Текст книги "Ночные окна. Похищение из сарая"

Автор книги: Евгений Камынин

Соавторы: Александр Трапезников
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Мне надо было убедиться в том, что Анастасия вновь никуда не исчезла. Никто ее не похитил, не увел из Загородного Дома, и сама она не «прибилась» к цыганам, которых весьма любила слушать, закрыв глаза. Но это я вспомнил лишь потому, что они пели, плясали и шумели за воротами клиники в лучших традициях русской литературы, словно у них в гостях был «живой труп» Федя Протасов или лесковский очарованный странник. Иногда ненадолго замолкали, а потом песни и музыка вспыхивали с новой пленящей силой. Как сейчас, когда я возвращался в свой кабинет.

Закрыв дверь, я первым делом отдернул шторку фальшивого окна-зеркала, за которым находилась комната Анастасии.

Она спокойно сидела за своим столиком и рисовала. Туда песни цыган не долетали – стены были обиты войлоком. Лицо ее было немного напряжено. Я знал, что у нее в мозгу идет постоянная работа памяти, мысли, крутятся, сталкиваются друг с другом, исчезают, возвращаются. Она пытается вспомнить.

Затем я отодвинул шторки с двух других «окон». В комнате с настоящим камином сидел Сатоси, один. Он листал какую-то дерматиновую, довольно потрепанную тетрадь. Справа, где камин был искусственный, прохаживался Мишель Зубавин. И тоже в одиночестве. Вид у него был весьма сосредоточенный, куда делась его дамская свита и вся разухабистость? Я уже собирался вновь углубиться в картотеку, как вдруг мое внимание привлекло странное поведение обоих этих людей. Может быть, поначалу и не было ничего странного, но настораживающее..

Сатоси достал из кармана зажигалку, хотя раньше я не замечал, чтобы он курил. Зубавин вытащил мобильный телефон. Затем японец стал деловито переворачивать страницы тетрадки и каждый раз щелкать зажигалкой. Не трудно было догадаться, что в руке у него миниатюрный фотоаппарат. «Ловко! – подумал я. – Но что это за тетрадка?» Кажется, я уже видел ее у одного из моих гостей. И готов был поклясться, что не ошибаюсь: она принадлежала очень примечательной личности.

Зубавин между тем, набрав номер, стал говорить:

– Это. Пока делаю все, что могу. Очень мешают. Но в контакт с ней я вошел.

«Кого он имеет в виду? – пронеслось у меня в голове. – Анастасию? Или… Ползункову?» С ней ведь тоже «вошли в контакт». И кому он звонит? Вероятнее всего, своему боссу. Что тотчас же и подтвердилось, поскольку сам Зубавин назвал неизвестного абонента по имени-отчеству:

– Понимаю, Владислав Игоревич, будет сделано. Аккуратно и чисто. Когда вас ждать? Хорошо. Я из нее душу вытрясу, вместе с пленками. Умею обращаться с путанами.

Зубавин закончил разговор и сунул мобильник в карман. Потом рассеянно оглянулся по сторонам, словно ища что-то. И сердито пробормотал:

– Ай да Леночка!.. Ай да сукина дочка! Где же они могут быть? – И вышел из комнаты.

Вскоре закончил фотографировать страницы и Сатоси. Он улыбнулся краешком тонких губ, положил дерматиновую тетрадь на стол, зажигалку спрятал в пиджак Затем неожиданно гортанно выкрикнул:

– Ай-я-а! – и резко выбросил вперед сжатую в кулак руку.

Аккуратно поправил галстук, картинно поклонился сам себе в зеркало (сквозь которое на него смотрел я!) и тоже покинул помещение.

– Замечательно, – произнес я вслух. Нет, недаром мне пришла в голову мысль установить здесь эти фальшивые зеркала-окна. Пригодились в очередной раз. И прежде, во время психотерапевтических сеансов, и сейчас, когда для меня многое прояснилось. По крайней мере, в отношении Сатоси и визита господина Шиманского.

Анастасия продолжала рисовать. Ее все это нисколько не могло затронуть, было чуждо и далеко. И слава богу! Она пребывала в своем мире, куда я пока тщетно пытался получить пропуск. Но мой измученный за последние дни взгляд просто отдыхал на ее лице.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ, вновь отворяющая те самые «Врата»

Теперь-то мне было понятно, зачем в клинику прилетел Мишель Зубавин и что нужно его боссу, господину Шиманскому. Вовсе не проснувшиеся отцовские чувства, не встреча с дочерью, не запоздалое раскаяние, а дневник и пленки Лены Стаховой! Очевидно, он также был ее клиентом-любовником и в пылу страсти делился какими-то «экономическими секретами». Самцы во время гона особенно тупы и беспечны, это аксиома. Сколько государственных мужей погорело на этом деле! Не счесть. Возможно, Владислав Игоревич хотел воспользоваться компрометирующей информацией, собранной Еленой Глебовной, на прочих ее высокопоставленных «прихожан». Вся комедия – какой-то якобы праздник в Барвихе По случаю дня рождения Анастасии, требования пилота забрать ее – лишь для отвода глаз, хорошо разыгранный спектакль. Главная цель – иная. Ведь все, по существу, у господина Шиманского сводится к коммерческим интересам, к выгоде, которая может быть либо упущена, либо приобретена. А ведь сверток с документами Стаховой лежал в полуметре от ног Мишеля, в искусственном камине!.. Нужно его немедленно забрать и перепрятать. А заодно, пожалуй, и почитать. Сейчас я был уверен, что он поможет мне решить некоторые загадки.

Я покинул кабинет, но сначала заглянул в комнату слева, где только что манипулировал зажигалкой-фотоаппаратом Сатоси. Потрепанная дерматиновая тетрадь лежала на столе. Я тоже начал ее листать, все больше убеждаясь в правильности своих предположений. Хотя и ничего не мог понять из написанного. Это был не почерк – а какие-то куриные каракули: обрывки фраз, цифры, схемы, стрелки, физические формулы, даты… Причем некоторые даты перемежали цифровой и словарный ряд и явно относились к будущему. Например, мне удалось прочесть всего одну полузашифрованную фразу: «Апрель 2007 года. Испыт. пуш. ЭМБ-4. Где? Гибл. Австр. Или Яп. Еще нея. Мощн. ураг. Колосс, взрыв». Все это могло означать следующее: в апреле 2007 года пройдет испытание той самой электромагнитной пушки с биологическим ресурсом, о которой мне рассказал Тарасевич сегодня утром, а в результате последует «гибл.» (гибель) Австралии (или Австрии?) либо Японии, что «еще неясно»; затем «мощный ураган», «колоссальные взрывы».

Что же это означает в реальности? Параноидальный бред, вылившийся в «новую хронофутурологию» физика, или черновик его вполне трезвых мыслей, научных разработок, заметки «на полях шляпы», как говорится? В том, что потрепанная тетрадь принадлежала Тарасевичу, я не сомневался. И меня уже не удивляла сумбурность записей, их обрывистость, неряшливость изложения. Некоторые гениальные умы совершали свои великие открытия на бумажных салфетках в ресторане. Существует ли эта «ЭМБ-4» на самом деле – я не знал. Может быть, в своей секретной лаборатории Евгений Львович, действительно, занимался чем-то подобным. А вот что маленький японец фотографировал эти исчерканные страницы далеко не случайно – неоспоримый факт. Если только Сатоси сам не является параноидальным больным. Но непохоже, чтобы это было именно так. Скорее он просто искусно притворяется, а сам выполняет задание. Не из тех ли он людей, которые, по словам самого физика, окружили его в последнее время плотной «заботой»? Охотятся за его научными разработками? Похоже, я не ошибаюсь.

Но если дело обстоит таким образом, то все гораздо серьезнее и… опаснее. «Целее останетесь, если ничего не будете знать», – примерно так сказал мне накануне Тарасевич. И был прав. Как врачу-психиатру мне тут делать в общем-то нечего. Не мой профиль. Здесь замешаны государственные интересы, стратегические, да еще и возня спецслужб. Любого постороннего и шибко любопытного просто прихлопнут как муху. Сейчас я был уже готов поверить Тарасевичу, что он вынужденно скрывается в моей клинике. Как «прячется» здесь же и Сатоси, преследуя свою цель. А может быть, и еще кто-то, который отслеживает уже самого японца? Голова у меня, признаться, немного пошла кругом. Шпионские страсти не по мне.

– А вы не видели тут… – раздался за спиной голос Евгения Львовича, – ах, вот она где!

Я протянул ему дерматиновую тетрадь.

– Ваша?

– Конечно. Черновичок-с! Никогда не расстаюсь, а сегодня забыл здесь. Это моя новая хронофутурология.

Тарасевич сунул тетрадь в боковой карман лапсердака.

– Да не только, – сказал я.

– Что? – переспросил физик.

– Не только хронофутурология ваша, не только. Ею вы лишь намеренно прикрываете другое, более важное. Словно напяливаете на изысканный смокинг дурацкий балахон. Чтобы никто посторонний не догадался. Я не прав?

Тарасевич усмехнулся, повеселел.

– Ну, правы. Вы сегодня уже второй раз «ловите меня за руку». Экий же вы проницательный человек! Уважаю. Понимаете, вокруг меня слишком много охотников за моими мыслями. Так всегда было. А в последнее время – особенно. Но я же не могу все держать в памяти? Свихнусь и попаду к вам в клинику уже по-настоящему, всерьез. Вот и приходится порой разбавлять черновик всякой глупостью.

– Но в нем, как я полагаю, и много ценного, того, что может заинтересовать научные центры из других стран?

– Разумеется, – кивнул физик. – Не только научные центры, но и целые военно-промышленные комплексы, если точнее. Так-то вот, Александр Анатольевич. Однако у меня много черновиков. – И он похлопал себя по другому карману. – По одной тетрадке выводов не сделаешь. Общей картины не увидишь. Нужна совокупность знаний. – Тут уж он постучал себя по лбу: – Все же главные секреты я держу здесь.

– Но и тетрадками своими особо не разбрасывайтесь, – посоветовал я. – А то один человек тут уже совал нос между страницами.

– Да? – беспечно хмыкнул Тарасевич. – Я даже догадываюсь кто. Он как-то пытался вывести меня на нужную тему. Большой любитель сашими и суши. А также электромагнитного и биологического оружия. Угадал?

– Будьте с ним осторожнее, – сказал я. – Мне кажется, Сатоси – очень опасный человек.

– А другие-то ко мне и не лезут! – вздохнул Евгений Львович, словно уже давно привык к этому.

Судьба порой собирает в одном месте и в одно время людей, которые зачастую против своей воли начинают фонтанировать негативным излучением, аккумулировать отрицательную энергию, вокруг них происходит цепь событий и происшествий, подобных снежному кому, превращающемуся в стремительную горную лавину, что было бы невозможно в ином пространстве и отрезке времени. Почему так случается и в чем причина этой образующейся «черной дыры», готовой поглотить всех и вся, – я не знаю. Но всегда ощущаю эту концентрацию страстей, чувств, идей, мыслей и даже каких-то полумистических звуков, шорохов, запахов, зрительных миражей. И мне постоянно хочется докопаться до истины – что и кто за всем этим прячется? Вот и сейчас мне предстояло решить много психологических ребусов, число которых начинало достигать предела, попросту зашкаливать.

Я вытащил из искусственного камина сверток Елены Стаховой и направился в свой кабинет. В коридоре мне встретился Левонидзе, который искал меня. Вид у него был не самый лучший.

– Я вот что придумал, – громко прошептал он. – Надо провести у всех без исключения обыск! Ты не возражаешь?

– Конечно, возражаю, – ответил я, пряча сверток за спину. Но Георгий не заметил этого – его мысли были поглощены другим, – новой навязчивой идеей.

– Обыск необходим! – настойчиво повторил он, взявшись за пуговицу на моем пиджаке. – Как ты не поймешь? Это существенно расширит доказательную базу. Во-первых, у нас нет орудия преступления. Я еще раз осмотрел грот и лаз в катакомбы. Ничего нет. Наверное, убийца нож не выбросил, а оставил у себя. Видно, он чем-то ему дорог, раз не решился расстаться. А может быть, это не первое его преступление, совершенное именно этим орудием. И не последнее, – добавил Левонидзе, задумавшись.

– Хорошо, а что во-вторых? – спросил я, сам начиная нервничать.

– Серьги, колье, часики Ползунковой, – отозвался он. – Ежели убийца украл их, то где-то прячет. Поэтому… давай санкцию на обыск!

– Я же не прокурор, – усмехнулся я.

– Не важно. Мне просто нужно твое согласие. Сейчас самое удобное время. Все наши клиенты и гости разбрелись по парку, сидят в беседках, катаются на лодках. Я пошурую в их номерах и – уверен! – найду что требуется.

Левонидзе уже едва не оторвал мне пуговицу. Желая сохранить ее и стремясь поскорее остаться наедине с дневником Стаховой, я скрепя сердце сказал:

– Ладно, валяй. Только поаккуратнее.

– Профессионала учишь? А не хочешь со мной, за компанию?

– За компанию, знаешь, кто удавился? Нет уж, работай самостоятельно. О результатах докладывай немедленно.

– Яволь, – кивнул Георгий и побежал на «задание».

Я же вновь заперся в своем кабинете и стал развязывать шелковую ленточку на свертке. Внутри лежали три видеокассеты, пачка фотографий в желтом конверте, несколько диктофонных микрокассет и – пожалуй, самое главное и интересное – личный дневник Елены Стаховой, среднего формата изящный блокнот в кожаном переплете. Почерк у нее оказался гораздо каллиграфичнее, чем каракули Тарасевича. Я уже во второй раз за последние полчаса углубился в чтение чужих мыслей. Но вначале бегло просмотрел фотографии. Они были довольно откровенного характера (если не сказать больше!). Женщина везде одна и та же – Лена Стахова. Мужчины менялись. Среди них – известные политики, депутаты, бизнесмены, продюсеры и прочая публика. Был там и Владислав Шиманский, мой тесть. Все фигуранты, насколько я знал, люди семейные. Словом, те, у кого можно было при желании постричь шерстку. Видеокассеты, судя по всему, представляли то же самое, только «в действии».

Дневник, исписанный мягко и убористо, покуда я читал его в течение часа, поразил меня еще больше – четкой и педантичной откровенностью, резкостью суждений и мыслей, предельным натурализмом и саморазоблачением. Автор не боялся выставить напоказ не только себя, но и своих любвеобильных партнеров, которые с экранов телевизоров казались такими мудрыми и честными, радетелями за народ, а на деле, в постели со Стаховой, оборачивались моральными уродами, к тому же зачастую и с садомазохистскими наклонностями. Целый паноптикум оборотней, пустых болтунов, извращенцев, импотентов, самовлюбленных идиотов, считающих себя кукловодами, но в действительности – жалких марионеток и петрушек на базарной площади! И это – элита общества?! Высшие управленцы, создатели рыночной экономики, генералы без армии, банкиры-жулики, нефтяные магнаты, либеральные идеологи, политические проходимцы, прошедшие стажировку в Штатах? У меня, пока я бегло читал, признаться, волосы на голове вставали дыбом.

Лена Стахова обладала несомненным даром подмечать характерные черты у своих клиентов, кроме того, все они были очень разговорчивы… у нее было замечательное чувство юмора: она давала им убийственные оценки. Галерея портретов для учебника по психиатрии. Находка для врача-сексопатолога. Мина с часовым механизмом для самих фигурантов дневника. Сенсационный материал для журналистов. И кладезь для работников прокуратуры. Поскольку там было много того, что могло бы заинтересовать добросовестного и честного следователя. Ежели, конечно, таковые еще не вывелись на государевой службе.

Но меня, разумеется, привлек в первую очередь раздел на букву «Ш» (материалы в дневнике были размещены в алфавитном порядке). «Шиманский Владислав Игоревич». Ознакомившись с этим своеобразным досье на моего тестя, я схватился за голову. Прочитанное превзошло все мои ожидания. Да-а… это действительно «бомба». Теперь понятно, почему ему так нужен этот дневник с видеоматериалами и диктофонными кассетами! Многие хотели бы заполучить их в руки. Волков-Сухоруков, обмолвившийся об этом, был прав. Здесь собран компромат не только на моего горячо любимого тестя, но и на несколько десятков других лиц из «первого эшелона». Мало не покажется. Особое внимание привлекли два факта из биографии господина Шиманского.

Первый касался непосредственно мужа Ползунковой, который был застрелен «по заказу» Владислава Игоревича (он сам в пьяном угаре признавался в этом Леночке Стаховой, хвастаясь новым приобретенным капиталом). Второй факт также был неким косвенным образом связан с моей клиникой. По крайней мере, с одним из ее нынешних обитателей. Это заставило меня крепко задуматься, посмотреть на события, происходящие в Загородном Доме с иного ракурса: откуда можно было увидеть пятнадцатый камень в этом «саду Рёандзи», заселенном людьми, животными и оборотнями.

Очнулся я от громкого стука в дверь.

Быстро убрав дневник с кассетами в сейф, я выглянул в коридор. Там стоял с трубкой в зубах Волков-Сухоруков, а за его спиной – Левонидзе с целлофановым пакетом. Уже с первого взгляда мне стало ясно, что старые приятели-следователи объединили свои усилия. И даже что-то нашли.

– Что же вы сразу не поставили меня в известность? – с долей возмущения спросил меня Волков-Сухоруков. – У вас тут в клинике, видите ли, трупы валяются, а вы молчите! Это называется – укрывательство. Преследуется по закону.

– А нельзя ли не так громко? Вы еще по внутреннему радио объявите, – ответил я. – Чтобы ввести всех пациентов в панику.

– Ладно. Где нам можно поговорить?

Я посторонился, пропустив обоих сыщиков в кабинет. Левонидзе положил целлофановый пакет на стол.

– Пришлось ему все рассказать, – произнес он, кивнув на подкручивающего рыжие усы следователя ФСБ. – Да он и сам побывал в гроте после нас, видел на стенах и потолке кровь. И надпись.

– Да, надпись, – повторил Волков-Сухоруков. – Она-то меня и заинтриговала. Дело в том, что я забыл вам об этом упомянуть: в доме Лазарчука, распятого Бафометом, мы обнаружили точно такую же надпись, сделанную кровью: «Врата ада»… Вот так-то, друзья, это существо прячется где-то здесь, в клинике.

– Еще не факт, – несколько огорченно заметил я. – Мало ли всяких «бафометов» по России бродит! И даже, пожалуй, в кремлевских палатах сидит.

– А вот этот «факт» вам о чем-нибудь говорит? – С этими словами Волков-Сухоруков вытащил из кармана серебряную зажигалку с монограммой «БББ». – Я нашел ее под скамейкой в гроте. Была втоптана в землю. Ее, несомненно, потерял убийца.

– Это зажигалка Бижуцкого, – сразу сказал Георгий, едва взглянув на нее. – Он всегда вызывал у меня сильное подозрение. А монограмма может означать не его инициалы, а троекратное повторение имени «Бафомет». Ларец открывается просто.

– Слишком просто, – возразил я. – Не вижу у него мотивов убивать мадам Ползункову.

– На ритуальной почве, – предположил Волков-Сухоруков. – Это вам не причина?

Я промолчал, поскольку мне нечего было возразить. Зажигалка – сильный аргумент.

– Однако это еще не все, – продолжил Левонидзе. – Я произвел обыск в номерах. И вот что мне удалось обнаружить. Новые улики подозрение, падающее на Бижуцкого, несколько размывают, но зато появляются другие подозреваемые.

Он вытащил из целлофанового пакета шлепанцы, измазанные глиной и известью. Положил их на стол.

– Это обувь Антона Андроновича Стоячего, – сказал Георгий. – А грязь на них явно из грота, тут и экспертиза не нужна. Причем он засунул их далеко под кровать и закрыл газетой. Словно хотел избавиться при удобном случае. Но я его опередил. Теперь эти шлепанцы – важное доказательство. Стоячий был в гроте и мог убить Ползункову.

– Он мог быть там и вчера, и на прошлой неделе, – вновь возразил я. Будто был сейчас адвокатом своих пациентов. – Слабая улика, косвенная.

– Хорошо, – почему-то очень уж легко согласился Левонидзе. – Пусть так. А вот это тебе о чем-нибудь говорит?

И он вынул из пакета длинный нож с костяной ручкой. На лезвии были отчетливо видны следы крови.

– Таким баранов хорошо резать, – заметил Волков-Сухоруков. – А ножичек-то с дорогой инкрустацией. Сам по себе ценная штуковина. Где взял?

– В бельевом шкафу. У Олжаса Сулеймановича, – довольно ответил Левонидзе.

Еще один человек из моей «первой группы» подозреваемых. Выходит, я и сам оказался неплохим сыщиком. По крайней мере, с аналитическими способностями. Открыть, что ли, частное сыскное бюро вместо клиники неврозов?

– Так! – произнес Волков-Сухоруков. – Это круто меняет дело.

– Олжас может оказаться Нурсултаном, – сказал Георгий. – А тот – маньяк-каннибал, сбежавший из психлечебницы в Чимкенте. В таком случае, все сходится. Он мог убить, зарезать Ползункову и даже, извините, полакомиться какой-нибудь филейной частью ее тела. Мы же не осматривали труп столь тщательно?

– Н-да-а… – глубокомысленно изрек Волков-Сухоруков. – Вот что. Нужно срочно послать запрос в Чимкент, в тамошнее отделение милиции.

– Нет, лучше связаться по телефону, – сказал Георгий. – Это будет быстрее и продуктивнее. С запросами упустим время, а здесь может произойти еще одно убийство. Аппетит, знаете ли, приходит во время еды. Кроме того, у меня есть друзья в казахстанской прокуратуре. И в их посольстве тоже. Я сейчас же позвоню и попрошу, чтобы они навели справки. Думаю, не откажут.

– Правильно, – одобрил его Волков-Сухоруков. – Действуй. Но ведь у тебя же еще что-то есть в этом пакете? Слышу, позвякивает.

– Есть, – кивнул Левонидзе. И вытащил на свет золотой «ролекс», жемчужные бусы и серьги с изумрудами. Торжествующе положил их рядом с грязными шлепанцами и окровавленным ножом. – Вот. Эти улики дорогого стоят.

– Тянут на несколько десятков тысяч баксов, – согласился Волков-Сухоруков.

– Кого обшмонал? – уже профессионально, спросил я.

Левонидзе посмотрел на меня с уважением и ответил:

– Твоих ассистентов. Подумал: почему бы и персонал не проверить? И попал в самую точку! Часики нашел в сумочке у Жанны, а бусы и серьги – за зеркалом в комнате Жана.

– Зачем мужику женские украшения? – спросил Волков-Сухоруков.

– Он гей, – пояснил Георгий. – Падок на всякие цацки и брюлики. Да и Жанка жадна до предела. Они оба могли заманить Аллу Борисовну в грот и там прикончить. Мотив ясен. Давайте решать, господа сыщики, что будем теперь делать?

– Итак, – подытожил Волков-Сухоруков. – В наличии у нас пять главных подозреваемых: Бижуцкий, Стоячий, Олжас и парочка ассистентов. Что-то уж больно много. Но это лучше, чем ни одного.

– С меня подозрения уже сняты? – спросил Левонидзе.

– Не торопитесь, – взглянул на него следователь ФСБ и начал раскуривать трубку. – Я еще ничего не решил. Но прежде всего мне нужно допросить главных обвиняемых. Где это можно сделать, доктор, чтобы никто не мешал?

– В оранжерее, – подумав, ответил я. – Но только в моем присутствии.

– Я вам их сейчас туда приведу, – добавил Георгий.

Левонидзе запускал в оранжерею подозреваемых по очереди. Вот только Олжаса нигде не могли найти. Наверное, опять поперся к цыганам. Там продолжалась дикая оргия, праздник жизни, какофония чувств, словно музыкальное оформление к происходящим в клинике событиям. После допросов я решил непременно побывать в таборе…

Первыми сломались мои ассистенты. Перед неопровержимыми уликами, когда Волков-Сухоруков устроил им очную ставку и перекрестный допрос, предъявил часики, бусы и серьги, они пустили явно фальшивую слезу и признались. Но не в убийстве Аллы Борисовны Ползунковой, а в том, что действительно были в гроте, гуляли, заглянули, зашли. Увидели страшную картину преступления. Испугались. Но вот кто из них первым предложил обобрать труп? – этого не могли сказать, не вспомнили. Виноваты, соблазнились дорогими украшениями. И снова ненатурально заплакали.

– Мародеры! – с презрением произнес Левонидзе. – В военное время вас надо было бы расстрелять.

– И прикопать где-нибудь в лесу, – добавил Волков-Сухоруков. – Это еще не поздно сделать. Я подумаю над вашей дальнейшей судьбой. Видели кого-нибудь возле грота?

– Каллистрата! – хором ответили Жан и Жанна. – Он там крутился.

– В понедельник получите расчет, – сказал я. – А пока идите. И никому ни слова.

Левонидзе отправился за Каллистратом, а в оранжерею запустил Антона Андроновича Стоячего. Волков-Сухоруков выложил перед ним грязные шлепанцы.

– Ваши? – спросил он.

– Мои! – обрадовался грибоед. – А я их несколько дней искал! Очень удобные для моих мозолей. Другие башмаки пятки трут. Где нашли-то?

– Да у вас под кроватью, – ехидно отозвался сыщик. – Сами туда спрятали, и не помните? Странно.

– Рассеян больно.

Стоячий тотчас же снял свои туфли и надел шлепанцы. Прошелся по оранжерее, словно гарцуя. Выглядел очень довольным. Волков-Сухоруков многозначительно посмотрел на меня. Я понял, что он хочет сказать: убийца себя так вести не станет. Либо Стоячий дьявольски хитер и обладает железными нервами, либо он ни в чем не замешан.

– Вы заходили сегодня в грот? – все же спросил сыщик.

– Да я даже не знаю толком, где он находится! – ответил Антон Андронович. А вот это уже была ложь. Характерная известь на шлепанцах говорила об обратном. Но прижать его сейчас было невозможно. Нужна экспертиза.

– Ладно, свободны, – проворчал Волков-Сухоруков. – Позовите там Бижуцкого, он за дверью.

В оранжерею вошел Борис Брунович. В своей неизменной пижаме малинового цвета. Он понюхал гладиолусы и безмятежно взглянул на нас.

– Давайте признаваться, – строго произнес Волков-Сухоруков. – Вы были сегодня утром в гроте. И потеряли там зажигалку.

– Да, совершенно верно, – ответил Бижуцкий, продолжая нюхать другие цветы. Просто наслаждаясь этим.

– А вы не заметили ничего необычного… на скамейке? – напряженно спросил следователь.

– Заметил, – все так же безмятежно и ровно отозвался Борис Брунович. – Там сидел труп Аллы Борисовны Ползунковой.

– Вот как? – несколько разочарованно сказал Волков-Сухоруков. А что он ожидал услышать? – Так прямо и сидел?

– Ну… полулежал, если точнее.

– И вы этому не удивились, не испугались.

– А чего ж бояться-то, чему удивляться? После того как я заглянул однажды ночью в окно к моему соседу Гуревичу – и увидел там та-а-кое!.. – Бижуцкий понизил голос, оглянулся: – Все остальное теперь кажется семечками, уверяю вас! Вот у Гуревича было действительно страшно, удивительно. Настоящий бал сатаны. Бафомета.

– Бафомета? – ухватился за это слово сыщик. – Что вы о нем знаете?

– Только то, что он правит бал в этом мире. А Гуревич – его правая рука. Или левое копыто.

– Оставьте Гуревича в покое! – разозлился Волков-Сухоруков. – Отвечайте по существу. Что вы сделали после того, как увидели труп в гроте? И почему никому не сообщили?

– Я не вмешиваюсь в земные дела, – подчеркнуто-презрительно сообщил Бижуцкий. – Это прерогатива людей мелких, суетных. А после шабаша у Гуревича…

– Заткнитесь! – совсем уже грубо взъярился следователь. Привык там у себя в подвалах орать. Пришлось мне вмешаться.

– Спокойнее, спокойнее, – произнес я. – Мне кажется, Борис Брунович, что вы нам еще не все сказали. Это вы оставили ту надпись на потолке в гроте? Не так ли?

– Я, – кивнул Бижуцкий. – «Врата ада». И стрелку нарисовал. Мела у меня под рукой не было, пришлось воспользоваться кровью.

– Но зачем?! – схватился за голову Волков-Сухоруков. – Вы что, идиот?.

Борис Брунович не обиделся. Он пояснил, понюхав еще один цветок – красную розу:

– Душа ее, как я полагаю, должна была отлететь в Аид. И чтобы она не заплуталась, я указал стрелкой, в каком направлении надо двигаться – в катакомбы. Поскольку ад, как мы все хорошо знаем, находится в центре Земли.

В логике ему, по крайней мере, отказать было нельзя.

– А кроме того, – продолжил Бижуцкий, – точно такую же надпись – «Врата ада» – я видел в доме моего соседа Гуревича…

– Все, хватит! – остановил его сыщик, запыхтев трубкой. – Ступайте прочь.

Когда Борис Брунович удалился, сорвав тайком флокс, Волков-Сухоруков посмотрел на меня.

– У вас тут все такие? – сердечно спросил он.

– Разные, – уклончиво отозвался я.

В это время Левонидзе ввел в оранжерею Каллистрата.

– В гроте сегодня были? – уже как-то вяло спросил сыщик.

– Прохаживался мимо, – ответил профессор-бомж. – А что случилось?

– Ничего подозрительного не заметили? – задал вопрос Георгий.

– Как же! Заметил. Навстречу мне шли – знаете кто? Наша актриса с этим молодым парнем, Парисом. Они не только держались за руки и ворковали, но и… Вы только представьте себе: целовались!

– Целовались? – устало переспросил Волков-Сухоруков. – Почему? – И посмотрел на меня. Словно я должен был немедленно принять какие-то меры. Может быть, посадить обоих в карцер. Или расстрелять.

– Потому что у них, наверное, чувства-с! – ответил вместо меня Левонидзе. И усмехнулся.

– Позор! – с возмущением произнес Каллистрат. – Она ему в прабабки годится!

– Ну и клиника… – пробормотал сыщик

Левонидзе решил вступиться за честь мундира.

– Нормальная клиника, – возразил он. И добавил: – Для ненормальных.

Когда мы отпустили Каллистрата восвояси, я спросил:

– Ну что, будем теперь вызывать Харченко и Гамаюнова?

– Пустой номер, – сказал Волков-Сухоруков. – Эти тоже наверняка ничего не знают, а если и видели кого-то, то таких же круглых болванов, как предыдущие. Зря только время теряем. Цепочка здесь замкнулась.

– Но у нас еще остается Олжас, – напомнил Левонидзе. – Я, кстати, уже звонил в казахское посольство и в Чимкент. Скоро должны дать ответ по этой личности.

– А где же он сам? – произнес сыщик – Проводите, проводите меня к нему, я хочу видеть этого человека!

– Пошли к цыганам, – сказал я, подводя жирную черту под начальным этапом следствия.

Табор расположился в десятке метров от ворот клиники. На поляне были разбиты разноцветные шатры-палатки, стояли вереницы иномарок, горели костры. Пахло шашлыками, острыми приправами, разлитым вином. Звенели гитары и бубны. Пели и хором, и поодиночке. Звучали оживленные голоса, смех, шутки. Народу было столь много, что я уже не разбирал – где «свои», а где – «чужие», приехавшие неизвестно откуда и зачем. Некоторых, очевидно, привлекла зажигательная музыка и огни костров. А между тем уже наступил вечер, на небе высыпали звезды, появилась круглоликая луна, и ничто не предвещало вчерашней ночной грозы – лишь безудержное веселье было разлито в воздухе, как терпкое донское вино, которое оказалось сгружено на траву целыми ящиками.

– На территорию клиники никого постороннего не пропускать! – еще раз предупредил я охранника Геннадия, дежурившего у ворот. – И вызовите на всякий случай Сергея, для подмоги. Обещаю двойную оплату за этот день.

Вместе с Левонидзе и Волковым-Сухоруковым мы прошлись по табору. На нас мало кто обращал внимание – все были заняты своим делом: либо слушали цыганские песни и, в зависимости от своего настроения, печалились или веселились, либо просто поглощали в немереных количествах спиртное. А некоторые уже находились в полной отключке и спали прямо на земле, как братья Топорковы, обнявшись в мучительной любви-ненависти друг к другу.

Главные затейники и организаторы этого цыганского шоу – Николай Яковлевич и Маркушкин находились в центре внимания, за самым ярким костром. Вернее, на гребне славы и внимания пребывала царственная красавица Нина, которая к этому времени уже проснулась и сомнамбулически покинула свой номер, угодив прямиком в табор, а эти двое изо всех сил обхаживали ее. Старались и ромалы, стремясь угодить повелительнице праздника изо всех сил. Нина издали увидела меня и погрозила пальчиком, а затем намеренно отвернулась к своим «мужьям». Я подумал, что здесь катастрофически не хватает в противовес им Сергея Владимировича Нехорошева с его, теперь уже мусульманскими, женами.