предприниматель из Пантусова. Тот, которому мы в начале лета ограду вокруг коттеджа делали. Ведь его жена в ходе аналогичного эксперимента мне за одну банку рыжиков сто долларов дала! Ну, кто за банку соленых рыжиков, пусть и ядреных, такие деньги просто так может дать?! Явно откупалась от меня. Чтобы я шум не поднял.

– У богатых свои причуды, – сказал Вован.

И добавил:

– А может, ты ей понравился?

– Ничего себе понравился, она даже со мной разговаривать по-человечески не стала, – ответил Пантелеймон.

– А еще подозреваемые есть? – поинтересовался Рудик.

– Есть. Я ж тебе уже говорил. Егорка из Малышкова, с которым мы пантусовскому предпринимателю ограду делали. Он тоже знал, что у меня в сарайке соленые рыжики хранятся. Я зачем у вас три банки рыжиков попросил? Чтобы и ему следственный эксперимент учинить.

В конце концов друзья решили провести этот эксперимент вместе. Вован, который знал место обитания Егорки, вызвался завтра его найти и пригласить выпить в один из заволжских баров.

Назавтра друзья, вместе с последним подозреваемым, Егоркой из Малышкова, появились в известном заволжском баре «Вдали от жен». Командовал парадом Пантелеймон. Он подошел к стойке бара, за которой стояла миловидная блондинка, и по-хозяйски распорядился:

– Нам для начала по кружке пива и по соточке.

– Водкой мы уже не торгуем, – ответила блондинка.

– А почему?

– Это вопрос не ко мне, а к депутатам Государственной думы. Они запретили торговать крепкими спиртными напитками в таких барах, как наш.

– Это почему же? – поинтересовался Пантелеймон.

– Потому что его владельцем является физическое лицо, а не юридическое.

– Да и больно надо, – сыграл роль обиженного Пантелеймон. – У нас с собой есть. Нам бы только четыре стаканчика.

– Не получите и этого, – сказала блондинка.

– Отчего такие строгости?

– Да оттого, что любое распитие водки в нашем баре теперь чревато большим штрафом.

– А где же не чревато?

– Там, где ее сейчас пьют все. На природе.

Компания вышла из бара «Вдали от жен» и пошла на пустырь между улицами Стопани и Магистральной. Вокруг каждого дерева здесь были остатки от пикников. С большим трудом они нашли березку, рядом с которой не валялось ни пустых бутылок, ни пластиковых стаканов, ни оберток от закусок, и решили расположиться тут.

Пантелеймон достал из пакета бутылку водки и банку с рыжиками. Вован вынул из кармана одноразовые стаканчики и вилки. А Рудик тут же расстелил под деревом газету.

Когда они выпили «по первой», Пантелеймон предложил всем закусить рыжиками.

– А это что за грибы? – спросил приглашенный для следственного эксперимента Егорка из Малышкова.

– Рыжики, – пояснил Пантелеймон.

– Я таких грибов не знаю, – сказал Егорка. – Хотя все горячие точки прошел: Сумгаит, Карабах, Косово.

– Ты бы еще Ирак назвал! Вот там-то точно таких грибов нет, – сказал Рудик.

– Я, правда, ребята, таких грибов не знаю, – настаивал на своем Егорка, отказываясь есть рыжики. – Мы с женой каждое воскресенье за железную дорогу в малышковский лес за грибами ходим. Эти самые… матрешки постоянно находим, сыроежки. Даже зонтики берем. А вот таких грибов отродясь не находили.

– Ладно, колись, – прямо сказал ему Вован.

– Я, ребята, честное слово, не колюсь. Вот только водку пью…

Когда Пантелеймон после следственного эксперимента возвращался домой, он думал: «Он! Точно он похищение у меня рыжиков организовал. Ибо зачем в противном случае ему было ваньку валять, что он таких грибов не знает. Все их знают… Своих корешей по службе в горячих точках подговорил, вот те у меня рыжики и украли…»

Когда Пантелеймон навеселе вернулся со следственного эксперимента домой, то неожиданно обнаружил там жену.

Она, что-то держа за спиной, сказала ему:

– Пляши, тебе письмо.

Пантелеймон уже сто лет не получал ни от кого писем, поэтому с большим удивлением взял у жены красивый конверт (уже вскрытый), достал оттуда бумагу, сложенную вчетверо, развернул и стал читать текст, напечатанный на компьютере:

«Уважаемый Пантелеймон Романович!

Пишет вам личный секретарь герра Разуваева, уроженца города Кологрива. Герр Разуваев является представителем первой волны так называемых новых русских и уже десять лет живет в городе Гамбурге в Германии. Намедни у него тяжело заболел брат Митька (тоже из новых русских), проживающий в Дрездене. И попросил братана, то есть моего герра, перед смертью попотчевать его солеными рыжиками, которые он с детства любил. Но оказалось, что соленые рыжики являются большим дефицитом в процветающей Германии.

Поэтому герр Разуваев, узнав через своих друзей в Костроме, что у вас всегда в сарайке есть большой запас этих грибов, попросил друзей договориться с вами о пересылке их в Германию. Но так как в урочный час вас не было дома или вы просто крепко спали (к вам в дверь долго и громко стучали), то они решились (дело не допускало отлагательства) без спроса взять рыжики у вас в сарайке. Но вы не расстраивайтесь, за все скоро будет уплачено сполна».

И далее стояла подпись: «Личный секретарь герра Разуваева Герд Мюллер».

– Выходит, мать, дело принимает международный характер, – сказал Пантелеймон жене. – А я-то на невинных людей грешил.

В конце лета пошли дожди. И дней через пять в лесу появились грибы.

Пантелеймон со своими друзьями Вовой Мамоном и Рудиком, конечно же, сразу отправились на свой промысел.

На берегу Костромского моря у них даже стоял собственный вагончик. И когда грибов было много, они в нем неделями жили. Тут же их солили, мариновали, а когда шли подберезовики и боровики, жарили-варили их и закатывали в банки с подсолнечным маслом.

Пантелеймон, конечно, рассказал своим друзьям о письме из Германии, и время от времени они вспоминали об этом.

– Меня в этом деле вот что смущает, – обычно начинал самый разговорчивый из их компании Вован, – зачем умирающему сразу двадцать банок рыжиков? Ему бы и одной хватило.

– А может, он не знал, когда умрет? – высказывал свою догадку Рудик. – Вот и ест сейчас по банке рыжиков перед тем, как ему кажется, что кранты пришли.

– Меня другое смущает, – говорил Пантелеймон. – Если все было так, как написано в письме, то зачем похитители были в масках и стреляли из автоматов в мое окно?

– А из куража. Дело сделали, и почему бы не пальнуть?! – теперь уже свою версию высказал Вован.

– Давайте лучше поговорим о том, какое вознаграждение пришлет этот герр Разуваев, – предлагал Рудик.

– Ну, от силы сто или двести ихних марок, – скромничал Пантелеймон. – Немцы, если они даже бывшие русские, скаредны. – Хотя на самом деле он в душе рассчитывал на пятьсот или даже на тысячу марок.

– А хорошо бы пятьсот или тысячу, – угадывал его мысли Вован. – Мы бы тут такие поминки по умершему закатили!

На пятый день их жизни на берегу Костромского моря Пантелеймон сказал своим друзьям:

– Съезжу-ка я на денек в Кострому, чует мое сердце, что меня там ждут очередные новости из Германии.

Предчувствие Пантелеймона не обмануло. Дома его опять ждало письмо от Герда Мюллера, личного секретаря герра Разуваева.

Герд Мюллер писал:

«Уважаемый Пантелеймон Романович!

Спешу сообщить вам две новости. Причем одну хорошую, а другую очень хорошую для вас. Дело в том, что, поев ваших рыжиков, брат моего герра Митька не только вдруг выздоровел, но и приказал долго жить (в прямом смысле этих слов) всем тем, кто принял участие в доставании ему любимых с детства грибков. И если до этого герр Разуваев собирался вам за причиненный материальный и моральный ущерб заплатить тысячу евро (в этом месте письма Пантелеймон подумал: «Я так и предполагал»), то теперь, сообразив с братом на двоих, они намереваются выслать вам 100 (сто) тысяч евро. Полагаю, что личного валютного счета в банке у вас нет, поэтому в ближайшее время ждите нарочного с деньгами».

– Что будем делать-то с такими деньжищами, мать? – спросил Пантелеймон жену, которая опять оказалась дома.

– Что будешь делать ты, я не знаю, – ответила ему Вера Павловна. – А я вот пойду, уволюсь со всех своих пяти работ, буду отсыпаться и думать, как их лучше для семьи потратить.

ПЕРВЫЙ СОН ВЕРЫ ПАВЛОВНЫ

И стало сниться Вере Павловне, что на деньги, полученные из Германии, она приобрела помещение в центре Костромы, открыла там магазин пиротехники, и каждый день в их семье стал праздником – вечерами во дворе своего дома они устраивают фейерверк.

Бах-бах! Трах-тарарах! – все вокруг взрывается, в небе загорается сноп огня, медленно опадает на землю. А она стоит в центре этого праздника в вечернем платье с голой спиной, и отблески салюта сверкают в кристаллах Сваровски, украшающих ее лебединую шею и нежные ушки.

Едет мимо их дома автобус маршрута № 21, и все его пассажиры знают: это Вера Павловна гуляет, счастливая обладательница магазина пиротехники.

А на Новый год городские власти решают поставить во дворе их дома, в дополнение к фейерверку, еще одну общегородскую елку, и полгорода приходит к ним во двор после боя курантов поводить хороводы вокруг елки, полюбоваться их салютом и ею, Верой Павловной, в отблеске огней.

А потом меркнет это прекрасное видение. Потому что узнает она, что ее незабвенный муженек Пантелеймон вместе со своими друганами Вованом и Рудиком взяли из магазина последние петарды и отправились глушить ими рыбу в Костромском море, а городская Дума в целях пополнения бюджета вводит налог на проведение частных фейерверков.

ВТОРОЙ СОН ВЕРЫ ПАВЛОВНЫ

И стало сниться Вере Павловне, что на деньги, полученные из Германии, она приобрела помещение в центре Костромы, открыла там небольшой, но уютный бар, и каждый день для нее стал праздником.

В ее баре на полную катушку включена музыка. «Малинки, малинки, какие вечеринки», – поют Жанна Фриске и «Дискотека Авария». Блики от зеркального шара, крутящегося у потолка посередине бара, гуляют по красивым лицам людей, сидящих за столиками. А она стоит в центре этого праздника в вечернем платье с голой спиной, встречает посетителей, и отблески светомузыки сверкают в кристаллах Сваровски, украшающих ее лебединую шею и нежные ушки.

Едет мимо троллейбус № 7, и все его пассажиры знают: это у Веры Павловны, счастливой обладательницы бара, так громко музыка играет. Это у нее так весело народ гуляет.

А на каждый календарный праздник (Новый год, 23 февраля, 8 марта и тд.) собираются у нее в баре корпоративные вечеринки, на которых веселятся все сливки менеджмента самых престижных фирм Костромы. Пьют, танцуют и опять же любуются ею, Верой Павловной, в отблеске огней светомузыки.

А потом меркнет это прекрасное видение. Потому что начинает сниться ей, что ее незабвенный муженек Пантелеймон вместе со своими друганами Вованом и Рудиком каждый день начинают наведываться в ее бар, пьют на халяву, употребляют ненормативную лексику, распугивая приличных посетителей, а городская Дума в целях пополнения бюджета вводит подушевой налог на каждого посетителя…

ТРЕТИЙ СОН ВЕРЫ ПАВЛОВНЫ

И стало сниться Вере Павловне, что на деньги, полученные из Германии, она приобрела помещение в центре Костромы, открыла там небольшую швейную мастерскую и салон модельной одежды, и каждый день для нее стал праздником.

В ее салоне на полную катушку включена музыка. Николай Басков исполняет свой хит: «Золотая чаша, золотая…» А на подиуме под эту музыку крутятся девушки с длинными ногами и демонстрируют эксклюзивные модели одежды (те, которые сами вчера сшили). И все это действо освещает большая шикарная люстра, висящая над подиумом. А Вера Павловна стоит в центре этого праздника в вечернем платье с голой спиной, встречает посетителей, и отблески света этой люстры сверкают в кристаллах Сваровски, украшающих ее лебединую шею и нежные ушки.

Едет мимо автобус № 14, и все его пассажиры знают: это у Веры Павловны, счастливой обладательницы швейной мастерской и салона модельной одежды, так громко музыка играет. Это у нее под эту музыку женщины со всего города одежку по себе выбирают.

А по субботам в ее салоне устраивается демонстрация самых престижных моделей, на которую собираются жены крупных костромских предпринимателей со своими мужьями. Со знанием дела оценивают модели, хлопают в ладоши и опять же любуются ее, Верой Павловной, в свете огней люстры, которая горит в этот день особенно ярко.

А потом меркнет это прекрасное видение. Потому что начинает сниться ей, что ее незабвенный муженек Пантелеймон вместе со своими друганами Вованом и Рудиком зачастили в ее салон, пристают к модисткам, пугают своим видом жен крупных костромских предпринимателей и их мужей, а городская Дума в целях пополнения бюджета вводит специальный налог на каждую сшитую и проданную эксклюзивную модель.

ЧЕТВЕРТЫЙ СОН ВЕРЫ ПАВЛОВНЫ

И стало сниться Вере Павловне, что на деньги, полученные из Германии, она приобрела помещение в центре Костромы, открыла там SPA-салон вкупе со SPA-кафе, и каждый день для нее стал праздником.

В ее SPA-салоне играет имитрующая музыка, изображающая шум океана. А в креслах и на мягких диванах сидят томные дамы, пьют травяные чаи и воображают, что они на Гавайях. А по всему салону разлит мерцающий успокаивающий свет. А Вера Павловна стоит в центре этого праздника умиротворения и спокойствия, и мерцающий свет загадочно играет в кристаллах Сваровски, украшающих ее лебединую шею и нежные ушки.

Едет мимо троллейбус № 4, и все его пассажиры знают: это у Веры Павловны, счастливой обладательницы SPA-салона и SPA-кафе, океан шумит. Это у нее под шум океана женщины со всего города пьют травяной чай и расслабляются.

А по субботам в ее SPA-кафе со специальным меню для худеющих дамочек проходят презентации новых антицеллюлитных программ, на которые собираются самые крупные женщины города, те, у кого за 100. Слушают выступления специалистов, записывают необходимые рекомендации в блокноты и любуются ею, Верой Павловной, у которой всего 65.

А потом меркнет это прекрасное видение. Потому что начинает сниться ей, что ее незабвенный муженек Пантелеймон вместе со своими друганами Вованом и Рудиком зачастили к ней в SPA-салон по утрам, выпивают там весь травяной чай, а потом съедают в SPA-кафе все соевые диетические котлеты, и ей нечем потчевать посетителей, а городская Дума в целях пополнения бюджета вводит специальный налог для женщин на каждый килограмм веса, сброшенный с помощью SPA-процедур.

Когда Вера Павловна смотрела свой четвертый сон (про счастливое обладание SPA-салоном вкупе со SPA-кафе), ее незабвенного муженька Пантелеймона снова разбудил шум во дворе их дома.

Он сунул ноги в стоптанные домашние тапочки и крадучись подошел к окну, чуть-чуть отодвинув занавеску. Во дворе опять стояли три человека в масках и целились из автоматов в его окно.

«Это, наверное, охрана нарочного, который мне из Германии от герра Разуваева сто тысяч евро привез», – радостно екнуло его сердце.

Он быстренько распахнул занавеску и крикнул через стекло:

– Ахтунг! Ахтунг! Я сейчас мигом выйду.

И мигом, как и был в стоптанных домашних тапочках и выпущенной поверх брюк ночной рубахе, вышел на улицу.

– Вы от герра Разуваева?! – радостно, как к братьям родным, бросился он к трем молодцам в масках.

– От какого еще герра Разуваева? – удивился один.

– А он, оказывается, еще и с заграницей связь имеет! – воскликнул второй.

А третий направил ствол автомата прямо ему в живот.

– Пошли! – хором скомандовали они Пантелеймону.

– Куда? – упавшим голосом спросил тот.

– А куда людей на рассвете обычно водят? Не маленький. Чай, должен знать, – пояснил тот, кто направил ствол автомата ему в живот.

– Так это не вы, ребята, у меня в сарайке рыжики похитили? – удивился Пантелеймон.

– Какие еще рыжики?! Белены объелся? – сказал первый.

А второй ответил более развернуто:

– Нам не резон мелкой уголовщиной заниматься. Мы люди высокой цели. Члены тайной патриотической организации «Боговаровские стрелки». Хотим Россию от всяких хапуг и бездельников очистить. Не внял ты нашему первому предупреждению. Полезным трудом для России не стал заниматься. Поэтому ждет тебя справедливая и сообразная твоему никчемному образу жизни кара.

После чего троица молодцов в масках на лице и с автоматами в руках вывела Пантелеймона, как он и был в домашних тапочках и выпущенной поверх брюк ночной рубахе, на улицу, где запихала в старый, еще советского образца, горбатый «запорожец».

Он пробовал сопротивляться, но получил тычок автоматом в бок.

Зажатый между двумя членами тайной патриотической организации «Боговаровские стрелки» на заднем сиденье тесного «запорожца», Пантелеймон с грустью наблюдал, как за окном машины проплывают знакомые ему с детства места. Главная архитектурная достопримечательность города – пожарная каланча, на которую ему всегда хотелось залезть в отрочестве. Центральный сквер «Сковородка», пустующий сейчас по случаю предрассветного времени, где ему всегда в дошкольном возрасте родители покупали мороженое. Кинотеатр «Дружба», куда он школьником регулярно ходил по выходным на детские утренние сеансы. Не раз горевшая на его памяти филармония, где он однажды с женой (на втором или третьем месяце их совместной жизни) прослушал Первый (большой) фортепианный концерт Чайковского в исполнении заезжего пианиста с немецкой фамилией.

Потом «запорожец» свернул на улицу Подлипаева и выехал на мост через Волгу.

Вид великой русской реки придал Пантелеймону новые силы. И он, привстав на заднем сиденье, закричал в затылок водителю:

– Тоже мне патриоты нашлись! А сами на импортной машине по городу разъезжают!

– Молчи, – услышал он в ответ. – А то сейчас с моста сбросим.

Миновав мост через Волгу, горбатый «запорожец» с заарестованным Пантелеймоном свернул направо и спустя некоторое время выехал на улицу имени революционера Стопани.

Когда они проезжали мимо бара «Вдали от жен» и расположенного за баром пустыря, Пантелеймон вспомнил, как он вместе со своими друганами Вовой Мамоном и Рудиком пытался здесь расколоть третьего подозреваемого по делу о похищении рыжиков из его сарайки – малышковского Егорку.

А «запорожец» между тем держал курс прямо на микрорайон Паново. И только после того как слева мелькнул магазин «Кенгуру», снова повернул направо и остановился у известного пановского карьера со стороны платной автостоянки, над которой в первых лучах восходящего солнца развевался бело-голубой флаг фирмы «Аксон».

Здесь росли березы и был обрыв.

– Вылезай из машины и становись на край обрыва, – сказали Пантелеймону его похитители и передернули затворы автоматов.

Делать было нечего, и он подчинился приказу.

Пантелеймон стоял на краю обрыва пановского карьера и прощался с жизнью.

Из газет он знал, что в мэрии обсуждался проект благоустройства этого карьера, но пока он находился в своем почти первозданном и бесхозном состоянии.

Со стороны завода силикатного кирпича, который из этого карьера брал песок для производства своих кирпичей, из которых потом были построены чуть ли не все кирпичные дома в городе, карьер заполнялся мусором в плановом порядке. Со всех других сторон – беспланово.

Лично же для Пантелеймона, который жил в частном деревянном доме, этот карьер был примечателен двумя другими вещами. Когда-то в том месте, где он сейчас стоял у обрыва, к суку березы была привязана тарзанка, и они пацанами ходили сюда, чтобы с помощью этого нехитрого устройства испытать чувство полета. А потом уже в более зрелом возрасте (но оставаясь в душе молодым и азартным) он со своими друганами Вовой Мамоном и Рудиком ходили сюда каждый раз, когда здесь устраивались мотогонки. Брали по пяток бутылок пива на брата, выбирали место повыше, откуда открывался наиболее полный вид на всю трассу, пили пиво и болели за своего любимого заволжского мотогонщика Тарасова.

И вот сейчас это дважды памятное для него место, видимо, должно было стать последней точкой в его жизни.

А между тем троица молодцов в масках встала перед ним с автоматами наизготовку, как для расстрела.

– А как насчет того, чтобы выполнить мое последнее желание? – поинтересовался у них Пантелеймон.

– Это перед расстрелом дело святое, – в один голос ответили его похитители. – Если твое желание будет не из разряда достать птичье молоко, то выполним.

– Нет, я только хотел бы перед смертью рыжиков поесть. Соленых.

– А вот это мы организуем запросто, – оживился один из молодцов, сходил к «горбатому» «запорожцу» и вскоре вернулся оттуда с открытой банкой соленых рыжиков, початой бутылкой «Старорусской» водки, мутным граненым стаканом и аккуратной краюхой бородинского хлеба.

Затем он быстренько сервировал всем этим пенек, оставшийся от той березы, к суку которой здесь в детстве Пантелеймона была привязана тарзанка, и жестом пригласил его к трапезе.

– Рыжики, конечно, не моего засола, но банка эта мне подозрительно знакома, – сказал Пантелеймон, подходя к пеньку.

– Да один охламон хотел от нас ею откупиться. Но просчитался. Банку-то мы у него взяли, но все равно свои намерения по отношению к нему исполнили, – пояснил Пантелеймону проявивший о нем заботу молодец.

Пантелеймон налил себе водки в мутный стакан, крякнув, выпил ее и занюхал аккуратной краюхой бородинского хлеба. Потом снова налил водки в стакан, снова выпил и только потом с аппетитом стал уплетать соленые рыжики. При этом он спросил своих похитителей:

– А последнее слово мне перед расстрелом полагается?

– Валяй, говори, – разрешил тот молодец, который проявил о нем заботу и принес из машины водку и банку рыжиков. – Но только при условии, если ты свою речь совместишь с трапезой. А то время поджимает.

Пантелеймон вылил остатки водки в стакан, взял его в руку и сказал:

– А не кажется ли вам, ребята, что вы делаете в своей жизни непоправимую ошибку? Если вы, конечно, настоящие патриоты, как себя называете. Хотите отправить на тот свет, может быть, самого большого патриота Земли Русской, который живет в Костроме.

– Тоже мне патриот! – буркнул один из боговаровских стрелков. – Нигде не работаешь, в общественно-политической жизни не участвуешь, налоги не платишь. Рыбки наловишь, грибочков пособираешь и пьешь. Как бесполезная тварь существуешь на многострадальном теле нашей Родины.

– Вы что, из налоговой инспекции? – с надеждой спросил Пантелеймон, залпом осушив стакан.

– Из народной! – услышал он в ответ. – Рыжиков ты перед смертью поел, последнюю речь сказал. Становись к обрыву, будем в тебя пук-пук делать.

– Пук-пук в меня сделать – дело нехитрое, – встав к обрыву, вскричал Пантелеймон, который, выпив водки, разговорился. – Гораздо сложнее понять вашими безмозглыми головами, что собирательство на Руси – это исконный и, может быть, самый патриотический вид занятий. Наши деды и прадеды за счет этого собирательства жили и нам завещали. А вы, патриоты хреновы, устраиваете по этому поводу «маски-шоу». Да еще позволяете себе про это занятие так пренебрежительно говорить: рыбки половишь, грибочков пособираешь…

– Много текста, – прервали его речь члены тайной патриотической организации «Боговаровские стрелки», еще раз передернув затворами автоматов.

А один из них, видимо, старший, скомандовал двум другим:

– К акции устранения с Земли Русской обременительной для нее во всех отношениях фигуры гражданина Корягина будьте готовы!

– Всегда готовы! – отрапортовали ему, как пионеры, два других стрелка и направили стволы своих автоматов прямо в живот Пантелеймона.

Старший стал считать:

– Раз! Два! Три!..

И тут, не дожидаясь, когда он скажет «Пли!», Пантелеймон сиганул с обрыва прямо вниз карьера.

– Второй попрыгунчик за сегодняшнюю ночь, – подытожил наверху обрыва работу стрелков за ночь их старшой. – И как не поймут эти охламоны, что мы их только пугаем. В надежде, что под дулом автоматов они осознают, какой неправильной жизнью живут, и исправятся.

Приземлился Пантелеймон на что-то мягкое, поэтому не ушибся. А потом понял, что это тело мужчины в кальсонах.

– Ой! – сказал Пантелеймон.

– Ой! – сказало тело. И Пантелеймон понял, что упал на своего старого приятеля и соперника по жизни Леньку Голубцова.

– Ты-то как сюда попал? – спросил он Леньку.

– А прыгнул… С обрыва… – с трудом, как тяжелобольной, заговорил хозяин охранного агентства и один из подозреваемых по делу о похищении рыжиков. – Эти меня туда привели… Как их?.. Боговаровские стрелки… Расстрелять хотели.

– Тебя-то за что?

– За то, что якобы охраняю незаконным путем приобретенное имущество и капиталы.

– Не лишенное оснований обвинение, – заметил Пантелеймон.

– Может быть, и не лишенное, – ответил Ленька. – Но у меня сейчас не по этому поводу совесть ропщет.

– А по какому?

– Это же я у тебя, Пантелеймоша, рыжики из сарая похитил.

– Зачем?! – вырвалось у Пантелеймона.

– А завидовал я тебе всю жизнь. И Верку ты у меня отбил. И на заводе зарплату получал большую, чем я. И в рыбном и грибном промысле все время меня обставлял. Вот я таким образом и хотел отыграться за все.

Воцарилось молчание.

– Ну ладно… – снова, как тяжелобольной, заговорил Ленька. – Открылся я тебе… И на душе легче стало… А ты прости меня, Пантелеймон, если можешь… И иди. Потому что эти сейчас с обрыва спустятся. Стрелки… Чтобы добить нас… Мне уже все равно… Да и не подняться… Пробовал уже. А ты иди… Спасайся.

– Нет, рыбаки и грибники своих в беде не бросают, – с пафосом произнес Пантелеймон, водрузил далеко еще не бездыханное тело своего старого приятеля и соперника себе на плечо и понес его по мотороллерной трассе в сторону пробуждающегося ото сна микрорайона Паново.

Через полчаса они уже сидели в предбаннике маленького продуктового магазина «24 часа» на Самоковской и по случаю своего чудесного воскрешения распивали чекушку перцовки.

Так как в связи с ранним часом в магазине никого не было, то продавщица не препятствовала ни их возлиянию, ни их громкому разговору. Более того, прислушивалась к нему.

– Ты не беспокойся, все двадцать банок рыжиков я тебе отдам. Я к ним даже не притрагивался, – говорил Ленька Голубцов, который уже совсем пришел в себя. – Вот, правда, ту банку, которую ты мне сам подарил, я тебе вернуть не могу. Я ею хотел от боговаровских стрелков откупиться… Они эту банку взяли, но все равно, патриоты хреновы, меня на обрыв привезли.

– Я все понимаю, – отвечал ему Пантелеймон. – Кроме того, кто мне из Германии письма слал. С обещанием в порядке компенсации за похищенные рыжики сто тысяч евро привезти.

– А ты Диму Коха помнишь, который у нас на заводе в конструкторском бюро работал? Ты его еще все время своими рационализаторскими предложениями грузил.

– Помню.

– Так вот он сейчас в Германии живет. А месяц назад сюда приезжал. Погостить. Вот я его и подговорил на это дело. Ты уж меня извини.

– Я-то извиню. А вот моя Верка не извинит. Она спит и видит, как эти деньги потратить.

– А знаешь что?! Когда она проснется, ты ей скажи, что работу нашел.

– ???

– Частного детектива в моей охранной фирме. Я давно хотел отдел частного сыска в ней организовать. Но все необходимых специалистов не мог найти. А ты такое запутанное дело в конце концов раскрыл. Похитителя на чистосердечное признание сумел раскрутить. Тебе и карты в руки…

Кострома